-
Его разбудил тот же сон. Уже почти год ему не снилась война. Последний раз он видел свой сон перед судом Виктора. Сердце учащенно билось. Еще тогда, в январе, он почему-то решил для себя, что сон из детства приносит неудачу и снится перед чем-то плохим, что-то должно произойти в его жизни. Но вспомнив и проанализировав, Иван Егорович пришел к выводу, что это не так. Он видел сон перед назначением его вторым секретарем одного из райкомов облцентра. Он работал тогда в райкоме инструктором. На место второго секретаря, ушедшего на повышение, было несколько кандидатов и он в их числе. Но вот приехал второй секретарь обкома, вызвал Захарова в кабинет, все другие кандидаты после их разговора сразу ушли на второй план, остался один он - Захаров Иван Егорович. Он и был вскоре утвержден на этой должности.
Жизнь идет, не стоит на месте и только один и тот же сон уже многие годы снится Ивану Егоровичу. Он встал, прошел на кухню - 2:15. Еще глубокая ночь. Зажег газ, поставил чайник, закурил. Спать уже не хотелось, чая он тоже не хотел, сделал это просто машинально, как обычно делал по утрам.
На заводе все шло хорошо. Да и могло ли быть все по-другому? Новейшее современное оборудование, высококачественное сырье. Даже вода со скважин из глубины более пятисот метров. На заводе освоили выпуск и безалкогольных напитков "Кока-кола", майонез - все по новейшей технологии. Завод-гигант уже приносил прибыль и еще продолжал строиться. Продукция днем и ночью без задержек отгружалась по всем уголкам России и союзных республик. Пиво "Донское" уже завоевало несколько международных премий и медалей за отличное качество.
Виктор отбывал наказание в СИЗО. Все шло к тому, что уже весной к половине отсиженного срока наказания он может выйти условно досрочно. У Галины тоже все хорошо и в бизнесе и даже, что удивило, в личной жизни. Недавно она призналась в этом отцу, что бывало с ней очень нечасто. В отличие от Виктора она росла очень независимой, гордой и своевольной девчонкой. Откровенно последний раз она разговаривала с отцом в классе четвертом. Потом, как и все девчонки своего подросткового возраста, она замкнулась, и Иван Егорович даже перестал вызывать ее на откровенный разговор. Лучшее, что он мог услышать, грубость и просьбу "оставить в покое", а недавно Галина приехала в Урыв домой с искренними счастливыми глазами и призналась ему, что влюблена по-настоящему. Иван Егорович, уже привыкнув к романам дочери, все же спросил:
- Галюнь, ты это серьезно? Тебе тридцать скоро, может, хватит, нагулялась?
- Да, отец, это серьезно.
- И кто он? Крупный кооператор?
- Отец, почему вы все думаете, что кроме денег меня ничего не интересует? Нет, он обыкновенный следователь. Даже вдовец с четырехлетней дочерью на руках. Представляешь, отец, она меня мамой зовет с первого дня нашего знакомства. Я даже не могла себе представить, какое это счастье быть матерью. Наверное, это несопоставимо ни с каким богатством.
Глаза Галины искренне светились радостью, счастьем. Так невозможно притворяться, значит, дочь действительно счастлива.
- Хороший он человек, твой избранник? Ты, я думаю, в жизни всяких людей повидала, уже психолог хороший.
- Павел его зовут. Я приведу его следующий раз, познакомлю вас. Он работает в КГБ следователем. Он лучший человек! По крайней мере для меня, - ответила Галина, и Иван Егорович не нашелся, что еще спросить. Этим было все сказано.
- Я вот только матери боюсь, как она воспримет, - призналась Галина, - какое у нее будет настроение. В голове у нее совсем что-то перевернулось. Читает одни религиозные книги и, главное, все подряд - и крестьянские, и католические, и "Сторожевую башню". Это журнал Свидетелей Иеговых, новое течение в христианстве, как они себя считают, и, конечно, самое верное, самое Божеское. Я представляю, какой у нее бутерброд в голове от прочитанного. Я смотрю, у нее даже "Каран" мусульман. Ты бы ее врачу показал, отец, хорошему психиатру...
