— Роберт! Слава Богу, что я тебя застала! — Гейл полдня пыталась дозвониться до дизайнера, оформлявшего площадку для благотворительного обеда, который должен был состояться в конце мая в Центральном парке. — Роберт, я подумала, что было бы неплохо украсить эстраду сиренью и пионами… Отлично. Я знала, что ты согласишься.

Разговаривая по телефону, она одновременно делала пометки в блокноте.

Подготовка к благотворительному обеду на четыреста персон, который должен был проходить под навесами около эстрады, требовала решения множества самых разных вопросов, но Гейл занималась этим с удовольствием. Составляя меню, решая, кого из гостей пригласить и кто из артистов будет выступать, Гейл чувствовала себя королевой, управляющей своими владениями, и молилась, чтобы ночь выдалась звездной во всех смыслах.

Но повесив трубку, она нахмурилась. В последние дни Филипп вел себя как-то странно. У Гейл складывалось впечатление, что он пытается удерживать ее на расстоянии вытянутой руки.

Например, не согласился сопровождать ее на этот обед в парке, хотя Гейл очень старалась его уговорить. Отказ Филиппа только прибавил ей решимости добиться своего. Предстоящий обед должен широко освещаться в прессе, и если бы они появились как пара, это было бы равносильно публичному признанию Филиппа, что с его браком покончено.

На следующий день Гейл снова подняла вопрос об обеде и на этот раз попыталась подойти к обсуждению темы с позиции Филиппа. Ей стало известно, что телестудия испытывает определенные трудности и, несмотря на высокий рейтинг, обсуждается вопрос о переносе ток-шоу Филиппа на другое эфирное время, что ему наверняка не понравится. Поэтому она сыпала именами знаменитостей, которые обычно предпочитали держаться в тени, и намекнула, что эти знаменитости вполне могли бы согласиться принять участие в ток-шоу Филиппа, разумеется, при ее посредничестве. Если руководство студии увидит, что он по-прежнему находит людей, которых никто другой привлечь не в состоянии, это существенно укрепит позиции Филиппа и убедит в его выдающихся способностях всех, кто еще сомневается.

Филипп кивнул и со вздохом пообещал дать ответ, когда вернется из Швейцарии.

Эта его поездка была для Гейл еще одним поводом для недовольства. Сославшись на то, что давно собиралась купить картину Клее, она хотела прилететь в Цюрих. Однако Филипп объяснил, что у него будет слишком мало времени и много работы.

Гейл во всем винила Алексу. По каким-то непостижимым причинам Филипп все еще не хотел окончательно расстаться с женой, и это больно задевало самолюбие Гейл. Она же не просто повалялась с ним в сене, она — его первая любовь. Однако известный телеведущий вовсе не выглядел потерявшим голову от любви, как в прежние времена начинающий репортер. Может, Гейл зря волнуется, может, просто Филипп стал старше? Нелепо ожидать от зрелого мужчины пылкости благодарного новичка, каким он был когда-то. К тому же Гейл сама его бросила, и нужно время, чтобы восстановить доверие.

И еще одно не давало ей покоя: Алекса не пыталась начать процедуру развода, хотя у нее были все основания. Из этого Гейл делала вывод, что для жены Филиппа их брак еще реальность. А что, если Алекса так затоскует по мужу, что согласится завести ребенка? Как порядочный человек Филипп не сможет ее оставить.

Гейл боялась не только Алексы. Известность Филиппа притягивала к нему множество самых разных женщин, так пламя привлекает мотыльков. Трудно устоять перед популярным телевизионным ведущим, когда он к тому же красив и обаятелен. В сорок лет мужчину вполне может потянуть на двадцатилетних. Гейл прекрасно понимала, что завоевать Филиппа нужно как можно быстрее.

К сожалению, она уже не юная красотка, и ей приходится рассчитывать в основном на сентиментальные воспоминания о первой любви. Чтобы крепче привязать к себе Филиппа, ей очень хотелось поскорее зачать от него ребенка, но сказать ему об этом прямо было бы грубой тактической ошибкой. Беременность стоила бы дороже сотен слов.

Просмотрев еще раз список гостей, Гейл заметила имя Игана Бауэра. Он должен прийти с дамой, но ее имя пока не указано. Будет просто здорово, если его дамой окажется Алекса.

Увидев племянника в палате, Алекса почувствовала, как слабеют колени. От жалости к мальчику у нее на глазах выступили слезы. Брайан казался совсем маленьким; под заплывшим глазом красовался ужасный синяк, здоровым глазом он уставился в пространство.

