Осень в Турнейге закончилась рано. В прошлом году до самого декабря шли дожди, а зима совсем не торопилась из уютных ледяных пустошей севера в столицу Империи — потому и теперь все обманулись последним теплом, которое должно было продержаться, по уверениям магов-погодников, ещё не меньше недели. Но природа рассудила по-своему, в середине ноября ударили морозы, почти сразу город засыпал густой пушистый снег. Некоторые ещё отчаянно надеялись, что холода ненадолго, но большинство прагматично достало зимние шубы и обувь, а дети увлечённо принялись лепить снеговиков и ломать на промёрзших лужах лёд. Веселье захватило даже некоторых взрослых: после ремонта окна в галерее сделали от пола до потолка, потому со второго этажа было хорошо видно, как старшая леди Хаттан, отбросив солидность и серьёзность, увлечённо лепит вместе с ребятнёй из прислуги снежные фигуры. Заявив мажордому, что в такой день как сегодня дом обязан быть полон веселья и детского смеха, а какой смех, если дети заняты помощью взрослым?

Харелт смотрел на падающие за окном хлопья и фигуры во дворе с… грустью? Печалью? Тоской? На память пришло мудрёное слово: меланхолия. Она самая. Доннаха отправился обратно на восток позавчера, и парень неожиданно понял, как привык к ставшему хорошим другом генералу. А то, что вместе с ним уехал Дугал Морэй, которого Доннаха пригласил на службу в свой легион, весёлого настроения не добавляло. С одной стороны было радостно за Дугала, ведь служба в личной центурии известного полководца очень хорошее начало карьеры. К тому же сразу офицерский чин, иначе в таких подразделениях не бывает. С другой, даже если Доннаха сумеет приехать, как планировал, весной, Дугал всё равно появится в столице не раньше конца следующей осени.

Из задумчивости вырвал грохот раскрывшийся двери и крик: "С добр утр, Харелт"! — после чего рыжий ураган пронёсся дальше, только жалобно зазвенел горшок с розами возле окна. Но не разбился, старый слуга, знавший обоих детей ещё с пелёнок, успел подхватить невезучие цветы и поставить на место.

— Мирна не меняется. Даже преподаватели школы святой Элсбет не смогли научить её степенности.

— Ну, если вспомнить, какой она была раньше, — улыбнулся Харелт, — то можно сказать, что там совершили чудо.

Оба рассмеялись: младшая Хаттан приехала всего вчера, но дом уже был вверх дном. А девочка… хотя нет, уже девушка, поправил себя Харелт. Сколько он её не видел? Прошлая весна, следующие каникулы выпали на Зимнепраздники — он как раз уехал на восток. А летних в этом году не было, потому что заканчивался трёхгодичный цикл и сестрёнка готовилась к экзаменам. Зато теперь Мирна останется насовсем. Это основы все имевшие способности Ведающих обязаны изучать в одной из школ ордена святой Элсбет, вне зависимости от пола и общественного положения. Дальше их семья может себе позволить учить сестру в Турнейге, а не в интернате.

Сбоку раздался скрежет цветочного горшка о подставку, и Харелт вздрогнул. Опять он ушёл в свои мысли и забыл, что старый слуга так и ждёт.

— Извините, Оуэн. Я… я задумался.

— Это-то понятно, мастер Харелт. День поминовения усопших, самое время подумать о тех, кто больше не с нами. Меня к вам матушка ваша послала напомнить, что обязательно надо быть сегодня в обед на службе в церкви.

— Я…

— Надо, мастер Харелт. Понимаю, что тяжело, потому и хочется не в большом храме, а одному в семейной часовне. Но сегодня в церковь пойдёт Мирна.

Парень кивнул, соглашаясь. Да, сестру три года учили обуздывать свой дар эмпата, и преподаватели школ святой Элсбет лучшие в своём деле. Но вот оказаться в толпе под присмотром опытного наставника — это одно, а первый раз самой, без помощи — другое. Он знает… но всё равно мама ему напоминает, причём так, что отказать нет возможности. К любому другому из прислуги Харелт, возможно, остался бы глух — но только не когда просит Оуэн.

