Осень в этом году выдалась дождливая. Дождь почти не переставал весь сентябрь, в начале октября постояло несколько солнечных дней, даже паутина полетела, словно вернулось запоздалое "бабье лето", но к концу недели небо снова заволокли свинцовые серые тучи, и вновь пошел дождь. Настроение в такую погоду даже у заключенных СИЗО, которые и солнце-то видели сквозь реснички зарешеченных окон, так же было подавленным, сонным. Все свободное от работы время многие лежали по шконкам, кто-то спал, кто лежал с закрытыми глазами, вспоминая что-то свое, ему одному близкое и родное. Даже контролеры в коридорах перестали обращать на это внимание. Лежать после подъема до отбоя многим запрещалось. Погода и на сотрудников действовала угнетающе, они перестали делать замечания за сон после подъема.
Виктор стоял у приоткрытого окна на лестничном марше; это было место для курения поваров. С улицы в приоткрытое окно залетал холодный влажный воздух, неприятно залезая под куртку.
"Надо заделать окно, повара потные выходят курить, недолго и воспаление заработать при таком кондиционере", - подумал Виктор, в руках он держал тетрадь и ручку. Стихи в голову не шли. Вдохновение тоже, наверное, дремало, поддавшись осеннему сонному успокоению. Почти год Виктор в СИЗО, а будто все было вчера. Иногда ему казалось, что память все стерла, все забыто и не будет возврата: Вика, любовь. Все с ее стороны было только ложью, не могла она его не только любить, но и уважать как мужчину, как человека. Не может человек делать больно тому, которого любит, который ему близок и дорог, просто без причин. Но первое упоминание о Вике, любое, просто произношение ее редкого имени, снова, как и раньше, вызывало дрожь в сердце. Вчера на общее свидание приходила сестра Галина. В глазах огонь. Виктор никогда не видел такой довольной и счастливой сестры. Он спросил причину:
- Наверное, новый кавалер?
Галина отличалась любвеобильностью и легко расставалась со старыми ухажерами. Галина улыбнулась и, подумав, ответила:
- Витюш, я не думаю, что новый. Я думаю - первый. Так, наверное, бывает. Было все не мое, но наверное, у каждого человека появляется в жизни что-то только его близкое и родное. Я раньше даже не верила этому. Все были на одно лицо и с одними мыслями в голове. Но я ошибалась, и я рада, что ошибалась. Так и у тебя будет, поверь. Все еще впереди, уже год прошел, через год можешь быть на свободе. Твоя жизнь еще не начиналась. Вика Нестерова, - Галина первый раз назвала Вику по фамилии, раньше она всегда говорила просто Вика или твоя Вика, - в венерическом диспансере лечится, связалась на рынке с кавказцами. Я видела ее подругу, Свету Ягодкину, вы тогда втроем в кафе приходили, помнишь?
- Да, помню. Замечательная девушка Света, она в аспирантуре учится, - подтвердил Виктор.
- Вика в общежитии прописана, из диспансера бумага туда пришла. Все думали, что Вика в декретном отпуске, но она ребенка в роддоме оставила, а в университет после этого даже не пришла ни разу. В общем, теперь она бомж, без прописки даже.
- Это ее проблемы, Галь, не будем об этом, - перебил сестру Виктор.
Галина посмотрела в глаза брата, и даже через двойное стекло комнаты для общих свиданий она увидела боль в глазах Виктора.
"Неужели он ее еще любит? С ума сойти!" Если бы Вика даже сейчас попросила у Виктора прощения за все и обещала, что все поняла, все осознала, Галина была уверена, брат простил бы ее. "Действительно душа поэта", - подумала Галина, даже растерянно усмехнулась. "Нет, брат не тряпка, он волевой, целеустремленный мужик, он не Саша Воробьев, здесь, наверное, что-то другое..."
- Что дома, как отец, мать? - задал обычный банальный вопрос Виктор, чтобы уйти от неприятной, мучавшей его темы разговора.
