Глава 33

«У меня с Верити любовная связь. Уже давно. Больше двух лет».

После такого заявления мне понадобился стакан вина. Я чувствовала себя ошеломленной, опустошенной и сломленной безысходностью. Спенсера хотелось уничтожить.

Я залпом осушила стакан вина на кухне и спросила его через перегородку:

– Почему ты теперь рассказываешь мне это?

– Потому что ты должна знать, – ответил он, вставая.

– А почему я не узнала об этом до того, как все случилось?

Он остановился в дверях кухни и в изумлении уставился на меня.

– Не знал, что мы… – Он развел руками. – Не знал, что почувствую… Боялся сказать тебе, пока не узнал, что ты чувствуешь то же самое по отношению ко мне.

– Значит, ты выжидал? Ждал-пождал, пока не понял, что я попалась на крючок, так?

– Салли, – обратился он с нежностью, – поставь себя на мое место.

– Поставила, – ответила я, – и вспомнила, что сразу же рассказала тебе о Даге.

– А я рассказал тебе о моей бывшей, которая сбежала.

– Только не начинай снова весь тот бред! – вскричала я. – Ты жил с одной и имел любовную связь с другой…

– Верити дала тебе возможность, которая выпадает раз в жизни!

Я поставила стакан в раковину.

– Тогда какого черта ты рассказываешь мне об этом сейчас?

– Потому, – ответил он, придвигаясь ко мне, но боясь меня тронуть, – что Верити хочет знать, что происходит. Что случилось со мной.

– О! Она желает знать, что с тобой случилось? На самом деле и я этого желаю.

– Потому что я больше не захотел с ней спать, – произнес он. – И такое случилось впервые за…

Я чувствовала, что умираю. Не могла в это поверить. И в то же время поняла, что получила по заслугам.

– И когда ты спал с ней?

– В прошлый уик-энд, – тихо ответил он. – Обычно Верити приезжает в субботу днем, если ей удается вырваться из дома. Она приезжала на неделе, и я схитрил, сказав, что у меня расстройство желудка. – Я смотрела на него. – И отменил наше свидание днем в понедельник.

– Днем? – Я сделала шаг назад. – И где же вы встречались днем?

– Иногда здесь. Иногда на квартире друга.

– Целых два года?! – вскричала я, ударив кулаком по столу. – Ты спал с ней целых два года, а говоришь мне об этом только сейчас? – спросила я, понижая голос. – После того как притворялся, что трагически одинок?

– Я и был одинок.

– Мне, черт возьми, так не кажется.

Он задумался, кивнул и уронил голову на руки.

– Да, – согласился он. – Звучит неправдоподобно.

– Она замужем за человеком, который может раздавит тебя как клопа, – сказала я, не удержавшись.

– Знаю.

Я прошлась по кухне, потом резко повернулась к нему.

– Наверняка она знала, что когда-нибудь ты повстречаешь другую!

– Ты не знаешь Верити.

– Естественно, – холодно ответила я. – Я ее совсем не знаю.

– Я влюбился в тебя и думаю, что Верити это заподозрила. – Спенсер впал в отчаяние.

– И что с того? – потребовала я ответа.

– Поэтому… – Ответ, казалось, застрял у него в горле.

Я схватила сумку и выбежала из квартиры Спенсера, послав его ко всем чертям.

В шоке я ехала в Каслфорд.

Было начало десятого, когда я подъехала к дому матери и услышала, как залаяли собаки. Слишком поздно соображать, что к чему, когда я увидела, что свет в доме погашен, а на подъездном пути припаркована машина Мака. Если бы я могла уехать, то так бы и сделала. На это у меня уже не было сил. Но мать уже выглядывала из окна верхнего этажа, чтобы узнать, кто приехал, и, наверное, умирала от страха, увидев меня.

Она встретила меня в дверях в халате.

Господи, не могу в это поверить. Мать занималась сексом.

– Извини, что беспокою, – прошептала я, избегая ее взгляда и прошмыгнув мимо, чтобы позвать Скотти. Он прибежал и лизнул мне руку.

– Привет, мальчик, – сказала я, опустившись на колено и целуя его в нос. – Поговорим завтра, – шепнула я, не глядя на мать. – Спасибо, что присмотрела за ним. Его вещи я заберу завтра. – Я надеялась, что мой голос звучит нормально хотя была потрясена.

Вероятно, мать тоже была потрясена, потому что только и сказала:

– Я люблю тебя.

Я представила, как она возвращается к Маку, но постаралась выбросить эту сцену из головы. Не хотела думать ни о чем другом, кроме как поскорее вернуться домой.

Доехав до дома, я выпустила Скотти и взяла из машины сумку. Скотти задрал ногу у ближайшего куста, затем с лаем бросился на крыльцо.

– Скотти, успокойся! Что это такое, черт возьми? – громко спросила я, поднимаясь по лестнице. Перед самой дверью лежал обломок бетона с торчащей стальной арматурой. Что бы это могло значить? Мы со Скотти обошли подозрительный предмет и вошли в дом.

Как постоянно говорила Скарлетт, я подумаю об этом завтра. Прежде чем лечь спать, я встала перед кроватью на колени, как делала это в детстве, и прочитала молитву. Я просила Бога вразумить меня и помочь выкарабкаться из этой неразберихи, связанной с Верити, Спенсером и Дагом.

 

Глава 34

Утром я первым делом позвонила Бадди и застала его за выпечкой, блинов. Чтобы удержать его у телефона, я не скупилась на лесть по поводу проведенной работы по поимке убийцы Тони Мейерза.

– Меня интересует, – сказала я, – история с придорожной закусочной Престона.

– Ты читала собственную газету?

– Да, потому и звоню. Без меня это уже не та газета, тебе не кажется?

Бадди тихо ругнулся, проворчав что-то насчет того, что не может заниматься готовкой, говоря по телефону.

– Просто скажи, нет ли там чего подозрительного, связанного со взрывом, – сказала я, открывая дверь, чтобы осмотреть кусок от строения, лежащий у меня на переднем крыльце.

– Подозрительное есть, – ответил Бадди.

Гм. Значит, кто-то подбросил мне ключ к разгадке, чтобы я написала об этом.

– Это все, что мне хотелось узнать. Спасибо, – сказала Затем я позвонила Питу Сабатино.

– Привет, Пит, это Салли.

– Привет, Салли, – ответил он подавленно.

– Ты, случайно, не обронил что-нибудь около моего дома на прошлой неделе?

– Нет.

– Уверен?

– Да.

– Хорошо. Спасибо.

Положив трубку, я вышла на крыльцо, чтобы получше разглядеть обломок, и обнаружила, что Скотти его уже пометил. Плутишка.

У меня хватило здравого смысла, позвонить матери, перед тем как отправиться к ней.

– Мак собирается уезжать, – поспешила сообщить она.

– Именно поэтому я и звоню. Мама, не могла бы ты попросить его задержаться? Я нуждаюсь в его помощи… профессиональной. Правда. Попроси, пожалуйста, его дождаться меня.

– Конечно, дорогая! – воскликнула она голосом, в котором прозвучали нотки счастья.

Вне всякого сомнения, она подозревала, что я приеду обругать его. Возможно, мать этого не знает, но в этом вопросе я жуткая трусиха. Мне бы хотелось, чтобы они уехали, куда-нибудь, к примеру во Францию, чтобы развить эту часть своих отношений. Она так никогда и не догадается, как мне хотелось, когда она утром ответила на мой звонок, воскликнуть ее тоном: «Мама!» – как обычно восклицала она: «Салли Гудвин Харрингтон!» – шокированная моим поведением.

– Я скоро, – пообещала я.

Мать с Маком расхаживали вокруг теплицы. Скотти забежал за угол дома, где нашел Абигейл, и они оба понеслись в кукурузное поле. (Никто не знал, чем они там занимаются.) Прихватив с собой обломок бетона с моего порога, я подошла к старому столику для пикника, стоящему под кленом, и с трудом взгромоздила его на стол. Мать и Мак озадаченно наблюдали за мной.

– Доброе утро! – весело поздоровалась я.

Они ответили на мое приветствие и с удивлением взирали на странный предмет на столике.

– Мак, у меня огромная просьба. Мне нужен человек который разбирается в строительных материалах, чтобы исследовать эту штуку, а я, откровенно говоря, никого не знаю здесь, в Каслфорде, кому могла бы довериться. Я подумала что, возможно, у тебя есть коллеги, специалисты в области инженерного дела или в архитектуре, которые смогут сказать, что это такое и частью чего является.

Он ошеломленно смотрел на меня.

– Мне кажется, это имеет какое-то отношение к придорожной закусочной Престона, – объяснила я. – Кто-то оставил его у меня на крыльце на этой неделе. И если я буду знать, что это такое и где его взяли, то смогу понять, почему его принесли именно мне.

– И ты не можешь никому довериться? – спросил Мак, глядя на мать.

– Мне нужен кто-то нездешний. Когда дело касается строительства, то в нашем городе все специалисты.

Мак не мог удержаться от улыбки.

– Ты чрезмерно активна, Салли. Тебе не кажется? То убийство, то поджог.

Мак невысок, но в общем мужчина привлекательный. Спокойный, мужественный. Я склонна думать, что он подходит моей матери. У него нет ничего общего с отцом, но подозреваю, что это и хорошо. Он гораздо старше моей матери, поэтому я могу не волноваться, что он ее бросит.

Я вспомнила Спенсера, и ветер покинул мои паруса.

«Но со дня встречи со мной он все же не спал с Верити», – напомнила я себе.

Верити! Господи! Завтра мне предстоит встретиться с ней.

– Ты уверена, что это не надо передать в полицию? – спросила мать, протягивая руку, чтобы дотронуться до куски бетона.

– Нет, до тех пор пока не узнаю, что это такое, – произнесла я. – Не трогай, Скотти оставил на нем свой след.

– Похоже, это часть бетонной конструкции дома, – внезапно сказала мать. Она посмотрела на Мака. – Тебе так не кажется?

Он беспомощно развел руками.

– Сожалею, Бел. Я могу лишь составить формулу, чтобы вычислить вес самой конструкции. Но я знаю человека, который в этом разбирается.

– Знаешь? Не мог бы он оказать услугу?

– Сейчас узнаем, – ответил Мак, направляясь к дому. – Боюсь только, он в отпуске.

Мы с матерью пили кофе, пока Мак дозванивался до коллегии. Нам повезло: его друг, профессор прикладной механики, оказался дома, в Мидлтауне. Он пригласил Мака приехать завтра в его лабораторию при университете. Мы с Маком погрузили кусок бетона в его машину, и я свистнула Скотти, чтобы отправиться домой и начать работать.

В конце концов, мне предстояло написать большую статью для «Экспектейшнз». Мне также надо подготовиться к завтрашней встрече с моим боссом, с которым у моего любовника была связь больше двух лет.

Полагаю, это ужасно, но когда, подъехав к дому, я увидела машину Дага, мне захотелось завыть. Хотя у него все еще оставался ключ от моего дома, он им не воспользовался, а сидел на заднем дворе, бросая теннисные мячи на крышу моего дома.

– Привет, – сказала я.

– Привет, – последовал ответ.