Людей в церкви было много, куда больше, чем в прошлый год. Когда началась поминальная молитва в честь покойного старшего брата, Мирна со всей силы сжала руку Харелта, а сам парень чуть не удавил на месте дворянина неподалёку. Напросившегося в церковь "высказать почтение семья Хаттан в этот печальный день" и теперь недоумённо, чуть брезгливо смотрящего, как за спиной священника вместе с главой семьи стоит Оуэн. Что этот самодовольный индюк понимает! В ту ночь старик сражался вместе с Доналтом спиной к спине, получил три скверные раны, остался жив провидением Единого и усилиями лучшего в столице врача… и до сих пор не может простить себе, что уцелел, не защитив господина. Хотя что могли они сделать вдвоём против полутора десятков врагов?

К счастью, дворянчик высидел недолго. И, едва началось поминовение других семей, наплевав на правила вежливости, протиснулся прочь… повезло балбесу. Ещё немного и Харелт бы его просто прибил. Или кто из слуг заметил: Мирну все обожали, и закончил бы дворянчик случайной встречей в тёмном проулке с "группой подвыпивших мастеровых". Других таких ничтожеств рядом не оказалось, потому остаток службы Мирна сумела досидеть спокойно, но всё равно до самого вечера оставалась непривычно тихой. Снова став собой лишь на пустой дороге к кладбищу, куда отправилась вместе с братом и Оуэном, положить на могилу поминальные дары.

В этом году исполнялось десять лет, из-за этого, кроме обычных бумажных цветов, несли ещё и бутыль с вином — окропить усыпальницу, и хлеба — насыпать крошек для птиц. Живущих-на-земле-и-в-небе. Корзина вышла довольно тяжёлой, потому несли её по очереди Мирна и Харелт, Оуэн же всю дорогу ворчал, мол, что же твориться, слуга под боком, а молодые господа тащат всё сами. Но парень с девушкой твёрдо заявили: старику пора пользоваться привилегиями возраста — и тот вынужден был уступить.

Когда церемония была закончена, Мирна в задумчивости посмотрела на галдящих, выхватывающих друг у друга крошки голубей и негромко спросила:

— А какой он был? Мне было всего шесть, в памяти остались только высокий, как мне тогда казалось, рост и медные кудри.

— Мне десять с небольшим, я помню немногим больше.

— Он был похож на вас, госпожа Мирна. Так же и минуты не мог усидеть на месте, — заметив, что девушка словно задумалась, прислушиваясь к внутреннему чутью, старик улыбнулся: — Не стоит за меня переживать. Половина моего сердца успокоилась, когда негодяи взошли на плаху. А вторая половина обретёт покой в тот час, когда на суд Единого отравиться маг, создавший в ту ночь полог тишины.

За днём Поминовения началась череда праздников, ведь негоже живым слишком долго наполнять души мёртвых своей скорбью. Турнейг охватил карнавал, на каждой площади встал балаган, где играли шуты, акробаты, фигляры: эта неделя была единственной, когда в городах разрешалось выступать не только членам почтенной гильдии актёров в постоянных театрах, но и всем желающим. Потому бродячие артисты старались заработать как можно больше, а горожане насладиться зрелищем и покупками — ведь вторая половина праздников совпадала с Большой Осенней ярмаркой.

Для Харелта вся неделя оказалась связана с неожиданной заботой: приехала подруга Мирны по школе. Девушка была из семьи горожан, и сестра попросила отца помочь со стипендией, пусть Иннес лучше потом отработает стоимость учёбы во владениях семьи Хаттан или их родственников, чем в какой-нибудь глуши за мизерное государственное жалованье. Но продолжить учёбу можно по-разному. Как предлагает Мирна — или вместе. Вот только во втором случае Иннес станет не просто одной из подруг или стипендиаток семьи — а наперсницей, войдёт в высший свет, получит к имени приставку "дана", пусть и без права наследования. Случайный человек рядом с Мирной оказаться не может, потому Харелт за неделю праздников должен был решить, достойна ли Иннес приглашения войти в число доверенных людей семьи или нет.

