Связь между наращиванием Германией вооружений и неким дефицитом на рынке гражданской одежды станет очевидной, если принять в расчет речь Геббельса, которую он произнес в 1936 году перед работниками кожевенных предприятий. Геббельс говорил приблизительно следующее. Фюрер провозгласил на партийном съезде в Нюрнберге четырехлетний национал-социалистический план реорганизации экономики. Каждый немец, пребывая на своем рабочем месте, должен был всячески содействовать его воплощению в жизнь. Производители кожаных изделий также должны были трудиться по-национал-социалистически. Если владельцы фабрик не имели больше возможности производить сумочки из хорошей кожи, то их национал-социалистический долг состоял в том, чтобы производить эти товары для женщин из немецких заменителей. Каждый промышленник в данной отрасли должен был снабжать покупательниц хорошим товаром из качественного «эрзаца».

Они должны быть настолько хороши, что каждая дама с радостью бы покупала подобные товары. При этом Геббельс подчеркнул, что новая великая армия Германии не должна знать отказа ни в чем. «Она должна быть обеспечена всем, даже втрое больше, чем это необходимо». Армия, которая должна была вырасти втрое, по словам министра пропаганды, должна была снабжаться втрое большим количеством униформы, оборудованием и вооружением. «Сегодня мы выполнили, – говорил Геббельс, – лишь 75 % этого задания. Оставшиеся 225 % нам предстоит восполнить в ближайшие четыре года. Четырехлетний план является заданием для каждого немца». Показательно, что выполнение данного титанического задания должно было осуществиться без ликвидации и без сворачивания сугубо гражданского производства.

Ученицы Управления моды Франкфурта, которые демонстрируют рабочую одежду

Неверие немецкого населения в способность национал-социалистов обеспечить нормальное снабжение товарами проявилась уже в 1934 году в виде стихийных закупок одежды и обуви. В 1935 году в одной из сводок говорилось: «Дефицит товаров становится все более ощутимым. В первую очередь это касается товаров из текстиля. Крупные фирмы Северной Баварии, которые торгуют одеждой оптом, почти истратили все свои складские запасы. Если ранее они были в состоянии обслужить за день от 40 до 50 тысяч заказчиков, то теперь они с трудом могут удовлетворить хотя бы 10 тысяч заказов. При этом некоторые из заказчиков могут получить лишь половину необходимых для них товаров». За несколько последующих лет цены на одежду из натуральной шерсти неуклонно росли. С прилавков почти полностью исчезли шерстяные и хлопчатобумажные предметы одежды. Население должно было довольствоваться синтетическими тканями, качество которых оставляло желать лучшего. «Заменители, вопреки пропаганде, ужасного качества. Рабочая одежда может выдержать в лучшем случае 70 °C, если температура становится выше – ее можно выбрасывать. С материалами для женской одежды – та же самая картина», – вспоминал один современник.

Если говорить о годовом «рационе» во Франкфурте, то в сентябре 1943 года он выглядел для женщины следующим образом: шляпа, шерстяное платье или юбка, две блузы, два предмета другой одежды, две нижних юбки, пуловер, вязаный жилет или куртка, три повседневных блузы, трое трусов, два бюстгальтера, два пояса для чулок, четыре пары чулок, шаль, пара перчаток, две ночных сорочки, шесть носовых платков, фартук или халат, плащ или спортивная куртка, зимнее пальто. Подчеркну, что в данном случае речь шла о максимальном размере «платяной корзины», не факт, что обыкновенные немки могли приобрести в магазине хотя бы и половину из этого. Большая часть данной одежды вообще не продавалась. Неограниченно могли лишь продаваться отрезы ткани не более 80 сантиметров в одни руки. Находчивые немцы покупали по несколько подобных кусков, из которых в итоге заказывали себе одежду. Уже тогда стало очевидным, что одежда многих из них была сшита из различных кусков ткани.

Управление моды Франкфурта также пострадало от политики рационирования. Но тем не менее вплоть до начала 1943 года Маргарита Климт пыталась поддерживать «прекрасную видимость», которую она создала еще накануне войны.

 

Глава 1. Рационирование

Предшественницей имперских платяных и продовольственных карточек стала введенная в действие 28 августа 1939 года квитанционная система. По каждой из подобных квитанций можно было приобрести некоторое количество продуктов, мыло, уголь для отопления дома, а также «жизненно важную одежду и обувь». Все товары отпускались только после предъявления официального удостоверения о наличии права на покупку (квитанции).

Рабочая и праздничная одежда. Фотография из журнала «Дама» (апрель 1942 года)

Само появление квитанционной системы буквально за пару дней до нападения Германии на Польшу указывает на тот факт, что развязывание войны было уже давно запланировано Гитлером. Национал-социалисты вынесли урок из Первой мировой войны, когда ощущался явный недостаток товаров, что поощряло внутреннюю спекуляцию. Поэтому они загодя решили нормировать отпуск, покупку и продажу жизненно важных товаров.

Нужно ли говорить еще раз о том, что появление инструкций относительно определения степени «необходимости» одежды и обуви тут же вызвали ажиотаж в обувных магазинах и салонах готовой одежды. В целом же получение квитанции на обувь и предметы одежды сочеталось с доказательством «реальных потребностей». В прессе тут же стали появляться успокаивающие заметки о том, что «законодатели учли все данные потребности». Заявки на выдачу подобных квитанций подавались в соответствующие окружные управления. При этом несколько иначе ситуация выглядела в Вене. В столице «Восточной марки», красота жительниц которой вошла даже в поговорку, почти никак не прореагировали на подобные меры рационирования. В одном из венских журналов были написаны такие строки: «Нет необходимости напоминать, что в настоящее время, когда наши мужчины носят почетную форму солдат, нас волнуют другие заботы, нежели погоня за убийственной элегантностью. Однако жительницы Вены умудряются, как и прежде во времена жуткой экономической депрессии, при помощи незначительных средств выглядеть утонченными и изящными. Так что с рационированием или без, но для нас ничего не поменяется».

Но уже месяц спустя, в сентябре 1939 года, директивным порядком было запрещено производство роскошной обуви (ботинки из лаковой кожи, туфельки из шелка, атласа или бархата). Подобная обувь, произведенная ранее, наряду с обувью для младенцев и маленьких детей, бутсами и обувью для катания на коньках стала большим дефицитом. В тот момент в текстильном производстве легкой промышленности еще не было никаких ограничений.

Ткани из натурального шелка, товары ручной работы, вязаная одежда, одежда для похорон, скатерти, кухонные тряпки, декоративные носовые платки, смокинги, вечерние платья, пляжные костюмы, прорезиненные плащи, зонты, домашние халаты, знамена, швейные нитки, одежда для грудных и маленьких детей – все это пока продавалось свободно. В сентябре 1939 года легкая промышленность Германии работала еще на довоенный манер. Однако население начинало активно скупать товары. Торговля не собиралась ограничивать их ассортимент, но цены стали расти. Так, например, стоимость хороших женских туфель выросла с 20 рейхсмарок до 40.

Появление самих квитанций не очень устраивало розничных торговцев. Те из них, кто работал в пригородах крупных городов, а стало быть, имел хорошие отношения с постоянными покупателями, предпочитали отпускать товар и вовсе без квитанции. «Наличие товаров, которые продаются без квитанции, толкает население скупать все подряд», – подобный вердикт вынес Рафельсбергер, консультант по экономическим вопросам гау Вена. В итоге это опять приводило к уже отмеченному росту цен. Упоминавшийся выше консультант в одном из своих докладов подчеркивал, что «в настоящий момент практически не существует ни одного механизма регулирования цен». В итоге уже в октябре 1939 года можно было отметить уменьшение покупательной способности населения рейха, что привело к снижению товарооборота.

Если говорить о принципиальных различиях между Восточной маркой (Австрией) и «старой империей» (Германией), то с осени 1939 года в Австрии следование правилам отпуска одежды и обуви по квитанциям было многократно жестче и строже. В итоге правила пришлось специально ослабить, чтобы спасти от разорения многочисленные венские текстильные предприятия. В качестве повода для подобного ослабления выступил аргумент, что предприятия легкой промышленности в Вене были достаточно поздно (по сравнению с Германией) «ариизированы», что не позволило новым хозяевам создать необходимые резервы.

В начале октября 1939 года практика продаж по квитанциям на некоторое время прекратилась. В Австрии, где долгое время господствовала безработица, было проблематично снабдить квитанциями именно работающее население. Казалось бы, возобладала свободная торговля. Но население той же самой Вены не могло в полной мере воспользоваться ее благами. Многие из жителей не могли купить даже самого необходимого. Консультант Рафельсбергер отмечал негативные политические последствия плохой ситуации со снабжением: «Нынешний процесс подачи заявлений на получение квитанции не может продолжаться долго, никак не сказываясь на политических настроениях… Введение карточной системы могло бы позволить обеспечить всех одеждой и обувью. В случае затягивания войны в данных условиях придется смириться с тем обстоятельством, что большая часть текстильных предприятий Вены будет закрыта… При этом надо будет стремиться к тому, чтобы сохранить по возможности магазины высококачественной моды, которые в значительной мере определяют экспортную составляющую в нашей торговле».

Несмотря на внутреннюю закрепощенность нацистского общества, реклама нижнего белья не была «стыдливо-смущенной»

Стремление перевести большую часть текстильщиков и обувщиков на экспорт, что позволило бы им выжить в условиях войны, было не столь легко реализуемым. Можно говорить о том, что были существенно активизированы усилия по экспорту готовой продукции в Скандинавию и Юго-Восточную Европу. Но при этом экспорт венской продукции страдал от многочисленных бюрократических препон, хотя во всех властных кабинетах однозначно признавали, что текстильная промышленность Вены была «жизненно важной», и имела «во время войны исключительное значение».

В итоге, чтобы хоть как-то справиться с хаосом в процессе выдачи квитанций, было подписано распоряжение выдавать их только тем «народным товарищам», которые имели ежемесячный доход менее 250 рейхсмарок, то есть по меркам рейха считались малообеспеченными. Подобная практика позволяла решить одновременно две задачи. Во-первых, создать более справедливые условия для приобретения товаров малообеспеченными семьями. Во-вторых, это стало стартом подготовительных мероприятий к введению карточной системы (в частности, платяных карточек). Появление специальных «социальных квитанций» позволяло покупать более дешевые товары.

Но автоматически подобная практика привела к огромному наплыву людей на специальные пункты, где распределялись квитанции. Особо тяжело в условиях приближавшейся зимы приходилось многодетным семьям. Многодетные матери не успевали получить «социальные квитанции» за один день, в итоге им приходилось проводить на пунктах значительно больше времени. Им приходилось приходить сюда и во второй, и в третий раз.

Совет, высказанный в «Новом Венском ежедневном вестнике», был призван уменьшить время ожидания в очередях, но на практике выглядел как насмешка – в нем говорилось, что «нет никакой разницы – купите ли Вы костюм сегодня, завтра или через неделю». И самый шикарный довод: «Наоборот, если Вы купите его позже, то он будет дольше носиться»!!!

