В ДЕРЕВНЕ
Тяжелые годы Реставрации Фурье провел в деревне Толлисье в пограничном со Швейцарией округе Бюже. Он поселился у племянниц, приехав туда сразу же после падения власти бонапартистов, и, прожив недолго, перебрался к младшей сестре Рюба, в окружной центр — городок Беллэ. Однако вскоре, поссорившись с родственниками, уехал. Разрыв удручал, но, рано став самостоятельным, он разучился смиряться с вторжением в его дела, с постоянными советами «неудачнику», которые выводили его из равновесия. С облегчением сел за стол, когда наконец-то оказался вновь один, устроив по своему, привычному ему только порядку маленькую квартирку, заваленную пачками рукописей, грудами газет и журналов.
Работа над «Новым миром любви» подходила к концу «Он окончил ее в 1813 году, но в течение 150 лет рукопись останется неопубликованной. По «моральным» соображениям ученики будут ее тщательно скрывать, хотя отдельные разделы выйдут как самостоятельные статьи. Еще одну книгу — «Трактат о домашней и земледельческой ассоциации» — Фурье задумал задолго до окончания «Нового мира любви», а писал обе почти одновременно. В эти годы и произошло окончательное оформление системы Фурье.
«Трактат» должен был быть первой из девяти задуманных книг. На нее Фурье больше всего возлагал надежд, рассчитывая здесь дать все практические советы по организации опытной ассоциации. Как всегда, трудно было ему сдерживать себя от отступлений и подробного описания второстепенных проблем. Подсчеты, чертежи, таблицы занимали не только много времени, но и уводили мечтателя от главного…
Старался как можно убедительнее рассказать о необыкновенном взаимодействии страстей, серий, групп. Чтобы обосновать свои подсчеты, привлекал на помощь самые различные математические выкладки. Может быть, этот прием сделает «открытие» более убедительным?..
Здесь же, отвлекшись от описания ассоциации, Фурье вновь пишет о свободе любви, основных принципах воспитания гармонийцев, пороках буржуазного брака и положении женщины в обществе Гармонии. Что поделать, он не в силах побороть страсть к повторению.
Перечитывая написанное, на полях пометил: «Реставрация. Бедствия народа. Возврат Франции к порядку, который существовал до революции, — невозможен».
Эмиграция вернула себе все, что хотела: ренту, дворцы, слуг. Казалось, что аристократы напоказ наслаждались жизнью. Парикмахерские заведения уповали на возврат к старой моде. Напудренными париками и взбитыми локонами они старались убедить всех вокруг, что никакой революции и никакого Наполеона в истории Франции не существовало. Окна кафе на парижских бульварах были размалеваны геральдическими лилиями. Свора эмигрантов, вернувшаяся с Бурбонами, хотела забыть все, что было в эти двадцать лет. Однако вскоре аристократы должны были убедиться, что все, что было создано в эпоху революции, Консульства и империи Наполеона, сломать нереально.
Большинство помещиков, убедившись, что прежние порядки не вернутся, вынуждены были применять иные способы хозяйствования. Они, как и землевладельцы-буржуа, дробили свои владения и сдавали их в аренду мелкими участками. Крестьяне покрывали расходы по своему хозяйству только за счет чрезмерного труда или самоограничений. Если же год выдавался неурожайным, им ничего не оставалось, как сокращать расходы на обработку земли. В результате Франция оставалась страной мелкой земельной собственности с отсталыми методами обработки земли.
Обласканные в свое время Наполеоном, крестьяне, стараясь избежать положения поденщика, брали у ростовщиков займы из 100 процентов. И нужно было послушать их «душераздирающие признания, чтобы составить себе представление об этих долгах», — писали газеты. Крестьяне голодали, заразные болезни распространялись настолько быстро, что в некоторых деревнях заболевали сразу сотни людей.
«Резня 1815–1816 годов» — «белый террор», злобные расправы и самосуд над всеми, кто не хотел возвращения Бурбонов, вселяли ужас.
После окончания наполеоновских войн, в условиях мирной обстановки быстрыми темпами стала развиваться французская промышленность. Внедрение новой техники и машин способствовало росту производства. С расцветом капиталистического производства росли богатства господствовавших классов. В то же время в результате конкуренции разорялись мелкая городская буржуазия, владельцы небольших лавочек, коммерсанты и ремесленники.
Катастрофическим было положение рабочих крупных городов. Промышленные кризисы начиная с 1811 года создали в стране большую армию безработных. Только в Лионе за три месяца 1816 года вчетверо сократилось число действующих ткацких станков. Тюрьмы были заполнены недовольными политикой правительства, а конфискации и казни бонапартистов заставляли и рабочих уходить из городов. Голод, разразившийся в 1816 году, поверг страну в уныние. Вздорожавшие продукты были недоступны народу. Бродяжничество стало массовым явлением. На дорогах появились тысячи бездомных детей, собирающих милостыню.
Толпы охваченных ненавистью рабочих громили амбары богатых фермеров или помещиков. Пять дней правительственные войска усмиряли мятеж в Тулузе, а в департаменте Сены и Марны заговорщики подговаривали жителей окрестных городов и сел отправиться в Париж, где намеревались захватить власть, провозгласить право на труд, а также установить доступные беднякам цены на хлеб.
Тяжелое положение страны усугублялось еще и тем, что после Ватерлоо по условиям II Парижского мира Франция была оккупирована 150-тысячным корпусом союзников.
Газеты писали, что в Париже принимались меры — создавались дома благотворительности, где безработный мог получить работу и пропитание при непременном условии проживать в этом доме и подчиняться полувоенной дисциплине. Но эти попытки как-то облегчить участь несчастных не изменяли кризисного положения в стране. Стараясь спасти положение, правительство Реставрации выпускало один за другим внутренние займы. Фурье писал, что эти меры не спасут бедноты, система займов только разоряет страну, сельскохозяйственные отрасли по-прежнему находятся в совершенно диком состоянии.
Живя в деревне, Фурье не меняет своих устоявшихся привычек. Ранние утренние часы посвящены просмотру почты. Синяя блуза и черное кепи с красным кантом почтальона стали сигналом перерыва в работе. Шарль с удовольствием обменивался с ним новостями, которые, как правило, раньше всех стекаются к служащим почтовой конторы.
