Когда на следующее утро посыльного вызвали по телефону из номера 281, Петер как раз стоял у дверей.
Двести восемьдесят первый! — крикнул господин Крюгер. — Фрау Бальдевайн. Эта дама желает, чтобы к ней обращались так: "госпожа оперная певица". Запомни! Она сейчас гастролирует в нашем городе.
Так точно, "госпожа оперная певица"! — повторил Петер и помчался наверх. Главный портье, подняв брови, посмотрел мальчику вслед.
По лестнице спускались в ресторан завтракать отец и сын Оуверсизы.
Вот он, тот вчерашний посыльный, Daddy, — прошептал Френсис, дергая отца за полу пиджака. Вслух же он сказал: — Привет!
Доброе утро! — ответил Петер и посторонился, чтобы пропустить гостей.
Мистер Оуверсиз сунул руку в карман пиджака.
— Ты вчера так быстро испарился, — сказал он и дал Петеру новенькую, блестящую пятимарковую монету.
— Благодарю вас, — сказал Петер, глядя американцу прямо в глаза.
Тот ответил на этот взгляд спокойно. Потом сказал "all right" и пошел дальше. Френсис последовал за ним, но, оглянувшись на Петера, подмигнул ему правым глазом. Петер тоже ему подмигнул, подбросил монету, поймал ее и сунул в карман.
"Может, он вовсе не такой уж и дурной, — подумал Петер. — Просто у его отца слишком много денег. Но сын-то не виноват. Кстати, денек начинается неплохо".
Оперная певица из номера 281 была весьма представительная дама с льняными волосами. Держа в руках нотный лист, она расхаживала между окном и письменным столом, распевая гаммы. Время от времени голос ее эффектно взлетал вверх, как самолет в заоблачные выси.
Внезапно она оборвала свои экзерсисы.
— Прошу прощенья, — она слегка откашлялась, прочищая горло. — По утрам я всегда распеваюсь.
А это Бинхен.
Только теперь Петер обнаружил в комнате маленького, лет четырех, мальчика в матросском костюмчике. Он сидел в углу дивана и выглядел очень симпатично. Оперная певица подошла к малышу, присела перед ним на корточки, вынула его палец из носа и оглянулась на Петера.
Как вас зовут?
Петер Пфанрот.
Дама с льняными волосами кивнула и заговорила со своим сынишкой — так, словно она сама только что отметила свой пятый день рождения.
— Видишь, Бинхен, это дядя Петер. Дядя Петер — очень хороший дядя. Он поедет с тобой в зоопарк, ну ты знаешь, где слоники.
— Лоники! — воскликнул маленький матросик, радостно захлопав в ладоши.
Петер получил десять марок и мешок напутствий:
— Возьмите такси. Репетиция у меня кончится примерно в час. К этому времени я вас жду. И никакого мороженого! У Бинхена простудится животик. Шоколад можете купить, если останутся деньги. И смотрите за ребенком как следует!
То же самое сказал ему господин Крюгер, когда Петер брал у него свое кепи.
— Есть смотреть, — повторил Петер, и они с матросиком двинулись к выходу.
Главный портье, подняв брови, внимательно поглядел им вслед. Посыльные на скамейке заухмылялись.
— Доброе утро, господин Краузе, — выйдя на улицу, поздоровался Петер. — Вызовите, пожалуйста, такси моряку и его няне.
Швейцар засвистел в свой свисток и, заложив руки за спину, весело спросил:
Куда же отплывают господа?
В зоопарк!
Ну, тогда попутного ветра! — засмеялся господин Краузе и захлопнул за ними дверцу отъезжавшего такси.
Подъехав к зоопарку, Петер попросил у водителя квитанцию, расплатился, и они с Бинхеном вышли.
— Видишь, Бинхен, мы уже приехали.
В кассе Петер купил один взрослый билет и один детский, и вот уже они входили в ворота.
