У меня в резерве, по всей видимости, содержится всё ещё резвая масса неутомимости. Более–менее решительно приступая к описанию небольшого города, я позволю себе заметить, что уважаемые вдовы при дочерях и сыновьях с лёгкостью встречаются на пути в небольших городах, а вышагнув из здания воказала, в подобных городских ландшафтах по возможности не избежать мемориального камня тому или иному писателю, украшающему поэтической окутанностью садово–парковое сооружение.

Всякий рубеж это зарубежье, поскольку всякий земляк, как только соберётся осесть на родине чужаков, тотчас оказывается переселенцем или иностранцем. Родина — чужой предел для чужака. Прочь, однако же, с мыслительностями. А вы, пространственности, посему поспешите поближе ко мне! Дома с аркадами из замолкающего шестнадцатого и вступающего семнадцатого столетия, например. Как и прежде, я не стану вникать в географические и сезонные подробности, скорее, в колбасы и дворцы.

После продолжительного времени покоепровождения, я вчера снова проехался по железной дороге. Ещё у кассы, покупая билет, я испытал удовлетворение. С невероятным количеством удовольствия я впорхнул в скорый поезд.

Поскольку этот кусок прозы обещает быть солидным, я желаю сказать, посредственным, я полностью вверяю себя ему. Я принадлежу к числу смелых людей действия, которых кличут активистами и для которых нет зрелища более пробуждающего веселье, нежели тот, который без намерения предоставляют собственной персоной люди опасливые и медлительные. Небольшой город, который я себе сейчас воображаю, в который мне предоставилась возможность кинуть взгляд–другой, был оснащён восхитительно расположенным, отображающим приятный архитектурный стиль казино. В замке, в обмен на вручение входной пошлины, я приобрёл осмотр содержащего достопримечательности рыцарского зала. Вид, полный чудесности или великолепия, коим я насладился с этого возвышения, Тебе хочу посвятить я мимолётные строки, с разрешения голоса из твоей провинции. Своею блистательностью и тугой округлостью колбасы, находившиеся в витрине свиной мясной лавки, ретиво подкупали меня. В другой комбинации выставленных напоказ разносортных продуктов тщательно завёрнутый в фольгу сыр мирно сосуществовал наряду с шоколадом. Об этом факте читатель, возможно пожмёт плечами, а другой, не давая сбить себя с толку, спокойно продолжит чтение. Кстати сказать, изготовитель этих строк видит своё жизненное предназначение в убеждении соплеменников и современников в том, что, когда он писательствует, он действительно это имеет в виду, а не пустословит и не бахвалится, хоть и пишет порой пресно, натужно и достаточно неблагодарно, позволяя себе восклицание: «Как я завидую людям, которым не суждено попросту коротать время!»

В последнее время я намеренно, т.е. инстинктивно, манкирую элегантными манерами в отношении способа письма и мышления, дабы в известной степени их сохранить, поскольку всё деликатное быстро приедается.

В данный момент я поспешаю в дом здешнего купца, кушаю четырёхчасовый чай и веду себя при этом послушно, воспитанно, вежливо, словно я и действительно добрый самаритянин, достойный доверия, приличный, нужный гражданин округа. Замечу, что на пути в небольшой город, мне попался на глаза европеец, чью европейность я разглядел исключительно в словно бьющем удобным фонтаном настрое поговорить. Одет он был как обычный, я имею в виду, нетщеславный человек. Небольшой город расположен в Европе так же удачно и неповторимо, как и любой большой или огромный. Я время от времени испытываю перед собою дрожь, потому что я слишком уж часто демонстрирую способность исполнить и то, и это, а вот сейчас обстоятельства стекаются таким образом, что я стану, вспоминая посещение замка, говорить о средневековье. Поскольку моя осведомлённость в вопросах истории более чем ограничена, то я в этом пристыженно признаюсь.