Затем внимательнейшим образом просматривал «Французский вестник» и «Кровавую монахиню» — так в либеральных кругах прозвали газету «Ежедневник», воспевавшую незыблемость трона и алтаря…
Об официальных правительственных событиях сообщала газета «Монитёр»… Сатирический журнал, «Желтый карлик», закрытый два года назад, преобразился в «Зеркала»… Нельзя было не заметить, что по формату газеты стали совсем маленькими. И хотя формат был ограничен, зато изо всех сил рекламировалась «свобода печати».
Журналисты свободно оскорбляли изгнанников 1815 года: художник Давид уже не был талантлив, а Лазар Карно, «знаменитый организатор побед» и крупный математик века, не был честен… Французский институт вычеркнул из своих списков академика Наполеона Бонапарта… Авантюрист Матюрен Брюно, выдававший себя за принца Наваррского (Людовика XVII), сослан на каторгу…
После шумного Лиона и утомительных поездок уединение в деревне нравилось. Размеренный ритм жизни крестьян нарушали только ярмарки. К ним задолго готовились, а из Парижа, бывало, заезжали даже фокусники и возводили свои балаганы в центре ярмарочной площади. В эти дни постоялый двор и кабаки наводнял люд со всей округи.
Фурье любил наблюдать, как в ярмарочный день с раннего утра все дороги заполняли крестьяне. Кто вел на веревке корову, кто теленка, кто нес на руках широкие корзины, из которых торчали головы уток или гусей. Что-то получат эти труженики сегодня за свой товар, какой оптовый торговец наживется? Сколько еще крестьянского труда пропадает из-за индивидуального ведения хозяйства?
Вот она, французская деревня, — беспорядочный хаос домишек, превосходящих друг друга грязью и бесформенностью. Фурье старался вникнуть во все заботы крестьянского двора: как засеваются поля и хранится урожай, как дорого это обходится одной семье и какой инвентарь нужнее всего в хозяйстве…
Он мог часами дотошно расспрашивать, как сделать деталь какого-либо предмета, а главное, как изготовить ее дешевле. Фурье видел, что у многих крестьян даже нет тачек и они перевозят навоз на собственном горбу. Нет у них и свечей, и они жгут смолистую лучину или обрывки из веревок, пропитанные древесной смолой.
Крестьяне не умеют содержать свои погреба: вино портится из-за тысячи разных причин, которые будут исключены, если они объединятся в ассоциации. Они не умеют строить хорошие конюшни и стойла. В ассоциации же у них будет возможность содержать не только жилища, но и поля и конюшни в идеальной чистоте. Можно даже сказать, что «ослам при строе Гармонии будет лучше жить, чем крестьянам прекрасной Франции».
До процветания нынешней французской деревне ой как далеко! И можно только поражаться, что «стихотворец Делиль, широко пользуясь предоставленным поэтам правом обмана, уверял нас, что полевые работы — место сладостных утех».
Чем можно наслаждаться, если труд крестьян в сельском хозяйстве убог, а тощий огороженный участок земли не дает пищи ни уму, ни сердцу? В нем работают только из необходимости, из-за того, чтобы добыть несколько скверных кочанов капусты и тем спасти от голодной смерти свою семью. После тяжелой дневной работы каждой семье приходится еще оберегать свой огород от соседей, всегда готовых украсть чужую капусту… Как далеки эти картины сельскохозяйственного быта от мечтаний поэтов, которые рисуют нам Дафниса и Хлою с посохами в руках и нежными овечками у ног!
Неужели крестьяне не задумывались о затратах, которых требуют меры предосторожности против воров? Три сотни сельских семей возводят сотни стен и оград, навешивают замки, засовы, тратятся на собак, стерегущих хозяйское добро днем и ночью. Эти бесполезные вещи и существа не потребуются в ассоциации, так как вору невозможно будет воспользоваться краденым, за исключением денег; к тому же среди людей, живущих в достатке, с развитым чувством порядочности, неоткуда взяться вору. Даже дети, всегда ворующие фрукты, не прикоснутся при социетарном устройстве к чужому яблоку.
Прежде чем приступить к окончательному изложению уже подготовленного материала, Фурье дважды подчеркнул тщательно выведенный заголовок: «Экономия от совместного ведения хозяйства». Необходимо убедить французов, что только такая организация хозяйства приведет к изобилию.
В обществе «цивилизованных» смерть человека неумолимо прерывает все его начинания. В то же время в ассоциации в случае смерти одного на его место тут же встанет другой. Крестьянин, который ведет свое хозяйство в одиночку, не в состоянии купить машины для обработки земли. В ассоциации же применение техники будет массовым. Над коллективным хозяйством не будет висеть постоянная угроза разорения вследствие конкуренции, не будет простоев производства, так как не будет недостатка в снабжении сырьем.
Фурье отмечает, что в обществе «цивилизованных» от постоянных противоречий между индивидуальными и коллективными интересами портится даже природа. Если где-нибудь в округе уничтожают леса, то окрестные крестьяне взирают на это с полной беззаботностью. Они даже радуются убыткам монсеньора… Если буря повредила посевы богатого соседа, то все остальные бедные селяне в большинстве случаев потирают себе руки с открытым ликованием… В Гармонии же все будут заинтересованы в успехе и процветании ближнего, так как каждый будет страдать от малейшего ущерба, понесенного всеми остальными. Не будет хозяев и наемных, все будут одинаково заинтересованы в успехе, и между всеми установится взаимное доброжелательство.
«О ЛАКОМСТВАХ ДЛЯ НАРОДА»
Фурье видел, как в селах страдают от голода и жажды эти сгорбленные труженики и как скудна их пища. Нередко в полдень они могут съесть только корку хлеба и запить ее стаканом воды. Так утолив голод, они с необыкновенным упорством, чтобы прокормить детей, от зари до зари обрабатывают свой клочок земли. А поздно вечером возле миски с жидкой картофельной похлебкой за деревянным столом собирается семья в 8–10 человек, Кусок говядины они съедают только по воскресным дням.
