Мэри Рид

(1692–1720)

Кто угодно почувствовал бы их пыл. Нет, это не образное выражение, от их присутствия атмосфера буквально накалялась, причем в весьма определенном смысле. А все потому, что от обоих исходила сила. Стоило Энн и Джеку (тогда их звали иначе, но по сути это были Энн и Джек) войти, и у вас просто крыша ехала от их пыла. Я серьезно. Рядом с ними даже те, кто никогда не то что не целовался и не обнимался — за ручки не держался на публике, начинали искать любой предлог, чтобы вдвоем запереться в ванной, а потом вернуться сплошь в засосах, с распухшими губами. И всегда все чуть ли не дрались за право сидеть рядом с Энн и Джеком, потому что от них исходил жар и оба всегда говорили то, что ты додумался бы или рискнул сказать еще очень не скоро.

Когда я только поступила во Флибустьерскую техническую команду, Энн и Джек вроде обрадовались, что в группе будет еще одна девчонка, но в остальном отнеслись ко мне довольно прохладно. Я-то готова была пялиться на них из-за своих очков в темной оправе хоть весь день напролет. Но потом настал момент, когда Энн взглянула на меня, а за ней и Джек, и нас вроде как швырнуло друг к другу. Понимаете, это как притяжение. Или как магия. Или будто высшие силы вмешались.

Кому незнакомо такое чувство, когда все твердишь себе, мол, не везет мне, в другом месте и других обстоятельствах все было бы лучше, увлекательнее, круче. Так вот, рядом с ними я ничего подобного не испытывала, ни о чем не тосковала, потому что именно рядом с ними я и ощущала себя там, где надо, тютелька в тютельку.

А началось все на каких-то очередных вечерних посиделках. Нас всего трое и было, потому что остальные десять отправились на антивоенную демонстрацию. Мы трое только-только переболели гриппом и предпочли отсиживаться в нашей берлоге — программировали до потери пульса двадцать часов подряд и так отупели, что уже думать не могли, ну и решили остановиться, пока мозги не задымились.

Мы приготовили знатный ужин в нашей запущенной кухоньке, а потом Джек выкопал откуда-то из кладовки, из деревянного сундука, замшелую бутыль рома. Нормально, в нашем логове чего только не найдешь: как-то раз нашли утягивающие колготки, в которых завелись мыши, а в другой — здоровенные потрескавшиеся банки ментолатума. Ром оказался — лучше не бывает, старый ром, без дураков: бутылка заткнута настоящей пробкой и вся в пылище и паутине, а внутри плещется темная жидкость, колышется, как густая лава.

Джек откупорил бутылку и сразу глотнул, даже не нюхая. Потом поцеловал Энн, а она — меня, липкими и сладкими губами, и я ощутила этот вкус — подгоревшей сливочной тянучки, а еще запах дубленой кожи. Вообще-то, я не великий любитель выпивки, но тут меня разобрало со страшной силой, и я потребовала налить еще. Джек врубил музыку — поставил древнюю кассету с музыкой ска, где ударные так и отбивали ритм. Мы пустили бутылку по кругу, и на меня накатило иное опьянение. Ощущение было такое, будто изнутри идут жар и свет. Или как будто меня накачали гелием, точно воздушный шарик. Мне захотелось порхать, я готова была взлететь. Каждый очередной глоток рома змеился вниз по моему горлу, и я подскакивала на месте в такт ударным как бешеная.

— Еще?

— Ага!

Когда рома осталось едва на донышке, Джек уже раскачивался из стороны в сторону, словно плыл в лодке, Энн размахивала руками, точно дралась на ножах, а я подпрыгивала на месте как заведенная — сто прыжков в минуту, не меньше.

— Там что-то на дне, — заявила Энн, глянув в горлышко, как в подзорную трубу. — Серое, вроде кости или кусочка дерева.

— Червяк, червяк! — радостно заорал Джек. — Выпить его немедленно! — И замолотил по своим барабанам-бонго.

Энн запрокинула голову и единым махом осушила бутылку. Потом высунула язык — он от рома аж почернел, а посередке лежала какая-то сморщенная дрянь. Энн раскусила это не пойми что, потом смачно поцеловала Джека, а Джек, в свою очередь, меня, причем взасос, и впихнул свой язык мне в рот. Нёбо, язык, зубы — все обволокло какой-то плесневелой пылью, отдававшей смертью и тленом.

Мы все проглотили это и задохнулись — и принялись отчаянно ловить ртом воздух.

Я почувствовала, как горло мое безжалостно сдавливает конопляная петля, как вместе с драгоценным воздухом уходит из легких жизнь. Меня пробрала родильная горячка. Будь проклята эта жизнь, что так несправедливо коротка, а вместе с ней будь проклята Церковь, и все богачи, все важные лорды и леди, и сама Англия тоже пусть катится ко всем чертям, в тартарары! В пекло богачей, да здравствуют ром и шторма! Что это там — горизонт? А подать сюда этот горизонт, разрази меня гром! С воплем я испустила дух и погрузилась на дно морское, в самую гущу водорослей, в песок, в илистую муть — и воскресла. Вдохнув свежий воздух, я потрясенно уставилась на Джека и Энн. Мой Джек. Моя Энн. Каждый из нас понял, кто мы на самом деле. О, сладчайшая надежда, буйное веселье и танцы, а потом…

На следующее утро мы скачали все нужные морские карты (снимки со спутника), составили список поклажи, обсудили — не без споров, — какое судно нам нужно. Когда вся остальная команда вернулась домой из кутузки, где провела ночь после антивоенной манифестации, мы сообщили им, куда отправляемся. И показали на карте крошечную завитушку — островок в синих волнах Карибского моря, похожий на вопросительный знак.

