— Думаешь, старина Джон был любовником Линды? — спросил Юджин, глядя на дорогу.

Я вел старенький армейский джип вдоль полуострова, направляясь к мысу Калафата. Юджин развалился на сиденье рядом со мной, ветер трепал его рыжие волосы.

— Кто, Ролстон? Нет. Сомневаюсь, что на Миконосе есть хоть один человек, который мог бы этим похвалиться.

Над морем ярко светило солнце, впереди виднелись скалистые отроги мыса. Сверкающий залив пестрел маленькими лодками; их поднятые паруса напоминали крылья бабочек. Когда мы подъехали ближе, я разглядел кучку белых построек, едва различимых позади купы деревьев.

— Форт-Нокс, — сказал Юджин.

Я съехал с шоссе и повел джип по извилистой, узкой, посыпанной гравием дорожке, направляясь к резиденции Фредерикса и Брайана.

Длинная вереница домиков с покатыми крышами, составляющих поместье, была окружена высокой оштукатуренной стеной. Полукруглая надпись над железными воротами гласила: «Вилла „Мимоза“». Чуть ниже, на другой табличке, по-гречески и по-английски было написано: «Осторожно, собаки!» Услышав звук приближающегося автомобиля, два гладких и, судя по всему, злобных добермана притрусили к воротам, зарычали и приготовились к прыжку.

Я припарковал джип в таком месте, чтобы его невозможно было увидеть из ворот. Мы уже решили, что лучше я пойду туда один.

— Не засиживайся с этими уродами. А то я изжарюсь на проклятом солнце.

Я подошел к воротам. Доберманы яростно зарычали. Собаки нервничали и явно злились. Под кнопкой звонка находилась маленькая табличка: «Вход только по приглашениям».

Кем себя считают эти люди — Неархом и Онассисом? Я нажал на кнопку и подождал. Солнце накалило мощеную дорожку. Капли пота выступили на моем лбу. Я позвонил снова.

В переговорном устройстве послышался сначала треск, а потом голос:

— Кто?

Я представился и сказал:

— Я бы хотел побеседовать с мистером Фредериксом или мистером Брайаном. Пожалуйста.

После небольшой паузы снова раздался голос:

— Вам назначено?

Человек говорил с легким акцентом, но точно не ирландским.

— Я только что прибыл из Америки, сэр, — вежливо произнес я. — И хотел бы поговорить с мистером Фредериксом или мистером Брайаном по поводу нашего общего знакомого, Джона Ролстона.

— Да?

Связь прервалась. Наступила тишина — если не считать пронзительного пения цикад на деревьях.

— Что там? — крикнул из джипа Юджин. — Если они не желают тебя впускать, то давай свалим отсюда!

Я покачал головой.

— Терпение. Не забывай, что на кону пятьсот евро.

Внезапно из динамика донесся другой голос:

— Да, мистер Хенсон! Чем могу вам помочь?

Я узнал этот шепелявый провинциальный акцент, но не был уверен, кто именно со мной разговаривает — Фредерикс или Брайан. Я не изменил своему официальному тону:

— Дело касается Джона Ролстона, сэр.

— Ролстона?

Снова тишина. Потом раздался треск, слабое гудение и щелчок — автоматические ворота открылись.

— Заходите.

Доберманы подозрительно посмотрели на меня желтовато-карими глазами. Один из них злобно оскалился.

— Отзовите собак, — попросил я.

— Все в порядке. Проходите.

Откуда-то с подъездной аллеи, скрытой за деревьями, кто-то пронзительно засвистел, и обе собаки помчались к дому.

Я открыл ворота и вошел. Юджин поднял большие пальцы вверх в знак одобрения. Я зашагал по направлению к главному зданию с резными арками, смутно чувствуя, что за мной наблюдают, но не в силах понять, откуда. Почти все лакированные ставни были закрыты, чтобы в дом не проникало полуденное солнце. Миновав заросли эвкалиптов и живую изгородь из гибискуса, я увидел мужчину, который стоял, опираясь на причудливые железные перила балкона. Когда я добрался до дверей, то снова поднял голову, но мужчина уже исчез.

