ОПЫТ

Журнал «Фаланстер» сыграл все-таки немаловажную роль в распространении идей Фурье. Кроме общих теоретических статей, на его страницах обсуждались самые разнообразные проекты создания пробной фаланги.

Все эти планы, проекты, расчеты стали вдруг почти реальными, когда в один прекрасный день депутат парламента Сены и Уазы Бодэ-Дюлари, плененный радужными перспективами учения Фурье, предложил в обмен на акции 500 гектаров земли для организации опыта. Предложение было принято, и начались месяцы подготовки.

Натянутые отношения между учителем и учениками сгладились, установилось временное взаимопонимание.

Фурье даже помолодел. Он словно забыл, что в два последние года его то и дело мучили болезни. Нашел свои черновые записи времен «Нового мира» и спешно стал составлять подробный план работ, рассчитывая до мелочей все необходимые затраты. Разве не ради этих вот минут он всю жизнь спорил, доказывал, верил и отчаивался, проповедовал и проклинал?!

Организовать фалангу, как предлагали ученики, «сокращенного масштаба», по мнению Фурье, не представляло труда. Необходимо только помнить о трех последовательных этапах и начинать с образования товарищества на паях.

Чем больше желающих войти в ассоциацию, тем легче осуществить следующий этап: организовать строительные работы. По самым скромным подсчетам, на это должно пойти не менее 24 месяцев. Ускорить процесс можно в том случае, если на приобретенном участке окажется какое-либо сооружение, лучше всего замок или монастырь. Созданное на первом этапе правление за год проведет все подготовительные работы: разобьет сады, начнет постройки, заведет животных.

Необходимо с самого начала помнить о главном, третьем этапе, когда будет осуществлено последовательное привлечение и устройство на работу членов фаланстера, Если организаторы не будут «приучать этих начинающих к развитию притяжения, приводить к выявлению их страстей, их вкусов, их инстинктов», то вся затея «превратится в простую компанию акционеров».

Фурье подчеркивает, как важно организовать не просто людей строя Цивилизации, а гармонийцев и подвести их к «трудовому притяжению путем быстрого образования серий по страсти».

Учитель советует создавать серии в первую очередь таких видов деятельности, как поварское искусство, разведение овощей, цветов и животных. Нужно не забывать и оперу. Результаты не замедлят сказаться. Как только народ соседних городов и деревень проведает об образе жизни начинающих гармонийцев, о том, что они выполняют работы по желанию и способностям и трудятся небольшими сеансами, об их разнообразной и вкусной пище, о музыкальных развлечениях, о заботливых руководителях, то объявится масса желающих.

Построив в первый период одно крыло фаланстера, можно будет принять 400 новичков. Это должны быть в первую очередь плотники, слесари, сапожники, учителя. Достигнув численности 700 человек, ядро фаланги сможет уже придать работам некоторую парадность. По группам, со знаменами, под звуки фанфар или исполняя торжественные гимны, фалангийцы будут выходить на поля. После выполнения следующей части подготовительных работ можно принять новую группу желающих. Хорошо, если это будут деятели искусств, мастера ремесел.

Фурье составляет рабочую таблицу, которая потребуется для распределения членов фаланги согласно их характерам, темпераменту и возрасту. Пишет памятки о порядке ведения финансовых дел. Составляет смету расходов предполагаемых работ. Выведенная сумма затрат достигла… 15 миллионов.

Понимая, что при всех стараниях такой капитал собрать по подписке невозможно, ученики сделали перерасчет. Но самые скромные планы для «сокращенной» фаланги требовали 1 миллион 200 тысяч франков.

Таковы были проекты. На практике все стало иначе.

Приобретенный земельный участок в Кондэсюр-Вегр находился возле Рамбуйе, в 60 верстах от Парижа. Еще в «Книжке возвещения о Новом мире» Фурье говорил, что опытный фаланстер надлежит основать где-либо в окрестностях Парижа, так как этот город стоит на перекрестке всех дорог мира и сюда охотнее всего совершают путешествия не только европейцы.

После продолжительных переговоров к участку за умеренную цену присоединили еще два смежных, которые принадлежали землевладельцу Девейю, тоже увлекавшемуся фурьеризмом.

От сорока семи акционеров собрали капитал в 318 тысяч франков. А для того чтобы в общество вступили бедняки, акции в 500 франков разделили на купоны по 300, 200 и 100 франков. 318 тысяч — это далеко не 15 миллионов и даже не 1200 тысяч, которые, по предварительным подсчетам, требовались для опыта. Но, несмотря на незначительность суммы, душевный подъем у членов созданной компании был необыкновенный.