Даг выглядел ужасно: небритый, глаза опухли.

– Извини, Салли, но я тебя люблю.

Сказал просто, протянув ко мне руки ладонями вверх.

– Ты встретила человека, по которому сходишь с ума, но я тебя просто не могу отпустить. Не могу.

Он говорил не как помощник прокурора. А как Даг, в которого я влюбилась много лет назад: неуверенный, но решительный, застенчивый, но целеустремленный.

– Пошли в дом, – пригласила я, и мы вошли в кухню. – Я приготовлю чай со льдом.

Даг сел за кухонный стол. Вид у него был такой, словно он впервые пришел в мой дом.

– Даг, – сказала я, – я не ведаю, что творю. – Он ничего не ответил. – Это правда, что я встретила человека. Но я не имею ни малейшего представления, к чему это может привести. – Я бросила старенький контейнер для льда в раковину, (Когда-нибудь разозлюсь и куплю себе новый пластиковый контейнер вместо металлического, который достался мне вместе с холодильником тысяча восемьсот двенадцатого года.) Я Знаю только одно – что внесла непоправимое в наши отношения. Не уверена, что ты снова сможешь доверять мне.

Стоя у раковины, спиной к нему, я ожидала ответа. Он последовал незамедлительно:

– Буду. Потому что ты никогда больше так не поступишь Я это знаю. Ты даже не можешь посмотреть мне в глаза. Такой виноватой ты себя чувствуешь. К тому же, Салли, у нас никогда не было друг к другу твердых обязательств.

Я повернулась к нему.

– У меня перед тобой были.

– Скорее всего их не было, иначе не сошлась бы с другим. Я снова повернулась к раковине, чтобы выложить лед в кувшин. Мне хотелось, чтобы Даг перестал быть таким милым.

– Произошло, как у меня было с Джейн, когда мы вместе работали, – сказал он. – Мне хотелось переспать с ней, помнишь?

Как забыть такое? Я ненавидела его за это, однако не винила. Потому что наша сексуальная жизнь была тогда в аномальной фазе. Страсть исчезла, осталась лишь привычка. Я и, до сих пор не уверена, что у нас произошла перемена. То прилив, то отлив и еще что-то другое. Наши чувства перешли в иную стадию, серьезную, а тела разъединились. Я уже не могла отдать ему всю себя, даже если бы очень захотела.

– Все дело в том, – тихо начал он, – сможешь ли ты находить меня таким же привлекательным, как раньше, или во мне есть что-то, что тебя категорически не устраивает.

Дело не в этом. В Даге нет ничего такого, что не устраивает меня, однако я знаю, что, стоит мне пуститься в объяснения – чего ждал от меня Даг, – дело закончится признанием, как сильно я его люблю. А если мы заговорим о любви, то он доймет, что все еще держит меня на привязи, о чем я всегда говорила, когда мы снова сходились.

И конечно же, это будет самый легкий выход из положения, не правда ли? Быть благодарной Дату за то, что он хочет, чтобы я вернулась, продолжать наслаждаться его любовью, что я и делала многие годы, и игнорировать чувство недовольства собой, которое я испытывала постоянно, когда мы сходились.

На этот раз мне этого делать не хотелось. Это несправедливо по отношению к Дату. Это несправедливо и по отношению ко мне. Возможно, он даже не понимает глубины моего предательства. Я сделала это без капли сожаления, просто ради секса. К тому же даже не знала этого мужчину!

Конечно, мне хотелось убить Спенсера, потому что вчера я без проблем могла поговорить с Дагом и сказать ему, что нам не следует больше пытаться быть вместе.

Я люблю Дага как своего давнего бойфренда. Мне нравится заниматься с ним сексом. Но пылко увлечена идиотом Спенсером. И у меня такое ощущение, что я открыла для себя мир других людей, о существовании которых не подозревала.

Мне казалось также, что дело может кончиться тем, что я буду с обоими, потому что вся ситуация служит признаком того, что пыталась внушить мне мать, – я должна повзрослеть.

Правильно говорится, что сложные люди имеют сложные проблемы. Я решила, что с сегодняшнего дня мне следует проще относиться ко всему.

Я налила себе стакан чаю со льдом и села за стол рядом с Дагом. Скотти тыкался в меня мордой, пытаясь привлечь к себе внимание.

– Могу сказать тебе, – начала я, – что не знаю, куда иду, но совершенно уверена, что не туда, где мы были вместе.

– Знаю. – Даг повесил голову.

Я взглянула на него, и тогда он улыбнулся чуть ироничной улыбкой и отпил ледяного чая.

– Я пришел сказать, что даю тебе шесть месяцев. Срок закончится в январе. До этого мы не будем встречаться, а затем поговорим и определимся: что мы чувствуем по отношению друг к другу. Если сможем быть вместе, я буду настаивать на нашем браке. Тогда мы решим, оставаться ли нам здесь или уехать жить в Нью-Йорк. А может, еще куда-нибудь.

Не знаю почему, но я расплакалась. Что подействовало на меня – усталость ли, слова Дага или раздражение, но слезы хлынули потоком. Раньше он говорил, что мысль, чтобы снова жениться, сродни горячему утюгу на грудь.

Конечно, к январю у такого человека, как Даг, может появиться несметное количество кандидаток, желающих заполнить вакуум. Я все больше начинала понимать, что этот вакуум не так уж и велик. Подруга, с которой можно переспать в ночь с субботы на воскресенье, это не жена.

Во всяком случае, я плакала потому, что слова Дага заставили меня вспомнить, как я любила его с нашей первой встречи.

«Ты должна повзрослеть, – нашептывал мне голос матери. – Поведение девчонки не сделает тебя счастливой,».

«Бедная мама», – подумала я, взяв Дага за руку.

Вскоре мы уже обнимались, прощаясь. Когда Даг ушел, я снова заплакала, и на этот раз слезы с моего лица утер Скотти.

Наконец я умылась, собралась с духом и прошла в гостиную, чтобы приступить к работе. В это время зазвонил телефон, и я, дура, схватила трубку.

– О, Салли, слава Богу, что застал тебя. Я в ужасном состоянии. Я оставил тебе сотню сообщений.

Я взглянула на автоответчик и по сигналам определила, что их было восемь. Я начала понимать, что Спенсер мастак преувеличивать и драматизировать.

– Я должен был рассказать тебе о Верити, – выпалил он. – И ты наверняка должна понять, почему я был так напуган… ну, после того, как мы вместе провели ночь, едва зная ДРУГ друга. Я был совершенно уверен, что ты убежишь и никогда ко мне не вернешься.

Контраст его слов с разговором Дага, состоявшимся час назад, не в пользу Спенсера. Он лепетал как несмышленый угловатый подросток. Его мать, думаю, тоже давно советовала ему повзрослеть.

– Ты должна позволить мне встретиться с тобой. Наступила долгая пауза, затем Спенсер заговорил снова.

Проникновеннее.

– Я никогда не встречался с Верити в доме, где живет ее семья. Ты считаешь меня подонком, но, надеюсь, наступит день, и ты поймешь, как это все происходит. Это не любовь и не желание разрушить ее семью, а просто сексуальная потребность.

Мне не хотелось слушать это разумное объяснение. Лучше бы я не знала, что в кругу Спенсера подобное поведение – норма жизни, не чернила свою душу, связавшись с ним, и никогда больше не оказалась с подобными сексуальными машинами.

– Что-то быстро ты предал ее, – сказала я. – Два года – срок немалый.

– Как я предал?

– Предполагалось, что ты будешь следить за тем, как продвигается моя статья, а не спать со мной.

– Не думаю, что Верити беспокоит, что я спал с тобой, – сказал он. – Ее взбесило, что с приходом тебя я полностью вычеркнул ее из своей жизни.

– Неужели эта женщина никогда не слышала о болезнях, передающихся половым путем? Неужели ее не беспокоит, с кем ты спишь?

– Салли… – Он вздохнул. – Можешь успокоиться хоть на минуту?

– Я спокойна.

– Просто послушай меня, хорошо? Последний раз мы с Верити были близки…

– Когда?

– Гм. Около двух недель назад.

– Где?

– Здесь. В моей квартире. – Он снова вздохнул.

«Неужели я когда-нибудь снова увижусь с этим мужчиной?» – подумала я.

– Откуда ты знаешь, что у нее нет другого молодого кобеля. Спенсер? Откуда ты знаешь, что она не подхватила герпес' венерическую болезнь или СПИД?

– У нее нет другого кобеля. И я тоже чистый, я говорил тебе об этом. Верити просто маньячка относительно всего этого Она боится Корбетта – ты сама могла заметить это, – и, однако, их сексуальная жизнь не устраивает ее…

– Мое сердце разрывается от сочувствия к ней, – заметила я с сарказмом.

– Ты меня огорчаешь, Салли…

– Я его обидела! – Я просто взбеленилась. – Да как ты можешь кормить меня такой дрянью, которую представляет твоя сексуальная жизнь! Да разве стала бы связываться с тобой, знай я, что ты ублажаешь Верити Роудз? Ты в своем уме?

– Вот почему я ничего тебе не рассказывал. Знал, что ты так поступишь. И я знал, что у меня одна лазейка до тебя добраться. Я знал, что в твоей жизни есть мужчина. Верити говорила мне об этом. И я знал, что ты вернешься в Коннектикут. А в тот вечер, когда мы с тобой ходили в театр, 'мы разговаривали и разговаривали… Помнишь? Ни о чем и обо всем. И в тот вечер мы оба поняли, что между нами зарождается что-то большое, что должно выплеснуться наружу. И я не говорил тогда о сексе…

– Но именно этим мы и занимались, ведь так? – Я напомнила себе о действительности, стараясь побыстрее вырваться из очарования первого вечера, так как первый вечер был волшебным и между нами была та самая связь.

Мы открыли, что схожи интеллектуально, что наши хобби, вкусы и интересы совпадают, одинаковы и наши проблемы во взаимоотношениях с другими людьми, что наша увлеченность работой не совсем здоровая и что наш настрой на максимализм – все или ничего – не приведет ни к чему хорошему…

Я так ясно вспомнила, как мы остановились на Пятой ню у витрины «Барнс и Ноубл», где он показал мне книгу, которую редактировал, и рассказывал о других книгах, выставленных в витрине. А затем повернулся ко мне, взял мои руки в свои и сказал: «Я испытываю прекрасное чувство от того, что могу все это рассказать тебе, так как для большинства людей это совсем не интересно».

«Ты понимаешь все это, Салли. Работая долгими часами, ты получаешь удовольствие, несмотря на многие разочарования, которые преодолеваешь, и снова продолжаешь работать», – размышляла я.

– Салли, пожалуйста, – продолжил Спенсер охрипшим голосом, – позволь мне приехать вечером. Мы только поговорим и больше ничего. Мне необходимо тебя видеть.

– Тебе не кажется, что ты скорее должен увидеться с Верити?

– Я не могу рассказать Верити о том, что произошло между нами, так как боюсь, что она попытается навредить тебе.

– И потому выжидал, когда будет опубликована статья?

– Думаю, я должен был так поступить.

– А как собираешься избегать ее до того времени?

– Не знаю, – честно признался он. – Но мне придется это сделать.

