Энн Перри — лауреат премии «Эдгар», автор многих романов и двух больших детективных циклов, действие которых разворачивается в Викторианскую эпоху. Первый из них начинается с романа «Призрак с Кейтер-стрит» («Cater Street Hangman») и описывает дела, расследуемые инспектором полиции Томасом Питом. Второй открывается романом «Чужое лицо» («The Face of a Stranger») и повествует о приключениях страдающего потерей памяти детектива Вильяма Монка. Также перу писательницы принадлежат цикл исторических романов о временах Первой мировой войны («No Graves As Yet» и продолжения) и два романа в жанре фэнтези — «Tathea» и «Come Armageddon». Последние ее творения на данный момент — «Buckingham Palace Gardens» и «Execution Dock».
Всем известен заклятый враг Шерлока Холмса — профессор Мориарти. Но, вероятно, многие удивятся, узнав, что Мориарти появляется лично только в одном рассказе Конан Дойла — «Последнее дело Холмса». Автор намеревался завершить свое повествование об известном сыщике драматичным финалом, и на свет родился Наполеон преступного мира, вставший во главе крупного криминального заговора, — впечатляющий противник великого детектива и его достойный соперник, чья гибель позволила бы Шерлоку Холмсу уйти в лучах славы. Прообразом Мориарти отчасти послужил Адам Уорт, отличавшийся художественным вкусом преступник, который однажды похитил дорогую картину Томаса Гейнсборо, но решил, что та ему слишком нравится, чтобы ее продавать, чем навлек на себя гнев сообщников. Что интересно: Уорт, в отличие от Мориарти, запрещал подручным насилие во время грабежей. Само собой, публика потребовала новых рассказов о Холмсе и Мориарти, что положило начало долгой и прославленной карьере последнего как в книгах, так и на кино— и телеэкранах. Мориарти возвращается в следующем рассказе, со свойственными ему дьявольскими замыслами.
Уже несколько недель Шерлоку Холмсу не доставалось интересных дел, и он откровенно скучал. Его настроение упало настолько, что я даже обрадовался, получив приглашение от старого друга — вдовца Роберта Ханта, который жил неподалеку от большого города Дарем.
— Конечно поезжайте, Ватсон, — поддержал меня Холмс, хотя его подчеркнуто радостный тон никак не соответствовал выражению лица. — Дневным поездом, — добавил он, хмуро глядя на лежавшие перед ним бумаги. — В это время года вы доберетесь до места еще засветло. Всего доброго.
Так мы и расстались — должен сказать, без той радости, которую я, возможно, ощутил бы, будь наше прощание более оптимистичным.
Впрочем, пока поезд шел на север от Лондона через сельские просторы Йоркшира, а затем, поднявшись в горные долины, выкатился на широкие вересковые пустоши графства Дарем, мое настроение значительно улучшилось. К концу недолгого путешествия до села, где проживал в собственном большом доме Роберт Хант, я уже улыбался, в полной мере наслаждаясь своеобразной красотой этих мест. Ничего общего с уютом соседних с Лондоном графств — скорее, залитые светом просторы, где вдали один за другим исчезают холмы, растворяясь в призрачных голубовато-пурпурных тенях вплоть до горизонта.
Когда поезд поднялся на изрядную высоту, я взглянул на лежавший внизу поселок и почувствовал себя на крыше мира. Даже голова слегка закружилась.
Я предупредил Ханта о своем приезде телеграммой, поэтому легко представить мое недоумение, когда на пустынной станции меня никто не встретил и пришлось шагать в наступающих сумерках с чемоданом в руках, ощущая непривычную прохладу: все-таки я находился намного севернее Лондона и значительно выше уровня моря.
Я прошел около четырех миль, чувствуя нарастающую усталость и злясь, пока какой-то старик в двуколке на рессорах не предложил меня подвезти. И вот наконец я добрался до поместья Мортон — усталый, весь в пыли и далеко не в лучшем расположении духа. И едва успел поставить ногу на землю, как из-за угла выбежал человек, которого я принял за конюха. Весь его вид выражал безумную надежду.
— Вы нашли ее? — крикнул он.
И по выражению моего лица сразу понял, что я никого не находил. На смену недолгой вере в счастливый исход тотчас пришло отчаяние.
Обеспокоенный неподдельным горем незнакомца, я ответил:
— Увы, нет. Кто потерялся? Могу я чем-то помочь?
— Дженни! — воскликнул он. — Дженни Хант, дочь хозяина. Ей всего пять лет! Одному Богу известно, где она! Пропала около четырех часов дня, а сейчас уже почти десять. Кем бы вы ни были, сэр, умоляю, помогите! Хотя представить не могу, где еще искать.
Его слова меня потрясли. Как может пятилетний ребенок, к тому же девочка, отсутствовать так долго? Смеркается быстро, и даже если пока с ней ничего не случилось, впереди холод и страх.
— Конечно! — сказал я, бросив чемодан на крыльцо и шагнув навстречу работнику. — Откуда начнем?
Следующий час запечатлелся как один из самых жутких в моей жизни.
Мой друг Роберт Хант, охваченный страхом за своего единственного ребенка, едва обратил на меня внимание, лишь мимоходом поблагодарив за помощь, а затем продолжил поиски во всех возможных и невозможных местах. Слуги разошлись по округе просить о помощи, хотя ближайшие соседи жили в четверти мили.
В темноте повсюду светились фонари — к поискам присоединялись все новые люди. Даже женщины вышли на улицу. Мы не собирались сдаваться, даже если бы потребовалось искать целую ночь, — не обращая внимания на холод, голод и усталость.