Надо бы знать, чем питается французский крестьянин даже в провинциях наиболее плодородных. 8 миллионов французов не едят хлеба, а кормятся каштанами и подобными вещами, 20 миллионов не пьют вина, хотя из-за чрезмерного изобилия целые сборы винограда приходится бросать в помойные ямы. Они пекут хлеб так редко, что-потом вынуждены его разрубать топором и целые сутки размачивать в воде, чтобы можно было есть.
Система питания у «цивилизованных» покоится обычно на одном каком-либо основном продукте: в Европе — на хлебе, в Азии — на рисе, в Мексике — на маисе, на Антильских островах — на маниоке. И если неурожай хлеба — то голод в Европе, а неурожай риса — голод во всей Азии. Фурье возмущен философами, которые претендуют на решение великих вопросов, а не умеют решить простейшего — питания народа. Он обращается к современным моралистам, которые по недопониманию ни на одну страсть не смотрят так плохо, как на страсть к вкусным и изысканным блюдам. «Но зачем, — спрашивает он, — было угодно Богу наградить всех без исключения таким пороком?.. Известно, что солдаты, подвергаясь риску смертной казни, устраивали бунты, если их кормили плохо. Дикари готовы продать за бутылку водки своих жен и дочерей, а за флакон ликеру самих себя. Если Бог наделил людей этой всеобщей страстью, то, очевидно, он имел в виду отвести ей важную роль в механизме общественного строя».
Вопреки этому «цивилизованные» устроили себе общество так, что чем человек больше трудится, тем меньше ест. Хорошо и вкусно питаются лишь праздные люди, Фурье уверяет, что питание «цивилизованных» становится все хуже только потому, что эта наука у них находится в загоне. «В Париже, — говорит он, — только несколько тысяч человек питаются вполне гастрономически; остальные сотни тысяч не получают даже сносного супа; то, что у них подается под названием бульона, — варево из несвежей воды и прогорклого жира или сала».
Вот где еще расцвет мошенничества и обмана! Если же хорошая и вкусная пища будет наградой за труд, если она станет наслаждением и будет укреплять здоровье, «тогда все люди объединятся для производительной деятельности во имя гастрономии, которая всегда будет лежать в основе всех человеческих стремлений. Таким образом, — парадоксально и с вызовом заключает Фурье, — если желают воздвигнуть прочный общественный строй, то в основу его следует положить гастрономию».
Далее он с увлечением расписывает, как с помощью энтузиазма поварской серии, превосходных качеств приправ, разнообразия блюд, изобилия продуктов можно достигнуть того, что обед богатого будет состоять из 30 блюд, и даже бедняки могут рассчитывать на 10, то есть «стол бедняка будет сервирован лучше, чем стол королей в наши дни». Мясо, рыба, птица будут приготовляться в самых разнообразных видах и с необыкновенной утонченностью. Самыми дешевыми продуктами станут сахарные кремы, варенья, лимонады. Непрерывное движение, труд и хороший аппетит гармонийцев потребуют большого количества пищи. И они питаются пять раз в день, пища быстро переваривается ввиду тонкости блюд и искусства их комбинировать.
Прекрасное питание будет способствовать росту и долголетию гармонийцев. В теории страстей Фурье назовет наслаждение желудка одним из основных. «Гастрономии», которая станет краеугольным камнем социальной Гармонии, он отдаст право управлять производством, пробуждать и уточнять эстетические чувства, возродить поэзию, распространить просвещение. Он напишет, что «гастрономическая страсть явится одной из важнейших пружин; она будет главным звеном, связующим индустриальные серии, она будет душой интриги, стимулом всякой плодотворной деятельности».
На столе гармонийцев излюбленными блюдами будут куры, яйца и рыба. Фурье подсчитывает, что если бы «цивилизованные» разводили и ловили рыбу правильно, если бы следили, чтобы ее оставалось нужное число для размножения, то ее можно было бы вылавливать в 20 раз больше.
Дичь приносит пользу человеку — уничтожает насекомых, украшает деревни, но сейчас охотники, кажется, забыли об этом. Они убивают всех птиц, которые поедают червей, и крестьяне жалуются, что посевы отданы на съедение гусеницам. В будущем охотой станут заниматься меньше, соответственно увеличится количество дичи.
Гармонийцы ограничат потребление хлеба, продукта наименее питательного, но требующего громадных затрат труда. Они будут на всем земном шаре разводить скот и птицу, устраивать пастбища, питомники садов и сократят площади посева хлеба.
Поистине гурманство станет для гармонийцев источником мудрости, просвещения. Эта страсть при строе Гармонии будет главной движущей силой равновесия страстей, важнейшим стимулом развития промышленной деятельности людей.
Чтобы превратить эту страсть из порока в добродетель, нужно начать с привлечения к чревоугодию… женщин. Ведь мы знаем, что они противницы этой страсти. А привлечь их можно будет только путем организации содержательных трапез. Мужчин и детей увлечь нетрудно, их не придется уговаривать. Зато женщины предпочитают не столько трапезу, сколько интересных сотрапезников. Поэтому следует учитывать не только подбор полов за столом, но и подбор обслуживающего персонала. Если за столом женщин будут красивые юноши, интересные собеседники, то и женщины в конце концов предадутся чревоугодию. Такой обед будет длиться час и сопровождаться интересной беседой, исключающей грубый и быстрый процесс еды, и не поведет к злоупотреблению и обжорству, которые можно наблюдать на скучных обедах «цивилизованных», где и в высшем свете, и у простонародья званый обед или ужин кончается общим объеданием или перепоем.
Конечно, «наука о гастрономии» — одна из самых дразнящих, провоцирующих на усмешку фантазий Фурье, но в ее парадоксах нетрудно уловить агитационную установку автора, который стремился привлечь к выгоде создания опытной ассоциации внимание расцветающей французской буржуазии, а для нее, как известно, гастрономическая страсть была едва ли не единственным смыслом жизни.
ЖЮСТ МЮИРОН
Несмотря на неуспех «Теории четырех движений», книга все же не осталась без внимания. Ее появление сыграло огромную роль и в дальнейшей литературной деятельности самого Фурье, и в распространении его идей.