– Не придется, если прекратишь встречаться со мной. Ты окажешь мне большую услугу, если будешь продолжать обслуживать ее, – подло заметила я.

– Салли, послушай меня.

– Не хочу. Я устала, Спенсер. Устала от всех этих дел.

. – Салли, клянусь, я никогда больше не буду спать с Верити Роудз! Встреча с тобой переменила мою жизнь. Пока мы были близки с ней, у меня не было собственной жизни. А потом я встретил тебя и понял, чего хочу.

– С тех пор не прошло даже двух недель, Спенсер!

– Позволь мне по крайней мере поговорить с тобой, – сказал он. – Ну пожалуйста. Я хочу знать, что не все потеряно.

С таким же успехом он мог бы сказать; «Хочу узнать, что ты не убежала обратно к Дагу».

– Нет, – не согласилась я. – У меня полно дел.

* * *

Меня всегда поражало: стоит мне отключиться от мира сего, и я могу свернуть горы. К семи вечера я закончила расшифровку черновиков каждого интервью и села за кухонный стол стараясь мысленно высветить самые интересные места. Статья живо вырисовывалась в голове, и образ Касси как личности проступал все заметнее. Определенно, она уникальная личность, достойная мадригала.

Около половины восьмого через заднюю дверь я выпустила Скотти погулять и заметила сидящего на лестнице сумасшедшего Пита.

– Привет, – сказала я. – Ты не собираешься снова пуститься в бега?

– Нет. Я приехал и застал тебя за работой. Ты даже не подняла головы.

Я смутно припомнила, что слышала лай Скотти, но решила не обращать внимания. Я вышла во двор, села в плетеное кресло лицом к Питу.

– Как ты себя чувствуешь?

– Пожалуй, хорошо.

– Работаешь?

Глядя в землю, он кивнул.

– Хорошо.

– Папа не хочет возвращаться в. Каслфорд, – сказал он. – Решил дом продать.

Бедный Пит! За исключением короткого пребывания в колледже он никогда не покидал своего дома в Каслфорде. Решение отца перевернуло вверх дном весь мир Пита. Теперь ему придется куда-то перевозить спутниковую антенну, радиоустановку, сотни книг, аудио– и видеокассет. Маленькая зарплата не позволит ему найти хозяина, который согласится приютить его.

Возможно, лаборатория согласится разместить его оборудование, если он разделит его с другими сотрудниками, но вызывает сомнение, что находящаяся через дорогу мэрия станет портить фасад его антенной и чудовищных размеров тарелкой спутниковой связи.

С какой стороны ни посмотри, Пита ожидали большие проблемы и жизненные перемены.

– Мне горько слышать это, – сказала я. – Но уверена, что отец вернется, чтобы провести с тобой Рождество. Или приедет на летние каникулы.

– Он сказал, что я сумасшедший.

– Все равно он тебя любит.

Пит удрученно уронил голову.

– Если бы мама не умерла, все было бы хорошо.

– Давай посмотрим на это с другой стороны, – сказала я. – Разве это не чудесно – иметь собственный дом, свободное время, возможность делать что хочешь.

– У меня есть свой дом, – сказал он.

– Нет. Ты живешь в доме родителей.

– Я знаю, что должен переехать. – Он смотрел на меня сквозь слезы.

В свои сорок с чем-то он наконец начал мыслить здраво.

– Но маме нравилось, что я жил дома. Это позволяло экономить деньги.

– Ты платил ренту?

– Иногда.

Бедный агнец. Сколько в этой стране таких несчастных.

– Я помогу тебе найти новый дом, – пообещала я.

– Лаборатория берет меня со всем моим скарбом.

– Хорошо. Я буду помогать тебе с бюджетом. – Он чуть не заплакал. – Ты будешь гораздо счастливее, Пит, это я тебе гарантирую. – Молчание. – Я знаю, что сейчас тебе страшно, но когда обоснуешься, испытаешь радость и удовольствие, которых не ведал раньше. И заведешь себе собаку, о которой мечтал. Мы пойдем с тобой в питомник и выберем самую лучшую в мире собаку. За исключением Скотти, конечно.

Эти слова заставили Пита улыбнуться. Затем он прикусил нижнюю губу.

– Надеюсь, они не схватят ее для своих опытов.

Я, как никто другой, знала, о ком он говорит.

 

Глава 35

В воскресенье утром я встала рано, но не потому, что зазвонил будильник, а из-за чувства тревоги, охватившей меня перед грядущим днем. Я села за стол и стала работать над кратким биографическим очерком о Касси Кохран, и к десяти часам паника исчезла. С профессиональной точки зрения я была готова к встрече с Верити. У меня было четкое представление, как отдельные интервью соединить в единое целое, и я, как архитектор, придумала конструкцию очерка. Оставался только вопрос: выдержат ли мои нервы? Смогу ли я сидеть рядом с моей работодательницей и смотреть на нее как на человека, давшего мне «возможность, которая выпадает раз в жизни» (я стала ненавидеть это выражение), или буду разглядывать ее как замужнюю, которая два года взнуздывала Спенсера-жеребца?

«Если он поступил так с Верити, точно так же поступит и с тобой, Салли. И так будет повторяться снова, снова и снова на протяжении двух лет, – говорила я себе. – Десять дней, Салли. Пора с этим разделаться».

Перед поездкой в Литчфилд я решил заскочить в Корнуолл. У меня имеется адрес загородного дома Кохран – Даренбрука, и мне любопытно на него взглянуть. В моем дорожном атласе пунктирной линией указана дорога в дом Касси.

В действительности добраться до их дома оказалось сложнее, чем мне думалось, когда я въехала в Корнуолл. Частная дорога растянулась на милю среди холмов. Затем она превратилась в покрытую гравием проселочную дорогу, уводящую в лес. Направление в дом Кохран – Даренбрука я безошибочно определила по указателю у дороги: «Поместье сумасброда». Ну да, Джексону свойственно чувство юмора.

Ехать наверх или нет? Если поеду, то нарушу частные владения, а я всего лишь хотела полюбоваться на дом. Но когда все фантазии рассеиваются словно дым, право выбора за правдой. Я позвонила по сотовому и сказала Касси, которая сняла трубку после седьмого гудка, что случайно оказалась в их краях и хотела бы заехать. Предупредила, что пробуду у них не более четверти часа, так как направляюсь на встречу с Верити.

– Именно такого рода гостей мы любим, – рассмеялась Касси. – Тех, которые не могут остаться. Обязательно приезжайте.

Машина подпрыгивала на ухабах, и я с трудом поднялась на холм, думая о том, что зимой здесь не обойтись без шин с шипами. Сворачивая то направо, то налево, я наконец добралась до небольшого участка. Поначалу подумала, что передо мной сторожка, но сообразила, что это и есть дом. Простой, поблекший от непогоды, облицованный кедровой доской, с крыльцом в две ступени, остроконечной крышей, высокой каменной трубой и большими окнами, которые выглядели старинными, но, подойдя ближе, я обнаружила, что они новые и очень дорогие. У дома стоял двухместный темно-синий «мерседес».

Поперек дороги находилось строение, похожее на гараж. Я припарковалась около него. Двойные двери распахнуты, и я углядела массивный темно-зеленый автофургон марки «Линкольн». Виднелось и множество других вещей, таких, как мотоцикл «харлей-дэвидсон», два снегохода, каноэ, два весла, каяк, теннисные ракетки, равнинные и горные лыжи, рыболовные снасти, палатка, фонарики, корзины, болотные сапоги, водные лыжи, сложенный трамплин, сложенный столик для пинг-понга и что-то вроде пресса для сидра.

У дома большой плавательный бассейн с кирпичной террасой, а вокруг нее частокол из кедра. Я поняла, что дом расположен на вершине холма, по которому я поднималась, так как три стороны далеко просматривались.

– Привет! – крикнула Касси, выходя на крыльцо. Ее мокрые волосы зачесаны назад; на ней поверх купальника надета юбка из хлопка. Ее лицо блестит, несомненно, от солнцезащитного крема. Никакой косметики. Она выглядит на свой возраст и абсолютная красавица.

– Я купалась, когда вы позвонили.

– Мне нет прощения за бесцеремонное вторжение, – смутилась я.

– Входите, – пригласила она. И, вводя меня в дом, остановилась, чтобы снять гальку с голой ноги. – Джек! – позвала она.

Мы вошли в сводчатую жилую комнату-кухню с огромным камином. Все окна распахнуты, и комнату продувает ветерок. Стойка бара разделяет ее пополам. Простой обеденный стол в углу.

Разумеется, этот дом сильно отличался от загородного дома воздвигнутого семьей Роудз – Шредер. Интересно. Особенно если принять во внимание, что у Джексона Даренбрука финансов не меньше, чем у Корбетта.

Я услышала топот по деревянной лестнице, и вскоре из-за угла появился Джексон.

– Привет!

У него тоже мокрые волосы; он в спортивных шортах и футболке и, как я догадалась, бегал наверх одеваться. Поглядев на Касси, я обратила внимание, что, несмотря на мокрые волосы, купальник-то сух. Меня осенило: они купались обнаженными, когда я позвонила.

Просто замечательно.

– Здравствуйте, Джексон, – обратилась я. – Простите, что побеспокоила вас. Я у вас по дороге к Верити.

– Все равно рано или поздно я пригласила бы вас сюда, – вступила Касси.

– Здесь прекрасно.

– Мы любим это место, – мечтательно сказала Касси.

– Да, – подтвердил Джексон, пройдя на кухонную половину и открывая дверцу холодильника. – После Нью-Йорка здесь великолепно. – И чтобы вы не подумали, что мы не ладим с соседями, – добавил он, доставая бутылку «Снапла», – хочу сказать, что в Джорджии у нас есть прекрасное родовое поместье и там дом с семью спальнями.

– Родовое. Что правильно, то правильно, – рассмеялась Касси. – Его построил твой отец, а твоя сестра с шурином теперь живут там.

– Это и делает его родовым, – улыбаясь, настоял Джексон. Он поднял бутылку. – Как насчет глоточка вина перед поездкой к маркизу де Саду?

– Джексон! – предостерегающе сказала Касси.

– Нет, спасибо, – ответила я, найдя сравнение довольно странным.

– Позвольте рассказать вам, чем старина Корби занимается в наши дни, – сказал он заговорщически. – Пытается захватить «Юнибэнк меркантайл траст».

– Я считала, они крепко стоят на ногах, – сказала я, нахмурившись.

– Они тоже так считали, но Шредер грозится стереть их с лица земли, поэтому они вынуждены ему отстегивать.

– Джек! – вздохнула Касси.

– Он контролирует «Бестро косметикс, – продолжал Джексон, не обращая внимания на слова жены. – Он преследует их моделей и заставляет вступать с ним в связь.

– Джек! – На этот раз Касси действительно рассердилась. – Ты ведь ничего об этом не знаешь.

– Все знают: этот парень сам черт!

– Убирайся! – Жена указала в сторону бассейна.

Он рассмеялся, но, прежде чем уйти, запечатлел на ее щеке поцелуй.

– Рад был повидаться, Салли!

Дождавшись, когда муж отойдет подальше, Касси обратилась ко мне:

– Значит, вы работаете в выходной?

– По желанию Верити.