- Ой, доченька, не сыпь мне соль на рану, - Иван Егорович даже закурил. - Привозил я Амелькина, думаю, он у нас в области самый перспективный - доктор наук, психолог. Уговорил, сюда, домой его привез, чтобы ее психику не травмировать походом в клинику, - Иван Егорович тяжело вздохнул, сделал глубокую затяжку.
- И что Олег Андреевич сказал тебе? - поинтересовалась Галина.
- Я даже не знаю, кем он ей представился, когда они знакомились. Ты его знаешь, он мужик очень начитанный, он даже в религии, наверное, больше церковнослужащих разбирается, а знает больше, это точно. Они с матерью часа три беседовали. Ну и что? Говорит: "Радикальных отклонений в психике нет. Хотя религиозные вопросы уже становятся навязчивыми, она под воздействием от всего прочитанного даже свою секту хочет открыть или течение, как она говорит, но более правильное и божеское, чем все другие. У нее в голове свое понятие сложилось о Боге, о месте человека в приходе и вообще о жизни. Эти идеи становятся навязчивыми". Лечь в клинику к Амелькину мать категорически отказалась, даже очень обиделась на меня. Она меня никогда разговорами не балует. Бывало, за три дня пару слов, а здесь почти месяц совсем не разговаривала. Обиделась. "Ты что, сумасшедшей меня считаешь?" Причин лечить ее принудительно нет. На работу она ходит, на хорошем счету у руководства района по культуре. Одни благодарности, и выставки устраивает, и музей открыла, и по селам ездит о религии с бабушками говорит. Теперь религия в моде. Так всегда, доченька, в нашей стране, все по приказу. По приказу ломали и взрывали церкви, превращали в склады для удобрения. Хотя церковь всегда призывала к добру и милосердию людей. Конечно, церковное руководство всегда подстраивалось к властьдержащим и при царях, да и сейчас. А сама религия нет - пусть я коммунист с тридцатилетним стажем - я считаю, не может вреда принести, если учит добру и духовности людей. Хотя, что грех таить, и я гонениями занимался. Помню, вышла директива, правда устная, членов КПСС, замеченных в церкви и еще более крестившихся самих или своих детей, считать чуть ли не врагами. Зачем? Почему? Я исполнял, ходил, как и все в райкомах, в патруль, как мы в шутку звали в собор, на большие праздники: на Рождество, Крещение, Пасху. Хотя я, если честно, не понимал, для чего это нужно. Все заповеди Библии - в точности измененный Кодекс строителя коммунизма. Получается, Владимир Ильич Ленин не раз читал Библию, а Сталин даже изучил в семинарии.
Галина пробыла с отцом в Урыве почти четыре часа. Такой счастливой Галину видел отец только в детстве, она без остановок болтала. Иван Егорович был рад и счастлив за дочь. Уезжая, Галина пообещала отцу, что следующий раз приедет обязательно с Павлом.
Иван Егорович заварил чай, закурил еще одну сигарету. Он любил крепкий чай с сигаретой. Откуда эта привычка, которую почему-то называют уголовной? Нет, не чифирь пил Захаров, просто крепкий чай. На прошлой неделе он случайно нашел в старой записной книжке телефон Нины Новиковой с выходом из облцентра на ее район, на юге области. Не зная почему, он тогда как-то машинально набрал номер из своего рабочего кабинета на заводе. Набрал и все. На удивление дозвонился он очень быстро, после нескольких гудков подняли трубку. Было около шести часов вечера.
- Алло, - ответил незнакомый детский голос девочки.
- Позовите, пожалуйста, Нину Никаноровну Суховерхову, - на "вы", сильно волнуясь, попросил девочку Захаров.
- Они не живут здесь, - ответил детский голос.
- Не может быть. Она оставила мне этот телефон, - Иван Егорович даже растерялся.
- Кто там? Нину спрашивают? - услышал Захаров в трубке взрослый женский голос.
- Алло! - незнакомая женщина. - Вы Нину спрашиваете? Она еще в августе уехала с Петей в город. Живут там. Где работает? Я точно не знаю, извините. Она недавно нам звонила, где-то в совхозе за городом. Даже говорит, работает по специальности зоотехником.
Весть о том, что Нина уже три месяца живет в их городе, просто ошеломила Ивана Егоровича. Он даже растерялся, не нашел, что ответить разговорчивой женщине с характерным южным оканьем в речи.
- Что ей передать? Кто звонил? Я, к сожалению, не знаю ее городской телефон, - поинтересовалась женщина.