В 1814 году «Теорию четырех движений» прочел чиновник Безансонского местного ведомства Жюст Мюирон. Глубоко просвещенный, энергичный, умный человек, он был поражен новизной и смелостью выводов. Книга захватила его, и Мюирон начинал настойчиво искать автора. Сделать это было нелегко, так как в книге, как мы помним, упоминалось об авторе только то, что это «Шарль из Лиона». Жюст Мюирон лишь через два года установил личность и адрес автора и обратился к Фурье с письмом.
Появление первого единомышленника придало сил лионскому мечтателю. Это была уже настоящая моральная поддержка — появилась уверенность, что его «открытие» будет наконец признано. С ответом Фурье спешил. В первом огромном письме он поделился планами издания новой книги. Так началась переписка.
В письме из Беллэ от 16 февраля 1817 года Фурье уже спорит:
«…Вы говорите мне о способах примирить мою теорию с теориями разных сект, не компрометируя их доктрины. Все эти споры несущественны. Отбросьте форму и посмотрите результаты. Чего достигла их наука за 3 тысячи лет? Бедность, мошенничество, подавление и резня. Поэтому, если я примирюсь с этой доктриной, я дам те же результаты. Из этого не выйдет ничего…»
28 октября 1817 года сообщает:
«Трактат об ассоциации» подвигается медленно. Я только на 9-й главе из 39…» И второе письмо в этот же день: «Я понял, почему «Трактат» подвигается медленно. Я потерял 10 месяцев на неправильно составленный план. Некоторые проблемы мной решены, и я рассчитываю через два года окончить свой труд…»
Через три дня снова подробное письмо Мюирону с сообщением, что работа над рукописью подвигается быстрее: «…я каждый день раскрываю новые красоты, и все блестяще увязывается с «единством системы». Теперь я могу сказать, что моя теория была в зародыше, когда я опубликовал «Проспект». Эта теория, если мне удастся привести ее в добрый порядок, как я надеюсь, непременно произведет сенсацию, не из-за изложения, а из-за великолепия сюжета…»
«Беллэ, 20 февраля 1818 г.
Месье, я опоздал с ответом на Ваше письмо, я отложил его с 3 другими. Я не мог отвлечься от захватывающей меня проблемы. Прежде чем ответить на Ваши вопросы, я скажу, что не разделяю Вашей идеи опубликовать последовательно 4 мои тома. Если полки посылаю* в битву один за другим, то они не достигают победы, Этот метод хорош для компиляций, но не для новых идей, которые должны нанести удар и представить сразу всю мою доктрину. Я не премину посмотреть книги, которые Вы мне рекомендуете. Правда, я испробовал эти проверки на некоторых работах и не извлек из этого ничего, Вполне возможно, что Моисей изрек случайно великие истины, Пифагор предугадал системы Ньютона и Линнея. «Я не буду удивлен, что он кое-что предсказывал и из моих».
В том же 1818 году Мюирон приехал в Беллэ. Они провели вместе несколько месяцев. Их беседы и споры часто затягивались за полночь. Мюирон был с детства глух, и поэтому, сидя за одним столом, они разговаривали при помощи записок. Чиновник из родного Безансона стал учеником Фурье — первым его учеником.
Их обширная переписка послужит впоследствии исследователям большим подспорьем для знакомства с мировоззрением утописта. Письма Фурье поражают безукоризненно правильным почерком, каждая буква, особенно прописные, тщательно выведена и украшена завитушками, как будто автор готовил сочинение на конкурс каллиграфии.
Эта встреча помогла ускорить издание «Трактата»! Мюирон предложил свои средства, обещая с помощью друзей опубликовать рукопись. Он торопил Фурье, но скорого окончания работы не предвиделось. Каждое письмо к Мюирону было откровением Фурье.
«Беллэ, 3 апреля 1819 года.
Вы хотите знать новости о моей работе. В течение 10 недель я сделал важную часть работы, а именно написал об организации опытов… Я понял, что можно начать с 300 человек, чтобы применить простые варианты серий. Число 200 или даже 250 для этого неприемлемо…»
«11 мая 1819 года.
Я открыл в день святой пятницы равновесие простой ассоциации. Я нашел ее менее изящной, но на самом дела более экономичной, чем сложная ассоциация…»
«17 сентября 1820 года.
…Все науки страдают одной ошибкой, пренебрегая основным предметом — домашней индустрией. Мы имеем цепь взаимосвязей, и путь ознакомления нужно начинать с алфавита, с первой ступени, которой является искусство использовать домашнюю индустрию…»
В 1820 году Фурье выехал в Безансон, чтобы обговорить с Мюироном все вопросы издания рукописи, работа над которой подходила к концу.
Поездка в Безансон взволновала его. Сколько лет не был он в этих местах! Поднимала настроение великолепная дорога: белые домики с островерхими крышами из красной черепицы растянулись по склонам холмов, из каждой лощинки поднимались каштаны.
Обширный амфитеатр громадных и совершенно непохожих друг на друга очертаниями гор, казалось, сопровождал его до самого города, кое-где на склонах виднелись еще остатки рыцарских замков.
Еще издалека увидел черные стены безансонской крепости, вскоре показались и дома, сложенные из прекрасного тесаного камня. Волновали не только воспоминания детства, но и то, что это был для него самый красивый город Франции.
На второй день Мюирон представил Фурье безансонскому обществу. Это был зародыш первого кружка фурьеристов, который создали Мюирон и Кларисса Вигурэ. Обладая блестящим литературным талантом, эта женщина сделала впоследствии немало для распространения идей Фурье. В ее доме познакомится с фурьеризмом семнадцатилетний юноша, студент Безансонского лицея Виктор Консидеран. Он женится впоследствии на дочери Клариссы Вигурэ.
Переехав в Париж и поступив там в Политехническую школу, Виктор Консидеран часто встречался с Фурье. Не прекратилась их переписка, когда Консидеран после окончания школы отбыл в город Мец, где он пропагандировал идеи Фурье среди друзей-военных. Он остался до конца жизни верным фурьеристом, даже когда был произведен в звание капитана инженерного корпуса и избран членом Сенского генерального совета и депутатом.