Воздух был полон солнца, детских голосов и звуков старой шарманки. На каждом углу можно было купить воздушные шары, шоколад, мороженое в вафельных стаканчиках и лакрицу. Неподалеку от клетки медведя была карусель, а вокруг озера, в котором плавали лебеди, детей катали на пони. По дорожке навстречу им служитель вел зебру, другой специальным скребком чистил зубы бегемоту. По дороге к павильону пресмыкающихся Бинхен издал первый звук: когда увидел продавца воздушных шаров. Маленький матросик остановился как вкопанный, захлопал в ладоши и закричал:
— Очу!
"Наверное, это значит "хочу", — подумал Петер, быстренько прикинул, сколько денег осталось, и спросил продавца:
Почем эти штуки?
Пятьдесят пфеннигов.
Отсчитав продавцу пять грошей, Петер поднял Бинхена на руки.
— Ну, выбирай, какой хочешь!
Малыш выбрал ярко-желтый с намалеванной рожицей.
С рисунком вдвое дороже, — заметил продавец.
Тогда без рисунка, — решил Петер.
Но малыш в матросском костюмчике ничего не желал слышать. И по его задрожавшим губкам было видно, что сейчас он разревется, если его желание не будет исполнено. Петер поспешил закончить торг и, взяв шарик, крепко, двойным узлом привязал его к ручке Пчелки. Минут на пять Пчелка превратился в самого послушного ребенка на свете, пока вдруг не вспомнил: "Лоники!" А они стояли перед крокодилами.
— Давай все по порядку, — легкомысленно предложил Петер, явно недооценив опасность положения.
Бинхен задумался и молчал вплоть до клетки с белыми медведями. Тут он снова произнес: "Лоники!" Это звучало уже как ультиматум.
— Лоники скоро будут, — попытался Петер успокоить ребенка и двинулся вместе с ним к бассейну с тюленями.
Но терпение у Пчелки уже иссякло. Малыш остановился и зло посмотрел на посыльного в красной униформе.
— Может, у тебя живот болит? — вежливо спросил Петер.
Но матросик затопал ногами и закричал: "Лоники!" При этом губки его вытянулись трубочкой, а уголки рта опустились. Самое позднее минут через пять он разревется, только держись! Петер немедленно капитулировал.
— Ну, как хочешь, идем искать слоников! — сказал он, и они двинулись в путь. Пчелка водворил уголки рта на положенное место.
Слоны жили втроем: папа, мама и слоненок. Это была настоящая слоновья семья. От публики их отделял глубокий ров, заполненный водой. Ширина рва была такой, что слоны хоботами дотягивались до сахара и бананов, которые протягивали им зрители. Малыш держался за перила ограды, как за гимнастическую перекладину, опершись подбородком о свои маленькие кулачки. Раскрыв рот, он большими глазами следил за тем, что делают слоны.
"Вот любит человек слонов, — подумал Петер. — Тут уж ничего не поделаешь". Он сел рядом на скамейку, удобно закинув ногу на ногу.
"Кормление ежедневно в одиннадцать часов", — гласила надпись на деревянной табличке.
"Дождемся кормежки", — подумал Петер и огляделся. Рядом с ним и на других скамейках сидели молодые и пожилые женщины. Одни читали газеты, другие занимались рукодельем. Время от времени они поднимали головы, словно кто-то кольнул их булавкой: искали взглядом своих детей, которых привели сюда в это прекрасное утро.
— Погода как в день рождения императора, — заметила пожилая дама, не поднимая головы от вязанья. Она сидела на другом краю скамьи. На ее белых седых волосах была черная шляпка, похожая на чепчик.
К сожалению, мне трудно судить! — ответил Петер. — Я тогда еще не имел удовольствия родиться.
А ты шутник, не так ли? — хихикнула пожилая дама, с бешеной скоростью работая спицами.
Тем временем Петер вынул из кармана листок бумаги и аккуратнейшим образом записал все расходы из выданной ему суммы.