Рафельсбергер указывал на чреватость «тактики сокращения»: «Она будет производить впечатление, что в официальных структурах нет справедливости, а она есть только в прессе». Исправить ситуацию не могло даже использование письменных заявок на выдачу квитанций. Бюро сообщали, что раздражение населения выдачей квитанций и самим фактом их появлениях росло день ото дня. На венских окраинах продажа одежды по сравнению с предыдущим годом уменьшилась вдвое. Это было указанием, что уровень дохода в 250 рейхсмарок был установлен слишком низко. Все говорило о том, что до введения платяных карт квитанции надо было выдавать всем без учета их доходов.

Женский брючный костюм, предназначенный для вечерних прогулок (1941 год)

В итоге посредством рационирования при помощи квитанций национал-социалисты не смогли достигнуть сколько-нибудь значимых результатов в борьбе с искусственным дефицитом. Потребность в обуви значительно превышала количество выданных квитанций: «Даже сейчас в бюро ежедневно происходят сцены, которые вновь и вновь говорят о необходимости расширения практики выдачи квитанций более широким слоям населения». В начале 1940 года гауляйтер Вены Бюркель был вынужден просить Имперское министерство экономики о временном повышении лимита выдачи квитанций на уличную обувь. В Берлине ему было отказано. Кроме этого, не было предпринято никаких мер по улучшению снабжения Восточной марки. Более того, было рекомендовано частично прекратить выдачу квитанций в 1940 году тем, кто получил их годом раньше. Бюркелю оставалось развести руками: «Я буду вынужден передать Вам функции по распределению товаров в Восточной марке». В ноябре 1939 года управление легкой промышленности в составе Имперского министерства экономики активно занималось подготовкой к введению специальных платяных карточек. Предполагалось, что они должны были быть введены 1 декабря 1939 года. Геббельс, возглавлявший министерство пропаганды, с ужасом думал о последствиях подобного шага. В итоге он предписал осуществить ряд мер, что должно было воспрепятствовать распродаже товаров после введения карточной системы на одежду.

Введение имперской платяной карты было постановлено 14 ноября 1939 года предписанием «О регулировании потребления тканей и материи». Среди населения к имперской платяной карте сразу же возникло определенное недоверие. В первую очередь опасались, что работающее население не сможет получить заложенные в нее товары. Кроме этого, многие не могли соотнести практику использования карты с заполонившими рейх квитанциями на одежду и обувь. Геббельсу предстояла не самая легкая задача. Ему требовалось объяснить и убедить население рейха, что на время войны население должно было обойтись уже имеющейся в его распоряжении обувью. Геббельс упрекнул министерство экономики в непрофессионализме, но тем не менее с поставленной задачей справился. Между тем в стране явно не хватало даже рабочей обуви. Подобная ситуация была в корне изменена, когда стали выпускать обувь на деревянной подошве, эдакую современную вариацию сабо.

Росту недовольства населения появлением платяной карты способствовали отклики, появлявшиеся в немецкой прессе. Так, например, из письма министра внутренних дел Фрика от 22 декабря 1939 года, которое был адресовано Имперскому министерству пропаганды и народного просвещения, следовало, что публикации в прессе о выдаче имперских платяных карт начались в тот момент, когда в административных органах понятия не имели, как и кому их надо было выдавать.

Летний плащ (1942 год)

В итоге было принято решение выдавать новые карты на материю, каждая из которых действовала в течение года и включала в себя 100 пунктов (или баллов). Примечательно, что их появление было санкционировано задним числом – 1 ноября. Выданные ранее квитанции шли зачетом в данную карту при учете того, что на карте должно было оставаться хотя бы 20 незакрытых пунктов. С данного момента выдача квитанций на покупку одежды и обуви производилась только самым малообеспеченным семьям. Не стоило полагать, что отпуск всей одежды был строго регламентирован. Ненормированной (временно) оказалась продажа мужских пальто, дамских зимних пальто, постельного белья, рабочей одежды и спецодежды. Но купить эти товары в свободной продаже не представлялось возможным – они продавались опять же только по пресловутым квитанциям. Как надо было пользоваться платяной картой? Каждая из них, как уже говорилось выше, включала в себя 100 пунктов. Эта сотня, на которую можно было отовариться, была разбита на четкие периоды. Это делалось для того, чтобы у «народных товарищей» не было соблазна потратить сразу все 100 пунктов. В итоге «дорогостоящие» товары, например мужские или женские костюмы, которые оценивались от 45 до 60 пунктов, могли приобретаться не чаще, чем раз в полгода. В итоге можно было «сэкономить» в одном периоде, чтобы затем приобрести что-то стоящее в следующем. Само собой разумеется, население рейха не испытывало никаких восторгов от того, что приобретенные ранее им по квитанциям товары должны были автоматически вычитаться из платяной карты. Административные органы почти сразу же сигнализировали: «Поскольку можно предположить, что большая часть тех, кто получил квитанции, весьма нуждались в них и принадлежат к беднейшим слоям населения, то автоматическое сокращение потребительской способности их платяной карты вызвало бы весьма негативные политические последствия». Кроме этого, не стоило забывать, что проверка квитанций и «зачисление» купленных по ним товаров в карту требовала колоссальных трудозатрат. «Это приведет не только к изрядным задержкам в деле выдачи карт, которая и без того нежелательна, но и будет иметь следствием то, что большинство населения получит изрядно “сокращенную” платяную карту, что опять же будет поводом для недовольства».

Модель уличной одежды, спроектированная в 1941 году

Рассмотрим данную ситуацию на конкретном примере. При покупке костюма по квитанции на карте осталось бы чуть более 30 пунктов, которые надо было растянуть на целый год. При этом надо было отметить, что в реестре товаров были весьма «дорогими» (относительно костюма) такие необходимые предметы одежды, как носки. В итоге магазины, торгующие одеждой, планировали, что уровень их продаж сократится на 75 % по сравнению с 1938 годом. Всесторонние изменения в системе торговли, а вместе с тем и огромные проблемы для многих предприятий оказались предусмотренными заранее.

Уже в конце 1939 года экономика Третьего рейха демонстрировала все признаки военного хозяйства. Все гражданское производство было ограничено, но оно не было полностью свернуто. Потребности вермахта не могли в одночасье отменить абсолютно все нужды гражданского населения. В одном из докладов по этому вопросу говорилось: «Ограничение в распределении сырья приведет к тому, что большинство предприятий будут нести огромные издержки, что может привести к их частичному сокращению». В итоге для экономики Третьего рейха важным вопросом стало «урегулирование» (читай ликвидация) деятельности предприятий, нерентабельных в рамках военной экономики. Но их закрытие должно было сопровождаться гарантиями поддержки в условиях последующего «мирного хозяйствования». В итоге введение имперской платяной карты было неким шагом к улучшению снабжения. Но на самом деле даже этот шаг не мог способствовать стабилизации розничной торговли. «Долгосрочное и успешное применение платяной карты во многом будет зависеть от того, насколько эффективно будет контролироваться розничная торговля».

Автоматически национал-социалистическим органам власти надо было наладить борьбу с торговлей из-под полы и спекуляцией. Они пытались убедить население рейха, что «белые еврейки» (именно так на нацистском жаргоне звучали спекулянтки) могли якобы нажиться на всем: «Сумочки, портфели, одежда, ботинки, белье – люди как глупцы готовы платить за все втридорога». Один из «народных товарищей» возмущался: «Становится все хуже и хуже. Все дорожает прямо на глазах». При этом сама волна недовольства была умело направлена и на самих евреев. Жительница Вены Луиза Принц «от лица многих женщин» возмущалась якобы привилегированным положением евреев: «Мы без лишних слов ограничиваем себя во всем и готовы нести тяготы, так как точно знаем, во имя чего это делаем. Но возможно ли, чтобы в этих условиях евреи имели всего в изобилии? Разве нельзя освободиться от этих паразитов? Когда, наконец, наша прекрасная Вена станет территорией, свободной от евреев?» Другой житель Вены, скрывшийся под буквами ПГ, сетовал: «Они имеют все по продуктовым и платяным картам, в то время как герр ПГ и прочие смертные не могут получить по ним ничего».

Наряд из коллекции, предназначенной для экспорта в Швецию (1943 год)

Нижнее белье в Третьем рейхе не подверглось существенной переделке

Магазины одежды, которые очень сильно пострадали от введения квитанций, с некой надеждой ожидали, что введение имперской платяной карты сможет хоть как-то исправить ситуацию. Обувные магазины, которые, напротив, ненадолго увеличили свой оборот (многие предпочитали покупать обувь с запасом), ожидали не просто ухудшения обстановки, но и полного своего закрытия. Самой главной проблемой для них являлось прекращение поставок кожи, которая стала стратегическим сырьем. Из «рабочей среды» стали распространяться слухи, что карты на материю хватало лишь на один заход в магазин. В итоге все «нерегламентированные товары» почти сразу же исчезли с рынка. С поставками товаров в магазины одежды с каждым днем дело обстояло все хуже и хуже. «Выделенный ассортимент, который по сравнению с прошлым годом сократился на 50 %, может использоваться отнюдь не всегда». В данной ситуации срочно требовалась устойчивая сцепка между оптовой и розничной торговлей. При этом сама розничная торговля была вынуждена столкнуться с двойной проблемой: с одной стороны, она испытывала огромные трудности с поставками, с другой – она находилась под жестким контролем различных органов, которые должны были удержать цены от роста. Единственным положительным аспектом в данной ситуации было то обстоятельство, что в магазинах не появлялось залежалых товаров. В начале 1940 года покупалось буквально все.

Сама практика применения имперской платяной карты опиралась на систему деления вещей и материалов на четыре категории. К первой категории относились куртки, перчатки, прорезиненные плащи, вязаные комбинации, бюстгальтеры, нижнее белье, чулки. Вторая категория преимущественно состояла из шерстяных вещей и вещей из натурального шелка. Категория три отводилась для дорогих вещей из искусственного шелка и предметов обихода из натурального шелка с богатой художественной отделкой. В четвертую категорию попадали все остальные товары. С 1 февраля 1940 года по квитанции надо было покупать одежду и моющие средства для грудных детей. В условиях того, что грудные дети быстро росли, в конце 1940 года по всей Германии был налажен обмен одежды и вещей для маленьких детей. «Данное мероприятие должно давать матерям шанс обменять пригодные к использованию пеленки и одежду маленьких детей на одежду такого же качества по приблизительно такой же стоимости». «Оперативная сводка политики цен», подготовленная в мае 1940 года Управлением по контролю над ценами, изображала ситуацию на рынке следующим образом: «Товарооборот в розничной торговле текстилем в течение последних двух месяцев повысился на 30–60 %… почти полностью ликвидированы залежи белья, спецодежды и предметов обихода для грудных детей. Но в то же самое время поступают постоянные жалобы на явный недостаток носовых платков. В противоположность розничной торговле все больше и больше проблем выявляется в сфере оптовых поставок. Причины этого явления надо искать в еще не полностью проведенном перепрофилировании производства и в свертывании многих материнских предприятий. Наиболее это ощутимо в оптовой торговле Восточной марки, так как в нынешних условиях невозможна ее полная интеграция в более развитую индустрию старой империи. В сложившихся условиях нет возможности обслуживать новых клиентов. В оптовых поставках ощущается не только недостаток одежды для грудных и маленьких детей, но и верхней одежды для мужчин. Поскольку в настоящий момент розничная торговля все больше и больше зависит от оптовых поставок, то при условии слабых связей с германским производством постепенно должна усиливаться тенденция, ориентирующаяся на самостоятельное изготовление одежды и белья. Тем паче что приобретение полуфабрикатов и материи более выгодно с точки зрения траты пунктов в карте, нежели покупка готовых вещей».

