на снимке слева, старшина 1 статьи Д.Д.Вонлярский (фото из личного архива)

        Высоко в арктическом небе парит старый кречет - небесный хозяин этих мест.  Он изредка взмахивает широкими крыльями  и вглядывается  еще зоркими глазами в проплывающую под ним тундру.

        Вся мелкая живность - полярные куропатки,  зайцы, песцы и лемминги, спешат укрыться в камнях, щелях и норах при появлении бесшумно несущейся по земле тени громадной   птицы.

        На очередном витке своего полета хищник что-то замечает  у далекой гряды  сопок  и  планирует к ней. Затем  мгновенно взмывает в высь и скользит обратно.

        За свою долгую жизнь кречет не раз встречал то, что увидел. Это двое бескрылых существ, которые способны метать молнии в птиц. Одна такая, давным - давно, сразила его подругу. И хозяин небес помнит это.

        - Санек, смотри какой обед  летает, -  с тоской смотрит вслед удаляющейся птице,  бредущий впереди Дим, волочащий за собой по мху давно  бесполезный «Суоми».  Плетущийся сзади продолжает слепо двигаться, утыкается ему в спину и падает.

        - Все, Дим, я больше не могу,- шепчет он и закрывает глаза. Передний устало  садится  рядом, утирает изодранным  рукавом ватника вспотевшее, лицо и роняет голову на грудь. Несколько минут  в тишине раздается только их хриплое дыхание и  мучительный кашель лежащего.

        За  прошедшую неделю ребята еще больше осунулись и почернели - рыба в мелких озерцах больше не попадалась, да и ловить ее было не на что, кончилась наживка. Питались молодым ягелем, изредка встречающейся прошлогодней вымороженной морошкой и  вызывающими тошноту сырыми грибами. Сырыми  потому, что варить их было не на чем.

        Выбираясь из зыбкого болота, куда они ненароком забрели, друзья едва не утонули и лишились   котомки с  огнивом,  кресалом и котелком. К тому же Сашка вывихнул ногу, которая посинела и опухла, а Дим, постоянно жующий всякого рода зелень  и даже кору деревьев, мучительно страдал животом.  

        Все эти дни, неторопливо и упорно, за ними следуют волки. Теперь их двое.   Близко звери не приближаются, но то и дело возникают на дальних марях и сопках.  

        Через некоторое время Сашка со стоном приподнялся, морщась от боли в ноге сел,  бросил мутный взгляд на поникшего головой Дима и прислушался.

        Откуда-то издалека,  с простирающегося справа  плато, едва различимо доносился волчий вой.  Низкий, протяжный и тоскливый.

        Сашка вздрогнул и повернул на него голову. В самом начале уходящего к горизонту плато, белело какое-то пятно. И не такое, как остатки снега, тающего  в его складках. Яркое и серебристое.  

        - Дим, - хрипло прошептал он.

        - Чего?  - ответил тот, не поднимая головы.

        - Посмотри, что там,  справа, за белое пятно.

        - Напарник поднимает голову, и бессмысленно озирается.

        - Да справа, я тебе говорю. Вон, на возвышенности - показывает в ту сторону рукой.

        - И точно, Сань, что-то белеет. На снег не похоже, а?

        - И мне так кажется.

        Они с трудом встают и пристально вглядываются в даль.

        - Надо ближе подойти,  в глазах все плывет, - бормочет  Дим, и парни, едва волоча ноги,  бредут в сторону возвышенности.

        Примерно через километр пятно увеличивается, и им кажется, что оно шевелится.

        - Дак это ж купол парашюта! - внезапно хрипит Дим, и, спотыкаясь о кочки, бежит к пятну. Едва поспевая, Сашка плетется за ним.

        Спустя полчаса, напарники стоят у  лежащего на земле купола  парашюта. Его шелк серебристо блестит  в солнечных лучах и едва уловимо колышется от порывов легкого ветра.

        - А где ж летчик?  -  смотрит Сашка на Дима.

        - Хрен его знает - мрачно бурчит тот, - наверное,  в тундру ушел. Он видит, что парашют не такой, с какими ему приходилось  иметь дело и настораживается.

        - Давай, по быстрому сворачиваем купол. Шелка на портянки нарежем  и стропы на снасть пригодятся.

        Парни тянут к себе  неподатливый купол и обнаруживают под ним наполовину ушедшее в мох  тело человека.

        - Вот он, твой летчик, - произносит Дим и присаживается у тела на корточки.

 Через секунду, в его руке   появляется извлеченный из кобуры  на поясе мертвеца пистолет.

        - «Вальтер, - восхищенно  бормочет  Дим, у меня такой был, - и выщелкивает из рукоятки обойму. В ней масляно блестят патроны.

        Он загоняет обойму обратно и сует пистолет за пояс. Затем   нагибается, достает из кармашка кобуры запасную обойму и опускает ее в карман ватника.

        - А ну-ка, давай вытащим этого асса.

 Вместе с Сашкой, путаясь в стропах, они с трудом извлекают из пропитанного водой  мха неподатливое    тело и оттаскивают чуть в сторону.

        Затем с минуту рассматривают его.

        Вместо лица, у немца размокшая в воде   бесформенная маска с расплющенным носом и черными прядями прилипших ко лбу волос.

        - Ты, гляди, - не рыжий, - удивленно восклицает Сашка.

        - А почему он должен быть рыжим?  - сопит Дим и расстегивает на меховой куртке летчика молнию.

        - Не знаю. Мне все фрицы такими кажутся, - шмыгает носом Сашка.

        - Ты смотри, -  какой был красавчик, - хмыкает Дим и протягивает ему извлеченное из нагрудного кармана  немца  удостоверение пилота «люфтваффе» и  черный кожаный бумажник с золотой монограммой.

        С фотографии на документе, на Сашку холодно смотрит молодой симпатичный  парень с аккуратной прической и пробором на голове.

        - Лейтенант Отто фон Вернер, - по складам читает матрос.

        - Ты слышишь, Дим?  Целый «фон», это у них вроде  нашего князя.

        -  Да, парень видать был не бедный, - смотри какие у него часы.

        Сашка принимает из рук приятеля отсвечивающие тусклым металлом необычно тяжелые часы с браслетом и внимательно рассматривает их.  На задней крышке  клеймо - орел со свастикой и какая-то гравировка.