Обязанности распределили по желанию — каждый из учеников стал во главе какой-либо отрасли. Фурье единогласно назначили «директором общественного механизма». Главой акционерного общества стал Бодэ-Дюлари.

Агроному поручались все земледельческие работы. День и ночь сидел над чертежами архитектор. Почти каждое утро начиналось со споров вокруг постоянно изменяющихся проектов.

Наконец приступили к земляным работам. Фурье настоял: нужно начинать со строительства помещений для рабочих и улицы-галереи. Первостепенного внимания требуют и дороги. Это они отравляют существование сельского жителя, делаясь непроходимыми на значительную часть года. Не могла не сказаться давнишняя любовь Фурье к цветоводству: вопреки здравому смыслу он настоял на немедленном приобретении и посадке необыкновенных экзотических деревьев и цветов, на что потребовались большие средства.

Неумение руководителя организовать и себя и людей в первые же месяцы существования компании повлекло за собой ненужные разногласия, споры.

В письме Мюирону в марте 1833 года Фурье жаловался: «Наш архитектор, против которого я один боролся, образумился наконец и вместо покупки леса на 25 тыс. франков ограничился 11. Вы не можете себе представить, сколько стоило мне трудов указать компании на эту неразумность — истратить сразу на покупку одного материала все, а может, даже больше того, что можно иметь в кассе. Он надеется, что прибудут фонды. Но если на них рассчитывать, то это не по-хозяйски. Приходится тратить много сил, чтобы привести их к этой самой малой дозе благоразумия…»

Один из фалангистов, III. Пелларэн, впоследствии вспоминал: «Мы в то время были очень молоды, неопытны, а «добряк», несмотря на некоторые странности, судил намного лучше, чем каждый из нас, о практичных вещах. Он был нашим учителем не только в теории».

Между тем борьба Фурье со вздорным архитектором продолжалась.

В письме Мюирону от 22 мая 1833 года читаем:

«К нам прибыло несколько акционеров. Их было бы в 10 раз больше, если бы архитектор не затягивал и не менял постоянно планы, которые сегодня он сам признает смешными. Но гордыня мучила его. Это вздорный спорщик, который хочет круглого, если другие квадрата, и квадрата, когда другие — круглого. Я высказался за его освобождение и за то, чтобы взять другого подрядчика».

Из письма, отправленного через месяц, мы узнаем, что вопрос об уходе архитектора решен. Но что же он настроил?.. «Свинарник с превосходными стенами в 18 дюймов из прекрасных камней, а здания для хозяев — со стенами в 6 дюймов из глины с соломой. Так что свиньи будут жить лучше, чем господа. В то время как свиней можно было временно поместить в дощатый барак, как в Безансоне содержат офицерских лошадей — особ, гораздо более важных, чем свиньи. Больше того, он возвел стены свинарника, не сделав в них дверей, так что свиней утром и вечером приходится поднимать блоками…

В столярной мастерской окна разместил так высоко, что рабочие во время работы на своих верстаках ничего не увидят. Но он считает, что высоко размещенные окна лучше украшают внешнюю сторону зданий. Четыре печи в булочных будут разорительны, так как построены очень маленькими.

Из этого нужно сделать вывод, что необходим совет по надзору, который ежемесячно будет давать замечания. Но что он сделает по тому, что уже сделано? Не нужно закрывать глаза на то, что колония близка к разрушению».

Схема фаланстера, составленная Шарлем Фурье.

Предвидя распад задуманного дела, Фурье удручен больше всех. Он уверен, что это козни врагов, стремящихся любыми средствами подорвать основы его теории. Это они все заранее предусмотрели — вначале втянуть в компанию господина Дюлари, в процессе работ неустанно вредить, а «когда всем будет очевидно, что из предприятия ничего не получается, тогда сказать: «Вот они — планы Фурье… А коллеги Трансон, Лешевалье, Консидеран и Пелларэн ничего этого не видят». Болезненная мнительность Фурье обрушилась даже на ближайших соратников.

Об этом настроении метра Ш. Пелларэн вспоминает: «Фурье, конечно, ошибался, приписывая кому-либо преднамеренные планы помешать созданию колонии в Кондэ. Во всем остальном он был прав. И не исключение из этого то, что он говорит о нашей непринципиальности, нас, которых, несомненно, лишь по своей скромности он удостоил титула «коллеги».