Послеобеденное платье в продольную полоску (1940 год)

После того как большая часть обувных предприятий стала ориентироваться на потребности армии, добротная обувь почти сразу же стала дефицитным товаром. Приобрести детскую обувь было столь же сложно, как и сделать обувь по индивидуальному заказу. Даже банальные летние ботинки с деревянной подошвой продавались по весьма высоким ценам. Обувщики и сапожники производили только где-то 6–8 % обуви на качественной кожаной подошве. Подметки для обуви стали делаться из различных водонепроницаемых заменителей. Это сразу же ухудшило качество обуви. Случалось, что некоторые люди месяцами ждали возврата обуви из ремонта, но та после нескольких дней ношения вновь приходила в негодность.

Но, несмотря на это, в январе 1940 года одна из венских газет сообщала, что кожевенное производство Восточной марки было далеко от краха и крушения: «Производство кожаных изделий в Вене работает на полную мощность. Война не нанесла ему никакого вреда. Оно вполне хорошо снабжается сырьем».

Черное платье с капюшоном, который украшен бутонами искусственных цветов и блестками (1939 год)

На самом деле положение с ботинками было почти катастрофическим. В первую очередь это касалось сельских областей. «Почти во всех бюро по выдаче карточек, которые располагаются в рабочих и сельских районах, вновь и вновь происходят скандалы и беспорядки. Во многих случаях для их прекращения потребовалось применение сил полиции». Основания для подобного беспокойства были вполне оправданными, так как Главное управление экономики, которому подчинялись данные бюро, заложило на 100 жителей Восточной марки норму выдачи, которая составляла только 2,5 пары кожаных ботинок в месяц. Деятельность бюро по выдаче карт оказалась на грани катастрофы. Даже те, кому посчастливилось получить карты, не могли приобрести по ним обувь в силу отсутствия таковой в магазинах.

«Это нагнетает обстановку в широких слоях населения, – писала одна из официальных структур рейха, – так как какой-нибудь рабочий или крестьянин, с огромным трудом получивший квитанцию, не может отоварить ее у сапожника или продавца готовой обуви, поскольку те сами не имеют в распоряжении ни товаров, ни материалов». Один из простых очевидцев данных событий позже вспоминал: «Тот, кто посещал бюро по выдаче карт в надежде приобрести для себя обувь или еще что-то, покидал данное заведение смертельным противником нацизма!»

Осенью 1940 года нормироваться стала продажа всех материалов и всех предметов одежды. Но это не помешало два месяца спустя после начала рационирования всех видов материи Венскому Дому моды провести Неделю моды, которая должна была пропагандировать новый стиль в одежде. Во многом данное мероприятие проходило по инициативе Имперского руководства женщин. В брошюре «Хорошая одежда для дома и улицы» по данному поводу сообщалось: «Ограничения весьма благоприятно сказываются на общей обстановке. «Платяная карта» в значительной мере исключает стремление к излишествам, которые в большинстве своем не должны иметь места в здоровой моде».

Мода для простых женщин («Национал-социалистическая женская вахта», 1941 год)

 

Глава 2. Экстренные меры

Как видим, нормирование на продажу одежды в рейхе началось незадолго до начала Второй мировой войны. Сама война с ее рационированием материи и требованием одеваться более практично прервала многолетнее развитие европейской моды. Одежда, купленная женщинами в 1939 году, должна была носиться ими едва ли не до самого конца войны, то есть несколько лет.

Чтобы создать что-то «новое», имеющуюся в распоряжении одежду распарывали и перешивали, добавляя куски материи и части других предметов одежды. На Венской осенней ярмарке 1940 года Национал-социалистическая женская организация предлагала женщинам бодрый призыв: «Раз, два, три – из старого делаем новое». В итоге призывалось использовать даже самые небольшие кусочки старой одежды, которые бы могли пригодиться в деле создания «новых» вещей. В многочисленных женских журналах отдельной брошюркой издавалась памятка «обязательной одежды на год», которая была подготовлена Главным управлением домашнего хозяйства нацистской женской организации. Акцент в ней делался на том, что каждый предмет одежды должен был продолжить свое существование даже после того, как, казалось бы, он отслужил свое. При помощи подобных обносок можно было расширить свой гардероб, который «мог стать практичным и надежным, удобным для работы, и который было бы несложно держать в чистоте и порядке». Прежде всего куски старых вещей могли использоваться для ремонта одежды: «Здесь можно применять все: одежду и пальто, старый отцовский костюм, белье бабушки, потрепанные занавеси и, наконец, отпоротые заплаты». Национал-социалистическая организация женщин сделала в годы войны подобные советы едва ли не отдельным направлением в своей деятельности. «Как из старых вещей сделать новые, обходясь старыми детскими колготкам, остатками матерчатых тапок? Как при наличии платяной карты экономить на покупке одежды и должным образом использовать купленную материю?» Ответы на подобные вопросы содержались в пособии об использовании платяной карты, которое называлось «Пункт за пунктом на свои нужды». В годы войны эта книжица стала едва ли не «букварем» всех немецких домохозяек.

В годы войны многие подшучивали: отрезы материи столь же малы, как и длина юбок. Из нужды была «взращена» некая женская добродетель – сексуальными были те девушки, которые не стеснялись показать обществу свои ноги. Женские ножки превратились в некий патриотический символ. Они не только позволяли экономить материю на юбках, но и приободряли немецких солдат, вернувшихся с фронта на побывку. Уже через год войны положение со снабжением в рейхе стало на удивление ужасным. Ни по платяным, ни по продуктовым карточкам невозможно было купить что-либо стоящее. Очереди в мастерские, где ремонтировали обувь и одежду, становились длиннющими. Когда стало ясно, что исправить ситуацию в корне было нереально, Геббельс в 1940 году принял решение дать старт новой общественной кампании. Она проходила под лозунгом взаимной вежливости. Вежливости между людьми, часами мучающимися в очередях. Вежливости между обозленным покупателем и продавцом, на прилавках магазина которого не было товаров. Геббельс отдельно выделял последнее обстоятельство. Он лично требовал, чтобы во всех газетах, кинолентах, радиорепортажах поднималась тема взаимного уважения между покупателями и продавцами. Он хотел указать на то, что плохо воспитанные продавцы озлобляли людей, но тактичное обращение с покупателями в магазине, наоборот, делало людей добрее и мягче.

В середине 1940 года в рейхе возникают особые заведения. Это места обмена материи, пряжи (Дрезден и Лейпциг) и обуви (Вена, Ганновер). В Вене уже в начале 1940 года стали появляться объявления: «Приди и обменяй свои ботинки». Национал-социалистическая женская организация вместе с торговцами и сапожниками провела акцию по сбору детской обуви в каждом из десяти округов Вены. Впрочем, данные пожертвования не были совсем бесплатными, за каждое из них полагалась «небольшая денежная компенсация». То есть родители за символическую сумму могли приобрести для своих детей подержанную обувь.

Прогулочные костюмы (1940 год)

Эдакий секонд-хенд на национал-социалистический манер. По этому поводу в одной из венских газет писалось: «Надеемся, что многие вскоре свыкнутся с местами по обмену обуви, и что многие родители воспользуются их услугами. Это неплохая затея, поскольку, во-первых, она позволит взрослым сэкономить средства на покупку обуви себе, а, во-вторых, она будет способствовать разгрузке нашей кожевенной промышленности, что укрепит домашний фронт».

В итоге женщины были вынуждены передвигаться в туфлях на высокой платформе из древесины или из пробки. Передвижение на подобных «платформах» требовало определенных навыков. В теплое время года многие немецкие дети ходили и вовсе без обуви. Национал-социалистическая пропаганда нашла подходящее объяснение и для этого негативного момента. «Детская обувь не всегда удобна!» Небезосновательно утверждалось, что ходьба босиком была много полезнее для несформировавшейся детской стопы, нежели передвижение на деревянных подошвах. В итоге получалось, что режим заботился о том, чтобы у детей не развилось плоскостопие. В конце 1944 года впервые за много лет детская обувь стала отпускаться по специальным «детским обувным картам». Они, равно как и «детские платяные карты», выдавались родителям, воспитывавшим детей в возрасте до 12 лет. Сами же взрослые подобной возможности не получили. Кто-то из современников с горькой усмешкой заметил: «Надо полагать, что высшие чины рейха при обсуждении вопроса, можно ли отпускать обувь взрослым по отдельным картам, в силу нехватки товара пришли к отрицательному решению».

Плакат, призывающий сдавать поношенную обувь и вещи

Между тем зимой 1940 года в столице Восточной марки прошла первая Неделя венской моды. Начало жесткого нормированного отпуска одежды и обуви в этой связи выглядело как некое издевательство. Впрочем, национал-социалистическая пресса все равно уделяла большое внимание этому показу «высокой моды». Геббельса не смущали ни дефицит материи, ни утрата целого ряда рынков для экспорта. В одной из газет было написано: «Проводя Неделю венской моды, Германия доказывает, что, несмотря на войну, культурная жизнь не умерла, а возможно, даже продолжает активно развиваться».

Модели одежды, предназначенные для трудящейся женщины, носили программные имена: «Продавщица», «Фабрика», «Пишущая машинка», «Дом». Населением они были встречены со смешанными чувствами. Один из знатоков моды обратился к гауляйтеру Бюркелю: «Господин гауляйтер, поверьте мне на слово, если бы увидели хотя бы одну из представленных моделей одежды в жизни, Вы бы воздели руки: “Что за безвкусица и недоразумение!”»

К 1943 году мода как таковая в Третьем рейхе умерла. Вся мода сводилась к тому, что женщины переделывали старые вещи, латали свою рабочую униформу, а заношенные мужские вещи перешивали в женские. Но многие из них продолжали верить, что «удовлетворение от взгляда, брошенного в зеркало, повышало уверенность в себе и дарило радость от работы».