– Но вы же не успели закончить статью за это время?

– Не успела. – Я пожала плечами. – Думаю, она проверяет меня. Я не в восторге, конечно, и все же в ее журнале я новичок.

– У вас все получится, я уверена. – Касси огляделась вокруг. – Боюсь, мне нечего показать вам здесь. Наверху только две спальни и ванная комната.

– Весьма вам признательна, что вы благосклонно отнеслись к моему вторжению. – Я направилась к двери.

– Желаю удачи! – Она остановилась в дверях.

– Спасибо. – Я чувствовала себя неловко. – Я действительно не была намерена вторгаться в ваши владения, Касси. Нo просто сгорала от желания увидеть ваш дом. И сейчас не жалею, что так поступила. Он правда чудесен.

– Спасибо, – с улыбкой поблагодарила она.

Идя к машине, я все более чувствовала себя кабаном, совершившим набег из леса на огородные грядки. Муж и жена наслаждались драгоценным временем, которое проводили вместе.

Я сделала вид, что слова Джексона о Корбетте не встревожили меня. Его намек на сексуальную агрессию – он спит со всеми подряд – тоже. Наращивание числа партнеров посредством Спенсера и Верити, которое коснулось и меня, пугало своим размахом.

– Салли, вы как раз вовремя, – сказала Верити, целуя меня в щеку и подталкивая в дом.

Мы проследовали в стеклянную, освещенную солнцем комнату. Я догадалась, что это солярий. Все окна были закрыты, воздух поступал сверху, а Верити одета в льняные слаксы и шелковую блузку. Стол со стеклянной столешницей завален бумагами, журналами и фотографиями. На столе не одни, а трое очков для чтения.

– Только что ушел мой арт-директор, – сказала она. – Хочу показать вам кое-что.

Я проследовала за ней в небольшой рабочий кабинет. На спинке диванчика, на столе и на каминной доске были расставлены большие цветные фотографии на картонных подставках.

Я была потрясена.

– Это обложка, – сказала Верити, указывая на одну из них, почти точную копию Касси Кохран, такую красивую, что я не знала, что сказать. Фото напоминало студийные портреты в духе сороковых годов двадцатого столетия.

Думаю, Касси придет от него в ужас. Хотя, возможно, в глубине души будет польщена, так как, несмотря на то что портрет отретуширован, они оставили морщинки, чтобы каждый знал, что она уже не молодая. Момент схвачен большим мастером. Фотография потрясающая, и в ней отражены главные черты характера Касси – доброта, изящество, мудрость и интеллигентность.

Другие фотографии тоже великолепны. На одной из них запечатлены Касси и Майкл (о Господи, неужели он был тогда таким красавцем?) с юным Генри. Затем Касси с Джексоном на паруснике. Ее фотография в возрасте лет двух, где она покорно сидит рядом с матерью. Вне всякого сомнения, красота Касси передалась ей от мамаши. Касси на телестудии в Чикаго. Затем шли фотографии, сделанные совсем недавно тем же фотографом, который снял ее для обложки: Касси в студии «Новостей» вместе с Александрой Уоринг; Касси наблюдает за «Шоу Джессики Райт»; Касси в джинсах и блузке у парапета над Гудзоном; Касси в очках работает в своем кабинете.

– Здорово! – воскликнула я.

– Действительно неплохо, – подтвердила Верити. – Она фотогенична. – Верити резко повернулась ко мне. – Итак, дорогая Салли, вот с чем придется конкурировать вашим словам. – Она внезапно улыбнулась, и я поняла, почему Спенсер находит ее привлекательной. Она очень властная. Вероятно, доминируя в постели, Спенсеру нравится подчинять ее себе.

«Прекрати», – приказала я себе.

– Все в порядке? – спросила Верити, чуть вздернув подбородок и заглядывая мне в глаза.

– Все, – ответила я, разглядывая фотографии, – они необыкновенны.

– Мм. – Она направилась к двери. – Остается только надеяться, что охрана Даренбрука будет начеку. Такая обложка всех чудаков и маньяков вокруг взбудоражит, они станут преследовать ее. – Верити через плечо смотрела на меня. – Как думаете, что почувствует Касси, увидев их?

– Думаю, будет напугана.

Верити остановилась и резко обернулась:

– В самом деле? Напугана? Какое любопытное слово вы выбрали.

Я сожалела, что так сказала. У меня возникло чувство покровительства по отношению к Касси.

– Хочу сказать, она всю жизнь старалась не выпячивать свою красоту. Ее мать, как вы можете видеть, была тоже красавицей, но она Касси с детства поучала, что ее внешность не принесет ей ничего, кроме горя, и что она должна надеяться только на свои мозги. Вот поэтому Касси и сделала все для того, чтобы люди обращали меньше всего внимания на ее внешность.

Мы вернулись в солярий, и Верити усадила меня.

– Думаете, это искренно – такое пренебрежение к своей внешности? – поинтересовалась она.

– Скорее она игнорирует комплименты, – пояснила я.

Верити чуть улыбнулась. Готова поспорить, ей тоже знакомо это не понаслышке.

– Я написала, что с тех пор, как она вышла замуж за Джексона, ей стало легче мириться с красотой.

– Это не из-за него, – сказала Верити. – Женщинам свойственно принимать свою красоту, когда она у них есть. Дело в корне меняется, когда ее начинают терять. Ведь то, что дано было природой, принималось как должное. Возможно, сейчас она в этой стадии.

Я задумалась. Затем вынула из сумки блокнот и сделала для себя пометки.

– Такое возможно. Вопрос только в том, можно ли кого-нибудь тактично спросить: «Сейчас, когда вы теряете былую красоту, хотелось бы вам вернуть ее?»

Верити рассмеялась.

– Теперь я вижу, что поступила правильно, выбрав вас для написания этого очерка, Салли.

– Поживем – увидим, – ответила я, записывая в блокноте.

Снова подняв взгляд на Верити, я внезапно вспомнила ее связь со Спенсером и возненавидела себя за это. Почему я не могу быть сегодня просто автором и учиться всему у той, которая стоит на вершине издательской индустрии?

Проклятие!

Что он говорил? Что-то насчет того, что, если Верити узнает, она может навредить мне? Хватит об этом!

– Почти каждый, кто был связан с Касси по работе, говорит что в той или иной степени был ею увлечен.

– Я тоже это слышала, – кивнула Верити. – Практически все из ее старых друзей были влюблены в нее и способствовали ее продвижению по службе. Вопрос: спала ли она с ними?

– Со своим бывшим боссом?

Она кивнула.

– Нет, – медленно произнесла я в раздумье. Затем повторила убедительнее: – Нет.

– Вы уверены?

– Да, – с убежденностью ответила я.

– Значит, это своего рода протекция, не так ли? – спросила редактор журнала, положив на колени конверт.

– Думаю, так, – произнесла я. – Я собираюсь включить в свой очерк такие моменты, как, например, ее обеды со своим бывшим боссом. Романтичные встречи. Он любил заказывать укромные столики в таких местах, как «Русская чайная», «Карлайл» или «Цирк». Она говорит, что он относился к ней по-особенному, хотя на самом деле его отношение больше напоминало отеческое.

– Кстати, об отце и дочери… Ее отец был пьяницей, правильно? И умер, когда она была маленькой?

– Одиннадцать лет.

– Как это отразилось на ее взаимоотношениях с людьми? – Верити взяла со стола очки.

Ужасно, когда тебя подвергают такому давлению ради бизнеса.

– Обращение с ней Майкла Кохрана, несомненно, схоже с ее отношениями с отцом. Но Майкл немногим старше ее, более опытный и уверенный, он просто боготворил ее. Он был красив, весел, заботлив, как ее отец, но много работал и многого достиг в своей профессии, в то время как ее отец нигде долго не задерживался. Поэтому она считала, что Майкл совсем другой. Только по прошествии десяти лет их супружества на повестку дня встал вопрос о его пьянстве и изменах.

Мы продолжали разговаривать. Я проголодалась, но Верити не предложила даже воды. Она продолжала задавать вопросы, а я отвечала, излагая самые интересные, на мой взгляд, факты.

Во время одного из моих ответов она прикрыла глаза, а когда я закончила, уставилась на меня и спросила:

– Какой возмутительный, дурной или неприятный момент вы не собираетесь включать в свой очерк?

– Что Майкл Кохран снова пьет и оплакивает потерю Касси, но не находит ничего лучшего, чем плакаться интервьюеру в жилетку.

– И вы не вставите это в очерк? – Верити удивленно подняла брови.

– Могу вставить ту часть интервью, где он упоминает, что отчаянно скучает по Касси.

Верити вздохнула, опустила глаза, затем вновь уставилась на меня.

– Вы проделали большую работу, собрав материал. Мне особенно понравилось, что нашли в себе храбрость пить вместе с Майклом Кохраном… – Она не удержалась от улыбки. – Этот человек вульгарен. Но, Салли, факт остается фактом: в вашем очерке нет остроты, интриги. В нем нет… – она пощелкала пальцами, – ничего такого, чтобы сказать: «Вот это да! Такого, еще не было!» Я не услышала в нем того, чем люди могли бы обмениваться как самой потрясающей новостью. Подобных статей нет в газетах. Понимаете, о чем я?

Мое сердце упало. Неужели она собирается выкручивать мне руки, чтобы заставить написать то, чего на самом деле нет?

– Мы должны привлечь читателей любой ценой. Можем даже слух подпустить.

– Но разве он не может быть в позитивном ключе? Разве обязателен, негатив? – Я совсем растерялась.

Верити надела очки и открыла конверт, который лежал у нее на коленях.

– Так или иначе, Салли, – сказала она, доставая из конверта книгу в кожаном переплете и начиная листать страницы, – вам каким-то образом удалось упустить главное событие в жизни Касси. Я не виню вас, но, надеюсь, вы наверстаете упущенное. – Она резко захлопнула книгу и вложила я конверт. – Хорошо. – Она сняла очки одной рукой, а другой протянула мне конверт. – Возьмите это домой и почихайте. Наверняка захочется заново переписать свой очерк. Не расстраивайтесь, если придется переделать. Ведь Касси, скажу я вам, может ввести в заблуждение кого угодно.

Я захлопала глазами.

– Вам придется подтвердить идентичность личности, о которой здесь написано. Я знаю, кто она, и уверена, что вы тоже ее узнаете. Предполагаю, что вы в восторге от Касси, но вам придется переменить точку зрения. Или этот случай будет подхвачен бульварными газетами и они разорвут ее на части, или мы подадим его в вашей интерпретации, где вы по крайней мере с симпатией дорисуете портрет женщины, у которой был момент слабости. Принимая во внимание, что в то время муж довел ее до такого состояния, я не виню ее.

Верити встала, давая понять, что разговор окончен. Я тоже поднялась.

– Сделайте все от вас зависящее, Салли, – сказала она. – Вы не можете напрямую цитировать из этой книги, вам придется перефразировать. Уверена, вы сумеете доказать, что это было на самом деле. Есть свидетели, которые могут подтвердить события. Правда – лучшая защита от ярлыков.

Я была в шоке. Верити проводила меня до двери.

