Прошло две недели. Как-то мы с Бисмарком весь день провели на разведке в книжном шкафу. Хотя в нашем рационе еще не произошло радикальных перемен, мы предполагали, что однажды наступит день, когда придется обходиться запасами библиотечного клея. Но открытие нас потрясло: все пастбища жестоко сожраны расплодившейся колонией. Целая библиотека фактически обесценилась – множество старых Айриных томов Руфь заменила новенькими, с несъедобным синтетическим клеем космической эры.
– Давай в другой раз, – предложил я. Когда мы спускались с полки, из корешка «По ту сторону принципа удовольствия» выполз Рейд, его тергиты и стерниты проскрежетали по ломкому капталу.
– Танатос! – провозгласил он.
Когда Руфь переехала к нам, Рейд вернулся на полку, отчаянно пытаясь понять человеческое племя. И хотя библейская ноша изматывала меня, Рейда угнетало бремя знания еще более ужасного.
Мы с Бисмарком досадливо переглянулись: мы были не в настроении для замысловатых оправданий человеческого поведения.
Рейд спрыгнул на полку и преградил нам путь.
– Тяга к смерти. Правда! От этого у меня в детстве была такая изжога.
– Тяга к смерти – стоять на полке при свете дня, – сказал я.
Глаза Рейда сверкали.
– Эта женщина, эта самка, вы ее видели? Находчивая, умная, превосходный манипулятор. А ее гигантские железы вы видели? Хо-хо! Будь я на пару лет моложе…
– Тебе всего шесть месяцев, – перебил его Бисмарк.
Рейд продолжал:
– И что она знает о самце, которого избрала? Что его последняя пассия вела себя как «черная вдова». Что во время кризиса он слабеет и становится легкой добычей для болезней. Если их гены перемешаются, ее род обречен на гибель. Зачем она это делает? Фрейд обнаружил у индивидуума тягу к смерти. Я думаю, это распространяется на вид целиком.
Бисмарк кивнул.
– Я всегда так и думал. Психиатры, неонатологи, трансплантологи, социальные работники, демократы – все они ценятся за то, что помогают размножаться особям, сводящим к нулю шансы на выживание целого вида.
– Получается, лишь некомпетентность этих профессионалов и сохраняет вид, – сказал я.
– Так и есть, – ответил Рейд, по корешку Малиновского спускаясь на нижнюю полку. – Танатос некомпетентен или его вообще нет…
Этот разговор крутился у меня в голове, когда я вернулся на кухню. Я осторожно подглядывал за Руфью. Она вошла, сняла жакет. Строгая юбка обтягивала ее толстые и крепкие ноги, ее широкие бедра, идеальные для хранения оотеки. Слой жира по всему телу, даже на коленях и шее, дает ей шанс выжить во время непродолжительного голода и холода. И несмотря на все это, она считалась непривлекательной самкой.
Дверцы шкафчиков взвыли – Руфь начала готовить ужин.
– Айра, кухня уже никуда не годится. Шкафчики не закрываются. Стол растрескался. Почему ты ее не отремонтируешь?
– Владелец квартиры задерет цену больше, чем стоит работа, – ответил Айра.
– Тогда мы сами все сделаем, я всегда мечтала обставить кухню.
– Ну, не знаю…
– С такими дверцами тут заведутся жучки.
– Я знаю, как держать их под контролем, – заявил Айра.
Изнутри сотни трапезничающих граждан ответили ему уханьем и свистом.
Через несколько дней Айра с кошмарным треском отодрал обои в углу.
– Тут всегда все было старое, сколько я помню. На полу даже рисунок не различить. Видишь там маленьких лошадок?
– Что ты делаешь? – спросила Руфь.
– Это линолеум. Его больше не выпускают. Кое-какую утварь я у мамы забрал, она купила себе новую на тридцатую годовщину. Даже тогда это были древности.
Он помолчал. Мне не понравилась его улыбка.
– Я уже договорился. Мы здесь все переделаем. Добро пожаловать домой.
Она захлопала в ладоши.
– Правда? – Они поцеловались.
