ТАИНСТВО СМЕРТИ

Василиадис Николаос

СМЕРТЬ ДО И ПОСЛЕ ХРИСТА

 

 

Смерть была страшна до Христа

Чтобы яснее показать результат триумфальной победы Богочеловека над смертью и адом, надо рассмотреть, как относились к смерти потомки Адама во времена Ветхого Завета. До Креста, Воскресения и телесного Вознесения Спасителя уже само имя смерти приводило людей в страх и трепет. Это было естественно. Ибо первозданный был осужден, так как Бог заповедал ему: «…Смертью умрешь» (Быт. 2, 17), а отделение души от тела называлось не только смертью, «но и адом». Во многих местах Ветхого Завета преселение от этого мира называется «смертью и адом» []. Например, Патриарх Иаков говорил своим детям, вернувшимся из Египта, кроме Симеона, задержанного Иосифом: «Нет, я не дам вам Вениамина, ибо, если с ним что–нибудь случится, то вы сведете старость мою с печалию во ад (Быт. 42, 36–38). И пророк Исаия говорил: «И разшири ад душу свою и разверзе уста своя, еже не престати», чтобы принимать и непрерывно пожирать мертвых (Ис. 5, 14). Царь и пророк Давид воспевает Бога за то, что Он спас душу его от глубин мрачного ада и от верной смерти (Пс. 85, 13).

{стр. 209}

Сколь ужасной была смерть до Христа, видно и из отношения к ней ветхозаветных праведников. Ибо «прежде боялись смерти не только грешники, но и святые люди, имевшие великое дерзновение пред Богом […]. Лик смерти прежде был страшен, и все ужасались ее и трепетали» []. Приведем конкретные примеры. Почему Боговидец Моисей, великий пророк, вождь и законодатель Израиля, бежал из Египта и отправился в пустыню? Из–за страха смерти, полагает Златоуст []. Тот же святой отец, восхваляя веру, мужество и добродетель праведного Авраама, восхищаясь его доверием к Богу и абсолютным послушанием, отмечает, что были моменты, когда этот человек, «друг Божий», робел перед страхом смерти. Он предпочел, как говорит святитель Иоанн Златоуст, солгать египтянам, что Сарра была ему не женой, а сестрой. Он предпочел предать Сарру на прелюбодеяние (хотя Бог в итоге сохранил ее от этого унижения), чтобы самому спастись от смерти! (Быт. 12, 11–13). Святой отец возвращается к этому событию не для того, как он говорит, чтобы обвинить праведного, но чтобы показать душевное устроение даже и праведных той эпохи в отношении к смерти. Ибо, как он замечает, лицо смерти было еще ужасно, не были еще сокрушены «врата медная», ее ядовитое жало «еще не было притуплено» [].

Подобным же образом божественный Златоуст пишет и об Иакове, внуке Авраама. Иаков, с юных лет «показавший апостольское любомудрие», то есть добродетель, подобную апостольской, — что же делает он после мно{стр. 210}гих достижений веры и подвигов добродетели, вернувшись на родину в Ханаан от своего тестя Лавана? Опасаясь встречи с братом Исавом, мести которого боялся, ибо лишил старшего брата отеческого благословения, он молится Богу и говорит: «Избавь меня от руки брата моего, от руки Исава, ибо я боюсь его, чтобы он, придя не убил меня и матери с детьми» (Быт. 32, 11). И святой отец продолжает: «Видишь ли, как и он боялся смерти, как трепетал и взывал к Богу об этом?» []

Вспомним пример другого ветхозаветного праведника: огненный пророк Илия стал беглецом и переселенцем из–за страха смерти. Человек, который своей молитвой затворял и отверзал небо, который сводил огонь с небес, который явил ангельскую жизнь в человеческом теле, ужасается смерти, ибо до Христа «смерть была страшна». Не побоявшись изобличить Иезавель, он испугался, когда та стала угрожать ему смертью. Тот, кто был «выше всего человеческого», устрашившись угроз распутной Иезавели, встал и пошел в отдаленное место, до которого он шел сорок суток (3 Цар. 19, 2–9). И божественный Златоуст спрашивает: «Видел, как Илия бежал от женской угрозы ради смерти?» []