— Если ты скучаешь, — снова раздался голос пожилой дамы, — можешь пока посмотреть утреннюю газету.
Петер сунул листок с записями в карман.
— Очень любезно с вашей стороны!
Он развернул газету, и в глаза ему сразу бросился заголовок, набранный крупным шрифтом в правом нижнем углу на первой странице: "Вознаграждение — 5000 марок!" Петер даже присвистнул. И тут же присвистнул снова по другому поводу: сзади на газетный лист упала чья-то тень.
Привет! — сказала тень и преобразилась в лимонно-желтый пуловер с очень пестрым ковбоем на груди. Пуловер сделал несколько шагов и уселся рядом с Петером на скамейку.
Доброе утро! — изумленно сказал Петер и хотел было встать.
Но лимонно-желтый пуловер удержал его и с ухмылочкой спросил:
— Что поделывает твой бэби?
Петер кивнул головой в сторону слонов.
Ты прекрасная няня. Поздравляю!
Благодарю вас, мистер Оуверсиз, — сказал Петер и, прижмурившись, посмотрел на солнце. — Не везет так не везет! — буркнул он себе под нос.
Не так-то просто было тебя здесь найти. — Оуверсиз-младший развалился на скамейке и скрестил руки на груди. — Я дошел до канадских чернобурок и черепах.
А зачем вы меня искали? — поинтересовался Петер.
Я хочу, чтобы ты показал мне город. Папа до обеда будет на конференции. А мне он оставил Джимми и автомобиль. Портье сказал, что ты в зоопарке. — Юный американец порылся в карманах брюк. — Ты, небось, думаешь, что я воображаю, а?
Петер закусил нижнюю губу и ничего не ответил. Молодой Оуверсиз продолжал поиски в своих карманах.
Ты совершенно не прав. Вчера вечером мне просто очень хотелось тебя разозлить.
Почему? — Петер резко повернулся к Френсису.
Но Оуверсиз-младший был поглощен своими карманами, во всяком случае, делал вид. Так или иначе, теперь он внес в поиски некую систему. Он выложил все, что у него было с собой, на скамейку. Складной ножик, два маленьких мотка шпагата, бутылочные пробки, монеты, билет в итальянский кинотеатр, связку ключей, кусок мела.
— А ты мне сразу понравился, — сказал юный американец как бы мимоходом. — Не понравилась только история с Джимми.
Джимми — отличный парень, и я просто не выношу, когда его держат за дурака и смеются над ним, как вчера в лифте.
И тебе тоже хотелось засмеяться. Поэтому-то я…
Ага, вот она! — Он подбросил пачку жевательной резинки и поймал ее на лету, а потом снова рассовал свое имущество по карманам. — Tell me: ты что-то имеешь против негров?
Петер подумал и ответил:
Я случайно белый, а кто-то случайно черный. Вот и все. Но насчет Джимми…
What?—спросил Оуверсиз-младший и поднял брови.
Я имею в виду, что ты… простите, вы, — то, что вы защищаете Джимми, это, по-моему, колоссально!
I am sorry, — сказал Оуверсиз-младший и протянул ему начатую пачку жевательной резинки.
Что значит "ай эм сорри"? — спросил Петер и взял пластинку жвачки.
Ну, что-то вроде "извините".
Понятно, — сказал Петер.
Какое-то время они молча жевали резинку.
У тебя родители строгие? — вдруг спросил Френсис.
У меня только мать, — сказал Петер, — и мы отлично понимаем друг друга!
Далеко на горизонте появились белые облачка.
Значит, у вас хорошие отношения? — уточнил Френсис.
Очень, — ответил Петер и посмотрел на облачка, скапливающиеся у горизонта.