Чуть позже в шкафчике Бисмарк сказал:
– Это смерть. Быстро она – и мощно. Я и не думал.
– Конец прекрасной эпохи, – с тоской прошептала Либресса.
– Разговорчики! – рявкнул Клаузевиц. – Мы предугадаем их следующий ход. Создадим новые рубежи, удержим позиции!
– Мы захватили эти шкафчики, захватим и новые, – сказал Сопля.
– Это Руфь его заставила, – сказал я. – Нужно от нее избавиться.
– Нет-нет, – возразил Рейд. – Это Цыганка. Загадила все кругом, а Руфь очищает от нее территорию. Ритуальное убийство. На этом она остановится.
– Раз уж начала, какая разница, остановится ли? – покачал головой Бисмарк.
И где же нам брать еду? За пределами шкафчиков ее было недостаточно, чтобы прокормить такую громадную колонию.
В щель под дверцей прошествовал Суфур.
– Ёпть, братва. Ваш рэп через всю комнату слыхать. Вас че, газом давно не травили?
– Ты слышал новости? – спросила Роза.
– Ага, круто, правда? – Он оглядел шкафчик. – Че с вами такое? Они тут обои сдерут, а мы свалим в дыру в стене. Зато потом сзади пролезем в шкафчики в любое время. И по полу не надо будет шмонаться. Там отличное здоровенное дупло, теплынь круглый год. Рай! Да вы на эту жирную задницу молиться должны.
Все притихли. Об этом никто не подумал. Мы, оптимисты от истории, сразу решили, что перемены бывают только к худшему. Что это: Айрин хитрый психологический ход или у нас уже сдают нервы?
Когда Айра и Руфь легли спать, сотня граждан принялась обшаривать деревяшки – и наконец в столовой обнаружили плинтус, который стал нашим новым домом. Мы принялись таскать туда запасы из шкафчиков. Ни я, ни Бисмарк не стыдились, что уподобляемся муравьям.
Через пару дней Айра оставил на кухонном столе свой план ремонта, и мы изучили все: и шкафчики, и пол, и бытовую технику, что обеспечит пропитанием наших потомков. Суфур прав – чертежи выглядели многообещающе.
Мы перетаскивали еду каждую ночь, пока Айра и Руфь не упаковали оставшиеся запасы в коробки и не отнесли их в кладовую. Айра возвел вокруг провианта бруствер из борной кислоты – странноватый поступок для человека, уверенного, что тараканы у него под контролем.
Вечером Руфь встала на табуретку и сунула голову в шкафчик.
– А это что за крапинки? – спросила она, увидев залежи наших фекалий за много поколений. Она смыла их губкой, прихватив заодно оставшиеся запасы и сувениры, что мы не успели унести.
Потом оглядела все еще раз и дотянулась до задней стенки.
– Что это? – спросила она, вытаскивая свернутые трубочкой банкноты.
– Деньги? Маленькая заначка. Я предпочитаю иметь под рукой наличные, на всякий случай, – объяснил Айра.
– Заначка? Да здесь сотни долларов! Они должны приносить доход. Или ты не веришь в банкоматы?
– Бабушка учила меня старому еврейскому правилу: «Храни треть богатства наличными – на случай, если придется бежать; треть золотом – на случай, если гои не примут наличных; и треть вкладывай в недвижимость – на случай, если гои не продадут землю».
Руфь расхохоталась.
– Итак, у тебя есть договор об аренде, парочка золотых пломб и немножко грязных купюр в кухонном шкафу. Очень, очень традиционно, Айра.
Он забрал у нее банкноты.
– Пригодятся. Мало ли что.
Назавтра в восемь утра позвонили в дверь, и вся колония выстроилась на карнизе в прихожей встречать Спасителя. Спаситель явился в образе сутулого азиата средних лет.
Айра провел его на кухню и показал план.
– Новый холодильник открывается в другую сторону, – сказал Айра.
Азиат прищурился.
– Холодильник! Будет! Открываться! В другую! Сторону! – повторил Айра медленно и громко. Как все люди, он не мог допустить, что его мир – не единственный.
Азиат сморщился, лицо прорезали глубокие морщины.