К осени общий энтузиазм начал спадать. Новых акционеров не предвиделось — стало очевидным, насколько ограниченными средствами располагала компания. Неудачное распределение средств, в том числе непродуманная закупка дорогостоящих экзотических растений, строительство улицы-галереи потребовали непомерно больших затрат. Это вызвало недоверие у акционеров, и держатели мелких купонов стали выходить первыми. После долгих споров и колебаний было принято решение о прекращении строительства. Выплатив другим акционерам деньги из собственных средств, Бодэ Дюлари оставил все постройки за собой.

Шарль Пелларэн впоследствии вспоминает об этой первой попытке 1832 и 1833 годов применения «социетарной теории»: «Справедливо сказать, что из всех тех, кто был причастен к делу, Фурье проявлял больше всех практического здравомыслия, больше благоразумия и прозорливости. К несчастью, к его мнению всегда обращались слишком поздно, когда зло уже было сделано».

Так производственно-потребительская кооперативная община, на которую Фурье возлагал столько надежд, закончила свои дни еще в зачаточном состоянии.

Но Фурье не теряет присутствия духа. 27 ноября 1833 году он пишет Мюирону:

«Нужно создать отчет о колонии в Кондэ. Это важно не только для меня, но и для моих друзей. Этот отчет продемонстрирует, что опыт в Кондэ — это постройка для обыкновенных людей, без учета требований фаланстера, без разделения на серии. На эти ошибки нужно сослаться, предлагая опыт министру или другим…»

Крах колонии в Кондэ как будто подтверждал, что теорию учителя вряд ли возможно осуществить на практике. В ее правильности начинают сомневаться даже самые верные сподвижники. Но как ни в чем не бывало Фурье продолжает пропаганду «открытия». В течение зимы 1833/34 года он выступил с несколькими докладами. Он никогда не был хорошим оратором. В своем ординарном аккуратно вычищенном платье с белым галстуком он в первые минуты не привлекал внимания аудитории, но, стоило ему разговориться, его убежденность приковывала слушателей. В каждом слове слышалась необыкновенная сила. Он говорил тоном пророка, волею бога постигшего и познавшего законы развития человеческого общества. Он говорил тоном человека, не знавшего поражений.

 

«СОЦИЕТАРНАЯ ТЕОРИЯ» ПРОНИКАЕТ В РАБОЧУЮ СРЕДУ

Несмотря на печальную участь колонии в Кондэ, популярность фурьеризма растет. Еще в 1832 году на страницах журнала «Фаланстер» Консидеран и Лешевалье высказали мысль, что «открытие» учителя должно быть использовано в первую очередь в интересах пролетариата. Фурьеристы Жуан и Говен утверждали, что осуществить «социетарную теорию» могут только трудящиеся и лишь она поможет им избавиться от гнета и нищеты.

В конце 1833 года Фурье получил письмо от Бербрюгте из Лиона, который сообщал, что в последние четыре месяца его публичные доклады о фурьеризме пользуются особым успехом и собирают большие аудитории.

В лионских газетах появляется целый ряд статей фурьеристского толка. То, что именно в этом городе его идеи получили распространение, вряд ли было неожиданным для Фурье. Не мог не сказаться тот факт, что он подолгу жил в Лионе и его имя было там известно еще со времен революции и империи.

На протяжении 1833 года несколько статей о Фурье принадлежали перу лионского набойщика Рувьера-младшего. Отмечая бедственное положение народа, он говорил: рабочий люд будет «гибнуть в смертельных муках нищеты», если не обратит свое внимание на «сельскохозяйственную и промышленную ассоциацию, предложенную Шарлем Фурье». Это единственный путь освобождения трудящихся…

Демократическая газета «Глянез» опубликовала письмо к правительству, в котором говорилось: преступление тратить народные деньги на военные сооружения вокруг Лиона — целесообразнее их употребить на устройство фаланстера.

В июле 1833 года местная газета «Бон санс» под видом «письма в редакцию» поместила заметку «О системе Фурье» за подписью Беранже, рабочего-часовщика. Автор говорил, что фантастические и полуфантастические пророчества не главное в интересующем его учении. Сам автор, по словам Беранже, не относится серьезно к подобным фантазиям. Нужно видеть, что главное в его системе — это желание «покончить с неурядицей и злоупотреблениями, царящими в обществе», и перейти к совершенно иному — лучшему социальному строю». Предлагаемый план создания ассоциации вполне отвечает интересам рабочих…

И как бы в подтверждение этой мысли осенью 1833 года в Париже группа токарей-мебельщиков, не добившись от хозяев повышения заработной платы, создала свою независимую артель и стала продавать продукцию без торговых посредников. Почин мебельщиков поддержали сапожники. Вслед за ними создали свои объединения каретники и кожевники. В период подъема стачечного движения создание подобных артелей стало массовым.