Сразу после полуночи вдалеке раздался громкий радостный крик. Я, хоть и не разобрал слов, понял, что Дженни нашлась. Признаюсь, от облегчения у меня на глазах выступили слезы; их, к счастью, скрыли ветер и темнота.
Прибежав на шум, я увидел Ханта, державшего в объятиях бледную перепуганную девочку, которая отчаянно льнула к нему, хоть и была, судя по всему, цела и невредима. Под радостные возгласы участников поиска мы поспешили назад в дом, где повар наполнил большую чашу вином с пряностями, а дворецкий опустил в нее раскаленную кочергу.
— Слава богу! — ломким от переживаний голосом проговорил Хант. — И спасибо всем вам, мои дорогие друзья.
Он все еще дрожал от холода, но лицо светилось счастьем. Вот и мне передали по кругу чашу. Пришлось держать ее обеими руками; вино жидким пламенем обожгло горло. Когда наконец успокоившиеся участники поиска разошлись по домам, няня, весело щебеча, унесла девочку наверх, чтобы уложить в постель.
На следующее утро все проснулись чуть позже обычного. Когда мы с Хантом сидели за завтраком, он пристально посмотрел на меня и поведал о мучившей его проблеме.
— Ватсон, меня постоянно беспокоят мысли о том, как лучше поступить. Дженни души не чает в своей няне Джозефине. Но разве я могу держать на службе женщину, допустившую, чтобы пятилетняя девочка ушла и потерялась? Однако если я ее уволю, Дженни будет очень одиноко. Эта девушка словно мама для нее, а с тех пор как умерла ее собственная мать… — Его голос дрогнул, и ему потребовалось усилие, чтобы овладеть собой. — Посоветуйте что-нибудь, Ватсон! — умоляюще проговорил он. — Что мне сделать, чтобы причинить дочери как можно меньше вреда и не подвергнуть ее новой опасности?
Подобная мысль возникала и у меня, но я не думал, что друг станет просить моего совета. Я сам наблюдал накануне вечером, как няня заботится о девочке, и от меня не укрылось, сколь сильна дружба между ними. Именно к няне повернулся ребенок, еще находясь в объятиях отца. Возможно, разлука с единственной женщиной, дарившей тепло и любовь Дженни, могла оказаться для нее страшнее ужаса, который она испытала, заблудившись в лесу. За свою короткую жизнь девочка успела лишиться самого близкого человека, и, несмотря на события прошлой ночи, намерение Ханта уволить няню показалось мне жестоким. Возможно, теперь она будет еще заботливее, чем любая вновь принятая на работу. Я уже собирался так и сказать, когда вошел дворецкий с письмом для Ханта.
— Только что доставили, сэр, — мрачно проговорил он.
Мы уже получили почту, и на этом письме не было штемпеля. Очевидно, его принес не почтальон. Хант разорвал конверт, и пока он читал, я видел, как бледнеет его лицо и лихорадочно дрожат руки.
— Что случилось?! — воскликнул я, хотя это вполне могло меня не касаться.
Он молча протянул письмо.
Уважаемый мистер Хант!М.
Вчера вы потеряли дочь и ровно в полночь получили ее назад. Можете принимать какие угодно меры предосторожности, но это не помешает мне вновь забрать ее в любое время, когда я пожелаю, и вернуть, когда — и если — мне захочется.
А если не захочется, то вы больше никогда ее не увидите.
Признаюсь, моя рука тоже дрожала, когда я положил листок бумаги на стол. Внезапно возвращение девочки обернулось не счастливой развязкой заурядной бытовой драмы, а началом кошмара. Кто такой М.? И, что куда важнее, чего он хочет? Этот человек ничего не потребовал, его послание — просто жуткая угроза, и мы теперь не в состоянии ничего сделать, не можем даже подчиниться ему. Подняв глаза, я обнаружил на лице друга страх — прежде я видел такой лишь у людей, оказавшихся на краю смерти и не готовых к ней. С другой стороны, доброму человеку всегда причиняют больше боли страдания близких, нежели его собственные.
Хант поднялся из-за стола.
— Нужно предупредить слуг, — сказал он, взяв себя в руки. — У меня хватит дробовиков на всех, кто работает снаружи. Мы запрем двери и не впустим никого из посторонних. На окнах есть запоры, и я сам каждую ночь буду делать обход, проверять, все ли закрыто. — Он направился к двери. — Прошу прощения, Ватсон, но вы наверняка понимаете, что мне нужно заняться этим вопросом безотлагательно.
— Конечно, — согласился я, тоже вставая.
В моей голове лихорадочно роились мысли. Как бы на моем месте поступил Шерлок Холмс? Он бы не стал защищаться, он бы атаковал. Выяснил бы все что можно о сути и личности того, кто называет себя М. У Ханта сейчас лишь одна забота: любыми средствами защитить ребенка. Мне же ничто не мешает пораскинуть мозгами для решения возникшей проблемы.
Мой медицинский опыт ограничивался связанными с войной болезнями и ранениями, но все же я полагал, что способен кое-чем помочь натерпевшемуся страха ребенку. Поэтому попросил у няни разрешения поговорить с Дженни, спросить, что ей известно о случившемся.
Няня, естественно, была против: никому не дозволено причинять страдания ее обожаемой девочке! Мне эта молодая женщина показалась честной и добродушной, такую любой возьмет в дом для заботы об оставшемся без матери ребенке. Однако я был гостем и, более того, врачом; эти обстоятельства помогли убедить ее в том, что мои намерения никому не угрожают.
У Дженни на кровати лежал поднос с бутербродами и яйцом всмятку. Прежде чем начать расспросы, я подождал, пока она доест. На ее внешности нисколько не отразилось похищение, хотя, разумеется, она не ведала, что опасность вовсе не миновала.