Когда сестра их знакомила, Харелт подумал, что понять эту по-крестьянски крепкую девушку с непривычно-короткой стрижкой, от которой тёмные волосы сворачивались мелкими кудряшками, будет тяжело. За безупречной выдержкой и привитыми в школе манерами она спряталась как за каменной стеной, лишь уроки отца Энгюса и практика помощником следователя помогали понять: Иннес отчаянно стесняется. Причём всего. Своего роста — почти с Харелта. Больших очков — проверить и выправить зрение ребёнку до трёх лет могут позволить только богатые люди, остальные вынуждены носить стёкла до двадцати, пока вмешательство снова не будет безопасным. Своей учёбы вместе Мирной — чтобы попасть в лучшую из школ ордена святой Элсбет, где наставляли отпрысков знатнейших и богатейших родов Империи, умом надо обладать незаурядным. Даже того, что она дружит с дочерью семьи Хаттан и потому приехала сюда — тоже стесняется, хотя, на взгляд Харелта, такой бескорыстностью и честностью наоборот стоит гордиться. Даже без дара светская и придворная жизнь хорошо учит разбираться, когда люди пытаются к тебе подольститься исключительно из-за статуса и родственников, потому Мирна за три года и сдружилась только с Иннес, для остальных ограничившись "разной степени знакомством".

Следующей проблемой стало то, что Мирна к разнице эмоций "внутри" и "снаружи" давно привыкла, и не всегда можно было понять: делает ли что-то Иннес по своему хотению, или сестра решила за подругу сама. Особенно если дело касалось "пустяков"… таких как горничная, которая прибирается в комнате. И объяснять сестре бесполезно, Харелт и сам многое осознал только с помощью отца Энгюса и дана Ивара. А тем временем Иннес, привыкшая, что в родной семье домашними делами занимаются дочери, а в школе святой Элсбет ученики по очереди, от отношения к себе как к благородной леди смущалась всё больше. Зато едва они покидали усадьбу, Иннес менялась… чем Харелт и решил воспользоваться. Тем более что соскучившиеся за три года строгой жизни девушки на предложение погулять по рынку, балаганам и театру откликнулись с удовольствием. Уходили они сразу после завтрака, а возвращались вечером: Мирна старалась показать никогда не бывавшей в столице подруге город, пока тот в нарядных одёжках флагов, пёстрых шатров балаганов, весёлых костюмах циркачей и акробатов. Пока радостным эхом звенит игра бродячих музыкантов, а улицы забыли повседневные одеяния серого камня стен и мостовых. Харелт пару раз даже уговорил их заглянуть к Фионе Раттрей, мол, она женщина умная и лишних церемоний разводить не будет… зато прекрасно видит, что за душой у того или иного человека. Потому её приглашение Иннес бывать почаще в глазах Харелта многого стоило.

В последний день представлений Мирна потащила брата и подругу на Ратушную площадь — здесь выступали лучшие из тех, кто рискнул приехать в столицу: самые ловкие циркачи, самые смешные клоуны и самые искусные фокусники. Глядя на артистку, бесстрашно жонглирующую факелами на протянутом поперёк площади канате, Мирна вдруг сказала:

— А ведь та девушка, Лейтис. Она тебе понравилась.

— И ты тоже, — растеряно буркнул Харелт. — Мало мне даны Фионы с её намёками. Ты-то с чего? Да и я уже сколько говорил, мы друзья — не больше.

