Главы из книги

 

Племенное родство и происхождение кочевников

В массе народов, двигавшихся в Средние века из Азии в Европу, последними явились интересующие нас печенеги, торки и половцы… Заняв пространство от Урала до Дуная, они приходят в столкновения со многими государствами и то своими набегами, то как посредники в торговле с восточными странами, то как военная сила, всегда готовая к услугам того, кто больше даст, заставляют обратить на себя внимание; их имена являются в летописях русских, поляков, венгров, греков, арабов; их известность распространяется и в Западной Европе. И вот писатели разных национальностей выдвигают нам целую массу имен. Приглядываясь к ним, замечаешь, что это по большей части искажения одного и того же имени, явившиеся или в силу неправильной устной передачи, или происшедшие по законам языка того или другого писателя. Иногда бытописатели (особенно византийские) окрещивают наших кочевников классическим именем скифов или громким прозвищем гуннов, не желая осквернять свой язык новым варварским названием. Иногда же мы находим у одного и того же писателя несколько различных имен для одного племени, притом таких, которые не указывают на искажения, а являются действительно существовавшими рядом одно с другим и происходят в силу разных обстоятельств.

Мы не имеем никакой возможности входить в рассмотрение, откуда ведет свое начало слово «печенеги», но нам кажется довольно вероятным, что другие народы узнали это имя от русских славян. «Печенеги» и «πατζινακιται» греческих писателей стоят весьма близко по созвучию. Если мы примем во внимание известие нашей летописи под 944 годом, что корсуняне послали весть в Константинополь о движении Игоря против греков, что болгары сделали то же, «говоря: «Идут русские и наняли себе печенегов»; если вспомним подробные сведения о печенегах Константина Багрянородного, ясно указывающие, что многое он почерпнул из рассказов людей, бывавших на Руси или в Крыму, то наше предположение получает некоторое основание. Впрочем, возможно, что и русские славяне узнали имя печенегов от венгров, которые передали его и византийцам, если верно объяснение г. Европеуса, что название «печенег» — угорское… В таком случае знакомство русских славян с этим именем существовало еще до непосредственного столкновения их с печенегами. Близко к русскому названию стоит находимое у Титмара Мерзебургского «pezineigi» и у Бруно еще правильнее «pezenegi». Первый мог взять у второго с незначительным изменением, а Бруно был в России и слышал это имя от русских, когда шел на проповедь к печенегам. Вполне искаженное название — «pedenei» и «petinei», встречающееся у того же Титмара, нам кажется, произошло вследствие устной передачи этого имени немецкими воинами, участвовавшими в походе Болеслава на Русь. Не считаю нужным распространяться о том, что все названия, употребляемые польскими писателями для обозначения имени «печенеги», произошли путем искажения слышанного от русских. «Piecinigi», «pieczyngi», «pincenakiti» и т.д. — варианты польских хроник. Последний из них, находимый в хронике Галла, может быть объяснен знакомством автора с византийскими писателями.

Обращаясь к венгерским источникам, мы находим в них наших печенегов под именами «bessi», «bysseni», «picenati». Венгерское имя этого народа есть «besenyo», которое в грамотах передается как «besseneu», «bessynew». Иногда же в этих документах мы находим имя «wysseni». Венгерский ученый Эрней видит печенегов и под именами «wosciani», «wosseravii» и «ebes». Последнее действительно встречается в одной грамоте конца XII века. Мы не знаем, каким образом произошли все эти варианты, но нужно помнить, что венгры были в непосредственных сношениях с печенегами. Возможно, что все эти разночтения представляют латинизированное «besenyo».

Арабы также не оставили без внимания наших кочевников, и печенеги являются в их сочинениях под именем «баджнак». Укажем для примера на известия двух арабских писателей Аль-Бекри и Аль-Балхи. Говоря о стране Баджнак, Аль-Бекри рассказывает, что к северу от нее лежит земля Kifdjak (Кипчак), на юг Хазария, на восток Гузия, на запад славяне. А Аль-Балхи сообщает, что «часть турка выселилась из страны своей и заняла пространство между Хазаром и Румом (Византией) — их зовут Баджнак; в древние времена они не занимали настоящих своих жилищ, а лишь впоследствии они разделили и завоевали эти владения». Если мы постараемся определить по другим источникам, какой народ обитал в указанных арабами местностях, то убедимся, что это были печенеги. Аль-Бекри писал в XI столетии, а Аль-Балхи в первой половине X века, но как тот, так и другой говорят, очевидно, о времени, им предшествующем, то есть о начале X века или о конце IX столетия. В этот период все пространство между Хазарией и Византией занимали печенеги, о чем единогласно говорят как византийские источники, так и русские летописи. Кроме того Константин Багрянородный сообщает нам, «что печенеги сначала жили возле рек Волги и Яика… Пятьдесят лет назад так называемые узы, согласившись с хазарами и напавши на печенегов, одолели их и выгнали из собственной страны». Если наш писатель и не говорит специально о границах Печенегии, то все-таки из его известия видно, что соседями этой страны были узы и хазары, так что Аль-Бекри, Аль-Балхи и император-историк взаимно поддерживают друг друга и говорят, очевидно, об одном и том же народе.

Всматриваясь во все указанные варианты, не особенно трудно заметить, что они являются лишь искажением какого-то одного имени, которое, как кажется, дано было печенегам иностранцами.

Явившиеся в Европу половцы также награждаются средневековыми писателями массой различных имен. «Половци», «plauci», «balwen» или «walwen», «κόμανoι», «cumani», «cuni», «кипчаки» — вот под какими названиями известно было новое кочевое племя. Небольшое сличение известий различных источников покажет нам, что здесь во всех случаях разумеется один народ.

В 1201 году между болгарами и Византией был заключен мир, закончивший долгую борьбу этих двух народов, в которой на стороне первых, по византийским источникам, стояли скифы или комане. В этом году, по рассказу Никиты Хониата, влахи и комане разоряли Фракию, но князь Галиции Роман напал с большим войском на землю коман, разграбил и опустошил ее без труда. Этот писатель знает также, что в этом году Роман и Рюрик дрались между собой, причем на стороне второго были комане. Наша летопись вполне подтверждает это известие, ставя на место византийских коман своих половцев. Под тем же именем половцы являются и у западных писателей, которые называют их «cumani». Так Рубрук, описывая южнорусские степи, говорит, что на них обыкновенно жили кумане прежде, чем пришли татары, а далее повторяет: «…на ней (этой равнине) обыкновенно кочевали кумане, которые называются капшат (kapschat = кипчак)». Нам кажется, не может быть сомнения в тождестве куман и κόμανoι, а потому мы можем подтвердить слова Рубрука, что они и кипчаки одно и то же, двумя известиями — одним арабским и другим византийским. Ибн-Яхья [Белазури] повествует о том, что кипчаки были на египетском престоле; эта кипчакская династия старалась окружить себя своими соотечественниками, и все важные государственные должности перешли в их руки.

Этот факт вполне подтверждают и Пахимер с Никифором Грегорой, рассказывая, что между Михаилом Палеологом и султаном Египта, происходившим из куман, проданных некогда в рабство, был заключен торговый договор, по которому египетские корабли могли свободно плавать к северным берегам Черного моря для покупки его соотечественников. Тождество же наших половцев и кипчаков видно из известия Ибн аль-Атира. По его словам, татары проникли чрез Дербент в их страну, отвлекли их от союза с аланами и разбили поодиночке тех и других; тогда кипчаки искали спасения у русских. То же самое повествует и Абульгази. Вполне согласно с этими писателями говорит и наша летопись, но на место кипчаков ставит половцев. Как Ибн аль-Атир и Абульгази рассказывают потом о поражении русских и кипчаков, так наши летописи говорят о победе татар над русскими и половцами. Кажется, нет основания после приведенных фактов сомневаться в тождестве половцев, куманов и кипчаков. Мы не можем объяснить происхождения имени «кумане». Может быть, и западные, и византийские писатели узнали его от половцев, если мы только предположим, что последние сами величали себя куманами…

Таким образом, источники дали нам возможность разобраться в целом ряде имен. Может быть, нам удастся теперь решить до сих пор спорный вопрос: следует ли отождествлять половцев с узами, или последние составляли отдельное племя, известное в наших летописях под именем торков? До сих пор исследователи не пришли ни к какому заключению, а между тем при таком или ином решении изменяется взгляд и на наши черноклобуцкие поселения, существовавшие по реке Роси и в других местах. Поэтому мы считаем необходимым рассмотреть этот вопрос подробнее, тем более что с ним неразрывно связан другой — о прародине наших кочевников.

Источниками для его решения являются известия мусульман, византийские хроники, русская летопись и некоторые данные, сообщаемые западноевропейцами. Разберем же сначала известия византийцев.

Самый важный писатель для географии и этнографии IX и X веков бесспорно есть Константин Багрянородный — по богатству сообщаемых им данных… Он знает узов в Европе, между Волгой и Яиком, на местах где, по его словам жили прежде вытесненные ими печенеги. Отчего же для императора осталось неизвестным другое из имен этого народа — комане или кипчаки? Автор, так подробно говорящий о печенегах, о союзе узов с хазарами, не мог не иметь сведений о названиях этого племени, если бы их было несколько. Но может быть, эти же самые узы с течением времени изменили свое имя, стали называться куманами, кипчаками? Ответ на это мы находим при сравнении между собою известий других византийских писателей. Первый раз кумане появляются участвующими в делах Балканского полуострова в 1078 году. В это время они вместе с печенегами осаждают Адрианополь. Никаких упоминаний раньше этого года мы о них не находим. Между тем племя, нас теперь интересующее, переходит Дунай еще в 1064 году и все-таки под своим собственным именем узов. Об этом нам сообщают два автора — Атталиота и Скилица, оба писавшие в XI веке… Атталиота был участником в деятельности императора Романа и потому заслуживает полного нашего доверия. В своей истории он постоянно отличает куман от узов. О переправе последних чрез Дунай мы находим у него подробный рассказ, как они переправлялись, как разбили болгар и греков и разграбили весь Иллирик до Фессалоники и даже до Эллады. Но зима доконала их. Часть их приняла византийское подданство. «Те, которые пришли, — говорит Атталиота, — к римскому императору, взявши государственную землю в Македонии, стали на сторону римлян и по сю пору пребывают союзниками их… и были удостоены сенаторских и сиятельных достоинств». Это место особенно важно для нашего вопроса. Выражение «по сю пору» показывает, что писавший сам знает эти поселения узов, что они существовали в его время. Кроме того, Атталиота мог лично знать некоторых узов, облеченных сенаторским званием, служивших в византийской армии. Участник походов Романа, он должен был близко быть знакомым с представителями этого племени. Следовательно, наш писатель имел полную возможность различить узов от других тюркских племен, печенегов, половцев.