Девочка посмотрела на меня настороженно, но тревоги во взгляде не ощущалось, ведь рядом была няня.
— Доброе утро, доктор Ватсон, — ответила Дженни, когда я представился.
Я присел на детский стульчик, чтобы не возвышаться над прекрасным ребенком с очень светлыми волосами и дивными темно-синими глазами.
— Ты хорошо себя чувствуешь после вчерашнего приключения? — спросил я.
— Да, мне не надо никаких лекарств, — поспешила ответить она.
Судя по всему, ей вовсе не понравился вкус вчерашнего успокоительного.
— Ладно, — согласился я. — Как ты спала?
Похоже, вопрос ничего для нее не значил. Глядя на серьезное лицо, я попросту забыл, что передо мной совсем дитя.
— Тебе не снились дурные сны?
Она покачала головой.
— Вот и прекрасно. Можешь рассказать, что случилось?
— Я была в саду, — сказала она, потупив взгляд.
— Что ты там делала? — Любая мелочь могла сыграть важную роль в моем расследовании.
— Рвала цветы, — прошептала девочка и посмотрела на меня, словно ожидая реакции.
Я понял, что она занималась чем-то запретным.
— Понятно. — Я оставил неприятную тему, и девочка, похоже, успокоилась. — А потом кто-то подошел и заговорил с тобой? Кто-то незнакомый?
Девочка кивнула.
— Как он выглядел, помнишь?
— Да. Он был старый. И у него не было спереди волос. — Она показала на свой лоб. — Дяденька с белым лицом. Очень высокий, худой. И он забавно разговаривал.
— У него были седые волосы?
Что она понимает под словом «старый»?
Она отрицательно покачала головой.
— Как ты его называла? — Ответ мог дать ключ к разгадке.
— Фесса, — ответила она.
— Фесса? — Что за странное имя?
— Нет! — нетерпеливо сказала девочка. — П’фесса! — На этот раз она подчеркнула едва заметный звук в начале.
— Профессор? — ошеломленно переспросил я.
Она кивнула. У меня возникла нелепая и жуткая мысль.
— Он худой, бледный, с высоким лбом и необычными глазами? — спросил я.
Девочка вздрогнула, к ней внезапно вернулся страх. Няня подошла и обняла ее, бросив на меня возмущенный взгляд. К этому моменту я уже не сомневался, что мы имеем дело с профессором Мориарти и со временем станет ясно, зачем он похитил девочку и сопроводил ее возвращение грозным письмом.
— Куда вы с ним отправились? — спросил я чуть резче, чем намеревался.
Девочка с тревогой взглянула на меня.
— В дом, — очень тихо ответила она. — В большую комнату.
Теперь надо попросить, чтобы она описала комнату. Но как это сделать, не подсказывая ответов и не лишая их тем самым самомалейшей ценности?
— Ты ехала туда в коляске? — начал я.
Она посмотрела на меня так, словно хотела сказать «да», а потом передумала.
— В чем-то другом? — предположил я.
— Да. В маленькой коляске, не такой как наша. Там было холодно.
— Вы уехали очень далеко?
— Нет.
Едва задав вопрос, я понял, насколько он нелеп. Что такое «далеко» с точки зрения ребенка? Холмс бы разнес меня в пух и прах за пустую трату времени.
— В той комнате было тепло? Там горел огонь?
— Нет.
— Кто там еще находился, кроме профессора? Тебе давали поесть?
— Да. Кексы и много масла.
При этих словах она улыбнулась — видимо, воспоминания не были неприятными. Но как вытянуть из нее хоть малейший намек на то место, куда ее возили? Хоть малейший намек на способ разрушить зловещий план Мориарти?
— Ты поднималась наверх? — попробовал я.
Девочка кивнула.
— Очень высоко, — ответила она, серьезно глядя на меня. — Из окна было видно на несколько миль вокруг.
— Вот как? — Мне даже не пришлось изображать интерес. — И что ты видела?
Она живо описала всю картину, и у меня не осталось никаких сомнений относительно того места, где ее держали. Это был высокий дом — судя по лестницам, по которым ей пришлось подниматься, как минимум трехэтажный, — расположенный чуть к западу от соседнего села Хэмпден. Я искренне поблагодарил ее, сказав, что она очень умная, и, похоже, доставил ей этим немалое удовольствие. После чего поспешил прочь, чтобы рассказать Ханту о полученных сведениях. Однако я не упомянул, что, по моему мнению, нашим врагом оказался печально известный Мориарти.
— У меня есть основания полагать, что дело крайне серьезное, — сказал я, когда мы сели в кабинете.
Лицо Ханта все еще было пепельно-серым, он судорожно вертел в пальцах сперва нож для бумаг, затем перо, царапая им по столу, словно в нем были чернила, но лишь повреждая кончик.
— Чего он хочет?! — в отчаянии воскликнул Хант. — Я не могу даже выполнить его требования! Он ни о чем не просит!
— Прошу вашего разрешения отправиться на почту и послать телеграмму моему другу Шерлоку Холмсу, — ответил я. — Думаю, он охотно займется этим делом. Нет лучшей возможности раскрыть любую загадку, как прибегнуть к его помощи.
Лицо Ханта озарилось надеждой.
— В самом деле? Такая простая история — ребенок похищен, а потом возвращен без требования о выкупе? Вряд ли это большое преступление.
— Причинение страданий — само по себе серьезное преступление, — почти искренне сказал я. — И то, что злоумышленник не потребовал платы, но угрожал повторить содеянное, наверняка заинтересует Холмса.
— Тогда зовите его, Ватсон, умоляю! Я подам двуколку ко входу, чтобы вас немедленно отвезли. Попросите его приехать как можно быстрее. В награду я ничего не пожалею.
