Джиллиан рассчитывала, что Камерон будет спать допоздна или сядет у огня, чтобы тепло и время смягчили его боль. Учитывая обстоятельства, она собиралась сделать ему кое-какие поблажки, но только до тех пор, пока не побледнеют самые страшные кровоподтеки.

Вместо этого еще до рассвета она проснулась от негромких шагов – кто-то крался мимо ее двери. По-видимому, Камерон на цыпочках прошел в кухню и с первыми лучами солнца выскользнул из дома через кухонную дверь. Но разве может быть, чтобы он опять ушел? В его-то состоянии!

Джиллиан поспешно скинула с себя ночную рубашку и влезла в ржаво-красное платье. Она уже застегнула почти все пуговицы, когда услышала за домом, в саду, глухой стук, а затем звук входящей в землю лопаты. Вот опять, опять – ритм, в котором работают привычные к земле мужчины: погружение лопаты в землю, металлический стук при разбивании комков и превращении их в мягкую, готовую принять семена почву.

Джиллиан неплохо разбиралась в том, как человеческое тело реагирует на побои – такие, каким Камерон подвергся накануне ночью: каждый наклон, каждый сгиб колена должен был отзываться болью во всем его теле…

Джиллиан открыла ставни. Камерон стоял к ней спиной в сотне ярдов от дома: его темные волосы мерно раскачивались при каждом движении. На нем была рубашка без рукавов, и она заметила, как могучие мышцы напрягаются при каждом погружении лопаты в землю. Джиллиан не в силах была отвести от него взгляд. Она уже оказывалась вблизи от этих мощных плеч, держала в своих руках эти сильные руки, несущие на себе следы драки и жестокости, но не чувствовала ничего, кроме текущих от него к ней потоков силы и доброты.

Камерон работал с неослабевающим напряжением, готовя сад к весне, чтобы тот стал плодороднее и смог обеспечить Джиллиан с отцом, когда их гость уйдет. Он обещал уйти через две с небольшим недели, и отчего-то она ему верила.

– Камерон! – окликнула его Джиллиан. – Камерон! – повторила она и ощутила, как приятно выговаривать, имя, которое женщина могла бы повторять, когда ее душа, охваченная доверием и страстью, ищет смысл в окружающем ее зловещем мире.

Он ее не слышал. Джиллиан прикусила губу, радуясь, что он не заметил ее в тот момент, когда она была особенно уязвима. Ей было страшно сознавать, что она начинает ему доверять. Он предупреждал ее, но, вероятно, имел в виду случайное доверие, а не глубокую веру, которая тонкими нитями опутывала ее сердце. Вместо чувства подчиненности, скованности она ощутила, что ее поддерживают, о ней заботятся. Доверие к Камерону означало, что она сможет жить под защитой этих сильных рук, и не будет нуждаться в иной защите в стенах своего дома для того, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Эта мысль одновременно обрадовала и испугала ее.

Джиллиан приготовила завтрак, но Камерон все еще не вернулся из сада; тогда она разбудила отца и усадила его за стол.

– Где молодой доктор Смит? На вызове? – поинтересовался Уилтон, откусывая печенье.

– Нет, папа, он работает в саду.

– А-а. Наверное, возится в земле. – В ответ на кивок Джиллиан он улыбнулся. – Парню следовало бы заняться земледелием, а не медициной. Никогда не встречал людей, так любящих что-то выращивать.

– Думаю, он этим и занимался до…

– До чего?

– До…

До того как нагрянул к ним и с чувством мести, наполнявшим его сердце, взялся управлять их жизнью во благо восстановления английской монархии. Гонимый потерей настолько тяжелой, что он никогда о ней не говорил, выполняя инструкции, полученные от королевского рыцаря, он улыбался ей с ленивой любезностью придворного, и она… Она была слепа, когда приняла его за обычного разбойника.

– Думаю, до того, как потерял свою землю, – прошептала Джиллиан. – Он однажды говорил о своем младшем брате, которого убили, и о том, как смерть брата заставила его заниматься тем, к чему он не привык. Возможно, что брата Камерона схватили за поддержку Карла Стюарта, а их землю Кромвель конфисковал в наказание.

