Сутулая фигура в фуфайке с запахом поездов и застарелого пота вплотную приблизилась к дому, близоруким взглядом долго что-то высматривала в бедно обставленной комнате. Три ободранных стула, круглый стол, низкий сервант. Поняв, что движений живых людей нет, фигура присела на завалинку. Час ночи. Город спал. Клубы заводских котельных смешивались с облаками и таяли под настойчивым светом лунных лучей. Яркие звезды поблескивали серебряной оберткой и причудливо складывались в небесные узоры. Тихонько подвывала в соседнем дворе собака, и хор голосов иногда вторил ей в унисон. Ветер монотонно раскачивал над крыльцом старый фонарь, навевая дремоту. Тишина. Ни души. И время остановилось. Фигура настороженно прислушалась, прежде чем подняться и совершить несколько кругов вокруг дома. Ненадолго задержалась возле входной двери, что-то внимательно рассматривая, и, нервно дернув под конец за ручку, быстрыми шагами устремилась в проулок. Нос, по которому резко ударило несколько колючих снежинок, нырнул в воротник и шаги устремились прямо к вокзальной станции. Через сорок минут в пригородной электричке ехал одинокий мужчина. Царивший полумрак и свет ламп играли с его тенью, выделяя то серый козырек ушанки, то засаленный рукав, то мятые штаны, на которых никак не хотели таять упрямые снежинки. Большая рука с тонкими дрожащими пальцами полезла в рюкзак, и на свету блеснуло лезвие ножа. Убедившись, что все на месте, мужчина пихнул конец выпавшей бельевой веревки обратно и выдохнул с облегчением. Его усталый затравленный взгляд устремился в окно, за которым расстилался густой и непроходимый лес. Объявили станцию, – мужчина быстро встал и устремился к выходу. Большие ноги спрыгнули с металлической подножки, полупустой рюкзак подпрыгнул со звоном на спине и тяжелой, шаркающей походкой фигура направилась в сторону заметаемой снегом полосы деревьев.