– Когда очерк будет опубликован, Салли, вы сразу станете известной. Чтобы удержать вас, – с улыбкой добавила она, открывая дверь, – у меня не было другого выбора, как предложить вам контракт. Откровенно говоря, я уже составила черновик, и он лежит на моем столе. Сто двадцать тысяч долларов за четыре персональных биографических очерка в будущем году.

Контракт?

Ошеломленная, я поблагодарила Верити за помощь и участие и направилась к машине. Я механически включила зажигание и уехала. Однако при первой же возможности при парковалась на обочине и достала из конверта книгу. Открыв ее, я прочитала несколько абзацев.

И тут я почувствовала тошноту.

У меня в руках дневник Касси.

 

Глава 36

Дневник начинался с недатированного вступления:

«Единственное, что я понимаю в психотерапии, так это то, что нуждаюсь в ней. Временами чувствую себя так, словно в моей голове крутится магнитофонная лента, настолько не способна я думать трезво, когда дело касается Майкла. Феба говорит, что этот дневник нужен не для нее, а для меня, даже несмотря на то, что единственное, чего мне так хочется, – поскорее все забыть.

Хорошо, вот он, дневник. Пусть произойдет чудо! Каким-то образом. Пожалуйста.

Я чувствую себя чрезвычайно глупой. Почему я думаю, что Майкл когда-нибудь изменится? Почему думаю, что от того, что я запру дверь на замок и не впущу его, выйдет что-нибудь путное? Сэм советует сделать это, но не думаю, что это остановит Майкла, он как пил, так и будет продолжать пить. Я только раз поговорила с Сэмом и Фебой, но ловлю себя на мысли, что продолжаю разговаривать с ней.

Я не должна. В тот раз она сказала, что ей думается, что она влюбилась в меня, а я беспечно делаю вид, что ничего подобного она мне не говорила. Но я догадываюсь, потому что она знает Майкла и его проблемы из первых рук. И к тому же, как мне кажется, она очень одинока.

Нет ничего плохого в том, что мы подруги. Феба согласна. Но что-то подсказывает мне, что ничего хорошего из этого не выйдет, потому что за фасадом дружбы стоит ранимая молодая женщина, которую я должна втягивать в этот кошмар, который называется моей жизнью.

Майкл по карте «Американ экспресс» уже снял свыше десяти тысяч. Слава Богу, она заставила меня снять мое имя со счета после того, как Сэм проговорился. Странно, как может такая молодая знать так много. Она говорит, что ее дедушка пил и она знает, как бабушка с этим боролась.

Она потрясающая. Никогда не встречала такой, как она. Конечно, речь идет не о том, что она такая молодая, а знает так много. Мы много разговариваем, и иногда я думаю, что, возможно, этого не следует делать, но всегда делаю.

Прошлой ночью я так скучала по Генри, что легла спать в его постель. Мне так одиноко здесь без него. И Майкла. Но когда я вспоминаю об «Американ экспресс», то думаю – черт с тобой!

Дом такой пустой. Сегодня вечером она позвонила, и мы долго болтали. Она сделала так, что я почувствовала себя лучше. Надо будет поговорить с Фебой об этом.

Брат Майкла позвонил узнать, правда ли то, что я его выгнала. Сказал, что я сделала правильно, что Майкл или примет помощь, или станет жертвой несчастного случая.

Сэм говорит, что я должна врезать в дверь новые замки. Не думаю, что это необходимо. Его даже нет в Нью-Йорке.

Сейчас мы разговариваем каждый вечер. Я с нетерпением жду ее звонков. Сегодня она спросила меня, много ли у меня друзей. Подруг. Я ответила, что у меня несколько друзей – семьи за городом, а здесь я очень занята. Сказала ей, что Розанна – мой друг, а также Чи-Чи. Догадываюсь, что кто-то может сказать, что мои так называемые друзья работают на меня.

Чувствую себя совсем запутавшейся. Хочу, чтобы Майкл вернулся, и не хочу, чтобы он возвращался.

Хочу, чтобы она пришла на обед. Или, возможно, я бы сама пошла к ней. По крайней мере надо что-то делать: ведь нельзя же вечно говорить по телефону. Но я этого боюсь. Это так глупо, потому что она совсем меня не привлекает, и, однако, какая-то часть меня к ней тянется. Могу сказать, что она чувствует то же самое по отношению ко мне, но это меня не расстраивает. Наоборот, я чувствую себя польщенной.

* * *

Сегодня утром позвонил Генри и сказал, что Майкл неожиданно появился в лагере. Он был пьян, но не устраивал сцен и скандалов. Готова поспорить, что на самом деле все было гораздо хуже, чем рассказал Генри. Он говорит, что Майкл очень скучает по мне и чувствует себя омерзительно. Генри сказал Майклу, что ему всего-то и нужно, что принять помощь, и он сможет вернуться домой. Если бы хоть на одну секунду я допустила, что Майкл согласится пойти в общество анонимных алкоголиков, как это сделал Сэм, я бы чувствовала себя совсем иначе.

Но так ли это? Феба говорит, что очень трудно вернуться к прежней жизни, если хоть раз почувствовала свободу. Мне странно быть здесь совсем одной, но меня также страшит мысль вернуться к прежней жизни.

Сегодня вечером я встретила ее за обедом. Это был обед на ходу недалеко от вокзала, и он был очень странным. Одно дело – говорить с кем-то по телефону, и совсем другое – встретиться лицом к лицу. Я чувствовала себя странно. С трудом смотрела на нее. Она разговаривала со мной, словно ничего особенного не происходит.

Мне хотелось бы знать, что творится со мной. Все, кажется, не в порядке. Чувствую себя почти счастливой от того, что Майкл ушел. Феба говорит, что я не должна волноваться по этому поводу, но я волнуюсь. Я должна воссоединить семью. Это не вина Генри, а наша, и мы обязаны действовать вместе.

Или, возможно, с этим надо покончить раз и навсегда. Я просто не знаю, что мне делать.

Она быстро обняла меня в такси, когда мы возвращались с обеда. Я посмотрела на нее и была готова умереть, так как чуть не поцеловала ее так, как целовала Майкла. Ну, вы знаете этот поцелуй на прощание.

С трудом пишу все это. Сомневаюсь, что смогу поговорить об этом с Фебой. Часть меня вообще не хочет говорить с не хочу отделить ее от этой стороны моей жизни. Быть просто ней Она дает и ничего не требует взамен. Какой феномен в моей жизни!

Когда я обманываю, меня это волнует, и я это прекрасно осознаю. Может, стоит дать Фебе почитать этот дневник?

Сегодня вечером пригласила ее на обед после работы. Едва могла есть – так нервничала. Не могла поверить, что со мной происходит такое. Я этого не понимаю. Но чувствую, определенно чувствую. Я увлечена ею. И знаю, что она увлечена мной.

Но я ничего не делаю. Не могу даже подойти к ней, когда она уходит, и, думаю, она это знает. Хочу, чтобы она ушла, и не хочу этого. Когда она вернулась домой, то позвонила мне, и мы с час болтали о всякой ерунде, но меня это не волновало, и мне бы не хотелось, чтобы она знала, что меня это не волнует.

Слышала, что Майкл в Чикаго. Мы собираемся на обед по поводу присуждения премии. На «Электронике» полная неразбериха. Бедный Сэм! Мне остается молиться, чтобы он поскорее прошел через все это и его карьера не лопнула. По крайней мере я должна что-то для него сделать в благодарность за то, что он сделал для Майкла. За то, что он сделал для меня.

Увижусь с ней на обеде. Это будет странно.

Надеюсь, люди не будут строго судить Майкла, Его там не будет, чтобы защитить себя. Если бы его компания тоже получила премию, кто-нибудь поблагодарил бы его за это?

Вечер. И я жду в постели звонка. Она позвонила. Хочу увидеться с ней. Действительно хочу ее увидеть. Знаю, что это значит, но решила не анализировать. Хочу быть с ней, я точка.

Ее успех в Нью-Йорке почти тревожащий. И, однако, он кажется для нее таким естественным. Она не задирает носа и даже не обращает внимания на сенсацию, которую вызвала. Кажется, все, что ее заботит, это я и мои мысли.

Сейчас все время думаю только о ней.

Не знаю, чего хочу. Но затем знаю точно. От Фебы мало помощи. Она только спрашивает, считаю ли я, что испытывать чувство к другой женщине более приятно, чем испытывать чувство к другому мужчине. Другими словами, считаю ли я, что любовная связь с женщиной не считается предосудительной.

Не могу поверить, что мне даже трудно писать об этом. Чувство к другой женщине. Да, такое вполне возможно. И даже более того, я знаю, что меня влечет к ней. Физически.

Снова пригласила ее на обед. Ничего, конечно, не случилось. Начинаю думать, что она не позволит, чтобы что-то случилось. Мы просто разговаривали о Майкле и обедали: соте из овощей на оливковом масле с чесночной заправкой, тосты и салат. Все очень мило. Она любит старые фильмы и коллекционирует фотографии Греты Гарбо, Кэрол Ломбард, Одри Хепберн и прочих. Она никогда не видела фильма «Вояджер», и я дала ей кассету, и все было замечательно, впрочем, как всегда, хотя после ее ухода чувствовала себя подавленной.

Я замужем, у меня есть сын. Что я делаю?

Я выпила немного вина. Она сказала, что почти не пьет. А я пила, потому что нервничала. Скорее сказать, напутана. Не из-за нее. Из-за себя.

Слышала, что Майкл в городе, но не знаю где. Часть меня хочет, чтобы он прошел реабилитацию, другая часть хочет, чтобы он умер. Я так зла на него. Он сказал управляющему банком, что я украла все его деньги.

Состоялся долгий разговор с Генри. Потрясающий парень. У него есть адвокат, который занимается проблемами алкоголиков. Разговор с Генри поднял мне настроение. «Не вешай нос, мама! – сказал он. – Не позволяй ему вернуться».

Подумываю, чтобы полететь к Генри и сделать ему сюрприз, но сейчас никак не могу.

Забежала в магазин на Седьмой авеню и купила себе майку, потому что не хочу чувствовать себя такой старой. Heyжели сорок один? Я привыкла чувствовать себя старухой. Сейчас чувствую, что жизнь только начинается. Я в майке!

* * *

Вчера нашла Майкла в квартире. Он преследует меня.

Не могу даже писать, что произошло. Это слишком новое для меня ощущение. Не знаю, что делаю, но думаю, что рада? что сделала это.

Я это сделала. Позволила ей отвезти меня домой после обеда и уложила ее в постель.

Звучит глупо. Нет, не так. Не знаю, как лучше назвать совсем по-другому.

Кого я дурачу? Это было чудесно! Я была напугана до смерти, а она любила меня так, как никто на свете раньше не любил.

Ну вот. Я это сказала. Смогу ли сказать об этом Фебе? Я этого не знаю, но не хочу сейчас об этом думать, просто хочу наслаждаться. Казалось, она разбудила во мне что-то такое, что давно умерло.