— Можешь врать даже себе, — Мирна в ответ хитро подмигнула, — только мне не получится, братик. Я тебя чувствую, забыл? Тебя и маму — всегда. Так вот, эта акробатка с факелами, она напоминает тебе Лейтис. Ты показывал нам друзей на снимках, точнее… помнишь те, с прошлого сентября? Их делал маг в поместье Морэев. Когда ты указывал на Лейтис — эмоции очень похожи.

Харелт набрал в грудь воздуха, чтобы дать сестрёнке решительную отповедь, но тут неожиданно вмешалась Иннес. Девушка сняла очки, глаза за ними сейчас вместо привычно-карих были изумрудно-зелёными. И негромко сказала:

— Вы ещё встретитесь. И эта встреча определит не только твою судьбу.

— Повезло тебе, Харелт. Такие точные и ясные узлы даже у прошедших полное обучение Ведающих редкость.

— И что в этом такого? — пожал плечами Харелт. — Даже если прогноз делает сильный ясновидец, любое будущее лишь вероятность. Вам, кстати, должны были преподавать теорию магии.

— Это не ясновидение. Это вообще не магия, — глаза Иннес вернули нормальный цвет, но очки она пока обратно не надела. Из-за чего близоруко смотрела как бы сквозь парня. — И вы зря отмахиваетесь от слов своей сестры. Узел — это то, что обязательно свершится. Изменить можно лишь дороги, какими к нему приходишь и куда уходишь.

Завязавшуюся дискуссию Мирна прекратила, всё равно было понятно, что брат им не поверит. Но преданность Иннес подруге Харелт оценил: девушка прекрасно понимала, что её будущее зависит в первую очередь от мнения главы семьи и наследника, однако не побоялась спорить, защищая слова Мирны. И потому, когда отец вызвал его к себе, парень собрался посоветовать учить девушек вместе.

Едва Харелт вошёл в кабинет, сразу стало понятно, что разговор сегодня пойдёт о другом: отец не сидел, как обычно, за столом с бумагами, а вышагивал между камином и окном, лицо было каменным, а глаза горели лихорадочным блеском. Едва сын закрыл за собой дверь, Малколм спросил:

— Ты помнишь казнь виновных в смерти Доналта?

Харелт кивнул, вот это в память врезалось очень хорошо. По рассказу Оуэна банду нашли быстро, предполагаемый заказчик покончил с собой… глава столичной стражи не поверил, что всё дело в заурядной ссоре, мол, покойный барон решил таким образом отомстить за оскорбление. Тайное следствие шло почти год, после чего по столице покатился вал арестов: в контрабанде "слёз лотоса" для золотой молодёжи оказался замешан даже сын тогдашнего вице-канцлера. Доналта же убили, потому что он случайно увидел в доме одного из знакомых тайник и мог догадаться, что именно храниться в стеклянных искрящихся флаконах. Всех виновных вешали как обычных преступников, невзирая на сословие и знатность. Крайняя верёвка осталась пустой: мага, который в ночь убийства держал "завесу молчания" над схваткой и доводил до готовности зелье из присланных заготовок, кто-то предупредил — и колдун успел бежать.

— Один из столичных покровителей грешников в Ригулди выторговал себе петлю вместо костра. Указал, где скрывается делавший "ошейники воли" маг… тот самый маг! — отец наконец-то взял в себя в руки и сел в кресло у рабочего стола, жестом показав сыну занять второе у окна. — Трудность в том, что маг прячется в княжестве Суолахти, а у нас с ними отношения натянутые. Отказать в открытую правящий там Тинг ярлов не посмеет, это означает войну: за "ошейники воли" соседи раздавят их даже без нашей помощи. Но вот позволить магу скрыться, едва приедет посол и потребует выдачи преступника — легко. Потому в город Куолио, где прячется виновный, отправляется команда инквизиторов.

Харелт кивнул: Церковь и император старались не афишировать, но подобные случаи уже бывали. Когда совершившего преступление и по мирским, и по церковным законам не могли захватить и вывезти из другой страны, в дело вступали убийцы из Сберегающих. А прикрывал их тайный посланник императора — на тот случай, если инквизиторов заметят или поймают, он придавал делу официальный статус. Если же всё складывалось удачно, "тень" до самого возвращения домой оставался мелким торговцем, слугой или писарем в имперском торговом караване или посольстве.