Не случайно, что интерес к различным проблемам фурьеризма вослед за лионскими проявили и парижские рабочие газеты. Критически, но в то же время доброжелательно отнеслась к идеям Фурье самая популярная среди тружеников столицы газета «Ателье». Ее редакция целиком состояла из рабочих. Здесь соглашались с Фурье в том, что всестороннее развитие человеческих склонностей и способностей возможно только при соответствующих общественных условиях.

В декабре 1833 года на улицах Парижа можно было встретить «глашатая», который, размахивая над головой веером маленьких брошюр, выкрикивал их названия. Он предлагал книжечки так настойчиво, что прохожим трудно было не остановиться и не полезть в карман за мелочью. Это были издания недавно возникшего «Общества прав человека и гражданина». В них резко критиковалась политика правительства, деятельность которого не соответствует интересам французского народа. Брошюры призывали рабочих создавать кооперативные ассоциации, которые в обществе будущего станут владеть орудиями труда и государственным кредитом…

Повторяя идеи якобинцев, в основном известную Декларацию прав человека и гражданина, в свое время представленную Конвенту Робеспьером, «Общество» призывало установить республику, способную создать самое дешевое правительство.

«Только республика, — обещали от имени «Общества», его руководители, — обеспечит возможность полного и свободного развития физических и умственных способностей каждого гражданина».

Появление брошюр «Общества» взволновало политический мир Франции. Газета «Французский курьер» напомнила читателям, что Декларация Робеспьера в свое время была отвергнута Конвентом, а редактор газеты «Бон санс» предупреждал: провозглашение принципов «Общества» может отбросить страну во времена варварства… Но вопреки мнениям официальной прессы (Общество» приобретает популярность не только во Франции, но и за ее пределами: в организацию вступают итальянцы, немцы, поляки. В ее секциях да;г. е готовится покушение на Николая I, и только уведомление французской полицией русского посла в Париже об этом замысле помешало выехавшим из Франции корсиканцу Франчески и его другу Пьераччи осуществить свой план.

Деятельность «Общества» не прошла мимо внимания Шарля Фурье, тем более что в брошюрах он мог вычитать частичную эксплуатацию собственных идей. Реакция Фурье недвусмысленно враждебна. В эти месяцы он пишет статью «Какофония в Париже по поводу ложных прав человека и ложной ассоциации», в которой высмеивает идеи «Общества» как несостоятельные и заимствованные. После четырех с лишним десятилетий, минувших со времени революции, возобновились старые споры о правах человека. Опять загремели в воздухе красивые лозунги и фразы. Рабочие мечтают, что новое «Общество» установит им такой порядок, когда они вместе с предпринимателями будут определять размеры заработной платы. Крестьяне надеются, что их не станут больше обирать дорожными поборами, а солдаты грезят о том, что получат гражданские права наравне с командирами, а к старости еще и пенсии. И что все-все будут трудиться, а в школах введут бесплатное обучение… Наивные люди! Они никак не хотят понять, что все это неосуществимо, пока человечество не придет добровольно к идее фаланстеров.

 

ВЕСТИ ИЗ-ЗА ГРАНИЦЫ

Еще в конце 1832 года Фурье получил несколько сообщений о том, что у него появились последователи за пределами Франции. Как-то навестила его англичанка Анна Уилер и рассказала о своем увлечении социалистическими идеями. После этого знакомства по рекомендации Уилер стали приезжать к нему молодые люди, которые искренне интересовались «социетарной теорией», Они горели жаждой поскорее впитать в себя все, что Фурье создавал целую жизнь. От них он и узнал, что в Лондоне возникло кооперативное общество, где подготовлены к изданию брошюры с подбором выдержек из его сочинений. Это были первые шаги фурьеризма в Англии.

После поражения польского восстания 1831 года в Париже появилось много польских эмигрантов. Бывшего вице-президента «Патриотического общества» в Варшаве Яна Чиньского представила учителю фурьеристка Зоя Гатти де Гамон. Этот восторженный юноша не только сам немедленно обратился в фурьеристскую веру, но и стал убежденным пропагандистом «социетарной теории» среди польской эмиграции.