Алекса осторожно положила руку ему на лоб.

— Брайан, как ты?

Узнав Алексу, мальчик вздохнул вроде бы даже с облегчением.

— Нормально. Где мама? Алекса замялась.

— Видишь ли, она ехала к тебе, но… Мама сломала руку. — На лице мальчика отразился такой страх, что Алекса невольно замолчала.

— Она снова попала в больницу, да?

— Да, Брайан, боюсь, что так. Но ты не волнуйся, она скоро поправится. Я прослежу, чтобы ей был обеспечен самый лучший уход.

Брайан отвел взгляд, было видно, что он изо всех сил крепился, чтобы не расплакаться.

— Я… Мой велосипед пропал, его украли какие-то ребята, — пробормотал он дрожащим голосом.

Алексе хотелось задать ему много вопросов, но она сдержалась: сейчас не время.

— Не переживай, Брайан, я куплю тебе другой.

Она взяла его ладошку. Мальчик не отдернул руку, и Алекса увидела, что из больного глаза все-таки выкатилась слеза. Это подействовало на нее так сильно, что она сама расчувствовалась, но Брайан уже заснул. Алекса все плакала и плакала, не в силах остановиться. Отчасти это были слезы облегчения, ведь все могло обернуться гораздо хуже.

Хорошо, конечно, что Брайана перевели из интенсивной терапии, однако шумная детская палата — не самое подходящее для него место. Алекса осторожно высвободила руку и отправилась на поиски старшей медсестры. После того как были подписаны необходимые бумаги, касающиеся необходимых исследований, Алекса позвонила своему врачу и договорилась, что он заедет осмотреть Брайана.

Теперь нужно навестить Пейдж. Пытаться поймать такси в пятницу вечером да еще и в дождь — занятие почти безнадежное. Добраться до «Бель-Вью» удалось только в седьмом часу вечера.

Это был кошмар. В коридорах толпились растерянные и взволнованные пациенты, дожидающиеся, когда их примут. В этом бедламе на то, чтобы добраться до администрации и разыскать палату Пейдж, потребовалась уйма времени.

Она сидела в кресле, уставившись в пространство, но, увидев Алексу, расплакалась.

— Это я во всем виновата, я одна, — повторяла Пейдж, больше не сердясь на сестру.

Она все говорила и говорила о своей вине: видимо, погибший братик и сын слились в ее замутненном сознании воедино. Алекса обняла сестру, поцеловала в щеку и попыталась успокоить:

— Ты ни в чем не виновата, и никто не виноват, а с Брайаном все будет хорошо.

Пейдж всхлипнула, уткнувшись ей в плечо.

— Я стала такой никчемной! Не знаю, что со мной творится.

Алекса, еле сдерживая слезы, гладила сестру по голове.

— То, что тебе пришлось пережить, любого выбило бы из колеи. Ты потеряла любимого мужа и в самый трудный момент, когда больше всего нуждалась в помощи, оказалась вдали от родных. — Алекса вздохнула, думая, что в какой-то степени тоже лишилась мужа.

— Но я вам не нужна, какой от меня прок? Я — никчемное существо, — причитала Пейдж.

— Вовсе ты не никчемная, просто у тебя сейчас тяжелый период и ты нуждаешься в помощи. Я с тобой, позволь мне тебе помочь… Пейдж, я всегда тебя любила, ты же моя сестра, а Брайан — мой единственный племянник. Я о вас позабочусь, и все будет хорошо.

Пейдж прижалась к сестре. Алекса с трудом оторвала ее от себя, но это было необходимо. Она уладила вопрос с переводом Пейдж в частную лечебницу в Уэстчестере. Нужно было подписать еще несколько бумаг и сделать несколько звонков.

В «Монт-Синай» она вернулась уже поздно вечером. Живот урчанием напомнил о том, что она за весь день почти ничего не съела, и Алекса по дороге купила сандвич и банку колы.

Брайана перевели в отдельную палату, где имелась также дополнительная кровать для нее. Хотя врач и заверил, что у ребенка нет серьезных травм, Алекса собиралась остаться с ним на ночь. Мальчика решили оставить в больнице под наблюдением еще на несколько дней.

Брайан спал. Алекса села на кровать и стала есть бутерброд. Часы показывали десять. Чуть раньше, позвонив Грегу из больницы, Алекса узнала, что презентации всех проектов уже закончены.