Айра вернулся к плану, тыча в каждый символ, а затем – в соответствующий предмет. Теперь Азиат улыбался и кивал.
Когда Руфь и Айра ушли, Азиат убил несколько часов на изучение плана. Он подошел к порогу и заглянул в комнату. Зловеще проторчал там с полчаса. Внезапно скакнул через всю кухню с живостью, какой я никогда за людьми не замечал. У окна он снова окаменел. Развернул план. А затем, к нашему изумлению, ушел, даже не начав работу. Нам стало не по себе.
Той ночью я подчеркнуто галантно поделился с Розой бисквитными крошками. Когда мы ели, наши усики скрестились. От ее запаха меня словно ударило током. Как быстро я вырос, однако. Раньше Роза лишь парализовывала и смущала меня, но сегодня я вдруг ринулся напролом.
Я бросил крошку; я хотел только Розу. Я хотел взять ее прямо здесь, у обеденного стола. Но затем вспомнил, что сегодня за ночь, в редком порыве тараканьей сентиментальности придушил либидо и повел Розу в кухню. Мы поднялись по стене и скрылись в шкафчике над раковиной. Некогда я фантазировал, как здесь наша химия впервые сольется – среди дуршлагов, подставок для кастрюль и канделябров, убранных теперь в кладовую. Мы проскользнули под зовуще приоткрытую дверь. Я смаковал слабый влажный запах разлагающегося дуба с привкусом пищи, что когда-то здесь хранилась. Было что-то очень чувственное в ощущении покоробленного дерева под ногами. Кучи борной кислоты, давно затвердевшие и безвредные, еще лежали по периметру, будто скамейки в парке. Благоухание шкафчиков волшебным образом смешалось с запахом Розы, мне не терпелось пройти инициацию. То был наш последний шанс – провести ночь в обреченном романтическом месте, и мы совокуплялись неистово, безрассудно, подобно юным человеческим особям, до самого утра.
Аякс, Камэй, Мистер Мускул, Вошь-энд-Гой, Бинго и сиротки Фэйри тоже пришли провести эту последнюю ночь в шкафчик над раковиной. И Бисмарк с Барбароссой пришли – они выросли в коробке для металлических мочалок. Утром под плинтусом царила меланхолия.
В восемь утра Азиат явился вновь, уже с рабочей сумкой. Когда Айра и Руфь ушли, он дотошно осмотрел прилегавшие к стене края шкафов. Мне хотелось знать, как он осквернит их своими доисторическими инструментами. Он извлек болты и шурупы, потыкал штукатурку, а затем, встав в позу мастера восточных единоборств, накинулся на шкафчики и сорвал их со стены – быстро, почти бесшумно. Штукатурка слегка осыпалась только в одном месте, в остальном стена не пострадала. Мы посмотрели на Суфура.
– Не бэ, – сказал тот. – Когда он их снова повесит, вся штукатурка облетит.
Той ночью мы провели тщательную разведку: оказалось, стены лучше, чем мы думали, – то есть трещин больше. Отвалилось множество мелких кусков – дырки получились достаточно большие для нас, но достаточно маленькие, чтобы Азиат на них плюнул.
На следующий день Азиат не пришел. Трое громкоголосых, усатых и пузатых белых мужиков сдирали покрытие и ремонтировали пол. После обеда привезли новый холодильник. Он открывался в другую сторону.
Нас манили дыры в штукатурке.
– Захватим стены сейчас, пока есть шанс, – говорил Клаузевиц. – Нельзя полагаться на милость неприятеля.
– Сейчас? – спросил я. – А если нас там замуруют?
– Не ссы и не спеши, – прибавил Суфур.
– Он не сможет заделать все эти отверстия, – сказала Роза. – Он же за деньги работает.
Эдгар По решился.
– В конце концов, я буду отомщен, – сказал он, поднимая макаронину с себя ростом. – Это твердо решено.
И он исчез в стене. Ни я, ни Клаузевиц со всей его бравадой не смогли преодолеть ужаса. В общем, вся колония осталась снаружи – смотреть и ждать.