Скилица одинаково не лишен был возможности наблюдать и печенегов, и узов, и поэтому хотя он и несамостоятелен в смысле фактическом, то все-таки различие, делаемое им между узами и куманами, заслуживает внимания. Оба приводимые писателя, при появлении половцев в 1078 году прямо говорят, что это кумане. Отчего же они не назвали новых врагов и узами? Переходя затем к сведениям, которые приводит Анна Комнина, мы видим у нее полное подтверждение нашего мнения. Она рассказывает о событиях царствования своего отца, когда кумане — половцы принимают деятельное участие в судьбах Византии. Говоря о борьбе императора Алексея с куманами и печенегами, она указывает, что в войсках ее отца были узы, отличая, таким образом, последних от первых; рассказывая о борьбе печенегов с куманами, о том, что последние заняли болото Озолимну, Анна дает нам знать, что это имя произошло от народа узов, некогда здесь останавливавшегося лагерем. Нам не важен филологический домысел писательницы, а факт признания ею узов за отдельный народ. Ценность известий Анны увеличивается еще потому, что она, несомненно воспользовалась рассказами своего отца, что видно из мелких подробностей в описаниях битв, действий императора. А никто уже не может отрицать, что Алексей сознательно отличал узов от команов: первые были в его войске, а со вторыми он вел борьбу и принимал их посольства.

Приведем здесь два западноевропейские известия из времени крестовых походов, которые подкрепляют сказанное выше. Именно, по Раймунду де Ажилю, крестоносцы застали в Диррахиуме в 1096 году служивших в войске Алексея: гузов, фанаков (печенегов) и команов; по другому автору, там находились в 1110 году туркопулы, команиты и пиценарии. Очевидно, писано это по рассказам очевидцев, а посему заслуживает быть принятым в число доказательств.

Сличим теперь показания приведенных писателей с известиями нашей летописи.

Мы приводили уже раньше сообщение Константина Багрянородного, что узы в IX веке жили еще за Яиком, в Азии, затем, потеснив печенегов, заняли область между Яиком и Волгой. Писатель X века Аль-Масуди находит их уже на правой стороне Дона, который отделяет от них Хазарию. Географические сведения русских о Поволжье и Подонье в X веке были довольно значительны, благодаря походам на восток Святослава и его предшественников. В раздаче уделов Владимиром Святым упоминается уже Тмутаракань, на восточном берегу Керченского пролива. Какой же народ знает наша летопись в степях около Дона в X веке? Печенегов и торков. Услугами последних воспользовался в 985 году Владимир Святой, когда шел на волжских болгар. Что племя торков действительно жило у Дона, доказывается тем обстоятельством, что его остатки в первой четверти XII столетия ведут на берегах этой реки отчаянную борьбу с половцами. Затем Константин Багрянородный в одном месте делает весьма важное сообщение. «Должно знать, — находим у него, — что в то время, когда печенеги были выгнаны из своей земли, некоторые из них по своей воле и по взаимному соглашению остались там и стали жить вместе с так называемыми узами и до сих пор находятся между ними»… Это известие указывает на дружественное совместное сожитие, а никак не на кочевание только в одних и тех же местностях. Эта небольшая горсть оставшихся печенегов могла быть отличена от узов только благодаря сохранению своей национальной одежды, как поучает сына наш император-писатель. Перечитайте теперь все наши летописи и убедитесь, что печенегов среди половцев не было. Последние в нашей летописи везде являются одни. Но вместо того мы находим в наших источниках другие важные факты.

Первое нападение печенегов на Русь, по нашей летописи, было в 915 году, а последняя отчаянная битва с ними у Золотых ворот произошла в 1034 году. Они были разбиты наголову. Печенеги не погибли окончательно, и после этого поражения на Руси мы видим их сильный напор на Византию в 1035 году. Русская земля избавилась от печенежского народа. С этого времени с ними начинает иметь дело только Балканский полуостров. В продолжение 82 лет (1034-1116 годы) нет о них упоминаний в русской летописи. Но вот после такого длинного периода они неожиданно являются снова, на Дону в 1116 году. Неужели они снова перекочевали назад из придунайской области? Это для них было невозможно, ибо сзади их стояли другие кочевники. Очевидно, это были те самые печенеги, которые, по словам Константина Багрянородного, остались среди узов. Таким образом, тождество наших тор ков и узов вполне обнаруживается. И в дальнейших событиях печенеги являются неразрывно с торками. Печенеги и торки вместе, как мы увидим, поселились и по реке Роси. Если этот небольшой остаток печенегов сроднился с торками, то это нисколько не мешало последним вести борьбу с целым народом печенежским, занявшим после 1034 года юго-западную часть степей. Византийцы нам сообщают о постоянных стычках печенегов с узами. Но последние — не половцы, появление которых в южнорусских степях произошло в первый раз лишь в 1055 году, а первое нападение на Русь в 1061-м. Занятие половцами юго-западных окраин степей, как видно из византийских источников, относится к последней четверти этого столетия. Между тем эта борьба печенегов с узами происходила еще раньше 1050 года. В это время степи около Днепра заняли торки, двигавшиеся, конечно, под напором половцев. Так, в 1055 году Всеволод должен был ходить на них для защиты Переяславского княжества; в 1060 году князья предприняли на них поход соединенными силами на конях и лодьях — очевидно, по Днепру. Известие Ипатьевской летописи о последнем походе для нас весьма интересно. Вот что повествует она: «Того же лета (1060) Изяслав, и Святослав, и Всеволод, и Всеслав, совокупивше воя бещисленны, и поидоша на коних и в лодьях, бещисленное множество, наторкы. И се слышавше торци, убоявьшеся, пробегоша и до сего дни, и помроша бегающе гоними, овии от зимы, друзии же голодом, инии же мором и судом Божиим, и тако Бог избави крестьяны от поганых». Как наш летописец описывает гибель торков, так византиец Атталиота, говорит о поражении узов. По его словам, они потерпели сильно от зимы, были изнурены болезнями и голодом. Далее этот писатель сообщает нам важный факт, что узы, ушедшие обратно за Дунай, были рассеяны князем мирмидонов около его городов. Кто бы ни были эти узы, но за Дунаем они, несомненно, являлись в южнорусских степях. Никаких других городов, кроме русских, они найти не могли; никакой князь, кроме русского, их разогнать у своих городов не мог. И вот под 1080 годом мы находим в нашей летописи следующее: «Заратишася Торци Переяславстии на Русь, Всеволод же посла на не сына своего Володимера, Володимер же шед побив Тороки». Откуда же опять взялись эти кочевники, когда, по словам того же летописца, они погибли в 1061 году? Ясно, что они откуда-то вернулись. Мы можем найти ответ только в приведенном выше рассказе Атталиоты, но при этом придется признать тождество узов с торками. Полная картина этих событий действительно и получается лишь при соединении известий нашей летописи и истории Атталиоты. Сношения Византии с Русью позволили последнему упомянуть о событии 1080 года как заключительном в период самостоятельного существования племени узовторков.

Все приведенные нами факты с самого начала главы приводят к следующим выводам: 1) что кумане — кипчаки — половцы есть один и тот же народ; 2) что узы представляют из себя торков наших летописей и 3) европейские писатели знают в Европе три отдельных племени: печенегов, торков-узов и половцев. Эти выводы весьма для нас важны, ибо на них нам придется опереться.

Переходим теперь к известиям мусульманских писателей. До нас дошла география писателя XIV века Абульфеды. Он жил и писал в такое время, когда ни узов, ни куманов уже не существовало. Его географический трактат окончен в 1321 году. Сведения он черпал из богатой библиотеки, бывшей у него в Гамате. Абульфеда делает грубую хронологическую и географическую ошибку, описывая уже не существующее как действительный, современный ему факт, но это приносит громадную пользу нам. Очевидно, что различие, полагаемое Абульфедой для тюркских народов, признавалось и теми авторами, из которых он черпал. В этом географическом трактате кумане-кипчаки постоянно отличаются от узов. Абульфеда отдельно описывает границы этих народов. Так, кипчаков он помещает к северу от страны башкир, а относительно гузов говорит, что они «находятся между хазарами, страной карлоков и булгарами» (правильнее башкирами). Могущество кипчаков, по его словам, было уничтожено татарами. Мы знаем, что нашествие последних сломило силу половцев. Ничего подобного не говорит он об узах. В географии Эдризи половцы постоянно называются куманами, а не узами, тогда как это название означает у него обитателей собственно Туркестана. Аль-Бекри также отличает страну Кипчак от Гузии. Из известий Ибн аль-Атира видно, что и для него гузы и кипчаки-половцы были двумя отдельными народами. Так, он говорит о службе половцев-кипчаков у грузинских царей и о тесной связи владетелей Азербайджана с гузами. Все приведенные писатели говорят нам о гузах в Азии. Припомним при этом известие Константина Багрянородного, что узы в IX веке жили за Уралом. Подробные сведения об этом племени мы находим у путешественника X века Ибн-Гаукаля, лично посетившего местности о которых он говорит. Он рассказывает, что гузы живут на песчаных равнинах к северу от Каспийского моря и Аральского озера…

Итак, прежде чем явиться в Европу, наши печенеги, торки и половцы кочевали в степях Средней Азии. Они родственники между собою. Так смотрит на них наша летопись… На чем же основывалось это мнение русских людей того времени? Очевидно, на сходстве наружности, обычаев и языка. Наши предки не могли не знать языка печенегов, торков и половцев благодаря тесным всесторонним сношениям с ними. Еще в 968 году, при осаде Киева печенегами, выискался один княжеский отрок, умевший говорить по-печенежски. Не забудем также, что у нас были потом целые колонии из этих племен. В таком же положении были и византийцы. На Балканском полуострове начиная со второй половины XI века мы также находим поселения печенегов и узовторков. Мы находим в Византии людей знающих и печенежский язык, как, например, послы, отправленные в 1123 году к печенегам императором Иоанном Комнином. Из рассказов Анны Комнины видно, что печенеги свободно объяснялись с половцами, что доказывает родственность их языка.

Одного происхождения их всех считают и мусульманские писатели. Мы указывали уже на известие Аль-Балхи и Аль-Масуди. Оба они считают печенегов тюрками. Точно такого же мнения Ибн аль-Варди, Эдризи и Абульфеда. О тюркизме гузов нам сообщают, как мы выше указывали, Аль-Масуди, Ибн-Гаукаль и Абульфеда. Куманов-кипчаков считают тюрками как Абульфеда, так и Ибн аль-Атир, Ибн-Яхья, затем монгольские историки — Рашид-Эддин и Абульгази…

Повторим теперь наши выводы:

1) Печенеги, торки, половцы, турки-сельджуки, турки-османы представляют одну семью тюрков.

2) Все они ветви одного племени, кочевавшего некогда в областях Центральной Азии.

3) Гузы суть торки наших летописей.

4) Гипотеза: племя, из которого выделились все эти колена, могло быть гузы, кочевавшие в IX и X веках в арало-каспийских степях.

 

Русь и кочевники

Мы не знаем, когда выдвинулись печенеги из Азии в Европу. Вполне известно только, что в IX веке они занимали уже область между Волгой и Яиком. К югу от них простиралась Хазария, к востоку жили узы, за рекой Уралом, а к западу, вероятно между Волгой и Доном, кочевали венгры. Во второй половине этого же столетия на восточных окраинах степи начинается движение. Начало ему дал союз хазар с узами. Они соединенными силами стали теснить печенегов. Повод этой коалиции остается неизвестным. Можно только предполагать, что печенеги тревожили своими набегами области Хазарии, мешали свободному движению караванов, направлявшихся в Хорезм. Печенеги были вытеснены из своей области и при своем движении столкнулись на запад от Волги с кочевьями венгров. Последние были не в состоянии выдержать натиска врагов, гонимых соединенными силами хазар и узов, и подвинулись к Днепру.