И даже Иов, великий подвижник терпения и веры, справедливый и непорочный, праведный и богобоязненный, как называет его Ветхий Завет (Иов 1, 1), умоляет Бога даровать ему облегчение невыносимой боли: «Остави мене почити мало, прежде даже отиду, отнюду же не возвращусь в землю темну и мрачну» (Иов 10, 20–21). Подобно и царь Езекия, будучи смертельно больным, молился Богу, прося продлить ему жизнь. «Господи, — говорил он, — ныне я в расцвете человеческих сил и в зените царского благополучия и славы попаду во врата ада! Находящиеся в этом ужасном месте {стр. 211} не получают Твоей милости, не восхваляют, и не славят Тебя, и не надеются на Твое благоутробие» (Ис. 38, 1–14).

Итак, все, и даже праведные Патриархи и богопросвещенные пророки Ветхого Завета, трепещут перед смертью и адом!

 

Смерть была «невыносимой и достойной многого плача»

То, что смерть была чем–то ужасным до Христа, что она считалась величайшей из всех бед человеческих, невыносимой и достойной многого плача, как пишет божественный Златоуст в послании к диакониссе Олимпиаде [], видно и из того, как ветхозаветные праведники погребали своих мертвых. «Смерть святых» в те времена «чествовали сетованием и слезами». Поэтому горько плакал Иосиф об умершем Иакове (Быт. 50, 1), отмечает святитель Василий Великий []. Как нам рассказывает богодухновенная книга Бытия, Иосиф пал на лице умершего отца своего, Иакова, и плакал над ним, и целовал его (Быт. 50, 1). Но плач там не прекратился. Иосиф, чтобы похоронить отца, идет в землю Ханаанскую. С ним приходят и слуги фараона, и «колесницы, и конницы, и бысть полк велик зело». Великое шествие достигло области при Иордане, которая называлась гумном Атадовым. Там они оплакивали Иакова плачем великим и весьма сильным; и сделал Иосиф плач по отце своем семь дней (Быт. 50, 7–10). Златоустый отец, толкуя этот поступок Иосифа Прекрасного, пишет: «Ты, возлюбленный, слушая это, не оставляй без внимания, но сообрази время, в которое все это происходило, и не подвергай Иосифа никакому осуждению. Тогда еще не были сокрушены врата ада, не были расторгнуты узы смерти, и {стр. 212} смерть еще не почиталась успением. Смерть была чем–то ужасным для людей дохристианской эпохи. И все это они делали, потому что боялись смерти» [].

Плачем и рыданиями была отмечена смерть не только Патриарха Иакова. Глубока была скорбь израильтян и по поводу смерти Моисея: оплакивали Моисея сыны Израилевы на равнинах Моавитских [у Иордана близ Иерихона] тридцать дней (Втор. 34, 8). Целый месяц народ Израиля стоял в пустыне, оплакивая своего вождя и освободителя. Священное Писание не говорит, что народ оплакивал Боговидца Моисея у его гроба, ибо …никто не знает места погребения его… (Втор. 34, 6). Место его захоронения держалось в тайне, так как была опасность, что народ сотворит из него кумира и обоготворит Моисея. Никто не узнал, где и как был погребен этот великий ветхозаветный пророк, вождь, освободитель и законодатель Израиля. Иначе народ не поколебался бы использовать его останки в магических целях, поскольку, как показали события, они охотно обожествляли камни и поклонялись идолам. С великим плачем, многими слезами и всенародной скорбью, как было и с Моисеем, иудеи хоронили и пророка Самуила. Когда он умер, …собрались все Израильтяне, и плакали по нем, и погребли его в доме его, в Раме… (1 Цар. 25, 1).

Есть, конечно, и другие примеры, но мы ограничимся лишь этими. Ибо и это немногое показывает, насколько болезненна, люта, «страшна» и «недоступна» была смерть до Христа. Ибо еще не были «усечены ее жилы». Не была еще разрушена ее власть и сила. Тогда царствовал грех и «процветало» проклятие, и неприступно «стояла» крепость диавола []. Поэтому, хотя праведные мужи сияли в дохристианском мире верой и совершенной добродетелью, они дрожали и трепетали перед лицом смерти. «И все оплакивали умирающих как погиб{стр. 213}ших», — пишет святитель Афанасии Великий []. Люди оплакивали умерших как навсегда потерянных, как если бы им никогда не суждено было снова увидеться!..

