Сразу после приговора суда Виктора, простившись с родителями, привели в спецкомнату облсуда. Сегодня был еще один процесс в суде, ждали провозглашения приговора. Но из-за неявки нужного свидетеля суд перенесли на завтра. Завели других подсудимых, молодого и в годах уже мужчину. Конвойные по рации сообщили о прибытии спецмашины.

  - Встали, руки за спину. Подельники, первый и последний, ты, - сержант указал на Виктора, - посередине. Пошли!

  Всех повели в спецмашину "автозак", как ее называли в народе. В СИЗО приехали уже совсем темно. В этапный комнате было много народа: подследственных, осужденных, пришел большой этап с юга области. Суетились контролеры и офицеры спецчасти, всех раздели и разместили в две небольшие комнаты с крошечными зарешетчатыми окошками. Стекол на окнах не было, и порывы ветра заносили в камеры снежинки и холодный свежий воздух. В этой камере были все уже осужденные. Кто-то встречал знакомых, начинались разговоры. Виктор заметил, что здесь в СИЗО не принято было расспрашивать, каждый человек рассказывал о том, что сам считал нужным. Это требовал тюремный этикет: не задавать лишних вопросов. Виктора только один раз спросил невысокий плотный парень в телогрейке и черной шапке, видимо, уже неоднократно судимый. Все пальцы и кисти рук у него были покрыты синими татуировками.

  - Ты не с Глебовска?

  Глебовск - это райцентр на юге области.

  - Нет, я местный. С города, - ответил Виктор.

  Парень посмотрел на него прищуренными глазами, но вопросов больше не задавал. Все курили. Трое парней, пристроившись на корточки, в алюминиевой чашке стали варить чифирь на факеле из сала, завернутого в разорванный носовой платок. Уже через две минуты вода в чашке закипела. Довольные повара заулыбались, предчувствуя скорое наслаждение. Виктор и раньше слышал, что чай в тюрьме - своеобразная валюта, здесь все менялось и продавалось за чай. Виктор молча стоял в углу справа от разбитого окошка за спинами других преступников, одетых в куртки, телогрейки, искусственные вязаные черные шапки. От сигаретного дыма, запаха потных тел и дыма от факела было трудно дышать, немного даже подташнивало, и кружилась голова.

  Один из варивших чай, любезно пригласил Виктора:

  - Подходи, земляк, погрей душу.

  Виктор отказался, поблагодарив пригласившего. Второй, как Виктор уже слышал из их разговора, осужденный на четыре года шесть месяцев, увидев хорошую нутриевую шапку, стал предлагать высокому парню, хозяину, двинуть ее за чай.

  - Сейчас зима, шапки в цене. Пачку даже индюхи, можем взять.

  Виктор догадался, что индюхой парень называл индийский чай в желтых пачках со слоном, он даже цену помнил - 98 копеек. Хотя открыто, в свободной продаже, индийский чай был редкостью. Выбрасывали иногда в каком-нибудь универмаге города. Отец часто приносил индийский чай, бразильский растворимый кофе в своих продуктовых спецпайках, которые получал, работая в райкоме. Высокий парень колебался. Ему было жалко свою новую шапку, но и быть жадным в глазах новых знакомых ему явно не хотелось.

  - Я ее второй раз всего и надел на суд, - объяснял он парню с татуировками на руках. - На суд, думал два года исправительно-трудовых работ. Так адвокат обещал, а дали два года усиленного режима,- высокий в шапке глотнул из кружки горячий обжигающий чифирь.

  - Суки - ментовские твои подельники, - объяснил понимающе парень в наколках. - Но забудь, земеля, попал к волкам, по-волчьи вой. Не доходят твои подельники свои условные сроки, приедут к тебе в зону. Я уверен. Ты их жди, встречай. Будет у тебя две жены, если захочешь.

  Оба весело засмеялись. Настроение у высокого, в нутриевой шапке, явно поднялось.

  - Что, земеля, не надумал про шапку? Нам до двенадцати в предвариловке чалиться, сообразим индюшатинку?

  Высокий еще колебался, но Виктор уже понял, что это ненадолго. Торг состоялся. В другом углу встретились, видимо, двое знакомых, ранее отбывавших наказание в одной колонии, они вспоминали своего начальника оперчасти, кума.