- Что дома... Мать вся в религии, боюсь, как бы она в монастырь не ушла. Теперь мода пошла новая - восстанавливать разрушенные церкви, монастыри. У нас в стране всегда все по моде: мода разрушать, мода восстанавливать, и очень редко делается по зову души. Строить всегда благороднее, но на фоне того, что сейчас на улицах стали появляться беспризорные дети как после гражданской войны, я считаю, это самое важная тема для общества. Я так думаю, это мое мнение, верить и любить надо душой, а не красивыми словами, модными здесь и сейчас, - Галина улыбнулась. - Даже в Библии сказано: не столь важно, где молится человек, если он искренне верит. Так вот, наша мама вся под влиянием нового духовного пробуждения России. Конечно, это правильно через духовность прививать человеку все хорошее. Но у нас в стране обычно все наизнанку, и даже духовность идет по команде сверху и не от голоса сердца изнутри. Отец весь в работе. Даже ночует иногда на заводе. Ему, наверное, лучше на заводе, там его видят, там его ценят и уважают, как человека. Дома мать его просто не замечает. Я всегда видела, что наши родители совершенно чужие по духу и сути люди, но не думала, что до такой степени они чужие, хотя и прожили вместе почти тридцать лет. И я уверена, в глазах соседей, друзей семья Захаровых -образцовая семья: не бегают друг от друга, грязь друг на друга не льют. Это, наверное, страшно - чужими прожить в семье всю жизнь, - Галина, вздохнув, замолчала.
Машинально достала сигарету, закурила. Виктор указал пальцем на плакат за спиной сестры "Не курить!". Галина обернулась, посмотрела на плакат, безразлично махнула рукой.
- А что такое семейное счастье, Галь? - спросил Виктор. - Какое оно?
- Знаешь, брат, мы уже давно взрослые люди, и я скажу прямо, не стесняясь. Я раньше думала, мне в постели с мужиком хорошо, значит, он подходит мне. Но нет. Хорошо может быть со многими, а вот если простое общение, просто говорить с человеком многие часы, ночь напролет, говорить ни о чем и обо всем, и это интересно, и это не скучно, и это не надоедает через три дня. Так бывает гораздо реже, чем хорошо в постели. Постель - многое в семейной жизни, но не самое главное. Главное - это понимание, единение души, и тогда, я думаю, будешь делать все, пойдешь на все ради этого человека. Думать о нем всегда, невольно, без команды и хоть маленькой мелочью делать ему приятное. Он придет и увидит, ты что-то сделала для него, значит, думала о нем. Я не знаю, как это объяснить словами, это идет изнутри, - Галина пожала плечами.
- О, сестренка! Да ты, я вижу, влюбилась, такой я тебя еще не видел, и кто он, счастливец, избранный тобою? - Виктор искренне улыбнулся. - Новый Рокфеллер или Савва Морозов? У него заводы, газеты, пароходы?
- Глупости говоришь, братец. Хоть я люблю деньги, деньги - это независимость, но не все в жизни и, наверное, не все и не всех можно купить. Вот и ты по натуре своей не продаешься, я знаю, - Галина засмеялась.
- Почему? За миллион долларов я согласен жениться на любой старушке из штата Алабама. Представляешь, миллионер Захаров! Звучит? - Виктор сделал важное лицо.
- Он просто человек, - уже серьезно ответила Галина. - И самое интересное, он еще не знает, что я его люблю, хотя, может, и догадывается. Профессия у него - все видеть на шаг вперед.
- Ага, уже теплее. Он либо экстрасенс, либо милиционер твой избранник, - Виктор поднял большой палец левой руки вверх.
- Почти угадал. Он следователь КГБ, - уже совсем серьезно ответила Галина. - Ладно, братец, я смотрю, на часах время уже истекло. Я тебе там передачу передала. Не брали, говорят, еще шесть дней тебе до передачи. Как строго у вас все. Шесть дней, это целая вечность.
Галина затушила сигарету, посмотрела, куда бросить окурок и, не найдя подходящего решения, просто положила в угол на подоконник перед стеклом. Виктор, видя не совсем красивые действия сестры, погрозил ей пальцем.