- Спасибо. Большое спасибо, - поблагодарил Иван Егорович. - Я знаю. И повесил трубку.
Тогда, в тот вечер, он не нашел ее городской номер, он записал его в другую книжку, но помнил, что переписал в специальную для знакомых, имеющих телефоны, еще написал: Суховерхова Н.Н. - сестра Владимира. Он не боялся ревности жены, да она уже, наверное, не способна ревновать. Ревновать - это любить, в своем роде просто выработанная многими годами осторожность всегда писать так, чтобы было несколько вариантов объяснить, кто этот человек. Даже если ты полностью уверен, что никто не будет рыться в твоей записной книжке и не спросит, что это за номер. Но а вдруг. Иван Егорович с годами довел эти привычки до автоматизма: не говорить лишнего в узком кругу, не оставлять записки, которые можно истолковать двояко. Сама система, где каждый контролирует каждого или даже невольно следит, оставляет отпечатки в душе, в сознании. Так жили все в их круге.
Иван Егорович был активным дружинником по поиску коммунистов, посещающих церкви, хотя сам он, как недавно признался дочери, не только не разделял взглядов о вредности религии, но и считал, что вера учит людей добру. Но у коммунистов был свой Бог. Он доложен быть один - Ленин, и любая попытка поколебать их Бога, пусть еще и не сознательная вера, а просто вызванная каким-то горем или радостью у коммунистов о Боге Небесном, причисляла таких людей к потенциальным врагам. Даже если ты знал этого человека много лет, даже, наверное, скрытая привязанность к алкоголю не была так страшна, как вера в Бога члена КПСС.
Иван Егорович, работая в райкомах, на земле, с простыми людьми видел всю картину жизни простого рабочего. Это в Москве, за высоким забором Кремля, может, все виделось по-другому, хотя кто был там? Те же вчерашние секретари райкомов и обкомов. Когда писали о росте благосостояния народа, никогда не упоминали об очередях и нехватке товаров даже первой необходимости. Но никогда почти за тридцать лет Иван Егорович, работая красным комиссаром, не выступал с критикой ни одного постановления ЦК или даже обкома партии. Хотя бывали они порою изначально не реальны в их выполнении и даже просто смешны.
"Так надо. Вверху видней" - вот, пожалуй, эти четыре слова - жизненное кредо коммуниста Ивана Егоровича Захарова. Быть в тени, всегда соглашаться с руководством. В то же время он никогда не отказывался, считая, что так надо от причитающихся льгот для членов райкома. Подобно Зарубину не отказывался в пользу многодетной семьи от предоставленного жилья, от дачи. Он занятой государственный человек, не может как все стоять в очереди за колбасой, ему привезут, он пошлет водителя, который зайдет с черного хода, через подсобку и получит все и всегда. Если государство считает, что ему так положено, значит, так оно и есть. Хотя под словом государство всегда стояло слово - партия, это такие же люди, вчерашние секретари райкомов, как Абрикосов, который теперь работает в Кремле.
Иван Егорович часто думал, что, родись он раньше, до революции, кем бы он стал? С его упорством в учебе, со служебным рвением, с беспрекословным выполнением всех распоряжений. Наверное, отличным управляющим в барском поместье или чиновником районного уровня. Аккуратность и исполнительность - вот его основные черты в достижении цели. Такие как он нужны всегда, при любой власти, при любом строе. Безрассудство, необузданные поступки. Зачем? Броситься под танк, обвязавшись гранатами. Ради чего? Иван Егорович просто не понимал, ради чего, что изменится, если на один танк будет меньше. И вообще, все герои, закрывающие грудью пулеметы, это часто выдумка для поднятия духа народа в борьбе с врагом. Люди просто воевали, выполняли приказы. Каждому свое! Если есть Бог, был ли Иуда, предавший его? Или его просто придумали, чтобы сплотить народ для борьбы с врагами? Так и сейчас, всегда находится враг, предатель, чтобы воодушевить народ, быть бдительнее. Лучше работать на благо государства. Словно государство - это не люди прежде всего, а что-то великое, огромное. Семьдесят лет строилось, создавалось все для блага государства. Выиграна страшная война государством. А люди? Люди, живущие в государстве?!