На деревянной двери висел латунный молоток в форме головы грифона с крючковатым клювом. Я трижды постучал и услышал, как с той стороны кто-то шагает по мраморному полу; в ту же секунду дверь отворилась достаточно широко для того, чтобы я мог заметить убранство прихожей.

Я легко узнал Фредерикса. Он был младшим из этой парочки — средних лет, очень полный. Я задумался, не накрашены ли его румяные щеки и не парик ли его тронутые сединой волосы.

— Мистер Фредерикс… — сказал я, протягивая руку. Его ладонь была вялой, влажной и холодной на ощупь, как рыба, только что вытащенная из воды.

— Гарт Хенсон? — Он подозрительно заглянул мне за плечо, ожидая увидеть там Юджина. — Мне не хотелось бы, чтобы этот ирландский варвар пробрался следом за вами.

Как он узнал, что мы с Юджином приехали вместе? Но прежде чем я успел спросить, мистер Фредерикс развеял мои сомнения:

— С балкона мы можем наблюдать за дорогой. Никто не приблизится к вилле «Мимоза» незамеченным.

Зачем двум престарелым гомосексуалистам такие предосторожности? Но спрашивать я не собирался. Он провел меня через прихожую, выложенную черно-белой плиткой и уставленную керамическими кадками с пальмами и папоротниками, и мы вышли в прохладный, тенистый внутренний двор. Под грушевым деревом я увидел стол со стеклянной столешницей на белых витых ножках и два кресла. Стол украшала ваза с желтыми и белыми маргаритками; на подносе стояли два стакана и кувшин с холодным чаем, в котором плавали ломтики лимона.

Фредерикс не тратил времени даром.

— Что вы хотите? — спросил он, неторопливо наливая чай.

Я понял, что моя речь должна звучать убедительно.

— Я только что приехал и очень удивился, узнав, что Джона отвезли в афинскую клинику. Мы давно дружим, и вдобавок оба художники. Я просто подумал — может быть, вы расскажете мне, что случилось, и…

— Позвольте освежить вашу память, мистер Хенсон, — быстро перебил меня Фредерикс. — Вы пробыли на Миконосе целых две недели. Мы уже встречались, хотя и ненадолго. Вспомните инцидент с вашим другом, Юджином О’Коннором, и коллекцией монет.

Я призвал на помощь все свои дипломатические способности. Фредерикс был человек обидчивый, поэтому следовало действовать деликатно.

— Мистер О’Коннор, конечно, иногда бывает несдержан. — Я улыбнулся, как будто мы с Фредериксом имели одинаковое мнение насчет темперамента Юджина.

Фредерик прищурил прозрачные синие глаза.

— Позвольте вам напомнить, мистер Хенсон, что мы с моим партнером — довольно влиятельные люди в художественных кругах не только Греции, но и Европы. Нам не нравится, что мистер О’Коннор своими намеками ставит под сомнение нашу честность.

— Уверен, что все уже улажено, — заявил я, может быть, слишком поспешно. — Во всяком случае, все в прошлом. Я пришел сюда не затем, чтобы обсуждать инцидент. Я здесь из-за Джона.

— Рад слышать, — произнес Фредерикс с явным удовольствием.

— Послушайте, если я расскажу врачам хоть что-нибудь, что сможет ему помочь… У вас ведь были с Джоном дела в прошлом, я подумал, вдруг вы прольете свет на случившееся. Мне сказали, он иногда у вас бывал.

Фредерикс бросил несколько кубиков льда в стакан. Маленький хитрец с лицом целлулоидного пупса.

— Все художники — неврастеники, — заметил он, показывая, что не испытывает к моей профессии никакого уважения. — Он слишком много пил, ну и получил свое.

Настало время задавать вопросы по существу.

— Вы знаете, что он был одержим мыслью о тиносской иконе? Ходят слухи, что на ней якобы лежит проклятие.

Фредерикс покраснел. Он подозрительно посмотрел на меня и отхлебнул чая, пытаясь вернуть себе присутствие духа.

— Вздор, — наконец сказал он. — Полнейшая чепуха.

— Я слышал, его загадочные проблемы начались вскоре после того, как он побывал на Тиносе. Интересно, зачем Джон туда поехал?

Фредерикс изучал мое лицо. Я ждал ответа. Он уже готов был заговорить, когда донесшийся сверху голос, высокий и плаксивый, прервал его.