То, что из небольшого безансонского кружка возникла школа фурьеристов, было, пожалуй, не таким уж неожиданным явлением для Франции 20-х годов. В период второй Реставрации, в атмосфере обострения классовых противоречий, промышленного, финансового и политического кризиса, усилилась идеологическая борьба. Сторонники монархии и аристократии стремились утвердить свое господство. Они ратовали за неограниченную власть короля и обуздание наук. Их ненависть к революции выливалась в стремление любыми путями не допустить господства буржуазии. Однако предотвратить ход исторического развития им было не под силу. Франция хотя и медленно, но шла по пути развития капиталистического производства.
На этом этапе политической борьбы буржуазия выступает в новой роли. Она уже не идет вместе с народными массами против существующего строя. Она мечтает получить власть не революционным путем, а путем компромисса с дворянством. Перед господствующим классом выросла масса голодных, оборванных, бездомных людей, изнемогавших под тяжестью непосильного труда.
Социальный вопрос становится важнейшим вопросом жизни. Он открыто обсуждается в палатах и печати. Широкие слои буржуазии и либерального дворянства опасаются, что реакционная политика правительства снова приведет народные массы к восстанию.
В среде критически настроенной интеллигенции появляются адвокаты и врачи, студенты и художники, офицеры и писатели, которые искренне сочувствуют страданиям народа. Сочувствуют, но не верят в его способности самому встать на свою защиту.
Это был период, когда «капиталистический способ производства, а вместе с ним и противоположность между буржуазией и пролетариатом были еще очень неразвиты». Это было время, когда «пролетариат, едва только выделившийся из общей массы неимущих в качестве зародыша нового класса, еще совершенно неспособный к самостоятельному политическому действию, казался лишь угнетенным, страдающим сословием, помощь которому в лучшем случае, при его неспособности помочь самому себе, могла быть оказана извне, сверху».
Все эти группы мыслящих людей доискивались первопричин бедственного положения народа, ратовали за право и справедливость. Отстаивая интересы угнетенного класса, они искали мирных путей разрешения всех социальных проблем. «Мирное настроение этих идеологов, — по определению Г. В. Плеханова, — являлось психологической реакцией против революционных увлечений 1793 г.». Они приходили к выводу, что революция, разрушив старое, не в состоянии была создать новое идеальное общественное устройство.
В поисках путей преобразования существующего общества появляется большое число новых теорий и учений, среди создателей которых оказались и последователи утопического социализма.
Еще в 1818 году началась переписка Фурье с неким Бернаром из Нанта. Сочувствовал идеям своего дяди и сын старшей сестры Шарля Фурье — Изидора Рюба. Это он устроил публикации в одной из газет нескольких статей Фурье.
В те же годы присоединился к кружку богатый меценат Греа из Ретолье. На его средства публиковались сочинения Фурье. Сохранилось одно из писем, в котором он писал учителю: «Не считая Вас самих, быть может, нет никого во Франции, кто настолько бы интересовался Вашей возвышенной целью, как я. Она составляет единственный предмет моих размышлений, моих разговоров. Я говорю об этом решительно со всеми, я становлюсь даже утомительным для тех, кто равнодушен к этой идее…»
В Безансоне Фурье проникается уверенностью, что в своей теории не ошибся, что он не один и со временем человечество признает его «открытие». Еще в Беллэ он задумал совершить из Безансона путешествие в Базель и Женеву, но Мюирон настойчиво отговаривал, торопя с подготовкой к изданию «Трактата». Убеждения друга подействовали, и, возвратившись в Беллэ, Фурье занялся перепиской рукописи. Мюирону писал:
«Беллэ, 10 февраля 1821 года.
Мой дорогой друг!
Я опоздал на неделю с ответом и нарушил Ваше желание поддерживать переписку. Я хочу сообщить, что я вернулся к работе, другие дела уже не отвлекают меня. Я кончаю сегодня корректуру моей первой главы…
С уважением Шарль Ф.»
«7 марта 1821 года.
Мой дорогой друг!
Я получил Ваше письмо и отвечаю в течение двух недель, как договорились. Вы ошибаетесь, что мои отвлечения отнимают у меня много времени. Я не отдаю им ничего… Вы слишком на много рассчитываете, думая, что я могу сделать 10 страниц в день. Я не в состоянии этого сделать. Моя рука с этим не справится. Я делаю 10 страниц своим почерком, но этого мало. Если я увеличиваю дозу, то по ночам у меня болит рука. Я не смогу подготовить рукопись к 10 марта. 450 страниц за 10 дней сделать невозможно…»
«24 марта 1821 года.
…Вот уже несколько дней, как я нашел метод, как ускорить свою работу и не утомлять руку. Работа подвигается…»
«Трактат о домашней и земледельческой ассоциации» вышел из печати во второй половине 1822 года. Друзья отмечали как преимущества книги то, что здесь, как нигде, убедительно сказано о выгодах ассоциации, а критика строя Цивилизации изложена с большей доказательностью, обстоятельно сказано здесь о необходимости двух переходных периодов между строем Цивилизации и Гармонии: период «гарантизма» и «социантизма». Касаясь вопросов социальной философии, Фурье к четырем движениям мироздания добавляет пятое движение — «аромальное», к которому относит электричество, магнетизм, запахи. Второе издание «Трактата» вышло под новым названием — «Теория всеобщего единства». Итак, первая из девяти задуманных книг готова.
ФАЛАНГА
В отличие от «Теории четырех движений» «Трактат» полон практических советов: как нужно создавать ассоциацию… как лучше устроить жизнь гармонийцев…
Фурье группирует человечество в фаланги, позаимствовав это название у древних греков, у которых оно означало особый боевой строй пехоты. Назначение фаланги, введенной Филиппом Македонским, состояло в том, чтобы клином врезаться в ряды противника и расстраивать их. Отвоевывая все новые и новые области и страны, фаланги Фурье, основанные на совершенно новых экономических и социальных отношениях, постепенно приведут человечество к строю Гармонии.
Фурье предполагает в каждой фаланге объединить по 1500–1800 человек. Правда, если «цивилизованные» захотят создать опытную фалангу, то экспериментировать лучше, объединив для начала только 600 человек… Мечтатель спешит показать, как лучше устроить в фаланге жизнь и быт гармонийцев.
