Свет, льющийся в окно, из золотисто-желтого превратился в серый, и Камерон уже едва различал тонкие линии на карте, которые обозначали дороги и тропинки. Глаза его слипались от усталости. Он наклонился ниже и, прищурясь, вглядывался в карту, но вынужден был признать, что, просидев за ее изучением несколько часов, все еще не нашел чудесный путь, который привел бы Карла Стюарта к спасению.

Откинувшись назад, он прислонился к стене и вздохнул. Ну что ж, теперь это забота Баско. Может быть, арендатор лучше знает округу, а может быть, пришел еще какой-нибудь аристократ, чтобы занять место, освобожденное лордом Харрингтоном.

А еще, может быть, у коров вырастут крылья или Джиллиан Боуэн вдруг появится в этой комнате и попросит Камерона заняться с ней любовью, перед тем как насовсем уйти.

Он подавил горькую усмешку и чуть не выкрикнул, когда дверь действительно отворилась, и на пороге остановилась Джиллиан.

Ему всегда казалось что он запомнит ее стоящей, – она часто, находясь в доме, смотрела наружу из окна или с порога двери. Камерон никогда не видел, чтобы Джиллиан вышла на крыльцо узнать, какая погода стоит на дворе, или выбежала в сад сорвать несколько цветков для бесчисленных ваз и вазочек, стоявших на столах.

– Что я должна говорить отцу, когда вы не вернетесь со мной домой? – спросила Джиллиан. – И людям в деревне, если они о вас спросят? Вы со своими планами хотя бы раз подумали, о том, что мы…

Ее голос замер, когда она увидела разложенные повсюду карты. Пометки, сделанные его четким, твердым почерком, стрелки, указывающие возможные пути бегства. Еще больше стрелок и пунктирных линий, обозначающих невозможные пути бегства.

– Карты были здесь все это время?

Камерон кивнул.

– Если бы Фрейли решил обыскать ваш дом и нашел их, вас с отцом обвинили бы в монархическом заговоре и осудили как предателей.

Джиллиан побледнела, но не произнесла ни слова – она лишь молча наблюдала, как он складывает карты в сумку. Теперь она должна понять, что он не преувеличивал опасность, которой подвергал ее и Уилтона, находясь в их доме. У него даже возникла надежда, что благодаря этому пониманию она когда-нибудь простит его. Жаль только, что он об этом никогда не узнает.

– Так как я должна объяснить ваше внезапное исчезновение? – спросила она через некоторое время.

Камерон долго и напряженно придумывал объяснение, которое она могла бы использовать, и молился, чтобы она приняла то, что он выбрал.

– Скажите, что я сбежал.

– Сбежал?

– Ученики иногда сбегают.

– Все осуждают учеников, которые уходят от своих учителей. Я могу сказать, что у вас что-то случилось дома, и вы вынуждены были срочно уехать.

– У меня нет дома. – Камерон ощутил, как у него перехватило горло при мысли, что она ищет оправдание, которое показало бы его с хорошей, а не с плохой стороны. – Говорите всем, что я сбежал, – повторил он. – Я сделал это в страшной спешке, ничего не сказав вашему отцу. Вот записка для вас, чтобы вы могли показать ее тому, кто спросит. Я очень тщательно выбирал слова. – Он достал из кармана клочок бумаги, оторванный от края карты.

Ему легче было бы отдать ей записку, чтобы она прочла ее сама, но Камерон знал, что не сможет так поступить, потому что это было бы трусостью. Он не должен убегать или уклоняться от гнева, который она с полным правом обрушит на его голову.

«После вчерашней ночи я не могу смотреть в глаза доктору Боуэну, как и уладить все надлежащим образом. Прости меня, Джиллиан. Искренне твой Камерон Смит».

Закончив читать, Камерон с трудом подавил тяжелый вздох.

– Так вы извиняетесь передо мной? – Джиллиан взяла у него записку и склонилась над ней. Смотреть на то, как на ее лице недоумение сменялось попыткой понять, почему он выбрал именно эти слова, оказалось еще тяжелее, чем он ожидал. Когда она сообразила, в чем дело, то была в ужасе. – Тот, кто это прочтет, подумает…

– Подумает, что я воспользовался доверчивостью наивной женщины и сбежал, пока ваш отец не призвал меня к ответу за то, что я обесчестил его дочь, а вы не предъявили мне невыполнимые требования. Нет на свете такого мужчины, который, прочитав это, стал бы задавать вопросы вашему отцу.