Вчера вечером она пришла ко мне, и мы пошли в гостевую. Не перестаю думать, что мне надо было сменить замки, как предлагал Сэм, чтобы Майкл не ворвался в дом. Думаю также, что стара для этого, но ничего не могу поделать со своим телом. Не знаю, что она разбудила во мне, но у меня такое ощущение, что раньше я никогда не занималась сексом. Чувствую себя изголодавшейся. Люблю ее, но беспокоюсь о том, что будет дальше, потому что не думаю, что это будет длиться долго, как она надеется, хотя она мне об этом ничего не говорила. Она такая умница.

Думаю о мужчинах. В сексуальном плане.

Готова застрелиться, что пишу об этом. Посмотрите только, что она для меня сделала. Посмотрите на всю ту любовь которую она влила в меня.

Что я делаю? Если собираюсь спать с ней, то должна сосредоточиться только на ней. Нельзя же так разбрасываться мыслями.

Генри приезжает домой на следующей неделе. Майкл неизвестно где, и это меня не беспокоит.

Начинаю понимать, что ей хочется, чтобы мы продолжали и чтобы я переехала к ней. Не знаю, что буду чувствовать когда Генри вернется домой. Я поняла, что очень устала от работы сегодня. Чувствую, что моему телу требуется отдых. Не могу же я вести себя так денно и нощно.

И однако, как мне жить без нее? Ее поддержки, ее любви? Что мне заменит все это? Мысль вернуться к старому существованию невыносима. Спать с ней – слишком маленькая плата за такой комфорт и поддержку.

Что я такое говорю?

Когда-нибудь она захочет, чтобы кто-то был с ней рядом. Не обязательно это буду я. Не убеждена также, что это будет женщина. Продолжая странные отношения, как у нас с ней, и думая, что мы не лесбиянки, я пришла к заключению, что судьба свела нас на перекрестке эмоционального краха.

Я не чувствовала себя лесбиянкой. И я не думаю также, что люблю ее. Наверное, не так, как это могло быть, будь я лесбиянкой.

Я только что перечитала последнюю запись. Не думаю, что люблю ее. Определенно, я люблю ее, но совсем по-другому. Не могу сказать того же о ней. Ее страсть возрастает, в то время как моя уменьшается, и я не знаю, что делать. Мне не хочется причинять ей боль.

Она не может вести жизнь лесбиянки. Она должна это знать. Боюсь спросить ее, что она об этом думает. Каждый раз, когда подвожу ее к этому разговору, она только вздыхает, целует меня и говорит, что все, о чем она думает, это то, что она счастлива в данный момент».

На этом дневник кончился.

Я была в шоке. Чувствовала себя так, словно подглядывала в замочную скважину за частной жизнью, на которую имеет право любой человек.

Верити тоже читала его. Интересно, кто еще?

Как, черт возьми, Верити удалось раздобыть его?

Я достала из портфеля хронологический список, составленный мною к жизнеописанию Касси. Нашла период до того, как Майкл Кохран согласился пройти реабилитацию и когда Касси помогла Сэму Уайатгу с его трудностями на «Электроника интернэшнл».

Я покопалась в записной книжке, чтобы восстановить тот период жизни Касси, и мне стало ясно, с кем была у нее любовная связь. Почему раньше мне не пришло это в голову?

 

Глава 37

Домоправительница Касси Кохран живет, как я полагаю, в одном из самых красивых зданий Вест-Сайда, на углу Риверсайд-драйв и Девяносто первой улицы. Пока консьерж звонил ей, чтобы сообщить о моем приходе, я задалась вопросом, сколько Розанна Ди Сантос платит за. жилье. Если средняя цена односпальной квартиры в Манхэттене в среднем тысяча долларов в месяц, то я не могла даже вообразить, сколько стоит жилье в таком месте, как это.

Розанна сама открыла дверь (хотя сейчас я была почти уверена, что у нее самой есть домработница), и так как я представляла ее себе постарше и более грузной, очень удивилась, увидев перед собой невысокую опрятную итальянку с длинными волосами, большими карими глазами и умело наложенной косметикой. На ней модные джинсы и просторная футболка с портретом Леонардо Ди Каприо.

– О Господи, да вы же выглядите совсем как одна из них, – сказала она, с любопытством разглядывая меня и пропуская в дверь. – Вы действительно репортер или работаете на миссис Кей?

– Простите?

Она посмотрела на мой полотняный костюм и туфли на высоких каблуках.

– Вы такая же, как они. Хорошо одеты.

– Это комплимент?

– Да. Если быть откровенной.

Розанна провела меня через большую прихожую в просторную гостиную с потрясающим видом на реку Гудзон и Риверсайд-парк.

– Присаживайтесь. Что вам предложить?

Пока Розанна ходила, чтобы принести стакан воды, я огляделась. Много картин. На секретере большая фотография Розанны, пожилой женщины и мальчика-подростка. В комнату тихо вошла кошка и потерлась о мою ногу.

– Это Мисси, – сказала Розанна, входя в гостиную.

– Кошка или леди на фотографии?

– Ха! А вы самоуверенно-развязны. Настоящий репортер. – Она протянула мне стакан. – Кошку зовут Мисси, и она принадлежит миссис Эмме Голдблюм. Это ее квартира. Она передала ее мне в субаренду. А это, – сказала она, указывая на мальчика на фотографии, – мой сын Джейсон. Я вдова, – добавила она, – так же, как и миссис Голдблюм. Мы решили жить вместе. Здесь чудесно.

Я тоже так думала, глядя на вид из окна. С другой стороны, женщина на фотографии выглядела на все восемьдесят, и я подумала, что иметь в квартире кого-то помоложе очень удобно. Я знала, что Розанна работает исключительно на Касси и Джексона, и задалась вопросом, не является ли она ее бывшей клиенткой.

Мы приступили к разговору, и через час стало ясно, что Розанна целовала землю, по которой ступала нога Касси. Розанна сказала, что ради собственного сына не хочет вдаваться в подробности смерти мужа за исключением того, что она была внезапной и ужасной и что, если бы не Касси, Розанна потеряла бы и контроль над сыном.

Я покачала головой, потому что для меня ее слова не несли никакой смысловой нагрузки. Выключив диктофон, я положила на стол блокнот и ручку и сказала:

– Просто для информации, а не для записи, не могли бы вы уточнить?

– Мой муж принимал наркотики, – сказала Розанна. – Он был ветераном вьетнамской войны, – добавила она, словно это служило извинением. – На некоторое время я отдала сына приемным родителям, потому что не хотела, чтобы он видел отца в таком состоянии, а когда отец умер от передозировки, приемные родители пытались оставить его на постоянное попечение. Миссис Кей и миссис Джи помогли мне выиграть дело.

– Понимаю, – сказала я и снова включила диктофон. – Если не возражаете, Розанна, мне хотелось бы, чтобы вы рассказали, как Касси помогла вашей семье снова стать на ноги после фатального исхода с вашим мужем.

Розанна улыбнулась, хотя в ее глазах светилась затаенная боль.

– Хорошо. Что еще хотите знать?

– Мне интересно, что Касси сказала вам относительно этого интервью.

– Она сказала, что я могу говорить все, что захочу.

– Все?

– Она сказала, что если что-нибудь сорвется с языка и это будет ужасным, она меня не расстреляет.

– А что может сорваться?

– Ну, не знаю. Возможно, какая-нибудь глупость о мистере Кей. Джексон не делал ничего такого, что могло бы представлять для вас интерес. Конечно, у него были трагические события, но они ничто по сравнению с тем, что вытворял мистер Кей.

– А что такого делал Джексон?

– Однажды принес домой детеныша оцелота, – ответила она. – Дело в том, что миссис Кей хотелось иметь кошку, но она не знала какую. Потом он как-то повез ее не в ту сторону. Она сказала, что хочет поехать туда, где растет виноград, а он подумал, что она сказала в Финляндию, и повез ее туда на годовщину свадьбы. Это было забавно.

Она рассказала многое о Джексоне и его детях, о сыне Касси, о том, как все дети приезжали домой на каникулы, что делали, как относились к мачехе или отчиму соответственно. Когда я попыталась снова вернуться к разговору о Майкле Кохране, лицо Розанны стало непроницаемым.

– О, с мистером Кей все в порядке. Вы, наверное, знаете, что у него были проблемы с алкоголем.

Мне пришло в голову, что у Розанны и Касси много общего в отношении к их бракам.

– Но потом он бросил пить, и это было прекрасно, – добавила она.

– Но после этого он ушел, – подчеркнула я.

– После этого он ушел. – Согласившись со мной, Розанна кивнула. А затем, словно делая мне одолжение, рассказала историю о том, как Майкл, напившись, выбросил в окно телевизор. – Никто тогда не пострадал, – сказала она, – поэтому сейчас это кажется смешным.

Мне стало интересно, найдет ли она смешным то, что Майкл Кохран снова стал пить. И что от Майкла я узнала, что муж Розанны наркоман и что жили они в односпальной квартире гостиничного дома, где делили ванную и кухню со множеством соседей. Ничего из этого в очерк, конечно, не войдет. Просто мне хотелось удостовериться в этом.

– Майкл Кохран говорит, что одной из причин, побудившей его пройти курс реабилитации… – начала я, делая вид, что просматриваю в блокноте старые записи.

– Ба, да у вас почерк, как у миссис Кей, – сказала она. – Она всегда оставляла мне записки, которые я не могла прочесть.

Я улыбнулась.

– Во всяком случае, Майкл Кохран говорит, что одной из основных причин, побудивших его пройти курс реабилитации, было то, что Касси наконец выгнала его.

– Это правда, – кивнула Розанна.

– И что впервые она не позволила ему вернуться домой.

– Для нее это было легко, – снова кивнув, сказала она.

– А он был уволен, и ему не надо было ходить на работу.

– Нет, это не так. – Она покачала головой. – Мне кажется он поехал на Запад, где-то скитался. Миссис Кей очень о нем беспокоилась, но ей дали хороший совет, и она решила не отступать и не разрешать ему вернуться назад, пока он не захочет получить помощь.

– И поэтому он поехал в Хазлтон в Миннесоте?

– Миссис Кей очень рассердилась тогда.

– Почему же она не вернула его? – спросила я, чувствуя, как сильно забилось мое сердце от того, что задаю подлый вопрос.

Пожав плечами, Розанна задумалась.

– Ее друзья, думаю.

Она почувствовала себя очень неуютно, и мне стало интересно, знала ли она, чем в то время занималась ее работодательница.

– Кто, к примеру? – спросила я, нацелив ручку на бумагу.

– Гм, мистер Сэм Уайатт. Он живет вниз по улице. Он ей давно друг. Он и миссис Уоринг знали, что происходит с мистером Кей, и оказали ей большую поддержку. Он и миссис Кей большие друзья. Она помогла ему, когда на «Электроника Интернэшнл» разразился скандал. Возможно, вы это помните.

– Все это случилось именно в то время? – спросила я, готовясь записывать.

– Думаю, да, – с отсутствующим видом сказала Розанна. – Я точно не знаю, так как меня тогда там не было. Это случилось сразу после смерти моего мужа.

– Кто-нибудь еще помог тогда Касси выстоять в борьбе с алкоголизмом Майкла? – спросила я.

– Не знаю. Возможно, вам следует спросить ее.

– Генри был тогда в лагере, – продолжила я. – И мне кажется, именно в то время она познакомилась с Александрой Уоринг.

