Малышу Хэйрсу патологически не везет с женщинами. Думаю, он мог бы воспользоваться моей помощью, но Вильгемина — шлагбаум на пути к счастью — сказала: нет. Я хотел свести Малыша Хэйрса с Карлой, но Вильгемина, подруга Карлы, решила, что это плохая идея. Я же полагал, что идея вполне себе ничего, тем более, что у меня имеется большой опыт в таких делах. Я — брачный агент, и на моем счету много успешных, счастливо соединившихся пар. У меня великолепная репутация... Впоследствии я никак не мог понять, почему я просто-напросто не сказал Вильгемине: «Сдай назад, цыпочка. Уйди с моей дороги». Видимо, это оттого, что я по натуре человек вежливый, спокойный и невозмутимый. Я уверен в себе. Я — профи.

Вильгемина заявила, что Малышу Хэйрсу не понравится Карла. Но я-то знал этого человека лучше, чем кого бы то ни было в целом мире. Возможно, даже лучше, нежели членов моей собственной семьи.

И уж всяко лучше, чем знала его Вильгемина. Вот потому-то я и решил, что она придумала эту смехотворную отговорку, поскольку больше крыть ей было нечем. Она сказала это, сидя в кресле — ссутуленная, усталая и поникшая, как старая банановая кожура. Навряд ли она имела что-то против Малыша Хэйрса как такового. Я даже думаю, что скорее наоборот. Возможно, у нее были собственные планы на будущее, в которые не входило воссоединение Карлы с Малышом Хэйрсом. Не исключено, что именно здесь-то и была зарыта собака.

Брачный агент не должен думать о себе, когда берется за дело. Это один из основных наших заветов, хотя имеются и другие. Не должно торопить события, подглядывать, давить, контролировать каждый шаг. Не следует также предвосхищать события, посредничать в диалогах, посылать подарки от имени будущего партнера, работать дуэньей, преследовать клиентов и сюсюкать с ними. Наши методы должны быть гибкими, искусными и тонкими. А еще мы, подобно Царю Царей, обязаны оставаться скромными, смиренными, держать глаза долу и не ожидать бурных оваций, даже если их заслужили.

Так почему же Вильгемина портила всю мою прекрасную игру? Я гадал по Книге Перемен и получил в ответ: «Быстрый прогресс. Все, что происходит — к лучшему». Навряд ли Вильгемина была моей коллегой-сводней... Я хочу сказать, брачным агентом... «А впрочем, разве не все мы таковы?» — иногда спрашиваю я себя. Иными словами: когда мы обретаем любовь и счастье для нашего собственного тела и мозгов, Разве же это не наша обязанность — сделать столь необходимые в жизни вещи доступными для всех прочих? Допустим, Вильгемина никогда не задумывалась об этом столь серьезно, как я... Куда ей! Я слишком много перевидал в своей жизни. Унылое одиночество, несовпадающие носки, отсутствие гигиены и какое-то приблизительное счастье. В тот момент, когда в одинокую, пустую жизнь Малыша Хэйрса могла бы наконец-то войти любовь, Вильгемина сказала твердое «нет». Я принялся настаивать, и она повторила свой ответ. На сей раз это было большое, подчеркнутое, злобное «нет», сопровождаемое выпученными глазами и подергиванием лицевых мышц. «Нет», напоминающее резкий хлопок двери. Такое «нет», которое звучит в кабинетах с разложенными на столах телефонными справочниками, висящим в углу огнетушителем и пронумерованными приказами в рамочках под стеклом. Одним словом, официальное «нет», подобное тому, что произносит разгневанный босс. Надо ли говорить, что это самое «нет» опустило меня ниже плинтуса? Этакий эдикт, вердикт или типа указ, с которым не тянет спорить. Финальное «нет» в запертой комнате с толстыми пуленепробиваемыми стеклами. «Нет» от верховного правителя... Так что я сказал: «Видно, монарх умер, если на его место избрали вас, о королева. Только покажите мне тело и свидетельство о смерти предыдущего тирана, будьте любезны».