  - Представляете, пацаны, - громко говорил один из них, обращаясь, наверное, ко всем, хотя его вяло слушали, каждый был занят своими мыслями. Первые часы после суда самые тяжелые. У каждого, от зеленого первоходка до рецедевиста, до суда в душе теплится надежда, что лишение свободы удастся избежать. Но суд вынес приговор. Надежда, еще вчера согревающая душу, рухнула. - Представляете, пацаны, выстроил кум нас в лакалке четыре отряда - полтыщи человек. Что-то при шмоне запрещенного нашли. И давай наш кум мести: "Набаловали вас! Вас к Сталину в лагеря! Что не жить сейчас в зоне! - орет кум. - Нажретесь сала и е.... друг друга!"

  Все в комнате - этапке засмеялись. Виктор, сам не зная почему, наверное, поддавшись общему настроению, засмеялся тоже. Инстинкт толпы, иногда непроизвольно делаешь то, что делают другие, только потому, что хочешь быть, как все. Стали вызывать по одному по фамилии. Названные уходили, но потом возвращались снова. Шла запись в карточках. Осужденных распределяли по камерам в соответствии с режимом наказания и тяжестью преступления. Время тянулось медленно, хотя есть совсем не хотелось, только пить. По просьбе одного из чаеваров заключенный в черной спецовке с биркой на левом грудном кармане "Василенко х/о" принес трехлитровый чайник воды. Виктор выпил полную кружку, вода была почему-то теплой, пахла хлоркой.

  - Ты где, бычара, эту мочу наливал? - грозно спросил уже в годах мужчина в черной телогрейке, кирзовых сапогах и черной искусственной шапке.

  - Як, иде, в туалете, - ответил Василенко, видимо родом с юга области, там жило много хохлов, как звали обрусевших украинцев.

  Снова раздался дружный громкий хохот здоровых мужских глоток.

  - Захаров, - услышал Виктор голос контролера, стоящего у открытой двери. - Ух, и накурили вы, жулики, дышите хоть через раз, упадешь от этого воздуха.

  Контролер видимо работал давно, его узнавали осужденные, не первый раз посетившие СИЗО, называли по имени.

  - Я! - отозвался Виктор, услышав свою фамилию.

  - Кто я? Головка от ...! - грубо, но беззлобно поправил контролер

  - Виктор Иванович.

  - Статья? Срок? За мной!

  Виктор вышел в коридор. После душной камеры воздух в коридоре казался лесным. Даже голова закружилась. Только запах, Виктор за три месяца не мог привыкнуть к этому тюремному запаху. Запаху тюрьмы, запаху человеческого горя и страдания. Контролер вызвал еще одного осужденного. Вместе повел по коридору, подвел к открытой двери.

  - Заходи по одному.

  В комнате за столом сидела женщина-контролер с погонами сержанта ВВ, писала в делах, заполняла карточки. Она задавала те же вопросы.

  - Статья? Срок? Проходи в ту дверь, - указала пальцем на дверь в смежную комнату.

  Виктор постучал, вошел. В комнате за столом сидели два молодых офицера, старший лейтенант и капитан, оба засмеялись.

  - Культурный жулик пошел, со стуком входит. Проходи. Садись. Вернее, присаживайся. Сидишь ты уже три месяца, - пригласил старший лейтенант.

  - Захаров Виктор Иванович.

  - Да.

  - Три года усиленного режима.

  - Да.

  - Холост, детей нет, образование высшее.

  Старший лейтенант спрашивал, отмечал в деле. Потом посмотрел в глаза Виктора и сказал:

  - Витек, я вижу, ты хороший, в общем, парень, и к нам попал случайно, не по убеждению. Я думаю, мы с тобой найдем общий язык. Ты поможешь нам, мы тебе.

  - Чем здесь я смогу вам помочь? - пожал плечами Виктор.

  - Как чем? Слушай, что говорят в камере. Сам рассказывай, придумывай про пьянки и баб, что хаты бомбил и магазин на улице Кирова в прошлом году твоих рук дело. Что услышишь интересного в камере или беспредел какой, нам сообщишь. Ты понимаешь, о чем я? - старший лейтенант смотрел на Виктора, наигранно изображая, что он искренне хочет помочь оступившемуся Виктору.

  Виктор понимал, оперативники вербуют его, предлагают стать сексотом. Виктор отрицательно покачал головой.

  - Извините, товарищ старший лейтенант. Я не смогу... Я по-другому воспитан.

  Оперативника обозлил отказ.

  - Волк тамбовский тебе товарищ. По-другому он воспитан. Водку жрать на крыше, когда вся страна борется за трезвый образ жизни... Инженеры с высшим образованием. Да собутыльников своих с крыши бросать, этому тебя воспитывали?