Удаление венгров из южнорусских степей совершилось не вдруг. После первого отступления с берегов Дона они остановились на некоторое время в области рек Днепра, Буга и Ингула. Затем произошло вторичное движение под давлением печенегов, после чего венгры заняли местность в бассейне рек Днестра, Прута, Серета. Но и здесь в 892 году на их кочевья, в отсутствие главных сил, сделали набег их враги и заставили окончательно убраться в Паннонию.

Во все продолжение IX века и до 968 года печенеги не тревожили Русской земли. Это, может быть, объяснимо как тем, что им нужно было время, чтобы окончательно разделаться с венграми, так и тем, что на Руси было спокойно, не начиналось еще той внутренней борьбы, которая уже при Владимире Святом и Ярополке дала возможность кочевникам вмешаться в дела русских и увидеть их слабость. В 915 году печенеги заключили с Игорем мир, а в 944 году они как наемное войско участвуют в походе русских на Грецию. В это время они заняли уже все пространство степей от Дуная до Дона. Племена или колена, на которые разбивался весь народ печенежский, заняли разные местности. Около Хазарии, Алании и на границах Херсона расположились колена Тзур, Кальпее, Талмат и Зоспон. На правой стороне Днепра кочевали другие четыре улуса, из которых на границах Болгарии помещалось племя Хопон; Гюла соседило с венграми, Харобое с Русью, а Эртем было погранично с уличами. Таким образом, граница Печенегии с востока шла правым берегом Дона; с севера она никогда прочно не устанавливалась и только приблизительно может быть проведена от устья реки Воронежа чрез Донец ниже теперешнего Славянска, затем проходила к Днепру по сухопутью, вероятно, по линии лесов, следовательно, к югу от Орели и Самары, затем перерезывала реки Ингул, Буг и Днестр, также сообразно с границей распространения лесов; с юга было Азовское море, Перекопский перешеек, берег Черного моря и Дунай до Силистрии. Однако же мы имеем основание предположить, что устье как Дона, так Днепра, Днестра и Дуная не было занято печенегами.

Начиная с 60-х годов X столетия начинается упорная борьба Руси с печенегами. В 968 году они осадили самый Киев и едва не принудили его сдаться. В это время, как известно, Святослав был в Болгарии. Только появление северянского воеводы Претича с небольшой дружиной, которую печенеги приняли за передовой отряд войска Святослава, спасло город. Печенеги были разбиты явившимся из Болгарии Святославом.

Занятый делами на Дунае, он не заботился об охране Руси. Благодаря этому кочевники действуют смелее и смелее. Они заняли самую важную местность по течению Днепра — его берега около порогов, и сильно затрудняли сообщение Руси с Черным морем. Сам Святослав был окружен печенегами при обходе порогов и убит в 978 году.

Усилению кочевников начинает способствовать самый ход политических событий на Руси. С последних лет княжения Святослава являются зачатки удельного порядка… Стремление к автономному существованию самых мелких ветвей племени, не говоря уже о целых племенах, желание иметь своего князька было искони у всех славян, возьмем ли мы поморских, или дунайских, или чехов и моравов… Уже после смерти Святослава в 972 году начинается борьба между князьями, посаженными в Киеве, Новгороде и земле Древлянской. С течением времени борьба разрастается, и соседи-кочевники играют в ней немаловажную роль.

Первое участие печенегов в делах Руси относится к 980 году. Подущаемый киевскими боярами, Ярополк присоединил область древлян снова к Киеву. В этой борьбе погиб Олег. Тогда зашевелился Новгород против стремлений киевского князя, во главе со своим Владимиром. Ярополк не успел призвать печенегов, хотя слуга его Варяжко и советовал ему бежать к ним. После смерти своего господина, изменнически убитого Владимиром Святым, Варяжко бежал к печенегам и с их помощью долго боролся против нового киевского князя. Силой не удалось справиться с этим энергичным человеком, и Владимир «одва приваби и, заходив к нему роте».

При Владимире Святом еще большее число областей получает князей; земли Новгородская, Ростовская, Полоцкая, Владимиро-Волынская, Древлянская, Муромская, Тмутараканская розданы сыновьям киевского князя. Делая уступку племенам, Киев думал, что члены одной княжеской семьи будут прочными связями областей с центром государства. Но чем далее, тем более эти областные князья сливают свои интересы с местными, и первый новгородский князь, Ярослав, обнаруживает неповиновение киевской центральной власти, отказавшись вносить установленную дань. Новый князь, понявший, что стремление областей к обособленности находит себе точку опоры в самой княжеской семье, решился принять меры для ее устранения. Это был Святополк, человек с точки зрения нравственной и христианской, пожалуй, «окаянный», но с государственно-централизационной — умный и энергический. Хорошо понимая, что братья добровольно не покинут своих областей, с которыми сжились, он решился отделаться от них другим способом: избить их. Борис, Глеб и Олег погибли жертвами целей Святополка, но Новгород с Ярославом не дал возможности киевскому князю осуществить своих планов. Киев в открывшейся борьбе с Новгородом опирается на печенегов. Вместе со Святополком они были разбиты у Любеча в 1016 году, затем, в 1018 году, мы видим их на службе в войске Болеслава Храброго, когда он явился на помощь своему зятю Святополку. Еще раньше, в 1017 году, они, по его побуждению, сделали нападение на Киев. Наконец, в 1019 году печенеги потерпели страшное поражение вместе со сторонниками Святополка на реке Альте.

Этим и заканчивается роль печенегов в политических событиях Руси. Но борьба с ними продолжалась непрерывно и в промежутках времени между усобицами.

Из их самостоятельных набегов в княжение Владимира Святого первый относится к 993 году. Они двигались со стороны реки Сулы. На реке Трубеже, около Переяславля, произошла их встреча с русскими. Печенеги были разбиты. Известна легенда о богатыре русском Яне Усмошвеце, явившаяся следствием этой победы и в различных переделках сохранившаяся у народа до настоящего столетия… В 996 году печенеги разбили киевского князя у Василева и едва не захватили его в плен: Владимиру удалось спрятаться под мостом. Окрестности Киева потерпели опустошение и в 997 году, когда печенеги осадили Белгород, который избежал разграбления, по словам предания, только благодаря находчивости старшин, убедивших печенегов в неистощимости своих колодцев киселя и меда, при которых они могут вечно сидеть в осаде. Почему печенеги отступили, мы не знаем, но они не взяли Белгорода, а Русь могла бы смеяться, что «печенези киселя бегають».

Но дело не ограничилось этими двумя набегами. При Владимире Святом борьба с печенегами «бе, — по выражению летописи, — беспереступа»… В X веке начинается укрепление границ ее городами… Если мы бросим взгляд на карту, обратим внимание на направление течения рек Сулы и Трубежа, то увидим, что они действительно могли служить самыми удобными стратегическими линиями для защиты Руси в то время. Обе эти реки совершенно замыкают территорию Переяславского княжества: их верховья находятся в Черниговской области, а впадают они в Днепр. С постройкой городов являлось два ряда укреплений. Предполагалось, как видно, что, прорвавшись чрез первую линию, кочевники должны будут остановиться у второй…

Все остальное пространство земель, принадлежавшее подчиненным киевскому князю племенам, оставлялось на произвол судьбы. Племя уличей и тиверцев, как самое крайнее, должно было подвергнуться наибольшей опасности. Может быть, холодное равнодушие киевских князей к судьбе их обусловливалось установившимися политическими отношениями этих племен к Киеву. Мы имеем полное право предполагать, как сказано выше, что уличи и тиверцы по культуре стояли выше других русских племен. Поэтому они с большим успехом сопротивлялись притязаниям Киева. Мы находим даже в летописи интересный факт, заставляющий признать их единственно самостоятельными племенами в то время, как другие платили дань кому-нибудь. Летопись несколько раз повторяет, что поляне, северяне, радимичи и вятичи были обложены данью в пользу хазар, но нет в ней ни одного упоминания, ни одного намека, что тому же подвергались уличи и тиверцы. Одно за другим без особенного сопротивления подчиняются племена Киеву, и только уличи и тиверцы оказывают противодействие… Мы встречаем только раз участие этих племен в походах русских князей, и то в качестве союзников, а не подчиненных, именно в походе Олега 907 года, но и то только одних тиверцев. Далее нет никаких упоминаний ни о последних, ни об уличах. Очевидно, они не участвовали в общерусской жизни, своими силами должны были бороться с нахлынувшими врагами.

Но эта постройка городов не вполне удовлетворяла своей цели… Печенеги, как позже половцы, прорываются сквозь линии этих укреплений. Неудобство близости к Киеву пограничной линии осознал уже Ярослав. Он сильно подвинул ее вперед, избрав для ее проведения берега Роси. В 1031 году он поселил здесь пленных ляхов, а в 1032 году (как сообщает летопись) «нача ставити городы по Роси».

Приблизительно около этого времени на востоке степей начинается новое движение. Из-за Яика надвигаются новые враги, половцы. Они начинают теснить торков, которые под их давлением стремятся с берегов Волги и Дона на запад. Это племя, судя по имеющимся фактам, не отличалось особенной дикостью и воинственностью. Прогнав в союзе с хазарами печенегов с берегов Дона, оно, по своему миролюбию, позволяет части последних остаться на старых кочевьях в собственной области. Не слышно и о его набегах на соседей. Единственное известие, говорящее об этом, принадлежит Масуди: он рассказывает, что при соединении двух рукавов Хазарской реки хазары построили крепость, в которой постоянно находился гарнизон для удержания кочевых народцев, особенно узов, которые преимущественно зимой, переходя по льду, делают набеги на области Хазарии. Иногда царь хазарский бывает принужден являться на помощь своему укреплению. Очевидно, ослабевшая Хазария не могла уже справиться со своими прежними союзниками. Походы Святослава подорвали ее силы. Но это известие Масуди, насколько нам известно, стоит одиноко. Нет также ни одного указания на борьбу торков с печенегами в X веке. Это доказывает, что они не думали прорываться далее на запад и спокойно кочевали в области Волги и Дона. И последующая их судьба показывает, насколько это племя не подходило к печенегам и половцам по воинственности и страсти к грабежам и опустошениям. Узыторки быстро осаживаются в Византии и на Руси, в скором времени делаются полуоседлым населением. Только в XI веке мы видим их в борьбе с печенегами. Русским это племя стало известно в X веке, потому что в 985 году торки являются уже союзниками Владимира Святого в его походе на волжских болгар. Теперь под давлением половцев они подвигаются на запад.

Главное ядро торко-узского племени потеснило печенегов, которые в последний раз напали на Русь в 1034 году. Они осадили самый Киев, на выручку которого подоспел Ярослав из Новгорода с силами его и наемных варягов. Страшная битва произошла, по словам летописца, на том самом месте, где впоследствии была выстроена Святая София. Печенеги были разбиты наголову; много их погибло в реке Сетомле. Это была последняя битва, ибо, как говорит летопись, печенеги «погибоша, а прок их пробегоша и до сего дни». В степях около русских границ они не могли уже удержаться: в это время к пределам Руси подвинулась главная масса торкского племени. Печенеги бросились на юго-запад и заняли область между Днепром и Дунаем. Тут происходит борьба между ними и узоторками, неудачная для первых благодаря внутренним неурядицам, начавшимся среди печенежского народа. В это время печенегами правил Тирах, человек благородный, но не воинственный. Он не только не осмеливался выйти против узов, но и старался прятаться от них в болотистых местах на нижнем течении Дуная. Между тем борьба была неизбежна. Тогда защиту соотечественников принял на себя некто Кеген, человек, по рассказу Кедрина, темного происхождения, но искусный в военном деле. Он не раз отражал узов, чем приобрел себе глубокое уважение у земляков. Тираху, конечно, не нравилось это, и он решил отделаться от опасной для него личности. Он послал отряд, чтобы взять Кегена, но последний успел вовремя скрыться в днепровские болота.