Затем я избрал обходной маневр. «Чарующая Вильгемина, — проговаривал я внутри себя, прежде чем обратиться к ней, — единомышленница, товарищ по оружию, зачем нам сражаться между собой? Мы же делаем одно общее дело. Сражаемся за счастье своих друзей. Так для чего же все эти баталии, в которых мы рискуем нашим чувством гармонии, присущим „знатокам любви*?» Вильгемина, конечно же, должна была подумать: «А какого хрена ты суешься не в свое дело?» — и это было моим главным оружием, поскольку это в гораздо большей степени мое дело, нежели ее. Я во сто крат более сведущ в романтической любви и в помощи своим любовно-неполноценным согражданам. В этом смысле брачный агент превосходит любого социального работника. Не тревожьте моих подопытных. Им нужны воздух, вода, красивые виды и бремя любви. Их должно чесать за ушком и всячески ублажать...

Но тут Вильгемина ошеломила меня двумя признаниями. Во-первых, сказала она, они с Карлой больше не подруги, а во-вторых, воссоединение Малыша Хэйр-са и Карлы приведет к тому, что сама она станет «досадной помехой»... Все это она сказала, восседая на том же стуле, а ее поза стала еще более расслабленной, чем было описано выше. «Досадная помеха»? Я обмозговал эту мысль. Досадная помеха, вроде ресницы в глазу? Заусенца на пальце? Сбившихся трусов, врезающихся в задницу? В каком смысле «помеха»? Я сгорбился над своим столом-бюро и продолжал так и этак вертеть в мозгу слово «помеха». Я никак не мог отделаться от мысли о никчемности этого заявления. Ничтожная причина; под моим собственным церебральным микроскопом она по размерам была много меньше атома... Досадная помеха — как это? Где мне найти милосердие, чтобы уважить столь ерундовое оправдание? Какой ангел укрепит мою силу духа, дабы ее хватило для общения с подобными глупцами и невеждами? Я еще Думал: «Помеха... Помеха? Досадная помеха, вроде ненужного мусора, которому место в помойке»? Мне ужасно хотелось спросить об этом Вильгемину и — заодно — патетически прибавить: «Да что вы, черт возьми, о себе возомнили»? Моя матушка повторяла эту фразу ежедневно, обращаясь к оконным стеклам и зеркалам, а также изредка к живым людям, вроде официантов и разносчиков. Но сам я до сей поры никогда не говорил такие вещи людям в лицо и теперь пребывал в растерянности, не представляя, как облечь в слова мой праведный гнев. Вот почему я держал эти мысли при себе. Я генетический трус и робею перед лицом конфликта. Нет, правда. Я действительно боюсь всяческих стычек и словесных баталий. Сама мысль о них вызывает у меня дрожь в коленках. Оскорбления растут у меня в голове, как стрелы болиголова...

Вильгемина сказала: она полагает, что Малышу Хэйрсу не понравится ее бывшая подруга Карла, поскольку ее бывшая подруга Карла — человек сложный и проблемный, чудачка, склонная к депрессиям, а временами — просто психованная. На это у меня был уже готов ответ. Я начал называть ее Вильми, полагая, что некоторая фамильярность не помешает для налаживания отношений. «Вильми, — сказал я, — подобная женщина — самое то, что нужно Малышу Хэйрсу. Уверяю, он будет в восторге. Сумасбродная девушка—остроумная, милая, сексапильная фройляйн с черными волосами, подстриженными в стиле берлинской моды 1920-х годов. Вдобавок, у нее подбородок с ямочкой, что придает лицу определенную мужественность. Предыдущая подружка Малыша Хэйрса остановила его машину, когда они ехали по скоростной автостраде, и выкинула ключи в окно. Так что Малышу Хэйрсу пришлось толкать машину до самой стоянки, а потом еще тащиться обратно и выручать ключи, в то время как машины проносились мимо на космических скоростях, угрожая его жизни. Отчаянные, одержимые любовники — вот что ему по душе. Сражения...