Чтобы удержать равновесие, Джиллиан вцепилась рукой в дверной косяк. Камерону потребовались все силы, чтобы остаться сидеть – ему захотелось вскочить, сжать Джиллиан в объятиях, сказать ей, что по своей воле он ни за что не подверг бы ее такому унижению…

– Я этого не сделаю, – сказала она.

– Подумайте хорошенько. Вы придете к тому же выводу, что и я. Однажды о моем участии в заговоре станет известно, и тогда вы тоже окажетесь под подозрением. Но никто не сможет вас обвинить, если вы будете выглядеть невинной жертвой, попавшей в сети опытного соблазнителя.

– И это все, что у вас было? – прошептала она почти неслышно и положила руку на мешок, в который он убрал свой карты. – Планы, планы и опять планы, а сверху еще планы, на случай непредвиденных обстоятельств. В этих листках написано, что меня надо соблазнить, чтобы я стала сотрудничать?

Камерон не мог солгать, сказав: «Да, тот поцелуй и боль, которая разрывает меня сейчас, фальшивы, это все было притворством».

Он часто шел на сделки с совестью, но выставлять на посмешище закравшуюся в его душу любовь не хотел.

– Вы умная женщина, Джиллиан. Что вы сами думаете об этом?

Умная, но до боли не уверенная в своей силе и красоте. Он смотрел, как слезы наворачиваются ей на глаза, и восхищался силой воли, которая не позволила пролиться ни единой слезинке.

– Я вам этого никогда не прощу, – выдохнула она.

– Конечно, нет. Ваша репутация будет…

Нетерпеливым движением руки Джиллиан заставила его замолчать.

– Вам удалось убедить меня, что мой ум кому-то нужен, а на самом деде вы считали меня не более чем слабоумной. Хуже всего то, что своим поведением я подтверждала это мнение: вам стоило только воззвать к моему уму, чтобы заполучить меня в сообщники.

Она ошеломила его – он не мог произнести ни слова. Камерон никогда не думал, что его бегство станет причиной еще большей неуверенности Джиллиан в своих силах. Он действительно нанес ей огромный вред.

Едва Джиллиан вышла из комнаты, как он поспешно схватил свой мешок. Протестующе зашелестели карты, заметки – единственные оставшиеся свидетельства одержимости, которая только что исчезла, как вампиры исчезают на рассвете. Его переполняло отвращение к тому, во что он позволил превратить свою жизнь, и к тому, как испортил жизнь другим. В своей жизни он сделал много такого, о чем не стал бы рассказывать с гордостью, но никогда еще ему не было так стыдно.

Джиллиан говорила себе, что она осилит эту последнюю поездку с Камероном Смитом, и спокойно глядя, как он выскальзывает из фургона, будет радоваться, что наконец избавилась от него.

Она сможет это выдержать. Сможет.

Она хотела попросить отца, чтобы он сопровождал их, но старый доктор был очарован планом розария, сделанным Камероном с помощью ниток и планок с зарубками. Камерон также прошелся по запасам трав, сделанным Джиллиан, и раздобыл для ее отца разноцветные розовые лепестки. Лепестки помещались в клетки, образованные нитками, каждый лепесток представлял какой-то сорт роз. Уилтон Боуэн, уважаемый доктор хирургии, известный член королевской корпорации врачей, сидел перед камином и менял сухие розовые лепестки от квадратика к квадратику, планируя розарий, посадить который он весной, возможно, забудет.

А вот сама весна, конечно, наступит независимо от того, насколько темной и холодной окажется зима без Камерона.

– Вы готовы? – спросил Камерон. – Лошадь запряжена.

Джиллиан, кивнув, смотрела, как он запихивает мешочек за пояс и складывает плащ в небольшой узел с одеждой и бритвенными принадлежностями. Как только черный сверток оказался у него под мышкой, в ее доме не осталось ничего, напоминающего о том, что Камерон Смит жил здесь. Ей было больно видеть, насколько малый след он оставил. Дерево, штукатурка на стенах, мебель – ничто не сохранило отпечатка его присутствия. Джиллиан полагала, что сама она внешне тоже не изменилась; зато в душе у нее все встало с ног на голову. Она была в смятении. Ее настолько расстроил предстоящий уход Камерона, что она даже забыла подготовиться к выходу из дома. Ей нужно было немного времени для того, чтобы собраться с духом.