— Рэндольф! Иди сюда, дорогой.

Фредерикс, казалось, был слегка взволнован и смущен.

— Это мой партнер, Ричард Брайан. Иду, Ричард! — бодро откликнулся он, поставил стакан, встал и жестом велел мне следовать за ним. — Может быть, вам лучше поговорить именно с ним… Пройдемте наверх?

Винтовая лестница вывела нас на крышу. Суровый кубизм здания оживлялся декоративными голубятнями. Пол был выложен мозаикой с изображением дельфинов — точная копия фресок времен царя Миноса. По углам стояли красные глиняные горшки с цветущими кактусами.

Еще одна маленькая лестница вела на галерею. Галерея окружала дом с трех сторон, открывая панорамный вид на море и деревья, посаженные вдоль побережья.

Фредерикс не преувеличивал, когда сказал, что прилегающие к вилле земли отлично просматриваются. На галерее, под яркими зонтами от солнца, стояли два стола, несколько шезлонгов и складных стульев. Чуть поодаль я увидел массажный стол, на котором лежал мужчина, частично прикрытый белой шелковой простыней. Трудившийся над ним массажист взглянул на нас с Фредериксом, когда мы поднялись по мраморным ступенькам.

Массажист, молодой человек лет двадцати пяти, выглядел как настоящий легендарный Адонис, с загорелым, мускулистым телом атлета. На нем красовались крошечные, тигровой расцветки плавки, выгодно подчеркивавшие великолепие его безукоризненного тела, натертого маслом и вызолоченного солнцем.

— На сегодня хватит, Эрик, — сказал мужчина, лежавший на столе, медленно сел и обернул простыню вокруг пояса. Я узнал Ричарда Брайана по кошмарному искривлению позвоночника.

Фредерикс представил меня:

— Гарт Хенсон. Говорит, что он друг Джона.

— Правда? — Густые брови Брайана насмешливо приподнялись. — А в какой сфере? Вы деловые партнеры?

— Мы давно знакомы. Когда я услышал, что у него случилось странное нервное расстройство, то подумал — вдруг кто-нибудь сможет объяснить мне, в чем дело?

В глазах Брайана мелькнуло что-то неуловимое. Он сказал, обращаясь к массажисту:

— Эрик, дорогой, принеси халат. — И отвернулся от меня, как будто игнорируя.

Молодой человек принес синий бархатный халат с монограммой и помог Брайану одеться. Ричард внимательно рассматривал меня, сунув левую, парализованную, руку в карман. Потом он подошел мелкими неуверенными шажками к столу, где во льду стояло несколько бутылок шампанского. Я не мог избавиться от мысли, какая это, наверное, жуткая сцена: двое мужчин вместе. Брайана, видимо, позабавило мое смущение.

— Эрик — мой слуга и компаньон. А также, между прочим, телохранитель. — Он хихикнул, а потом добавил: — Он компенсирует мои ограниченные возможности.

Я понял, что меня предупредили.

— Шампанского? — предложил Эрик, подходя ко мне с подносом.

Я взял красивый хрустальный бокал и поблагодарил. Шампанское было легкое, с янтарными искрами. Определенно, лучший «Моэ». Эти люди знают толк в выпивке.

— Все, мистер Брайан? — уточнил Эрик.

Голос, который разговаривал со мной по внутренней связи, определенно принадлежал Эрику. Теперь я распознал в нем немецкий акцент.

— Выведи собак на прогулку. Потом закажи Марии ужин. Напомни ей, что сегодня мы хотим омара и салат. И проверь, чтобы икры было достаточно.

Эрик почтительно кивнул. Пряди вьющихся светлых волос упали на глаза. Я легко мог вообразить этого юношу в лавровом венке.

— Эрик у меня уже два года, — с гордостью произнес Брайан. — Красавчик, правда?

Мое восхищение Эриком тут же прошло. Стало ясно, что передо мной предприимчивый парень, который знает, с какой стороны у бутерброда масло. Брайан уселся на складной стул и принялся потягивать шампанское.

Пора было вернуться к нашему разговору.

— Мистер Брайан, — вежливо сказал я. — Вы так и не ответили на мой вопрос насчет Джона.