Через несколько дней, за ленчем, я рассказал эту историю Малышу Хэйрсу. Он ел свой любимый высокопротеиновый деревенский сыр и гамбургер, обильно политый кетчупом. Узнав, что Вильгемина не позволила свести его с горячей, знойной Карлой, Малыш Хэйрс спросил: почему? А затем сия наивная жертва фрейдизма задала вопрос на миллион баксов. «Вильгемина мешает мне познакомиться с Карлой потому, что сама хочет заняться со мной сексом, да? Но это ведь, наверное, очень эгоистично? Почему я должен принадлежать одной ей?..» Вот почему мы так любим Малыша Хэйрса и работаем сверхурочно, дабы обеспечить ему супружеское счастье... И вот почему на кафедре сексопатологии университета Фонтанеля он считается достойным преемником Крафт-Эббинга. Малыш Хэйрс склонен к разнообразным проницательным суждениям вроде: «Эго, которое отвергло все этические обязательства, подчиняется любым сексуальным импульсам».

Я поспешно сказал: «Нет, она не считает, что ты Должен принадлежать только ей» — и лишь потом задумался об истинных мотивах Вильгемины. Могло ли быть, чтобы она решилась распроститься со своим лесбийским образом жизни ради плоской волосатой задницы Малыша Хэйрса? Год, десять месяцев и четырнадцать дней тому назад Вильгемина влюбилась в Анджелу — самую прекрасную женщину, которую когда-либо знал мир. Они были счастливы вместе, даже, я бы сказал, пребывали в экстазе... Недавно они завели себе говорливого мексиканского попугая, который повторяет фразы «заткнись» и «подавись» весь день напролет. Я сказал «нет», потому что мне не хотелось переводить разговор на психоанализ, а еще — потому что не верил, будто Вильгемина желает подержать Малыша Хэйрса поблизости от себя, на случай, если ей захочется гетеросексуальной любви. Впрочем, если быть честным до конца, я не сбрасывал со счетов и еще один вариант. Возможно, Вильгемина-эгоистка, Вильгемина-ревнивица просто не желала, чтобы Карла — эта тощая бледная моль с раздвоенным подбородком — заполучила себе мужика.

Человеку вроде меня, у которого над головой едва ли не парит светлый нимб, человеку правдивому и доброму, очень затруднительно общаться с подобными эгоцентристами. Вильгемина, которая стремится обеими руками загребать себе все жизненные удовольствия, вызывает во мне протест. Этакий подростковый взгляд на мир. В принципе его можно понять — но не одобрить. Ошибка, против которой предостерегает нас Библия — во Второзаконии, пятой книге Моисея, и Творении 33, где Иаков примиряется с Исавом.

— Я — хороший человек? — спрашивал Малыш Хэйрс. В нем в очередной раз возобладал комплекс неполноценности. Мы шли по гигантскому заснеженному полю. Дело было поздней весной, и под ногами лежал зернистый, слегка подтаявший снег. По дороге мы играли в шахматы, аккуратно неся перед собой крошечную доску с магнитными фигурками. Ходы прихолилось делать со всей возможной осторожностью. Мы брали фигурки кончиками озябших пальцев — будто пинцетами — и аккуратно переставляли их с клетки на клетку. Малыш Хэйрс пребывал в печали. Он замерз и порядком вымотался. Вдобавок, Малыш Хэйрс только что потерял свою Королеву...

Он присел на корточки, сгреб пригоршню снега и положил себе на голову. Снежинки таяли, повисая серебристыми капельками на его волосах. Я вынул из рюкзака фотоаппарат и сфотографировал его.

