Клиника доктора Кристофиса находилась в кирпичном, классической постройки, здании рядом с Колонаки-сквер.

Я позвонил и вошел в прохладный, облицованный мрамором вестибюль. Гигантская дубовая дверь с латунной ручкой в виде головы льва. Табличка с выгравированной по-гречески и по-английски надписью: «Михаил Кристофис, доктор медицины. Специалист по заболеваниям внутренних органов».

Было пять часов, в приемной сидели всего двое посетителей. Хорошенькая секретарша улыбнулась мне.

— Здравствуйте.

— Я пришел не на прием, — сказал я извиняющимся тоном. — Мне нужно поговорить с доктором Кристофисом. Это касается его пациента Джона Ролстона.

Ее темные брови удивленно приподнялись, но улыбка так и не покинула губы. Она попросила меня сесть.

Я занял стул между суровой пожилой матроной и подростком с прыщавым лицом. Женщина угрюмо посмотрела на меня, мальчик даже не оторвался от журнала. Секретарша зашла в кабинет Кристофиса и через минуту вернулась, оставив дверь приоткрытой. Я услышал, как врач что-то сказал по-гречески. Девушка снова взглянула на меня, ее улыбка исчезла — она сразу посерьезнела.

— Можете зайти, сэр.

Доктор Кристофис выглядел намного моложе, чем я думал, — красивый брюнет лет тридцати пяти. Он говорил негромко; у него были ярко-синие глаза и приятная улыбка, которая сразу же вызвала мое расположение.

Я представился. Его рука была сильной и теплой. Он предложил мне сесть в одно из обитых черной кожей кресел.

— Моя помощница сказала, вы хотите что-то узнать о Джоне Ролстоне. — Он откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы на столе перед собой. — Вы хорошо его знали?

Он бросил на меня взгляд из-под своих двухфокусных очков.

— Мы много лет дружили. Вместе работали на Миконосе.

— Понимаю… чем я могу вам помочь?

— Я очень обеспокоен — точнее, все мы обеспокоены. Во всяком случае, я приехал в Афины по делам и подумал, что могу заодно зайти сюда и выяснить, что случилось с Джоном.

Кристофис аккуратно снял очки и положил их на стол. Он пристально взглянул на меня.

— Мистер Ролстон долго болел. Конечно, мы делали все, что могли, но болезнь оказалась слишком запущенной. Если бы он обратился к нам раньше…

— Раньше? А что у него было? — перебил я.

— Осложнения после цирроза, — сказал он. — Ваш друг умер от рака печени.

Вот черт, подумал я и стиснул зубы. Я покачал головой, как будто сожалея о чем-то, что следовало сделать.

— Я чувствовал, что так оно и будет. Мы говорили ему, но он не хотел слушать.

— Всегда жаль, когда человек сам себя губит.

Несколько секунд я сидел молча, оглушенный. Ролстон умер, теперь оставалось только произнести надгробную речь. Я встал, собираясь уходить.

— У него есть родственники? — продолжил Кристофис.

— Не знаю, — ответил я. Вдруг мне настойчиво захотелось выяснить побольше. — Он не оставил никаких писем или документов? Я имею в виду — когда его забрали в больницу, он ничего не отдал вам на хранение?

Я вспомнил тот хаос, который видел в студии Ролстона на Миконосе. Неужели он уничтожил все — или в его личных бумагах было что-то еще?

— Если мистер Ролстон что-нибудь и привез с собой в больницу, эти вещи будут переданы в британское консульство. Если у покойного нет родственников, сотрудники консульства обычно берут на себя заботу о его личном имуществе. Поговорите с ними… Мне жаль. Мы с Джоном очень сдружились за время его болезни. — В голосе Кристофиса зазвучали грусть и сожаление. Он встал. — Теперь, если позволите, я займусь пациентами. — Он жестом указал мне на дверь.

Когда я возвращался в отель, то вспомнил порванную записку, написанную Кристофисом, которую нашел у Ролстона. Вернувшись в номер, я взял маленький карманный словарь и перевел загадочную строчку, которая была написана кровью на стене: «Panaghia tha se foneise». Меня охватило странное ощущение. Смысл послания был ясным: «Святое убивает».

Я на секунду задержал дыхание. Бедный Ролстон. Возможно, узнав, что он смертельно болен, Джон обвинил Пресвятую Деву в своей гибели.

Я сунул записку обратно в бумажник, спустился в бар, заказал себе порцию виски безо льда, потом еще одну. Мне хотелось позвонить Юджину, но я не стал. Вместо этого я поймал такси и поехал в британское консульство.