– Кромвель – в наказание? – озадаченно повторил Уилтон.

– Республиканские войска Кромвеля конфисковывали собственность по всей стране, сгоняли с земли целью семьи, если подозревали хотя бы одного члена семьи в том, что он поддерживает короля Карла. Папа, что, если Камерон оставался нейтральным в этой борьбе, но его брат поддерживал короля, и его схватили? Камерон мог из-за этого пострадать. Если все было именно так, то это многое объясняет.

– Многое объясняет. – Уилтон кивнул, но без особой уверенности. – Джиллиан, ты считаешь, я действительно виноват, что спас молодого Олли Кромвеля во время его первых приступов мочекаменной болезни?

– О нет, папа, в этом вовсе нет твоей вины. Прости, пора позвать Камерона завтракать. Он вчера ночью сильно ушибся, и ему надо поесть, чтобы восстановить силы.

– Посоветуй ему пить побольше воды, – крикнул ей вслед Уилтон. – Таково лекарство монархов!

Джиллиан вбежала в свою комнату и, перегнувшись через подоконник, убедилась, что Камерон все еще работает в саду: рубашка его прилипла к спине, мокрый след, сужаясь, спускался к ремню. Она глубоко вдохнула, собираясь окликнуть его, и тут услышала быстрый топот ног – по подъездной аллее кто-то бежал к дому.

Джиллиан устремилась в гостиную, из которой дорога к дому просматривалась лучше всего, – она всегда так делала, когда приближались посторонние. На сей раз это был всего лишь мальчик: он запыхался, лицо его покраснело так, что сразу стало ясно – подросток бежал всю дорогу от самой деревни.

Сперва Джиллиан решила, что кому-то понадобилась помощь врача, и хотела пойти; навстречу гонцу, однако молчаливый, но знающий свое дело Мартин уже перехватил мальчика: низко наклонившись, он внимательно слушал, что тот говорил. Вскоре Мартин увел мальчика, и тогда Джиллиан бегом вернулась в свою комнату – как раз вовремя, потому что Мартин привел парня туда, где, не обращая ни на что внимания, работал Камерон.

Лишь когда Мартин похлопал его по спине, Камерон воткнул лопату в землю. Мальчик повторил свой рассказ, и Мартин, порывшись у себя в кармане, протянул ему монету, после чего Камерон сделал знак, чтобы он уходил, а сам вернулся к своей работе. По тому, с какой силой вонзалась лопата в землю, можно было понять, что он в отчаянии.

Явно встревоженный, Мартин присел рядом с ним на корточки.

Что-то пошло не так. Джиллиан очень сомневалась, что мальчик являлся тайным шпионом Камерона – судя по его виду и поведению, это был скорый на ногу деревенский паренек, которого послали за доктором. Но тогда почему Мартин так предусмотрительно увел его от дома? И почему Камерон его прогнал?

Мальчик, еле волоча ноги и то и дело оглядываясь, медленно шел по подъездной аллее.

Джиллиан никогда не выходила из дому, не потратив сначала некоторое время на то, чтобы подавить внутренний голос, уговаривающий ее остаться дома; она всегда делала не меньше десятка глубоких вдохов, чтобы набраться мужества, читала себе короткую нотацию о том, как глупо взрослой женщине бояться, но сейчас у нее на все это не было времени. Подняв юбки до колен, она помчалась через весь дом мимо изумленного отца на улицу, срезая путь между деревьями, чтобы выйти на подъездную аллею перед мальчиком.

Пока она бежала, ее инстинкт самосохранения пронзительно вопил от страха и умолял вернуться домой. Сердце колотилось все сильнее и сильнее. Джиллиан всхлипывала, пытаясь восстановить дыхание и оплакивая потерю только что обретенного доверия.