  - Извините, гражданин начальник, - поправился Виктор и опустил голову.

  - Значит, помогать нам не хотите и пойдете на зону отбывать наказание? - спросил капитан.

  Старший лейтенант что-то писал на чистом листе бумаги.

  - Да.

  - Почему наш вариант вы отклоняете? Вы же случайно оказались у нас. Распишитесь здесь, - старший лейтенант подвинул Виктору написанный лист.

  - Здесь. Прочти и распишись.

  На белом листе было написано, что он, Захаров Виктор Иванович, от сотрудничества с администрацией СИЗО отказывается по своим моральным убеждениям.

  - Все правильно я написал? - спросил старший лейтенант.

  - Да, гражданин начальник. Все правильно, - ответил Виктор и поставил свою подпись.

  - Все, вы свободны, - капитан взял исписанный лист, положил себе в папку.

  Виктор вышел из комнаты. Второй осужденный стоял у стола, за которым сидела женщина-контролер с погонами сержанта. Виктор вышел в коридор. Очень хотелось курить, руки почему-то дрожали.

  "Привыкай, Виктор, к унижениям тоже привыкай, - как заклинание повторял сам себе Виктор. - Это и есть искупление твоей вины".

  Через пятнадцать минут вышел второй осужденный из кабинета оперативников. Контролер повел обоих назад в этапную камеру.

  - Витек, ты что, у Захарова подпись об отказе взял. Это новое распоряжение от хозяина? - спросил капитан Величко у старшего лейтенанта Прохорова, когда Виктор вышел из кабинета оперработников СИЗО.

  - Нет, Толян. Сам. У него папа - бывший второй секретарь райкома. Сейчас директор пивного завода. Да, который строится за городом. Думаю, как только приговор придет, мы его первым этапом на зону во избежание лишней мороки. Это отмаз, что он идейный жулик, - Прохоров улыбнулся, довольный своей сообразительностью.

  - Ого! Мне тоже в хозобслугу не нужен. Мороки с ним не оберешься. Будет папе стучать про нас, а про зеков, гад, не согласился, - капитан Величко засмеялся.

   Рабочий день или, вернее, ночь у оперативников капитана Величко и старшего лейтенанта Прохорова продолжался. Только к двум часам ночи осужденных стали разводить по камерам. Виктор Захаров попал на старый корпус, в камеру 49 усиленного режима. В камере, рассчитанной на двадцать четыре человека, было уже двадцать два, и привели еще четырех с южного этапа. Двум, которым не досталось шконок, были натянуты одеяла между двумя шконками верхнего яруса, "вертолет" называлось это место, подобие гамака на воле.

  Дни потянулись. Медленно, монотонно, очень однообразно. Через пять дней Виктора вызвали к адвокату Митину. Виктор снова не дал согласие писать кассационную жалобу. Он виноват, это его крест, и его нужно нести до конца. В камере одни и те же разговоры о сытости и привольности вольной жизни. Виктор понимал, больше половины - это вымысел, выдаваемый как желаемое. А действительность? Люди в нетрезвом состоянии совершали порою смешные преступления, а по новому закону "О борьбе за трезвость" даже совершение преступления в нетрезвом состоянии давало право для привлечения по ст.62, то есть признание подсудимого хроническим алкоголиком. И тогда в любом случае условное наказание невозможно. Только лишение свободы, были сроки восемь месяцев и год.

  Ложь, хвастовство - вот и все темы разговоров осужденных камеры 4-9. Верховодили в камере два мужчины, уже в годах. Бывший директор керамзитного завода, севший за взятки, и бывший председатель заготконторы Назаренко с юга области. Они сплотили вокруг себя физически крепких ребят, и трое осужденных, пытавшихся выдавать себя за идейных и пробовавших взять власть в свои руки, получили отпор. Троице пришлось примириться и жить по довольно демократическим законам, установленными директорами. Никто никого не доставал с расспросами, не лез, каждый сам по себе, без деления на блатных и простых, на серых и белых. Виктор понимал - таких, как эта троица, в других камерах могло быть и больше, и поэтому, когда адвокат Митин спросил его, не подумал он остаться в хозобслуге, он уже не так был категоричен, просто пожал плечами. Старый адвокат понял, Виктор колеблется, нужен толчок. Ему, молодому, здоровому парню трудно сделать этот шаг. Об осужденных хозобслуги не очень лестно отзывались другие заключенные в камерах. Хотя из этих камер и набиралась хозобслуга, и всегда предложение превышало спрос.