— Исла д'Оро, Золотой остров, — объявили мы.

— Но у него нет официального названия. Он и на официальных картах не нанесен, — посыпались возражения.

— Тем не менее именно так он и называется.

— Ребята, вы спятили! Что компашке двинутых программистов делать на острове посреди Карибов?!

— А вот увидите, — загадочно ответили мы.

Нет, мы вовсе не рассчитывали, что остальные все бросят и рванут с нами, однако, выслушав нас, они моментально клюнули и принялись собирать манатки.

Мы упаковали чертову пропасть поклажи: тут были и серверы, и коробки, и солнечные батареи, а уж проводов и мониторов — просто гора. Все это мы погрузили на крышу нашего школьного автобуса и надежно привязали. Потом приволокли с помойки уйму дубовых досок — ободрали со всего, с чего только смогли, — и запихнули в багажник. Потом мы выбросили мобильники, часы и радио. И покатили на юго-запад, держа курс на Флориду. Удивительно, но перегруженный автобус сдюжил и не развалился. Удивительно, но полиция нас пальцем не тронула. И заблудились мы по пути всего-то раза два. Фортуна и ее младшая сестричка Удача благополучно привели нас в бухту Пенсакола.

Нашего красавца, наш шлюп, мы нашли на яхтенной пристани Брауна: какой-то миллионер взялся было реставрировать старое парусное судно, но потом в одночасье разорился — да и повесился прямо тут же на боне, вот так шлюп и остался без хозяина. Мы купили его задешево и переименовали в «Месть Рэкхема». Толком отреставрировать прежний владелец его не успел, и смотреть там особенно было не на что: гнилой ванттрап, вся нижняя палуба в плесени, корма рассохлась, но кубрик в полном порядке, и мачты целые, гордо вздымаются в небо. С «вороньего гнезда» было видно, что построен шлюп на славу, да и по размерам что надо — как раз вместит нашу команду, всю чертову дюжину, и пожитки. Месяц мы все пахали как проклятые — латали, чинили, смолили, конопатили и вязали узлы с кулак величиной, и вот наконец судно готово к отплытию. Прежде чем поднять якорь и поставить паруса, мы с Энн на стропах подобрались к носовой фигуре — дряхлой русалке. Вдвоем мы сковырнули старушку и водрузили вместо нее нашего покровителя — удалого фавна с золочеными рожками, ухарски выпяченной мускулистой грудью и синими штанишками, которые так и распирал его третий рог. Джек как взглянул на фавна, так весь заалел, отчего портретное сходство лишь усилилось.

Мы поставили паруса — руками, изрезанными паклей, продубленными смолой, — и дружно грянули «ура», когда «Месть» во весь дух полетела на юго-запад. Мы прокладывали курс по старинке, пользуясь секстантом и компасом, и учились моряцкой премудрости по ходу дела. Постепенно мы навострились удерживать равновесие на качающейся палубе, хотя и не обошлось без синяков и шишек. Вставало солнце, выплывала на небо луна, хлестал дождь, а неспокойное море все швыряло волны в борта корабля.

Каждый день мы старались изъясняться как заправские пираты. Началось это как игра, в шутку, но потом мы вошли во вкус. Все завели себе новые, пиратские имена, кроме нас с Энн и Джеком, потому что мы свои уже знали. В солнечную погоду мы, бывало, день напролет грелись на палубе да толковали о нашей миссии, а сами знай нашиваем поддельные заплатки на свои одежки. Мы развернули по всей палубе солнечные батареи и, как только Энн вместе с Заразой отыскали пиратскую лазейку на спутник, вышли в онлайн. Ну а дальше мы себе лениво программировали, изучали свои опции и занимались моделями данных.

До конечной цели мы добирались три недели — и какие три недели! Сплошная вода и такое ощущение, будто вся прочая суша затонула.

— Свистать всех наверх! По правому борту земля! — закричала из «вороньего гнезда» наш впередсмотрящий, деваха по кличке Цинга.

Наш остров все приближался, северо-западный ветер нес нас прямехонько к Исла д'Оро.

— Бросай якорь! Шлюпки на воду! — хрипло проорала Энн.

На борту мы оставили двоих, а остальные расселись по шлюпкам и принялись грести к острову, который мерцал над океаном, как мираж, — точь-в-точь таким я увидела его под воздействием рома. Я свесилась за борт, опустила руку в воду, и волны ласкали кожу, а в прозрачной воде резвились желтые вуалехвостые рыбы и прозрачные медузы, помахивавшие щупальцами. Как только наша шлюпка подошла ближе к берегу, я прыгнула в воду и быстро поплыла — то баттерфляем, то кролем, торопясь поскорее добраться до вожделенной суши. И вот я плюхаюсь на песочек и поднимаю глаза к синему-синему небу.

Когда остальные высадились, мы все вместе помчались к пальмам на холме. Тяжело дыша, пробежали через каменное плато и поднялись на гору на северной оконечности острова.

— Там! — убыстряя бег, крикнул Джек.