Начинать нужно прежде всего с постройки помещения. Это должно быть просторное, прочное, изящное и строго симметричное здание. Оно больше похоже на гостиницу-дворец, какие встречались в те годы в швейцарских или больших приморских городах, где предлагались комнаты за разные цены: от 30 су до 50 франков в день, каждому по вкусу я средствам… Это фаланстер.
Фурье отмечает, что нужно внимательно отнестись к выбору местности, где построить фаланстер. Для его постройки потребуется одна квадратная миля и следует искать пересеченную местность, чтобы, кроме полей, необходимых для посева различных культур, был и лес, а поблизости имелся источник. Хорошо, если представится возможность построить фаланстер вблизи большого города. Это позволит любопытным добраться в фалангу без ночлега в пути.
Фурье предлагает основать ее в таком климате, чтобы большая продолжительность теплых дней в году дала возможность укрепить связи между людьми и были видны результаты труда в первый период организации. Для этого лучше всего подойдут окрестности Неаполя, Валенсии или Лиссабона. Если же организовать фалангу возле Парижа или Лондона, то пяти теплых месяцев в году для объединения людей будет недостаточно.
И в то же время, заботясь о вступлении в фалангу богачей и боясь, чтобы их не отпугнула грубость и невоспитанность бедняков, Фурье предлагает для первого опыта вербовать жителей из населения Парижа, Блуа и Тура… Впоследствии он запишет, что лучше всего образовать фалангу в окрестностях Лозанны, между Пуасеном и Меланом во Франции, между Галлем и Брюсселем в Бельгии…
После смерти мыслителя осталось несколько тетрадей с подробным описанием фаланстера. Обычно подсчеты по его строительству Фурье хранил отдельно от всех рукописей. Он советует устроителям, как и где разместить жилые помещения, залы для отдыха и развлечений. Фурье предусмотрительно рассчитывает (вплоть до ступенек!) расположение и размеры мастерских, амбаров, церкви и кладовых. Есть тут и подробные советы по характеристике строительных материалов.
Главная часть фаланстера должна иметь в длину 500 футов и 250 в ширину и состоять из двух параллельных зданий, соединенных галереями, чтобы внутри были образованы просторные внутренние дворы для прогулок стариков и детей.
Такое увлеченное описание подробностей можно объяснить только необыкновенной любовью Фурье к архитектуре. Еще с юношеских лет, изучая в деталях различные архитектурные стили, он взял за привычку подолгу ходить вокруг какого-нибудь здания и измерять его просто шагами или при помощи метра.
При строительстве фаланстера нужно избегать существующего у «цивилизованных» порочного расположения построек. Так, даже основатель «Новой Гармонии» Роберт Оуэн выбрал форму квадрата, именно ту форму, которой следовало пренебречь. Одно из неудобств квадрата заключается в том, что бурные собрания, удары молота, упражнения на кларнете, разносятся по площади и наполняют шумом более чем половину квартала.
Перед главным входом в фаланстер нужно обязательно предусмотреть площадь, где будут проходить торжественные парады. Залы для собраний и библиотек, столовую и базар необходимо расположить в центральной части здания, чтобы проводимые в этих помещениях занятия не создавали шума. Нужно точно рассчитать, какие должны быть колоннады и портики, а где дворы для зимних прогулок и как построить внутренние дороги.
В центре главного здания должна быть предусмотрена «Башня Порядка», где функционируют телеграф, часы и сигнализация на поля. Отсюда будет разноситься перезвон колоколов, извещая гармонийцев о торжествах, сюда из соседних фаланг почтовые голуби будут приносить письма. Необходимо предусмотреть, где следует разместить церковь и обсерваторию… По лестнице главного входа можно будет попасть в огромный зал с колоннадой, а оттуда по галереям и лестницам в любую часть фаланстера.
Тут и театр, и биржа, а в галереях первого этажа будут устраиваться художественные и промышленные выставки. Этажи здания должны быть строго распределены: в подвале — кухни и бани, нижний займут старики, а на втором будут жить богачи и почетные гости. Антресоли выделить для детей. Каждое крыло фаланстера должно быть предназначено для определенных занятий гармонийцев. В огромных и чистых мастерских машины сделают труд легким и приятным. Нужно обязательно предусмотреть, чтобы кузницы, столярные и слесарные мастерские находились в одном крыле, где все заняты шумными работами. Другое крыло фаланстера оборудовано под «караван-сарай», где выделены для приезжих торговые помещения и бальные залы.
Фурье предусматривает максимальные удобства для гармонийцев. «В строе Цивилизации заботу о здоровье могут себе позволить только богачи; только они себе могут устраивать жилища, чтобы предохранить себя от частых простуд… Между тем самый бедный гармониец, человек, не имеющий гроша за душой, будет подходить к своему экипажу через теплый крытый коридор; вымощенные и посыпанные песком подземные ходы выведут его из дворца в стойла и конюшни: из своей комнаты он направится в общие залы и мастерские через крытые улицы-галереи, отапливаемые зимой и вентилируемые летом. В фаланстере можно будет обежать зимой мастерские, стойла, магазины, бальные и обеденные залы и т. п., не зная, идет ли на дворе дождь».
Здания будут утопать в зелени невиданных тропических растений, на самых красивых площадях будут установлены памятники искусства. Заборы и рвы — признаки рабства — исчезнут.
В фаланстере для всех без исключения гармонийцев будет создан максимальный комфорт. Большие прибыли дадут возможность улучшить качество мебели, одежды, продуктов. Гармонийцы будут питаться или за общим столом, или — за дополнительную плату — в своих помещениях.