Подобные средневековые крепости трогают меня за живое, словно прекрасный девичий лик. Крепости воздвигались не из кичливости, а ради принесения пользы. Однажды, много лет назад, я стоял у надгробия графини. Я упоминаю это, чтобы на время оградить себя от громоздящихся трудностей. Как веселят меня зубцы и ресницы замка, который словно глядит на меня большими, выразительными глазами! С чистосердечной охотой я вскоре или вскорости ещё коснусь вопроса несомненно феодальной дамскотуфелькокаблучковости. В купеческом доме я придерживался хорошего салонного тону, позволяя себе полагать, что осуществляю это играючи. А сейчас я готовлюсь к прыжку в эпоху рыцарства, причём мне приходит в голову, что в те времена, когда воздвигалось большинство средневековых крепостей, Венеция была, пожалуй, одним из самых выдающихся городов, из всех имевшихся в распоряжении. Вормс, Равенна, Византия кажутся мне также достойными упоминания в моём контексте. Всплывает насущный вопрос: как выглядела жизнь в тогдашних кругах? Многочисленные города из ныне выросших тогда ещё не существовали, лишь проблёскивали сквозь абсолютное не–имение–в–наличии, не были даже основаны. Чрезвычайно богатые господа словно бы влияли на развитие тогдашнего времени, господа прекрасного, замечательного толка, как в наше зрелое время уже даже нельзя себе представить, управители, в коих никогда, ни при каких обстоятельствах, не проскальзывало ни капли салонности, я имею в виду, в отношении литературы, высказывание или догадка, в которой я могу ошибаться, поскольку вся современная литературная традиция опирается на древние корни; истинные, тем не менее, господа, а не из пустого намерения соблюсти нормы вежливости. Далее интересует меня едва ли безынтересный вопрос о том, что ели люди дома или в пути, в море или на суше, в шатрах или на кораблях, отварное или жаркое? Каким образом добывался хлеб насущный? Что касается одежды, то тут имеются заверенные верификации. Передо мной возникает неоднозначный вопрос, какого произношения придерживались, скажем, женщины, жившие в крепости в те годы? Может быть, они говорили на языке кудрявом, как локоны, извилистом, но обоснованном и грациозно уложенном, как стайка перепелов и тёмном, как в святая святых протяжённого лесного массива? Туфли, думается, в те времена обладали носатой формой, за что нам следовало бы поблагодарить современные безыскусные формы. Мне кажется, в небольших городах в девицах больше девичества, в играх больше игривости, в театральных представлениях больше театральной представительности, чем где–либо ещё.

Я присутствовал на представлении, звуком и видом напоминавшем период «бури и натиска», следовательно, бравшем начало в эпохе гениев, когда на писательских лицах была написана их писательность, а сами они предавались волшебствам своей профессии с более непредвзятой, полной, более зрелой и чистой страстностью, нежели распространено среди писак нашего времени. Если не ошибаюсь, вещь называлась «Соперники». Имей я отдалённейшее представление об актёрском искусстве, это представление, тем не менее, заслужило оценки «прекрасно», будучи костюмировано в бархат и шёлк и с выходами на сцену верхом на скакунах. Пьесе, однако же, недоставало блистательных женских ролей, изобилуя отважными, чистосердечными, смелыми, сильнохарактерными, целеустремлёнными мужчинами. Героиня, домашняя хозяйка чрезвычайно тонких манер, очаровала присутствовавших самородностью, под коей я подразумеваю устойчивость и непоколебимый талант компромиса. Один остробородый интеллигент обошёлся грубо с расчитывавшим на его поддержку окладистобородым, не имея на то положительных причин за исключением зависти. Он его ненавидел за то, что высоко ценил, и преследовал, поскольку положительное впечатление, производимое преследуемым на преследователя, должно быть, имело последствия. Когда же последовало возмездие и подстрекатель распластался, поверженный, на полу, а победитель, превозмогши подавление, возрадованно и лучась счастием достиг домашнего очага и своей супружеской половины, последняя прямо ему заявила, что никоим образом не может поверить его счастью, ей слишком боязно. Боец за свободу побледнел, ощутив что за осторожными словами супруги кроется истинная угроза. И вправду, герои предпочитают любоваться на себя скорее посреди испытаний, на рабочем месте, пока то, к чему они стремятся, ещё не достигнуто, чем на вершине достижения цели, где они уже не кажутся себе слишком возвышенными. В уже упомянутом купеческом доме я с удовольствием присутствовал при настраивающем почти на драматический лад выступлении. Господину купцу уже по всей видимости продолжительное время служили две женщины, экономка и делоуправительница. Первая была очень миленькая; вторая выделялась скорее усердностью, нежели преимуществами наружности. В день моего посещения городка заведующая коммерческими делами сказала директору домашнего хозяйства, что эту недоучку давно пора проучить, осуществив при этом затрещинообразный жест рукой. Домохозяин оказался вовлечён в эту женскую ситуацию. «Не принимай близко к сердцу,» — приказал он красотке, рассудив, что та ждёт команд. «А ты, надеюсь, впредь сумеешь держать себя в руках,» — проворно повернулся он к другой. Поскольку соперниц доверительно призвали к порядку, увеселённо разглядывая их при том со стороны ясным, выигрышным взглядом, то они как будто снова примирились друг с другом.