        - Фельдмаршал Геринг, - разбирает он последние слова. - Ни хрена себе!

        - Дим, эти часы от Геринга!

        - Я ж тебе и говорю, что не простой это немец. Надо отсюда быстро сваливать, его могут искать. Стоп, а коль фриц дохлый, значит «нз» у него цел. Как это я сразу не догадался?

        Он отстегивает на теле немца  парашютные карабины   и стаскивает с его плеч   ранец. Расстегивает клапана   карманов и извлекает оттуда поочередно две плитки шоколада, пачку прессованного изюма, небольшую ракетницу с запасными ракетами,  таблетки сухого спирта и спички, в непромокаемой упаковке.

        - Живем, Санек!  - радостно восклицает старшина и сует ракетницу и шоколад     тому в руки, а остальное  быстро распихивает по карманам.

        После этого  Сашкиной финкой  они отрезают от купола парашюта несколько строп и большой кусок шелка, которые заталкивают  в оставшуюся котомку. Парашют сворачивают, туго перетягивают его стропами, суют внутрь несколько камней и топят в    снеговом озерце, расположенном неподалеку. 

        Затем возвращаются назад, Дим стаскивает с ног летчика меховые унты  и швыряет их Сашке - бери.

        - Не, - вертит тот головой,  - оставь себе, твои пьексы совсем развалились.

        - Бери, я тебе сказал! У меня сорок пятый, а это как раз твой размер.

 Сашка сует  унты в мешок.

        Сняв с Вернера летный планшет, который Дим вешает себе на плечо, моряки   волокут его   к озерку где утопили парашют, и тоже сталкивают туда.  Знакомец Геринга сразу же исчезает в густой  ледяной  воде.

        - Туда ему и дорога, -  произносит Сашка и утирает вспотевший лоб.

        После этого друзья возвращаются к своей последней останове. По пути  Сашка достает из кармана плитку шоколада, с молчаливого согласия  Дима освобождает ее от бумажной упаковки, разламывает и протягивает половину старшине. Друзья жуют шоколад на ходу и  мычат от наслаждения.

        У сиротливо лежащего на небольшом валуне «Суоми» они останавливаются. Дим берет автомат в руки, вывинчивает шомпол  и  с размаху бьет прикладом по камню. Затем  сует металлическую часть под  слой мха, а приклад и шомпол прячет за пазуху. 

        - Пригодится, для костра, - бросает он  другу, и моряки исчезают в тундре.

        С плато вновь доносится протяжный волчий вой…

        Когда потускневшее солнце завершает свой бесконечный путь к горизонту, а с затянувшегося тучами неба начинает сеять  мелкий зернистый снег, друзья  подходят  к обширному,  преградившему им путь озеру.   Его извилистые  берега  заросли карликовым лесом и чахлым кустарником, в котором тоскливо пищит какая-то птица.

        - Ушли порядочно. Тут сделаем привал, - оглядывается Дим на бредущего за ним  в импровизированной накидке их парашютного шелка  приятеля.

        Они находят место посуше  на небольшой скальной площадке, оставляют на ней котомку, шомпол и приклад, после чего  исчезают  в  леске, откуда возвращаются  с охапкой хвороста  и  полной шапкой красно-бурых подберезовиков.

        Пока Дим  колет финкой на тонкую щепу автоматный приклад и разводит костер, Сашка достает из кармана их самодельную снасть, берет из вороха сухих веток две подлиннее, и идет к ближайшему заливчику. Там он крепит к ним узловатую шелковую нить,   наживляет крючки половинками размоченной во рту   изюмины  и забрасывает  в воду.

        Когда старшина, щурясь от дыма и прихватив рукавом ватника   конец шомпола, печет  над огнем издающие дразнящий запах грибы, на берегу раздается радостный вопль и вскоре оттуда появляется Сашка, торжественно несущий в руках среднего размера серебристую  рыбину.

        - Подвезло нам,- улыбается Дим. - Что за порода такая?

        - Да похожа на хариуса, а там, кто его знает? Здесь все  по чудному.

        Старшина кладет шомпол с уже испеченными грибами на лежащий на камне лоскут шелка, вытаскивает из кармана пакетик с прозрачными таблетками и протягивает другу.

        - На, Санек, погрызи.

        - Что это?

        - Леденцы с ментолом, у фрица в планшете нашел. Там, кстати и карта. Идем мы, судя по ней, верно, разве чуть отклонились к югу. Но топать еще далековато. Верст  триста.

        - Ну, как тебе леденцы?  - интересуется он, снизывая финкой грибы на шелк и насаживая на шомпол рыбину.

        - Вкусные, и во рту холодят, - шепелявит Сашка.

        - Я ж тебе  говорю, с ментолом, это от простуды. Я такие на Северо-западном пробовал, отобрал у пленного офицера. Готовились, все-таки фрицы к войне основательно, все предусмотрели, не то, что мы, - хмурится Дим.

        - А все равно, под Москвой и Сталинградом их разбили, и здесь, на Кольском, они увязли.

        - Это точно, - соглашается старшина и подбрасывает в костер веток.

        - Хлипкие они уж очень. Вот мы с тобой  из плена почти месяц  идем. Полуживые, и без всего. А  тот  фриц, - кивает он головой назад, - с раскрытым парашютом в мох свалился и  рожа всмятку.  Ну да черт с ним, давай есть.

        Дим разламывает густо парящую рыбу на   две части и большую отдает Сашке.

        - Чего это ты меня все время  подкармливаешь - то  свою часть шоколада отдал, то эти таблетки, а теперь вот и кусок побольше? - обижается  тот.

        - Это потому, что салажонок ты еще, Санек, да и в лагере почти дошел. Так, что давай, наворачивай. А мне не впервой. Считай третий раз из окружения выхожу - жестко прищуривает старшина глаза.

        Приятели жадно глотают сочную рыбью мякоть, а потом принимаются за грибы.

        - На вот  еще, хлебни, у фрица в кармане нашел, - протягивает старшина другу миниатюрную плоскую фляжку.

        - Когда успел?  - я и не заметил.

        - И В Ростове мало кто замечал, я пацаном беспризорником был и по карманам ловко притыривал,- беззвучно смеется Дим.

 с чувством   напевает он и подмигивает Сашке. 

        - Вот  жалко курева у фрица не оказалось, видать здоровье берег. Щас бы в самый раз подымить.