В этом же году состоялось очень лестное для Фурье знакомство с одним удивительным немцем. Оказывается, сын крестьянина Людвиг Галл уже более десяти лет занимался распространением фурьеризма в Германии. Еще в 1819 году он организовал в Трире трудовую общину «Союз ради предоставления бедствующему немцу работы, заработка, удовлетворительного жилья и владения». Затем, воодушевленный идеями Фурье, он делает попытку организовать подобную же ассоциацию в Америке. За последние годы он написал несколько статей, посвященных ассоциации. Как и учитель, он абсолютно убежден в возможности мирного союза капитала, труда и таланта.

И еще радость была у Фурье: недавно из Италии получил сочинение от сицилийца барона Джузеппе Уорвайя, бывшего карбонария. На томике дарственная надпись: «Великому фурьеристу». С интересом пролистал, узнавая свои мысли, но удивительно своеобразно переработанные.

Италия, терзаемая внутренними противоречиями, в те годы особенно интенсивно впитывала различные социалистические учения. Ему стало известно о выходе серии статей вождя «Молодой Италии» Джузеппе Мадзини, посвященных фурьеризму. Хотя Мадзини отчасти и критиковал Фурье, но тут же утверждал, что труды фурьеристской школы со временем займут достойное место среди великих мировых учений.

Из новых своих последователей Фурье особо отметил еще одного итальянца — Джузеппе Бучелати. Тот прожил в Париже четыре года, часто встречался с учителем и, возвратившись на родину, со свойственной ему пылкостью весь отдался пропаганде фурьеризма. Вскоре в миланских газетах появилось несколько его статей и брошюр о «социетарной теории».

Французская фурьеристка Зоя Гатти де Гамон и ее муж Джузеппе Гатти переписывались с неким Пьеро Марончелли, который затем, перебравшись в Америку, стал активно сотрудничать с тамошними фурьеристами.

Итальянские фурьеристы действовали в одиночку, иногда маленькими группами независимо друг от друга. Стихийность этого процесса была еще одним свидетельством заразительности идей Шарля Фурье. Но теорию его воспринимали далеко не однозначно: одни безоговорочно восхищались, другие находили в ней некоторые изъяны, бранили за рационализм. Раздавались и откровенно враждебные голоса. Всерьез обсуждалась в итальянских газетах возможность приспособления фурьеризма к особенностям этой страны.

Несколько писем получил Фурье из Соединенных Штатов от Альберта Брисбейна. Год тому назад Брисбейн вернулся в Америку, и его активная агитация за создание опытных фаланг незамедлительно сказалась. В начале 40-х годов XIX века (Фурье не доживет до этого времени) в Америке было создано около… 20 тысяч фаланстеров. Правда, в результате эти акционерные объединения оказались весьма далеки от идей Фурье, но сызначала они создавались по принципам ассоциации, с учетом разнообразия интересов, привлекательных форм труда, задач всеобщего воспитания…

Пожалуй, чаще других новичков приходил в комнатку на улицу Ришелье молодой румын по фамилии Диамант. Тудораке Мехтунчиу Диамант приехал в Париж из Бухареста и, занимаясь в одной из высших школ, вскоре примкнул к фурьеристам. Вся его неуемная энергия, казалось, уходила теперь на то, чтобы приобщать к идеям Фурье своих земляков и знакомых. Всякий раз с его приходом в комнате метра становилось тесно — от шума, от обилия жестов и прожектов. Диамант тут же выкладывал несколько новых вариантов плана великого переустройства Румынии на социетарных началах. Он был глубоко уверен, что именно благословенная румынская земля первой «превратится в обитель счастья и послужит примером для других народов».

Во время этих посещений Фурье искренне любовался целеустремленностью Диаманта. Да и он сам того же мнения, что опыты можно начинать не только в окрестностях Парижа и что результаты скажутся куда быстрее, если создать одновременно несколько фаланстеров в разных странах…

Однажды Фурье признался Диаманту: «В отношении моей системы я не рассчитываю на французов. Они, как и итальянцы, испанцы и немцы, увязли в строе Цивилизации; но я рассчитываю на Восток, особенно на русских, которые, как все славянские народы, весьма склонны к общности».

Диамант не ограничивался выступлениями на организованных собраниях и встречах. Не раз он поднимался на сооруженную друзьями наспех шаткую трибуну и прямо на улицах и площадях Парижа вещал о выгодах ассоциации. Пламенная речь юноши собирала толпы парижан.

