Сомнений не было: за одну ночь пришла весна.
В городском парке расцвели розы "Форсайт", на рынках появилась первая спаржа, цветочные ящики на окнах домов запестрели голубыми, белыми, красными цветами примулы, герани и гиацинтов.
Регулировщику уличного движения в центре Штефансплац прямо на плечо сел майский жук. К счастью, полицейский его не заметил, потому что как ра*з переключал светофор на красный. Иначе жук непременно угодил бы в спичечный коробок, потому что у регулировщика были дети, обожавшие майских жуков.
Солнце светило, как летом, и небо было таким голубым, каким бывает только на цветных открытках с видами Неаполя и Флориды.
В это голубое небо поднялся гигантский ярко-красный апельсин. Он оказался не чем иным, как воздушным шаром, рекламирующим зубную пасту "Пепсодент". Шар поднимался все выше и выше и потом поплыл от высотных домов на Гринделе в сторону главного вокзала. Наверное, было бы здорово оказаться на этом воздушном шаре и, лежа на животе, смотреть вниз на город — на площади, улицы, дворы — и даже заглянуть через окна в квартиры, где живут люди. Возможность посмотреть с ярко-красного воздушного шара вниз была бы не только прекрасна, но и чрезвычайно интересна и полезна. Тогда мы могли бы найти и увидеть их всех — господина Винкельмана, фрау Пфанрот, Шерифа и других…
Был четверг, девять тридцать две утра.
Матушка Пфанрот открывала окно, когда яркий воздушный шар проплывал над сортировочной станцией. Она отворила обе оконные створки, передвинула швейную машинку на солнышко и села, как обычно, за работу, делая ногами движения, словно едет на велосипеде. Под рокот своей машинки она думала о Петере и о том, что он ей рассказал о своих первых днях в "Атлантике". Его рассказ рождал в ней самые радужные надежды на будущее. Итак, у мамаши Пфанрот были все основания быть довольной. Она и была в хорошем настроении. И даже насвистывала какую-то веселую мелодию.
В это же время господин Винкельман находился во дворе скотобойни, где шли торги. Вокруг него мельтешили телята, коровы, свиньи. Все вокруг мычало, хрюкало, блеяло, так что и человеческого голоса нельзя было расслышать. Человек, руководивший торгами, должен был перекричать всех коров и быков. Господин Винкельман не кричал. Выбрав приглянувшийся экземпляр, он просто поднимал вверх левую руку с зажженной сигарой.
В боковом флигеле "А" уголовной полиции, на втором этаже, в комнате 247, в это же время поднял левую руку комиссар Лукас. Но лишь для того, чтобы в тот же миг хлопнуть ею, как мухобойкой, по столу.
Все, мое терпение иссякло! — заорал комиссар.
Ну и пожалуйста, — невозмутимо ответил сидевший перед ним человек в куртке из верблюжьей шерсти и очень пестром шерстяном шарфе.
Вот и отлично, — сказал комиссар Лукас и продолжал уже спокойнее: — Мы ведь его все равно схватим! Даже если вы все будете держаться друг за друга, как сардины в банке. Не позднее завтрашнего дня я получу из парижского уголовного розыска его фотографию. Тогда он далеко не уйдет. Его фото появится во всех газетах, а листовка с фотографией будет висеть на каждом углу.
Он наклеит усы и изменит форму носа, — сказал парень в верблюжьей куртке. — Когда у тебя в кармане больше ста тысяч марок, это не проблема.
Да пусть он себе хоть десять носов поменяет и к тому же залезет в канализационную трубу! Мы его все равно схватим! — заявил комиссар уголовной полиции. — Увести!
Полицейский подошел к человеку в куртке из верблюжьей шерсти и постучал его по плечу.
"Вот бы иметь такой рентгеновский аппарат, — подумал комиссар. — Вставляешь сверху записку с именем, нажимаешь кнопку и сразу видишь, где этот тип в данный момент сидит, стоит или лежит…"
Если бы такой аппарат действительно был и комиссар Лукас нажал бы заветную кнопку, наверняка он был бы очень разочарован.
Человек, которого не меньше недели разыскивали комиссар и его сотрудники, даже и не помышлял о том, чтобы подвергнуть себя пластической операции или залезть в канализационную трубу. В эти минуты он стоял перед зеркалом в комнате дешевого пансиона и брился. Зеркало было с трещиной посередине, а комната, узкая, как полотенце, выходила окном на задний двор. Где-то по соседству голос из радиоприемника пел: "Упакуй свой купальник…" Человек с мыльной пеной на щеках и подбородке насвистывал мелодию в унисон. Поющий и насвистывающий, видимо, были в одинаково хорошем настроении. Сообщник свистуна валялся на кровати в кожаной мотоциклетной куртке, читал газету и курил одну сигарету за другой.