Ему удалось затем склонить на свою сторону два печенежских колена. С ними он вступил в открытую битву против одиннадцати улусов, предводимых Тирахом, и был разбит наголову. Видя беду неминучую, Кеген явился у Силистрии, изъявил ее коменданту свое желание принять подданство Византии и с почестями был принят в Константинополе. Приведенный эпизод важен потому, что проливает свет на положение печенежского народа после 1034 года, когда сведенья о нем в нашей летописи прекращаются. Мы видим отсюда, что печенеги занимали в это время степи от устья Днепра до Дуная. Обнаруживается также, что торки-узы уже тогда придвинулись к границам Руси и занимали степи на восток от Днепра. В 1055 году они в первый раз обрушились на территорию Переяславского княжества, с чем имеет несомненную связь факт появления половцев… Гонимые половцами торки должны были еще с большей силой обрушиться на печенегов и Русь. В это время начинается переселение печенегов к Дунаю и за него…

Вся восточная часть степи от Днепра до Волги перешла во власть половцев. Только небольшой остаток узовторков с незначительной примесью печенегов уцелел еще на некоторое время на правом берегу Дона. Что половцы были уже полными хозяевами всей указанной местности, видно из летописных данных. В 1061 году они сделали набег на Русь и разбили Всеволода. В 1068 году князья Изяслав, Святослав и Всеволод потерпели страшное поражение на Альте, ас 1071 года начинаются постоянные опустошения русских областей.

Между тем торки в 1064 году являются на Дунае и переходят через него. Но старые враги — печенеги, эпидемические болезни доконали окончательно это и без того слабое и разгромленное племя. Часть его принимает подданство Византии, другая было попыталась снова осесть у русских границ, но, будучи в 1080 году разгромлена Мономахом, теряет свою самостоятельность и в последующее время является как военное пограничное поселение Руси.

Теперь нашим предкам приходилось иметь дело с более опасным и сильным врагом. Если Русь сравнительно мало потерпела от соседства печенегов и торков, то это нужно приписать только благоприятным обстоятельствам. Как мы видели, в конце X и начале XI веков борьба с печенегами доходила до большого напряжения, князьям приходилось устраивать линии укрепленных городов, но сзади этого кочевого племени стояли его близкие родичи, торки, а со второй половины XI века двинулись и половцы. Взаимная борьба этих племен давала Руси возможность с некоторым успехом отстаивать свои границы, защищать свои поселения. С удалением печенегов и торков для половцев не было более соперников. Они одни всецело являлись господами южнорусских степей и могли совершенно свободно располагать всеми своими силами на пагубу Русской земле, раздираемой усобицами. Не проходит ни одного года, когда бы ни горели русские села и города. Пользуясь своею многочисленностью, раскинутостью границ Руси, они в одно и то же время появляются на разных пунктах, не дают возможности собрать сил для защиты угрожаемого поселения… Не было никакой возможности ни предугадать набегов, ни принять каких бы то ни было мер для защиты населения. Быстрота, с какой делались эти набеги, прекрасно характеризована византийским оратором XII века Евстафием Солунским: «В один миг половец близко, и вот уже нет его. Сделал наезд и стремглав, с полными руками, хватается за поводья, понукает коня ногами и бичом и вихрем несется далее, как бы желая перегнать быструю птицу. Его еще не успели увидеть, а он уже скрылся из глаз».

Русские князья, сознавая свое бессилие предупредить вторжения, стараются только отбить пленных и награбленное имущество. Редко удавалось князьям настичь половцев в прямом преследовании, а потому они употребляли другой маневр. Если половцы грабили на Суле, то ближайшие русские отряды, не показываясь врагам, переходят реку где-нибудь в другом месте или идут к реке Пслу и стараются незаметно перерезать им обратную дорогу. Этот способ защиты населения, спасения жителей от тяжкого плена был самый действенный. Так, когда половцы разграбили окрестности Киева в 1172 году, то Михалко с берендеями двинулся им навстречу с Поросья. Вскоре они встретили врагов и разбили их, отняв весь полон. В 1174 году Игорь Святославич, узнав, что половцы грабили у Перея-славля, переправился чрез Ворсклу у Лтавы, встретил их и заставил бросить пленных. В 1179 году Кончак опустошал окрестности того же несчастного Переяславля. Узнав об этом, Святослав Всеволодович, стоявший у Триполя, двинулся отсюда быстро за Сулу и стал напротив Лукомского городища. Половцы бежали.

…Подобный маневр возможен был только тогда, если князья случайно узнавали о производимых где-нибудь половцами опустошениях. Игорь Святославич выехал с отрядом за Ворсклу из своей области, не имея в виду, что Кобяк и Кончак свирепствуют в Переяславском княжестве, и только случайно, захватив половцев, делающих разведки, узнал от них о набеге… Если же князья бросались в погоню, то случалось, что половцы успевали приготовиться, оборачивались и разбивали преследующий отряд. Например, в 1177 году они напали на Поросье и взяли шесть берендейских городов. Русские настигли их у Растовца, «и Половци оборотившися победиша полкы Руськее».

Таким образом, редко удавалось спасти души христианские от рабства, а тем более защитить население от неожиданных набегов. Главная цель вторжений состояла именно в том, чтобы захватить как можно более пленных, но при этом кочевники старались и как можно более расчистить себе дорогу для своих дальнейших предприятий уничтожением городов и сел. Стремление обратить все в широкую пустыню, в которой вольно и свободно дышалось степному наезднику, проявляется везде… Вполне справедливо Никита Акоминат называет половцев крылатой стаей, налетающей на землю и опустошающей ее чище саранчи. Года не проходило, чтобы какая-нибудь местность Руси не была обращена в пустыню… По нашему счету всех набегов, совершенных половцами самостоятельно без княжеских приглашений, произошло в период от 1061 года по 1210 год — 46. Из них на долю Переяславского княжества приходится 19, на Поросье — 12, Киевскую область — 4, на Северскую область — 7, на Рязань — 4. Но не должно забывать, что рядом с такими независимыми предприятиями половцев стояли их походы в русские области по призыву того или другого князя, сопровождавшиеся не менее тяжкими опустошениями. Несомненно также, что летопись упоминает только о выдающихся набегах, опуская или даже не зная о грабежах мелких половецких отрядов.

Вся эта масса пленного христианского люда или обращалась в рабов в вежах половецких, или как товар шла по разным странам юга и востока. Еще писатель X века, Ибн-Гаукаль, рассказывает, что в Джурджане был рынок живого товара, в состав которого входили и славянские рабы. Эта дорога, по которой шли русские люди, навсегда покидая родную землю, не изменилась, конечно, и во времена господства в степях половцев. Этим путем снабжались русскими рабами рынки Центральной Азии. Другая дорога вела в Крым, где главными пунктами торговли подобным товаром можно, кажется, считать Судак и Херсонес. Мы имеем известие, что в последнем городе скупкой рабов занимались евреи. Но прежде чем быть проданными, пленные некоторое время оставались в вежах в ожидании себе покупщика или выкупа со стороны русских. Мы знаем только один случайный факт выкупа на поле битвы. В 1154 году Изяслав Давидович, после бегства Ростислава и Мстислава под Черниговом, выручил многих из их дружины, попавшихся в руки половцев. Обыкновенно же приходилось родственникам отыскивать своих родных по половецким кочевьям. Выкупить пленного считалось богоугодным делом, и потому частные лица являлись иногда в вежи и освобождали своих земляков от тяжкого рабства. Мы видим пример такого великодушия в старании некоего христолюбца выкупить инока Никона, который, как кажется, был освобожден потом своими родственниками или отбит каким-нибудь русским отрядом.

Ценность выкупа соразмерялась с общественным положением пленника на Руси. Так, по рассказу летописи, за какого-то Шварна, захваченного за Переяславлем, половцы «взяша искупа множьство». Конечно, более знатные и богатые пленники были долее удерживаемы в вежах, а те, на выкуп которых половцы не могли скоро надеяться или если он ожидался в незначительном размере, шли на рынки и рассеивались по лицу земли на юге и востоке, а может быть, и на западе… Многие из них не выносили постоянных передвижений за вежами в оковах; от жажды, зноя или холода они умирали в большом числе. Так, из пятидесяти пленных, захваченных однажды половцами в Киеве, через десять дней остался только один инок Евстратий.

Надо, однако, сказать, что русские не уступали нисколько своим врагам в обращении с попавшимися к ним в руки. Даже тех, на выкуп которых можно было надеяться, держали в оковах, как это видно из сказания о пленном половчине. Рабы покупались на золото; таким же образом, кажется, русские выкупали и своих земляков, но половчин приносил за свое освобождение товар, который ценился на Руси: он пригонял табун лошадей, а может быть, и другого скота. Иногда случалось, впрочем, что русские отряды при своих нападениях на вежи половецкие освобождали соотечественников, но это бывало нечасто. Но количество выкупаемых или случайно освобождаемых русскими отрядами было каплей в море сравнительно с числом продаваемых в рабство…

* * *

Мы раньше видели, что большая часть набегов кочевников выпала на долю Переяславского княжества. Этому способствовало его географическое положение, растянутость его границ. Это была Украина, как называет эту область летопись, передовой пост Русской земли со стороны степи, принимавший на себя первые удары кочевых масс. Половцы, иногда довольно большими партиями, пробирались в самую средину княжества… Князьям и дружине приходилось не снимать с себя оружия. Несмотря, однако же, на энергию большей части сидевших в Переяславле князей, борьба с половцами была неудачна для этой области. Немало этому способствовало то обстоятельство, что Переяславль был тесно связан с Киевом и все междоусобия поэтому, возникавшие из-за киевского стола, постоянно захватывали и это княжество. Внимание правивших в нем князей постоянно отвлекалось от борьбы с кочевыми врагами. Для них не было никакой возможности воздвигать новые укрепления, когда приходилось заботиться лишь о возобновлении старых городов, разоряемых и половцами, и войсками князей северских и суздальских. Вот почему мы не видим здесь наступательного движения славянского племени, а, напротив, скорее постоянное отступление. Нужно удивляться, как вся Переяславская область не была стерта с лица Русской земли и не сделалась местом половецких кочевьев…