— Вон там! Белый камень под красной скалой! — добавила Энн.

Мы яростно пустили в ход лопаты и кирки. Потели, пели и не утратили надежды, даже когда углубились на пять футов, но все еще ничего не нашли. Десять футов, и земля посыпалась комьями, а из ямы поднялась вода. И наконец что-то глухо стукнуло.

Вооружившись веревками и шкивами, мы вытащили из ямы ржавый железный сундук. Энн повернула ручку, нажала на три пластины, вделанные в крышку, и пнула замок. И крышка откинулась.

Сокровище! Наше, и только наше сокровище, прекрасное, великолепное, дивное! Оно лежало под землей в сундуке все это время и терпеливо поджидало нас. Изнемогая от вожделения, с пересохшим горлом, я пересчитала бутылки рома, поблескивавшие из темноты сундука. Команда воззрилась на нас, ожидая разрешения приступить к делу. Мы с Энн и Джеком благосклонно кивнули. Парни откупорили первую бутылку и пустили по кругу. Я наблюдала за ними с завистью, а когда очередь наконец дошла до меня, глотнула рому так жадно, точно лишь этот напиток, лишь он один на свете мог утолить мою жажду.

Джек собрал пустые бутылки, затолкал в них короткие послания, свернутые в трубочки, и по одной побросал все бутылки в море.

Энн Бонни

(1690–1723)

История перерезает веревку, соединяющую «тогда» с «теперь», и внушает нам, что прошлое слишком отлично от настоящего и потому нам его понять не дано. У нас отнимают наши истории, чтобы ослабить нас и заставить забыть, что мы боролись всегда. Но ром, благодатный ром, чудодейственный ром, возвращает нам память.

Представьте себе бунт на корабле, когда капитан слетел с катушек и вот-вот положит кого-то, кто вам по душе, может, парня, которого заставил вступить в шайку, — и тогда остальные ребята захватывают власть на корабле. В мире много прекрасного, и мятеж — одна из самых прекрасных вещей в мире.

Нам, конечно, повезло куда больше, чем историческим пиратам. У нас была возможность запастись питьевой водой, витамином С, провизией. Мы с Джеком и Мэри на этом настояли. Прочие сначала никак не могли взять в толк, к чему такая суета, но потом, когда они причастились рома и к ним вернулась память, они вспомнили цингу и тухлое мясо, которое пираты былых времен ели в темных трюмах, чтобы не видеть червей, и вспомнили чуму, которую заносили на корабли крысы, и то, как каждый день из тебя понемножку уходила жизнь от постоянного голода и жажды.

Странная это штука — вдруг обнаружить, какова твоя подлинная планида, удел, назначенный судьбой, или оказаться насильно втянутым в такую историю под давлением остальных, как в нашем случае. Наши друзья-анархисты нуждались в нас, потому мы и приплыли на Золотой остров.

Мы здесь, чтобы найти пиратские решения для пиратских задачек, говаривал Джек, ну что ж, скажу я, определение не хуже любого другого. Мы приручили красноклювых ворон и надрессировали их предупреждать нас о приближении чужих судов. Мы тайком подключились к транскарибскому кабелю и сделали от него пиратскую отводку, чтобы установить связь. Мы по кусочкам составляли программное обеспечение, добиваясь реакции такой же надежной, как наша якорная цепь. Мы готовили все, что только могли поймать, — даже крошечных кальмаров. Мы грызли галеты.

Времени отчаянно не хватало. Я могла кодировать двенадцать часов кряду и лишь чуточку приблизиться к цели. Мы все продвигались медленно, это было как плыть против течения.

Как-то раз я сидела у костра и задумчиво пересыпала песок в пальцах, а сама смотрела на воду. В голове мельтешили цифры, сердце точил страх: никогда, никогда у меня ничего не получится. Шальная запятая способна разрушить многодневный труд. Рядом со мной сидела Мэри. Короткие ее волосы успели отрасти, отчего в ней прибавилось девчачьего, но и свойственной ей потаенной хищности она не утратила. У Мэри всегда такой вид: мол, я, конечно, белая и пушистая, но зубки и коготки у меня наготове. Очень аппетитный вид, так бы и съела. Джек стоял неподалеку, трепался с близнецами — Грогом и Кортиком, но сам все поглядывал искоса в нашу сторону голодными глазами. Я уставилась на него в упор и не отводила взгляда, пока он не покраснел и не отвернулся. Знаю, Джек, что творится у тебя в голове — бродят там грязные мыслишки, — прочитать их легче легкого, все равно что порнокомикс.

Дред вальяжной походочкой двинулся по пляжу к сундуку с нашим сокровищем, склонился над ним, и длиннющие ямайские косицы, от которых и возникло его прозвище, рассыпались по загорелой спине. Он откупорил бутылку рома. Тут же, как по сигналу, подтянулась вся наша команда. И все, как один, изображали, будто, в сущности, им начхать на ром и никто не изводится от мысли, кому же достанется косточка на дне. И все мы притворялись. Мы были одержимы ромом. Осьминог передал по кругу блюдо с вялеными рыбешками.

Плюх, плюх, плюх. Волны разбивались о песок, и каждая следующая подползала ближе предыдущей — начинался прилив. Зрелище это напомнило мне о спирали истории, о том, что все в мире повторяется, но с небольшими разночтениями, и вот они-то и меняют мир.