Ну, что там пишут?
Твоя физиономия везде красуется на первой странице, — отвечал парень в кожаной куртке. — Меня упоминают мимоходом. — Он разочарованно полистал газету, его внимание привлекла страница с рекламой новых фильмов. — Вот, "Выстрел в тумане"! Может, вечером сходим в кино?
Мужчина перед зеркалом, кончив бриться, принялся смывать с лица остатки пены.
— Ты забыл, что час назад одалживал у меня две марки на сигареты?
Его напарник в кожаной куртке вскочил с постели и прошипел:
— На два билета в кино у нас, я надеюсь, денег хватит? И вообще, я не желаю больше…
Р-р-раз! Мокрое полотенце, стремительно пролетев по комнате, залепило ему рот.
Перво-наперво Шериф взял Карлоса, юного португальца, к себе на вокзальную площадь, чтобы немного его подучить, и тогда через неделю он уже сможет поменяться местами с маленьким Хорстом Бушке и работать самостоятельно на Менкебергштрассе.
В данный момент новый шеф чистильщиков сидел на своем стуле и, выворачивая шею, следил за полетом ярко-красного воздушного шара с надписью "Пепсодент", проплывающего над вокзальной площадью.
— Похоже на помидор в отпуске! — сказал Шериф. — И чего только не придумают рекламщики, чтобы заработать на новый автомобиль! — Он посмотрел на свои ботинки. Они только что были начищены, и сделал это не кто иной, как юный португалец. — Меньше гуталина! — посоветовал Шериф. — Клади чуть-чуть! Тем быстрей добьешься блеска.
Карлос виновато закусил нижнюю губу. Прошло какое-то время, прежде чем он полностью понял, что объяснял ему Шериф. И тогда его большие черные глаза засветились, как будто кто-то включил сразу две лампочки. Он несколько раз подряд кивнул головой.
Capito — понимать!
Придет, Шериф! — раздался вдруг чей-то голос.
Шериф повернулся на своем вращающемся стуле и поднял голову. Перед ним стоял Петер в униформе. Кепи с надписью "Атлантик" было лихо сдвинуто на левое ухо. Кепи полагалось носить с униформой, когда посыльные находились вне отеля.
Привет, генерал! — ухмыльнулся Шериф и протянул Петеру руку. — Опять прогулочка за гвоздичкой?
Как и каждое утро — для номера 477.— Петер подбросил пятимарковую монету и поймал ее. — Buenos dias, Карлос, — приветствовал он теперь и юного португальца. — Как дела?
Мальчик с большими черными глазами просиял.
Спасибо, хор-рошо, оч-чень хор-рошо!
Тогда все в порядке, — сказал Петер и приложил руку к фирменному кепи. — Пока, ребята! — крикнул он, направляясь к перрону.
Шериф смотрел ему вслед, пока Петер не скрылся в дверях цветочного магазина господина Шиммельпфенга. "Он похож на юного лорда, — подумал Шериф и развернул свой вертящийся стул. — То есть если юные лорды выглядят именно так и если у них на костюмах золотые пуговицы".
Ты что-то сказать? — спросил Карлос.
Что тебе надо взять бархотку для полировки, — объяснил Шериф и снова подставил молодому португальцу свои башмаки.
Тем временем господин Шиммельпфенг в цветочном магазине выбирал самую красивую белую гвоздику.
Как мило, что ты снова пришел.
Дело чести, господин Шиммельпфенг, — сказал Петер. — Да и потом от отеля до вокзала один шаг.
Буду тебе признателен, если ты внушишь это постояльцам "Атлантика", — улыбнулся господин Шиммельпфенг. — В таком отеле всегда кому-нибудь нужны цветы, и даже много цветов.
— Я постараюсь, — пообещал Петер и положил на кассу пятимарковую монету.
Нет, я дарю тебе этот цветок. Так сказать, аванс для поддержания деловых отношений. И впредь все — по особым низким ценам, — снова улыбнулся господин Шиммельпфенг.
Это очень любезно с вашей стороны. Но тогда разменяйте мне, пожалуйста, эти пять марок. А то я не смогу…
Да-да, я понимаю, — сказал господин Шиммельпфенг и забренчал мелочью в своей кассе.
Итак, за плодотворные деловые отношения. — Петер взял пять марок мелочью и белую гвоздику. Пожав хозяину руку, он помчался назад, в отель.