Мы с папой тоже вполне ладим. Только у нас слишком мало времени, чтобы побыть вместе. Когда мы куда-нибудь приезжаем, у отца одни встречи да всякие совещания. Тогда я ищу в гостинице какого-нибудь симпатичного посыльного, который мне все покажет. Когда мы уезжаем в другое место или возвращаемся в Америку, я с этими ребятами переписываюсь. И ты тоже запиши мне свой адрес. И давай перейдем на "ты".
Петер снова слегка присвистнул.
Не знаю, — задумчиво сказал он. — Если господин Крюгер это услышит, он наверняка очень удивится.
Ну, значит, будем говорить друг другу "ты", только когда никого из взрослых не будет рядом.
Очень любезно, мистер Оуверсиз!
Френсис! — поправил его юный американец и протянул руку.
Хорошо, Френсис, — сказал Петер и пожал протянутую руку. Лицо его залилось малиновой краской. От смущения он вновь схватился за газету, лежавшую у него на коленях.
Тебе так идет, когда ты краснеешь, — усмехнулся юный Оуверсиз, смачно жуя резинку.
С этим, к сожалению, ничего не поделаешь, — сказал Петер и, еще больше смутившись, добавил каким-то сдавленным голосом: — Ай эм сорри!
Прекрасная идея! — воскликнул Френсис. — Я буду учить тебя английскому… Ты меня слушаешь?
Петер в этот момент действительно не слышал, что говорит юный американец. В поле его зрения снова попала жирная надпись "Вознаграждение — 5000 марок". И потому вместо ответа он просто прочел вслух:
— "Торгово-кредитный банк решил увеличить вознаграждение за поимку преступников и возвращение похищенных денег с 1000 до 5000 марок.
Просим все сообщения по этому делу направлять комиссару уголовной полиции Лукасу, Штернплац, боковой флигель "А", комната 247. Анонимность лиц, передавших сведения, гарантируется".
Петер опустил газету на колени и задумался. А так как думал он очень напряженно, то прикрыл глаза и прижал указательный палец к носу. Френсис какое-то время с интересом наблюдал за размышляющим посыльным, разглядывая его, как редкую почтовую марку, а потом сказал:
— Беседовать с тобой — поистине волнующее занятие.
Юный американец не скрывал своей иронии, но уже через пять минут от нее не осталось и следа. Петер, открыв глаза, секунды три смотрел в сторону слонов, а потом сказал:
Слушай меня внимательно!
О'кей! — согласился Френсис и выплюнул жвачку на гравий дорожки.
Петер рассказал ему по порядку всю историю с ограблением банка. Он начал с того, как сидел вместе с Шерифом у входа в здание вокзала…
Тем временем началось кормление слонов. Когда милая семейка покончила с завтраком, Петер в своем рассказе как раз дошел до Черной Розы и его сообщника.
Полиция, небось, ноги в кровь стерла, журналисты не спят, не едят. А эти красавчики наверняка давно уже перемахнули через границу и купаются где-нибудь в Красном море или осматривают Ниагарский водопад.
Мау be,— задумчиво сказал Френсис. — А может быть, они смотрят сейчас на медведей или* катаются на карусели. — Он выпятил нижнюю губу и взял газету с колен Петера. — Уголовная полиция на Штернплац — это далеко? — вдруг спросил Френсис.
Минут десять на машине, а что?
Когда тебе надо вернуться в отель?
Около часу. А почему ты спрашиваешь?
Все очень просто, — ответил юный американец, поднимаясь со скамейки. — Мы сейчас же поедем к комиссару Лукасу. Вы уже давно должны были заявить о человеке в кепке и кожаном пальто. Я тебе точно говорю. Иногда все решают несколько минут. А вдруг… — И Френсис ткнул пальцем в жирный газетный заголовок.
Ну, а если все это только случайное совпадение и кожаное пальто не имеет никакого отношения к ограблению банка?
Пусть устанавливает полиция. Она для этого существует, и ей за это деньги платят, — деловито сказал Френсис. — Пошли!