Фурье совершенно уверен, что отцы семейств лишь поначалу захотят сохранить привычку обедать с женой и детьми, но после первых двух дней в условиях Гармонии они поймут свою ошибку. Они, конечно, отошлют от себя и жену и детей, которые также с радостью освободятся от скучной обязанности обедать в семье. По его подсчетам, питание в фаланге будет недорогим. Роскошный обед по заказу окажется при строе Гармонии втрое дешевле, чем стоил подобный обед в Лондоне при строе Цивилизации. В дневниковых заметках Фурье сохранилась интересная запись: «Я жил в 1809 году в гостинице в Швейцарии, где мне и другим сотрапезникам давали обед за 30 су около 40 блюд, в то время одинокий человек истратил бы на этот обед не 30 су, а по крайней мере 40 франков…»
Исходя из общего числа населения земного шара, Фурье подсчитывает, что всего будет создано 2 985 984 фаланги. Конечно, «цивилизованные» не поверят в достоверность этих цифр, как не верят они в создание общества Гармонии… Однако мечтатель продолжает создавать в своем воображении величественные картины всемирного государства.
Как следует организовать управление фалангой? Избранный гармонийцами ареопаг будет не диктатом, а советником во всех их делах. Сила ареопага в его авторитете: он не издает уставов и правил, а только высказывает свое мнение относительно дел фаланги: строительства помещений, жатвы, посева или молотьбы, но к его мнению гармонийцы могут и не прислушиваться. В Гармонии не будет мер принуждения. Центром группы фаланг на определенной территории станет город, который будет обитаем в основном зимой. Столицей мира изберут Константинополь. Государственные границы ликвидируются.
Свое всемирное государство Фурье называет «мировой монархией», которая будет состоять из отдельных территориальных монархий. Однако при такой системе управления мы не увидим места для монархий и монархических титулов в том понимании, какое существует у «цивилизованных».
Здесь будут халифы и великие князья, монархи самых различных рангов, а на вершину этой лестницы Фурье возводит омниарха — главу всего земного шара. По его подсчетам, таких лиц в обществе будет более двух миллионов, но эти звания никакой реальной власти не дают. Введением в фаланге целой системы званий, взятых отовсюду, где они когда-либо существовали, Фурье надеется удовлетворить одну из человеческих страстей — честолюбие.
Организация фаланстеров позволит осуществить единство во многих областях человеческой деятельности. Так, можно будет создать единый шрифт и одинаковые средства сообщения, унифицировать систему медицинской помощи и согласованного снабжения. По всему земному шару будет возможна также единая система торговых и финансовых отношений.
Ученые смогут объединиться — это пророчество Фурье особо актуально в наши дни — в уничтожении вредных и развитии полезных видов животных и некоторых растений, а также в необыкновенно сложном процессе восстановления климата. Фурье уверен, что у гармонийцев учредится единая денежная система, одна мера весов, а одним из первых мероприятий гармонийцев будет созыв конгресса грамматиков; они составят единый язык для народов мира, система которого будет построена по аналогии с… криками животных. Эти меры по уничтожению наций будут проведены в течение века.
Не менее важную роль в уничтожении наций сыграет проведение общественных работ, которые уничтожат обособленность каждой из них. Различные национальности отныне не будут, как «цивилизованные», жить в постоянной вражде, готовые, по его словам, подобно диким зверям, разорвать друг друга. Каждый народ будет готов в любую минуту прийти на помощь другому. И в то же время Фурье единство человечества представлял как расцвет и самобытность каждой нации.
Ярый противник равенства, Фурье по-своему объясняет возможность успеха создания фаланг. Он проводит аналогию: если равенства нет в природе, то его не должно быть и в обществе. Фаланга должна быть основана только на принципе неравенства. В различных главах своей книги Фурье несколько раз возвращается к проблеме природного неравенства человека. Он делит детей на опрятных и тех, которые любят нечистоты, а классифицируя человеческие страсти, говорит о разнообразии темпераментов. Поэтому, естественно, люди в фаланге окажутся и разного возраста, и различных характеров, и темпераментов, и состояний. Организаторам фаланг нужно это разнообразие довести до возможного максимума, ибо, чем больше будет различий в страстях и способностях объединений людей, тем легче и скорее можно будет привести ассоциацию к общей гармонии.
«Неравенство — вот то основание, которое должно положить конец всем философским химерам. Достаточно допустить хотя бы тень равенства в материальных условиях членов фаланги, чтобы нарушилась взаимная доброжелательность… Необходимо составлять фалангу из лиц, сильно разнящихся во всех отношениях, в том числе и материальном».
Та фаланга достигнет наиболее совершенной Гармонии, в которой неравенство капиталов окажется всего сильнее. От искусства соединять гармонийцев в группы зависит весь уклад жизни в фаланстере. Из неравенства и разнообразия вытекают обязательные интриги и соперничество. Вот где будет великолепная игра страстей!
Кто же войдет в состав фаланги? Все желающие на добровольных началах. И бедные, и богатые. Фабрикант вступит в фалангу, рассчитав, что там его доход немедленно умножится, а увидев, что труд в сериях — это наслаждение, обязательно захочет поработать в какой-либо группе.
Работая в сериях бок о бок, богатые и бедные будут относиться друг к другу с доверием. Втянувшись в дела 30 рабочих серий, богатый в конце концов начнет любить бедных фаланги. Враждебность, возникающая на почве имущественного и социального неравенства, исчезнет. Вот тогда-то и наступит время, когда богатые станут отказываться от части дохода в пользу фаланги, чем завоюют благодарность бедняков. «Благодаря блещущей великолепием обстановке труда и согласия между социетариями» богатые превратятся в трудящихся.
Для убедительности Фурье приводит пример, как богатый гармониец Мандор (он, допустим, любит разводить семена красной капусты), увидев в фаланге группу людей, занимающихся его любимым делом, заинтересовался их методом и в конце концов примкнул к серии семеноводов. Он увлеченно работает вместе с этой группой, а назавтра во время утреннего парада к нему направляется детский духовой оркестр, глашатайка за вклад в общее дело возводит его в звание «бакалавра по красной капусте». Весталка преподносит ему букет цветов. После этих церемоний растроганный Мандор, конечно, не уйдет ив группы.
Чтобы не отпугнуть сильных мира сего от вступления в фалангу, Фурье составляет для богатых отдельный режим, при котором им будут предоставлены более легкие виды работ. Они смогут заниматься охотой и рыболовством, уходом за птицей и цветами, библиотечным делом.