– Вы ничего не скажете моему отцу?

На скулах Камерона заходили желваки, и Джиллиан с болезненным удовольствием поняла: ему труднее расстаться с ее отцом, чем попрощаться с ней.

– Я не смогу все объяснить как надо…

– Я тоже, – возразила она.

– Но вы останетесь с ним, и ему будет легче. А с вами останется он. – Камерон с симпатией взглянул на доктора Боуэна. – Я полагаю, он очень скоро обо мне забудет.

Джиллиан почувствовала необъяснимую печаль. Он завидовал ее отношениям с отцом! Несмотря на то, что от врача и ученого, каким когда-то был Уилтон Боуэн, почти ничего не осталось, Камерон разглядел в нем человека и даже, может быть, немного полюбил его.

Пока она забиралась в фургон, Камерон стоял сзади, как делал постоянно, после того как она высмеяла его за попытку приучить ее к обходительности, от которой потом придется долго отвыкать. Джиллиан считала, что только она сама виновата в изматывающем ее чувстве сожаления. В этот раз ей так хотелось, чтобы он поднял ее и посадил на скамью, и она ощущала при этом его упругую силу и крепкие руки у себя на талии.

– Разве Мартин не поедет с вами? – удивленно спросила она.

– Нет, он пока останется.

– Следить за тем, чтобы я не передумала и не донесла властям?

– Нет, Джиллиан. Чтобы было кому помочь вам в случае неприятностей. – Камерон легко забрался в фургон и сел подальше от Джиллиан, чтобы не касаться ее.

Вожжи в ее руках вдруг стали скользкими – ладони вспотели, как это бывало, когда Джиллиан слишком надолго уезжала из дома.

– Но, Куинни, – крикнула она и хлопнула вожжами по спине лошади. Куинни натянула постромки, а Джиллиан потихоньку вытерла руки о край юбки.

Сумерки сгущались. Мягкий свет лампы, льющийся из окон дома, растаял позади них. Влажный воздух обещал вскоре превратиться в туман, и стук копыт Куинни по утрамбованной земле из-за густоты воздуха казался слишком громким.

Джиллиан чувствовала, что все было как в ту первую ночь, когда Камерон внезапно появился из темноты и навсегда изменил ее жизнь – слишком тяжелый воздух, слишком неподвижные деревья. Тишина, глубокая настолько, что стук сердца, казалось, вот-вот перекроет оглушительное цоканье копыт Куинни.

– Что-то не так, – внезапно сказала Джиллиан. – Похоже, за нами следят.

Камерон не стал насмехаться над ее страхами, и она ощутила горделивый трепет оттого, что он оценил ее интуицию. И тут же опять разозлилась на себя: что толку радоваться крохам, которые он ей бросил, уезжая из её жизни!

– Расставание, – наконец сказал Камерон. – Вот что увеличивает напряжение.

Она это прекрасно понимала. В ней все кипело от желания протестовать против того, чтобы эти неприятные минуты стали их последними совместными моментами. Она хотела выкрикнуть, что у нее набралось слишком мало воспоминаний о нем и их не хватит на оставшуюся жизнь. Однако это напряжение не имело никакого отношения к опасности, которую Джиллиан чувствовала так же явственно, как видела поднимающиеся от земли клубы тумана.

– Для скрывающегося мятежника у вас слишком слабая интуиция! В ту ночь, когда вы… когда вы пришли, я знала, чувствовала, что в темноте есть какая-то угрожающая мне опасность. Сейчас у меня точно такое же чувство.

– Не волнуйтесь, я с вами, Джиллиан.

– Ненадолго.

– Да. Ненадолго.

Джиллиан раздражал звук собственного хриплого дыхания, она не хотела его слышать, потому что ей важно было сосредоточиться на голосе Камерона, произносящем обращенные к ней слова прощания. Возможно, она сможет вспомнить его звучание, если попытается. Мамин голос она не помнила, только слышала обрывки колыбельной в хороших снах и те страдальческие крики. «Беги, Джилли, беги домой!»