В те дни сбор ношеных вещей, или, проще говоря, утиля, превратился в некую разновидность национального спорта. В школах дети собирали ненужные тряпки. Весной 1940 года вышло предписание, согласно которому во всех домах должны были стоять ящики, куда надо было складывать бумажные обрывки и лоскуты ненужной материи. Но радость от данных пожертвований очень быстро была омрачена. Уже осенью 1940 года Геббельс был вынужден констатировать, что «сбор на улицах рейха» дал гораздо худшие результаты, нежели сборы вещей в прошлые годы. Для него итоги прошлых акций «Зимней помощи» и Красного Креста стали признаком того, что барометр общественных настроений качнулся не в лучшую для национал-социалистов сторону. Но пресса и радио по-прежнему продолжали рапортовать о растущем из года в год объеме пожертвованных вещей. Призыв к сбору материи и тканей нашел еще меньший отклик, чем ставшие традиционными для нацистской Германии акции по сбору зимних вещей. Более того, среди немцев поползли слухи, что будто бы все собранные ими вещи и ткани пойдут на нужды иностранным рабочим.

Самое удивительное в данной ситуации заключалось в том, что эти слухи в некоторой мере соответствовали правде. Сбор старой одежды и тканей, который проходил в 1942 году, предназначался в первую очередь для «чужих рабочих». По поводу сборов белья, которые происходили весной 1943 года в пользу пострадавших от бомбардировок, прошли слухи, что каждый из «народных товарищей» по итогам данной акции получит по два набора белья. В ответ многие женщины стали выказывать свое неудовольствие: «У нас и так напряженка. Я ничего не отдам. Мне от войны ничего не надо. Пусть жертвуют те, кто извлекает из нее пользу». К тому моменту большинство населения рейха уже с опаской задумывалось об оставшихся у них запасах одежды и белья. Поскольку все подобные акции носили «обязательно-добровольный характер», то со временем недовольство ими стало принимать все более и более открытые формы. Из среды работающего населения все чаще стали раздаваться голоса, что на четвертый год ведения войны вряд ли что-то можно было пожертвовать, так как не покупались новые вещи. Например, в Инсбруке стали распространяться слухи, что все эти сборы были закреплены официальными директивами как обязательные.

Костюм для игры с теннис (1940 год)

Шляпка из войлока, украшенная перьями (1940 год)

К 1943 году в Третьем рейхе собирали все, что можно было собирать: металлолом, тюбики, пробки, макулатуру, древесину, каштаны, кости, одежду, пустые пачки сигарет, старые пластинки, свечи зажигания. Дело дошло до того, что было объявлено о сборе использованных презервативов и женских волос. Это не было преувеличением. Осенью 1943 года во многих немецких газетах появилось сообщение: «Имперский комиссар по утилизации старых материалов просит, чтобы женщины сдавали свои волосы, так как те нужны для определенных отраслей промышленности». Кроме этого, весной 1942 года Геббельс предложил собирать у населения ненужные занавески из тюля. По его мысли, служащие Национал-социалистической женской организации должны были делать из них специальные тенты, которые бы защищали немецких солдат от комаров на Восточном фронте.

Но самое принципиальное решение было принято в начале 1942 года, после поражения немецких войск под Сталинградом. На оккупированных территориях (за исключением Дании) и части «имперских областей» было решено конфисковать церковные колокола и пустить их на переплавку. Подобное решение было встречено весьма негативно как самими немцами, так и странами, являвшимися союзниками Германии. Чтобы как-то смягчить данное недовольство, Геббельс приказал повествовать о факте, что даже в годы Первой мировой войны некоторые колокола были переплавлены.

Акции по сбору вещей следовали она за другой. Не успела закончиться одна, как последовал сбор теплых вещей для солдат на Восточном фронте. На этот раз надо было сдавать не какое-то тряпье, а зимнюю одежду, шубы и лыжные костюмы. Сложно сказать, чем закончился этот сбор в реальности, но Геббельс по итогам данной кампании поблагодарил немцев за 67 миллионов сданных вещей. При этом он обрушился на «лживую английскую пропаганду»: «Несколько дней назад английские газеты написали, что весь немецкий народ возмущен подобными акциями сбора вещей. Они лживо утверждают, что полиция будто бы силой прямо на улице отбирала у прохожих теплые вещи. После того, как Лондонское радио сообщило, что берлинские женщины препятствовали отъезду транспортов с теплыми вещами на фронт, для чего ложились на рельсы, я воздержусь от каких-либо комментариев». Показательно, что долгое время генералы (в частности, Йодль) отговаривали Геббельса от проведения подобных сборов. Военные полагали, что подобные мероприятия подрывают веру в мощь вермахта. Но ситуация в корне изменилась в декабре 1941 года. К тому моменту, когда Геббельс был готов дать старт этой кампании, стало ясно, что начинать ее было поздно. Впрочем, говорить о массовом энтузиазме при сдаче теплых вещей не приходилось. В гестапо сохранились донесения о возмущенных высказываниях отдельных «народных товарищей». В частности, некий Юлий Шахт из Бадена утверждал, что «было бы куда логичнее отобрать теплые вещи у евреев». Но данное предложение явно «устарело». Данный субъект не знал, что теплые вещи у евреев были уже давным-давно конфискованы и переданы в ведение «Зимней помощи».

Провозглашенная Геббельсом «тотальная война» не могла оставить в покое такой вопрос, как моду. В итоге в конце лета 1944 года министр пропаганды, назначенный Гитлером Имперским уполномоченным по тотальному военному использованию, разослал всем гауляйтерам, имперским наместникам и министрам-президентам циркуляр, который назывался «Стиль жизни во время тотальной войны». В нем в частности говорилось следующее: «Масштаб наших действий в данном отношении должен опираться на представление, что наше поведение предстает перед глазами фронтовиков и рабочих оборонных заводов. Поэтому мы не должны давать ни одного-единственного повода, чтобы усомниться в правильности наших поступков. По этой причине мы ожидаем, что все по собственной инициативе сделают своей образ жизни подобающим общему положению на фронтах… Я намерен осуществлять тотальное военное использование настолько долго, чтобы нация смогла стать максимально мощной. Она будет готова к невзгодам, если перед глазами у нее будет пример руководства рейха. В данном случае нация будет полагать, что бремя войны оказалось распределенным вполне справедливо».

Реклама швейной машинки «Зингер»

Парадокс заключался в том, что сам Геббельс не собирался отказываться от удовольствий, которые ему предоставляла жизнь. Его продолжали снабжать самыми изысканными костюмами. Вместо предписанной партийному функционеру коричневой рубашки он предпочитал носить шелковые сорочки кремового цвета. Он вообще не любил носить партийную униформу. В данном отношении «по форме» у него был надет только галстук. Впрочем, можно понять, почему он не носил галифе, так как в силу изуродованной ступни не мог носить сапоги. Но в любом случае это не было оправданием роскошных костюмов. Однако Геббельс не был единственным исключением из правил. Впрочем, Гитлер не осуждал его. Он сам предпочитал пребывать в компании красавиц в бархате и шелках, а не в окружении униформированных служащих Национал-социалистической женской организации. Еще одним примером нацистского «изящества» мог бы считаться Бальдур фон Ширах, руководитель Гитлерюгенда, позже ставший гауляйтером Вены. Он предпочитал заказывать себе рубашки и сорочки из Италии, оплачивая все расходы из средств нацистской молодежной организации.

 

Глава 3. Рабочая одежда становится модной

С определенной уверенностью можно утверждать, что национал-социалисты конструировали собственный женский образ, отталкиваясь от экономических потребностей. Вначале это выражалось в «пособиях для брачующихся», которые издавались «Немецким трудовым фронтом». Они выпускались для состоявших в нем женщин, которые рассчитывали получить так называемый «брачный заем». В первой половине 1930-х годов важнейшими для национал-социалистов были следующие задачи: вытеснение женщин с рынка труда, что должно было иметь своим следствием увеличение рождаемости и исправление демографической ситуации в стране. Ведь домохозяйка должна была рожать детей более охотно, нежели работающая женщина. Поскольку во главу угла была поставлена политика увеличения народонаселения рейха, то нацисты попытались в корне изменить отношение к внебрачным детям. Гитлер не без удовольствия отмечал, что внезапно матери-одиночки стали признаваться обществом, а из жизни исчезали старые предубеждения. Сам он был убежден, что внебрачные половые отношения не были предосудительными, если партнеры действительно подходили друг другу. Он даже был бы доволен, если бы «на свет производились расово качественные незаконнорожденные дети». По этому поводу он говорил: «Девушка, которая прижила ребенка, но заботится о нем, для меня многократно симпатичнее старой девы». Но при этом Гитлер не отрицал, что женщина имела более скромные перспективы, нежели ее супруг: «Мир женщины – это мужчина. Обо всем прочем она думает только время от времени». То есть женщина не подходила для участия в политике, так как она не могла осознанно отделить разум от чувств. Она могла пользоваться косметикой, могла быть ревнивой, но не была способна на «метафизические вещи»: «Если женщина начинает думать о проблемах мироздания, то это – плохо. Она может испортить себе все нервы!» Женщина должна принадлежать своему ребенку, пусть даже пока и не рожденному: «Если девушка не рожает ребенка, то она заболевает истерией». Женщины должны были заботиться о подрастающем поколении, потому им не надлежало трудиться на предприятиях. Однако начало Второй мировой войны вынудило нацистов смириться с повторной сменой половых ролей в общественной жизни рейха. Поскольку большинство мужчин оказалось на фронте, то женщины (опять же следуя национал-социалистической пропаганде) должны были пойти на фабрики и заводы, выпускавшие вооружения. Трудовая деятельность как возможность для «самореализации»! Летом 1941 года «Дойче альгемайне цайтунг» («Немецкая всеобщая газета») писала: «Многие из женщин, чье призвание ранее не было полностью воплощено в жизни, нашли себя в труде. Они лучше будут трудиться, нежели пытаться исправить свою неудовлетворенную жизнь». В другой заметке сообщалось: «Если женщина не нашла себя в жизни как жена и как мать, но она хочет заботиться о жизни дорогих ей людей, то лучшим лекарством является ударный труд».

Проект одежды для работы на оборонных предприятиях (1939 год)

После нападения Германии на СССР немецкие женщины впервые за многие годы добровольно потянулись в земельные биржи труда, отказываясь от своей прежней работы. Подобный отказ мог иметь своим следствием значительное сокращение средств на содержание семьи. В итоге была развернута пропагандистская акция по возвращению женщин на свои рабочие места.

В начале лета 1942 года Гитлер заявлял, что особое значение имели мероприятия по «созданию нормального имущественного положения для работающих женщин». Он говорил: «Мы позаботились о том, чтобы они получали вместо карманных денег достаточную заработную плату». «Осчастливленные» женщины Третьего рейха наконец-то вместо подачек стали получать достойные наличные. Геббельс использовал каждую встречу с фюрером, чтобы настоятельно рекомендовать внедрение «женской трудовой повинности» (не путать с Имперской трудовой повинностью). Уже в начале 1941 года министр пропаганды планировал, что трудовую повинность должны были проходить все девушки и бездетные женщины в возрасте от 14 до 40 лет.