— Я говорил с Раймондом ди Лоренцо-Брауном, — сказал Грег, — он, естественно, разочарован, но отнесся к твоей ситуации с сочувствием, пытался уговорить членов жюри проявить гибкость, но те уперлись — и ни в какую. Нас сняли с конкурса.

Ну что ж, значит, так тому и быть! Алекса была раздавлена и совершенно обессилела, но не сомневалась в том, что сделала единственно правильный выбор в сложившихся обстоятельствах. Стоило ей только представить, что Пейдж могла задавить машина, а Брайана могли даже убить, как она готова была благодарить судьбу за то, что все обошлось.

Алекса еще долго смотрела на спящего мальчика и спрашивала себя, как она могла испытывать враждебность к этому ребенку.

Утром племянник выглядел гораздо лучше. Опухоль немного спала, плечо болело меньше. Однако он выглядел таким удрученным и подавленным, что у Алексы защемило сердце.

За завтраком она попыталась осторожно расспросить его:

— Как ты оказался в северной части парка? Свернул не на ту дорожку?

Брайан кивнул.

— Почему ты не вернулся в школу?

Он пожал плечами:

— Просто так. Взял и не вернулся. Занятия почти уже кончились, да и все равно мы бы скоро уехали из Нью-Йорка. А ребята приставали ко мне с вопросами, особенно после того, как вы заявили о моем исчезновении и в школу приходили полицейские.

— Мне жаль, что так вышло, Брайан. Мне и в голову не приходило, что ты можешь быть с матерью, и я очень за тебя волновалась. Произошло недоразумение. Наверное, не очень-то приятно, когда о тебе расспрашивает полиция и ребята в школе начинают подозревать тебя бог знает в чем.

— Да, приятного мало, — пробурчал Брайан.

— Скажи… — неуверенно начала Алекса, решив, что мальчику станет легче, если он поговорит с кем-то о случившемся, — когда на тебя напали эти хулиганы, ты полез в драку?

— Да, можно и так сказать… — ответил Брайан с несчастным видом. — Я не хотел отдавать им велосипед, но они все равно отобрали.

— Сколько их было и какого они возраста?

Услышав, что нападавших было трое и они на несколько лет старше Брайана, Алекса стиснула кулаки. Подонки и трусы! Ее племянник повел себя храбро, хотя, может, и безрассудно.

— Наверное, мне надо было повернуть обратно на Девяносто шестую улицу, — тихо сказал мальчик.

— Брайан, ты не виноват в том, что случилось. Ты имел полное право ехать туда, куда тебе хотелось. Ребята, которые тебя избили и украли велосипед, просто хулиганы. Если хочешь заявить на них, я приведу в больницу полицейского. Ты стал жертвой преступления, полиция для того и существует, чтобы помогать таким, как ты.

Во взгляде Брайана сквозила настороженность.

— А мне вернут велосипед?

Алекса вздохнула:

— Не думаю. Но если расскажешь, что произошло, опишешь приметы нападавших и все такое, может, их арестуют и тогда они не смогут обойтись так же с кем-то другим. А насчет велосипеда не переживай. Как только тебя выпишут из больницы, мы с тобой пойдем и купим новый. Я обещаю.

Брайан заметно оживился и согласился поговорить с полицейским.

Уладив этот вопрос, Алекса позвонила новому врачу Пейдж. Тот сообщил, что больная немного успокоилась, мыслит яснее, но все еще очень переживает, что сын сердится на нее или винит ее в происшедшем.

Алекса пересказала разговор с врачом племяннику.

— Брайан, твоей маме очень плохо, она не может находиться рядом с тобой, но ей станет намного легче, если ты поговоришь с ней по телефону и скажешь, что с тобой все в порядке и ты ее любишь. — Под конец голос Алексы дрогнул.

Брайан пристально посмотрел на нее, потом кивнул.

Алекса вышла из палаты, спрашивая себя, почему она принимает все так близко к сердцу. Не иначе как из-за беременности. Господи, за всеми этими событиями она совсем забыла, что на утро был назначен аборт! Алекса поспешила позвонить врачу и извиниться, но доктор Голд была занята.

«Может, оно и к лучшему, что операцию отложат еще на некоторое время, — подумала Алекса. — Сейчас на мне снова забота о Брайане, нужно думать и о Пейдж, не говоря уж о том, что предстоит вытерпеть в понедельник в офисе».

Одна мысль о том, как рассвирепеет Карл Линдстром и что теперь станет с карьерой, повергала ее в отчаяние. Алекса почти радовалась, что Брайан невольно дал ей повод отсидеться в больнице до конца уик-энда.