В кабинете британского консула пахло сладким трубочным табаком и старыми книгами. Джентльмен сидел за большим дубовым столом, облокотившись на спинку кресла, и рассеянно попыхивал трубкой. Он заканчивал разговор, прервавший нашу беседу. Наконец он с легким стуком выколотил пепел и обернулся ко мне.

— Слушаю вас, мистер…

— Хенсон, — подсказал я.

— Да, мистер Хенсон. Извините, мне нужно было ответить на звонок. Итак, о чем вы хотели со мной поговорить? Если вам нужна виза, то, боюсь, придется прийти утром.

Консул был румяный, коренастый, невысокий мужчина, который, судя по всему, наслаждался своей ролью. Он так уютно выглядел в кресле, с руками, сложенными поверх объемистого брюшка.

— Я пришел, чтобы кое-что узнать о своем друге. Он британский гражданин, родом из Лидса. Его звали Джон Ролстон. Он умер несколько дней назад…

Консул прервал меня, будто внезапно утратив всякий интерес:

— Мне жаль это слышать, но здесь у нас не справочная служба, мистер Хенсон. — Он начал рыться в ящике стола, то и дело переводя взгляд со своих бумаг на меня. — Кто вы мистеру Ролстону? Родственник?

— Юрисконсульт, — заявил я, пристально глядя ему в глаза.

Он кивнул. Должный эффект был достигнут.

Я решил использовать свое преимущество, пока оно у меня было.

— Его семья послала меня сюда, чтобы выяснить все детали, связанные с похоронами и личным имуществом.

— Да, конечно. — Консул встал, вытащил коричневый сверток и высыпал содержимое на стол. Паспорт с загнутыми уголками, золотая цепочка, медальон и кольцо с печаткой. Консул протянул мне паспорт.

— Это мистер Ролстон?

Я взглянул на фото Джона — на ней он выглядел гораздо моложе, но, невзирая на то, что с возрастом мой друг обзавелся растрепанной бородой и поседел, его легко можно было узнать. По-лисьи заостренные черты лица и безумный взгляд оставались прежними.

— Да, это Джон. — Я закрыл паспорт и вернул его консулу.

— У него был какой-нибудь постоянный адрес?

Я покачал головой.

— Мне известен только адрес его родителей в Лидсе. Джон время от времени приезжал в Англию, но останавливался в Лондоне. Он не ладил с родными.

— Понимаю.

— Вы не возражаете, если я осмотрю содержимое свертка? — поинтересовался я.

— Конечно, нет. Я вам все покажу.

Он вынул из конверта небольшую пачку бумаг и быстро их пролистал. Я с надеждой ждал.

— В общем, ничего особенного. Обычные документы. Свидетельство о смерти, врачебный отчет и другие бумаги. Печально, что жизнь человека в итоге сводится к клочкам и обрывкам, вам так не кажется?

— Нет ли там юридических документов? Банковские квитанции, письма, что-нибудь в этом роде? Мы ничего не нашли в студии. Должны же у него быть хоть какие-то накопления.

— Накопления? — уточнил консул. Видимо, это слово пробудило в нем нечто большее, чем простое любопытство. Он поджал губы и принялся убирать вещи обратно в пакет — паспорт, бумаги, медальон. — А у вас есть какие-нибудь документы, подтверждающие, что вы — его юрисконсульт?

Нельзя было показывать волнение и выдать себя.

— С собой — нет. Но я, конечно, вам их предъявлю.

Консул на это не купился. Он твердо сказал:

— Извините. Я боюсь, вещи останутся здесь, пока я не увижу соответствующие документы.

— Вы правы. Я понимаю. Я вернусь чуть позже и привезу необходимые удостоверения. — Я пожал ему руку.

Консул улыбнулся.

— Спасибо за все, — произнес я и неторопливо вышел.

Навстречу мне попалась секретарша. Она явно была взволнованна, но старалась скрыть свои чувства под типичным британским хладнокровием. Я услышал, как она сказала:

— Мистер Мартин, снова звонят из иностранного отдела. Какие-то проблемы на Кипре. Возьмите трубку в конференц-зале.

Высокая и худая женщина средних лет вышла из кабинета вместе с консулом, и они быстро зашагали по коридору. Это был мой шанс. Я осторожно вернулся в кабинет и прикрыл дверь. Коричневый бумажный конверт по-прежнему лежал на столе. Я открыл его и высыпал содержимое, отчаянно ища какую-нибудь зацепку. Минуту спустя я обнаружил серую заламинированную визитку. На ней стояли два адреса — афинский и мюнхенский. В уголке значилось имя: «Ганс У. Майснер. Галерея „Феникс“. Куратор Музея искусств».

Сунув визитку в карман и убрав все остальное обратно в конверт, я радостно покинул британское консульство. Я ожидал получить только заурядную информацию и даже не подозревал, что мне вручат ключ от ящика Пандоры.