Я знал: одного имени Мориарти будет достаточно, чтобы Холмс приехал. Так и вышло. Несколько часов спустя пришла ответная телеграмма, она сообщала, что мой друг приедет вечерним поездом и будет неплохо, если его встретят на станции. Я провел остаток дня, обшаривая Хэмпден, пока не нашел дом, который описала Дженни. Однако благоразумно сделал вид, что иду мимо по своим делам; если кто и видел меня, то ничего не заподозрил.
Вечером я встречал поезд. Едва тот подъехал и остановился в облаках пара, распахнулась дверь и я увидел знакомый худой силуэт — миг спустя Холмс уже шагал по платформе навстречу мне. Он был совершенно не похож на несчастного, которого я оставил на Бейкер-стрит. Подойдя, Холмс произнес единственное слово, как магическое заклинание, и его глаза вспыхнули:
— Мориарти!
Внезапно я испугался, что неправильно оценил ситуацию, возможно сделав чересчур поспешные выводы. Холмс часто обвинял меня в подобных ошибках.
— Полагаю, да, — осторожно ответил я.
Он впился в меня взглядом.
— Вы не уверены. В чем причина сомнений, Ватсон? Что случилось с тех пор, как вы послали мне телеграмму?
— Ничего! — поспешил ответить я. — Ничего особенного. То, что именно он похитил ребенка, — мое умозаключение, а не установленный факт.
— Пока никаких требований? — В голосе друга все еще слышался интерес, но мне показалось, что появились и нотки разочарования.
— Пока нет, — ответил я, когда мы подошли к воротам, за которыми стояла двуколка. Холмс забрался в нее, и мы поехали по извилистым дорогам с крутыми насыпями, уже тонувшими в вечерних тенях. Я поведал ему о своем разговоре с Дженни, а также о том, что нашел дом из рассказа девочки. Он слушал, никак не комментируя. Я отнюдь не собирался просить прощения у друга за то, что вызвал его по делу, в котором мог и не быть замешан его заклятый враг. Речь шла о похищении ребенка, что мне казалось не менее важным.
Нас отделяло от поместья четверть мили, когда мы увидели в сумерках садовника — отчаянно размахивая руками, он бежал навстречу. Я остановился, чтобы лошадь не испугалась и не понесла.
— Спокойнее! — воскликнул я. — Что случилось?
— Дженни! — закричал он с расстояния в несколько ярдов, судорожно всхлипывая. — Она опять пропала!
Холмс тотчас соскочил с двуколки и направился к перепуганному работнику.
— Я Шерлок Холмс. Расскажите, что произошло. Не упускайте никаких подробностей, но говорите лишь о том, что видели сами, или, если вам кто-то что-то рассказал, передавайте слово в слово.
Садовник очень старался взять себя в руки, но не мог скрыть отчаяния, излагая факты.
— Няня Джозефина была с Дженни наверху, в детской. Девочка бегала туда-сюда и больно ушибла палец на ноге. Пошла кровь, и Джозефина пошла в спальню — там в шкафу хранятся бинты и все такое. А когда она вернулась, Дженни исчезла. Сперва няня не придала этому значения, поскольку слышала тележку мороженщика за воротами, а Дженни обожает мороженое, — наверное, сбежала вниз, к кухарке, чтобы та нашла продавца. — Его смятение было так велико, что слова перемежались рыданиями. — Но девочки там не оказалось, а кухарка заявила, что вообще ее не видела. Мы искали повсюду, наверху и внизу…
— Но не нашли, — мрачно закончил за него Холмс.
— Именно! Пожалуйста, сэр, ради всего святого, если можете нам помочь, помогите! Найдите ее! Я знаю, хозяин отдаст этому дьяволу все, что тот пожелает, лишь бы вернуть назад Дженни целой и невредимой.
— Где сейчас мороженщик? — спросил Холмс.
— Перси? Здесь, с нами, помогает искать, — ответил садовник.
— Он из местных?
— Да. Я его знаю большую часть моей жизни. Вы же не думаете, будто он в состоянии что-то ей сделать? Да он и не мог, поскольку все время находился здесь.
— В таком случае нужна другая версия. — Холмс забрался обратно в двуколку. — Возможно, Ватсон знает, куда девочку отвезли в первый раз, и мы немедленно туда отправляемся. Сообщите об этом вашему хозяину и продолжайте поиски здесь. Если это дело рук человека, о котором мы думаем, то он не настолько глуп, чтобы вернуться на прежнее место. Но взглянуть необходимо.
Мы помчались во весь опор в Хэмпден, и я привез Холмса на улицу, параллельную той, где стоял дом. Однако тот оказался пуст. На тщательный осмотр не было времени, к тому же в нашем распоряжении имелся единственный фонарь с коляски.
— Сегодня ее здесь не было, — с горечью сказал Холмс, хотя на самом деле мы не верили в возможность повторения ситуации. — Приедем сюда утром и все выясним.
Ничего не оставалось, как вернуться в поместье и оказать посильную помощь. Царила такая же суматоха, как прошлым вечером. Холмс опросил слуг. К одиннадцати часам вечера все выбились из сил и почти обезумели от страха за Дженни.
Я нашел моего друга в огороде, где он в очередной раз обходил сараи и теплицы, высоко держа фонарь и разглядывая влажную землю в поисках следов.
— Дело дрянь, Ватсон, — сказал он, узнав мою походку и даже не повернувшись. — И особенно подло использовать для достижения своей цели ребенка. Если это на самом деле Мориарти, он крайне низко пал. Но ему наверняка что-то нужно.