– Мисс Боуэн! – отчаянно завопил подросток, как только она появилась перед ним из-за деревьев; в глазах его засветилось такое облегчение, что стало понятно: она была права. Он действительно приходил за ее отцом, и это немного ослабило пульсирующую в ней тревогу. – О, пожалуйста, мисс, вы и доктор должны приехать. Там возле «Лозы и колоса» лежит мертвец – кто-то избил его до смерти.

Выбежав из-за поворота аллеи, Камерон увидел Джиллиан, стоящую на коленях и прижимающую мальчика к груди: услышав хруст веток у него под сапогами, оба они повернули головы в его сторону. В глазах Джиллиан блестели слезы.

– Я велел тебе идти домой, – прорычал он. Паренек начал вырываться, но Джиллиан крепко держала его.

– Прикажите Мартину запрягать Куинни, – сказала она. – Нам с отцом надо срочно ехать в деревню.

– Нет! – Заметив, что она не намерена подчиняться ему, Камерон сжал челюсти. – Вы останетесь здесь.

– Мальчик пришел за нами.

– Да, и он сказал, что тот человек мертв. Нет никакой необходимости отрывать вашего отца от дел ради мертвеца.

– А если он не умер?

– О, он умер, мисс, – снова заплакал мальчик. – Кто-то со здоровенными кулаками разбил ему лицо и…

– Довольно! – заорал Камерон.

Пискнув от страха, мальчик рванулся и пустился бежать по дорожке в сторону деревни.

Джиллиан села на пятки. Она переводила взгляд со шрама над глазом Камерона на шишку на скуле, с нее – на ободранные, покалеченные кулаки. У нее были все основания думать, что ее странный гость имеет прямое отношение к мертвецу, лежащему у деревенского постоялого двора…

Камерона пронзила душевная боль при мысли о том, насколько слаба ее вера в него.

– Вспомните, что уже сказано вам вчера: я никого не убивал. – Резкость, с какой он заявил это, лишь подтверждала главную догадку: она в него не верит!

Никто никогда в него не верил. Отец презирал Камерона за то, что он землю любил больше, чем битву; брат высмеивал за то, что он придерживается осторожного нейтралитета, за неистовое желание спасти Бенингтон-Мэнор и сохранить его для семьи на века.

И вот теперь Джиллиан показала, что также не верит в него. Почему-то перенести этот удар ему было тяжелее всего.

– Вы ничего не выиграете, удерживая нас здесь, зато рискуете все потерять! – Голос Джиллиан звучал ровно, без всякого намека на то, приняла ли она утверждение его о невиновности. – Если мы с отцом не поедем в Брамбер, после того как мальчик всю дорогу бежал, чтобы позвать нас, крестьяне будут удивлены и недовольны. Им будет непонятно, почему доктор Боуэн и его новый ученик не откликнулись на их просьбу о помощи. В результате вы сведете на нет тот успех, которого у них добились.

Она привела спокойные, разумные доводы в поддержку своему желанию ехать в деревню, и ему нечего было возразить.

– Часто в деревне умирают мужчины?

– Нет.

– Чутье подсказывает мне, что здесь что-то нечисто. Это похоже на ловушку: кто-то, кто знает о вчерашней драке, пытается впутать меня в то, чего я не делал.

Пока Джиллиан ожидала ответа, Камерон внимательно прислушивался к себе. Он ошибался, когда думал, что, наказывая себя тяжелой работой, полностью избавится от желания, охватившего его прошлой ночью. Ему хотелось от Джиллиан больше, чем прикосновений врача, обследующего пациента. Грязный, пропитанный потом, с кулаками, бугрящимися болезненными шишками, он все равно хотел притянуть ее к себе, обнять и поцелуями стереть ее сомнения и страхи. Ему хотелось, чтобы в Англии все стало как прежде и он смог уверенно ввести ее по широким ступеням Бенингтон-Мэнора, показать ей свои плодородные поля, фруктовые деревья и ухоженный скот. Ему до боли хотелось показать ей то, что он так упорно пытался спасти, и поделиться с ней своими мечтами о детях, рассказать о том, что казалось ему гораздо более важным, чем звание рыцаря и сомнительная привилегия обращения «сэр».