Мы замечаем еще и недальновидность политики князей, особенно в первое время. Это сказывается, например, в неуменье выбрать место для заключения с половцами мирных договоров. Половецкие князья являлись на такого рода сделки не одни, а с большими силами. И вот вместо того, чтобы стараться не пропускать их дальше границ, князья сами знакомят половцев с географией Переяславского княжества. Так, в 1101 году половецкие князья прислали послов к русским, собравшимся на Золотче, с предложением о мирных переговорах. Наши князья согласились с условием, чтобы половцы собрались у Сакова, который лежал не только не на границе, но даже к северо-западу от Переяславля на берегу Днепра. Кроме того, во время Мономаха и Святополка Изяславича со стороны самих русских происходили нарушения международного права в отношении половцев. Воззрение на них как на нечто низшее проявляется не только у князей, но и дружины. Так, в 1093 году кочевники, узнав о смерти Всеволода, прислали послов к Святополку как новому киевскому князю для возобновления мирного договора. «Он, изоимов послы всажа в погреб». Конечно, результатом была осада Торческа. Мономах поступил гораздо хуже. В 1095 году Итларь и Китан пришли к Переяславлю на мир. Первый доверчиво вошел в самый город и ночевал на сеновале у боярина Ратибора. Ночью, посоветовавшись со своей дружиной, Мономах послал торков в стан Китана. Они выкрали Святослава Владимировича, бывшего у него заложником, убили его самого. Утром Владимир прислал сказать Итларю, чтобы он шел завтракать к Ратибору, а оттуда явился бы к нему. В избе боярина половецкого князя заперли, разобрали потолок и сквозь отверстие убили стрелами вместе с приближенными. Рассказ летописи об этом событии отличается подробностями, указывающими, что он писан очевидцем. Летописец старается оправдать Мономаха и всю вину свалить на советы дружины, но это совершенно напрасно, ибо даже в своем поучении Мономах хвалится тем, что весьма немногих только половецких князей выпустил живыми. Вот, например, что рассказывает он с полным хладнокровием: «…а самы князи Бог живы в руце дава: Коксусь с сыном, Аклан, Бурчевич, Таревьскый князь Азгулуй и инех кметий молодых 15, то тех живы вед, иссек, вметах в ту речку в Салню» …

* * *

Мы уже говорили, что в 1080 году торки были в некоторой зависимости от князей и кочевали около Переяславля. В 1095 году они уже состояли в действительной службе у Руси, ибо помогали Мономаху выкрасть его сына Святослава из половецкого лагеря. Постепенно прибывали новые колена и принимались князьями на службу. Так, Мономах рассказывает, что к нему пришли из степей половецких торки Читеевичи. В своих первых походах на половцев князья склоняли торков переселяться на Русь и забирали с собой их вежи. В 1103 году русские «захватили печенегов и торков с вежами». Наконец, последнее большое переселение этого племени в русские пределы совершилось в 1116 году. Тогда половцы окончательно вытеснили их с Подонья и заставили уйти на Русь. Вместе с ними явились и печенеги, небольшое количество которых вместе с торками оставалось у Дона. Итак, известно переселение в пределы Руси двух племен: печенегов и торков, но оказывается, что на службе у князей кроме них были: берендеи, каепичи, турпеи, коуи, боуты. Трудно определить, какие это были племена. Мы не знаем в степях в домонгольский период таких племен, а потому придется допустить, что это ранее выделившиеся роды из тех же самых торков и печенегов. Когда эти племена только что приходили в знакомство с Русью, то последняя не знала еще хорошо своих новых союзников. Потом, при болыием ознакомлении с ними, русские различили их отдельные роды, которые обособились еще гораздо раньше, так что представляли отдельные, самостоятельные единицы. Как прежде Русь называла их всех одними лишь именами печенегов и торков, так теперь она отдельные роды их приняла за самостоятельные племена. Только однажды вскользь летопись как бы дает нам знать, что берендеев она считает одним из торкских родов. Так, Никоновская летопись, рассказывая об ослеплении Василька, говорит: «…и приступи турчин (очевидно, торчин), именем Берендей». Летописец обратил родовое имя в собственное. Нельзя считать это домыслом самих составителей Никоновского свода, ибо то же самое мы находим и в Ипатьевской летописи: «Торчин, именем Береньди». Затем можно утвердительно сказать, что турпеи — это один из родов торков…

Вся эта масса разных тюркских кочевых родов носила на Руси общее имя «черных клобуков», то есть «черных шапок». Черные клобуки не были особенный какой-нибудь народ, отличный от торков и берендеев, а это название было общим для торков и берендеев, для ковуев и печенегов, и для всех других мелких племен, осевших на Руси. В 1162 году у Рюрика были в войсках: берендеи, ковуи, торки и печенеги. Через несколько строк все они названы черными клобуками… «Черные клобуки» есть не более как перевод тюркского выражения «кара-калпаки» или «кара-тули». Где же, в каких местностях можно указать поселения этих черных клобуков? Мы уже встречали их на Поросье и в Переяславском княжестве…

Есть несколько фактов, указывающих на пребывание черных клобуков и в городах. Даже есть известие, будто были города, исключительно населенные тюрками. В летописи мы находим, например, такое сообщение: «Половци же взяша 6 городов Береньдичь»… Были и печенеги каневские… В конце XII столетия мы знаем трех черноклобуцких князей, владевших городами в Поросье. Кунтувдей сначала сидел в Торческе, затем ему дан был город Дерновый на Роси. Не известно, какие города принадлежали Чюрнаю и Кульдеюрю — летопись их не называет. Это были, как видно, люди выдающиеся. Про Кунтувдея летописец говорит, что он «бе мужь дерз и надобен в Руси». Его вместе с Кульдеюрем мы видим в походе Игоря Святославича на половцев к Хоролу в 1183 году. О Чюрнае мы ничего не знаем, но по ходу дела с Кунтувдеем объясняется, что он имел также большой вес у князей, ибо по его доносу Святослав Всеволодович арестовал Кунтувдея. Можно предположить, что черноклобуцким князьям давались те города, где в населении преобладал черноклобуцкий — тюркский элемент. Хотя не в таком количестве, как на Поросье и в Переяславской области, поселения тюрков были и в других областях. Так, ковуев мы находим в Черниговском княжестве, берендеев в дружине на Бело-озере, а если верить Никоновской летописи, то печенеги служили князьям рязанским.

Роль черноклобуцкого населения в истории Руси, особенно южной, весьма значительна. Оно принесло новый тюркский элемент на Русскую землю, который с веками расплавился в славянстве и не мог не оказать влияние на славянское население в культурном отношении. Как на севере чистый славянский тип изменился под влиянием финским, так на юге не могло пройти бесследно влияние тюрков, не могло не отразиться на последующих поколениях южноруссов. Не менее важное значение должно признать за черноклобуками в ходе политических событий на Руси и в борьбе ее с половцами. Мы видели характер половецких набегов, видели, как быстры и неожиданны были их нападения, как неуловимы были их отряды во время вторжений и отступлений. Оставалось только бросаться за ними в погоню, стараться перерезать их путь отступления и отбить полон. Нечего и говорить, что пешая рать не годилась для быстрых преследований. Была у русских и конница, но ей невозможно было соперничать с степными наездниками в быстроте, ловкости, в умении владеть луком и стрелами. Надо было выставить силу, равную по качеству, и такая сила сама явилась служить Руси, не зная, куда спасаться от своих сильных врагов, половцев. Русь приобрела в черных клобуках легкое подвижное войско. Они были незаменимы, когда нужно было преследовать врага, уходившего с награбленной добычей.

В 1162 году черные клобуки нагнали половцев на Роси и отняли пленных. В 1172 половцы ограбили города Полоный и Семычь. Наскоро была собрана погоня из ста человек переяславцев и полутора тысяч берендеев, она настигла половцев и отняла полон. Когда нужно было поразить врагов неожиданностью, застать их врасплох, тогда черные клобуки были незаменимы… Никто лучше их не мог разведывать о положении врага, никто ловчее не умел пробраться в неприятельский стан. Припомним, как удачно торки прокрались в лагерь Китана и не только выкрали Святослава Владимировича, но и убили самого половецкого князя. Когда нужно было опустошить неприятельскую область, то пускали черных клобуков, или нужно было сделать быстрое нападение — они действовали и в этом случае, — и то и другое называлось «пускати на вороп». Словом, черные клобуки, как летучее, легкое войско, с одинаковой степной тактикой, с одинаковой привычкой и уменьем владеть тем оружием, какое было и у кочевников-половцев, черные клобуки несомненно были полезны Руси, но польза, приносимая ими в ее борьбе с половцами, несколько уменьшалась благодаря действию чересчур сильных обстоятельств.

С того времени, как половцы появились на границах Европы, должна была начаться сильная вражда между ними и торками и печенегами, вражда, возникающая непременно между племенем торжествующим и племенами, вытесняемыми из своей дедовской территории… Но вот прошли годы, десятки лет — ни торки, ни печенеги еще не ославянились. Мы в 60-х годах XII столетия видим их все еще кочевниками, которым ничего не стоило подняться в один час и перекочевать со всеми своими семьями и стадами куда угодно… Если на них и оказывала влияние культура оседлого славянского населения, если черноклобуцкие князья и вообще знать каракалпакская усваивали себе нравы и обычаи русских, то все-таки они оставались еще вполне кочевниками, с инстинктами степняков; они не могли не сознавать своего родства с половцами: и образ жизни, и язык, и тот же тип лица — все это говорило и тем и другим, что они родичи, и притом родичи весьма близкие. Ничего нет странного поэтому, что между тюрками Поросья и Переяславля и тюрками степей завязались скоро кровные связи. Сами черноклобуцкие князья, более других ославянившиеся, и те при первом неудовольствии готовы были наделать Руси всяких хлопот. Мы увидим ниже, как русские князья льстили черным клобукам и заискивали у них. Трудность ладить с ними увеличивалась потому, что князьков каракалпакских было много — князьков, готовых для личных выгод сделать все. Вот, например, для характеристики эпизод из жизни Поросья в XII веке.

Зимой 1190 года один из черноклобуцких князьков, Чюрнай, сделал донос на другого такого же князька, Кунтувдея. Последний был посажен в Торческ, главном городе всего Поросья. Это, очевидно, было завидно Чюрнаю, получившему в свое владение один из второстепенных городов. Святослав Всеволодович, поверив Чюрнаю, не разобрав дела, приказал схватить Кунтувдея. Узнав об этом, Рюрик Ростиславич стал уговаривать его освободить торческого князя, указывая на пользу, приносимую им Русской земле его храбростью. Оказывается, Рюрик лучше Святослава знал натуру степняка. Он предвидел худые последствия этого дела. Он добился от Святослава освобождения Кунтувдея, который был приведен к присяге, и вместе принял меры для безопасности Поросья. Он не ошибся. Что значит для тюрка эта вынужденная клятва, когда он чувствовал правоту своего дела, считал себя опозоренным. Понятно, что он, не «стерпя сорома своего», бежал к половцам. Они с охотой приняли Кунтувдея. Князь Торческа стал подбивать их сделать набег на Русь. Несмотря на то что всего лишь летом был заключен мир между Русью и половцами, последние решили помочь Кунтувдею. Они прежде всего сделали наезд на городок Чюрная, взяли острог, зажгли двор, захватили все его имущество, двух жен и много челяди. Отсюда Кунтувдей с своими союзниками отступил к реки Выси. Дав передохнуть коням, половцы двинулись к Боровому, но, узнав, что Ростислав Рюрикович находится в Торческе, отступили. В отмщение за эти набеги черные клобуки решили сами сделать наезд на половецкие кочевья. Лучшие люди их собрались, поехали к Ростиславу в Торческ и сказали ему: «Этой зимой половцы часто нас разоряют. Мы не знаем, подунайские они, что ли? Отец твой далеко, а к Святославу и не шлем: толку не будет, потому что сердит на нас за Кунтувдея». Ростиславу понравилась мысль их. Он послал сказать Ростиславу Владимировичу: «Брат, я хотел бы поехать на вежи половецкие, а отцы наши далеко, и других старших нет. А будем мы с тобой за старших. Приезжай ко мне поскорее!»