Вскоре я понял, что ошибся в Азиате. Орудуя лопаткой и черпая из баночки шпатлевку, он целую неделю заделывал бесчисленные трещины и неровности, замуровывая наши надежды. В течение дня освещение менялось, и он по теням выискивал мельчайшие дефекты.
– Господи, какой же он педант, – сказала Руфь.
– Он мастер старой школы, – гордо уточнил Айра.
– Ты не мог бы втолковать ему концепцию «закончить до Нового года»?
Но одно лишь мастерство старой школы не объясняло безграничного усердия этого человека. Отделывая поверхности, не видимые под шкафами, он просто-напросто отгораживал нас от Земли Обетованной, оставляя навеки в виниловой пустыне. Человек разрушал со времен Книги Бытия, но в отличие от своих предков этот азиатский Терминатор разрушал без гнева и самодовольства.
– Попал на Запад и счастлив отыграться на ком-нибудь мельче него, – заявил Колумб.
– Я не уверена, что он с нами воюет, – сказала Роза. – Может, он тянет время, вымогает деньги у тирана-капиталиста Айры.
Два дня спустя Азиат развел руки, показывая, что ему нужна штукатурная плита. Он ткнул пальцем в порядочную дыру в стене и сделал испуганное лицо. Айра покачал головой:
– Нет-нет, шкафы ее закроют, не стоит. – Азиат изобразил пантомиму снова, но Айра медленно повторил: – Нет. Мы оставим как есть. Слишком дорого. Слишком. Много. Денег. – Поистине язык международного общения.
Спустя неделю поклеили обои – водонепроницаемый пластик пастельно-розового цвета. Дыру за шкафами они не закрыли. Какой же я был дурак, принимая как должное «черноглазую Сусанну», этот модный камуфляж, что покрывал старые обои. На новых с тем же успехом можно было нарисовать перекрестья прицелов.
Привезли новые шкафчики.
– Фабричное производство, легко собирается, – сказал Айра. – Заканчивай с ними побыстрее.
И он посмотрел на часы. Азиат посмотрел на свои.
Три дня он подгонял края шкафчиков к едва заметным неровностям штукатурки. Отверстия в задней стенке шкафчика ему не понравились, и он просверлил еще два.
Айра потерял терпение. Он навис над шкафчиками, по-прежнему сложенными на полу и не собранными, и сказал:
– Никакой штукатурной плиты, никакой подгонки. Хватит. Вешай немедленно. Помнишь договор? Делаешь быстро – я помогаю с иммиграцией.
На последнем слове глаза Азиата широко распахнулись.
– Вот и ответ, – сказал Бисмарк. – Чем дольше он возится, тем дольше остается в стране.
– Ты же не думаешь, что этот еврейский защитник угнетенных и впрямь распорядится депортировать усталого, бедного, загнанного человека? – спросил я.
– Нет, но пригрозить не мешает. Иначе этот бедный человек с кухней никогда не закончит.
Шкафы установили на следующий день, и в ту же ночь их облепила колония. Азиат действительно был отличный мастер. Все ровно, все стыки пригнаны идеально. Края дверей плотно прилегают к раме. Айра не зря потратился. Обходя по периметру дверцы над раковиной, я понял удивительную вещь – я не могу проникнуть внутрь. Таракан не может попасть в шкафчик!
Мы с Розой собирались эти шкафчики обновить. Теперь же от страха я стал к ней безразличен.
Но еще оставалась большая дыра за шкафами. Если я не смогу попасть в нее сквозь шкаф, я поднимусь наверх и войду по задней стенке. Однако сработано слишком хорошо: шкафы прилегали наглухо. Я отчаянно царапал обои.
Роза пыталась меня удержать. Мой мозг лихорадочно работал.
– Я знаю, что будет. Дерево не просохло. Оно усядет. Появится большой зазор, и мы сможем войти бок о бок прямо в стену.
– Неплохо, – успокоила меня Роза. Появился Бисмарк.
– Туда засунут банки и коробки, и шкафы сверху отойдут от стены.
Ночью я терзался: чего ради им отходить от стены? Старые же не отходили. И, может, дерево сухое; а если нет, то ссыхаться оно будет медленно. А до тех пор что нам делать?