        Сашка отвинчивает колпачок,  делает глоток из фляжки и морщится.

        - Ну, как, получше «шила»?  - интересуется  старшина.

        - А я его на «охотнике» один раз только и пробовал, боцман не давал. Тоже говорил, что салага.

        - Это коньяк. Давай теперь ногу твою поглядим и спать.

        Морщась, Сашка поднимает до колена широкую штанину робы. Нога - от щиколотки до лодыжки, у него синяя и распухшая. Дим отпластывает  финкой от парашютного лоскута длинную ленту и крепко бинтует ею ногу матроса.

        - Порядок. Теперь спать.

        Друзья, как  и  в прошлый  раз, сдвигают в сторону от прогоревшего костра горячие угли, вынимают из котомки унты и скользкое полотно шелка, после чего укладываются на теплый базальт.

        Унты  они  суют себе под головы,  полотнищем накрываются сверху   и закрывают глаза. С неба невесомо продолжает сеяться мелкий снег.

        Утром, когда они просыпаются, накидка и все тундра кругом, покрыты его серебром,   которое искрится в лучах восходящего солнца.

        - Лето и зима одновременно, - бурчит Сашка, стряхивая снег с шапки, и сладко зевает. - Впервые по настоящему выспался. Без кошмаров.

        - Еще бы, - откликается, лежащий рядом Дим.  - Мы согрелись и неплохо пошамали.

        Затем друзья встают, умывают снегом чумазые лица, и  старшина ощупывает унты. Они полностью  сухие.

        - Снимай свои «гады», - кивает он на Сашкины, истертые до дыр ботинки. Тот присаживается на котомку, сбрасывает  ботинки с ног и шевелит бледными, распухшими от сырости и стертыми в кровь пальцами.

        Дим разрезает надвое, служивший им  скатертью за ужином кусок шелка и протягивает куски товарищу. После этого стаскивает с ног свои размокшие пьексы, и отрезает от одной из шелковых накидок, еще  два куска. 

        Приятели туго наворачивают на ноги эти шикарные портянки, и вновь обуваются.

        - Дим, тепло, как в печке  и веса никакого,-  притопывает кожаным унтом о базальт Сашка и улыбается потрескавшимися губами. - И кашель меня  почти не бьет.

        - Погрызи еще   леденец и мне   дай, - запихав в мешок остатки шелка, протягивает к нему  широкую ладонь напарник.

        Матрос достает из кармана бушлата леденцы и оделяет одним приятеля. С минуту они посасывают  их и щурятся от удовольствия.

        - Я уж и забыл, какой он есть, сахар, оказывается сладкий, - шутит старшина.

        - А шоколад? - вскидывает белесые брови Сашка.

        - Так он же горький был. Ну, ты давай, достругивай  приклад   и  готовь костерок, а я к озеру, может рыба какая  сдуру поймалась. Заодно и веток  там наломаю.

        Не появляется он довольно долго, потом над озером гулко разносится выстрел, и Сашка испуганно вскакивает.

        Через минуту из кустарника  появляется  Дим, несущий в руке какую-то птицу и волокущий за собой несколько  корявых сухостоин.

        - Ух ты, куропатка! - удивленно восклицает Сашка и всплескивает руками.

        - Держи, - бросает  ему еще теплую, рыжеватой окраски  птицу, старшина.

        - В березнячке подшиб. Там их целая стайка почками кормилась. Хороший у «вальтера»  бой, - похлопывает он по рубчатой рукоятке торчащего за поясом пистолета.

        - А вот рыбы нету, удочки я снял.   Дай-ка мне портмоне фрица, там много бумажек. Я с вечера мха подсушил,  может, приспособлю какую под цигарку.

        Сашка достает из внутреннего кармана бушлата кожаный бумажник и протягивает Диму, а сам начинает ощипывать куропатку.

        Тот, присев на корточки, достает из бумажника тонкую пачку рейхсмарок,  несколько фотографий   и какие-то сложенные вчетверо листки - судя по всему письма.

        Снимки привлекают внимание старшины, и он поочередно внимательно  их разглядывает.

        На одном погибший   в парадной  форме офицера «люфтваффе» и с какой-то расфранченной девицей в мехах, на втором в летном комбинезоне у «мессшершмита», а на третьей - рядом с грузным  человеком, в высокой фуражке и  мундире с аксельбантом, увешанном крестами, спесиво смотрящим в объектив.

        - Вот тебе Геринг, - показывает Сашке  фото  Дим. - Я видел его портрет в одной немецкой комендатуре, которую мы разгромили под Оршей.

        - Ну и боров, - хмурится матрос, - заканчивая ощипывать птицу и смахивая рукой перья с колен.

        - И карта у этого фрица интересная, с их аэродромами и воинскими частями, пригодится нашим. А вот из этого послания я себе самокрутку и сварганю, - разворачивает одно из писем старшина. - Судя по всему от «фрау» - бумага тонкая и духами пахнет.

        Он ловко сворачивает  из странички «козью ножку», достает из кармана бриджей горсть  сухого бурого  мха и набивает ее. Потом берет из горящего костра ветку и прикуривает.

        - У-у-у, - с наслаждением затягивается, и выпускает изо рта густую струю дыма, - даже башка закружилась.

        После этого Дим забирает из рук Сашки  ощипанную и ставшую намного меньше куропатку, ополаскивает ее в ближайшей лужице и водружает на шомпол.

        - На, жарь пока, а я вон на ту горку взберусь, погляжу, как нам лучше озеро обходить - кивает  на высокую сопку.

        Когда зарумянившаяся  птица начинает  издавать  дразнящий запах и постреливать в языках пламени голубоватыми искорками капающего с нее сока, старшина возвращается и, тяжело дыша, садится у костра.

        - Черт! Как вкусно пахнет. Да ты  настоящий кок.

        Затем разжимает ладонь и показывает Сашке  два лежащих на ней кусочка металла. Это изъеденный временем железный наконечник стрелы и позеленевшая бронзовая пряжка, с головой льва внутри

        - Вот это да! -  восклицает матрос, - я такие в Эрмитаже видел, где взял?

        - Там, - показывает Дим на  вершину сопки.

        - На ней какое-то непонятное нагромождение камней, их довольно много, вроде колонн.

        - А больше ничего нету?

