Я отобедал в русском ресторане, а затем пошел пропустить бокальчик пива в Латинский квартал. У моста Сен-Мишель старая женщина долго смотрела мне вслед. Определенно в своей прежней жизни я имел с ней связь. Могу себе представить, что она вытворяла бы, если бы узнала меня.

Во второй половине дня я получил от Анн-Клер письмо по пневматической почте.

«Mon petit, почему ты не был на вокзале? Я дважды извещала тебя телеграфом, когда я приезжаю. У меня сердце почти оборвалось, когда я не увидела тебя. Каждую женщину на вокзале встречают, всегда. На женщину, которую никто не ждет, другие женщины смотрят через плечо. Мне было так грустно. Такое ощущение, что тебе совсем не важно, приехала ли я. Ты бессердечный человек. Приходи сегодня вечером и жди меня около бюро, я хочу надрать тебе уши. Je t'embrasse comme une petite folle. Целую тебя как маленькая сумасшедшая.

Твоя Клер».

В половине шестого я и Наполеон едем на такси встречать Анн-Клер. Это событие для Наполеона. Никогда еще ни одна утка не жмурилась так от удовольствия, как эта, во время тряски на автомобиле.

Утром я тоже купил себе шляпу. Прекрасную модель голубиного цвета с небольшим ястребиным перышком. Сказали, что это последний писк моды в Париже. Действительно последняя мода! Самая последняя.

Когда мы подъехали к бюро, я вышел из машины, Наполеон же остался в салоне. Я погрузил его в коробку с позолоченными кантами, в которой проделал дырки.

Анн-Клер показалась мне совершенно изменившейся, когда выходила из конторы. Впечатление такое, будто она боится меня. За десять дней мы стали почти чужими. Она очень сдержанна и лишь протянула руку. Лицо ее округлилось, глаза, кажется, стали еще больше. Она с ужасом взирает на мою шляпу.

Если она меня спросит, я буду отрицать, что это новое приобретение.

Она совсем не пожимает мою руку. Не рискует. Я веду ее к машине. Она потрясена.

– Садись же!

В задумчивости она поворачивает голову, а в этот момент я как раз наклоняюсь вперед – и мы впервые целуемся таким образом: это чистая случайность…

Я показываю ей на утенка.

Она опасается его. Странно, что и он не доверяет ей.

– О! Что это?

– Это Его Величество Наполеон.

– О, какой уродец! Бедняжка! Oh, qu'il est moche, le pauvre!

– Заметь: тот, кто интеллигентен, не может быть красивым. – (Я чуть не сказал: «Посмотри на меня».) – Но есть и исключения.

Следующие строки я записываю с грустью и умилением.

Когда мы добрались до Буль'Миша, я сказал таксисту, чтобы он остановился. Я хотел зайти с Анн-Клер в небольшую кофейню, чтобы выпить с ней аперитив, так как мы условились поужинать вместе. Анн-Клер определенно не разрешит мне никаких черных рыбок. Она смотрит сначала на цены, а потом уже на блюда. Кроме того, дешевое ей почему-то кажется более вкусным. Когда я расплачивался с шофером и разменивал у него стофранковую купюру, коробка выскользнула у меня из-под мышки, упала наземь, раскрылась, и из нее выскочил бодрый и веселый Наполеон. Пятью секундами позже он уже помчался через мостовую, прямо в гущу уличного движения.

Приближается велосипедист.

– Опля! – кричит он, но переехать Наполеона ему не удается. Утенок издает громкий визг и шлепается брюхом о землю.

Сердце у меня бьется где-то возле горла.

Этот конопатый велосипедист нарочно хотел его переехать. Есть же такие подлые люди! Ну, погоди, на том свете, да… Я даже ничего с тобой делать не собираюсь. На небе все равно все твои грехи уже зафиксированы.

Между тротуаром и мостовой протекает небольшой канал. Сюда сгребают уличную грязь. Наполеон мгновенно обнаружил воду и уже, громко радуясь и хлопая крылышками, плещется посреди сигаретных окурков, клочков бумаги и прочего мусора. Ну, здесь с ним не может случиться ничего страшного. Дадим ему немного поплескаться.

Неожиданно Анн-Клер хватает меня за руку.

– Monpti! – кричит она.

– Да что там опять?

Автобус почти наехал на тротуар – водитель затормозил в самый последний момент. Восклицания, крики, ругань. Я совсем забыл про Наполеона. Когда я о нем вспомнил, он плыл уже далеко от нас. Я беру Анн-Клер за руку, и мы бежим за ним. Сточное отверстие канала недалеко. Быстрее! Мы должны предотвратить несчастье, чтобы… О Боже! Поздно!

Грязная вода просто-напросто втянула Наполеона в водосток. Ни о чем не подозревая, он плыл, весело крякая и руля лапками, к месту своей гибели, в западню. Мы тупо смотрим на место, где разыгралась эта трагедия. Наполеон уже плывет под землей, в кромешной тьме подземного русла. Что будет с ним дальше? Может, он уже мертв, разбился при падении, а может, и жив еще, отчаянно зовет на помощь там, внизу, в вечной ночи, и отвратительные черные крысы следят жадными глазами за каждым его движением, готовые к прыжку.

А здесь, наверху, жизнь идет своим чередом. Светит солнце. Ничто не напоминает о том, что происходит в глубине, под мостовой. И помощи никакой нет. Никакой помощи.

Наполеон! Милый Наполеон! Я знал, что однажды ты умрешь, но думал, что это произойдет у тебя от старческой слабости. Ты устало положишь свой клюв в мои руки, еще раз поглядишь на меня своими черными глазенками, и я в минуты твоих последних судорог поглажу тебя нежно, чтобы облегчить отход в мир иной. Но чтобы так внезапно? Какой ужасный конец! Я все еще стою перед водостоком – с коробкой с позолоченными кантами в руке, – перед черной пастью преисподней. Я стою, и руки мои ходят ходуном.

Здесь уже ничем не помочь.

Прощай, Наполеон. Ты был маленьким светлым пятнышком в моей жизни. Малюсенькая любовь глупой зверюшки… Непостижимая зависимость. Прощай! Сейчас ты ковыляешь уже где-нибудь вблизи охотничьих угодий Великого Духа. Будь счастлив, Наполеон, маленький Наполеон. Сейчас тебя уже наверняка сожрали крысы. Теперь тебе уже не может быть больно.

– Monpti, ты что – плачешь?

– Я? Глупышка!

– Ты можешь мне говорить что хочешь, я не рассержусь. Мы тоже едва не погибли. Ему хорошо. Он больше не страдает.

– Анн-Клер, у меня пропало желание идти ужинать.

– У меня тоже. Смотри, как я дрожу.

– Анн-Клер, попробуй понять меня. У тебя тоже есть сердце. Я хочу кинуть в водосток немного денег, чтобы доказать мою любовь к маленькому Наполеону. Чтобы показать, что он для меня значил намного больше. Дороже денег.

– Сколько ты хочешь бросить?

– Не смотри на меня так. Я не сумасшедший.

– Пойдем, дорогой. Лучше помолимся за него. Пойдем, мой малыш. Viens, Monpti.