Как-то примчался к Фурье со своей только что вышедшей из печати брошюркой. Как ребенок радовался пахнущим типографской краской листкам. Опубликовал статью анонимно, на французском языке. В ней постарался по-своему объяснить, почему восстали лионские ткачи. Бедные не перестанут отнимать у имущих до тех пор, пока не наступит изобилие, а изобилие возможно лишь при общественном хозяйствовании…

Вернувшись в Бухарест, Диамант, этот высокообразованный инженер, отказался от выгодных должностей, до конца жизни отдав всего себя пропаганде фурьеризма, Словом, Фурье воочию убеждался, что его «открытие» уже выходит за пределы Франции. Это не просто популярность. Для современников он становится полулегендарной личностью. О нем повсюду ширится молва, устная и письменная, ему посвящают панегирики, его избирают в качестве объекта своих насмешек сатирики и карикатуристы. На одной из карикатур он изображен о хвостом, на конце которого прицеплен огромный глаз, а внизу подпись, что его теории сводятся к тому, чтобы на земном шаре создать людей, «вооруженных хоботами, рогами, костями и хвостами».

Но он уже привык к насмешкам.

По причине недостатка средств 23 февраля 1834 года вышел последний помер журнала «Фаланстер». Ученики решили сосредоточить теперь свою деятельность на издании отдельных пропагандистских брошюр. Оглядываясь назад, можно было сказать, что журнал сослужил движению немалую службу: только Фурье на его страницах опубликовал 83 статьи. Важно и то, что «Фаланстер», не замыкаясь на задачах популяризации, успевал освещать самые разнообразные вопросы общественной жизни Франции. Обращаясь в своих критических статьях к проблемам литературы, Консидеран, а за ним и другие авторы призывали писателей смелее обнажать язвы существующего строя.

В 1833 году в статье «О нынешнем направлении литературы» Виктор Консидеран писал: «Разве мы так богаты картинами счастья и гармонии, разве вина художников, если наше общество является обширной мастерской, где дружно трудятся пороки, преступления, нищета и бедствия? Разве их вина, если постоянно обнаруживаются трупы в моргах, если переполнены тюрьмы, галеры и больницы, если кровью окрашен помост гильотины, если палач настолько необходим, что без него и без его помощников, без тюремщиков и жандармов наша цивилизация не просуществовала бы и двадцати четырех часов? Разве их вина, если повсюду властвует разврат, если пучина проституции поглощает ежедневно и не возвращает никогда целое племя прекрасных девушек, если охлаждение и измена проникают в наши самые интимные отношения, если прелюбодеяние метит наши брачные контракты? Их ли вина, наконец, если осталась в живых лишь одна религия — религия денег, один лишь культ — культ золотого тельца?»

Задачи литературы — показать ужасные, нечеловеческие страдания, все язвы современного строя. «Искусство, — по словам Консидерана, — должно разъять на части нашу цивилизацию, выставить напоказ, без покрывала безобразную, отвратительную, такую, какая она есть на самом деле».

К середине 30-х годов во Франции в результате обострения классовых противоречий начинается новая волна революционных битв. В апреле 1834 года парижские газеты были полны сообщениями о лионских событиях. Опять в городе ткачей раздался боевой клич: «К оружию!», опять кареты, телеги, дилижансы, камни мостовых, бочки и доски, мебель из домов пошли на сооружение баррикад. Потребовалось два часа, чтобы большинство улиц Лиона были перерезаны баррикадами. Над трактиром Бувра восставшие водрузили красное знамя. Бои на улицах города продолжались семь дней.

Толчком к восстанию послужил судебный процесс над организаторами стачки, имевшей место в Лионе еще в феврале. Возбуждение народа возросло также в связи с изданием 25 марта закона против нелегальных союзов. Восстание было подавлено с большой жестокостью. В Париже ожесточенные уличные бои, как отклик на лионские события, продолжались два дня.

Фурье следит за выступлением рабочих в Лионе. Он уверен, что их борьба справедлива и «это их сопротивление является весьма законным и весьма естественным».

Консидеран об этих же событиях пишет, что частые восстания рабочих Лиона неизбежны, они не могут быть предотвращены репрессиями. Только произвол предпринимателей, голод и безработица толкают пролетариев на путь революции. Признавая стачку как метод пролетарской борьбы, он в то же время призывает рабочих не связывать свои интересы с борьбой политических партий, так как это принесет только пролитие крови. Он даже обращается к частным партийным деятелям с призывом «перестать компрометировать дело пролетариата» вовлечением его в борьбу за «кровавую республику».

Высоко оценивая решимость лионцев, и Фурье и Консидеран, однако, далеки от мысли, что именно этот восставший во имя хлеба и работы рабочий люд сможет стать преобразователем общества.