Рыжий ухватил гитару и забренчал какой-то мотивчик, путаный, обрывочный, — не мелодия, а месиво аккордов. Играя, он жевал кончик своей рыжей бороды. Я глотнула рому и передала бутылку дальше. Косточка досталась Бешеному Кашалоту, и он медленно разжевал ее, глядя в никуда. От рома вся реальность искажается, но косточка выворачивает душу наизнанку и необратимо меняет ее.

Мы откупорили еще одну бутылку. Цинга наделала самокруток из трубочного табака, и воздух наполнился запахом дыма и соли. Джек застучал по своим барабанам-бонго и запел. Песня была без слов — просто завывающая мелодия. Зараза поймала мотив и запела об океанских волнах, о криках чаек, о свободе добиться невозможного. Может, песня была и не шедевр, зато наша, и только наша.

Ром морским молоком наполнил мое горло. Я стояла и раскачивалась в такт песне, набиравшей обороты. Я закружилась вокруг костра, глядя на пляшущие языки пламени, и с каждым движением все заботы и тревоги таяли и таяли, и я уже не думала ни о коде, ни о других хакерских заморочках. Поймав ритм, я завертелась, что твой дервиш в трансе, — попробуй останови, как необоримый вирус в системе. За мной повскакали с песка остальные, и вот уже мы все кружимся в яростной пляске, поминальной пляске по тем, кто погиб молодым и не успел ничего сделать в мире. Мы бранились на чем свет стоит, мы посылали проклятия этому миру. Песня звучала все громче. Мы подпрыгивали так отчаянно, словно старались побороть земное притяжение, и затем бешено топали ногами по песку. Грог плясал лицом к лицу с Цингой, их обветренные, обожженные солнцем физиономии, казалось, излучали какой-то собственный свет, и эти двое все сближались, сближались, пока не повалились наземь, не сплелись и не откатились в темноту, откуда понеслись громкие звериные звуки.

Мэри с разбегу перепрыгнула костер, играя со смертью, — перепрыгнула удачно, но тут же простерла длинные кружевные манжеты, что закрывали пальцы, прямо над огнем, испытывая опасность, упиваясь риском, а когда они загорелись — конечно, они загорелись, — Мэри с радостным визгом воздела руки над головой, будто феникс — огненные крылья, и понеслась к морю. Я помчалась за ней и увидела, как морские волны погасили два пылающих крыла. Мэри обернулась и посмотрела на меня, и лицо ее пылало внутренним огнем. Она засмеялась, засмеялась так, что я тотчас ринулась в воду и вынырнула уже рядом с ней. Джек зашлепал по мелководью к нам, замедлил шаг, глядя, как мы сдираем друг с друга одежду, а потом скользящие, прохладные объятия моря завладели нами троими, и мы закувыркались в волнах, не разбиравших, кто где. И с каждым касанием оба моих любовника твердили: «Это безумие, но это наша судьба».

На следующее утро я проснулась на пляже, с чугунной головой и пересохшим ртом. Остальные валялись по всему пляжу голышом, безвольные, обмякшие, как водоросли. Над головой у меня заметалась птица. Снова и снова надрывное карканье, мелькают черные крылья. Один из наших сторожевых воронов.

Заслонив глаза от низкого утреннего солнца, я всмотрелась в горизонт. Там, вдали, на всех парусах несся корабль. Такой же, как наша «Месть», — будто вынырнувший из былых времен, из глубокой старины, и он мчался прямо к острову. Мчался так, будто спешил к родному берегу. Дело принимает интересный оборот, или я съем свою треуголку и закушу пробкой от рома.

Джек Рэкхем

(1691–1720)

Корабль показался на горизонте утром и неуклонно держал курс на остров, мозоля нам глаза. Тьфу-тьфу-тьфу, трижды сплюнем через левое плечо и постучим по дереву! Кракена на тебя нет, так и прет к нам! Чем ближе корабль подходил к острову, тем внушительнее выглядел, пока наконец мы не убедились, что он в три раза превосходит нашу «Месть». Вблизи он оказался шхуной под черными как ночь парусами, а на палубе толпились златокожие китайцы.

Ох и хороша же шхуна! Я возжелал ее, едва рассмотрел как следует. Да, чтобы на ней стояла наша команда и чтобы это мы поднимали ее ночные паруса. Я возжелал ее, как никогда, и ничего, и никого не желал раньше за всю свою жизнь.

Чья-то рука обвила меня за пояс и потянула назад, мол, хватит пялиться.

— Корабль вроде нашего, — вкрадчиво шепнула мне на ухо Энн. — Тоже старинный, Джек. Подумай головой, а?

Я обернулся к ней и галантно подмигнул.

— Что, уже успел хлебнуть рому? — спросила она.

— Кто знает, кто знает.

— Лучше отложи выпивку до тех пор, пока мы с ними не столкуемся.

Я кивнул. Она рассуждала разумно, и слова ее вернули меня с небес на землю. Ох уж эти пиратские мысли! Так соблазнительны, что стоит впустить их в голову, как от них не избавишься.

— Да, конечно, извини, не подумал, — согласился я.

Энн шутливо, но сильно, до синяка, пихнула меня кулаком в бок, а потом направилась к Мэри, которая, смешно наморщив свой прелестный носик, тоже смотрела на горизонт.