Холмс пристально посмотрел на меня, и свет фонаря обострил черты его лица. Мой друг едва сдерживал гнев. Я никогда не замечал за ним особой любви к детям, но причиненная отцу боль была очевидна всем. К тому же Холмс презирал трусов еще больше, чем дураков. Глупость — в большинстве случаев природный недостаток, трусость же — зло, происходящее от того, что кто-то ставит собственную безопасность выше безопасности других. Он считал, что подобный эгоизм лежит в основе множества иных грехов.
— Да, Ватсон, ему что-то нужно. Мориарти ничего не делает лишь потому, что у него есть такая возможность. Говорите, ребенка вернули вчера ночью, а сегодня утром доставили письмо? Будет еще одно. Возможно, он решил мучить свою жертву, пока несчастный отец не лишится сил из-за постоянных метаний от надежды к отчаянию и обратно. Но рано или поздно преступник назовет цену. И можете быть уверены: чем дольше он ждет, тем выше ставка в игре.
Я пытался сосредоточиться на его словах, но мне не терпелось снова взять фонарь и возобновить поиски Дженни. После утреннего разговора она стала для меня не просто потерявшимся ребенком, а человеком, к которому возникли нежные чувства. Должен признаться, мысль о том, что Мориарти использует ее в своих интригах, почти лишила меня способности здраво мыслить. Попади он сейчас ко мне в руки, я избил бы его до полусмерти — может, и прикончил бы.
Я прошагал многие мили, зовя девочку по имени, оступаясь в бороздах на поле, пробираясь через живые изгороди и пугая птиц и зверей в рощице. А в итоге вернулся в дом полностью разбитый и без слова надежды.
Мы все собрались на кухне — прислуга, Хант, Холмс и я. Было около полуночи. Повар заварил чай, а дворецкий принес лучший бренди, и тут вдруг распахнулась дверь. Мы как один повернулись в ее сторону и увидели Дженни, бледную, без одной туфли и с измазанной кровью ногой.
— Папа… — начала она.
Хант бросился к девочке и схватил ее на руки. Он сжал малышку так крепко, что она вскрикнула от боли, а потом уткнулась лицом в его плечо и разрыдалась. Дженни была не одинока: все служанки плакали вместе с ней, и немало мужчин вдруг ощутили потребность шмыгнуть носом или на мгновение отвернуться, чтобы справиться с чувствами.
Холмс встал еще до шести. Спустившись к завтраку около половины седьмого, я нашел его в холле. Он расхаживал туда-сюда.
— Наконец-то! — сказал он, критически взглянув на меня. — Идите и снова расспросите девочку. Узнайте все что можно. Особенно меня интересует, кто ее забрал и кто вернул обратно.
— Неужели вы думаете, что в этом замешан кто-нибудь из прислуги?
Подобная мысль внушала мне страх, я был обязан рассмотреть и эту возможность. Ведь похищение прошло как по маслу.
— Не знаю, Ватсон. Что-то от меня ускользает, что-то за гранью обычного. Это наверняка Мориарти в самой своей зловещей ипостаси, но слишком уж просто все выглядит.
— Просто? — бросил я. — Девочку похищают дважды, причем во второй раз оказываются тщетны наши меры предосторожности. Если Мориарти заставил кого-то из слуг предать своего хозяина, он — сам дьявол.
Холмс покачал головой:
— Если и так, то это лишь совпадение. У него явно какие-то собственные замыслы. Пока вы спали, я кое-что узнал насчет деловых интересов Ханта. Судя по всему, он главный акционер местной шахты и владелец больших участков в округе, но у него нет ни политических амбиций, ни явных врагов. До сих пор не могу понять, почему он заинтересовал Мориарти.
— Деньги! — резко сказал я. — Наверняка любому, у кого есть богатство, семья или близкие друзья, могут угрожать. В конечном счете кто-нибудь умный и безжалостный займется вымогательством.
— Неуклюжая версия, Ватсон. Такого человека полиция будет преследовать до конца его дней. Да и деньги могут оказаться мечеными, и тогда останется лишь выбросить их. Нет, простое похищение ради выкупа — не для Мориарти. Оно не дает истинного удовлетворения.
— Надеюсь, вы правы, — не слишком убежденно сказал я. — Сумма, которую Хант готов заплатить, чтобы его ребенка не трогали, устроила бы большинство похитителей.
Холмс бросил на меня убийственный взгляд, но, ощутив, должно быть, мой страх и злость, вместо того чтобы спорить, снова предложил расспросить Дженни.
Однако пришлось ждать до девяти, и то няня согласилась после долгих уговоров. Я нашел Дженни в детской — бледную, но очень спокойную для девочки, дважды пережившей страшное испытание. Очевидно, она была слишком мала, чтобы оценить угрожавшую ей опасность.
— Привет, доктор Ватсон, — сказала она, явно обрадовавшись новой встрече. — Я еще не завтракала. А вы?
— Нет, — признался я. — Вот пришел узнать, как ты себя чувствуешь после вчерашнего приключения.
— Мне это не нравится, — ответила она. — Я больше туда не хочу.
Мое сердце сжалось при мысли о том, что нужно добиться от нее подробного рассказа. Как же это ужасно: полон дом народу, и никто не в силах ее защитить.
— Мы делаем все возможное, чтобы это не повторилось, — сказал я. — Но мне нужна твоя помощь. Скажи, это был тот же человек? Профессор?
Она кивнула.
— И то же самое место?
— Нет, — покачала она головой. — Что-то вроде конюшни. Там много соломы и рыжая лошадь. Солома кололась, и было очень скучно.
— Как профессор забрал тебя из детской?
Девочка задумалась на несколько минут. Я терпеливо ждал.
— Не помню, — наконец сказала она.