        - Нет, - да и это я случайно обнаружил. Наколол  ногу обо что-то, нагнулся, смотрю, лежат подо мхом. Сколько им лет интересно и чьи они, а, Сань?

        - Наверное, викингов, они  с северными народами воевали, нам учитель по истории рассказывал. Слыхал о таких?

        - Угу, - бормочет старшина, - разглядывая пряжку.

        - Ну ладно, давай порубаем и в дорогу, - откладывает он ее в строну.

 Сашка рассекает куропатку на две равные части, протягивает одну Диму и они с наслаждением едят  дымящееся мясо.

        - Жирная, подъелась за лето, - произносит старшина и вытирает широкой  ладонью текущий по подбородку сок. Сашка молча  жует, блаженно щуря глаза и мыча от удовольствия. Через несколько минут от птицы не остается даже косточек.

        Дим вытирает руки о мох, свертывает очередную цигарку   и, улыбаясь, смотрит на Сашку. Тот, причмокивая, облизывает масляные пальцы.

        - Теперь слушай, - произносит старшина. - Обходить озеро будем с юга, там  равнинная тундра, а с севера сплошная цепь сопок. В них замаемся. Вот сейчас перевалим, ту невысокую горку, - показывает он на последнюю к югу сопку  и, как говорят, «вперед  с песнями».

        Спустя час, их медленно  бредущие  фигуры,  виднеются на далеком склоне.

        Взобравшись на вершину, где  тонко свистит летящий над тундрой ветер, друзья останавливаются. Внизу, на несколько километров, примыкая одной стороной к озеру, а другой уходя в безбрежную тундру, тянется   обширная низменность, в центре которой что-то неясно чернеет.

        Старшина напряженно  всматривается  в ту сторону, протирает слезящиеся глаза и сдавленно  шепчет, - кажись самолет.

        Не сговариваясь,  друзья падают в мох и замирают.

        - Это, наверное, тот, из которого немец выпрыгнул, - шепчет Сашка. 

        - Щас узнаем,- хищно ощеривается Дим и  тянет из-за пояса «вальтер».   - Ты, давай, лежи и наблюдай,  а я  малость разведаю.

        После этого,  передернув затвор, он  ужом ползет вниз.

        Сашка достает из-за пазухи ракетницу, взводит курок и ощупывает висящий на поясе нож. Тянутся утомительные минуты.

        Наконец сбоку слышится шорох и появляется голова Дима.

        - Кажись наш, бомбер, но вокруг никого, - сообщает он и утирает вспотевший лоб.

        - Ур..!  -  радостно вскидывается Сашка и осекается  под яростным взглядом старшины.

        - Молчи, карась, - шипит тот, - я ж сказал «кажись», точно не разглядел. Вот туман рассеется, тогда и увидим.

        Они вновь замирают и напряженно вглядываются  в искрящееся над низиной  марево.  Снег под лучами солнца тает, и   согревающийся  воздух призрачно дрожит  над тундрой.

        Когда фосфорицирующие стрелки швейцарского «лонжина»  на  Сашкиной  руке  подбираются к  полудню, туман редеет, и  сквозь него проступают очертания  уткнувшегося в землю самолета. 

        - Точно, наш русский, Ил-4, -  взволнованно произносит старшина.   Нас на таком, под  Ржевом сбрасывали, после бомбежки.

        - А теперь, матрос  двигаем вперед, только тихо, - бросает он  Сашке.

        Тот  молча кивает, они  крадучись спускаются с сопки и, чутко прислушиваясь,   медленно идут к машине.

 Дим впереди, держа наготове  взведенный пистолет, а Сашка  чуть сзади и в стороне. Так учил его старшина.

        Первое, что им  бросается в глаза - оторванное от фюзеляжа,  искореженное крыло, с   красной звездой на нем и многочисленные рваные дыры в корпусе самолета. Погнуты   и лопасти одного из винтов,  а  правый двигатель густо закопчен.

        - Да, досталось ему, - шепчет старшина и, когда друзья приближаются  к машине почти вплотную, замечает лежащее  у самого корпуса, напротив большой пробоины,  застывшее  тело человека  в оленьей одежде, с размозженной головой.  Рядом с ним валяется  искореженный автомат ППШ.    

        Старшина поднимает вверх  согнутую в локте левую руку, приказывая  напарнику оставаться на месте, и на секунду замирает.   

        Потом скользит вперед, поднимает атомат, и прижимается к обшивке машины чуть в стороне от пробоины. Затаив дыхание прислушивается - вокруг тишина, нарушаемая только размеренной капелью, где-то внутри самолета.

        - Гранатой саданули, - мелькает в голове Дима, когда он замечает  на одежде убитого многочисленные и разные по величине дыры.

        Он делает Сашке жест занять позицию с другой стороны от зияющего в корпусе отверстия, и, когда тот выполняет это, прикладывает палец к губам.  Затем  левой рукой швыряет  ППШ через пробоину  внутрь машины. Там раздается металлический грохот и снова  наступает  мертвая   тишина.

        Держа в полусогнутой руке «вальтер», старшина  осторожно переступает  мертвое тело  и сквозь дыру ныряет внутрь самолета.

        - Саня, залазь, -   слышится через минуту оттуда, и матрос следует за напарником.

        Тот молча стоит  посреди искореженного отсека, в который из повреждений и дыр  в корпусе, проникают солнечные лучи. 

        В их свете видны  разбросанные по отсеку в самых немыслимых позах, тела людей в военной форме и с оружием.

        - Точно, наши, -  произносит Сашка и поднимает с пола  новенькую фуражку с синим околышем и рубиновой звездочкой на ней

        - Да,  судя по всему из  НКВД, наверное, на задание летели.

        - Смотри, Дим, этот даже полковник - шепчет Сашка и показывает пальцем  на одного - в плаще  и хромовых сапогах.

        - С чего ты   взял?  - хмыкает  старшина.

        - У него погоны с тремя звездами. А вон  тот,  что рядом  лежит, в кожаной куртке - майор.

        - Я таких знаков различия  в 41-м не встречал.

        - Точно Дим, погоны совсем недавно ввели, после Сталинграда, а ты не знал?

        - Нет  - коротко отвечает старшина и поднимает с пола отсека  валяющийся   автомат.

        - Новенький, - ласково проводит он рукой по лакированному прикладу и отстегивает диск. Тот полностью снаряжен. 