Иван Егорович видел, как идет кооперация в стране. Все лучшее, все прибыльное достается тем, кто распределяет блага, а не создает их. Он, работая тридцать лет в системе управления, наверное, тоже понимал, у всего должен быть, прежде всего, хозяин, который спросит, а когда хозяев много, все общее, значит все просто ничье. Иван Егорович - простой солдат, он выполняет волю народа, поставившего его. Воля ЦК партии и есть воля народа. Так было все семьдесят лет власти партии.
* * *
Чай давно остыл, Иван Егорович уже искурил пятую сигарету, на часах 4.25. Он посмотрел на электронные часы над холодильником. Иван Егорович прошел к себе в комнату, взял записную книжку, не включая свет, он хорошо помнил, где они лежат, прошел на кухню. Несколько минут он сидел, думая, а стоит звонить? Но потом понял, если он не позвонит сейчас, то, наверное, не позвонит никогда. Он решительно набрал шесть цифр номера телефона.
- Алло, слушаю, - прозвучал заспанный голос Нины.
- Здравствуй, Нина. Это я. Извини, что так рано, но я очень-очень хотел тебе позвонить.
- Ванечка! Здравствуй! - голос Нины сразу изменился, сонливость, медлительность исчезли. - Ты так хотел позвонить, что не мог решиться до полпятого утра?
- Нет, Нинуль, я не мог решиться тридцать лет.
* * *
Они встретились вечером. Иван Егорович приехал за Ниной в 17.00 в совхоз. Снова шел дождь, уже стемнело, черные тучи низко висели над землей; казалось, дождь не прекратится никогда.
- Ой, всемирный потоп какой-то! Сколько можно. Второй месяц. Здравствуй, Ванечка.
Нина села рядом в открытую Иваном Егоровичем дверь его служебной "Волги".
- Напугал ты, Ванечка, наше начальство, - улыбаясь, рассказывала Нина.
У нее, несмотря на мрачную погоду, было очень хорошее настроение - позвонили с проходной полчаса назад. Говорят: черная "Волга", номера ОО первые.
- Это у вас пароль такой, чтоб милиция не останавливала?
Нина уселась поудобнее, от нее приятно пахло не дорогими польскими духами. Она была вся подтянутая, воздушная и выглядела значительнее моложе своих лет.
- Здравствуй, Нинуль. Я вот смотрел на тебя, ты шла с проходной. Ты на два года всего меня моложе, столько пережила, в глуши, в совхозе работала, в резиновых сапогах чаще, чем в туфлях ходила и веришь, мне стыдно стало.
- Почему? - не поняла юмор Ивана Нина.
- Девчонку пригласил на свидание. Я седой, лысый. Мне стыдно, - улыбаясь, повторил Иван.
- Спасибо, Ванечка, за комплимент. Каждой женщине приятно это слышать. Но если так, не бойся, сейчас модно с молодыми. Перестройка! Вон артисты и на тридцать лет моложе женятся, а два года, я думаю, это ерунда. Прости, что в невесты набиваюсь, но я вдова, значит потенциальная невеста, - Нина засмеялась.
- И смех у тебя тот же, как и тридцать лет назад был у моего воробышка, - задумчиво произнес Иван Егорович. - Что так долго летел ко мне воробышек?
- Твой воробышек прилетел сразу к тебе, как только его позвали. Не звал ты меня, Ванечка. Я б услышала, если даже шепотом ты меня позвал. Я бы обязательно услышала.
- Куда поедем? - сменил тему разговора Иван Егорович. - Не стоять же нам у проходной, ваших сторожей пугать. И начальству домой пора, наверное, ждут, когда уедет обкомовская "Волга", - пошутил Иван.
- Куда повезешь. Хочешь ко мне, но Петя дома.
- На дачу ты же не поедешь? Ты, как мне ответила, не была и никогда не будешь любовницей, - Иван взволнованно посмотрел в Нинины глаза.
В сгущающейся темноте глаза Нины блестели, наверное, тоже от волнения.
- Тогда будем стоять пугать сторожей, - с иронией в голосе ответила Нина.
- Нет, Ниночка, на дачу! И без разговоров! Я так хочу, - Иван завел мотор "Волги".
- Ванечка, что ты так разволновался? Я же молча сижу, - снова шутливо ответила Нина.
Черная "Волга" свернула на окружную дорогу. Машин в этот ненастный вечер на трассе было немного.