– Когда вы нагрянули к нам, то знали, что нас часто вызывают, и мы вынуждены покидать это убежище. – Джиллиан находилась в блаженном неведении относительно того, что творилось у него в душе. – Вы заявили, что вам нужна наша свобода передвижения. Так рот, это плата за свободу.

– Может быть, слишком высокая плата. Она недоверчиво посмотрела на него.

– Если меня каким-то образом свяжут со смертью этого человека, вы с отцом попадете под подозрение…

– Вы с самого начала говорили, что легко нами пожертвуете, – прошептала Джиллиан.

– Верно. Я прекрасно знал, какой опасности вас подвергаю. Это казалось не важным… тогда.

Ее глаза наполнились слезами.

– А теперь это для вас важно? Как я могу вам верить? Как я вообще могу вам когда-либо поверить?

Камерон схватил ее за плечи, не обращая внимания на то, что прилипшая к его пальцам земля может испачкать ей платье.

– Все, что у меня осталось на этом свете, Джиллиан, – это мое слово. Сейчас я даю его вам. Я клянусь, что не имею никакого отношения к мертвецу в деревне. Клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы ни вы, ни ваш отец не пострадали из-за того, что помогаете мне. Скажите, что вы мне верите…

Однако ответить ей он не дал, а внезапно наклонился и приник губами к ее губам. Джиллиан была соленая от слез, и когда она обмякла в его объятиях и издала низкий горловой звук, ему понадобилась каждая унция самоконтроля, чтобы только целовать ее, а не раздавить в объятиях, не положить на землю и не укрыться в ее сладком приюте.

Внезапно она высвободилась, отступила на шаг назад, прижала руку к губам и так стояла, уставившись на него.

– Джиллиан, я… – Он закрыл глаза: нахлынувшая волна усталости достигла каждой больной косточки тела. – Простите. – Он махнул рукой, указывая на все и ни на что конкретно: наполовину вскопанный сад, на пустую аллею, по которой убежал мальчик, на ее губы, вспухшие от его поцелуя.

– Нам надо ехать в деревню, – напомнила она.

Он кивнул.

– Если кто-нибудь спросит, я скажу, что вы всю ночь играли в шахматы с моим отцом.

– Вы сделаете это ради меня? – От забившейся в сердце надежды он охрип.

– Не ради вас. – Она глянула в сторону дома. – Ради отца.

Она будет защищать его с яростью львицы, но не потому, что доверяет, а потому, что он зажег огонек жизни в ее отце. Теперь это было самое важное.

Возле канавы стояло несколько крестьян, и было понятно, что именно здесь нуждались в докторе. Джиллиан сжала руку отца. Два мальчика, которые наткнулись на труп, собирая щепки для растопки, сейчас стояли, раздуваясь от важности, глаза у них блестели от возбуждения, а губы были плотно сжаты, чтобы сдержать улыбку в такой неподходящий момент.

– Доктор приехал! – крикнул кто-то, и толпа сразу расступилась, чтобы дать им подойти поближе, туда, где стояла миссис Хокинг. Она улыбнулась, протянула руку и ободряюще сжала плечо Джиллиан. Какая-то женщина улыбнулась Камерону. Арендатор, который однажды приглашал Джиллиан покататься – то ли Хаскер, то ли Баскер, – выглядит так, как будто тоже всю ночь дрался на кулаках. Может быть, из-за стремления Джиллиан найти подозреваемого помимо Камерона, ей померещилось самодовольство во взгляде арендатора, в его распухших губах; он, казалось, улыбался с истеричным злорадством, чего вряд ли следовало ожидать от человека, которого совсем недавно побили.

Джиллиан почувствовала, как что-то коснулось ее локтя, а затем ее охватило основательное, успокаивающее ощущение руки Камерона, придавшее ей сил, когда они приблизились к канаве. К тому же его пожатие каким-то образом облегчило продвижение через плотную толпу.