Мы выжидали. И только когда убедились, что шхуна действительно подходит к острову, что это не какой-нибудь тематический карнавальный круиз для туристов, которым захотелось адреналинчику — «Почувствуй себя пиратом!» — и не рыбачье судно, так вот, только тогда мы распределились по шлюпкам и поспешили на борт нашей «Мести», казавшейся совсем крошкой рядом с этим гигантом. Если чужаки хотят драться, сражение будет на воде, и никак иначе. Но кто знает, вдруг они окажутся друзьями, а не врагами?

Я застегнул коленкоровый камзол поверх полосатой рубашки и взялся за румпель. Я покачивался в такт и в лад колыханию волн и вдыхал соленый мускус моря.

— Поднять паруса, все, от носа к корме! — скомандовал я, и эти древние слова обожгли мне язык, как перец. Древние слова, которые когда-то произносили сотни тех, кто теперь мертв.

Мы стрелой мчались к левому борту судна. Меня вновь обожгло вожделение, я хотел этот корабль, и точка, но на этот раз я придавил в себе желание — так уминают пальцем табак в трубке. Пусть тлеет потихоньку.

— Крепи паруса! — приказал я.

Расстояние между нами и чужаками стремительно сокращалось. И вот я увидел, как на капитанском мостике — ноги широко расставлены — возникла фигура в щегольских алых шелках, особенно ярких на фоне черных парусов. Незнакомец указал на меня.

— Мы хотим присоединиться к вам, — с сильнейшим акцентом проревел голос, усиленный рупором, а потом повторил то же самое по-китайски.

— Они явились за нашим сокровищем! — рявкнул я, точнее, мое пиратское «я», а более благоразумная часть меня добавила: — А может, и нет.

Я поднял бутылку, но вовремя вспомнил, что пообещал Энн пока не пить.

Внезапно ветер стих, и паруса наши безжизненно повисли.

— Нет! — прорычал я и погрозил кулаком небесам, осыпая их страшными проклятиями.

Но не небо подвело меня и не судьба: паруса опустила моя команда, и она же приготовилась спустить на воду шлюпку. Я грозно нахмурился в сторону китайцев, но не успел отдать приказ, как Энн вперила в меня повелительный взгляд и прошипела:

— Успокойся ты! Остынь!

Только увидев, что капитан чужаков, сверкая красным, садится в шлюпку, я шагнул в нашу шлюпку и согласился, чтобы ее спустили на воду.

Энн, Мэри, Дред и я погребли навстречу китайцам. Влажные клочья морской пены летели мне в лицо. И шлюпка у них тоже хороша, отметило мое пиратское «я». Коли не заполучить их шхуну, почему не забрать хотя бы шлюпку?

«Цыц!» — прикрикнул я мысленно на пирата, упорно гнувшего свое, но он не унимался и смотрел из моих глаз, изнемогая от вожделения, смотрел на чужое судно.

Мы подтянули шлюпки друг к другу. Капитан в алом шагнул вперед, я уставился на его грудь. То есть на ее грудь. Померещилось? Нет! Этой роскошной шхуной командовала баба!

Я вздохнул. Ну, подумаешь, велика важность. А за парня я ее поначалу принял потому, что башка бритая и шрам через всю черепушку.

— Капитан Джек, — выдавил я и заставил себя коротко поклониться.

— Капитан Чин, — кивнула она.

— Капитан Шмапитан, — вставила Энн, ехидно сверкнув глазами.

— Не желаете ли испить чаю? — предложила Чин на очень-очень аккуратном английском.

Я-то приготовился к кулачному бою или поединку на шпагах, но чаепитие?!

— Э-э… да, не откажусь.

Она извлекла из складок своего одеяния стеклянную фляжку и протянула мне. Чай был черен как смоль и отдавал древесиной. Но когда я поднес фляжку к губам, то расслышал, как внутри что-то плюхнулось и легонько стукнуло о стенку. А потом жидкость потекла мне в горло, и меня захлестнуло знакомое желание.

Чай оказался смешан с тем самым ромом, таким же, как наш!

— Ого, — только и сказал я в замешательстве, не зная, как быть.

Энн споро отобрала у меня бутылку, отхлебнула, передала дальше.

Китайцы высадились на берег первыми. Мы нагнали их, когда они откатили валун на холме, неподалеку от нашего клада, и извлекли свой собственный сундук с ромом.

А потом поведали нам свою историю. Их команда, «Буку», нашла на пляже старинную бутыль с ромом. Внутри находилось послание, то самое, что написал я сам. На следующий день они обнаружили бутылку рома в казенной квартирке Чин. После чего, испробовав питья, бросили все свои разработки государственной важности (а это был проект по созданию автономных киберпространств внутри Великой Китайской Огненной Стены) и ринулись сюда — в точности как мы. Все они были бритоголовые и в очочках, что твои ботаники.

Мы толпились друг против друга, как робеющие щенята, которые отчаянно желают поиграть. Потом Бешеный Кашалот не выдержал и показал одной из китаяночек программу, над которой работал. Она тут же указала ему на ошибку, отпихнула от компьютера и запорхала крошечными пальчиками по клавиатуре, исправляя ее.

Неловкость и смущение растаяли, как тает пена, оставленная прибоем на прибрежном песке. Мы сгрудились вокруг компьютеров и с той минуты с легкостью объяснялись на языке, объединявшем нас. У меня просто сердце таяло от всей этой сплоченности и взаимопонимания.