Так что мир до Христа жил не только в заблуждении и идолопоклонстве. Мир жил также в непрерывном и постоянном страхе смерти. И люди, ожидая смерти и страшась этого неизбежного и неотвратимого события, не могли радоваться и наслаждаться чем–либо в этом мире. «Ожидая постоянно, что они умрут, и боясь смерти, они не могли чувствовать никакого удовольствия, потому что этот страх постоянно был в них» []. Они всегда боялись смерти гораздо больше, чем несчастные рабы в ту эпоху боялись своих жестоких и деспотичных хозяев. Они не получали радости от жизни, ибо ожидание, тем более в непредвиденный час, беспощадной и бесчеловечной смерти наполняло их души тревогой, страхом и трепетом.

 

Теперь она «только носит название смерти»

Страх и трепет вызывала в человеке смерть до Христа. Но после Божественного Воплощения, Креста, Сошествия Господа во ад, Воскресения и славного телесного Вознесения Спасителя, после смерти Христа «за жизнь мира и спасение» смерть уничтожается до того, что «только носит название смерти, а лучше сказать, и само название ее уничтожено: мы уже не называем ее и смертию, но упокоением и сном»! []

Господь сказал о Своем друге Лазаре: «…Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его» (Ин. 11, 11). Он не сказал «умер», несмотря на то, что Лазарь был уже мертв. Доказательством того, что слова «успение» и «сон» были до тех пор неизвестны, является удивление учени{стр. 214}ков, которые сказали Господу в ответ: «Господи! если уснул, то выздоровеет» (Ин. 11, 12). Этим они хотели сказать, что Лазарь спит естественным сном. Но ученик, описывающий чудо воскресения Лазаря, сообщает нам: «Иисус говорил о смерти его, а они думали, что Он говорит о сне обыкновенном» (Ин. 11, 13). Для Господа воскресить Лазаря из мертвых было так же легко, как для нас разбудить спящего! Это был, несомненно, не единственный раз, когда Господь назвал смерть «сном». Он назвал ее так и в случае с мертвой дочерью Иаира. Он сказал об умершей: «…Не плачьте; она не умерла, но спит», тогда как слышавшие Его смеялись, так как были уверены, что девушка мертва (Лк. 8, 52–53).

И если «до Пришествия Христова и смотрения Креста» имя смерти было ужасно, то теперь ее имя есть «сон, успение, преставление», и оно приятно, поскольку включает в себя твердую надежду на воскресение. Успением и сном смерть называет божественный Павел, когда пишет к фессалоникийцам: «Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели…». И немного далее: «…мы живущие… не предупредим умерших» (1 Фес. 4, 13; 15).

Даже само место, где погребаются мертвые, ныне носит имя, приносящее душе великое утешение и окрыляющее надежды на Царство и Жизнь Вечную. Это место, как отмечает божественный Златоуст, «названо усыпальницей». Рассуждая об этом названии, он обращается к христианину со словами: «Когда ты провожаешь сюда мертвого, не сокрушайся, потому что ты провожаешь его не к смерти, а ко сну […]. Знай же, куда провожаешь его, — в усыпальницу; и когда провожаешь — после смерти Христа, когда узы смерти уже расторгнуты». Так что у нас есть в качестве сильного и действенного лекарства против уныния и печали, кроме прочего, и «название места» [].

{стр. 215}

Но давайте послушаем, как говорит божественный Павел о своей собственной смерти. Смерть не вызывает никакого страха в его блаженной душе. Напротив, Апостол жаждет смерти, …имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше (Флп. 1, 23). Для ветхозаветных праведников смерть была ужасна, но для Апостола Христова она несравненно лучше жизни! Для них это было нечто «неприятное», Отвратительное, а для него — «приятное», радостное! Это справедливо: до Христа «смерть низводила во ад», а теперь «смерть препровождает ко Христу». И в то время как Патриарх Иаков говорил: «…Сведете старость мою с печалию во ад» (Быт. 42, 38), — божественный Павел сказал: «…Разрешиться и быть со Христом.. несравненно лучше»! (Флп. 1, 23).