Соединившись с черными клобуками, они неожиданно явились у Протолчи, где захватили много стад и веж, которым некуда было спастись. За Днепр князья не могли перебраться, ибо был ледоход. С богатой добычей они отступили. Но половцы быстро узнали о своем несчастии. Они не побоялись ледохода и вплавь переправились чрез Днепр. На третий день они настигли черных клобуков на реке Ивле. Ими предводительствовали два сына Урусобы, Кольдечи и Кабан, Бегбарс и четыре Кочаевича. К ним пристал со своим отрядом еще один половецкий князь, Ярополк Томзакович. Ростислав Рюрикович пустил вперед стрелков. Половцы не выдержали смелого их нападения и смешались. Стрелки и черные клобуки «въвертешася» среди них, много взяли живых, много перебили. Попался тут в руки черным клобукам и половецкий князь Кабан. Они не повели его к Ростиславу, уладились с ним за выкуп и выпустили его…

Кунтувдей бежал. Прошел год с небольшим. Он все жил у половцев. Осенью 1192 года черные клобуки снова стали подбивать Ростислава идти на половецкие кочевья. Рюрик не пустил его. Тогда Святослав решил сам наказать половцев за их набеги, которым прошло уже года полтора. Он с черными клобуками двинулся к Днепру, очевидно, тою же дорогой, какой шел Ростислав, — к Протолче. Дошли до Днепра, а за него… за него черные клобуки не захотели ехать, переругались с Святославом, и все воротились восвояси. Тогда Рюрик решил помочь делу. Он послал в землю половецкую звать Кунтувдея назад. Половцы вместе с ним приехали к Рюрику. Он одарил их, возобновил мирный договор, а Кунтувдея оставил у себя и дал ему город Дерновый «ради Русской земли».

Так уладилось дело Кунтувдея. Оно рисует нам довольно живо отношения черных клобуков к Руси и земле Половецкой. Имеются еще два факта, показывающие, как сильно было тяготение каракалпаков к кипчакам, как сознавалась ими родственная связь с последними. В 1187 году Святослав и Рюрик решили неожиданно напасть на половцев, которые, по слухам, были на левой стороне Днепра у Татинского брода… «Князем же руским идущим на ня, — говорит летопись, — ис Черных же Клобук даша весть сватом своим в Половцы». Половцы успели бежать. В другой раз, во время большого похода Мстислава, «бысть весть половцем от кощея от Гаврилкова от Иславича». Половцы успели скрыться, побросавши свои вежи. Что здесь под именем кощея разумеется какой-нибудь каракалпак, это видно из дальнейшего рассказа летописи об этом походе… Очевидно, это было бранное слово. Им крестили и половцев… Шаткость, непрочность отношений черных клобуков к Руси сознавалась современным обществом. Князья постоянно могли опасаться с их стороны измены.

…Русь в этой почти четырехвековой борьбе со степью вышла победительницей: кочевнические волны разбились о нее. Она на своих плечах вынесла эту борьбу и всею грудью прикрыла Европу. Но, будучи знакомы теперь с ходом этой борьбы, с бедствиями областей Переяславской, Киевской, Северской, с теми усилиями, какие пришлось делать их населению, чтобы удержать свою прадедовскую территорию, мы вправе честь защиты Руси и Европы отдать по справедливости Южной Руси. Только в некоторой степени с ней может в этом отношении соперничать область Рязанская. Испытывала нападения кочевников и Венгрия, но до нее доходили лишь ослабленные волны этого неистощимого моря среднеазиатских наездников. Немало вытерпела и Византия. Отчаянно приходилось ей защищаться против печенегов и половцев с севера, против турок-сельджуков и османов с юга… Византия не просуществовала бы долго и предоставленная самой себе, но тюрки ускорили смерть неизлечимо больного. Византия пала под ударами среднеазиатских братьев. Дорога в Европу с юга была открыта. Оплотом Запада с этой стороны является Венгрия. Но это было уже позже, когда западноевропейские государства окрепли настолько, что могли бы и сами с успехом выдержать борьбу с турками. Путь с востока оберегала Русь. Таково значение вековой оборонительной борьбы южнорусского населения со степью.

Обратите внимание на территорию, которую занимали кочевники, на их быт, и вы придете к заключению, что борьбы наступательной Русь вести не могла, что все походы в глубь степей были совершенно бесполезны. Разбитые кочевники рассыпаются в разные стороны на необъятном пространстве степей, бегут с своими вежами в глубь их — преследовать их бесполезно, догнать их нет возможности. «Со славою и честью великою» возвращаются русские ополчения из похода, а кочевники в глубине степей собираются с силами, вновь придвигаются к границам Руси, и их летучие отряды снова грабят, жгут, убивают, уводят в плен. Они сторицею вознаграждали себя за потери, понесенные ими при походе князей.

Трудно сказать, как смотрело население Руси на эти смелые предприятия своих князей. Мы знаем лишь мнение летописцев, но это еще не есть голос народа. Они смотрят на эти походы с религиозной точки зрения, как на подвиги, предпринимаемые во славу Бога для сокрушения врагов его, «поганых». «Вложи Бог в сердце Русьским князем мысль благу», — говорит летописец по поводу похода 1103 года. Знаменья небесные предшествуют походам; чудеса Божий способствуют победам князей. Пред походом 1103 года были знаменья в луне и солнце, а поход 1111 года был возвещен явлением огненного столпа над Печерским монастырем… Как подвиг на пользу христианства рассматривали эти походы и князья с более пылкими, воинственными натурами. «Не дай Бог, — говорит Игорь Святославич, — отказываться от похода на поганых: они нам всем общий враг». Молодые дружинники, полные отваги, стремились положить свои головы за христиан православных и подбивали князей на смелые предприятия. Напали половцы в 1093 году на Поросье, и идет совет у князя с дружиной. Говорят князю старшие, опытные дружинники: «Не покушайся на них ударить, ибо у тебя мало сил!» — «У меня восемь сот отроков, которые могут стать против них», — отвечает князь. А эти молодые дружинники усиленно подбивают князя: «Пойди, князь!»

…Князья других областей не всегда участвуют в походах. Когда Мстислав Владимирович с большими усилиями защищал Переяславль, князья полоцкие не хотели идти к нему на помощь, а, напротив, «молвяху Бенякови шелудивому во здоровье». Смоляне, призванные в 1185 году на защиту Руси после поражения Игоря Святославича у Дона, остановились у Треполя, собрали вече и отказались идти дальше. «Мы пошли только до Киева, — говорили они, — и если бы здесь была война, мы дрались бы; зачем нам искать неприятеля где-то в другом месте: мы уже утомились». В этих фактах мы не имеем права видеть какой-то розни. Каждая область, с своими собственными князьями во главе, была совершенно автономна в своих внутренних распорядках. Князья мирились, воевали, не имея права требовать поддержки у соседних областей. Заключались союзы, ряды, но это уже свободное соглашение, а никак не обязанность. Суздальская земля ведет борьбу с болгарами, Новгород — с финскими племенами, Рязань — с кочевниками; и ни одна не получает помощи от других областей. У каждой области были свои враги, и каждой из них предоставлялось вести дело самозащиты. Защищать себя — как бы относилось к внутренним распорядкам…

Походы в глубь степей половецких имели двоякую цель: одни — цель частную — оттеснение кочевников от границ какой-либо области; другие — цель общую — защитить торговые интересы всей Руси. Если для Русской земли важны были сношения с югом и востоком, то и обратно большое значение придавали торговле с Русью купцы востока, запада и юга. Вот почему известия о походах передавались быстро и в Западную Европу, и в Грецию, вероятно, и к арабам. За границей не могли знать цели каждого похода, и все они принимались как попытки облегчить торговлю иностранцам с Русью, обезопасив движение торговых караванов. Понятно, почему «ко всем странам дальним, к грекам и к венграм, к полякам и к чехам, даже до Рима, прошла слава» о походе 1111 года. Вполне справедливо немцы и венециане, греки и мороване пели славу Святославу и осуждали Игоря за его неудачный поход, давший половцам случай усилиться и стеснить торговое движение в южнорусских степях.

Кочевники, являясь опасными врагами Руси, вместе с тем представляли силу, всегда готовую за известную плату поддержать какое угодно дело. Мы видим их наемные отряды в войнах наших князей с соседними государствами. Так, печенеги участвовали в походах на Грецию Игоря в 944 году и Святослава в 970 году. Но служба одних колен у этого князя нисколько не помешала другим склониться на сторону греков и напасть на русских в порогах.

Когда русские познакомились с торками, то не упустили воспользоваться и их услугами. В 985 году Владимир Святой ведет их на болгар. С появлением половцев князья нашли новую силу для своих военных предприятий. Польша и Венгрия начинают испытывать это на себе. В 1092 году их ведет на границы первой Василько Ростиславич. Есть одно польское известие, показывающее, что русские князья навели половцев на пределы Польши ив 1119 году. Тогда была опустошена Краковская область и разрушена Вислица. По нашей летописи это событие относится к 1120 году. Несчастной Вислице пришлось испытать вторично разорение от половцев, которых на этот раз привел галицкий князь Владимирко. Особенно часто приходилось испытывать вторжение кочевников Венгрии. Кроме того, что начиная с семидесятых годов XI века половцы сами делают набеги на Венгрию с юго-восточной ее стороны, на венгров наводят их русские князья…

Только на пользу Руси могло бы служить соседство кочевников, если бы их роль ограничивалась лишь участием во внешних войнах русских. Но к несчастью, гораздо чаще степняки являлись деятельными участниками во внутренних событиях земли Русской. Разные обстоятельства побуждали русских князей приглашать кочевников. Кроме подарков, известной платы за труды, союзники обогащались большой добычей, безнаказанно грабя мирных жителей. Действия этих наемников нисколько не показывали в них добрых помощников, и населению было также чувствительно их посещение, сделано ли оно по приглашению или без него. В 1094 году они, будучи призваны Олегом против Мономаха, грабили и разоряли окрестности Чернигова, перебили много народа, увели большое количество пленных, которые потом были распроданы в рабство. В 1172 году Глеб Юрьевич нанял половцев против Мстислава Изяславича, и они сильно опустошили Киевскую область. В 1234 году приведенные Изяславом Владимировичемкочевники разорили окрестности Киева.

Когда образовались военные поселения черных клобуков, то они начинают принимать деятельное участие в междоусобиях русских князей. Находясь в тесной связи с Русью, составляя население целой ее области — Поросья, они тем не менее не особенно щадили своих новых соотечественников… Призывавшие их князья не могли воспретить грабительств и опустошений, ибо рисковали тотчас же быть ими покинутыми. Когда Иван Ростиславич, князь Берлади на Дунае, наняв половцев для войны со своим двоюродным братом, галицким князем Ярославом, не дозволил им разграбить город Ушицу, они тотчас же оставили его. Князья не только не могли держать в строгом повиновении своих степных союзников, но даже должны были стараться подделываться под них, привлекать их к себе всякими способами… В мирное время князья старались располагать в себе черных клобуков подарками и угощеньями.