Но назавтра на горизонте показался еще корабль, а за ним и другой, и третий. Их становилось все больше, они стекались к острову, будто мигрирующие гагарки, и на борту каждого была команда таких же двинутых программистов, как мы.

«Мародеры», «Корсары», «Неверные», «Пьерас Ноблас», и еще, и еще — они собирались к острову дюжинами. Каждая команда получила мое послание. Каждая отыскивала на острове свой собственный сундук рома, и каждая владела своими секретами, столь важными для нашего общего дела, для нашей миссии.

Немецкие пираты — пузатые краснорожие ребята — сколотили свой корабль из ящиков. Французы оказались развеселой компанией трансвеститов, не задерживавшихся подолгу ни на одной службе. С собой они притаранили уйму вонючих сыров. Суровые кубинцы прибыли на баржах — плавучих домах и с изрядным запасом сигар. Индийцы привезли пряности. И все, все до единого твердо знали, что призвало их на Золотой остров, и ни разу не вспыхнула не то что драка — спор. Какой ерундой казался ром в сравнении с настоящим сокровищем, которое мы намеревались заполучить!

По вечерам все капитаны объединялись — писали послания, заталкивали их в пустые бутылки и бросали в море. Послания звучали предельно просто: «Присоединяйтесь, господа!»

Корабли все прибывали. Все новые силуэты вырисовывались на фоне неба в лучах заходящего солнца. Я смотрел на них, и в сознании моем всплывали чужие воспоминания, печальные воспоминания — о проигранных битвах, о сотнях погибших, что нашли покой на дне морском, о слишком короткой и бурной жизни. Я не отводил глаз от горизонта и думал: а не кончится ли и эта история холодной водной могилой или же свадьбой с деревянной вдовой?

Сэм Флауэрс

(Наши дни)

Падение похоже на полет, а вспоротый воздух — на свободу. Плюх! Я тяжело ударился о воду, но она тут же перестала казаться твердой и обволокла меня нежнее нежного. Я погрузился было, но потом, удивив сам себя волей к жизни, рванулся на поверхность, отчаянно борясь за жизнь. Проклятые инстинкты возобладали. Голова моя поплавком закачалась над волнами, и я увидел, как круизный лайнер удаляется, скользит прочь в мириадах огней. Тут-то я пожалел о своем намерении покончить с собой.

Черт! Черт! Черт! Надо было остаться на судне. Лучше бы таблеток наглотался, в самом-то деле.

Я лежал в соленой воде и пялился на толстые крупные звезды. Что я здесь делаю? Почему вокруг так пусто? Подо мной, выталкивая из-под воды, поднялся целый пласт коричневых атлантических водорослей, и я поплыл на этом плоту по воле волн, как на волшебном ковре, полном блох. Прошла ночь, встало солнце и начало невыносимо палить меня.

Вся жизнь прокручивалась передо мной, как бессюжетный французский фильм: подружки нет, работа конторская, унылая, волосы жиденькие.

Никому ты не был нужен на всем белом свете. Ничегошеньки собой не представлял.

Господи, это ты мне такое говоришь? А что так зло, я не понял! Впрочем, примерно этого я и ожидал.

Я глотнул соленой воды и заплакал. Я обобрал морских мух со своих причиндалов и стал разглядывать их. Приплыли дельфины и начали бодать меня лобастыми головами. При этом они издавали идиотские дельфиньи звуки. Потом сжали в челюстях краешек моего плота и потащили его за собой.

— Слушайте, я вашего брата не очень-то люблю, — проскрипел я дельфинам, но они плыли себе по каким-то своим дельфиньим резонам и чихать на меня хотели.

Мне казалось, что голова у меня превратилась в гнилой арбуз, а руки раздуло, так что они стали как калебасы, а соски распухли и сделались с вишню каждый.

— Когда я наконец подохну? — спросил я дельфинов, но в ответ услышал все то же дурацкое «гульк-гульк».

Я пил морское мартини и болтал со всеми девушками, которых никогда не целовал. У всех них поголовно груди были что дыни, а сами они были покрыты поблескивающими чешуйками. И когда только все девушки на свете успели превратиться в русалок? Потом русалки обернулись пиратами и окружили меня. Одежда на них выцвела от солнца и побелела от морской соли, лица тоже, и они уставились на меня водянистыми глазами.

— Капитан Ситцевый Джек, — сказал один и махнул передо мной треуголкой. — Гульк?

— Отвали, — просипел я.

— Энн Бонни, — произнесла другая пиратка и плюнула в меня морской пеной.

— Мэри Рид, — добавила третья и выстрелила в меня обломками кораблекрушения — мокрой щепой и клочками канатов.

— Бешеный Кашалот.

— Грог.

— Кортик.

— Дред.

Всего их была чертова дюжина, и обращались они ко мне как живые, настоящие, будто и не призраки. Я засмеялся над ними и попытался утонуть.

— Эй, разбудите его, ему надо попить воды.

— Думаешь, он тоже нашел бутылку?

— Нет, не похоже.

— Может, бросить его обратно в море, а?

— Это вы меня собираетесь бросить? О черт, мне и так хреново, — распухшими, ватными губами проговорил я.

Надо мной колыхались пальмовые листья, навевали прохладу.

— О, заговорил. Привет!

Надо мной наклонилась дамочка моего возраста и не слишком нежно шевельнула меня ногой.