Брайан пристально смотрел на меня. В нем было что-то обезьянье, особенно в том, как он двигался вследствие своего увечья. Он напоминал Квазимодо, но только внешне; я всегда преклонялся перед душевной щедростью парижского горбуна, а здесь не увидел и намека на что-то подобное. Я задумался об Эрике, но с ним изначально все казалось понятным. Очевидно, единственным критерием нахождения на вилле для красивого молодого человека служили деньги. А здесь все дышало роскошью. Вилла, с прекрасным видом с балкона и целой уймой зданий и садов, стоила огромное состояние. Я огляделся, испытывая нечто вроде зависти, в то время как Брайан поудобнее устроился в шезлонге.

— Что ж, мистер Хенсон. Трудно сказать, что я знал Джона близко, — произнес он. — Мы были знакомы несколько лет. Конечно, он часто гостил на вилле «Мимоза». Я был одним из его постоянных клиентов. Мне нравились его иконы. Прекрасный художник, очень одаренный… Жаль.

— Вы ничего не замечали, когда он у вас бывал?

Брайан с грустью покачал головой.

— Да, заметил что-то странное месяц назад. Джон был пьян и нес неимоверную чушь насчет злой силы, исходящей от какой-то иконы.

— От тиносской иконы? — В моем голосе не прозвучало никакого беспокойства, но я подумал о темной силе, приписываемой иконе. Я полагал, что появление иконы именно на Тиносе, а не на каком-то другом острове — не простое совпадение. Почему именно на Тиносе? Может быть, в его истории кроется нечто такое, отчего этот остров стал идеальным местом для Панагии Евангелистрии? Подбирая слова, я поймал себя на мысли о том, что, возможно, как и Джон, уже попал под действие заклятия. Но это нелепо. Да, мы с ним оба художники, изготовляющие копии; да, я собираюсь сделать то же, что и он, но глупо видеть за этим что-то иррациональное. Ни в действиях Джона, ни в моих поступках не кроется ничего особенного; и ничто в истории Тиноса не позволяет делать такие выводы. Прежде чем на острове во втором веке обосновались христиане, там жили язычники (как и на большинстве греческих островов), пополнившие общее количество храмов в честь Диониса и Посейдона. На Тиносе последовательно правили византийцы, сарацины и венецианцы — последние принесли сюда католичество, которое, впрочем, долго не продержалось. В 1715 году Тинос перешел под власть Турции. Православная церковь в конечном счете вытеснила католиков и учредила свою епархию параллельно исламу. А потом, в 1823 году, монашке было видение иконы.

Что в этом загадочного? Или таинственного? Ничего, если не считать взаимодействия неких невидимых сил — что-то вроде конкуренции между язычеством, христианством и мусульманством.

Нет, исключено. У меня паранойя — возможно, из-за случая с Джоном. Пока в моем мозгу кружились все эти мысли, Брайан продолжал говорить. Я обернулся к нему:

— Простите, я не слушал.

Он вздохнул с очевидным недовольством.

— Вы спросили насчет тиносской иконы, — сказал он. — Да, кажется, о ней речь и шла. Джон провел некоторое время на Тиносе, снимая с нее копию. Я познакомил его с одним из своих клиентов — коллекционером из Берлина. Джон должен был сделать для него несколько копий.

— Как его звали?

— Майснер. Если вы учили немецкий, то поймете, что это означает «родом из Майса». Есть такой город на Эльбе. Как бы то ни было, Майснер договорился с Джоном, но какое именно поручение он ему дал, я не знаю. Майснер слегка помешан на иконах и средневековом искусстве. Очень любопытно. — Брайан поставил бокал и хрустнул пальцами. Фредерикс принес бутылку и поспешно наполнил наши бокалы.

— Позови мальчика, Рэндольф, — бросил Фредерикс, а затем продолжил: — Говорят, эта икона обладает сверхъестественной силой. — Он подмигнул и зашептал: — Да, да, про нее рассказывают истории. Греки верят, что она способна творить чудеса. Они говорят, так проявляет свое могущество Пресвятая Дева, которая властвует над жизнью и смертью.

— Да перестаньте, — ответил я, подавляя желание рассмеяться, несмотря на свои недавние раздумья.