О'кей! Правда, это будет нелегко. — Петер посмотрел на слонов и на детей, сдвинув на лоб свое красное кепи.
Неожиданно оказалось, что поладить с Пчелкой не так уж трудно — благодаря Френсису, а точнее, благодаря пестрому ковбою на его пуловере. Пчелка был в восторге. Малыш широко открыл глаза, снова захлопал в ладоши и на миг забыл даже про слонов. Этим-то ребята и воспользовались.
У главного вокзала произошла небольшая задержка. У Шерифа как раз был клиент. Потом понадобилось какое-то время, чтобы все ему объяснить. Но, сообразив, в чем дело, он побросал в ящик свои щетки и выпятив грудь, заявил Петеру:
— Пожалуйста, я в твоем распоряжении.
Это прозвучало так, словно Петер предложил ему стать главнокомандующим Тихоокеанского флота.
Он влез в оуверсизрвский "кадиллак", словно для него это было самым привычным делом на свете.
Меня зовут Эмиль Шлоттербек, — сообщил он и отвесил учтивый поклон, умудрившись затем стукнуться головой о потолок автомобиля.
Френсис, — представился Оуверсиз-младший, и Джимми нажал на газ.
Мотора вообще не слышно! — восхитился Шериф и откинулся на мягкую спинку сиденья.
Но мотор есть, — заверил его Петер и тронул Френсиса за плечо. — У следующего перекрестка налево.
Шофер Джимми улыбнулся и в нужном месте повернул свой авианосец. На Штернплац Петер и Шериф почти одновременно крикнули: "Стоп!"— и жестами объяснили Джимми, как подъехать прямо к дверям уголовной полиции. Выяснив, где тут флигель "А", они прихватили с собой и Пчелку с его воздушным шаром.
К сожалению, момент был неудачный. Полчаса назад срочный курьер доставил в комнату 247 толстый конверт с французским штемпелем.
Из парижской службы уголовного розыска, господин комиссар! — взволнованно сообщил помощник Кюнаст.
Открывай быстрей! — комиссар Лукас вскочил как наэлектризованный. Ведь в конверте наверняка фотоснимки! Типография, которая должна была распечатать листовки о розыске, уже ждала эти фото. Ждала их и пресса.
На всех фотографиях, вынутых Кюнастом из конверта, была одна и та же темнокожая женщина, в ушах ее были серьги величиной с голубиное яйцо.
— Какая неудача!
Комиссар Лукас сел за свой стол и приказал:
— Читайте!
Кюнаст немного знал французский и проглядел текст, приложенный к фотографиям:
"…В качестве приложения посылаем пять из востребованных фотографий. В настоящее время разыскиваемая выступает в ночных клубах как певица под именем "La Rose Noire". — Кюнаст посмотрел на комиссара и добавил: — По-немецки это значит "Черная Роза".
Спасибо, чтобы понять это, и мне хватает знаний французского, — пробурчал Лукас.
Он вскочил с места и хлопнул ладонью по столу. Фотографии "Черной. Розы" разлетелись по комнате, как обрывки бумаги.
— Париж! Закажите срочный разговор!
Кюнаст помчался к телефону и вызвал междугороднюю.
В этот момент в дверь постучали, собственно, уже в третий раз. Но комиссар Лукас только сейчас обратил внимание на этот стук.
— Войдите! — крикнул он раздраженно и поднял глаза. Дверь осторожно отворилась, и в комнату сперва вошел желтый воздушный шарик сосмеющейся рожицей.
Ну, что еще случилось?! — воскликнул комиссар.
Мы хотим сделать заявление, — ответил чей-то голос, и на пороге один за другим возникли посыльный из отеля в красной униформе, маленький мальчик в матроске и еще двое парнишек. У одного из них на груди был нарисован ковбой.
Мы по поводу ограбления банка! — объяснил посыльный.
Да что ты говоришь! — буркнул комиссар и, сунув в рот черную сигару, принялся ее жевать.