Мода для простых женщин («Национал-социалистическая женская вахта», 1942 год)

Между тем весной 1941 года стартовала кампания, которая проходила под лозунгом «Помогая, немецкие женщины побеждают». Она была вызвана тем, что в период с 1939 по 1943 год количество работающих женщин уменьшилось на 147 тысяч человек. Акция была ориентирована на женщин и девушек, не занятых никакой трудовой деятельностью или же ведших исключительно собственное домашнее хозяйство. Их надо было побудить устроиться на работу на одно из оборонных предприятий рейха. Забегая вперед, скажу, что только с 1943 года женский труд стал использоваться заметно чаще и активнее. В одной из сводок общественных настроений, которые составлялись СД, в те дни было написано: «Особенно активно обсуждается новость о том, что для труда на предприятиях могут использоваться так называемые дамы из высших слоев общества. Звучат критические замечания, что установленный максимальный возраст для используемых женщин в 45 лет является слишком низким, и его можно было бы поднять до 55 лет».

Сам Геббельс намеревался позаботиться о том, чтобы «дочки плутократов» не смогли улизнуть от отбывания повинности. Но в любом случае широкая общественность сомневалась в возможности подобной перспективы. То же самое СД докладывало: «Когда видят накрашенных и наряженных в самые различные цвета женщин, которые со всех окраин рейха съезжаются, чтобы позаниматься зимними видами спорта, то возникает оправданный скепсис относительно возможности отбывания ими трудовой повинности». Для многих с первого взгляда было ясно, что это были отнюдь не нуждающиеся в отдыхе работницы военных предприятий.

В начале 1943 года Геббельс в своей знаменитой речи в Берлинском дворце спорта провозгласил не только курс на «тотальную войну», но и заявил о возможности обязательной трудовой мобилизации всех мужчин в возрасте от 16 до 65 лет и всех женщин в возрасте от 17 до 45 лет. Фридрих Заукель, возглавлявший ведомство по использованию трудовых ресурсов, почти сразу же выпустил предписание «О доведении до сведения мужчин и женщин задач по защите рейха». Женщины оказались как никогда необходимы, чтобы продолжить процесс производства вооружений, который не прерывался даже сиренами, возвещавшими о начале воздушных налетов. В марте 1944 года, когда на военных предприятиях трудилось только около 14 миллионов немцев (не считая иностранных рабочих) было принято решение о введении 72-часовой рабочей недели. Нет ничего удивительно, что в сообщениях СД сразу же стали появляться сведения о недовольстве, которое высказывали работающие женщины.

Проект одежды для работы на оборонных предприятиях (1939 год)

На пятом году войны, летом 1944 года, рейхсляйтер Бальдур фон Ширах отдал приказ о начале так называемой АЦС-акции (сокращенно от «сворачивание гражданского сектора»). Органы власти получили приказ направить своих сотрудниц в возрасте до 25 лет на военное производство. В итоге появилось около 250 тысяч новых рабочих рук. Затем настала очередь студенток и учащихся художественных училищ. От трудовой мобилизации освобождались лишь девушки, которые проходили в университетах химию и механику, которые считались стратегическими науками.

Как и стоило предполагать, активное «освоение» женщинами мужских профессий вызвало изменение в моде. Национал-социалисты были вынуждены легализовать женские брюки – предмет одежды, который до этого поносили все партийные инстанции. Внезапно было выявлено, что они не имеют никакого отношения к нарядам Марлен Дитрих. Более того, брюки оказались весьма практичными и удобными. В первую очередь это относилось к женщинам, которые трудились на промышленном производстве. Брюки стали едва ли не повседневной одеждой, которая была удобной не только на производстве, но и для работы по дому (который нередко не отапливался), для пребывания в бомбоубежище. Возникало ощущение, что возвращались времена Первой мировой войны. Женские журналы уже не стеснялись давать совет использовать брюки призванного на фронт супруга или брата, чтобы работать в саду или возиться с детьми. «Если мама хочет поваляться с детьми в своем саду, то нет ничего более удобного и практичного для данного занятия, нежели мужские брюки».

Но при этом брюки как предмет «высокой моды» оставались предосудительными. Был очевиден раскол между «одеждой целевого назначения» и пресловутой «модой». Весной 1943 года Геббельс обрушился с гневными обвинениями «на хорошо одетых женщин, которые в корне неверно поняли суть тотальной войны». Одновременно с этим СД сообщало о недовольстве населения «женскими брюками индейской раскраски». В Берлине можно было не раз встретить женщину, которая прогуливалась по улицам в женских брюках, сшитых из лучших мужских материй. В итоге Геббельс был вынужден заявить прессе, что «тотальная война» не предполагает взаимного доносительства по принципу одежды и внешнего вида. Заранее подготовленные читатели подхватили эту мысль. Они не считали нарушением военной дисциплины, если женщина использовала имеющиеся у нее вещи с умом, красиво и изящно. Геббельс шел на попятную и заявлял: «Нас должны интересовать не внешние проявления, а внутреннее отношение и достижения».

С каждым новым днем войны рабочая одежда и спецовки стали приобретать для немецких женщин все большее и большее значение. В итоге отдельные отрасли были поставлены перед целым рядом новых задач. В первую очередь это касалось легкой промышленности. Она должна была снабдить женщин рейха новой рабочей одеждой. Особую проблему являли не те женщины, которые уже не год и не два трудились на предприятиях, а те, кто оказался мобилизован на трудовой фронт Германии. В целом женщина могла носить ту же спецодежду, что и мужчины. Тем не менее швейные предприятия разработали для немецких женщин особые образцы спецовок. Во-первых, значительно чаще стали встречаться комбинезоны с карманами на груди. Кроме этого, поменялась их расцветка. Если раньше они были синего цвета, то в разгар войны легкая промышленность решила сэкономить на краске и они стали серыми. Оставалось примирить между собой две важнейшие в жизни тогдашних немецких женщин сферы: работу на предприятии и ведение домашнего хозяйства, рождение и воспитание детей.

«Эмансипация только в собственном саду». Ношение брюк женщинами долгое время считалось в рейхе предосудительным

Истинный облик женщин, трудившихся на оборонных предприятиях

В одной из своих ранних речей Гитлер заявлял: «Женщина во все времена была не только спутницей мужчины по жизни, но и его помощницей. Нет никакой мужской борьбы, которая бы одновременно не являлась борьбой и для самой женщины. Мы знаем только одно право, закрепленное за обоими полами, которое вместе с тем является их священным долгом – вместе жить, трудиться и бороться во имя нации». Профессиональная деятельность женщин по мере необходимости в них военного производства все выше и выше возносилась на «идеологическом пьедестале». Появление женщин в типично мужских сферах деятельности было неизбежно. К концу войны они активно использовались в роли кондукторов, почтальонов и рабочих на военных фабриках. Гитлер знал, что почти вся экономика рейха базировалась на женщинах, а потому возражал против мер, направленных против девушек, «наряженных как куклы», которыми под вечер были переполнены многие немецкие кафе. Упоминание о данном сюжете сохранилось в «Застольных разговорах», записанных Генрихом Пикером.

«За обедом гауляйтер Форстер рассказал, что ближе к вечеру кафе в Данциге переполнены. И поскольку в основном в них сидят в огромном количестве размалеванные и разнаряженные женщины, то полиция уже пыталась добиться у него разрешения на строгую проверку этих кафе. Но у него возникли сомнения. “И совершенно справедливо”, – заявил шеф. Теперь, когда женщины – за немногими исключениями, которых все меньше и меньше, – также включены в трудовой процесс, не следует везде и всюду натравливать на людей полицию. Иначе жизнь в тылу будет, как в тюрьме.

Задача полиции – внимательнейшим образом следить за асоциальными элементами и безжалостно истреблять их. Но для этого вовсе не требуется закрывать кафе. Ибо женщины, которые поддерживают отношения с иностранцами и тем самым представляют опасность, встречаются с ними отнюдь не в кафе, а в своих так называемых салонах.

Те женщины, которые сидят в кафе, – это в первую очередь работающие женщины – почтовые служащие, учительницы, медицинские сестры и т. д., – которые хотят после смены немного отдохнуть. Далее это домохозяйки, которым из-за нехватки домработниц приходится гораздо больше работать, чем в мирное время, и которым поэтому тоже нужно дать возможность передохнуть».

Впрочем, некоторые тенденции в моде были универсальными. В Третьем рейхе, равно как и в Англии, макияж, длинные волосы, длинные ноги внезапно оказались «не в моде».

Идеализированные образцы женской трудовой одежды

Реальностью оказалась современная женщина, которая быстро облачалась в униформу или в рабочий комбинезон. Но при этом она хотела выглядеть очаровательной и ухоженной. В итоге перед модельерами Третьего рейха возникла новая задача – рабочая одежда должна была стать модной! Красивые спецовки как средство увеличения производительности женского труда!

Идеализированные образцы женской трудовой одежды

В немецком ресторане для простой публики

Национал-социалистическому режиму нельзя отказать в умении «облагородить» и «эстетизировать» тяжелый труд, создать «красивую видимость». Но при этом реальность трудовых отношений отнюдь не менялась, она лишь по-иному интерпретировалась и инсценировалась. Национал-социалистические пропагандисты пытались сделать более приятным восприятие далекой от совершенства действительности. Сами национал-социалисты не стеснялись использовать методы рационализации труда и функциональную эстетику, которая зародилась в проклинаемой им Веймарской республике. Они лишь изменили способы их применения, искусно употребляя для политических репрессий и политической интеграции.

В 1942 году журнал «Мода» писал: «Если мода – это выражение и отображение духовной позиции, то творцы моды не могут обойти стороной оценку, которая в новой Германии дается такому понятию, как “труд”. Рождение новой моды объясняется тем, что предназначенная для работы одежда становится объектом модных тенденций. При этом мода адресуется не отдельному человеку – во внимание как потенциальные потребители моды принимаются отдельные группы людей».

Отдел культуры, воспитания и обучения «Немецкого женского предприятия» (были в нацистской Германии и такие заведения, чем-то напоминающие систему советских вечерних школ) летом 1941 года под лозунгом «Как домохозяйка может сама себя хорошо одеть» проинформировало более тысячи венских функционеров женских организаций о перспективах развития рабочей моды. Рабочая одежда вновь и вновь возникала на повестке дня. «Новый венский ежедневник» писал: «Рабочая одежда оказалась на переднем плане. Это одежда, которую носят в здании домохозяйки, в саду жительницы пригородов. Во всех моделях должна прослеживаться одна-единственная идея – в настоящий момент в одежде недопустимы никакие признаки роскоши». В следующем абзаце тот же самый венский журналист заявлял: «То, что сотни молодых жительниц Вены приветствовали с огромным воодушевлением, на самом деле является само собой разумеющимся».