— По крайней мере так говорят.

Мы пристально посмотрели друг другу в глаза. Полагаю, он увидел (или ему показалось, будто он увидел) в моем взгляде нечто большее, чем скептицизм.

— Думаю, единственный выход — поговорить с Майснером, — сказал я.

Брайан почесал лоб, кожа на котором облезала от солнца.

— Он специфический человек, известный своим интересом к необычным артефактам. Коллекционирует старинное оружие и доспехи. — Брайан поднялся и подошел к перилам, откуда открывался потрясающе красивый вид на море. — Но я не уверен, что проблемы Джона как-то связаны с иконой или с Майснером. Возможно, он так много рисовал, что у него просто помутился рассудок. Если честно, я даже не предполагал, что он настолько религиозен — после всех пирушек, в которых он участвовал… Меа culpa.

— Джон был ревностным христианином, — вмешался я.

— Правда? Тогда вы попали в точку. Все христиане страдают от комплекса вины. Но если вы хотите знать точный диагноз, лучше поговорите с его врачом.

— Хорошая идея, но мне неохота тащиться в Афины по этой чертовой жаре.

— Как угодно, голубчик. Больше ничего не могу вам сказать. Ipso facto.

Я устало смотрел на море. Вода была спокойная, темная, как вино, и вдалеке, в фиолетовой дымке, смутно виднелись холмы Тиноса. Я не переставая думал об иконе. Господи, неужели она завладевает и моим сознанием?

С другого конца галереи доносились голоса и звонкий смех, похожий на женский. Брайан обернулся и расплылся в улыбке, протягивая руки. Я предположил, что он встречает какую-то юную леди — свою знакомую.

— А вот и ты. Ты же знаешь, что нельзя проводить столько времени на жаре. Солнце вредит твоей нежной коже.

Послышались легкие шаги. Обернувшись, я увидел, как Брайан обнимает за плечи стройного юношу. Мне удалось не выдать удивления. Я готов был поклясться, что слышал смех молоденькой девушки. Но передо мной стоял юноша, едва вышедший из отрочества. Он был ниже ростом, чем Эрик, и тоньше, с нежной, бледной кожей; пышные золотисто-каштановые кудри ниспадали на обнаженные плечи, обрамляя лицо, черты которого по красоте и изяществу напоминали женские.

— Гиацинт — моя гордость, — прочувствованно сказал Брайан.

«Название цветка, — подумал я, — удивительно подходит парню в качестве имени». Брайан заметил мой взгляд и ласково подмигнул. Может быть, ему показалось, что я заинтересовался.

— Идемте, я хочу вам кое-что показать.

Я последовал за ними на другую сторону галереи — туда, где стояло целое собрание мраморных скульптур и находились верстаки, заваленные стамесками, молотками и прочими инструментами ваятеля. Я слегка задержался, чтобы рассмотреть скульптуры в перспективе, а потом обошел кругом, в восхищении изучая коллекцию.

Издалека можно было подумать, что это оригиналы; и даже при изучении скульптур с близкого расстояния только глаз профессионала смог бы определить, что перед ним великолепно выполненные копии.

Передо мной была отличная копия знаменитой бычьей головы из малого Кносского дворца на Крите, во всех ее деталях, начиная с позолоченных рогов и заканчивая глазами из горного хрусталя. Я узнал коленопреклоненную Афродиту из Родосского музея и готов был поклясться, что она выполнена из аутентичного алебастра. Здесь было много статуй, но мое внимание привлек точный дубликат бюста Александра Македонского — копия работы прославленного Лизиппа. Крошки мрамора у основания указывали на то, что труд еще не окончен.

— Что вы думаете? — сияя, поинтересовался Брайан.

— Великолепно, — произнес я. — Ваша работа?

— Вы шутите?! — Брайан удивился. — Не моя, а этого молодого человека.

Он крепко обвил рукой тонкую талию юноши, и в его глазах зажегся похотливый блеск. Он походил на развратного отца.

— Гиацинт — гений. — Брайан улыбнулся.

