Вы уж, верно, и сами успели заметить, какой у Титирикэ характер: если ему что захотелось, то вынь да положь! Сразу, сейчас же, чтобы и глаз не успел моргнуть!.. Вот, к примеру, пришло ему в голову такое желание — попасть в столицу! В Кишинёв! Ни с того ни с сего. Как говорится, с бухты-барахты! Втемяшилась ему в башку эта мысль, как заноза в палец, — попробуй вытащи. И мать уговаривала его повременить, отложить хотя бы на неделю, пусть у него хоть волосы отрастут (глядишь, за это время сын и забудет об этом Кишинёве!). И отец убеждал — ни к чему, мол, эта затея… А после махнул рукой:

— Ладно, если уж тебе так приспичило, поезжай, пока каникулы! А мы тут отдохнём от тебя чуток…

Взял Титирикэ шапку большую, в вагон сел (конечно, с билетом в кармане) и приехал в Кишинёв.

В их селе ещё снег лежал, а здесь вороны уже гнёзда вили. «Распоряжение, что ли, кто-то дал такое — увезти пораньше зиму из столицы?..» — подумал Титирикэ.

Ходит он по городу и всему удивляется. Дома до самого неба тянутся! Людей сколько! А памятники какие! Будь его воля, он бы к столице ещё одну улицу пристроил и своё село разместил…

Титирикэ сел на ступеньки какого-то памятника, снял шапку, чтобы перевести дыхание. Так стоит или не стоит переносить Шишки в город? Одна мысль говорила, что в деревне лучше — там одни знакомые, и при встрече все желают друг другу здоровья. Другая кричала, что там и неба-то больше…

В это время проходил мимо Титирикэ человек и, увидев измученного парнишку с шапкой у ног, бросил в неё двадцатикопеечную монету и пошагал себе дальше.

— Куплю мороженого, — улыбнулся Титирикэ. Но когда сообразил, что случилось, раскрыл рот, затем вскочил как ужаленный и бегом за тем человеком с шапкой в руке (можно было даже подумать, что Титирикэ двадцати копеек мало…). Ещё шаг-другой, и он схватил бы его за рукав, но человек сел в автобус, и дверь закрылась. Попробовал было Титирикэ автобус догнать, но через две остановки отстал. В тот день он не снимал больше шапку.

«Надо же! — возмущался про себя мальчик. — Прохожий решил, что я попрошайка! Если бы узнала мама, голосить бы в голос стала, а отец… кто знает, что сделал бы отец?» Он вынул монетку из кармана выбросить её? Жалко! Деньги ведь… В глазах его блеснул огонёк. «Вот что! Отнесу-ка я её в милицию, пусть найдут того человека по запаху, с собакой, и пусть судят его. Чтоб не срамил честных людей… Нет, в тюрьму не надо, — вздыхает Титирикэ, — человек ведь это от доброты сделал… Но в милицию всё-таки надо пойти…»

Через три шага Титирикэ остановился.

— Постой, ты, пустая голова, — сказал он себе. — Ведь ты же брал деньги в руки?! Ясно, что собака кинется на тебя же в первую очередь. Ещё скажут, что ты полез в чужой карман. Возьмут под стражу и — в тюрьму. Где сидел Котовский.

Тут и отпало у Титирикэ желание шататься по городу Кишинёву, тем более, что он вспомнил номер дома, где жил один старый знакомый отца.

«Хорошо, что в город переехал! — думал Титирикэ, влезая в десятый троллейбус, — а то к кому бы я постучался в дверь?..»

Односельчанин встретил Титирикэ как родного: и накормил, и ночевать оставил, и всё расспрашивал про село да про своих родственников — кто да что, да как, да почему, до тех пор, пока Титирикэ в ответ не засопел сладко.

Проснулся Титирикэ, когда петух в третий раз запел, вскочил с кровати, разбудил односельчанина и спросил, нет ли у него молотка? Человек спросонья на Титирикэ глаза таращит, вроде бы узнаёт и не узнаёт, думает, кто у кого в гостях — он у Титирикэ или Титирикэ у него. А Титирикэ опять к нему с тем же вопросом. Хозяин в ответ: «Какой коток? Мышей в доме, вроде, не водится…»

А жена проснулась и смеётся:

— Он у тебя не про кота спрашивает, ему молоток зачем-то нужен!..

— А-а-а! — сказал совсем очнувшийся от сна хозяин и, посмотрев на часы, затопал босыми ногами. — Спать иди! Не видишь, что ли, ночь на дворе!..

Но до сна ли Титирикэ? Услышал он вчера краешком уха в троллейбусе, что мост надо в столице отремонтировать, совсем, дескать, крепость потерял. Тогда же и подумал: почему бы ему не взяться за это дело? Ведь должен он столице двадцать копеек? Только встать бы пораньше, чтоб кто-нибудь другой не опередил.