— Да, ты хороший человек, — сказал я. — Твердый. Во всех смыслах этого слова.

— Твердый? — переспросил Малыш Хэйрс, размазывая паштет по крекеру. В этих целях он использовал свой любимый армейский нож. — Твердый — как дуб, да? Упертый и недалекий? Иначе сказать—твердолобый...

— Нет, — отвечал я. — Твердый — иначе сказать: несгибаемый. Верный. Надежный. Как скала...

Малыш Хэйрс нисколько не похож на Анджелу — это экстремально совершенное существо с лучистыми синими глазами, сверкающими, как господни свечки. Анджела — есть ни что иное как маленький Ангел — мягкий и нежный... Благоухающий мылом «Айвори» сержант армии Сафо... Малыш Хэйрс, как вы понимаете, совсем не таков... И мне ничего не оставалось, кроме как сказать ему:

— Ладно, забей. Не бери в голову. Эта Карла — такая же чокнутая, как и ты... как и все мы.

А что? Я даже почти не солгал. Именно таким он и кажется людям окружающего мира. Вот я и сказал

Малышу Хэйрсу, что он такой же непредсказуемый, как эта самая Карла, и они очень даже друг другу подходят, хотя могут никогда не встретиться. Я сказал, что он благородный, яркий и отличная партия для любой девушки. У него отличное чувство юмора, не преминул заметить я, гораздо лучше, чем у всех этих несчастных комедиантов с потугами на оригинальность. Он скромный и не зацикливается на своей персоне (девушки это ценят). Он одевается так, что выглядит почти джентльменом — пусть и небогатым. Еще мне случалось видеть, как Малыш Хэйрс бродит по улицам в купальном халате (это девушки не ценят). В нем шесть футов и один дюйм росту, он хорош собой—даже можно сказать: красив. Коротко остриженные волосы торчат ежиком, напоминая перышки новорожденного утенка. Малыш Хэйрс не пьет. В нем есть эта грубоватая привлекательность истинного мачо, но не без некоторой утонченности. Предки Малыша Хэйрса происходят от самого старого доброго Плимут-Рока (первые и основные борцы с аборигенами), сам он родился в округе Колумбия, а его прадедушка был губернатором НыоТэмпшира. Не менее ста раз я слышал, как Малыш Хэйрс называл свою мать притворщицей (сотни часов терапии, два раза в неделю в течение десяти лет, неуклонный эмоциональный прогресс и — да, к сожалению — постоянная боль и страдание). Малыш Хэйрс, в юности поступивший в мореходную школу, пришел на эту землю, чтобы любить и быть любимым. А еще — для того, чтобы его ласкали, почесывали за ухом, целовали и поддразнивали. Уж в этом-то я уверен на сто процентов.

Я — простой брачный агент, но я обладаю магическим даром соединять людей. Я несу в мир любовь и стараюсь сделать все, что только в моих силах, дабы ее становилось все больше. Я распространяю ее везде, где только возможно, хотя, как показывает практика, это получается не всегда. Однако я стараюсь... Я мог бы подать в отставку, опустить руки и предаться вселенской скорби. Самое милое дело, когда непреодолимая и враждебно настроенная сила вмешивается в твои планы и стремится изничтожить сотворенные тобой чудеса. Соперник. Противник, готовый на любые деяния — лишь бы не позволить бывшей подруге воссоединиться с моим товарищем. И что же? Я сдался? Нет, нет и еще раз нет. Я не покинул своего амиго в беде. Нарушив некоторые принципы и договоренности, я устроил тайное свидание Малыша Хэйрса и Карлы.