— Я потрясен. — Я не сводил глаз с изображения молодого царя Македонии. До меня дошло, что я вижу определенное сходство с Эриком — высокомерный рот, львиные завитки волос на мощном, широком лбу. Я снова взглянул на Гиацинта. Он застенчиво улыбался, как маленькая девочка, испекшая свой первый пирог. — Это лицо напоминает мне Эрика, — сказал я.

Брайан взглянул на свою «гордость».

— Он гений, вы согласны? В нем воплотился прославленный Лизипп. Вскоре мы отправим его учиться литью. Правда, Гиацинт, милый?

Густая тень темных ресниц скромно заслонила блестящие карие глаза. Неужели я и вправду разглядел слой туши на веках? И по-моему, его губы были неестественно алыми. У меня сохранилось смутное воспоминание о древнем мифе: Гиацинт, любимец Аполлона. Прекрасный юноша, случайно погибший во время игры в кольца. Или его убили из ревности?

Как будто читая мои мысли, Брайан принял актерскую позу и процитировал низким, звучным голосом, держа руку на плече юноши:

— Китс, — машинально сказал я.

— Отлично, мистер Хенсон. Я вижу, вы весьма начитанны.

Фредерикс вернулся в сопровождении Эрика, который нес кувшин с апельсиновым соком и чашу с фруктами. Он поставил свою ношу на стол и не торопился уходить. Я заметил, как изменилось выражение лица Гиацинта. Он не отводил взгляда от Эрика, и его глаза горели дерзким огнем. Юноши обменялись мрачными взглядами, и Эрик удалился. Фредерикс захлопотал над подносом, как исполнительный лакей, наливая каждому стакан сока.

Я вежливо отказался.

— Мне и в самом деле пора. Но я хочу поблагодарить вас за все. Carpe diem, как говорится.

— Вы должны посетить одну из наших вечеринок. Буду рад вас представить, — ласково сказал Брайан, дотрагиваясь до моего бедра.

— Благодарю за приглашение. — Я осторожно отодвинулся.

Гиацинт пожал мне руку. У него были длинные тонкие пальцы, слегка огрубевшие от работы с инструментами. За время нашей встречи он не произнес ни слова, но, когда я шел следом за Фредериксом по ступенькам, то услышал его нежный женственный голос: «Он та-а-акой милый… Ты ведь пригласишь его снова, правда, Ричард? Ну пожалуйста…» Потом он заговорил по-гречески, и я перестал его слышать. С моря подул легкий бриз.

Фредерикс стоял в дверях и наблюдал, как я иду по аллее, направляясь к воротам. Доберманы заворчали, увидев меня, я почувствовал легкое облегчение, открыв ворота и ступив на дорогу.

Юджин сидел в джипе без рубашки и вытирал пот со лба.

— Наконец-то! Я не сомневаюсь, что ты отлично провел время, пока я тут жарился, как свиная отбивная!

— Успокойся, Юджин. Миссия выполнена. Я кое-что узнал.

— Что, например?

— Что они пьют отличное шампанское. Что в доме служит сексапильный молоденький немец с черным поясом по карате. Он отлично делает массаж, если хочешь знать.

— Ха-ха, как смешно, — буркнул Юджин. — Ну же, рассказывай.

— Ладно, остынь. Жуткое зрелище.

— Господи, это я знаю!.. Как насчет Ролстона?

— У Джона была какая-то сделка с немцем, коллекционером по фамилии Майснер. Они не знают, какое именно поручение дали Джону, но если мы найдем Майснера, то, наверное, все выясним.

— О Боже, — простонал Юджин, — и больше ничего? Линда решит, что эта информация не стоит пятисот евро.

Он включил мотор и вывел джип с пыльного проселка на дорогу.

— Она может согласиться или отказаться, старина, но на сегодня это все, что у нас есть. Ты слишком много беспокоишься.

С дороги летела пыль. Обычный для этих мест вечерний meltemi, или сильный ветер, приносил с моря свежий воздух. Гребни волн начали покрываться белой пеной. Рыбачьи лодки, стоя у причала, кренились в подветренную сторону.

— Есть только одна странность…

— Да? Какая? То, что в этом доме живут два старых богатых педика и их хорошенькие любовники?

— У Брайана есть любимчик, который делает ему превосходные копии музейных шедевров. Интересно, зачем?

Юджин поджал губы и задумался.