— Он нес тебя или ты шла сама? — попытался я расшевелить ее память.
— Не помню… Я шла.
— Вниз по задней лестнице, где ходят слуги?
Почему ее никто не видел? Почему Мориарти осмелился на подобную дерзость? Наверняка заплатил кому-то из слуг. Разумного ответа нет, это очевидно и без выкладок Холмса!
— Не помню, — снова сказала она.
Может, спала? Или ей дали какое-то снадобье? Я взглянул на няню — не прочту ли в ее глазах что-то еще, кроме любви к девочке? Попытка выяснить, как ребенок вернулся назад, тоже оказалась безуспешной. Дженни заявила, что ничего не помнит, а Джозефина не позволила мне продолжить расспросы. Боится, что я нападу на след? Но в равной степени ее может заботить спокойствие подопечной. Будь я на ее месте, тоже бы запретил.
Я снова спустился вниз, ожидая, что Холмса разочарует итог моих усилий, и предвидя заслуженную критику. Он же встретил меня, размахивая письмом, которое, судя по всему, только что принесли.
— Вот причина, Ватсон! — сказал он. — Очень похоже на Мориарти! Вы были правы в своих умозаключениях.
И он протянул мне листок.
Мой дорогой Хант!Мориарти
Вижу, вы позвали Шерлока Холмса. Как же предсказуем Ватсон! Но это ничего вам не даст. Я по-прежнему могу забрать ребенка в любой момент, когда пожелаю, и вы никак не сможете этому помешать.
Однако, если решите продать 90 % ваших акций шахты «Мортон» по текущей рыночной цене — полагаю, примерно 1 фунт 3 шиллинга и 6 пенсов, — я более не стану вас беспокоить.
Я взглянул на Холмса.
— Зачем, во имя всего святого, ему нужно, чтобы Хант продал акции? — спросил я. — Какой толк с этого «Мортона»?
— Начнется паника, и рухнет стоимость шахты, — ответил Холмс. — Вероятно, и другие шахты в округе подешевеют — а ну как Хант знает о своей нечто такое, что может оказаться опасным для остальных. Причем любое возражение с его стороны лишь подхлестнет слухи.
— Да-да, конечно… А потом Мориарти или тот, на кого он работает, скупит все за бесценок.
— Именно! — подхватил Холмс. — И мало того, еще сможет претендовать на лавры героя, сохранившего для горняков источники заработка. Это Мориарти собственной персоной, Ватсон. Его рука! — В глазах моего друга пылал огонь, и, должен признаться, меня это слегка разозлило: охотничий азарт ни в коей мере не сравним с опасностью, грозящей Ханту и прежде всего Дженни. — А теперь, — продолжал он, — что вы узнали от девочки? Как ее похитили?
— Почти ничего, — ответил я. — Боюсь, ее одурманили.
Я повторил то немногое, что она сумела мне рассказать, включая скудное описание конюшни.
— Днем одолжим двуколку и снова поедем в Хэмпден, — сказал Холмс. — Осмотрим тот дом, возможно, сумеем что-нибудь выяснить, а затем поищем конюшню. Хотя я не сомневаюсь, что Мориарти там давно нет. Но сперва нужно поговорить с Хантом и убедить его ничего не делать с акциями.
Его слова повергли меня в смятение.
— Вы не можете просить его об этом! Очевидно же, что мы не в состоянии защитить Дженни. Два дня подряд ее выкрадывают из дома и возвращают обратно, а мы ни разу не видели, ни как исчезала девочка, ни как возвращалась. И не можем помешать случиться этому еще раз.
— Рано отчаиваться, — мрачно ответил Холмс. — Полагаю, у нас есть несколько часов. — Он достал из кармана часы и посмотрел на циферблат. — Сейчас всего шесть минут одиннадцатого. Подождем до двух. Ханту хватит времени, чтобы связаться со своим брокером до конца рабочего дня, и Мориарти получит подтверждение — при худшем раскладе.
— И чем, по-вашему, все это может закончиться? — спросил я, пытаясь увидеть хотя бы проблеск надежды.
Как же унизительна мысль, что придется подчиниться требованиям злодея, и не кого-нибудь, а самого Мориарти. Но мы были слишком уязвимы, ведь речь шла о жизни ребенка. Я знал, что Хант пожертвует всем ради спасения Дженни, и сказал об этом Холмсу.
— Всем, кроме собственной чести, — быстро ответил Холмс. — Его душа будет разрываться на части, но он не обречет на нужду тысячи рабочих, которым нужно кормить своих детей. Время дорого, мы не можем стоять здесь и спорить. Позаботьтесь о двуколке. Я выйду к вам, как только переговорю с Хантом.
— Какой смысл ехать в Хэмпден или на конюшню, если Мориарти там давно нет? — угрюмо спросил я.
— Преступник всегда оставляет следы, Ватсон, — ответил Холмс.
Я с тревогой предположил, что он решил поехать от отчаяния, не имея никаких других идей.
— Пожалуй, не будет лишним, если вы приведете садовника или еще кого-нибудь, кто хорошо знает эти места, — добавил мой друг, уходя.
Не прошло и получаса, как Холмс вернулся. Двуколка, в которой сидели мы с садовником, была готова отправиться в путь. Я успел расспросить нашего проводника о заброшенных местных фермах, которые могли отвечать скудному описанию Дженни, а также о конюшнях, чьи хозяева, скорее всего, не догадывались, что помогают преступнику.
— Вам удалось убедить Ханта? — спросил я, когда Холмс уселся рядом и лошадь тронулась быстрой рысью. — Он подождет?
— Только до двух, — коротко ответил Холмс, и, судя по тону, даже это далось ему нелегко.