— Э-э-э… так я жив?

— Угу. Я Энн, а вот она — Мэри.

Подошла вторая. Обе загорелые до черноты, будто все лето провалялись на пляже. Никаких вам чешуйчатых хвостов, нормальные ноги, а мордашки счастливые, довольные. Мне они не понравились.

— Я спрыгнул с круизного лайнера. Потом дельфины притащили меня сюда. Зачем-то. Лучше бы бросили помирать. Лучше бы мне утонуть.

— Потрясающая история! — процедила Мэри.

— Ну, он очухался? — Это подошел их главный и обнял обеих девиц. Он мне тоже сразу не понравился. — Привет, я Джек.

— Потрясающе, — уронил я и сел.

Рядом со мной валялась темная бутыль. Я схватил ее и сделал добрый глоток.

— Ты что, это же не вода! — воскликнул Джек, но ром уже обжег мне горло.

Я глянул на них и увидел выбеленных солью и ветрами пиратов. Картинка замерцала и пропала.

— Ах вы полоумные флибустьеры! — сказал я и сообразил, что понятия не имею, кто такие флибустьеры.

Энн принесла мне воды, тоже в бутылке, я попил, но бутылку с ромом им не отдал. Потом шатаясь поднялся, в каждой руке по бутылке, и увидел сотни психов-компьютерщиков, двинутых программистов, сосредоточенно согнутых над своими машинами, тщательно укутанными в прозрачную пленку. Ну и уроды! Кто слишком жирный, кто, наоборот, скелет скелетом, и все, как на подбор, немытые. По песку тянулись, переплетаясь, сотни же кабелей.

— Господи Боженька ты мой, ну ты и шутник! — Я возвел глаза к небу. — Подстроил, чтобы меня захватили придурки-программисты? Ничего лучше не придумал?

Мэри, Энн и Джек разбрелись к свободным клавиатурам и мониторам.

— Та-ак, пошла, пошла, родимая! — радостно заорал какой-то мужик в розовой рубашке.

— Бей их сильнее! Вирусами их, вирусами! Чтоб был полный хаос! А потом мятеж! А потом свобода!

— Активировать псевдоавтономную сеть!

— Активирована!

— Включить водоотвод! Запускаем веганов!

И все забарабанили по клавишам. Рожи у них при этом были радостные, ликующие, и меня это разозлило как не знаю что.

— Да вы просто орава идиотов! — сказал я и поднес к губам бутылку.

Вообще-то, я хотел глотнуть воды, но перепутал бутылки и отпил еще рому.

Я покачнулся и чуть не упал на палубу, которая и так ходила под ногами ходуном.

В чем дело?!

Я огляделся и увидел, что я на пиратском корабле, а на мачте развевается «веселый роджер», а вокруг просоленные пираты ставят паруса, бойко карабкаются по вантам, вяжут узлы, и на нас несется огромная волна. Шестеро мужчин, напрягая все силы, ворочали тяжеленную пушку — вот подтолкнули к борту, вогнали клинья под колеса и, чудом удерживая равновесие, кинулись к следующей. Капитан смотрел в подзорную трубу и стоял, опершись одной ногой о деревянный сундук. Когда он опустил трубу, я узнал в нем Джека.

Хватаясь за все, что попадалось под руку, я проковылял к нему и сказал:

— Не понимаю, что творится!

Он ощерился и сунул подзорную трубу в карман, потом ухватил штурвал и резко повернул его вправо.

Я проследил его взгляд и увидел корабли под георгиевским флагом.

Англия?

— Мы что, сражаемся против Англии?

Джек вскинул свой древний пистолет и выстрелил. Потом обернулся ко мне и сказал:

— Погибнуть в морском сражении — не самая легкая смерть. Так что молись, братец, если тебе есть о чем молиться, — чтобы умереть с миром.

Корабль вновь качнуло, да так, что желудок у меня подлетел к горлу. Краем глаза я увидел слева по борту еще один корабль, который шел вровень с нашим, шел под линялым красным флагом. Справа от нас стремительно несся другой. Может, это и есть смерть? Может, это у меня такие предсмертные видения? Пусть будет так. Ох нет, пусть я лучше ошибаюсь.

Когда корабль взлетел на гребень следующей волны, я рухнул на занозистую палубу.

То есть не на палубу. Колени мои с силой ударились в горячий песок.

— Это не галлюцинации, — произнес я. — Это я, наверное, умираю.

Но ни один из них даже не оторвался от компьютера. Я поднялся и принялся бродить, а они и ухом не вели, знай себе стучат по клавишам, и над пляжем разносится сухой такой скребущий звук, точно тысячи крабов бегут по песку.

Какая-то девица крикнула:

— Глубинные проблемы автономной сети!

— Она не выдерживает нагрузки? Замедлилась передача данных?

— Нет, работает, но черепашьим темпом! Нужно подождать, тогда мы вклинимся и зададим жару кракену.

— Как же, зададите вы, головорезы, разрази меня гром! — буркнул я и понял, что от рома стал как-то странно изъясняться.

Вокруг поднялся гомон, и я вновь очутился на борту пиратского корабля. На нас шел огромный британский галеон. По сравнению с ним наше судно казалось жалкой скорлупкой, а мы — комариками. И другие суда наших соратников тоже брали в клещи такие же мощные галеоны.