- Что делать? - пожав плечами, ответила Галина. - Не есть же мне окурок, могли б и пепельницу поставить или урну для мусора. Ведь знают, несмотря на их таблички, почти все курят. Час, волнуясь, не протерпеть курящему человеку.
- Но я перетерпел. Я тоже курящий человек.
Виктор встал, за спиной в коридоре, соединяющем кабины, уже слышались шаги контролера, выводная открывала двери кабин.
- Тебе что, братец, волноваться? Ты на всем готовом, государственном. Тебя и накормят, и оденут, и спать уложат, и думают за тебя. Тебе что волноваться? Не жизнь, санаторий. Пока! Пиши, я очень люблю читать твои письма, и в них уже мысли мои читаешь порою. Как книгу читаешь. Захаров, ты писатель, зачем ты в геологи пошел? Ты задаешь вопрос и сам на него отвечаешь и именно так, как я хочу ответить, только складнее, конечно. Это дар божий, Витюшка. Ты инженер, но не геолог, душ человеческих. Только в своей душе разберись обязательно, у тебя еще есть время.
Галина махнула брату рукой.
- Я твои письма собираю, потом, в старости, издам как мемуары!
- И здесь, сестра, у тебя нажива и корысть. Да, болото капитализма, похоже, тебя основательно затянуло...
* * *
Виктор курил у приоткрытого окна, вспоминая свидание с сестрой. Он всегда считал, что они с сестрой совершенно разные, и не имел к ней большой привязанности. Еще с детства Галина всегда ставила себя главнее, старше. Но на последнем свидании Галина была ему как никогда близкой и понятной, пожалуй, в первый раз. Наверное, он просто плохо знал свою сестру? А может, и она сама себя совсем плохо знала? Подошел Мишка Никулин, старший повар смены:
- Ты что, бугор, на сквозняке так долго стоишь? Воспаление никогда не ловил? Ты скажи там строителям, пусть окна заделают и здесь, и в овощном цехе нет одного стекла. Все, наверное, пролетели райские денечки, ждать белых мух.
- Да, пожалуй, я сейчас и займусь этим. Что с обедом, все готово? Ты, Миш, свари манку этой мамаше с третьей палаты. Говорит мне, пусть черненький Миша готовит, всегда у него вкуснее. Не знаю, Михаил, а выйдешь ты на свободу и с чистой совестью, и с полной семьей.
- Я и не против, - поддержал шутку бригадира Никулин, - и Анжела - бабенка справная, бросит воровать, пойдет дояркой в наш колхоз. Мы уже все с ней решили.
- Вот что! Оказывается, у вас уже крепкая советская семья. А бригадир узнает об этом последний. В оперчасть еще не дергали?
- Как же, дергали. Даже мне задачу поставили, узнать у Анжелы, где может прятаться "Спиридон", это ее подельник, он в розыске.
- Он отец малыша? - Виктор посмотрел на Никулина.
- Может, он, - ответил Михаил. - Анжела - баба без комплексов и призналась, что и сама не знает, кто отец. Бурная, видно, жизнь была у девчонки, - Михаил беззлобно улыбнулся.
- Миш, если бы поклялась Анжела, что все бросит, что завяжет и любит тебя, что поедет с тобой хоть на край света, поверил бы ей? Только без хохмы и честно ответь, - Виктор посмотрел Никулину в глаза.
- Не знаю, Витек. Если совсем честно. Игорь Тальков, мой певец любимый, поет: "Перестроить можно рожу, ну а душу - никогда". Почему, я верю - может человек ошибиться, оступиться. И сам я не ангел, поэтому и варю здесь борщ. Конечно, как на суде говорил, в семью нес, в колхозе "ничье" воровал, но положа руку на сердце, и семьи у меня нет. Ладно, что о пустом. Пошел готовить сынку манку, ждет, наверное, папашку, проголодался, - Никулин бросил окурок в урну. - Не стой, сквозняк ужасный, я уже продрог, - сказал он Виктору, уходя в варочный цех.
Виктор, сделав еще затяжку, тоже бросил сигарету в урну и пошел в кочегарку, где в отведенной каморке работали плотник и столяр.