Придвинувшись к садовнику, он сразу начал расспрашивать о близлежащих фермах, об их владельцах и о том, в каких отношениях они находятся с Хантом.
Услышанное не показалось мне полезным для дела. Либо садовник — симпатичный пятидесятилетний крестьянин по имени Ходжкинс — не отличался беспристрастностью в отношении хозяина, либо Ханта действительно любили все в округе. Правда, кое-кто слегка ему завидовал, но без злобы. Смерть его жены, когда дочь была еще младенцем, вызвала всеобщее сочувствие. Хант владел немалым состоянием в виде усадьбы, земли и шахты, но свободных денег у него было немного. Он отнюдь не бедствовал, но жил достаточно скромно для человека своего положения. Был щедр с прислугой и жильцами, не чурался благотворительности. Само собой, у него имелись и недостатки, но из тех, что свойственны многим: порой несдержан на язык, склонен к поспешным суждениям, слишком доверчив с друзьями и слеп, когда это удобно.
Холмс все больше уходил в себя, слушая многочисленные похвалы. Ничего нового они не добавляли, лишь подтверждали: нужно не только выяснить, куда забрали Дженни, но, что еще сложнее, извлечь из этого какую-то пользу.
Мы с легкостью нашли высокий дом и, задав несколько вопросов соседям, получили точный словесный портрет Мориарти. Войдя внутрь, снова поднялись в комнату, которая днем удивительным образом соответствовала описанию Дженни, оказавшись светлой и просторной. Там стояла красная кушетка, но камин был чистым и холодным, словно в нем давно не разжигали огонь. Заметив на полу несколько крошек, я сказал Холмсу, что они, скорее всего, от кексов, которыми кормили Дженни.
— Я в этом не сомневаюсь, — без особой радости ответил Холмс. — На подушке остался светлый волос. — Он рассеянно кивнул в сторону красной кушетки, глядя в окно. — Идем! — внезапно сказал он. — Здесь мы больше ничего не выясним. Именно тут он держал девочку, рассчитывая, что мы об этом узнаем. Даже оставил крошки, чтобы мы их нашли. Зачем, как вы думаете?
— Просто небрежность, — ответил я, спускаясь следом за ним и Ходжкинсом по лестнице. — И самонадеянность.
— Нет, Ватсон, нет! Мориарти не бывает небрежен. Крошки оставлены нарочно. Давайте поищем конюшню. Должна быть… какая-то улика. Наверняка он сделал нечто такое, что даст мне ключ к разгадке.
Однако я опасался, что это лишь пустая надежда. Холмс ни за что бы не сознался, что порой свойственная ему доброта вступает в противоречие со здравым смыслом. Естественно, я никогда не говорил об этом вслух.
Мы снова сели в двуколку, и Ходжкинс спросил Холмса, куда ехать. Несколько мгновений тот молчал. Я уже собирался повторить вопрос, боясь, что мой друг не расслышал, когда тот резко выпрямился.
— Где тут ферма? — взволнованно спросил он. — Которая больше всего соответствует нашим условиям?
— Хозяйство Миллера, — ответил Ходжкинс.
— Далеко?
— Без малого две мили. Отвезти вас туда?
— Нет. А вторая из самых подходящих?
Ходжкинс подумал пару секунд.
— Пожалуй, ферма старого Адамса, сэр.
— Хорошо. Вот туда-то и везите нас, и как можно быстрее.
— Будет сделано, сэр!
Ехать пришлось дальше, чем до первой названной фермы, и, должен признаться, я все сильнее беспокоился по мере того, как время приближалось к двум. Холмс нередко прятал от меня свои мысли, но я опасался, что на сей раз у него не больше идей насчет того, как расстроить планы Мориарти, чем у меня. Даже если найдем ферму, что это даст? Нет никаких оснований полагать, что мы застанем на ней Мориарти или что он вообще когда-либо там появлялся. Но заводить об этом разговор с Холмсом я не стал, возможно, просто из робости. Не хотелось услышать, что он растерян и напуган не меньше моего.
Когда мы добрались до фермы Адамса и заброшенной конюшни, Холмс распахнул ворота настежь, впустив внутрь дневной свет, и тщательно изучил помещение, будто мог найти среди соломы и пыли вожделенный ключ к разгадке. Мне это показалось абсолютно лишенным смысла. Да откуда тут взяться следу вроде детского волоса или крошек? Я наблюдал за другом, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя полную беспомощность и сознавая, что мы теряем драгоценные мгновения.
— Холмс! — наконец не выдержал я. — Мы…
Но договорить не успел. Он торжествующе поднял маленький грязный белый носок, который вполне пришелся бы впору ребенку, и быстро осмотрел его с возрастающим удивлением и радостью.
— И что? — сердито спросил я. — Ну да, носок Дженни. Выходит, она тут побывала. Но чем это поможет? Он все равно сегодня ночью ее выкрадет и, будьте уверены, доставит не сюда!
Холмс вынул карманные часы.
— Уже второй час! — расстроенно проговорил он. — Времени у нас больше нет. Ходжкинс, везите меня в поместье. И гоните во весь опор!
Ходжкинс, похоже, больше меня поверил, что для спешки есть причина, — он безжалостно нахлестывал лошадь. Должен сказать, та не подкачала. Несчастное создание, все в мыле, еле дышало, когда мы наконец остановились на дорожке у парадной двери и Холмс выпрыгнул из коляски, размахивая носком.
— Все будет хорошо! — крикнул он Ходжкинсу. — Позаботьтесь о нашем славном четвероногом помощнике! Ватсон, за мной!
Он ворвался в холл, зовя что есть мочи Ханта. Я с ужасом увидел, что напольные часы у подножия лестницы показывают три минуты третьего.