На даче было холодно и неуютно. Но в пристройке было много сухих напиленных дубовых дров. Иван Егорович быстро разжег камин, включил электронагреватель, и уже через пятнадцать минут в большой комнате, где они расположились, стало тепло и уютно. Потрескивали горящие дрова в камине. Иван сходил в машину, принес пакет с приготовленными продуктами. Нина стала накрывать стол. Хотя Иван категорически стал ей возражать, усадил на кресло возле камина.
- Нет, Ниночка, я все сделаю сам. Ты отдыхай. Смотри телевизор, ты гость. Ты с работы, устала. Отдыхай.
По телевизору повторяли концерт ко дню милиции. Иван Егорович ловко открывал банки, резал колбасу. Продуктов он привез как на хорошее застолье. Открыл бутылку своего любимого коньяка "Белый аист". Все готово. Иван Егорович перенес небольшой кухонный столик поближе к креслу, на котором сидела Нина, принес себе стул, сел напротив, налил в рюмки коньяк, себе больше, Нине половину.
- За что будем пить первый тост? За встречу? - спросил он, протягивая налитую рюмку Нине.
- Ты думаешь, тостов будет много, если этот первый? - шутливо спросила Нина. - Мне завтра на работу, и я не очень к спиртному. Голова утром сильно болит.
- На работу ты завтра не идешь. Суббота все-таки.
- Суббота рабочая. Так сказал наш директор, - ответила Нина.
- Я уже договорился с твоим директором. Ты завтра не идешь на работу.
- Когда ты мог договориться? Ты не выходил из машины, - удивилась Нина.
- Я позвонил с машины. Все-таки это обкомовская директорская "Волга", и телефон там есть. Завтра ты не работаешь, можешь утром позвонить, если ты не веришь слову бывшего второго секретаря райкома КПСС.
- К чему так официально? Я всегда верила слову даже просто Вани Захарова. - Нина посмотрела в глаза Ивана Егоровича.
Даже здесь, на даче вдвоем с Ниной он не может до конца сбросить с себя маску, маску партработника. Он уже сросся с этой маской, она стала его лицом. Наверное, поэтому он тридцать лет не решался найти и позвонить Нине, дать волю своему сердцу, своим чувствам, а не инструкциям и боязни общественного мнения товарищей.
Они стукнулись. Тост просто "За встречу" был одобрен. За их встречу после долгой разлуки, когда прошла целая жизнь. С радостями и горем, потерями и находками, но прошла она у каждого своя, совсем не так, как мечтали они в юности, когда бродили по ночному городу, взявшись за руки. Стали закусывать. Иван Егорович ухаживал за Ниной, подкладывал в ее тарелку. Было видно, он очень волнуется, смущается, даже когда Нина погладила ласково своей ладонью его залысину. Густых пшеничных вихров почти не осталось, их забрало время.
Иван Егорович налил еще по полрюмочки, как и в первый раз, себе побольше. От камина пошло настоящее тепло, электрообогреватель уже выключили. Мерцание горящих дров создавали уют и домашний комфорт.
- Совсем как в детстве, - глядя на огонь, мечтательно сказала Нина. - Я всегда любила, когда зимой топится печь, сидеть и смотреть, как горят дрова. Это так загадочно и таинственно считала я.
- И я тоже. Я вообще мерзляк, если честно признаться, и зиму, наверное, только поэтому не люблю, - признался Иван Егорович.
- А что же всегда отдавал мне свой пиджак, когда под утро становилось свежо на улице? - спросила, улыбаясь, Нина. - И мне говорил, что у тебя нормальная температура тела, немного выше, чем у всех, и ты холод легко переносишь.
- Врал, - честно признался Иван.
- Вот видишь, какие факты открылись через тридцать лет...
Иван Егорович не дал договорить Нине, подошел к креслу, опустился на колени, положил голову на ноги Нины. Наверное, это было забавно видеть со стороны: полный, лысеющий мужчина, которому за пятьдесят, совсем как ребенок положил голову на колени матери. Нина ласково погладила его по лысеющей голове.
- Ванечка, ты для меня всегда останешься Ванечкой. Самый молодой и самый красивый.
Иван Егорович поднял голову, посмотрел в глаза, родные глаза Нины, его воробышка.
- Ниночка... Я так долго ждал этой встречи, - прошептал он и поцеловал Нину в губы.