Пока односельчанин ворочался в постели с боку на бок, Титирикэ вышел со двора с доской, молотком и гвоздями и пошёл по Кишинёву искать сломанный мост.

Спрашивает одного, останавливает другого — люди на тротуарах пожимают плечами: никто не знает, где этот мост. Одни посылают его в одну сторону, другие — в другую, а моста всё нет!

— Не продашь доску, парень? — спрашивает прохожий.

Титирикэ косо смотрит на него из-под бровей — за кого вы меня принимаете?!

И вспомнил вдруг про дядю Николая. На днях он гостил в селе Шишки.

«Эх, спел бы песню дядя Николай, тут, прямо на улице, собралось бы народу видимо-невидимо, и тогда уж точно нашёлся бы среди такой толпы хоть один человек, который прошёл по тому мосту…»

Титирикэ выбрал улицу рядом с базаром, присмотрел даже крышу низенького дома, на которую мог бы взобраться дядя Николай, но вот беда, в филармонии его не оказалось.

— А почему ты своего дядю Николая у нас ищешь? — спросила Титирикэ какая-то женщина с нотами в руках, от которой пахло, как от клумбы с цветами.

— Он же поёт, — пояснил Титирикэ.

— Значит, все, кто поёт, ты думаешь, у нас в филармонии работают? Может, он дома поёт?.. Кстати, как его фамилия?

— Сулак, — ответил Титирикэ.

— Ах, Сулак! — разулыбалась женщина. — Сулак! Так бы сразу и говорил… Нет, сегодня он не поёт. Рано утром принёс ему почтальон три мешка, набитые письмами. Теперь он сидит дома и читает их…

«Пусть читает, — решил Титирикэ, — а я ещё немного поищу мост».

Около базара фотографировал людей какой-то одноглазый.

«Может, он знает, где тот мост?» — подумал Титирикэ и подошёл к фотографу.

Было жарко, и Титирикэ снял шапку. Стал глазеть, как снимают людей.

«Пок!» — кто-то вдруг на него свою шапку надел. Толстый дяденька, ему шапка, видно, фотографироваться мешала. А тут мальчик стоит, такой удобный, без шапки, рот раскрыл. Потом другой, длинноволосый, накинул на Титирикэ свой берет. И всё потому, что у фотографа вешалки не было.

«Ну, ладно, — подумал Титирикэ, — должен же я городу двадцать копеек, вот и поработаю вешалкой. Помогу фотографу».

И вот он уже в мохнатой шапке, потом в бескозырке, потом в панамке!.. Даже в женской шляпке стоял, как ни в чём не бывало! Очень уж хотелось женщине свою красивую причёску сфотографировать. Только у одного мужчины с горбатым носом вызвал Титирикэ подозрение: он хотел было нахлобучить на Титирикэ шляпу, но раздумал. Посмотрел на ботинки Титирикэ. Подумал, наверно: «Вешалка, с двумя ногами?.. Не убежит ли?..» Сфотографировался со шляпой в руке, а потом из телефонной будки совсем рядом, в милицию позвонил и громко говорил, чтоб Титирикэ услышал:

— Товарищ начальник, здесь парнишка вертится!.. Какой? Руки у него слишком длинные! Из кармана торчит ручка от молотка, не иначе как украл вместе с доской!

— А-а-а! — слышит человек в шляпе весёлый голос на том конце провода, — не тот ли это парень, который хочет подремонтировать все мосты в Кишинёве?.. Привет ему передай!..

А Титирикэ между тем проголодался. «Бок! Бок! Бок!» — позабивал он гвозди в доску и протянул вешалку фотографу. Пользуйся на здоровье! У меня есть ещё дела поважнее, только вот подкрепиться для этого надо бы, тем более, что базар под боком. Идёт весёлый: «Рассчитался всё-таки с городом!» И на монету смотрит совсем другими глазами, честно её заработал!.. Только вот что купить?.. Он стал обходить столы и прилавки. Глаза разбегаются… Остановился около одного крестьянина, продававшего орехи. «Каких орехов купить, — размышляет Титирикэ, круглых или продолговатых?..»

А крестьянин, увидев мальчика, узнал вдруг его (по шапке, наверное) и говорит:

— И здесь меня разыскал? Ну и ловкач! Захотел каждый день монету получать?!

Титирикэ остолбенел от неожиданности: тот самый человек! Сердце его так заколотилось, вот-вот наружу выскочит, но мальчик взял себя в руки: вынул те самые двадцать копеек и протянул их крестьянину:

— Возьми, добрый человек, деньги обратно. Не в ту шапку ты их бросил…