Такие же отношения русские князья стараются поддержать и с половцами. Можно было их поднять и золотом, которое было главной силой, возбудительно действовавшей на кочевника, но золото могло быть у всякого; всякий мог надбавкой платы перетянуть половцев на свою сторону. Поэтому князья всех родов стремятся заключать родственные связи с половецкими ханами. Так как черные клобуки гораздо ближе жили к областям Мономаховичей, были пограничными соседями их уделов, так как другим князьям трудно было сноситься с Поросьем, то суздальские и северские князья по большей части опираются на половцев. Особенно дружественные отношения были с ними у Ольговичей. Первый пример брачного союза между русскими князьями и половецкими ханами мы видим в 1094 году. Тогда Святополк Изяславич киевский женился на дочери Тугоркана. Этим браком предполагалось хоть несколько обезопасить Русь от половецких набегов, но это не привело к желаемой цели. Мы видим нападения тестя Святополкова на Переяславль и в 1096 году. По таким же побуждениям был заключен брак между сыновьями Владимира Мономаха и Олега Святославича и дочерьми половецких ханов: Юрий Владимирович женился на дочери Аэпы, внучке хана Осеня, а Святослав Ольгович на дочери другого Аепы, внучке Гиргеня. Но и это не принесло пользы.

Далее начинают являться браки уже с целью иметь сторонников в земле Половецкой на случай междоусобной борьбы. Так, в 1117 году Мономах женил своего сына Андрея на дочери Турк-хана. Рюрик Ростиславич получил от отца в жены дочь половецкого хана Беглюка. В 1205 году Всеволод Суздальский сосватал для своего сына Ярослава дочь половецкого хана Юрия Кончаковича. Особенно последний брак показывает, что тут имелось в виду не оградить земли от набегов, а запастись родственниками в степи, так как Суздальская земля была совершенно закрыта от половецких вторжений… В 1187 году Владимир Игоревич возвратился из половецкого плена с женой, дочерью знаменитого Кончака. На Руси сыграли вторично свадьбу, ибо она была уже раз совершена в степи. Были браки и с романическим характером. Святослав Владимирович имел отчимом половецкого хана Башкорда. Оказывается, что его мать после смерти первого своего мужа, Владимиpa Давидовича, увлеклась степным красавцем и бежала к нему в кочевья. Вероятно, это не единичный факт…

Уже из того обстоятельства, что половцы были в родственных связях со всеми почти княжескими родами Руси, можно видеть, что в истории Русской земли они сыграют роль силы уравновешивающей, которая не даст возможности вполне восторжествовать какому-нибудь одному стремлению, проводимому какой-либо из княжеских семей. Такова в действительности и была роль кочевников в политических событиях Древней Руси.

 

Кочевники у себя

Приступая к очерку жизни кочевников, их обычаев, мы должны предупредить, что обладаем для этого крайне скудным материалом… Нет никакой возможности проследить отличительные черты у печенегов, торков и половцев. Принимая их весьма близкими родственниками, мы не думаем, чтобы быт каждого из этих племен слишком рознился один от другого. Все они были тюрки, все вели кочевой образ жизни, а потому нравы и обычаи их должны быть общи. Они были принесены еще из прародины, из Средней Азии, и оставались неизменны. Культура новых соседей, конечно, действовала на наших кочевников, но влияние едва ли проникало далеко вглубь; оно скользило по поверхности, и только небольшие группы тюрков, поселившихся по городам, могли утрачивать свои основные национальные черты.

…В XI веке мы видим, что печенеги распадаются на тринадцать колен. Имена их менялись с переменой предводительствовавших ими князей. Это же деление мы находим и у половцев. Это видно из известий нашей летописи. Так, рассказывая о плене северских князей, она указывает что Игоря взяли Тарголовы, Святослава — Вобурчевичи, Владимира — Улашевичи. Иногда эти отдельные колена она называет чадью: Бостеева чадь, Чаргова чадь. Это подтверждается и позднейшим известием араба Новайри. Он знает одиннадцать половецких колен. Названия эти постоянно менялись вместе с князем. Колено носило название по имени князя, но наша летопись не знает перемены этих названий. Она знает княжеские тюркские роды, которые оставались, понятно, с теми же именами. Вобурчевичи, Чарговичи, собственно, значит: князья из рода такого-то…

Но вот что рассказывает нам Константин Багрянородный: «После смерти князей власть получают их двоюродные братья, потому что у них [печенегов] издревле имеет силу такой закон и обычай — не передавать достоинство сыновьям или братьям, чтобы князья довольствовались властью при жизни, а избирать детей их дядей или двоюродных братьев, чтобы власть не навсегда оставлялась в одном роде, но почесть передавать и боковым линиям; из чужого же рода никто [в это] не входит и не делается князем». Таким образом, выходит, что над коленом не могла властвовать одна семья; княжеское значение передавалось в семьи дядей или двоюродных братьев, но вместе с тем никто из чужого рода не мог быть выбран в князья. Следовательно, над каждым известным коленом власть оставалась всегда в одном роде, но переходила к членам разных его семей. Как будто у кочевников господствовали родовые порядки, но из этого же известия мы видим, что князем делался не всегда старший в роде, а власть переходит и к двоюродным племянникам, что при господстве родового быта невозможно, ибо тогда княжеское достоинство должно было переходить к старшему в роде.

Дело, выходит, происходило так. Когда умирал князь, то колено, над которым он правил, избирало себе нового по своему желанию из какой угодно семьи этого рода, лишь бы избранный приходился умершему двоюродным братом или двоюродным племянником. Чем больше семей было в данном роде, тем больше было лиц, стоявших к князю в требуемой степени родства, тем многочисленнее были претенденты на власть после его смерти. При таком порядке замещения князей их власть была очень невелика. Она сосредоточивалась в руках народного собрания, носившего название комента. Все важные дела решались на нем, как во время войны, так и во время мира. На этих собраниях власть князей являлась весьма незначительной.

Но не всегда народ избирал вождей из княжеских родов. Бывали случаи, когда власть отдавалась людям незнатного происхождения, выдвинувшимся своими дарованиями, энергией. Таков, например, был Кеген… Он привлек на свою сторону несколько колен и открыто боролся против Тираха, бывшего родовым князем печенегов. Частая смена князей, их многочисленность, должны были производить постоянные волнения кочевников, вечную мелкую междоусобную войну.

Постоянная война с соседями, борьба дома делали кочевников с малолетства лихими воинами. Быстрота движений их была изумительна… Кочевник как бы родился на лошади. Лошадь возит тюрка на войну и кормит его. Она приучена к разным неожиданным быстрым движениям.

С криком и воем бросались тюрки в атаку. Регулярная неприятельская конница двигается на них. Тюрки тотчас поворачивают коней, несутся назад, осыпая неприятеля стрелами. Неприятель, расстроивший погоней свои ряды, продолжает их преследовать. Вдруг с боков и с тыла бросаются свежие отряды тюрков, и сабли, и арканы свистят над шеями неприятелей. Засада приготовлялась заранее. Иногда она состояла из двух отрядов, расположенных по обеим сторонам дороги, по которой и заманивали кочевники своих неприятелей. Все приходило в смятение, все сбивалось «в мяч», как выражается наша летопись.

Кочевники имели особый строй. Наученные не из книг, а по обычаю своих отцов, как выражается Анна Комнина, они сзади первого строя ставили резервы. Первый строй состоял из отдельных отрядов, построенных клиньями. Между ними ставились телеги, занятые женами и детьми. Когда сражение не удавалось или пред тюрками были большие неприятельские силы, которых они не надеялись одолеть, они устраивали подвижные укрепления. Они ставили вкруг свои телеги, покрывали их бычачьими шкурами, сажали на них жен и детей и отбивали приступы. Трудно было разбить эти преграды; страшных потерь стоило разбить телеги и проникнуть в средину этого оригинального укрепления. Когда неприятель решался их осаждать, они видоизменяли несколько способ защиты: раздвигали немного телеги и делали между ними извилистые проходы. Часть тюрков занимала телеги. Из проходов выносились неожиданно их отряды, нападали на неприятеля и снова скрывались внутри круга.

Но мы видим, что они иногда делали и окопы, за которыми и отбивались от осаждавших их врагов. Этому искусству они, вероятно, научились у греков.

Вооружение степняка состояло из лука, колчана стрел, висящего на плече, сабли, аркана. Некоторые употребляли и копья. Луком они владели превосходно, убивая любую птицу налету. Как заимствование у них являются и шлемы. Меткости их стрельбы способствовала их дальнозоркость. Путешественник XII века, раввин Петахия, утверждает, что половцы могли различать предметы, если дозволяла местность, на день пути. Никакое движение, стало быть, не могло укрыться от степняков. В своих движениях они не останавливались ни пред какими преградами. Для европейских войск нужен был мост или плоты. Европейская конница не всегда решалась броситься в реку. Тюрки переправлялись очень легко. Они брали десяток лошадиных или других шкур, сшивали ремнями их края. Этот мешок набивался сеном. Его привязывали к хвосту лошади. Тюрк садился на мешок, гнал лошадь в реку и благополучно являлся на другой ее стороне… Но по большей части кочевники для своих набегов выбирали зимнее время, когда реки покрывались льдом, и тогда являлись целыми массами.

Главное богатство степняка — стада. Они доставляли ему пищу, питье, кожи для палатки, для одежды, составляли главный его товар. При передвижениях своих они гнали за собой и стада. Припомним, как черные клобуки явились с ними под Киевом. Летопись при каждом удачном походе русских извещает, что они «взяша тогда скоты и овце и кони и вельблуды». Мы видим тут те роды животных, которых разводили половцы: рогатый скот, овец, коней; находим и верблюдов из степей Средней Азии.

Большие перекочевки совершались с переменою времен года. «Земля кипчаков, — рассказывает Ибн аль-Атир, — богата пастбищами зимою и летом; в ней есть места, прохладные летом, богатые пастбищами; есть места, теплые зимою, также изобилующие пастбищами, — это степи на берегу моря». Когда наступал летний зной, степь была выжжена солнцем, и кочевники со своими стадами подвигались к северу; на зиму толпились по берегам моря. Тяжко приходилось степнякам в суровые зимы. Много скота гибло; трудно было существовать в переносных палатках. Глубокие снега мешали движению. «И бысть же тогда (в 1204 году) зима люта, — отмечает Воскресенская летопись, — и бысть половцем тягота велика».

Скот был главным товаром у кочевника. Лошади, например, отправлялись в Индию; в одном караване их бывало до шести тысяч; иногда более, иногда менее. Если кочевнику нужно было выкупиться из плена, он пригонял скот. Но вот хан половецкий Бельдюзь предлагал (в 1103 году) за свое освобождение «злато и сребро, и коне и скот». Откуда же у степняка золото и серебро? Он доставал его в своих набегах грабежом; он брал иногда большие выкупы за пленных; наконец, он вел торговлю. Еще о печенегах арабы рассказывают, что они богаты; что у них есть вьючный скот, стада, утварь из золота и серебра, оружие, пояса, богато украшенные и знамена. Богатая добыча доставалась русским князьям, когда они грабили половецкие кочевья. Доставались им золото, паволоки, оксамиты; серебряные древки знамен; орьтмами, и япончами, одеждами и узорочьями половецкими русские иногда мосты мостили и топкие места заваливали. В числе добычи бывали и рабы.