— Я готов был воспользоваться своими связями в личных интересах… — старший Хаттан бросил в огонь какие-то документы и задумчиво поковырял кочергой, чтобы пламя камина быстрее охватило плотную гербовую бумагу. — Мессир Кетингерн сам предложил назначить "тенью" именно тебя. Через двадцать дней казначейство отправляет в княжества ежегодный торговый караван. Из-за того, что он задерживается, рисковать судами управляющий не будет, потому на берег высадятся в единственном незамерзающем порту севера — Куолио. Как раз постараются подгадать к Зимней ярмарке. Двух недель, пока торговцы казначейства будут покупать там моржовую кость, китовый ус и остальные товары с побережья, Сберегающим хватит. Ты будешь одним из возчиков. В последние годы с юго-западной границы в центральные провинции приехало немало народу, и никого не удивит, что средний сын решил наняться в имперский торговый караван — если год окажется удачным, то на жалование и наградные ты сможешь купить себе подводу, даже отказавшись от доли в скудном родительском наследстве. Сберегающие вернутся морем, ты вместе с основным караваном сушей через Зимногорье. И ещё. С тобой отправится Оуэн. Старик имеет право не меньше нас.

Следующие четырнадцать дней стали для Харелта невероятно тяжёлыми. Если бы не практика помощником следователя, когда на опросе свидетелей часто приходилось играть какую-нибудь роль и лицедействовать, он бы не справился даже с помощью наставников из числа "хранящих покой". Зато потом, когда остальные возчики знакомились с новичками, в смуглом черноволосом парне наследника одной из знатнейших семей Империи не признал никто. Впрочем, через несколько дней и происхождение, и причина, почему в караване оказался тот или иной возчик или писарь, всем стали безразличны — лишь бы работал, лошади морское путешествие переносили плохо, да и груз требовал изрядной заботы. А когда за день до отъезда из Куолио "заболели" несколько возчиков и писцов, среди которых прятались Сберегающие, стало ещё тяжелее. Управитель каравана боялся потерять от задержки выгоду, потому ждать выздоровления не стал, а приказал отправить больных обратно в Империю вместе с кораблями, на которых везли купленные на ярмарке товары… работы в дороге меньше не стало, и легла она на остальных. В десять лет Харелт мечтал отправиться путешествовать, посмотреть другие города и страны… даже хотел сбежать юнгой на корабле. Сейчас можно было сказать: "моя мечта исполнилась как я и загадывал". Только вот кроме очередного сугроба, из которого надо выволакивать телегу или очередного склада, где хмурый таможенник или покупатель требует срочно выгрузить или загрузить тюки с товарами, ничего не видишь и не помнишь, а если выдаётся свободная минутка, её лучше потратить на сон или лишний раз наесться впрок. Хорошо хоть Оуэн ехал как "частное лицо" и вернулся домой вместе с инквизиторами - старика дорога точно бы убила.

Зимногорье все ждали словно рая для праведников, про который часто рассказывали священники. И самое крупное королевство Виумского нагорья путников не обмануло: хорошие дороги в подражание имперским, как и на родине каждый дневной переход гостиные дворы для караванов. И главное, с Империей здесь был торговый договор, потому, если товар не предназначался для продажи в стране, на таможне для проверки мешки и ящики не распаковывали, а ставили поверх каждого тюка пломбу - её проверят и снимут на границе. А до этого знай только спокойно езжай себе да следи, чтобы телега не угодила в какую-нибудь яму, льда в здешних краях намерзает изрядно, так что даже на самой лучшей дороге выбоины зимой не редкость.