   Через два дня после звонка Митина Ивану Егоровичу Захарову Виктора вызвал контролер в коридор. Здесь стояли уже знакомый капитан с этапа, майор со шрамом на подбородке, видимо, после операции и высокий холеный подполковник.

  - Осужденный Захаров Виктор Иванович, - представился начинающий уже привыкать к требованиям СИЗО, указывая свою статью и срок наказания. Подполковник подошел к нему вплотную, посмотрел в глаза. Они были одного роста, только подполковник пошире и поплотнее.

  - Что, Витек, сотрудничать с нами не хочешь, это понятно. Отец говорил, ты мужик своенравный, а работать у нас будешь?

  Вопрос подполковника, его упоминание об отце заставили Виктора замяться, смутиться. Он посмотрел на капитана. Капитан стоял немного в стороне, опустив голову. Видимо, он и доложил начальнику об отказе Виктора сотрудничать, то есть доносить на своих сокамерников.

  - Без сотрудничества? Просто честно работать, отбывать свой срок буду, - ответил Виктор.

  - Вот видишь, Величко, а говоришь, он идейный. Оформляй его в рабочую камеру после приговора в хозобслугу, - дал распоряжение подполковник. - Куда? На пищеблок. Ты, Виктор, поваром не работал? - спросил он у Захарова.

  - Нет, я инженер-геолог, - ответил, смутившись, Виктор.

  - Инженер-геолог нам пока не нужен, - пошутил подполковник, - а повар Захаров будет нужен. Все, пошли в 43, что у них? Почему утром еду не взяли?

  "Это начальник СИЗО Молодцов", - догадался Виктор, или "хозяин", как его звали осужденные и даже все работавшие в СИЗО. В тот же день Виктора перевели в рабочую камеру, в отдельном коридоре старого корпуса на третьем этаже, на четвертом этаже были камеры хозобслуги. Рабочие камеры не закрывались, закрывали только коридор. Хождение стало свободным, пускали даже смотреть телевизор, играть в настольный теннис в камере, обустроенной осужденными хозобслуги, как спортзал. Осужденные рабочих камер привлекались для работы на пищеблоке. Осенью на заготовку овощей, на строительные работы. Вся работа в СИЗО делалась руками самих осужденных.

  На второй день утром в рабочую камеру 116, где был Виктор, зашел молодой мужчина в черной спецовке, ушитой по размеру с нашивкой на рукаве "Бригадир пищеблока". Он зачитал несколько фамилий, в том числе и Виктора, взял рабочих из соседних камер, всего двенадцать человек, и вместе с женщиной-контролером выводной пищеблока пошли на работу. Десять железных дверей-решеток насчитал Виктор, прежде чем они попали на пищеблок.

  Пищеблок - старое сооружение, построенное, как и сама тюрьма, больше века назад. Виктор попал на работу в овощной цех. Работа была несложная, правда всех прежде одели в большие резиновые сапоги, в цеху было сыро, осужденные вырезали глазки из картофеля, пропущенного через картофелечистку. Правда, старые рабочие уже не первую неделю и старший овощерезки, пожилой осужденный хозобслуги, сказал, что сегодня лафа, картофелечистка чаще не работает, и тогда всю работу приходилось делать вручную, людей еще добавляли. Чистили до обеда, на ужин было картофельное пюре. Пообедав и немного отдохнув, начали чистить картошку на утро, на завтрак.

  "Да, - думал Виктор, ловко орудуя ножом, - работа творческая".

  Из цеха старший не разрешал выходить, объясняя, что заведующая столовой, Евгения Ивановна, очень не любит, когда осужденные без дела ходят по коридору. Все должны работать только на своих местах, в своих цехах.

  В овощном цехе было сыро, но очень тепло. Толстые старые стены хорошо сохраняли тепло. Через коридор от овощного цеха виднелась открытая настежь дверь варочного цеха. Там гудели большие четырехсотлитровые паровые котлы. Бесперебойно готовилась пища, только прошел завтрак, помыли котлы, идет закладка мяса на обед. И так изо дня в день. Варилось, варилось. Две бригады поваров по четыре человека из числа осужденных хозобслуги работали по два дня. Работа повара считалась белой, хотя и тяжелой. Пар кипящих котлов, пищу мешали большим веслом и разливали в тридцатилитровые термоса черпаками, прибитыми к ручкам. Бригада пищеблока - самая многочисленная, вместе с осужденными рабочих камер ежедневно на работу выходило до пятидесяти человек. Самая белая работа на пищеблоке - хлеборез. Он резал хлеб, делал порции из масла, развешивал сахар.