Голос Камерона тоже скоро скроется в пустоте ее прошлого…

– Вы еще найдете свое счастье, Джиллиан, – сказал он.

– Конечно, а как же! Я буду петь, танцевать и веселиться, и люди будут удивляться, как мне удавалось так долго притворяться скромницей…

Камерон рассмеялся, тихо, совсем не обидно.

– На это стоило бы посмотреть.

«Ты мог бы это увидеть, если бы захотел. Ради тебя я бы ожила».

– Надеюсь, вы тоже найдете то, что ищете, – сказала она.

– О, я нашел это, Джиллиан. Я уже почти держал счастье в руках, но вынужден был расстаться с ним, чтобы ненароком не уничтожить.

Сердце Джиллиан подпрыгнуло от восторга. Он говорил о ней, о них. Она это знала. Она это чувствовала.

Между тем Камерон смотрел прямо перед собой, как будто вид, открывающийся между ушами Куинни, был самым увлекательным из всего когда-либо являвшегося его глазам.

Джиллиан решительно взяла себя в руки. Она справится с этим. Меньше чем через час Камерон навсегда покинет фургон и ее жизнь. Все эти предчувствия несчастья, душераздирающее желание находить скрытый смысл в совсем простых и невинных словах происходили исключительно из-за напряженности обстановки.

Она слушала цокот копыт Куинни, стараясь не замечать расстояние, оставшееся позади фургона, не замечать сияния звезд, потому что когда они становились хоть самую малость ярче, это означало, что последний час, который она проведет с Камероном, подходит к концу.

Тем не менее, несмотря на ее ухищрения не следить ни за временем, ни за расстоянием, лес стал прозрачным, возвещая о приближении знакомых валунов. Через несколько минут Камерон уйдет.

Приближаясь к нагромождению огромных камней, Куинни замедлила шаг. Джиллиан чувствовала, что Камерон тоже взволнован. Осталось одно мгновение, и он навсегда исчезнет из ее жизни.

– Вы мне не скажете ваше настоящее имя? – шепотом спросила она.

Камерон посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом, и Джиллиан готова была поклясться, что он протянул руку, чтобы дотронуться до ее лица.

– Нет, не могу. Прощайте. Мартин пробудет с вами столько, сколько вы захотите.

И он ушел. Слегка щелкнула захлопнувшаяся за ним дверца фургона, и глухо стукнули о дорогу сапоги…

Она не хотела смотреть и все же выворачивалась на своем сиденье и вытягивала шею, чтобы бросить последний взгляд поверх высоких стенок экипажа. Тогда она заметила его. Он был высок и грациозен в движении, и Джиллиан не могла отвести от него взгляд, пока Камерон не скрылся за валунами.

Джиллиан попыталась убедить себя, что сейчас он, по крайней мере, в безопасности. Она закрыла глаза, стараясь сохранить его образ в памяти. Ей уже никогда больше не увидеть его во плоти.

Охватившая ее мука была невыносима. Казалось, такая боль должна была уничтожить беспокоящее чувство опасности, которое действовало ей на нервы. И все же…

Камерон стоял в тени валунов гораздо дольше, чем следовало, и ждал, пока экипаж не исчезнет из виду. Только после этого он отошел от камня. Итак, она уехала.

Но едва он вышел на поляну за валунами, как услышал фырканье лошади и звяканье сбруи. Кто-то ехал верхом между деревьями, не беспокоясь, что его заметят. Вряд ли это кто-то из заговорщиков – те были осторожнее.

Камерон застыл на месте, понимая, что лишился укрывающей тени валунов. Он проклинал луну, серп которой каждую ночь становился все шире и уже дошел почти до половины, сияя в ночи. Свет заливал всю округу, и его было видно настолько ясно, как будто он шагнул к виселице перед многотысячной толпой. И тут всадник заметил его:

– Эй, ты! Стой!

Камерон напрягся. Он мог побежать, но догнать его верхом на лошади ничего не стоило. Он мог попытаться что-нибудь соврать, но если преследователь его узнает, то в дело будет втянута Джиллиан. Проклятие!