Итак: мы втроем встретились за ужином в ресторанчике, который принадлежит брату покойного мафиози Джона 1отти. Здесь подают суп с клецками, большими кусками курицы, морковкой и сельдереем. Малыш Хэйрс выглядел на все сто. Его грязноватый, обтрепанный пиджак от «Кархартс» придавал ему привлекательность истинного пролетария. На Карле была обтягивающая черная футболка и больше ничего. Поправка: еще на ней были штаны и туфли—тоже черные. Она готова была идти напролом, сражаться за любовь. Они пожали друг другу руки, и Малыш Хэйрс выдал свою фирменную, чуть кривоватую, улыбку. Карла же устремила на него томный взгляд, который, казалось, говорил: «Продвигайся вперед, если осмелишься». Одна ее бровь взметнулась высоко вверх, а губы слегка изогнулись. Можно было сказать, что это любовь с первого взгляда — и не ошибиться. Хотя, конечно, с другой стороны, подобная гримаса могла обозначать страх или отвращение. Тут никогда нельзя сказать наверняка. Даже профессионалу вроде меня трудно трактовать эти первые реакции. Ты собираешь данные, а потом ждешь результата...

Я глубоко вдохнул и отправился в туалет. Там, стоя перед зеркалом, я долго рассматривал собственное лицо, которое стало казаться менее зеленым и склонялось, скорее, к желтизне. И почему я выгляжу так, словно готов заплакать? Губы слегка раздвинуты. Я задыхался. Я не могу дышать с закрытым ртом? Мои уши оказались ярко-лиловыми, волосы торчали под странными углами. Волоски в носу были жесткими и словно покрытыми слоем бриолина...

По случайности, наш столик стоял как раз под вентиляционным окном туалетной комнаты. Карла что-то говорила. Я нечаянно услышал ее слова — прежде, чем успел уйти из туалета. «Этот никчемный человечишка», сказала обо мне Карла. А еще она сказала, что я слишком много о себе воображаю — и очень зря. От меня пахнет, как от заплесневелого сыра... А еще я — неудачник. Вот как она меня назвала. Карла сказала: «Как было бы здорово, если б этот наш маленький брачный агентик просто взял — да и исчез...»

Не волноваться. Меня так и раньше называли — неоднократно. Неудачники вообще часто слышат правду о себе. Мы знаем, как с этим управляться. Специальная защитная процедура давно разработана и действует безотказно.

Правило № 1: Не прекращай действовать. Оставайся на плаву. Не позволяй уязвить себя.

Правило № 2: Не предавайся печали. Продолжай улыбаться. Долой плохое настроение. Вдыхай любовь. Выдыхай ненависть.

Правило № 3: Стой на ногах. Выйди из туалета. Не вздумай упасть.

Неловкая тишина, тяжелая, как бетонная плита, разлилась над столом. Я сел на свое место и посмотрел на двух интриганов. «Отлично, идите своим путем, — подумал я. — Раз так — вкалывайте и справляйтесь сами. Без святых, вроде меня, которые станут готовить для вас столики в ресторанах и постилать салфетки. Посмотрим, как у вас это получится, скотики... Думаю, при таком раскладе, в следующий раз вы будете ужинать в хлеву. И «бе-е-е» будет вашим первым сказуемым и подлежащим.»

Ладно, домашние животные, жрите кунжутный рулет, который официант так грациозно ставит перед вами. Попытайтесь намазать его маслом, ухитрившись не положить на стол свои копыта. Я уйду прочь, высоко держа голову, увенчанную светлым нимбом. Брачный агент получил глубокую рану, но он выживет, возобладает и продолжит служить обществу теми способами, которые никто никогда не оценит по-настоящему...

Я посмотрел на Карлу (ей следовало бы высветлить эти неуместные волоски на лице), наклонил голову вправо и улыбнулся — дерзко и ярко. Потом смерил таким же взглядом Малыша Хэйрса. Не забудь прикупить презервативов, недоумок... Я драматично прикрыл глаза, сосчитал до одной тысячи, потом до двух, и заставил себя махнуть рукой на эту парочку и на все, Что я для них сделал. А затем поднялся на ноги, повернулся на каблуках и пошел домой.