Хант распахнул дверь кабинета. Он был бледен, глаза округлились от страха.
Холмс показал ему носок.
— На нем нет крови! — торжествующе заявил он. — Скажите, в котором часу приезжает мороженщик?
Хант уставился на моего друга как на сумасшедшего, и, должен признаться, то же опасение промелькнуло и в моей голове. Выругавшись, Хант повернулся кругом, — слишком захваченный эмоциями, он был просто не в состоянии отвечать.
Холмс шагнул следом, схватил Ханта за плечо, и тот вновь повернулся, замахнувшись кулаком.
— Поверьте, сэр, я совершенно серьезно! — мрачно произнес Холмс. — Вашей дочери ничто не угрожает, пока не появится мороженщик…
— Мороженщик! — взорвался Хант. — Вы с ума сошли, сэр! Я знаю Перси Брэдфорда, сколько самого себя помню! Он никогда…
— Он ни в чем не виноват, — согласился мой друг, продолжая сжимать плечо Ханта. — Все дело в мелодии, которую он играет. Взгляните! — Он снова поднял маленький грязный носок. — Видите: на нем нет крови! Мориарти хочет убедить нас, что носок нашли там, где он держал Дженни прошлой ночью, и что предмет одежды обронен случайно. Но это не так. Несомненно, это носок вашей дочери, но оставшийся после первого похищения, когда вы ее не охраняли, поскольку ни о чем не подозревали.
— И какая разница? — В голосе Ханта отчетливо прозвучал страх.
— Пошлите за мороженщиком, и я вам покажу, — ответил Холмс. — Пусть подойдет к воротам как обычно, но прямо сейчас, и сыграет свою мелодию.
— Сделайте, как он говорит, мой дорогой друг! — поторопил я.
Мне было не в диковинку такое торжество на лице Холмса, и моя вера в него сразу вернулась. Хотя я понятия не имел, что он затеял.
Поколебавшись мгновение, как перед прыжком в ледяную воду, Хант подчинился. Он пошел на негнущихся ногах и так крепко сжимал зубы, что я испугался за их целостность.
— Идем, Ватсон! — велел Холмс. — Мне может понадобиться ваш врачебный опыт. — Никак не объяснив свое странное замечание, он двинулся вверх по лестнице. — Ведите меня в детскую! — крикнул он, обернувшись. — Быстрее!
Однако нам пришлось ждать около получаса продавца мороженого, которого доставили в поселок. Холмс расхаживал взад и вперед, то и дело выглядывая в окно, пока наконец не увидел, что хотел. Мгновение спустя мы услышали веселую переливающуюся мелодию шарманки.
Отвернувшись от окна, Холмс посмотрел на девочку. Он поднял руку, требуя тишины, и тем же жестом запретил мне двигаться с места.
Дженни сидела не шевелясь. Из ее пальцев выпала деревянная куколка. Глядя прямо перед собой, девочка встала и направилась к двери детской.
Джозефина двинулась за ней.
— Нет! — приказал Холмс столь резко, что няня замерла.
— Но… — встревоженно начала она, видя, как девочка открывает дверь и выходит.
— Нет! — повторил Холмс. — Идите за Дженни, но не дотрагивайтесь до нее. Иначе можете сделать ей только хуже! Идите…
Сам он тоже направился следом, на цыпочках, чтобы не встревожить ребенка или не дать ему понять, что за ним идут, хотя Дженни, судя по всему, не осознавала происходящего.
Мы гуськом шли за девочкой, которая двигалась, будто во сне, по коридору и чердачной лестнице, пока не остановилась в углу перед шкафчиком. Открыв его, Дженни забралась внутрь, укуталась одеялом и закрыла дверцу.
Холмс повернулся к няне.
— Когда часы в детской пробьют одиннадцать, думаю, она проснется и вновь станет нормальной. Девочка будет в полной растерянности, но физически не пострадает. Ей будет казаться то, что ей внушили, — будто ее снова забрал профессор Мориарти, как и случилось на самом деле в первый раз. Несомненно, он побывал с ней по крайней мере в трех разных местах, и она вспомнит их одно за другим, как он ей велел. Ждите здесь, чтобы успокоить ее, когда она проснется и выйдет, сбитая с толку и испуганная. Но до этого момента не беспокойте Дженни. Вы меня поняли?
— Да, сэр! С места не двинусь и слова не скажу, клянусь, — пообещала Джозефина, широко раскрыв глаза — от восхищения и, думаю, от немалого облегчения.
— Хорошо. Теперь необходимо найти Ханта и заверить его, что с Дженни ничего не случится. Он должен сделать заявление, опровергающее любые слухи о продаже своих акций. А если сумеет найти средства, приобрести новые тоже не помешает. Нельзя позволить, чтобы Мориарти решил, будто чего-то добился. Согласны?
— Согласен! — искренне ответил я. — Вы уверены, Холмс, что с девочкой все будет в порядке?
— Конечно, мой дорогой Ватсон! — сказал он, наконец позволив себе улыбнуться. — Ей окажут лучшую медицинскую помощь, и рядом будет друг, который убедит ее, что она здоровая и крепкая девочка и что подобное никогда не повторится. Более того, она сможет вдоволь наесться мороженого — при условии, что приход мороженщика не будет сопровождаться той самой мелодией.
— И получит новую пару носков! — кивнул я, чувствуя, что хочется смеяться и плакать одновременно. — Вы великолепны, Холмс, просто великолепны! Еще ни одно раскрытое дело не доставляло мне такого удовольствия.
— Просто мне повезло, что она ушибла палец на ноге, — скромно ответил великий сыщик. — А еще, что вам хватило благоразумия немедленно послать за мной.