Во времена Ветхого Завета о смерти даже самых праведных скорбно стенали, рыдали и проливали множество горьких слез, ныне же слышатся в храмах возносимые верующими людьми «песнопения, молитвы и псалмы» Богу. Эти псалмы и песнопения имеют скорбную мелодию, но они вселяют в нас мужество и надежду в отношении ушедших []. Поскольку смерть была упразднена и стала теперь сном и последним в земной жизни успением, поскольку у нас есть верная надежда на воскресение после преставления и перехода от одной жизни к другой, мы спокойны и оптимистичны. Мы можем радоваться и веселиться. Наше ликование и радость возрастают, если осознать, что наше преставление совершается не просто «от жизни в жизнь». Мы не просто покидаем один вид жизни, чтобы оказаться в другом, но мы переносимся «из худшей», тленной жизни, «в лучшую». Мы переносимся «из временной в вечную, из земной в небесную» жизнь []. Святитель Василий Великий {стр. 216} добавляет: «А ныне скачем [т. е. ликуем, радуемся. — Ред.] при кончине преподобных, потому что качества скорбного изменились после Креста. Не плачем уже сопровождаем смерть святых, но в восторженных ликованиях веселимся при их гробах, потому что смерть для праведных — сон, вернее же сказать, отшествие к лучшей жизни» [].

 

Лишь диавол «остался истинно мертвым»!

Послание к Евреям подчеркивает, что Господь вочеловечился, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола, и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству (Евр. 2, 14–15). «Ныне же, когда окончательно побежден диавол, для чего вы страшитесь?» — спрашивает божественный Златоуст. — Почему вы боитесь попранной смерти? Той, которая теперь стала «ничтожною и ничего не стоящею?» [] И добавляет, что, благодаря светоносному Воскресению, «рассеяно бесовское обольщение», поэтому мы и «посмеиваемся над смертию» [].

Эта «насмешка», то есть свое превосходство и пренебрежение к смерти, четко видны в жизни христиан, особенно мучениц и мучеников–детей, которые по при роде своей существа слабые и робкие. Смерть, перед которой до Христа дрожали добродетельные мужи, имевшие великое дерзновение пред Богом, после Христа ставят ни во что «юноши и девы». Ужасная и безжалостная смерть воспринимается теперь с таким презрением, что многие встречают ее с большой охотой и радостью, {стр. 217} так что даже торопятся, спешат к «переселению из худшего мира в лучший» [].

Святитель Афанасий Великий отмечает: «Поелику Спаситель воскресил тело, смерть уже не страшна, но все верующие во Христа попирают ее как ничтожную и скорее решаются умереть, нежели отречься от веры во Христа. Ибо несомненно знают, что умирающие не погибают, но живы и чрез воскресение сделаются нетленными. Один лукавый диавол, древле зло надругавшийся над нами смертию, остался истинно мертвым». Ибо Бог расторгнул узы смерти (Деян. 2, 24). «И вот доказательство этому: люди, прежде нежели уверуют во Христа, представляют себе смерть страшною и боятся ее, а как скоро приступают к Христовой вере и к Христову учению, до того пренебрегают смертию, что с готовностью устремляются на смерть и делаются свидетелями воскресения […]. Столько немощною стала она, что и жены, прежде обольщенные ею, смеются теперь над нею как над мертвою и расслабленною» [].