Позвольте, — вежливо сказал Петер и поднес комиссару горящую спичку.
Прикурив, комиссар коротко сказал: "Спасибо!" — задул огонек спички и выпустил первое облачко дыма.
А теперь быстро! Мне свое время красть неоткуда!
Что ж, мы можем и уйти, — вмешался Оуверсиз-младший. — Только тогда не пишите в газетах, что ждете помощи от населения.
Петер и Шериф посмотрели на Френсиса, будто он говорил по-китайски. Комиссар выпустил большое облако дыма и рявкнул:
— Не болтай ерунды! — Потом, прислонившись своей широкой спиной к шкафу с папками и документами, повторил: — Ну, давайте же, яжду!
Трое ребят еще раз переглянулись, и Петер начал.
Это было в то утро, когда произошло ограбление. Я тогда еще работал чистильщиком…
У входа в вокзал, — перебил Шериф. — Оттуда очень хорошо виден Международный торгово-кредитный банк.
Оба рассказали по порядку все, что знали. Дойдя до человека в туфлях из змеиной кожи, они старались не упустить ни одной детали, вплоть до того момента, когда тип в своем картузе в крапинку исчез, сев в такси.
Правда, номера такси мы не запомнили, — в заключение сказал Шериф.
Ну и что вы от меня хотите? — спросил комиссар Лукас, снова выпустив огромное облако дыма. — Я-то тут при чем?
But listen! —воскликнул Оуверсиз-младший. — Наверняка этот тип был членом шайки, может быть, даже главарем!
Ерунда! — невозмутимо ответил комиссар. — Он имел ко всей этой истории такое же отношение, как вы или я. Ну заинтересовали его эти дурацкие съемки, вот он и решил на них поглазеть. А когда все кончилось, сообразил, что опаздывает. Взял ноги в руки и был таков. И больше ничего. Вот здесь, — комиссар показал на стопку писем и почтовых открыток, — десятки таких же историй, вроде вашей. Все утверждают, что видели кого-то, кто вел себя подозрительно. Сплошная чепуха! Надо читать меньше детективных романов и уделять побольше времени школьным учебникам. Мое почтение, юные господа! У меня здесь не детский сад. Кюнаст, нам дадут Париж или нет?
Заказал по срочной, — ответил ассистент, глядя на телефонный аппарат так, словно хотел его загипнотизировать. — Вот-вот будет!
La Rose Noire, — буркнул Лукас и помахал рукой в воздухе, стараясь разогнать сигарный дым, стеной стоявший в комнате.
Тем временем "кадиллак" мистера Оуверсиза, объехав полицейского-регулировщика, развернулся на Штернплац и помчался к центру города.
Пчелка сидел, точно приклеившись к окну, и широко открытыми глазенками смотрел на людей, автомобили и трамваи. За все это время малыш даже не пикнул. Тем громче спорили остальные трое ребят.
Да у него ни на грош нет чутья сыщика! — кипятился Шериф. — Этот тип — просто дырка от бублика!
Во всяком случае, протокол он обязан был составить! — заявил Оуверсиз-младший. — В любом настоящем детективном фильме первым делом всегда составляют протокол.
Точно! — подхватил Шериф. — А мы еще платим налоги! — Он возмущенно высморкался. — Кстати, как#я наглость этот намек насчет детского сада!
Ну, он имел в виду Пчелку с воздушным шариком.
Тем не менее, — стоял на своем Френсис. — Как полисмен, я хочу сказать, как комиссар он должен проверить каждый след.
Ясное дело! — согласился Шериф. — Этот тип ничего не соображает. Такой комиссар уголовной полиции для любого преступника — просто рождественский подарок! Позор! К сожалению, — Шериф горестно втянул голову в плечи, — к сожалению, это так, я уж не говорю о его манерах. Вы уж извините нас за него, мистер Оуверсиз!