Фурье упорно размышляет о судьбах зарождающегося рабочего класса. Он видит борьбу пролетариев за свои права, видит и то, что эта борьба все обостряется. Но принадлежит ли данному классу будущее? Фурье в этом совсем не уверен. Более того, он приходит к огорчительному для себя выводу, что народные массы не подготовлены к тому, чтобы правильно понять и принять его «открытие».

Он не считает восстание лучшим способом доказывать свои права. Обоюдная жестокость мятежников и солдат возмущает его до такой степени, что он даже готов принять сторону усмирителей, о чем и сообщает откровенно в одном из писем Мюирону по горячим следам бойни на парижской улице Транснонен: вот, мол, когда настал момент обратиться к правительству!

В какую бы сторону ни разгорались политические пожары, статьи Фурье 1834 года по-прежнему нацелены на пропаганду «открытия», он снова полон надежд, снова обращается к «кандидатам», недвусмысленно называя одну из статей «Обзор кандидатов». В последних номерах «Фаланстера» две его статьи предназначены специально для министра внутренних дел Луи Адольфа Тьера; Фурье стремится заинтересовать его налоговым вопросом, который можно урегулировать с помощью ассоциации. Это кажется немыслимым: он взывает к Тьеру — ярому монархисту, на руках которого еще не остыла кровь преступления на улице Транснонен, Тьеру — будущему палачу Парижской коммуны. И все же это так.

Обращаясь к министру-«кандидату», Фурье возмущается и «лживой торговлей», и «лживыми друзьями народа», а особенно «слепым либерализмом», усматривая в либерализме одно из самых опасных общественных заблуждений, которое под маской народности ничего не дает народу — ни работы, ни хлеба, а только питает его торгашескими иллюзиями. Современному либерализму Фурье противопоставляет истинное свободолюбие, которое достижимо только при строе Гармонии.

Среди его публикаций этого года, кроме яростных нападок на критиков, выступающих против «открытия», встречаются и статьи в адрес тех учеников, которые искажают его идеи: он старается показать ошибочность их доводов и предостеречь от возможности раскола, так как это принесет только вред всей школе. Но не одни только огорчения доставляют ему ученики. Фурье видел, сколько сил и энергии прилагает Виктор Консидеран, чтобы поддержать дух единства среди фурьеристов. От души порадовался учитель, когда получил только что вышедшую из печати первую книгу Консидерана «Предназначение общества». Автор, разделяющий политические иллюзии учителя, посвящал ее ни много ни мало самому «королю, который в качестве главы правительства и первого собственника Франции больше всего заинтересован в общественном и частном преуспевании, в счастье индивидуумов и нации». Консидеран уверял, что фурьеризм не имеет ничего общего с революционным движением, он — за «совершенно мирное решение» проблемы — путем создания «истинной ассоциации», которая «гармонически сводит воедино интересы капитала, труда и таланта».

Несмотря на очевидную тенденцию к политическому компромиссу, выход в свет первого тома «Предназначения общества» знаменовал собой переход фурьеризма к широкой и активной пропаганде «социетарной теории».

Франция, Германия, Италия, Англия… Год от года увеличивалось число стран, в которые проникало учение великого мечтателя XIX века.

В середине 30-х годов к этому перечню добавилась соседняя Испания.

В мадридских газетах стали появляться фурьеристские статьи Хоакина Себастьяна Абреу. С этим пионером фурьеризма в Испании Фурье впервые встретился в те дни, когда «социетарная школа» жила заботами, связанными с опытом в Кондэ.

В конце июля 1834 года Фурье получил сообщение от Диаманта о том, что в Румынии уже сказались результаты пропаганды фурьеризма. Письмо в Париж привез сподвижник Диаманта Николай Крецулеску, которому было поручено сопровождать Фурье до Бухареста. Диамант, конечно, оговаривался: если метр даст свое согласие на поездку. Но притом настойчиво убеждал, что его приезд крайне необходим. В Валахии уже подобраны три земельных участка, там есть постройки, есть люди, «которые преклоняются перед Вашим гением». Это помещики, врачи, профессора, они предлагают деньги и личное участие. Архитекторы добровольно берутся проектировать постройку фаланстера. Эти «друзья свободы, справедливости и порядка» собрали по подписке необходимые средства. «И нужно только Ваше присутствие, ваши подробные расчеты, столь необходимые при строительстве». Диамант уверял, что уже в нынешнем году будет начато строительство и успех обеспечен.