        - Теперь и воевать можно, - вщелкивает диск старшина на место и вешает ППШ на плечо.

        - Знаешь, Сань, не люблю я этих чекистов. Очень уж они въедливые. Один  майор из особого отдела стрелковой дивизии, когда  мы вышли на  ее охранение, возвращаясь с  задания, мордовал нас трое суток. Пока не выяснил, что десантники. И потом смотрел  волком, очень уж ему хотелось нас в расход пустить. А еще, сука, «парабеллум» мне так и не вернул. Мол, младшим командирам не положено.

        - Ну ладно, Сань, на тебе  тоже ППШ, - выворачивает он из мертвых рук одного из солдат автомат, -   собери у всех документы,  а заодно  и личные вещи. Они мертвым ни к чему. А я пока летчиков в кабине посмотрю, вдруг  есть кто  живой? 

        Он отпихивает ногой, какой-то валяющийся на проходе  блестящий кусок металла и выбирается наружу.

        Когда Сашка  появляется из самолета, с  туго набитым вещмешком и полевой сумкой на шее, Дим сидит неподалеку и  молча курит папиросу.

        - Ну, как? - интересуется  матрос.

        - Всем хана, - безнадежно машет рукой  старшина.  - А ребята, видно, смелые были. Пилот так со штурвалом в руках и застыл. Капитан, и с двумя орденами «Красного Знамени».   Штурмана расшибло  в лепешку о приборную доску. Оба стрелка тоже мертвые - верхний в турели завис, а нижнего  при ударе  вдрызг  раздавило. Это видать они того немца и завалили.  Только вот что, непонятно. Парашютов у экипажа нет. Или сейчас без них летают?

        - А мне вроде все ясно, Дим, на вот, погляди. 

        Сашка достает из кармана и протягивает ему вспыхнувший на солнце, таким же светом, небольшой слиток.

        - Что это?  - берет  его старшина в руку и едва не роняет.

        - А ты посмотри  повнимательней.

        Тот вертит  слиток  перед глазами и обнаруживает на одной из его граней  небольшое клеймо в виде герба СССР и какие-то цифры.

        - Никак золото?

        - Именно. Там, в самолете, два ящика с ним, и на полу еще много  валяется. Ты этот брусок ногой пнул, - смеется Сашка.

        - Ну, де-ла-а, - тянет Дим, - теперь и мне дошло, отчего у летчиков парашютов нет.  Они перевозили особо ценный  груз, а те, которые в бомбовом отсеке - охрана.   Видать «нкэвэдэшники» заставили оставить парашюты,  что б те не выпрыгнули, если собьют. Не доверяли, гады.  Интересно, а куда мог лететь  этот бомбардировщик?

        - Судя по документам,  которые  у полковника - из Москвы в Мурманск.

 Сашка отстегивает клапан офицерской полевой сумки,  вынимает из нее  сложенную вчетверо бумагу,   малинового цвета удостоверение, и протягивает их старшине.

        В удостоверении, с двумя красными, расположенными по диагонали полосами, фото  человека в военной форме с четырьмя шпалами на петлицах и надписью «Главное управление контрразведки «СМЕРШ» на правом развороте.  А чуть ниже  «Полковник Азаров Алексей Иванович - начальник  отдела»,  синяя гербовая печать и неразборчивая подпись.

        - Да, - хмурится Дим, не повезло тебе полковник, - и разворачивает бумагу.

        В ней значится, что полковник Азаров и майор Коваленко с группой военнослужащих из девяти человек, направляются в командировку в Мурманск для выполнения особо важного задания. На бумаге синяя расплывчатая  печать и угловой штамп  «НКВД СССР».

        - Бойцы, что с ними, - кивает  Сашка на справку, - из мотострелковой бригады НКВД особого назначения. Я никогда не слышал про такую.

        - А мне доводилось, - отвечает Дим. -Нас когда после первой операции из Белоруссии в Подмосковье перебросили, так перед второй заброской,  из  этой бригады два инструктора приезжали, мастера спорта. Проводили с личным составом  занятия по стрельбе и рукопашному бою. Неплохие ребята.

        - Так, ладно, - возвращает он Сашке документы, - а что это у тебя за «сидор»?

        - У переборки валялся, в нем продукты. Наверное, сухой паек. 

        - Ну, что ж, давай подрубаем, -  говорит Дим, -  жаль парней, но мы пока живые.

        Сашка достает из мешка  кирпич серого хлеба, банку консервов в яркой упаковке и завернутый в газету солидный шмат сала.

        - «Правда», - уважительно произносит старшина, вскрывая  финкой банку, и пластая кусок на крупные ломти.

        Затем друзья без особого аппетита едят и о чем-то думают.На фронте и в лагере они повидали немало смертей, и вот очередная, в своем новом обличье.

        Когда Сашка аккуратно заворачивает  в газету  и прячет в мешок остатки хлеба и сало, Дим  достает из кармана  мятую пачку «Беломора» и закуривает.

        - Саня, так ты говоришь, там, - он кивает на самолет,- целых два ящика такого добра? - и взвешивает на руке слиток.

        - Ну да, - деревянные, вроде зарядных.  Один, на котором майор лежит,  развалился, а второй, такой же, целый и опломбирован.

        - И на хрена в Мурманске это золото? Пули из него отливать?

        - Кто его знает, - пожимает плечами Сашка.   Может оно для союзников. 

        - Каких таких союзников?  - вскидывает на него глаза приятель.

        - Ну, вон тушенку мы с тобой ели, - показывает Сашка на пустую банку, - вкусная?

        - Ничего. Я раньше никогда такой не пробовал.

        - Так вот, она американская. «Второй фронт» называется. Англичане и  американцы гонят сюда, в Заполярье, по морю, караваны  судов с военной техникой, снаряжением и продовольствием. И разгружают их в портах Мурманска и Архангельска.

        - Не трави.

        -  Гадом буду! Наш «охотник» один такой до Соломбалы сопровождал.  А на палубах транспортов самолеты, танки и  грузовики.  Сам видел. Неужели   ничего про это не слышал?

        - Нет, в лагере, сам знаешь,  не до разговоров было.

        - Ну, так вот, как  нам рассказывал замполит, это все доставляется в СССР в качестве военной помощи. 