Спрос на виумские самоцветы дома увеличивался год от года, и ничего иного из Зимногорья в Империю давно уже не вывозили. Вот только цены в королевстве менялись постоянно, если подгадаешь, то прибыль за рейс может вырасти раза в полтора — потому, едва караван добрался до столичного гостиного двора, а неразгруженные телеги встали под замком, управитель каравана и купцы поспешили в факторию имперского казначейства: узнавать что нынче почём. А Харелту и остальным торговля самоцветами принесла неожиданный отдых, ведь к дорогому товару простых возчиков и писцов не подпускали. Кто-то побежал по питейным заведениям и борделям, семейные отправились на рынок и по лавкам, купить подарков или чего по хозяйству. А Харелт решил погулять по городу: если уж исполнять детскую мечту — то до конца.

Гостиный двор расположился неподалёку от порта, потому местом сейчас был тихим: река укрылась под одеялом льда и снега, корабли уснули до лета в крытых сухих доках, чьи громады темнели на другом берегу. Зато огромный рынок, который раскинулся чуть дальше, кипел жизнью. На открытых прилавках и спрятавшись под крышей лавок лежали груды самого разного товара, изделия медников и кузнецов, ткачей и шорников — но больше ювелиров и тех, кто торговал необработанными камнями. Между рядами сновали лоточники с пирогами, горячим травяным настоем, мелкими поделками. Встречным потоком шли покупатели, от светлобородых северян в шубах и высоких шапках до смуглолицых южан, в меховых халатах и шерстяных тюрбанах. Сновала, путаясь под ногами, вездесущая детвора… среди которой немало карманников. Один даже направился было к Харелту — но едва мальчишка понял, что его заметили, и парень уже положил руку на нож, предпочёл скрыться.

После рынка улицы казались тихими и пустыми. И одинаковыми: везде двух - или трёхэтажные каменные дома со скошенными во дворы крышами, вычищенные от снега плиты мостовых. Чувствуется, что Зимногорье очень старается походить на Империю, если отбросить возникшие из-за местного климата архитектурные особенности, столица королевства напоминает Турнейг. Харелт проходил по городу несколько часов, успел пообедать, с удивлением обнаружив даже в трактире немало блюд имперской кухни, и, слегка разочарованный, отправился на центральную площадь. Там, напротив ратуши, стоял знаменитый фонтан "Морская нимфа", по мнению знатоков лучшая работа творившего столетие назад скульптора Валлгрена. И каждый ценитель прекрасного, если поедет в Зимногорье, обязан увидеть эту выходящую из моря молодую женщину — иначе пропустит самое завораживающее зрелище в своей жизни.

Скульптура Харелта тоже разочаровала. Нет, летом, наверное, когда вокруг девушки безумствуют струи воды, стекают по каменному основанию, превращая его бешеное подобие штормовой волны, а сама обнажённая фигура словно рождается из пены и брызг — это очень красиво. Но зимой фонтан напоминал сугроб, в который по пояс спряталась озябшая нимфа. Зато бортик огромной чаши, в которую летом стекала вода, был расчищен, горожане даже прикрыли его досками — и целее будет, и сидеть удобнее: ратуша в городе небольшая, а посетителей в конце недели, когда магистрат разбирает жалобы, много, приходится по нескольку часов ждать на улице. Но сегодня среда, площадь пуста. Только с другой стороны фонтана кто-то сидит и кормит птиц крошками.

Присмотревшись внимательней, Харелт разобрал, что это девушка. И тоже приезжая, если в архитектуре зимногорцы Империю копировали с удовольствием, то в одежде блюли свою традицию очень строго. И заставить кого-то из них вместо платка надеть шапку, а вместо валенок сапоги или ботинки не смог бы, наверное, никто. Интересно, откуда она? Ботинки на ногах из Куолио, так из кожи морских рыб шьют только там, полушубок явно покупали где-то на Виумском нагорье. Зато шапка с севера, вся расшита бусинами. Часто подобные украшения не только узор, но и знак клана — парень попытался разобрать орнамент, подошёл чуть ближе и едва сдержался: девушка была очень похожа на Лейтис! Впрочем, стоило ей повернуться и заговорить, наваждение рассеялось. Похожа, конечно, так это неудивительно — Ивар и Лейтис тоже родом откуда-то из северных стран. Но если притвориться, что не знаешь языка ещё можно, да и волосы перекрасить из русых в льняные нетрудно, то сделать щёки и губы пухлыми, лицо чуть круглее, нос курносым невозможно. Да и руки за год такими стать не могли, мозоли на них весьма своеобразные и старые. Всяких мелочей немало… всё равно очень похожа.