– Ах да. – Розанна колебалась. – Она была рядом. Знаете, мистер Кей был тем человеком, который нанял ее, перевез в Нью-Йорк из Канзас-Сити и сделал большой звездой.

– Правильно, – подтвердила я. – И с тех пор они с Касси стали подругами.

– Мистер и миссис Кей тогда были в Вашингтоне.

– Это было позже, – сказала я.

– Да, вспомнила, позже годом или двумя.

– Но когда Александра работала здесь, в Нью-Йорке, она и Касси были друзьями?

– Да.

– Возможно, она тоже оказывала Касси поддержку. Во всяком случае, она знала о пьянстве Майкла из первых рук, ведь так? Потому что его уволили с канала.

– Не знаю.

– Был ли еще кто-нибудь рядом с ней? – весело спросила я. – Кроме Сэма Уайатта и Александры Уоринг?

– Я действительно не помню. – Розанна пожала плечами. – Вам лучше спросить у миссис Кей.

– Сэм Уайатт и Александра Уоринг, – прочитала я свои записи. – Хорошо, спасибо. Я увижусь с Александрой сегодня днем и спрошу ее об этом.

Розанна в ответ промолчала, ожидая следующего вопроса.

– Думаю, этого достаточно, – сказала я, выключая диктофон.

– Достаточно? – удивилась она. – Вы не хотите узнать что-то еще?

– Что-то вроде того, – сказала я, перевернув страницу блокнота и цитируя из него: – что «миссис Кей добрейшая, умнейшая и самая щедрая из всех людей на земле»?

– Она именно такая. – Розанна улыбнулась, слегка покраснев.

– Знаю, – сказала я, вставая. – Спасибо, что подтвердили это.

И я покинула квартиру Розанны, зная, что мне предстоит интервью с бывшей любовницей Касси.

 

Глава 38

Александра Уоринг что-то читала за столом, когда я вошла в ее кабинет. Она подняла взгляд, улыбнулась, встала и обошла стол, чтобы пожать мне руку.

– Как дела? – спросила она. – Я слышала, они поймали стрелка, причастного к убийству Мейерза.

– Предполагаю, вы знаете больше меня, – смущенно заявила я, с трудом заставляя себя смотреть на нее. Она была такой дружелюбной, что я страдала от чувства вины перед ней.

– Здесь, должно быть, замешана мафия, вам не кажется? – спросила она, жестом указывая мне сесть на банкетку. Сама села в кресло напротив. – Кто еще мог направить русского головореза из Куинса застрелить лонг-айлендского консультанта по токсическим веществам в Каслфорд?

– Это одному Богу известно, – ответила я, вынимая диктофон. Перед моим мысленным взором промелькнул кусок бетона, оставленный у меня на пороге. Я взглянула на Александру, и она показалась мне обескураженной моим ответом, и только тогда я поняла, как легкомысленно, должно быть, он прозвучал. – Извините, я хотела сказать…

«Она очаровательна. Эти глаза, улыбка, ее элегантность. Власть. Я вижу, что притягивало к ней Касси».

– Вы правы, наверное, убийца решил, что будет гораздо лучше совершить преступление где-то еще, а не на Лонг-Айленде, где люди сразу догадались бы, что это как-то связано с его бизнесом.

– Значит, вы тоже думаете, что это мафия?

– Или что-то в этом роде.

– Как продвигается очерк?

– Хорошо, – ответила я. – Люди проявляют понимание.

– Прекрасно.

Начало было высокопарным, и в этом была моя вина. Уж очень разные мысли лезли мне в голову.

– Мне нравится ваш кабинет, – сказала я, когда диктофон был уже включен. – В нем много растений.

– Спасибо. Хотя не все это любят. Некоторые говорят, что я развела здесь сырость и что это влияет на систему вентиляции. – Она рассмеялась.

– Поэтому в вашем кабинете, – сказала я, – всегда свежий воздух.

Она сидела, скрестив ноги. Голубая шелковая блузка на ней оттеняла ее глаза, и мне с трудом удавалось сосредоточиться.

Итак, почему бы нам не начать с того, как вы познакомились с Касси? – Я надеялась, голос не выдаст меня: я страшно нервничала.

На меня так много свалилось: Верити, дневник, «ДБС» «Экепектейшнз» – все сразу.

– Бывший муж Касси, Майкл Кохран, – с легкостью вступила Александра, – пригласил меня работать здесь, в Нью-Йорке. Он искал новую телеведущую и увидел мои записи из Канзас-Сити.

– Сколько лет вам было?

– Двадцать семь.

– Значит, Касси было сорок… – Она не воспользовалась намеком, поэтому я закончила: – Сорок один.

– Почему это так важно? – полюбопытствовала она.

– Просто пытаюсь выстроить временную линию.

Она изучающе смотрела на меня и решила согласиться с этим.

– Во всяком случае, вскоре после того, как я приехала, Кохраны устроили вечеринку в своем доме. Там мы впервые и встретились.

– И стали друзьями? Все трое?

– Думаю, да. Я работала на Майкла. Пожалуй, спустя какое-то время мы стали друзьями.

Я сделала запись в блокноте.

– Сегодня утром я разговаривала с Розанной Ди Сантос, – сказала я, глядя на нее, – и она сказала, что в то трудное для Касси время, когда она наконец сказала Майклу, что он может не возвращаться домой, пока не обратится за помощью, вы стали ее лучшей подругой.

Наши взгляды скрестились, и я поняла, что она что-то заподозрила.

– Было именно так, как вы сказали, – ответила Александра. – Это было трудное время. Так как я работала с Майклом, мне случалось бывать у них.

– Он был уволен из «ВВКК».

Она кивнула.

– Я очень беспокоилась за него.

– Вы пытались поговорить с ним, когда он, ну, скажем, кутил?

– Однажды он позвонил мне на работу… – Она нахмурилась. – Неужели это действительно важно? Я серьезно думаю, что про Касси лучше поделиться другой информацией.

– Я имела в виду, помогали ли вы Касси уговорить его обратиться за помощью.

Помолчав, она ответила:

– Бесспорно, я думаю, вам следует поговорить об этом лично с Касси.

Она успешно осадила меня, и я стала просматривать свои записи, пытаясь перегруппироваться. Я сглотнула, не зная, что предпринять дальше.

– Если бы у вас было пять слов, чтобы описать Касси, что бы вы сказали?

Она немного расслабилась, откинулась в кресле, Посмотрела на потолок, затем снова на меня.

– Адаптивная.

Я записала и посмотрела на нее.

– Находчивая. Любящая, добрая и нежная, – закончила она.

Кивнув, я все записала.

– «Добрая» и «нежная» – этими эпитетами награждают ее почти все.

– Не без основания.

– Она располагает к себе, – сказала я. – К ней лояльны даже те, кого она уволила.

– О? – Брови Александры поползли вверх.

– На прошлой неделе я разговаривала с Гленном Мортимером, – сказала я, ссылаясь на бывшего политического аналитика «ДБС».

– Ах, с ним.

– У вас есть какие-нибудь комментарии по этому поводу?

– Нет, – последовал ответ.

– Он много говорил о вас.

– Не сомневаюсь.

Мы помолчали.

– Он все еще высокого мнения о Касси, – сказала я. От Александры не последовало ответа. – Я также разговаривала с Бонни Керк.

– Угу, – промычала Александра.

– На самом деле она больше говорила о вас, чем о Касси.

– Не сомневаюсь, так как именно я ее уволила.

– Ну, гм… – Я начала заикаться, пытаясь сформулировать вопрос. – Неужели вам не любопытно, что она говорила о вас?

– Нет.

Итак, что дальше?

– Она была очень сердита, – закинула я удочку.

Александра кивнула, словно подтверждая, что она и в этом не сомневалась.

– Гм, – прочистила я горло.

– Что вы хотите спросить меня, Салли? – Ведущая «Новостей» придвинулась ко мне.

– Относительно комментария, который она сделала. – Мое лицо пылало.

– И вы хотите рассказать мне, что она сказала. Даже если мне неинтересно это слушать?

О Господи, надо подойти к этому разговору с какой-то другой стороны. Все это так ужасно.

– Это был очень интересный комментарий.

– И какое это имеет отношение к очерку о Касси?

Она начала что-то подозревать.

– Ну, – начала я, – если то, что сказала Бонни Керк о вашем образе жизни, правда, то мне интересно узнать, какую роль сыграла – или продолжает играть – Касси во всей этой истории.

Выражение лица телеведущей было непроницаемым, но я знала, что задела ее.

– В сущности, – сказала Александра, тщательно подбирая слова, – вы спрашиваете меня: нельзя ли придать пикантности статье о Касси за мой счет?

О Господи, мне хотелось умереть.

– Что, если Верити не удалось раздобыть что-то грязное о Касси, и она посоветовала вам обратиться ко мне?

– Нет, – честно призналась я, решительно замотав головой.

Александра глубоко вздохнула. Наклонившись вперед, она поставила локоть на колено и подперла подбородок.

– Если существует живой пример добродетели и чистоты, так это Касси Кохран. В этом вы можете процитировать меня. Что же касается моей личной жизни – и я рада, что диктофон работает, – то должна предупредить вас, Салли, что у меня есть средства защитить ее. – Она распрямила спину. Похоже, она мне угрожает. – Но, – продолжила Александра уже нормальным голосом, – вы должны знать, что знают другие: я не замужем. Я выйду замуж только тогда, когда захочу иметь детей.

– А Джорджиана Гамильтон-Эрис?

– Она моя самая лучшая подруга.

Мне был невыносим ее взгляд. Я просто кивнула, делая записи. Мне надо убираться восвояси. Или по крайней мере сменить тему разговора. Я с улыбкой посмотрела на нее.

– Скажите мне о том плохом, которое Касси когда-либо причинила вам.

Мои слова не захватили ее врасплох. Лицо Александры расплылось в улыбке, и она пустилась в длинный рассказ, который уходил корнями в то время, когда она пыталась создать программу новостей. Она мыслила ее в одном формате, а Касси – в другом, и Касси сдалась, предоставив Александре осуществить ее идеи, хотя знала, что они не сработают.

– Но почему?

– Потому что я не хотела ее слушать. А Касси не хотела отказать мне. В то время они возлагали на меня большие надежды. Они выпускали меня в эфир.

– И что случилось?

– Мой формат провалился.

Напряжение постепенно спало.

– Это было самое худшее, что когда-либо сделала для меня Касси: позволила мне действовать самостоятельно.

Я смеялась, делая пометки. Умирать мне больше не хотелось.

– На самом деле это пошло мне на пользу, – продолжила Александра. – К тому времени, когда я пришла работать на «ДБС», мне было тридцать лет. Я боялась до смерти, но думала, что все могу делать сама. И этот провал доказал, что не могу, что я должна научиться работать в команде. И в результате мы общими усилиями создали преуспевающий новостной отдел.

– Что вы вкладываете в понятие «преуспевающий»?

– Если со мной что-то случится, выживет ли наш отдел будет ли он по-прежнему интересовать телезрителей? Ответ – решительное «да, будет». Не надо недооценивать то, что может произойти на национальном телевидении. Вы, наверное, помните тот эпизод, когда в меня стреляли и я оказалась в госпитале, потом мое выздоровление. Все это привлекло еще больше людей к нашему каналу. Им было любопытно знать, что со мной. Все узнали меня, потому что эпизод с выстрелом много раз показывали разные каналы страны.