В немецком ресторане для высшего общества

Женщины в роли пожарных (журнал «Неделя», 1944 год)

В те дни журналы мод пестрели фотографиями спецовок: комбинезоны на пуговицах и на застежках-молниях, в скромном обрамлении и с цветной отделкой. Школа «Немецкого трудового фронта», располагавшаяся в Вене, активно занималась разработкой новых моделей рабочей одежды, которая бы соответствовала последним требованиям моды. Все эти проекты должны были «убить двух зайцев сразу». Они должны были «сохранить честь немецкой женщины» и одновременно формировать у той же самой немецкой женщины «правильное отношение к немецкому труду». В 1942 году эти работы получили новый импульс к дальнейшему развитию. В первую очередь это касалось женских спецовок. В одной из венских газет сообщалось: «Необходимость данных работ продиктована обусловленным войной использованием женщин на производстве». На некоторое время Венский Дом моды превратился в имперский центр по проектированию рабочей одежды. В итоге в феврале 1942 года состоялся показ этих моделей. Журнал «Мода» описывал эту презентацию следующим образом: «Для работающих женщин демонстрировалась одежда на помочах, которая дополнялась светлыми блузами, лихие женские пальто с заменимыми вставками, моющиеся рабочие костюмы с блузами, по своей форме напоминающими рубашки».

 

Глава 4. «Мода на тропе войны»

Руководство нацистской Германии самое позднее с 1936 года (после вступления в силу «четырехлетнего плана») стремилось в кратчайшие сроки достигнуть автаркии, то есть полной экономической независимости от импорта сырья. В легкой промышленности все больше и больше производится синтетических тканей. Кроме этого, национал-социалисты планировали централизовать швейную отрасль, что должно было иметь своим результатом унифицированное качество произведенных товаров. Одним из инструментов осуществления подобной политики стало берлинское «Рабочее сообщество немецко-арийских фабрикантов швейной индустрии» (АДЕФА). Уже в 1938 году стало ощущаться перепрофилирование немецкой экономики на нужды будущей войны. С этого момента населению было фактически отказано в дорогостоящей элегантной одежде. С каждым днем ее становилось на прилавках магазинов все меньше и меньше. После аннексии территории Чехословакии и нападения на Польшу главной задачей, поставленной перед легкой промышленностью Германии, стало снабжение воинских частей. Но даже в этих условиях некоторая часть швейной отрасли продолжала работать на экспорт. Чтобы не прекратить поставки за границу, материалы в больших количествах прибывали из оккупированных Германией стран. Главным «поставщиком» ценных и элегантных тканей стала захваченная Франция, в первую очередь Париж. Немцы были вынуждены разочарованно констатировать, что к моменту захвата этой западноевропейской страны большинство парижских кутюрье либо вовсе покинули Францию, либо были мобилизованы, либо эвакуированы. Но даже в подобной ситуации для Германии крылись свои плюсы – она могла праздновать «закат парижской моды».

«Немецкая одежда против еврейских нарядов». В витрине магазина видна эмблема «Рабочего сообщества немецко-арийских фабрикантов швейной индустрии» (АДЕФА)

Весной 1941 года Йозеф Геббельс разразился проклятиями в адрес немецких журналов мод, которые представили фотографии образцов летней и осенней коллекций одежды. Почти все женские наряды предполагали наличие длинных юбок. Геббельс был вне себя от ярости: «Эта мода никак не учитывает идущую войну. Модельеры даже не сочли нужным сделать поправку на необходимую экономию материалов». В итоге было принято решение, что мода, как и покрой одежды, должны были диктоваться жизненными необходимостями, а не творческим полетом отдельных художников-модельеров. Геббельс отдал приказ скорректировать все представленные коллекции женской одежды. Некоторое время до этого он был буквально очарован английской идей – с целью экономии материалов значительно укоротить женские юбки. Его бурное возмущение было вызвано скорее всего досадой, что никто из немецких модельеров не додумался до этого очевидного и простого решения.

Летом 1940 года управление моды в составе АДЕФА решило в корне изменить «арийскую моду». В 1941 году президент данной организации должен был быть введен в состав Имперского министерства экономики, где он должен был занять пост генерального референта. В задачи господина Керля (именно так звали главу АДЕФА) входило существенно ограничить производство женской верхней одежды и модных изделий.

Летом 1941 года официальные полномочия на вмешательство в дела моды получил Роберт Лей, который был назначен специальным имперским уполномоченным. В 1942 году его на этой должности сменил художник-декоратор Бенно фон Арендт. Лей в силу своей предельной загруженности не мог выполнять возложенные на него обязанности. В итоге партийное руководство НСДАП пришло к выводу, что решение проблемы «немецкой моды» надо было отложить. Как и ко многим социально-культурным проектам, к ней было решено вернуться «после окончательной победы Германии». В Имперском министерстве экономики даже вынесли специальную резолюцию: «Доминирование немецкой моды в Европе должно сохраняться, но ее окончательное оформление надо отложить на более поздний срок».

Мода оказалась сведена к импровизации, на которую могла быть способна отдельная немецкая женщина. Как уже говорилось выше, население Германии не могло получить по платяным картам даже самого необходимого. Женщины в буквальном смысле изнывали от системы карточных пунктов, которые было очень сложно превратить в реальные товары. Ресурса карты, рассчитанной на год, явно не хватало, за месяц без лишних трат люди «расходовали» 18 пунктов из 100. Если посчитать, то видно, что для более-менее нормального обеспечения ресурс платяной карты должен был составлять около 250 пунктов. В наихудшем положении оказались те люди (прежде всего из рабочих слоев), которые не имели до 1939 года богатого гардероба, то есть они были лишены какой-либо возможности импровизировать с одеждой. Женщины с маленькими детьми придерживались мнения, что платяная карта вообще никак не способствовала нормализации ситуации на рынке. Им оставалось утешаться лишь тем, что их лишения должны были помочь «доблестным солдатам вермахта». Некоторое время население Германии верило в скорую победу, после которой должна была вновь начаться «нормальная жизнь». Хорошо видно, что нацистский режим обладал немалым мобилизационным ресурсом, который заставлял поверить многих немцев, что для них война в тот момент была самым главным событием.

Одежда для лыжных прогулок

Девиз «Униформа важнее юбки», который использовался АДЕФА, не только способствовал наращиванию выпуска военной униформы, но и помогал в некоторой степени изменить структуру производства самой одежды. В данном отношении в нацистской Германии всегда были готовы к рационализации и модернизации производства. «Новый Венский ежедневник» сообщал в 1942 году: «Чтобы и дальше развивать возможности немецкой индустрии, предприятия не должны ни на минуту прерывать свою работу на протяжении недель и месяцев. Рабочие, техника и станки должны использоваться предельно эффективно». В том же самом году сообщалось, что «концентрация текстильной промышленности была завершена».

Чтобы рационализировать работу швейных фабрик и предприятий легкой промышленности, было решено осуществить узкую специализацию производства. Каждой из фирм предлагалось на выбор производить в массовом порядке исключительно небольшой ассортимент изделий. С одной стороны, это позволяло использовать «эффект конвейера», а с другой – облегчало решение проблем со снабжением. Одной фабрике полагались одни материалы, другой – другие. На одной производили одежду, на другой – делали пуговицы и застежки. Подобная специализация оказалась неким «благом» для гражданских потребителей. Одна из партийных структур на полном серьезе сообщала: «При прежнем разнообразии продукции выбор одежды был форменным мучением, теперь люди не будут терзаться сомнениями». Но при этом население рейха продолжали уверять в том, что выбор одежды все равно оставался широким, а повального облачения «гражданских» в униформу не предвиделось.

В ходе реорганизации легкой промышленности Третьего рейха из планов производства было устранено все, что не могло использоваться для ведения «тотальной войны». Первоочередными задачами было снабжение вермахта военной формой и рабочего населения рабочей одеждой и спецовками.

Мода для простых женщин («Национал-социалистическая женская вахта», 1943 год)

Пляжный наряд лета 1939 года

Осенью 1942 года был сформировано специальное производственное бюро, своего рода «штаб», который координировал деятельность 17 рабочих комитетов. Те в свою очередь курировали деятельность всей легкой промышленности Германии. Основной задачей бюро и комитетов было наблюдение за ходом рационализации производства в подведомственной им сфере. На практике это было чем-то похоже на «национал-социалистическое производственное соревнование» или даже «немецкое стахановское движение». Бюро вынуждало один из комитетов поставить очередной рекорд. После этого остальные комитеты должны были не только побить данный рекорд, но и поставить новый.

В начале 1943 года руководитель секции женской верхней одежды в Имперском министерстве экономики выступил с инициативой «в силу обусловленного войной дефицита запретить проведение любых показов мод». Подобный запрет должен был распространяться и на показы «немецкой моды» за рубежом. Большинство модных магазинов и ателье стали специализироваться исключительно на переделке ношеной одежды. Мода была «поставлена под ружье», для нее был даже сочинен новый лозунг: «Тот, кто шьет для армии, шьет во имя будущего».

Одна из немецких газет писала по этому поводу: «Так как теперь речь идет только о том, чтобы не щадя своих сил обеспечивать нашу победу, без которой у нас больше не будет ни работы, ни моды, то вполне естественно, что работа модных заведений должна прерваться. Из опыта прошлой войны мы знаем, что военные таланты и стратегические успехи могут обернуться поражением, если общество внутренне не консолидировано. Впрочем, никто не отменяет признания, которого немецкая мода смогла добиться за границей».

В феврале 1943 года для регулирования ситуации со снабжением материей и одеждой была издана специальная директива. Первым пунктом она предусматривала предельно простое оформление и обработку одежды. В случае если фирмы, выпускающие одежду, нарушали этот пункт они могли быть в принудительном порядке закрыты. На каждый предмет одежды должно было уходить строго отведенное количество ткани. Во втором пункте говорилось о том, что «мода» как само понятие на время войны должно было быть выведено из оборота. Его должно было заменить словосочетание «обусловленное войной оформление одежды». В следующем параграфе предписывалось существенно сократить ассортимент и расцветку выпускаемых тканей и материй. По всему рейху запрещался выпуск вечерних платьев и нарядов. Из этих пунктов логично вытекал запрет на любые показы мод как внутри рейха, так и за границей. Одновременно с этим пресса и прочие средства массовой информации должны были довести до сознания потребителей, что «излишняя» трата тканей не только противоречила принципам ведения «тотальной войны», но и наносила экономический урон Великогерманской империи. Сами же швейные фабрики и ателье по пошиву одежды должны были сосредоточить свои усилия на выпуске рабочей одежды, которая не предполагала особой траты ткани и материалов.

Однако в сфере экономики это была отнюдь не единственная мера. «Не имея реальной возможности препятствовать тому, чтобы женщины из собственных материалов шили длинные юбки и просторные пальто, что само по себе является плохим примером, надо усилить печатную, устную и наглядную пропаганду, которая бы способствовала изживанию подобных явлений. В витринах магазинов должен быть выставлен подобающий ассортимент».

По понятным причинам война оказала огромное влияние и на творчество Венского Дома моды. «Новый Венский ежедневник» сообщал: «В условиях военной экономики обращает на себя внимание факт постоянно растущего использования женского труда в легкой промышленности. Это имеет своим следствием радикальные изменения в форме и в отделке одежды. Вечерние платья производятся лишь на экспорт, в то время как внутри империи все большим и большим спросом пользуется рабочая одежда».