Он опять спрятался за валуном. Ему дико захотелось держать сейчас в руках свой маленький итальянский мушкет, который у него когда-то был, но Камерон отдал его Риордану, когда тот ушел вместе с королем. После гибели брата ни одну его вещь так и не вернули, и Камерон уже не надеялся когда-нибудь увидеть свой мушкет, Роялистам постоянно не хватало оружия, и, конечно же, кто-то подхватил его сразу, как только Риордан упал на землю.

Теперь слишком поздно было жалеть о том, что он не носит с собой шпагу. Камерон отказался от нее в тот день, когда впервые встретил Боуэнов, У него был только нож, оружие, которое он не любил за кровь и грязь, остававшиеся после того, как его пускали в дело.

Всадник не спеша выехал из леса, и тогда, бормоча ругательства в адрес всех его родственников, Камерон взобрался на валун. Он надеялся прыгнуть незнакомцу на спину, выбить его из седла и скрыться до того, как тот увидит лицо своего врага. Пожалуй, это могло бы неплохо получиться.

Камерон согнулся, приготовившись к прыжку, и тут всадник внезапно остановил лошадь и в изумлении уставился на нападающего, как будто увидел ожившего покойника.

– Боже милостивый, да это же Карл Стюарт! – Ошеломленный, он смотрел вверх, в лицо Камерона, видимо; показавшегося ему великаном.

Надежда убедить этого деревенщину в том, что перед ним всего лишь невинный ученик доктора, была весьма слабой. Кроме того, в этом не было смысла, поскольку Камерон не хотел, чтобы его связывали с Боуэнами. Он очень старался, чтобы солдаты приняли Карла Стюарта за Камерона Смита – так пусть же на этот раз Камерона Смита примут за Карла Стюарта.

– А ну, кланяйся мне! – прорычал он и прыгнул солдату на плечи. Они оба рухнули на землю, но испуганный солдат не догадался бросить поводья, и теперь его испуганная лошадь ржала, топала и пыталась убежать от людей, рычащих и катающихся по земле у нее под копытами.

Внезапно солдат нанес чувствительный удар Камерону в солнечное сплетение, и тут же копыто лошади скользнуло по его руке и глухо ударило по ребрам. «На этот раз Джиллиан пришлось бы лечить много синяков», – отстраненно подумал он…

Однако Джиллиан уехала. Он отослал ее. Если сегодня ночью его убьют, она никогда не узнает, как он сожалеет о том, что сделал под давлением обстоятельств.

В этот момент солдат оказался под Камероном и, получив сильный удар в лицо, обмяк и выпустил поводья. Лошадь ускакала прочь.

Камерон некоторое время лежал, тяжело дыша, потом поморщился, почувствовав боль в костях. Он освободился от лежавшего без сознания солдата и, прикрыв глаза рукой, растянулся на усыпанной листьями земле. У него еще оставался выбор. Он мог вонзить лезвие ножа между ребрами этого человека и избавиться от угрожавшей ему опасности или сохранить солдату жизнь. Но тогда солдат, видевший Камерона в лицо, сможет его узнать.

И все же Камерон понимал, что не сможет убить человека. Солдат только исполнял свой долг и проводил разведку этого участка леса. В том, что Камерон натолкнулся на него, виновата его собственная небрежность и откровенное невезение. Случись все несколькими минутами раньше или позже – и они бы никогда не встретились.

Его отец был прав – ему не хватает хладнокровия истинного воина. Обычно, когда Камерон убеждался в своей недостаточной мужественности, его охватывала ненависть к самому себе, но в этот раз он подумал только, что доктор Боуэн и Джиллиан его бы поняли.

В прошедшие два года он жаждал мстить каждому, кто связан с республикой, лишившей его всего положенного ему по праву первородства. Казалось бы, он должен был с удовольствием вонзить нож в человека, носившего на мундире эмблему Кромвеля, но Камерона мутило от отвращения при одной мысли об этом. Разве он смог бы вонзить нож в это чудо – человеческое сердце? Разве мог он пролить кровь, которая течет по венам и артериям, устроенным таким чудесным образом?

Ему не хватало хладнокровия ни для похищения людей, ни для убийства. Как заметила Джиллиан, негодяй из него не получился. После всех своих неуклюжих попыток отомстить он в конце концов понял, для чего родился.

Теперь, когда было уже слишком поздно, он нашел то, что нужно его сердцу. Рядом с Джиллиан Боуэн он стал бы по-настоящему хорошим врачом.