        - Так  возможно, золото везли в Мурманск  как оплату за нее?

        - Ну, этого я не знаю, может и так. Замполит не говорил, а мы не спрашивали.  Кстати, оружие у них  неплохое. На нашей коробке английский «Эрликон» стоял, -   зенитный пулемет. Так  мы с боцманом из него немецкого «фоккера»  срезали.

        - Не врешь?

        - Честное слово. Нас даже  к медалям  представили - «За отвагу».

        - Да, - пристально смотрит на приятеля старшина, - не такой уж ты и салажонок, Санек. Держи «краба»!  - и протягивает другу  руку.

        - А ты думал?  -  стеснительно улыбается Сашка, и крепко ее пожимает.

        - Ну, что ж, а теперь за работу, - Дим встает и смотрит на кабину верхнего стрелка, с мутным от трещин и пулевых пробоин плексигласом.

        - Для начала того бедолагу вытащим, что б в случае чего,  организовать круговую оборону. Сектор обстрела оттуда подходящий.

        Парни забираются в самолет и  бережно спускают тело стрелка, зависшего на пулеметной турели,  в отсек.

        - Сможешь с ним управляться?  - кивает на пулемет старшина.

        - Обижаешь, Дим, я ж по боевому расписанию был вторым номером на «Эрликоне». Конечно, смогу.

        После этого они внимательно осматривают ящики со слитками, и старшина пытается сдвинуть целый.

        - Тяжелый, черт.

        Затем   присаживается на корточки и с минуту остро смотрит на Сашку.

        - План  будет такой, матрос. Поскольку  ты и я люди служивые, а это золото военное, мы за него в ответе. И о ящиках, кровь из носа, нужно сообщить нашим. До ухода, их  где-нибудь поблизости спрячем. А то видал, у самолета лопарь без башки, -  не такая уж тундра и пустая. Вот только кто его подорвал, непонятно?

        - Может сам?  Вот, этим, - Сашка достает  из бушлата и демонстрирует рубчатую лимонку, - они у ребят в подсумках.

        - Возможно, - сплевывает Дим, - «феньки» нам в дорогу пригодятся. Короче, шхерим ящики, забираем документы и идем дальше. Как можно быстрей. Тем более что оружие, жратва и карта у нас теперь есть.

        - А куда мы их спрячем? Кругом же одна тундра  и мох.

        - Да хоть бы в озеро, до него рукой подать. Пошли-ка, взглянем. И   стропу от парашюта   заодно прихвати, глубину измерим.

        Моряки  выбираются из самолета, Сашка достает из лежащей на мху котомки аккуратно свернутый в  бухту трос,   и они идут в сторону виднеющегося метрах в пятистах от машины, озерного залива.

        Там Дим разматывает бухту, прикрепляет к ее  концу  небольшой  гранитный окатыш и,   держа все это приспособление на весу, подходит к кромке низкого берега. Вода в озере чуть голубоватая и кристально чистая. Камень с плеском шлепается в нее и быстро утаскивает за собой часть троса.

        - Ну, вот видишь, всего метра три будет, - вытаскивает старшина намокшую стропу. Затем делает еще несколько забросов чуть дальше и по сторонам. Глубина такая же.

        - В самый раз. Не глубоко и  дно скальное, не заилит.

        - А я знаю, как дотащить  сюда ящики,- заявляет Сашка, -  на листе обшивки, что валяется у самолета. Она гладкая и будет хорошо скользить по мху. К тому же тут небольшой уклон.

        - Точно, Саня, молоток - на руках мы их едва ли утащим, очень уж тяжелые.

 Приятели  сматывают трос и идут назад.  При этом Сашка морщится и  слегка припадает на ногу.

        - Чего ты?

        - Да нога что-то сильно заныла. Когда из самолета выбирался, ушиб.

        После того, как они подходят к машине, Дим заставляет Сашку сесть, стаскивает с него унт и осматривает ногу. Она еще сильнее опухла.

        - Да, с такой ходулей ящики мы сегодня не потащим. Еще больше ее разбередим.  Ты пока сиди, а я слажу в кабину к летчикам, может там какая аптечка есть?

        Через минуту старшина выглядывает из разбитого  окна кабины и машет защитного цвета флягой.

        - Во, спиртягу нашел!

 Затем спускается на землю.

        - Под сиденьем  у штурмана лежала, в заначке. Почти полная. А аптечки, к сожалению, нету.

        Несколько минут, поливая на ладонь сладковато пахнущую на воздухе жидкость, он втирает спирт другу в ногу, а потом снова  туго бинтует ее  шелковой лентой.

        - Порядок. Нога за ночь прогреется и даст бог отойдет. Только ходи поменьше. На, вот, хлебни чуток, - протягивает Сашке флягу.

        Тот делает глоток, морщится и кашляет. На глазах выступают слезы.

        - А ты?

        - Я уже приложился в кабине. Чистый ректификат. Ты пока полежи, отдохни, -бросает он матросу  мягкую котомку, - а я пока в дорогу  все соберу. Завтра с утра и двинем. Путь не близкий и медлить нельзя. 

 Исчезает в самолете.

        Когда он снова появляется, в руках у Дима  еще один  солдатский вещмешок, офицерский пояс с кобурой  и почти новые яловые сапоги.

        - Он  кладет все около Сашки на землю и присаживается рядом.

        - Так, сначала сапоги. Похоже, мой размер, у сержанта снял.

        Сбрасывает с ног остатки пьексов и, перемотав портянки, натягивает обнову.

        - Как по мне шили.  А это тебе, - протягивает Сашке ремень с кобурой.    -Здесь «ТТ» с запасной обоймой, а  фрицевскую ракетницу выкинь.

        Дим встает на колени, переворачивает мешок и вываливает из него в мох несколько дисков  и гранат. 

        - По три на автомат и по паре «фенек». 

        Затем тянет к себе вещмешок с продуктами и, раздернув горловину, тоже опорожняет его.  Там оказывается два кирпича хлеба, початый ими кусок сала,  три банки тушенки,  пачка сахара и  два цыбика чая.

        Старшина все это раскладывает в вещмешки поровну: боеприпасы и продукты. Потом, побулькав у уха,   сует  в один и флягу со спиртом.

        - Все,  морской порядок, - удовлетворенно произносит он, затягивая бечевками горловины и захлестывая их наплечными лямками.