Это правда. Эпизод был драматичным. Вся страна с ужасом наблюдала, как молодая репортерша канала, которая вела репортаж от стен конгресса, оказалась жертвой выстрела.

Мы продолжали обсуждать историю «ДБС», и Александра со счастливым видом перечисляла мне каждый шаг проделанного пути: как Джексон советовался с ней, как Касси постепенно продвигалась по службе, пока не стала во главе канала. Она говорила не умолкая почти сорок минут.

Она отказалась, однако, говорить о том времени, когда Джессика пила.

– Нет, – решительно заявила она, – это не мое дело. – Она даже не хотела обсуждать то, что Джессика сама рассказала мне, заявив: – Вам придется довольствоваться тем, что она сказала.

Разговор подходил к концу, когда в кабинет вошел ее секретарь Тревор и сообщил, что ей пора идти на совещание. Я стала собирать вещи. Меня беспокоило то, что Александра продолжала сидеть, наблюдая за мной.

– Могу себе представить, как хорошо вам оплатят этот очерк, – сказала она.

– Для меня определенно да, – ответила я, вынимая из диктофона кассету.

– И наверняка Верити сделает вам другие предложения.

– Не знаю. – Я встала. – Я очень ценю, что вы уделили мне столько времени.

Она продолжала сидеть.

– Присядьте на минутку, Салли, – сказала она.

Начиная нервничать, я села.

Скрестив руки на груди, она с минуту смотрела на меня.

– Вы изменились. – Молчание! – Изменились меньше чем за две недели.

Что я могла сказать на это? Я молча сидела, чувствуя, как мое лицо снова начинает гореть.

– Не позволяйте, чтобы это задание вас изменило, – сказала она почти шепотом. – Статья того не стоит. Я знаю, как манят деньги, но они затягивают, а вам надо отстаивать свою индивидуальность. – Она встала и развела руками. – Но кто я такая, чтобы учить вас, как вам распоряжаться своей жизнью? Желаю удачи!

Еду в Каслфорд, и моя голова забита всякими мыслями. Знаю твердо одно: я не должна встречаться со Спенсером, пока не выстрою весь очерк. Я позвонила ему на автоответчик, зная, что его нет дома.

– Привет! Я обещала встретиться с тобой, чтобы поговорить, но мне нужно несколько дней, чтобы сосредоточиться на работе. Думаю, ты, как никто, поймешь меня. Поэтому отключаю все телефоны. Не принимай это на свой счет. Если случится что-нибудь экстраординарное, можешь связаться со мной через мою мать. – И я оставила ее номер.

Это было самое лучшее, что я могла сделать.

Я забрала у матери Скотти и узнала, что Маку понадобится день-два, прежде чем его коллега выяснит, что представляет собой кусок бетона.

– Я в порядке, – успокоила я мать. – Отключаю все телефоны и приступаю к работе.

Реакция матери последовала незамедлительно. Ее глаза заблестели, а лицо озарилось улыбкой.

– Действительно напишешь? Превосходную статью?

Не знаю, насколько превосходную, но собираюсь серьезно поработать.

Я писала, переписывала, исправляла и начинала снова. Работала по пятнадцать часов в сутки и в четверг утром знала, что действительно написала нечто потрясающее для «Экспектейшнз», Касси повезло, что очерк о ней поручили мне. Мне придется убедить Верити поверить в ту женщину, портрет которой я написала. Мне следует встретиться с Касси лицом к лицу и рассказать, что знаю о ее короткой связи с другой женщиной, и дать ей возможность прокомментировать этот факт.

Это лучшее, что могу сделать.

Одетая в шорты и топик, так как было жарко, я сидела, перечитывая рукопись, когда услышала легкий стук в окно.

Это была мать, и она плакала.

 

Глава 39

– Что случилось? – вскричала я, выскакивая из дома.

Она оттолкнула мою руку, отказываясь от помощи. Ее появление меня ошарашило. Она сразу как-то постарела.

– Сядь, Салли, – сказала она страшным голосом, когда мы прошли в гостиную. Она опустилась в одно из кресел.

Я села напротив.

– Я все размышляла и размышляла над этим, после того как он позвонил мне днем, – сказала она, не отвечая на мой вопрос, – и, клянусь жизнью, не могу поверить, что ты решила причинить мне такую боль.

– Что я сделала, мама? О чем ты?

– Ты знаешь, как много лет прошло… – всхлипнула она, – до того момента, как я решилась на дружбу, на какие-то отношения с мужчиной после твоего отца.

– Мама!

– А сейчас ты все разрушила, втянув Мака в это дело. Я просторе могу в это поверить, Салли. Это подлый и низкий поступок. И я страдаю.

Я бросилась к матери и упала перед ней на колени.

– Мама, я представления не имею, о чем ты говоришь!

– Это обломок развалин. Ты знала, что он от средней школы, ты знала, что он оттуда, где погиб отец. И ты знала, как сильно это меня расстроит. – Ее глаза снова наполнились слезами, и она прикрыла рот рукой. – Если тебе хотелось причинить мне боль…

– О, мама, нет! – завопила я, обнимая ее. – Нет, нет, нет! Боже милостивый, у меня и в мыслях этого не было. Клянусь Богом! – Я отстранилась и смотрела на нее. – Я никогда не сделала бы ничего такого, что омрачило бы твое счастье, мама. Я дала это Маку только потому, что доверяю ему, считаю его членом нашей семьи.

Ей отчаянно хотелось мне верить.

– Это кусок от школы? – спросила я. – От той, что в Каслфорде? Ты в этом уверена?

Она кивнула.

– Как Мак обнаружил это?

– Он этого не знает. А я знаю, – сказала мать, готовая заплакать снова.

Я заключила ее в объятия.

– Мама, что бы ты там ни думала, расскажи мне все.

– Вряд ли это случайное совпадение, – сказала она сквозь слезы. – Ты приезжаешь в пятницу вечером… Я была так смущена, что не знала, что сказать…

– Тебе не надо оправдываться. Мак чудесный человек, он заботится о тебе, а ты о нем, и я хочу, чтобы вы были вместе.

– О, Салли! – сказала она, рыдая. – Я так скучаю по твоему отцу!

При этих словах я тоже начала плакать. Наплакавшись мы вытерли слезы, отсморкались, и нам стало легче. Теперь мать поверила, что я не пыталась внести разлад между ней и Маком. Я также поняла, насколько ранима мать и как трудно ей быть в интимных отношениях с Маком, таких же, какие были у нее с моим отцом.

Бедная мама. Я так ее люблю.

– Что конкретно сказал Мак?

– Он отнес эту штуку коллеге, а тот сразу понял, что материал местный, из Новой Британии. По всей вероятности, его изготовили в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов. Он проведет дополнительные исследования по цементу и арматуре, но уверен, что обломок – часть опоры, которую когда-то использовали для строительства театра или большого товарного склада.

– Тогда почему ты связываешь это со средней школой?

– Какое другое кирпичное здание наподобие театра, которое уже разрушено, построено в тысяча девятьсот семидесятых годах? И кто еще, как не ты, Салли, знает, как гордился отец бетонными опорами своего проекта в конце семидесятых? Это обломок от гимнастического зала, Салли.

Я позвонила в полицейский участок и попросила, чтобы мне перезвонил детектив Д'Амико. Через две минуты он был на связи. Через четверть часа мы уже встретились в Мидлтауне. Вошли в здание Уэсли, чтобы найти Мака, и я сразу увидела его серьезное лицо.

– Я ужасно расстроил твою мать, Салли, – произнес он, подойдя ко мне. – И, откровенно говоря, теряюсь в догадках почему.

– Это не твоя вина, – сказала я, взяв его за руку. – Маме кажется, будто это обломок здания, в котором погиб мой отец. Не знаю почему. Я привела с собой детектива Д'Амико. Я считаю, что обломок из сгоревшего здания, иначе не принесла бы его тебе.

– Она так огорчена. – Мак переживал.

– Она думала, я намеренно принесла его, чтобы разлучить вас, – пояснила я.

Он был ошеломлен.

– Мысль дикая, но мне удалось убедить, чтобы она выкинула ее из головы. Сейчас она знает, как сильно я хочу, чтобы вы были вместе. Я знаю, что она любит тебя, Мак.

– Спасибо, – прошептал он и потянулся обнять меня. – Я тоже люблю ее.

Бадди откашлялся, делая вид, что не слышит нас.

Мак повел нас в кабинет на втором этаже и представил своему коллеге.

– Если я вам не нужен, – сказал он, – то лучше пойду поищу твою мать и успокою ее.

– Давай, – сказала я.

Профессор Марриетто провел нас в лабораторию, соединенную сего кабинетом, где на столе лежал обломок бетонной конструкции. Он пояснил, что цемент для бетона был взят с одного из двух цементных заводов, что это обломок опоры кирпичного здания, возможно, угловой части какой-то аудитории.

– Или кирпичного гимнастического зала, построенного в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году? – прервала я его.

Он уставился на меня.

– Да! Совершенно верно. Это здание, которое снесено недавно?

– Нет, – сказал Бадди, до сих пор не проронивший ни слова. – Речь идет о гимнастическом зале средней школы в Каслфорде, одна стена которого обрушилась во время наводнения в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. Мы думаем, этот обломок от него. Остальные стены были снесены с помощью ударной гири;

– Вы уверены?

– Абсолютно, – ответил Бадди, – потому что я недавно читал отчеты об этом. А почему вы спрашиваете о гире?

– Потому что здесь видны следы ударов, – сказал он. – Вот, смотрите.

– Спасибо, профессор, – поблагодарил Бадди. – Если не возражаете, я заберу обломок с собой.

– Конечно, – ответил профессор. – Здесь у меня некоторые записи исследования. Они могут быть вам полезны.

Бадди открыл папку, просмотрел содержимое, и, готова поклясться, с его лица исчезли краски.

– Спасибо, сэр, – сказал он, зажимая папку под мышкой пока я до нее не добралась. – Буду весьма признателен, если вы будете держать это дело в секрете. Если у меня возникнут вопросы, я позвоню вам.

– Не возражаю, – ответил профессор и взглянул на меня. – Надеюсь, был вам полезен. Нас с Маком связывает многолетняя дружба.

– Да, профессор, вы оказали нам большую услугу, – сказала я, чувствуя, как на меня нахлынула черная тоска. Я не знала, что со мной, но сильно подозревала, что это новая волна печали из-за смерти моего отца.

Обломок донесли до полицейской машины Бадди. Снова поблагодарив профессора, мы сели в машину. Мне удалось выдернуть папку, и я стала читать записи:

Состав кирпича…

Состав цемента…

Состав строительного раствора…

Состав кабеля…

Химический состав гири, судя по оставленным следам…

Профессор даже сделал рисунок угла здания, указав стрелкой, откуда мог выпасть этот обломок. Другая стрелка указывала на то место, куда пришелся удар гири.

Бадди протянул руку, чтобы забрать у меня папку.

– Ты все поняла? – спросил он.

Я покачала головой. И вдруг меня осенило.