Одежда для работы на селе (1942 год)

В начале 1943 года Геббельс в рамках своей знаменитой речи о «тотальной войне» фактически провозгласил «новый национал-социалистический образ жизни». Этот стиль должен опираться на предельную концентрацию всех имеющихся сил и резервов, что было обязано сопровождаться отменой сотен тысяч «броней», которые имели мужчины, работавшие на стратегических предприятиях. Вслед за этими мерами должен был последовать призыв к женщинам «добровольно занять эти освободившиеся места». Судя по всему, Геббельс не планировал подобные меры как некую продолжительную политику. В противном случае он не делал бы отсылок к готовящемуся летнему наступлению. На время ведения Германией «тотальной войны», он даже рискнул провозгласить «культ женской красоты» пагубным явлением. Сама мода, которая в силу своей природы ориентировалась преимущественно на новшества, провозглашалась бессмысленной тратой необходимых для войны ресурсов. Немецкая женщина должна была смириться с тем, что ближайшие несколько месяцев, а возможно и лет ей пришлось бы довольствоваться поношенной и заплатанной одеждой. Но данные тезисы показались Гитлеру излишне радикальными. Фюрер не хотел терять симпатии женщин. В итоге Геббельс в срочном порядке должен был внести некоторые поправки. Молодые девушки должны были оставаться привлекательными. В итоге Имперское руководство женщин объявило: «Нет ничего ошибочнее умозаключения, что отныне немецкий народ должен одеваться в обноски и ходить с мрачным видом. Напротив, особое значение имеет то обстоятельство, чтобы в будущем в рамках существующих возможностей девушки одевались как можно красивее».

В середине 1943 года официально были запрещены все производственные процессы, в ходе которых производилась отделка ткани, что в прошлом должно было повысить ее стоимость. Впоследствии экономии материи предполагалось достигнуть за счет «рейхсунифицированного» покроя. Начиная с 1 января 1944 года на всех тканях должна была стоять печать «Имперского союза текстильной отделки». Только при этом условии они могли попадать в продажу. В 1944 году повсеместными стали акции по «сворачиванию гражданского сектора». Они должны были высвободить рабочие руки для предприятий военной промышленности. Значительное сокращение трудящихся на предприятиях, мало связанных с оборонной экономикой, не только позволяло экономить трудовые ресурсы, но и выявлять новых призывников в ряды вермахта. К лету 1944 года даже была установлена специальная норма – из легкой промышленности в армию должны были быть направлены около 3,5 % мужчин. В 1944 году имперский министр вооружений Альберт Шпеер разослал по империи директивное письмо, которое содержит следующие строки: «Перераспределение трудовых ресурсов является возможным за счет предприятий, которые имеют трудовую неделю менее чем 60 часов. В целом подобные мероприятия имеют статус военнозначимых. Но производство оборонной и гражданской продукции на них возможно меньшими силами».

В ходе этой кампании некоторые наиболее рьяные «народные товарищи» требовали закрытия на время «тотальной войны» так называемых «заведений роскоши», к которым пытались причислить парикмахерские, шляпные магазины и магазины, торгующие бельем. Но ограничение их деятельности было вряд ли возможно, так как в ходе предыдущих акций они были и без того «сокращены» на 50 %. Но все равно по данному вопросу между органами власти началась переписка. «Все предприятия, намеченные для сворачивания, но до сих пор продолжающие свою деятельность, состоят из непризывных сотрудников и владельцев. От их закрытия надо воздержаться. Имеются ли для этого законные основания?» «Швейцарская национальная газета» еще осенью 1941 года писала о возникновении «черного рынка» на территории всей Европы. «Обращают на себя внимание трудности, которые возникают с европейским самообеспечением. Можно предположить, что в ближайшее время увеличится количество смертных приговоров дельцам черного рынка».

В Германии уже в начале 1942 года стала готовиться мощная акция против спекуляции и торговли из-под полы. 25 марта 1943 года дополнение «К предписанию о военной экономике» предусматривало вынесение смертной казни за целый ряд экономических нарушений и преступлений. Геббельс был весьма обеспокоен неуклонно растущим количеством казней. Но, несмотря на это, он распорядился, чтобы все немецкие ежедневные газеты сообщали о подобных смертных приговорах. Под конец весны он отдал распоряжение делать репортажи о наиболее показательных случаях казни спекулянтов и ростовщиков. Естественно, это не положило конец подпольной торговле.

Служебные донесения СД и гестапо указывают, что на «черном рынке» действовало много евреев и «метисов», которых нацистское расовое законодательство загнало на нелегальное положение. При помощи подобной торговли они пытались достать себе средства на существование. Но доля «арийцев» среди спекулянтов была значительно больше. В качестве примера можно привести бухгалтера строительной фирмы «Ролла и племянники», Оскара Науманна. С декабря 1942 года по февраль 1943 года он менял квитанции на обувь, предназначенную для иностранных рабочих, на сигареты и пищевые продукты. По рейху прокатилась волна недовольства «народных товарищей», которые требовали ужесточения контроля над распределением продуктов, а также самого беспощадного отношения к спекулянтам («белым евреям»).

Со временем стали возникать трудности даже на предприятиях, производивших униформу. В итоге часть фабрик была переориентирована с производства новой военной формы на ремонт необходимой в военных условиях одежды. В марте 1943 года почти все дома одежды были подключены к выполнению военнозначимых заданий. Летом 1944 года в военную экономику были интегрированы все пошивочные мастерские и даже многие портнихи, шившие на дому, – все они получили особые заказы. В тех из мастерских, где велся ремонт одежды, работа нередко оплачивалась не живыми деньгами, а «воздушными чеками», которые выдавались немцам, пострадавшим от бомбардировок союзнической авиации.

Постепенно ремонт стал приобретать промышленные масштабы. В начале 1942 года 1,5 миллиона немок из состава Национал-социалистической женской организации и Немецкого женского предприятия были в массовом порядке подключены к ремонту одежды. В первую очередь они должны были латать шерстяные и зимние вещи. Для выполнения данной задачи по всему рейху было выделено 24 тысячи помещений, в которых было отремонтировано около 26 миллионов теплых вещей. Весной 1944 года «Новый Венский ежедневник» сообщал о том, что за предыдущий год было отремонтировано 76 миллионов шерстяных и вязаных вещей, что позволило сэкономить 5,8 миллиона килограммов сырья. Но подобные «ремонтные акции» не могли в корне решить проблему дефицита одежды для работающего населения. В одной из оперативных сводок приводились следующие сведения: «Ощущается явная нехватка белья, одежды, чулочно-носочных изделий, обуви. Ремонт последней длится до 8 недель, если ее вообще принимают в ремонт».

К выполнению поставленных государством задач были привлечены даже берлинские предприятия готовой одежды. На них стал использоваться принудительный труд. Показательно, что подобные рабочие должны были приобретать спецодежду за собственный счет. Подобные установки породили в среде населения слухи о том, что планировалось упразднить «платяные карты» и оставить в хождении только квитанции. В одном из донесений СД сообщалось: «Надо довести до сведения населения, что использование труда иностранных рабочих является вынужденной мерой. Их количество, а стало быть, и количество необходимой одежды будет постоянно расти». В августе 1943 года, то есть спустя десять месяцев, в докладах СД мелькают такие строки: «Среди населения, в первую очередь среди женщин, активно обсуждается проблема обмена третьей платяной карты на четвертую. В Инсбруке ходят слухи, что платяные карты будут вообще отменены». К осени подобные опасения стали усиливаться: «Домохозяйки распространяют слухи об уменьшении количества выдаваемого угля и прекращении хождения “платяных карт”». Действительно, в ноябре – декабре 1944 года прекратился отпуск одежды по «имперским платяным картам».

В конце войны «сборы солдатской одежды» стали именоваться не иначе как «народные пожертвования». Необходимость в огромном количестве формы объяснялась двумя обстоятельствами. Во-первых, в изрядно поредевшие ряды вермахта были призваны почти все взрослые мужчины. Во-вторых, осенью 1944 года был сформирован фольксштурм, народное ополчение Третьего рейха. Кроме этого, англо-американская авиация развернула в Германии форменный «воздушный террор». Оставшиеся без крова тысячи людей нуждались в теплой одежде. Особой проблемой стали пеленки для грудных и одежда для маленьких детей. Но к концу войны в Германии фактически закончились все запасы текстильного сырья. Чтобы хоть как-то исправить ситуацию, вновь было решено прибегнуть к практике сбора утиля. Но подобные меры не могли привести к впечатляющим результатам. В 1944 году было собрано лишь 36 тонн старой ткани. Чтобы реально исправить обстановку, требовалось собрать в десятки раз больше. К 1945 году в Третьем рейхе фактически продолжалось лишь производство синтетических тканей. Германия более не имела ни импорта хлопка, ни шерсти, ни шелка-сырца, ни конопли, ни джута. В конце 1945 года руководство рейха принимает решение форсировать разведение льна и конопли, но для реализации данного проекта у Германии уже нет времени. Тему военной моды можно завершить изображением странной картины. В горящем Берлине, который штурмуется советскими войсками, несколько эсэсовских офицеров пробиваются из бункера фюрера к салону «Аннемари Хайзе». Там они должны забрать свадебные платья, которые предназначались для свадьбы Адольфа Гитлера и Евы Браун. Несколько позже Гитлер продиктует: «Если судьбе угодно, чтобы мы погибли, то все равно мы можем похвастаться, что достигли высот жизни».

 

Глава 5. Иная мода

В последнее время в прессе и исторических работах все чаще и чаще встречаются упоминания о «свинг-югенде», неких стилягах Третьего рейха. Нет сомнения, что «свингующая молодежь», которая пыталась ориентироваться на американские культурные образцы, в некоторой мере определяла социальный ландшафт национал-социалистической Германии, но куда более распространенным явлением были «шлурфы» («свинг-югенд» был лишь их частным случаем). Именно они с полным основанием могут претендовать на звание «стиляг Третьего рейха». Название этой молодежной субкультуры произошло от диалектного южногерманского слова schlurfen – шумно пить, хлебать, чавкать, попивать (пить небольшими глотками). В самом же рейхе под «шлурфами» подразумевали подчеркнуто модно одетых бездельников, гуляк-франтов, которым было по 14–25 лет. Сейчас сложно сказать, в какой мере к этим группировкам принадлежали девушки, по крайней мере в документах гестапо содержались сведения о «шлурф кошках», которые толкались юношами на совершение аморальных действий и даже проституцию.