        Один мешок подвигает к Сашке - твой, а второй, с флягой, взвешивает на руке и отставляет в сторону.

        - Килограммов по  семь будут. Зато своя ноша, как говорят, карман не тянет. Стоп. Нужно еще спичек и курева у ребят пошарить, им они теперь ни к чему, а нам в самый раз.

        Вновь идет к машине. У пробоины наклоняется и оттаскивает в сторону застывшее тело лопаря. Снимает у того пояс с ножом и котомку, которую перебрасывает Сашке. 

        - Посмотри, что в ней, - и исчезает в брюхе машины.

        Сашка лезет рукой внутрь  кожаной котомки и извлекает оттуда две сухие янтарные рыбины,  бурый кусок вяленой оленины   и небольшой, видавший виды котелок.

        Он кладет все на землю, прихватывает котелок и, морщась,  ковыляет к заливу.   Когда возвращается с водой, Дим  сидит на корточках и попыхивает «козьей ножкой». На газете перед ним   початая коробка папирос «Пушка», две пачки махорки, зажигалка и спички.

        - Добрая крупка, «моршанская», до нутра продирает, - щурится он от дыма. - А ты чего бегаешь? Я ж тебе сказал отдыхать.

        - Да я только к озеру, водички вон набрал, - кивает Сашка на котелок. - У лопаря в мешке нашел, а еще рыбу и мясо.

        - Вижу. Тогда давай  налаживать костер. Нужно горячего похлебать, сил набраться.

        Вскоре у самолета   полыхает небольшой огонь, на котором побулькивает и исходит паром котелок с похлебкой  из оленьего мяса.  К этому Дим прибавляет  половину одной из  рыбин, два ломтя ноздреватого, вкусно пахнущего хлеба, несколько кусков сахара и отсыпает из цибика с чаем, горсточку на заварку.

        Чуть спустя, друзья с аппетитом хлебают горячее варево, рвут зубами соленую рыбу и, сполоснув котелок, вновь вешают его на костер, для чая.

        - Давно так не ел, - душевно произносит  Сашка и хлопает себя по тощему животу. А Дим внимательно следит за котелком, и когда тот закипает, сыплет в  него чай  и  снимает с огня. 

        Через несколько минут,  прихватывая бока посудины рукавами, они по очереди прихлебывают из нее и хрустят сахаром.

        После трапезы, разморенный  Сашка откидывается на мешок и бездумно смотрит в небо, а  Дим вытаскивает из-за пояса «вальтер», разбирает его и смазывает маслом из ружейной масленки.

        - Слышь, старшина, а чего у тебя имя такое чудное, «Дим»?   - интересуется Сашка.

 Меня вообще-то Дмитрием кличут, - отвечает тот. Просто ребята так прозвали, давно, еще на флоте. И фамилия  подходящая - Вонлярский.   А у тебя какая?

        - Солнцев.

        - Красивая фамилия.

 На некоторое время приятели замолкают.

        - Слышь, Дим, а эти ребята так и будут лежать, в самолете? 

        - А куда ж мы их денем? Так и будут. Хоронить их негде, кругом вечная мерзлота и гранит. Самолет самое лучшее место. Когда ящики утопим, приладим обшивку на место, чтобы звери не растащили, и пусть себе лежат.

        - Да, наверное, это все, что мы можем для них сделать, - вздыхает Сашка.

        Однако осуществить свои планы друзьям не удалось.

        На следующее утро, когда они, позавтракав, возились с листом дюраля,     прилаживая к нему лямку из парашютной стропы, из тундры донесся тоскливый вой волка и эхо едва различимого выстрела.

        Моряки на мгновение замерли, а потом Дим, приказав Сашке оставаться на месте,  передернул затвор ППШ и рысцой  побежал к  ближайшей сопке.

        Вскарабкавшись на ее вершину, он прилег и, запалено дыша, стал всматриваться в тундру. Выстрел  прозвучал с той стороны, откуда они пришли.

        Через некоторое время старшина заметил на горизонте едва различимые темные точки и услышал позади  громкое сопенье.

 К нему, по склону сопки, забросив за спину автомат, полз Сашка.

        - Я ж тебе приказал оставаться  на месте, - прошипел Дим.

        -  Не, я с тобой, - мотнул тот головой, стряхивая рукавом  пот со лба и устраиваясь рядом.

        - Ну, салага, -  ощерился Дим и вновь впился глазами в синеватую даль.

        Через час точки увеличиваются, и становится ясно, что это идущие в   сторону  озера люди.

        - Один, второй, третий…,  девять человек, - считает  старшина.  - И позади   еще что - то, вроде олени. 

        - Может  саамы или лопари?  - с надеждой смотрит на него Сашка.

        - Или немцы, ищут своего летчика, - парирует Дим. - Слушай, Сань, ты оставайся пока здесь, а я быстренько вниз, патронов прихвачу.

        Когда он возвращается с несколькими дисками за пазухой и лимонками в карманах, Сашка внимательно наблюдает за караваном. Внезапно оттуда что-то на миг взблескивает и гаснет.

        - Бинокль, - сплевывает Дим. Теперь все ясно, это немцы или финны…

        Дав идущим за ним егерям знак остановиться, Кранк  вскидывает к глазам тяжелый горный бинокль и внимательно осматривает  открывшуюся впереди  гряду сопок, с синеющим  в долине озером.

        - Кажется, пришли,- бросает фельдфебель стоящим позади Ланге и лопарю. -       Ты хороший проводник Мунк, и заслужил  глоток рому,- удовлетворенно хлопает он лапландца  по  костистому плечу.

        - Привал на четверть часа!

        Егеря устало опускаются на землю, закуривают и прихлебывают из фляг. Мунк подходит к оленям,   осматривает  их ноги и проверяет  сыромятные крепления навьюченной на животных поклажи.

        - А палить в того волка, тебе Вилли,  не стоило, да еще из «парабеллума», - делает фельдфебель замечание  сидящему рядом с ним Ланге.

        - Надоел его вой, - очень уж тоскливый. - Да и наш Тор нервничает, - кивает он на овчарку. 

        - Больше так не делай, лишний шум нам ни к чему.

        - Да  будет тебе  Ирвин, в этих местах пусто как в Сахаре, - ухмыляется Ланге.

        Затем он подзывает Мунка, наливает в металлический стаканчик немного рому из фляги и протягивает  проводнику.