   Первый день пролетел незаметно, после трех месяцев однообразных дней в камере все было ново, даже интересно. Новые люди, новые знакомства. Виктор и не заметил, что на улице давно темно, окна в овощном цехе были очень маленькие, заложенные стеклоблоками, постоянно горел электрический свет. Убрали цех, смыли шлангом остатки картофельного крахмала, глазки ссыпали в специальные емкости. "Колония усиленного режима совсем рядом, - почему-то вдруг подумал Виктор, - всего через улицу. Хотя какая разница..." Виктор уже свыкся с мыслью, что будет отбывать наказание здесь. Какая разница где, главное - сколько.

  Выводная женщина-контролер отвела всех осужденных назад в камеры. После ужина многие пошли смотреть телевизор или играть в спортзал. Виктор после трех месяцев почти без движения почувствовал усталость, лег на свою кровать и сразу заснул.

  Наутро все повторилось, правда, пришел не бригадир, а его помощник, старший раздатчик пищи Селиванов, по гонору и желанию покомандовать не уступавший, скорее превосходящий своего бригадира. Все повторилось, только на ужин не пюре, и чистить картофель пришлось в три раза меньше, появилось свободное время. Вновь поступившие осужденные стали с интересом осматривать пищеблок. Здесь был свой душ для рабочих пищеблока, но бригадир категорически запретил мыться в нем осужденным из рабочих камер. В камерах СИЗО, это видел и знал Виктор, были постельные вши - эти вечные спутники горя, нищеты и грязи, даже в конце XX века, как сто и двести лет назад. Велась борьба, одежды прожаривались в специальных камерах, выдавалось специальное вонючее мыло для борьбы со вшами.

  Виктор стоял в проеме открытых дверей в овощной цех. Женский голос. Виктор с любопытством выглянул в коридор. По коридору в распахнутом белом халате шла Евгения Ивановна - заведующая или "мама" пищеблока, как ее называли все осужденные и не скрывая просто побаивались ее. Виктор узнал ее.

  - Здравствуйте, Евгения Ивановна, - поздоровался он, надеясь, что и она помнит его, они уже много раз пересекались.

  - Привет, - на ходу, не глядя на Виктора, поздоровалась Евгения Ивановна. - Дверь закройте, пожалуйста, - добавила она.

  Виктор даже не понял, кому она это сказала, он посмотрел вокруг, никого не было.

  - Бугор! - громким сильным голосом позвала Евгения Иванова. Из хлеборезки тут же выбежал бригадир пищеблока в белой поварской куртке и белых брюках. - Почему у тебя люди не заняты работой? Нет работы, веди в камеры.

  Она зашла в свой кабинет, громко хлопнув дверью. К овощному быстрым шагом, почти бегом, подошел "бригадир Тихонов", прочитал Виктор бирку на белой куртке.

  - Что, все сделали? Убрали? Тогда собирай людей, в камеру пойдем, сегодня в клубе фильм, еще успеем, - дал распоряжение Виктору бригадир Тихонов.

  Виктор слышал от других осужденных, что бригадир неплохой мужик. И наверное, Евгения Ивановна только его и слушала. Тихонов был шеф-поваром в кафе, и здесь под его руководством из тех же самых продуктов и по той же раскладке Тихонов умудрялся делить пережарки, пассировки, даже салаты. Простая примитивная пища для заключенных СИЗО стала намного вкуснее. Это заметили все, и заключенные в камерах хвалили шефа, хотя всегда недолюбливали осужденных из хозобслуги. "Хозяин" - Игорь Васильевич Молодцов - давал добро на эксперименты. У Тихонова подходил срок условно-досрочного освобождения и, видимо, портить отношения со своей начальницей, Евгенией Ивановной Чайкиной, ему не хотелось. Как командир Тихонов был не очень, ему не хватало властной жилки, только как повар он постоянно что-то менял, учитывая каждый грамм по рациону, что-то придумывал. Начальник отряда хозобслуги пошел на хитрость, он дал ему в помощники Селиванова. Молодой двадцатидвухлетний парень, живя в колхозе, наверное, всю свою жизнь мечтал командовать. Недавно, придя из армии, где был сержантом, Селиванов и среди заключенных прививал армейскую дисциплину, хотя особым талантом руководителя и даже умом Селиванов не обладал.

  Все освободившиеся рабочие быстро собрались и выводная - контролер Рая - повела всех не в камеры, а в клуб. Сегодня "Приключения итальянцев в России".