Джиллиан не хотелось верить. Всю дорогу, пока они ехали в деревню, она боролась с собственным сердцем. Он сказал «поверьте мне», перед тем как ее поцеловать… И едва она начала вспоминать тот поцелуй, все веские доводы против доверия ему разлетелись, как ласточки от зимних холодов.

– Не надо смотреть на него, Джиллиан. – Камерон сказал это тихо, только для нее, но она не обратила внимания на его слова, высвободила руку, подошла к отцу и встала вплотную к нему, дожидаясь, пока крестьяне перевернут труп.

Сначала она увидела только черные синяки вокруг глаз, сломанный нос – и это перенесло ее на двадцать лет назад. В ушах опять звенел мамин крик: «Беги, Джилли, беги домой!»

Она задрожала, и Камерон едва успел поддержать ее. Сильной рукой он обхватил Джиллиан за талию и притянул к себе. Старые демоны отступили от притока сил, который давало ей его прикосновение.

Джиллиан поморгала, и зрение ее прояснилось. Лицо в канаве не было лицом ее мамы… Она прижала руку к губам, чтобы не вскрикнуть, когда узнала покойника.

Роберт Линдсей, помощник Камерона. Человек лорда Харрингтона, источник новостей от короля. Разумеется, Камерон не мог быть причастен к смерти посредника, который играл такую важную роль в его плане. Он умолял ее поверить ему, клялся, что не имеет отношения к этому убийству, а она сомневалась.

– Здорово же его избили, – удивился какой-то крестьянин.

Джиллиан изучала распухшие черты лица с беспристрастностью врача. Некоторые вздутия появились оттого, что труп целый день пролежал на улице, но другие явно возникли в результате ударов тяжелым кулаком. На кулаках Роберта также были следы, говорящие о том, что он пытался защищаться.

Окровавленное лицо Камерона, ободранные кулаки Камерона, лицо Камерона, склонившееся над ее лицом, губы Камерона, ищущие ее губы…

Стало холодно, но не настолько, чтобы ослабить запах опавших листьев, которые топтали крестьяне, и другой, приторный, запах, заглушающий все остальные…

Ленивые мухи жужжали над головой мертвеца.

– Папа, для этого человека уже ничего нельзя сделать? – отчего-то спросила она.

– Для этого человека уже ничего нельзя сделать, – как эхо, повторил доктор Боуэн и отошел от канавы, печально качая головой.

Его заявление прозвучало в тот момент, когда послышался стук копыт, возвещающий прибытие всадника. Фрейли. Имя пробежало по толпе приглушенным шелестящим шепотом.

Констебль ехал в сопровождении республиканских солдат. Он направил коня к краю канавы и несколько минут сидел, глядя на труп Роберта Линдсея. Затем движением подбородка он приказал двоим из своих людей спуститься в яму и заняться телом.

Когда тело подняли на дорогу, один из людей констебля взял труп за ноги, другой ухватил его под мышки. Некоторые крестьяне начали осторожно покидать толпу, но Фрейли остановил их:

– Ни один из вас не уйдет отсюда, пока я не узнаю имя покойника.

Ему никто не ответил. Упрямая и угрюмая толпа с ненавистью смотрела на Фрейли.

– Ну, живей, – поторопил он с деланной веселостью, – должен же среди вас быть хотя бы один человек, который хочет сегодня заслужить благосклонность лорда-протектора. Представьте себе, как благодарен будет лорд Кромвель, когда услышит, что этот человек был сторонником роялистов и его изменнический заговор провалился.

– В нашей деревне нет роялистов, констебль Фрейли, – сказал какой-то старик голосом, дрожащим скорее от страха, чем от старости. – Мы видели, как этот парень что-то высматривал здесь, но никто из нас его не знает: он никогда ни с кем не разговаривал.

Камерон поймал брошенный на него украдкой взгляд сторожа конюшен: тот, очевидно, знал, что старик отклонялся от истины. Всего пару дней назад люди видели, как покойник разговаривал с Камероном Смитом, и тем не менее никто его не выдал. Его сердце замерло, потрясенное непривычной добротой. Эти люди защищали его, а почему они это делали – то ли из преданности доктору Боуэну, то ли из ненависти к режиму Кромвеля, – не имело значения.