        - Держи, обезьяна.

        Тот с почтительностью его принимает, выпивает жгучую жидкость и что-то бормочет.

        - Переведи, - кивает Кранк  унтер-офицеру.

        - Он говорит, что в тундре, кроме нас, есть еще люди. У волков особенный вой.

        - Ну, вот видишь, не стоило шуметь. Здесь могут бродить и «иваны». Как те, что мы обнаружили зимой.

        Ланге хмурится. В  январе, в поиске, они действительно уничтожили в тундре  разведгруппу русских. В схватке погибли и двое егерей.

        Докурив сигарету, фельдфебель тычет окурок в мох, вновь осматривает в бинокль окрестности и, приказав проверить оружие, делает знак  продолжить движение…

        - Опять пошли, - бормочет Дим, - когда цепочка людей и животных стала менять очертания.

        - Значит так, Санек. Давай  в самолет и готовь турельный пулемет. Боеприпасов там хватает. А я останусь здесь. Судя по направлению, выходить они будут на эту сопку, а затем по долине, вниз к озеру. Тут мы их и прищучим. Я с фланга - очень уж тут удобная позиция, а ты в лоб, из машины. Но огонь открывай только после меня, как подойдут к самолету метров на триста. Усек?

        - Точно так, старшина, - кивает Сашка и уползает по склону.

        Когда он исчезает в брюхе самолета и колпак с пулеметом  в его   хвостовой части  бесшумно проворачивается в сторону  сопки, Дим удовлетворенно хмыкает, кладет рядом с собой один из  запасных дисков, пару гранат и   смотрит в сторону приобретающих все более четкие контуры людей. 

        Теперь уже он различает альпийские кепи с длинными козырьками, болотного цвета униформу и «шмайсеры» у них на груди. Немцы идут размеренным походным шагом. Позади всех  человек в меховой одежде с винтовкой за плечами,  и два тяжело ступающих оленя с  грузом на спинах.

        Старшина оборачивается назад, бросает взгляд  в сторону самолета и машет рукой.В ответ  едва заметное вращение  пулеметной турели.         

        Когда караван приближается  еще ближе и начинает спускаться в низину, егеря замечают  распластавшийся  в ней самолет и, по знаку переднего,  мгновенно разворачиваются в цепь. Теперь они идут медленно и осторожно, выставив перед собой  автоматы и внимательно оглядывая  окрестности.  Затем    останавливаются и один из солдат, по взмаху руки  ближайшего к Диму  коренастого егеря с биноклем на груди,  согнувшись, бежит к машине.

        Медлить больше нельзя. Старшина ловит в прорезь мушки его спину   и  плавно нажимает на спуск. Автомат знакомо отдает в плечо - егерь  по инерции делает еще несколько шагов вперед  и рушится  в мох.

        В ту же секунду от самолета, в сторону остальных, несутся коротко мерцающие пулеметные трассы.  Двоих  немцев они срезают, а остальные падают в мох и открывают  ответный  огонь по самолету.  Стреляют егеря и по вершине сопки, откуда огрызается короткими очередями автомат старшины.

        Дуэль крупнокалиберного  «шкаса»  и немецких  «шмайсеров»   оказывается неравной, и  через несколько минут,  отстреливаясь, и делая короткие перебежки, егеря пытаются вырваться из долины.

        Однако им этого не удается: пулеметная трасса перерезает еще одного, а старшина короткими очередями из ППШ  отсекает единственный для врагов путь к спасению.

        Тогда коренастый что-то гортанно кричит, и  стрелки  устремляются к сопке, уничтожить засевшего там  автоматчика.

        - Опытные, суки, - сплевывает Дим, и, выдернув чеки, одну за другой швыряет вниз две гранаты. Те рвутся с оглушительным грохотом  и еще два солдата остаются на месте. Однако оставшиеся двое, быстро продвигаются вверх, и огромного ефрейтора Дим  сваливает последней очередью почти в упор. Затвор ППШ лязгает и выбрасывает в мох дымящуюся гильзу.

        А Сашкин пулемет, продолжает сечь  длинными очередями  склон сопки  у самой вершины, высекая из нее гранитный крошки.   Последний немец -  это здоровяк с рвущейся с поводка овчаркой, с жутким воем исчезает в их круговерти и катится вниз.

        В это время  из-за одной из кочек   приподнимается голова в высоком колпаке, гремит  выстрел и пулемет замолкает.

        - Твою мать! - рычит Дим  и всаживает в кочку весь диск.

        Затем он отщелкивает его, вставляет новый  и чутко прислушивается.  Тишину нарушает лишь хрип лежащего неподалеку ефрейтора. 

        Старшина  кошкой прыгает к  нему и бьет прикладом  в висок. Ефрейтор дергается  и затихает.

        Держа наготове автомат, Дим  быстро   скользит по склону   и останавливается у      трупа коренастого.   Тот лежит на боку, прижав к  животу руки.  

        Старшина шевелит носком сапога его тело и  делает несколько шагов вперед. Сзади резкий свист, ответная очередь и вновь тишина.

        Морщась от боли, Дим вырывает из предплечья финский нож и швыряет его в сторону. Потом, скрипя зубами, зажимает рану ладонью и спотыкаясь  бежит к самолету.

        Когда он ныряет в мрачную утробу машины, Сашка лежит на спине под турелью. Он еще жив - наполненные болью глаза широко открыты, а на губах вскипают розоватые пузырьки.

        Дим падает на колени, расстегивает на друге бушлат и  задирает ветхий тельник.

 На худой мальчишеской груди, чуть ниже правого соска, небольшое пулевое отверстие, из которого толчками выбивается кровь.

        - Саня, - ты держись, я сейчас, - шарит непослушными пальцами старшина в карманах   и внезапно замирает.

 Сашка  чуть  поворачивает к нему голову и шепчет.

        - Д-и -и-ма. 

        Потом глаза его навсегда закрываются…

        Утро. Пробоины в самолете больше нет. На ее месте, плотно приваленный элероном,  дюралевый лист обшивки.

 У него, понурив голову, стоит  Дим.  Он с вещмешком и автоматом в руке.

        - Ну, что ж, прощай Саня, - тихо шепчет старшина, поворачивается и идет  в  сторону тундры. Туда, где над горизонтом снова встает солнце.