Однако Фурье не поехал в Бухарест, как ни убеждал его Крецулеску. Он не настолько хорошо себя чувствовал в последние годы, чтобы собраться в такой неблизкий путь, да и, признаться, не совсем он верил в успех начинания пылкого Диаманта. Но на сей раз интуиция его подвела — румынский фаланстер все же был создан.

В Скоени, недалеко от Плоешти, в имении помещика Манолаке Бэлэчану, который стал и руководителем строящейся колонии, местные власти в марте 1835 года зарегистрировали ее под именем «Сельскохозяйственного и промышленного общества». Около 70 колонистов, в том числе бывшие крепостные цыгане Бэлэчану, которые, получив вольную, вступили в колонию, занимались здесь земледельческим трудом и ремесленными работами, а также изучали науки и искусства.

Колония просуществовала недолго. Группа реакционных помещиков потребовала от властей принятия строгих мер, так как этот, по их мнению, плод «крамольного французского духа» чреват революцией. Представители полиции нагрянули в Скоени с обследованием, но не нашли на месте ничего предосудительного. И все же наличие в колонии вооруженной охраны дало основание властям в декабре 1836 года подписать распоряжение о ее роспуске. Колонисты распоряжению не подчинились, посему присланный властями отряд жандармерии вынужден был взять фалангу приступом. Колонистов разогнали, а организаторы были арестованы.

Однако Диамант не собирался опускать руки. Не один раз и после этих событий обращался он к правительству со своими планами организации различных колоний. Увы, его обращения не имели теперь никакого отзыва.

 

СНОВА ДЕТСКАЯ ФАЛАНГА

Фурье, казалось, не сломила неудача опыта в Кондэ. Двенадцать лет назад он не напрасно подробнейше познакомился с методами воспитания детей, разработанными Робертом Оуэном. Крах опытной фаланги приводит Фурье к мысли, что людей нужно заблаговременно готовить к «ассоциации», соответствующим образом воспитывать. Отсюда единственно правильным путем перехода к строю Гармонии может быть только создание детского фаланстера. Именно в детских колониях на практике будут проверены основные положения «социетарной теории».

Еще летом 1833 года в журнале «Фаланстер» были опубликованы одна за другой три статьи, где Фурье предлагал подробный план такого опыта.

Он убеждал, как всегда, во всеоружии цифр. Во-первых, для детского фаланстера потребуется меньше денежных средств. Кроме того, его создать легче и потому, что у детей нет двух страстей: семьялюбия и любви. Нужно только начать «маленький опыт», и со всего мира будут прибывать желающие посмотреть, как это «дети, которых считали бездельниками, не поддающимися воздействию дисциплины, стали за один месяц фениксами производительного труда и соревнования». Потребовав небольших затрат, детская фаланга вскоре даст баснословные прибыли, «школа инстинктов получит 20 миллионов sa свои резервные акции и тогда, уже к концу первой кампании, может быть преобразована в фалангу большого масштаба». Так начнется переход к строю Гармонии. 29 марта 1834 года Фурье пишет Мюирону: «Мое дело не потребует 6 месяцев, нужно всего 6 недель обучения и 6 недель подготовки.

Два дня назад я получил письмо от общества дам-филантропок… они собрали из приютов 1700 бедных детей. Я отвечу им, что только по моей методе они обеспечат образование, благосостояние этим детям. Я посоветую министру обратить на это внимание и предложу по подписке основать три колонии: одну исправительную (тюремную), вторую — на научной системе по выбору института и третью — в привлекательной методе, испытываемой на детях. Моя третья пройдет незамеченной среди двух, но выиграет быстрее».

Фурье снова готовит расчеты по организации этих трех опытных фаланг: только на две фаланги потребуется по 1 миллиону, 600 тысяч — на привлекательную и 400 тысяч — на непредвиденные расходы. Всего 3 миллиона!

Фурье предлагает самый, по его мнению, рациональный путь устройства детского фаланстера — существующие в стране приюты для детей-сирот реорганизовать по принципу ассоциации. Этот опыт будет сам по себе достаточен, чтобы отказаться раз и навсегда от строя Цивилизации: «Всякий, увидев явления производственного влечения, свободный порыв скрытых и ценных инстинктов, придет к заключению, что следует организовать отцов и матерей, так же как организованы дети, и тогда фаланги, в которых объединятся все возрасты, люди любого состояния, через несколько месяцев станут образцом для всеобщего подражания».

Но и этот проект также остался только на бумаге.