Ошеломлённая напором и навязчивым знакомством, девушка рассердилась, но вскоре оттаяла, и через какое-то время оба уже весело болтали. Тарья, как её звали, действительно оказалась приезжей, потому на языке зимногорцев тоже понимала едва ли с десяток самых нужных фраз. Зато она хорошо говорила на имперском, хотя акцент Харелта и смешил. Тарья была ученицей алхимика, и, хотя жили они далеко на севере, наставник довольно часто ездил в Империю, и всегда брал одного-двух учеников с собой. В этом году выпала очередь Тарьи, и девушка обрадовалась возможности потренироваться в языке после долгого перерыва. Харелт же был рад не просто услышать родню речь, а пообщаться с кем-то кроме грубых возчиков и заносчивых писарей. Потому и согласился говорить на любую тему - тем более с такой замечательной девушкой, с каждой минутой Тарья нравилась ему всё больше и больше.

Когда их незаметно окутали вечерние сумерки, а на западе из-под туч зимнего неба город осветила полоса заката, оба с сожалением признали, что пора расставаться. Тарье завтра уезжать, они отправятся в Салайн, там работают лучшие алхимики Империи, Харелт рассказал, что их караван после Зимногорья закончит дорогу недалеко от столицы. А сам он постарается устроиться где-нибудь в центральных провинциях, год вышел удачный, и денег всем обещали много. Девушка посетовала: страна велика, сведут ли их тропы судьбы ещё раз?

— Там, где я жил, — подумав, ответил на её вопрос Харелт, — был один священник. Он как-то сказал: прошлое — это страницы книги жизни, в которых мы пишем настоящим, чтобы появилось будущее. Так пусть наш сегодняшний день станет страницей, в которой мы запишем нашу новую встречу. Обещаешь?

— Обещаю.

Площадь Харелт покидал в уверенности, что они больше никогда не увидятся: Империя велика. И даже родственник императора не сможет найти в ней девочку-алхимика из далёкой чужой страны… а жаль.

Лейтис задержалась возле фонтана чуть дольше, вечерние сумерки почти успели превратиться в раннюю зимнюю ночь. На душе было тоскливо — хотя вообще-то стоило гордиться. Конечно, внешность на время путешествия через Зимнгорье она меняла с помощью наставника, ей до такого магического искусства расти лет десять-пятнадцать, а может и больше. Зато образ ученицы алхимика выбирала и "лепила" полностью сама, от жестов и манер до одежды. Получилось отлично, если даже имперский шпион не догадался. А то, что парень не такой уж "простой возчик", она поняла быстро: молодой ещё, да и следил, судя по всему, за чем-то не в Зимногорье, потому в конце пути, да на территории союзной страны дал слабину. Мастер Ислуин, который пока жил среди ханжаров и когда уже вернулся к эльфам, часто ездил точно так же, прикидываясь купцом или слугой. И всегда ей говорил: ошибка, сделанная за мгновение до того как старая маска летит в огонь забвения, может погубить годы труда. Потому, хотя девушка-алхимик Тарья исчезнет уже завтра или послезавтра, Лейтис до самого последнего мгновения сыграла роль безупречно… вот только душу почему-то заливала грусть. Ведь даже если случайно встретятся снова — то она его не узнает, они не вспомнят, как сидели вместе рядом с холодной каменной нимфой и держали горячие руки друг друга.