О том же говорит и святитель Иоанн Златоуст, восславляя священномучениц Веронику и Просдоку и мать их Домнину: «Прославим же Владыку, что страшное для пророков Он сделал презренным для жен. Илия убегал от смерти, жены прибежали на смерть; он отскочил от смерти, а они стремились к смерти […]. Мужи, подобные Аврааму и Илие, боятся смерти, а жены попрали смерть, как грязь, своими ногами». И добавляет: «Благословен Бог — жена смело восстает на смерть, — жена, введшая смерть в нашу жизнь, (жена) — древнее орудие диавола, это (орудие) низложило силу диавола; сосуд немощный и удобосокрушимый стал оружием непобедимым; жены смело восстают на смерть: кто не{стр. 218} изумился бы? Да посрамятся язычники, да постыдятся иудеи, не верующие Воскресению Христову. Для чего, скажи мне, ищешь ты большего знамения этого Воскресения, когда видишь совершившеюся такую перемену в делах?» До Христа не было ничего сильнее смерти и «ничего слабее нас», а теперь «нет ничего слабее ее и ничего сильнее нас». И эта «превосходная перемена» произошла, благодаря трехдневному погребению и Воскресению Господа. «Если бы Он не сокрушил врат медных, то жены не дерзнули бы войти так легко […]; если бы Он не сломил железной вереи, то девы не смогли бы снять ее; если бы Он не сделал темницу непригодною, то мученицы не вошли бы с таким бесстрашием» [].

Святитель Игнатий Богоносец, один из множества мучеников раннехристианской эпохи, с радостью идя на муки, писал христианам Рима: «Пускай огонь и крест, толпы зверей, рассечения, расторжения, раздробление костей, отсечение членов, сокрушение всего тела, лютые муки диавола придут на меня — только бы достигнуть мне Христа». Святой епископ просил верующих молиться о нем, чтобы он не испугался ожидающих его мучений. Он столь сильно желал мученической смерти, чтобы оказаться рядом с Небесным Отцом, что писал: «Живой пишу вам, горя желанием умереть. Моя Любовь распялась, и нет во мне огня, любящего вещество, но вода живая, говорящая во мне, взывает мне изнутри: «Иди ко Отцу!» Столь велика была его любовь ко Христу и столь мужественны убеждения перед лицом смерти, что он продолжает: «Молитесь о мне, чтобы я достиг […]. Если пострадаю — значит, вы возлюбили; если же не удостоюсь — вы возненавидели меня» [].

{стр. 219}

Так что «закалаемые мученики радуются», как сказал святитель Василий Великий. Ибо мученик Христов в час страшного страдания «смотрит не на опасности, но на венцы; не ужасается ударов, но вычисляет награды». Так велико его стремление к Воскресшему Господу на небеса, что он «видит не исполнителей казни, бичующих здесь, на земле, но представляет себе Ангелов, приветствующих с неба» [] и ждущих его, чтобы увенчать неописанной радостью. И это вполне естественно. Ибо святые и мученики Христовы переживают смерть с внутренней радостью, свободные от всего обыденного, земного и тленного. Смерть для них — это лишь новое рождение в истинную жизнь, бесценный дар. «Смерть может стать благом», — говорит святитель Григорий Нисский. В жизнеописании своей сестры, святой Макрины, святитель очень трогательно рассказывает о ее смерти. Особенно умилительно то, как эта святая женщина встретила смерть, воспослав на небо горячую молитву незадолго до своего отшествия. Божественный отец пишет: «Солнце склонялось к закату, но радостное настроение духа не оставляло ее: напротив, чем ближе приближалась она к исходу, тем больше созерцала красоту Жениха, тем с большею поспешностию стремилась она к Возлюбленному, обращая речь уже более не к нам, присутствующим, но к Тому Самому, на Которого напряженно устремляла свои взоры, ибо постель ее обращена была на восток» []. Это легко понять; ведь, как пишет преподобный Макарий Египетский, так себя ведут те, в ком столь сильно желание встретиться со Христом и чье «уязвила сердце» божественная любовь «к небесному Царю Христу» [].

{стр. 220}

Отчего же все это? Оттого, что Царь Христос Своей Крестной смертью и тридневным Воскресением из мертвых разрушил ад и упразднил смерть. Вот почему «золотые уста» возглашают: «Древо Креста произрастило прекрасные отрасли мучеников; таковы действия Христовой смерти» [].

Верующий христианин поэтому поет: «Владыко Христе, я больше не боюсь вернуться в землю естественной смертью. Ибо когда я находился внизу, опутанный болезнями и скорбями, как отверженный и пленник, в мрачных темницах ада, Ты восставил меня многим Твоим благоутробием и любовью к высоте небесной через Твое Святое Воскресение и украсил меня сиянием нетления и вечности» []. «Поистине сладостно возвращение творения к своему Творцу!» []

{стр. 221}