Уже осенью 1939 года один из идейных членов НСДАП писал в «соответствующие органы»: «В то время как наш любимый фюрер и наши братья жертвуют всем во имя Родины, они не способны отказаться от неприлично вызывающих развлечений. Во-первых, я подразумеваю танцы. Во-вторых, непомерное потребление спиртных напитков, которое выливается в форменные попойки. Кто принимает участие в этих безобразиях? Серьезных, мыслящих людей там однозначно нет. По большей части это выпускники школ, которые танцуют пропагандируемый американскими евреями свинг, конго и т. д. Они одеваются так, как не оденется ни один приличный немецкий юноша. Они обряжаются “по-американски”, носят американские стрижки и полагают, что этого не надо стыдиться. Знаете, что заявила мне толпа этих выряженных денди, когда я заметил, что этот танец запрещен? Они заявили: как только мы выйдем из войны, то сможем снова танцевать! Комментарии излишни. Господин гауляйтер, им безразлично, что лучшие сыны Отечества проливают свою кровь. Они могут только танцевать и пить. Все это безобразие творится в танцевальной школе Майдлинг».

«Шлурфы» – стиляги Третьего рейха

Год спустя тревожные сведения стали поступать уже из Гамбурга. «Мы не намерены молчать, глядя на то, как себя ведут эти “бои” и “гирлы”. Для них как будто бы нет никакой войны». В итоге, чтобы не «ставить под угрозу победу в войне», свинговые танцы были запрещены. Впрочем, запрет официально не касался легкого джаза. Некоторые «джазовые капеллы» просуществовали до самого окончания войны.

Сами «шлурфы» пытались держаться современно, элегантно и непринужденно. Они любили свинг и джаз, предпочитали одеваться в английскую одежду. Особым шиком в их среде считалось выкрикнуть на танцевальной площадке «Наци вон!» или избить какого-нибудь члена Гитлерюгенда. Из одежды они предпочитали носить длинные, доходящие едва ли не до колен двубортные полосатые пиджаки. Брюки должны были быть непременно длиннее положенного, но со значительными отворотами и наглаженными («острыми, как нож») стрелками или защипами. Галстуки и шарфы должны были быть желательно яркого цвета. Ботинки должны были иметь толстую или даже двойную подошву. Шляпа носилась запрокинутая на затылок, либо наоборот, надвинутая на лоб. Можно привести описание идеального «шлурфа»: пиджак до колена цвета бордо из материи в белую (теннисную) полоску, широкие брюки, на которых должны были быть загибы в 10–15 сантиметров. Чтобы соответствовать подобному образу, требовалась немалая фантазия и изворотливость. В условиях всеобщего дефицита и ограничений требовалось быть импровизатором. Чтобы сделать шляпу а-ля американская, в воде размачивалось переднее поле обычной шляпы, после чего оно сушилось на краю стола. В итоге за ночь поля шляпы спереди опускались вниз. Двубортные пиджаки производились из отцовских, которые должны были быть заметно больше размером, чем требовалось в идеале. При помощи пересаженных пуговиц они приобретали долгожданный вид. К ботинкам приклеивали старые резиновые подошвы. Но полный наряд «шлурфа» доставался только по исключительным случаям. В качестве таковых могли выступать танцевальные вечеринки.

Венский «шлурф»

«Шлурфы» происходили преимущественно из рабочих слоев. Во время будней от их напускного образа оставались только прически и сигареты (курение считалось модным и элегантным). Наряду с нарядом «шлурфа» их образ должен был дополняться специальной осанкой и манерой себя держать. С сигаретой в уголке рта, с руками в карманах брюк, слегка наклонив верхнюю часть туловища, они должны были двигаться медленно и небрежно, словно демонстрируя свое презрительное отношение к действительности и насмешливое превосходство над окружающими их людьми. Самым существенным элементом были напомаженные волосы, которые должны были образовывать на затылке так называемый «ласточкин хвост». В противоположность господствовавшему национал-социалистическому идеалу солдатской мужественности «шлурфы» демонстрировали желание быть модными и элегантными. Подобные намерения приводили к многочисленным трудностям. Многих «для исправления» заблаговременно призывали в ряды вермахта или же направляли в дисциплинарные учреждения. Так, например, за несколько недель до окончания войны гимназистов Гюнтера Шифтера и Гельмута Кальтингера направили в «лагерь трудового воспитания», который располагался под Швехатом. В 1944 году полиция безопасности Вены сообщала о том, что была организована облава на танцевальную школу «Иммерволль», которая закончилась серией арестов. «10 декабря 1944 года около 17 часов на основании поступивших сведений о проведении в здании танцевальной школы “Иммерволль” (Вена I, переулок Хегель, 3) свинговой вечеринки была организована облава. Средний возраст находившейся там молодежи обоих полов составлял 16–25 лет. На мероприятии было обнаружено 39 мужчин, в том числе 10 метисов 1-й степени, и 12 женщин, в том числе одна еврейка и две метиски 1-й степени».

В конце войны в отчетах гестапо и СД все чаще и чаще попадаются упоминания об арестах «шлурфов», среди которых начинают попадаться члены групп «свинг-югенда». Весной 1943 года Отто Финке, Вальтеру фон Перко и Герману Тоту было всего лишь 17 лет, когда они были арестованы. Им было инкриминировано участие во встречах членов «свинг-югенда», а также призывы к свержению «национал-социалистического строя».

Поскольку «шлурфы» делали в своей внешности акцент на показной небрежности, что контрастировало с внешностью членов Гитлерюгенда, то нередко случались стычки и даже массовые драки. В облавах на «шлурфов» участвовали не только полицейские, но также подразделения СА, Гитлерюгенда и даже Национал-социалистического моторизированного корпуса. Самих «шлурфов» не только исключали из Гитлерюгенда, но нередко в принудительном порядке ручной машинкой сбривали их любимые вихры. Когда мер со стороны Гитлерюгенда стало не хватать, в дело вступило гестапо.

В начале 1943 года в одном из документов гестапо сообщалось: «25 февраля 1943 года 25 молодых людей пристали к 15 членам Гитлерюгенда, которые носили униформу». В итоге возникла массовая драка, двое членов Гитлерюгенда получили легкие ранения. Под покровом ночи «преступникам» удалось скрыться. Несколько месяцев спустя в одном из парков Вены был жестоко избит Клаус Шиллинг, который был членом Гитлерюгенда. В избиении принимало участие около 10–12 человек. При этом в документах нет ни одного упоминания, что члены Гитлерюгенда в отместку открыли охоту на «шлурфов».

Внешность всегда таила в себе возможности «негласного» сопротивления режиму. Эрика Расс, в конце войны ученица в Имперском институте прикладного искусства по классу моды (Вена), вспоминала о шляпке как неком тайном символе внутренней оппозиции. «Мы носили шляпки в стиле трахт с тирольским орлом, старой австрийской серебряной монетой или образом Мадонны. Когда я встречала человека, который имел при себе нечто подобное, то я могла быть уверена, что не должна держать язык за зубами, обдумывая каждое произнесенное слово».

Похожий пример являл собой «Фрайшар Восточной марки», который летом 1942 года возник в деревне Дросен округа Гёрн. Эта организация состояла из большого количества членов гитлерюгенда. Несмотря на национал-социалистическое воспитание, эта молодежь создала клерикальную и легитимистскую организацию, которая ставила своей целью «отделить Восточную марку от старой империи, восстановить Австро-венгерскую монархию, с возвращением в лоно оной Венгрии, возвести на престол Отто фон Габсбурга и выдворить всех германских немцев из Австрии». В качестве опознавательного знака они носили на левом предплечье синюю шерстяную нить и приветствовали друг друга словом «Оеха!», что было аббревиатурой фразы «Австрийцы, выжидают!». Весной 1943 года большинство членов этой организации было арестовано гестапо.

Подражать американским образцам в одежде решалась не вся молодежь

Гюнтер Шифтер, один из арестованных «шлурфов» всю свою жизнь гордился старым «Хомбургом», черной шляпой с жесткими полями, которую он сохранил еще со временем войны. «Это был мой личный фирменный знак, в “Хомбурге” тогда никто не ходил!» В знак своей «внутренней оппозиции» он пытался выглядеть английским джентльменом. Его образ должен был дополнять длинный черный зонт. «Я не могу объяснить, как было возможно, что мы хоть что-то знали об Америке», – удивлялся он после войны своим нарядам. Но именно в Америке и Англии он видел тот стиль, которому должен был следовать. Модная одежда оставалась единственной сферой, в которой недовольная режимом молодежь могла свободно проявить себя. На территории всего рейха действовали «шлурфы», группы «свинг-югенда», «своры», «эдельвейс-пираты». В ответ многие «сознательные граждане» требовали запрета джазовой музыки. «Эта так называемая музыка является совершенно ненемецкой, это обезьяничание и подражание музыке американских негров, она просто возмутительна, ее исполнение по радио более напоминает визг». Аналогичного мнения придерживался и сам Геббельс. В начале 1941 года он объявил, что на радио должна быть запрещена «музыка с искаженными ритмами и музыка с атональной мелодией». В итоге по имперским радиостанциям больше не передавали ни одной джазовой композиции. Как результат, свингующая молодежь стала ловить зарубежные радиостанции. Мода, являвшаяся символом протеста против существующей власти, появилась не только в рейхе, но постепенно возникала по всей Европе и даже в США. В Англии и США были «зутсютсы» (от Zoot-Suits – животное, скот). Так называли молодежь призывного возраста, которая хотела продемонстрировать свою мужественность. Обычно это выражалось в ношении пиджаков с очень широкими плечами. Чуть позже в качестве элемента субкультуры они стали носить одежду марки «Вичер», при этом сама одежда пошла по пути упрощения. Во Франции это были «засусы» – молодые мужчины, которые, к великому возмущению многих людей (равно как и оккупационных властей), не занимались никакими другими делами кроме как собственной внешностью. Они отращивали волосы и, несмотря на строгое рационирование кожи, пытались приобрести на «черном рынке» максимальное количество кожаных вещей. Впрочем, это движение заработало презрение как нацистов, так и участников Сопротивления. Для самих антифашистов внешность играла отнюдь не последнюю роль. Англичане нередко скидывали для групп Сопротивления на парашютах вооружение и снабжение, в котором встречались нейлоновые чулки и сигареты. Французские женщины, рискуя своей жизнью, пытались подобрать ткань от парашютов, чтобы пошить новые платья. Впрочем, и сами антифашисты могли воспользоваться не всеми подарками. Публично курить английские сигареты означало расписаться в связях с подпольем. То же самое относилось и к женщинам, которые рискнули надеть нейлоновые чулки. Дело в том, что на тот момент во Франции продавались только шелковые чулки.

Но с легкой руки антифашистов в моду стали проникать определенные веяния. Так, например, литера V (Victory) стала символом победы над нацистской Германией. В итоге многие французские модельеры стали делать на своих платьях v-образные вырезы. В какой-то момент одна известная певица появилась в обществе в v-образной шляпе. Парадоксальным в данной ситуации является то обстоятельство, что этот символ национал-социалистические пропагандисты еще в 1941 году стали использовать для собственных целей. В данном случае V означало Vorwarts, то есть «Вперед, на единого врага», под которым подразумевался СССР. Но со временем литера поменяла свое предназначение. Если же говорить о связи моды и Сопротивления, то отдельное место в этом процессе занимала Франция, которая решила превратить всю свою высокую моду в единый символ сопротивления немецким оккупантам.