Фрейли медленно объехал толпу, и крестьяне инстинктивно сбились потеснее, как это сделали бы овцы. Камерону это было неприятно, но он знал, что, не подчинившись движению толпы, ничего не добьется, а лишь только привлечет к себе внимание.

Он долго не брился, чтобы замаскировать свое побитое лицо, и щетина, которая каждое утро доставляла ему столько мучений, покрыла его кожу от скул до горла, пряча шишку на челюсти. Шляпа его была низко надвинута на лоб, а воротник высоко поднят. Камерон натянул перчатки на свои распухшие руки, которые накануне ночью Джиллиан держала в своих руках, облегчая его боль. Он благословлял ее ловкие прикосновения, которыми она наносила на раны мазь, потому что порез над глазом не очень распух. Перед тем как выйти из дому, Камерон несколько минут рассматривал себя в зеркале и убедился, что выглядит не хуже любого мужчины, который упал по дороге домой, осушив пару лишних кружек эля.

И все же, едва цепкие глаза Фрейли заметили его, констебль насторожился, как хорошая охотничья собака, выследившая добычу.

– Эй, ты! Я не помню, чтобы видел тебя раньше в этой деревне. Подойди сюда!

Камерон коротко кивнул и вышел вперед. Сердце его колотилось так, как будто он несколько часов напряженно копал землю. Сейчас его плану предстояло пройти первую проверку, а для этого ему следует казаться спокойным и равнодушным.

– Это новый ученик доктора. – Старик, который говорил раньше, явно хотел заслужить благосклонность Фрейли.

– Я буду сам судить, кто он такой. – Сделав это высокомерное заявление, Фрейли наклонился и сдернул с головы Камерона шляпу. – Назови свое имя и объясни, чем занимаешься в моем городе.

– Камерон Смит, ученик доктора Боуэна.

– А я что говорил! – засуетился старик.

Фрейли смерил его уничтожающим взглядом, затем стал внимательно рассматривать Камерона, оглядывая его с головы до ног.

– Камерон Смит. Инициалы К и С. Те же инициалы, что и у этого удравшего шакала Карла Стюарта.

Толпа за спиной Камерона притихла, и он выругался про себя, потому что никогда не думал об этой стороне своего вымышленного имени. Хотя… Нельзя ли попробовать извлечь из этого пользу?

– Эти инициалы и мое телосложение недавно причинили мне большие неприятности, констебль. К счастью для меня, все знают, что у Карла Стюарта отталкивающее лицо, а у меня – нет, иначе меня уже арестовали бы вместо него.

Фрейли прищурился, и Камерону показалось, что он собирается отдать приказ об аресте.

– Не правда ли, папа, этот человек ничуть не похож на короля? – Джиллиан подошла к Камерону и встала с ним рядом. Его поразило ощущение духовной близости, которое неожиданно объединило их в противостоянии констеблю.

– Ты имеешь в виду молодого доктора Смита? Ну разумеется, он ничуть не похож на Карла Стюарта. – Уилтон Боуэн похлопал Камерона по плечу.

Фрейли выставил вперед подбородок.

– Мисс Боуэн! Вы ничего не говорили о каком-то новом докторе, когда мы встретились ночью на дороге.

– Это только потому, что тогда он еще не приехал, – учтиво ответила Джиллиан.

Камерон замер от восторга. Интересно, понимает ли она, насколько велика опасность?

Фрейли нахмурился.

– Я вас специально предупреждал, мисс, если заметите чужих…

– Но мистер Камерон не чужой! – Глаза Джиллиан расширились от притворного удивления. – Мой отец подтвердит вам, что мы были знакомы с ним еще в Лондоне.

– Да, были знакомы еще в Лондоне, – повторил доктор Боуэн.

– Ваш покорный слуга. – Камерон протянул Фрейли затянутую в перчатку руку. Констебль долго с подозрением всматривался в его лицо, потом надвинул ему на голову шляпу и… пожал протянутую руку.