С нижних палуб британского судна выдвинулись черные рыла пушек. Оглушительный залп сотряс воздух, за ним еще два. Наш корабль качнуло, все заволокло клубами дыма. Один из пиратов лежал на палубе, с обрубками вместо ног, и пронзительно, надрывно кричал. Другой вспыхнул, как факел, и сиганул за борт.

Джек нахмурился и поднял пистоль. Еще один выстрел в сторону галеона.

Бух! Полетела щепа.

Бух! Ядро ударило в мачту, и дерево застонало.

Бух! Еще двое убитых.

Наш корабль начал тонуть. Пираты подобрались к одной из пушек и зарядили ее, и ядро полетело в галеон, потом еще и еще. Бух! Бух! В цель! И еще раз в цель!

Но мы все равно тонули, и британцы все равно бомбили нас без всякой жалости. Я кинулся к Джеку:

— Что мне делать?

Ничего.

Потому что я опять стоял на пляже, голова у меня шла кругом, и я с трудом понимал, как сюда попал и на каком я свете.

— Умираю! — простонал я и на этот раз приложился к правильной бутылке — с водой.

Мимо пушечным ядром пролетел чернявый парень, сыпля итальянскими проклятиями. Он закинул свой ноутбук в море.

— Усильте маскировку! Нам перекрывают питание! — Одна из пираток подняла голову от монитора и тотчас уткнулась обратно.

— Передача замедляется! Связь повреждена!

— Держитесь! Не отключайтесь, пока она работает хотя бы в четверть силы!

Новый глоток рома отыскал путь к моему рту. Готов поклясться, я даже не поднимал бутылку, но ром уже тек прямо в горло.

Через борт пиратского корабля перехлестнула волна, она слизнула меня огромным холодным языком и швырнула в океан. Вокруг, в кипящих водах, кричали и тонули десятки пиратов.

Бух! Очередное ядро пробило еще одну дыру в борту нашего корабля.

Бух! Наша мачта сломалась и рухнула.

Галеон развернулся и двинулся прочь, оставив нас погибать в пучине. Кто-то вцепился в мою руку — подросток, совсем ребенок. Нас обоих накрыло волной, а когда я вынырнул и прокашлялся, его уже не было. Следующая волна оказалась еще сильнее, и мне уже не удалось всплыть — я вдохнул соленую воду, грудь у меня разрывало от боли, я боролся хотя бы за глоточек воздуха, но тщетно. Я погружался в воду, которая делалась все темнее и темнее. Опустился на дно и умер. «Наконец-то, — успел подумать я остатками сознания. — Наконец-то».

Но нет. Как бы не так.

Я упал на палубу другого пиратского судна. На мостике стояла женщина-капитан и со слезами на глазах уводила свой корабль от тонущих соратников, уводила от гибели и опасности, невидимый для врага. Мы обогнули остров, пока не скрылись из виду, и она поспешила к массивному сундуку, что стоял на палубе. Опустилась на колени и откинула крышку. Подойдя ближе, я увидел, что сундук битком набит какими-то свитками. Очутившись на дальнем конце острова, мы вошли в бухту, где стояли на якоре несколько пиратских кораблей, — вошли под аплодисменты и приветственные крики.

Я очнулся оттого, что по лицу у меня стекала вода. Я разомкнул губы и стал жадно пить. Напившись, я оттолкнул фляжку. Мэри помогла мне сесть, улыбнулась — и я увидел ее тайное пиратское «я», которое мерцало сквозь нее, озаряло ее внутренним светом, пробивавшимся из самого сердца. Рядом с ней стояли Энн и Джек, усталые, но целые и невредимые.

А позади них повсюду валялись брошенные компьютеры и перепутанные, как лианы, провода. До меня донеслись музыка, пение, вопли — под пальмами праздновали победу.

— Что случилось-то? — с трудом спросил я.

— Битва. Наши победили.

— Сумели нелегально подключиться и на часок-другой перекрыли Интернет. Напугали всех до чертиков. — Мэри ухмыльнулась до ушей. — Настоящая диверсия.

— Но прежде чем он схлопнулся, мы успели взломать кое-какие счета на Кайманах, перевели деньги, куда нам было надо, а потом стерли все записи — словом, замели следы. Это было самое сложное, но китайцы с марокканцами помогли со взломом. Мы украли несколько островов!

— Как это так?

— Семьдесят четыре необитаемых острова, — похвалился Джек, сияя улыбкой. — Так пожелали наши старые друзья. Да и мы сами хотели того же. Чтобы у нас был дом, пристанище для всех хакеров на свете. Скоро подтянутся еще корабли.

— Да уж, они там не сразу расчухают, что мы провернули, — гордо заявила Мэри. — А пока разберутся, мы уже успеем подготовиться к новому натиску.

— Погодите, но я ведь отчетливо видел морское сражение.

— А как же, — кивнул Джек, — кровопролитное и ужасное. Выпить хочешь? — Он протянул мне бутылку, на самом донышке едва-едва плескались остатки рома.

Пить я больше не хотел, но взял бутылку и отхлебнул. Кусочек кости скользнул мне в рот. Мгновение я медлил, затем раскусил его. Петля затянулась вокруг моей шеи, ноги тщетно дергались, ища опору, а богатые лорды и леди смотрели на висельника и рукоплескали. Испуская последний вздох, я послал им цветистое проклятие. Потом хватка ослабла, и я возродился.