Еще в X веке печенеги были посредниками в торговле греков с Русью, Хазарией и Зихией. Они заключали условия с херсонитами и служили им проводниками в торговых поездках и сами привозили им товары. Но дорого стоили эти их услуги. Когда посланник греческий желал проникнуть в землю печенегов, то прежде всего он посылал к ним и требовал в Херсон заложников и проводников. Сейчас же начиналось требование подарков. Заложники, оставляемые в Херсоне, просили подарков для себя и своих жен за то, что оставались сидеть; проводники требовали их за труды свои и своих лошадей. Отделавшись тут, посол двигался к кочевникам. Но лишь только он являлся в их стране, входил с ними в переговоры, они прежде всего требовали императорских подарков. Дары требовались не только для воинов, но для их жен и даже родителей. Наконец посол удовлетворил всех, сделал дело, за которым приехал и возвращается назад. Но в Херсоне он снова должен был заплатить своим провожатым за труды их и их лошадей. Этим интересным сообщением мы обязаны императору Константину Багрянородному. Очевидно, такого рода отношения сохранились и в то время, когда степи занимали половцы. Невольно припоминаются при этом требования, делавшиеся московским князьям со стороны крымских ханов. «Карачей своих я написал с братьею и детьми, — пишет Саип-Гирей Иоанну IV, — а кроме этих наших уланов и князей написал еще по человеку от каждого рода, сто двадцать четыре человека, которые при нас, да Калгиных пятьдесят человек: пятьдесят человек немного, вели дать им поминки — и земля твоя в покое будет, и самому тебе не кручинно будет».

…Роскошная жизнь половецких ханов являлась вполне естественной. Должно быть, она была уж очень заманчива, если венгерские вельможи стали подражать им и вызвали целую бурю со стороны католического духовенства Венгрии.

Вообще же в жизни кочевник был весьма неприхотлив. Главным образом его пища состояла из мяса, молока, проса. Мы не знаем, сеялось ли просо самими кочевниками. Может быть, это был единственный продукт их собственного земледельческого труда. Просо бросалось в кипящую воду. Затем, изрезав мясо на кусочки, клали в этот отвар.

Иногда же мясное кушанье приготовлялось гораздо проще. Брали кусок сырого мяса, клали его под седло лошади и гоняли ее до тех пор, пока не вспотеет, а лежащий под седлом кусок не сделается горячим. В таком виде они употребляют его в пищу. Вероятно, как лакомство был рис, сваренный в молоке, и сыр.

Сделав удачный набег, нагрузив свою добычу на лошадь, степняк возвращался в свою ставку и праздновал удачу предприятия. В этом случае первое место занимал кумыс. Любили кочевники выпить, и кумыс действовал на них опьяняюще. Пили они кумыс; раздавались в это время звуки их незамысловатых музыкальных инструментов, и пелись песни, прославлявшие их героев, их знаменитых ханов, старого Шаруканя, и Буса, и Боняка, и его сына Севенча Боняковича, и знаменитого Кончака. И сильно действовали эти песни старины на тюрка, возбуждали его на новые подвиги, воспламеняли его любовь к свободным безграничным степям. Тяжело иногда приходилось половцам, и тогда-то песни имели ободряющее влияние… Благодаря близким сношениям Руси с половцами песни половецкие переходили и к русским.

Вообще постоянная борьба нисколько не уничтожала дружественных отношений между двумя народами. Торговля не прекращалась….Кочевники совершенно отделяли войну и торговлю и, сознавая ее выгоды, ничем не препятствовали ей. Это сообщение нашей летописи стоит в полном согласии с известием арабского писателя Ибн аль-Атира, который утверждает, что при половцах велась обширная торговля… Интересное сообщение делает по этому поводу Аль-Бекри о печенегах: когда к ним являются иностранцы, или бежавшие из плена в Константинополе, или другие, то они дают им на выбор: или остаться у них на равных правах и, если желают, выбрать себе жену, или предлагают проводить их на место жительства.

Постоянные военные предприятия, а вместе с ними и опасности заставляют искать себе верных друзей. Для взаимной помощи заключались побратимства. Они заключались не только среди степняков но, вероятно, побратимами являлись степняк и иностранец, какой-нибудь гость, бравший себе проводников из половцев. Особенно часты должны были случаться побратимства между половцами и русскими. Вот как совершался самый обряд заключения побратимства. Половец прокалывает себе палец иглой и выступавшую кровь дает сосать тому, кого он избирает себе в постоянные спутники и друзья, после чего сосавший кровь своего товарища становится для него как бы собственною его кровью и телом. Иногда употреблялся и другой обряд. Желающие вступить в побратимство наполняли напитком медный сосуд, имеющий подобие человеческого лица, пили из него оба, собирающийся в путь и его сопутник, и после этого уже никогда не изменяли друг другу.

О религии наших кочевников мы ничего не можем сказать. Дошедшие до нас известия весьма отрывочны, и нет прочных оснований верить им. Абульфеда рассказывает, что половцы занимались астрологией и верили во влияние небесных светил на человека; что они обожали звезды. Никита Хониат утверждает, что половцы приносили пленников в жертву своим богам. Абульфеда же говорит, что печенеги сжигают своих мертвых и пленных иностранцев. А Рубрук сообщает, что половцы хоронили своих мертвецов, насыпали над прахом курган и на нем ставили статую лицом к востоку, держащую у пояса чашу; богатым делают пирамиды, то есть остроконечные дома; а иногда он видел большие башни из обожженного кирпича; в некоторых местах каменные дома, хотя камней здесь и нет. Есть известие, что князья погребались с несколькими живыми рабами и лошадьми.

Ничего мы не можем сказать и об их семейном быте. Из нашей летописи узнаем, что браки у них могли совершаться в довольно близком родстве. Так, можно было жениться на мачехе и ятрови.

Нельзя сомневаться в том, что постоянные близкие сношения с соседними народами давали возможность проникать к нашим кочевникам различным религиям и исповеданиям, которые приобретали последователей.

Оставим черных клобуков. Очевидно, живя в Поросье, составляя часть Юрьевской епархии, они находились под неусыпными попечениями духовенства, старавшегося просветить их. Мы не будем говорить о тех случаях, когда печенеги или половцы принимали христианство в силу чисто политических причин. Можно предполагать, что и у себя в степи некоторые из степняков делались христианами. Попытки к распространению среди них христианской религии мы видим в начале XI века со стороны католических миссионеров. Один из них, Бруно, пробыл у печенегов пять месяцев. Если верить его письму, печенеги обещали будто бы быть христианами, если русский князь не будет их трогать; в противном случае грозили отречься от этой веры. Бруно возвратился к князю и передал ему условия печенегов. Князь будто бы согласился и дал печенегам в заложники своего сына, который и был вместе с новопоставленным епископом помещен в центр земли Печенежской. О дальнейшей судьбе этого епископства мы ничего не знаем.

Но нет никакого основания предполагать, чтобы русское духовенство не действовало и с своей стороны. Впрочем, этот вопрос покрыт мраком: нет никаких данных ни за, ни против. Что были случаи крещения половцев, видно из Кириковых вопрошаний. Там, между прочим, находим такое правило: «Молитвы над оглашенными так творить: болгарину, половцу или чудину — 40 дней поста до крещения, и из церкви пусть выходит как оглашенный…» Может быть, пример Игоря Святославича, имевшего в кочевьях половецких священника, совершавшего службы, не был единственный. Припомним родственные связи половецких ханов с русскими князьями. Весьма возможно, что благодаря таким близким отношениям среди половцев находились желающие принять христианство и действительно принимали. Ипатьевская летопись говорит, что великий князь половецкий Бастий крестился в 1223 году, явившись просить помощи у русских против татар. Если Бастий действовал тут под влиянием страха, то у нас есть примеры принятия христианства другими ханами, когда не действовали подобные побуждения. Так, по известию Никоновской летописи, в 1132 году в Рязани принял христианство князь половецкий Амурат, в 1168 году в Киеве — князь Айдар…

Мы не знаем, в силу ли подражательности или по своему христианскому исповеданию некоторые ханы носили христианские имена. Встречаются, например, Данило Кобякович, Юрий Кончакович, Глеб Тириевич, Роман Кзич. Но попадаются с христианскими именами и простые тюрки, не княжеских родов. Таков Василий, явившийся из степей в 1147 году на помощь Святославу Ольговичу. Интересна легенда «О пленном половчине», показывающая, как отражались религиозные верования русских на половцах. Был у одного киевлянина пленный половец. Содержался он в оковах. Долго хозяин ждал выкупа, наконец предложил половцу выпустить его с тем, что он заплатит ему выкуп, возвратившись в свои кочевья. Поручителем за себя кочевник согласился взять св. Николая. Освободившись из плена, степняк забыл об обещании. Однажды ему явился св. Николай и напомнил о своем поручительстве, пригрозив бедой. Но это напоминание прошло бесследно. Поехал однажды половец в поле. Вдруг явился святой угодник, стащил его с коня и, тряся, сказал: «Не говорил ли я тебе, окаянный: повези выкуп тому христианину, так как ты дан мне на поруки, а ты скоро забудь мои слова; еще раз тебе говорю: пожалей сам себя, повези выкуп если забудешь, увидишь, что тебе от меня будет!» Несколько дней спустя был съезд князей и вельмож половецких. Приехал и наш половец. Вдруг среди собрания невидимая сила стащила его с коня и начала бить, причем слышался голос: «Говорил я тебе, окаянный, повези выкуп!» Устрашенный половец, оправившись от наказания, взял два табуна лошадей и направился в Киев. Он сначала пришел в церковь и пожертвовал небольшое стадо в ее пользу; потом внес выкуп своему хозяину… Другая легенда рассказывает нам о принятии христианства и даже о вступлении половцев в монашество в Киево-Печерском монастыре вследствие чуда одного святого, который был некоторое время у них в плену и чудесным образом оказался освобожден.

Рядом с русскими на поле просвещения кочевников истинами христианской религии трудились и католические миссионеры. Хотя по документам видно, что деятельность их в степях относится к XIII веку, но возможно, что они ходили в землю Половецкую и раньше. Не известно, насколько успешно шло дело их проповеди в южнорусских степях, но половцы, поселившиеся в Венгрии, делались христианами.

Но рядом с христианскими действовали и другие влияния. Когда печенеги явились в Европу, то столкнулись с хазарами, у которых свободно существовали иудаизм, мусульманство, христианство и язычество. И мусульмане, и иудеи не преминули, конечно, подействовать на новый народ. Кроме того, постоянные сношения со Средней Азией, с странами, в которых исповедовался ислам, могли повести к распространению его и среди кочевников. До нас дошло известие Аль-Бекри; оно не может быть принято во всей своей силе, но показывает, что попытки проповеди ислама среди кочевников предпринимались. Он рассказывает, что после 400 года хиджры (1009-1010 годы) к печенегам прибыл мусульманский проповедник. Многие, в числе 12000, уверовали. Остальные начали укорять их. Началась междоусобная война. Неофиты одолели, и остатки побежденных также приняли ислам. Половцы, вероятно, также не избежали стараний соседей обратить их в мусульманство. Такими близкими соседями были болгары на Волге, еще с X века сделавшиеся мусульманами… Гиббон говорит, что большая часть куман (половцев) были язычники и только немногие были мусульмане. Иудаизм, кажется, имел среди них также своих последователей. Так, Плано Карпини в числе подданных татар указывает куманов-брутахов, исповедующих иудейскую религию.