– Советую вам подстричься. – Он с силой сжал раненую руку Камерона. – Длинные волосы придают вам дополнительное сходство со Стюартом, и вас опять могут по ошибке принять за него.

От боли Камерон издал неопределенный звук и крепко стиснул зубы.

– Ему нельзя стричься! – Джиллиан, кажется, собралась защитить волосы Камерона от цирюльника Фрейли. – Для пациента безопаснее, если доктор во время работы будет завязывать волосы сзади.

Высвобождая руку, Камерон напрягся, придумывая, что бы такое сказать, чтобы подтвердить свое ученичество у доктора. Сердце его опять бешено колотилось, но теперь уже подругой причине: он сознавал, что выступление Джиллиан в его защиту выглядело гораздо активнее, чем можно было ожидать от подневольной заложницы.

– Хорошо, что лорд Кромвель осуждает употребление портвейна, не правда ли, констебль?

– Что? – Сказанное скорее привело Фрейли в замешательство, чем произвело на него благоприятное впечатление, но смущение констебля тоже было Камерону на руку.

– Портвейн и подагра. Видите ли, между ними есть медицинская связь.

Фрейли недоверчиво хмыкнул, а затем коротко приказал:

– Отнесите покойника на кладбище! – Он повернулся к Джиллиан: – Ваш покорный слуга, мисс!

Констебль пришпорил коня, и многие в толпе облегченно вздохнули, как будто до этого все они, как и Камерон, стояли затаив дыхание.

На Камерона нахлынула буря чувств. Облегчение – поскольку он успешно прошел испытание у приспешников Кромвеля. Удовлетворение – оттого что его план удался и крестьяне его приняли. Удивление – Джиллиан имела возможность его выдать, но не только не выдала, а еще и упрочила его прикрытие.

Однако эти чувства были мелочью по сравнению с той досадой, которая не давала покоя его душе. Джиллиан поверила в него настолько, что сама глубоко втянулась в заговор. Час назад, когда он просил ее доверять ему, обещание Джиллиан необычайно подняло бы Камерону настроение, а сейчас… Сейчас было слишком поздно. Он упрекал себя в том, что, наконец получив желаемое, готов втоптать этот дар в грязь и уничтожить то, чего так страстно желал. А если прибавить к этому то, что человек, который знал его и помогал ему, убит и брошен в канаву…

На Камерона как будто вылили ведро ледяной воды, вернув его к действительности из заблуждения, в которое он сам себя ввел. Он забыл свой собственный совет, данный Джиллиан: не преуменьшать угрожающую ей по его вине опасность. Его потрясла мысль, что в случае чего он не сможет защитить Джиллиан. Не стоит забывать, что со всех сторон его окружают враги.

Он заметил прячущегося в толпе Баско, чья ненависть к Камерону вполне могла поколебать его преданность делу роялистов. Фрейли казался крайне довольным собой, когда разглагольствовал о роялистских заговорах: следовательно, он явно знал больше, чем сказал. Любой из них мог убить Роберта Линдсея, чтобы вытащить Камерона из укрытия и свести на нет усилия по переправке короля Карла во Францию.

И еще Камерон понимал, что следующий удар будет нанесен точнее.

Джиллиан стояла, сложив руки, как в молитве, ее прекрасные глаза сияли, в них читалась радость, смешанная с тревогой. Накануне ночью она немного рассказала ему о смерти своей матери и призналась в своем убеждении, что привязанность к другому человеку может уничтожить и ее тоже. Джиллиан Боуэн, закрывшая свое сердце от любви, уверенная, что в любви нет никакого смысла, поскольку смерть все унесет, уже готова отказаться от этих убеждений. Ей только необходимо увидеть, что он может предложить взамен.

Но ему нечего было ей предложить. Смерть Роберта Линдсея доказала, что даже слово Камерона теперь ничего не стоило. Чтобы спасти Джиллиан, он должен отвергнуть ее любовь и ее доверие. Он должен разбить ей сердце.