Одной из мер сближения извечно враждующих классов будет введение, одинакового воспитания, а создание детских дружин явится главным средством сближения классов. Богатые и бедные не будут презирать друг друга, так как самые тяжелые и отталкивающие виды работ великодушно возьмут на себя именно детские дружины. Общество «цивилизованных» с его пороками создало целый институт прислуги и наемных работников, которые зачастую находятся в безысходном положении.
Не так будет в фаланстере. Созданные здесь группы пажей и пажек будут служить не ради средств к существованию, как у «цивилизованных», испытывая при этом грубость и гнет своего господина, а только из сердечного порыва, из желания заниматься каким-либо делом. И никого не удивит, что в фаланстере пятидесятилетняя миллионерша Селианта, страстно увлекающаяся починкой вещей, видя, как за ее фазанами ухаживает молодой человек Бастьен, душевно располагается к нему и с любовью починяет его платья.
Фурье наставляет будущих организаторов фаланстера, что им нельзя отступать от такого именно соединения бедных и богатых. Нужно помнить, что все предшествующие попытки реформаторов прежних времен создать ассоциацию потерпели поражение только потому, что объектом для них «выбирались массы бедных людей, которых подчиняли строгой монастырской дисциплине труда, убийственной для свободной игры серий».
И как итог: «Не следует упускать из виду, что какое бы то ни было сближение между различными классами мыслимо только при режиме ассоциации, а именно при гармонии минимума, обеспечивающего достаток низшим классам, при вежливости в отношениях между хозяевами и работниками, изяществе и чистоте мастерских, совершенстве обработки, разделении труда, краткости рабочих сеансов, свободном выборе профессии…»
Наивный утопист мечтает, что в такой общности состоит секрет единства интересов. Сплоченные в ассоциации, все классы общества забудут взаимную ненависть, так как «народу, увлеченному привлекательностью работы, не придется изнывать от ее тяжести, а богатые перестанут презирать физический труд, в котором они сами будут участвовать».
В этих мечтаниях лионского торговца превратить богачей в трудящихся, а трудящихся в капиталистов сказались его мелкобуржуазные иллюзии о возможности разрешить мирным путем все социальные противоречия.
ТРУД БУДЕТ РАДОСТНЫМ…
Постройка фаланстеров даст возможность по-новому организовать труд гармонийцев. «Цивилизованный» труд ненавистен потому, что они каким-либо одним его видом принуждены заниматься 12 часов подряд. Некоторые химические заводы, по словам Фурье, являются настоящими бойнями для рабочих. Если бы рабочий был занят на таких заводах 2–3 раза в неделю и не больше 2–3 часов в день, то такой труд не причинил бы ему никакого вреда.
Для организации труда в фаланге гармонийцы объединятся в группы и серии. В каждую группу из 7-и 9 человек войдут люди, питающие влечение к определенному виду деятельности. Группа, эта маленькая клеточка фаланги, и определит жизнь и труд гармонийцев. По подсчетам Фурье получалось, что в каждую серию войдет от 20 до 24 групп, а всего серий в фаланге будет не менее пятидесяти.
Если заниматься различными видами труда и маленькими непродолжительными сеансами, то такой труд принесет человеку только радость. Всем известно, что пчел и бобров никто не заставляет работать, но они трудятся и труд им доставляет наслаждение.
«Почему же нужно думать, — спрашивает Фурье, — что Господь отказал в этой милости нам, раз он предоставил ее животным? Русский, алжирец работают из страха перед кнутом и палкой, англичанин, француз — из страха перед голодом, вечно угрожающим их жалкому хозяйству; греки и римляне с их хваленой свободой работали, как это происходит теперь с неграми в наших колониях».
Почему же человек должен разрушать то, что создала природа? А природа вложила в человека страсть — жажду к переменам. Ведь даже удовольствие, длящееся более двух часов без перерыва, вызывает скуку, усталость и пресыщение.
Фурье предлагает читателю свой распорядок жизни в фаланстере, который обеспечит разнообразный труд и участие гармонийца в нескольких сериях. Так, день небогатого члена фаланги Луки будет начинаться в половине четвертого утра. В 4 часа он работает с группой в конюшне, в 5 часов — в саду, в 7 часов завтракает. До обеда он успевает поработать в группе косарей, огородников и на скотном дворе. После 2 часов — в серии лесоводов и в мастерских. С группой огородников он польет грядки, встретится на бирже для беседы, а после 9 часов до сна примет участие в развлечениях.
Многие страницы своих произведений Фурье посвящал изложению способов сделать труд не только удовольствием, но и подлинным наслаждением, подчас ставя знак равенства между трудом и забавой. Работа в трудовых армиях, по его представлениям, будет для гармонийцев сплошным праздником и утехой для самолюбия и честолюбия.
Он намеренно отводит мало времени отдыху, объясняя это тем, что человек, постоянно занятый трудом-удовольствием, не будет утомляться. Фурье обеспокоен тем, что такой рабочий день может показаться продолжительным. Смена занятий согласно склонностям каждого человека поможет избежать монотонности в работе.
Среди утопических социалистов XIX века вопросу о том, как сделать труд привлекательным, больше всего уделил внимания Шарль Фурье. Энгельс в «Анти-Дюринге» заимствует из фаланги как нечто само собой разумеющееся непрерывную смену занятий у гармонийцев, смену, лишающую труд его постылого характера, делающую его приятным, превращающую его в игру, в спорт.
В утопических построениях Фурье предполагается применение в фаланге совокупности различных видов труда. Он мечтает объединить в фаланге труд домашний и земледельческий, торговый, и фабричный, и преподавательский. Он надеется применить в ней развивающиеся науки, а также изящные искусства. При всем этом Фурье считает, что фаланга должна быть основана на сельскохозяйственном труде.
Промышленным занятиям он отводит второстепенное место. «Нужно помнить, — говорит он, — что промышленность только добавление, земледелие — основа». Но в планах Фурье сельское хозяйство в фаланге приобретает своеобразное направление. Составляя режим гармонийцев, он перечисляет только определенные сельскохозяйственные работы — огородничество, садоводство, птицеводство и т. п. Вообще сельское хозяйство здесь будет резко отличаться от хозяйства «цивилизованных». Так, в распорядке дня Луки мы не видим, чтобы он занимался хлебопашеством. Фурье, как мы помним, считал, что хлеб как предмет питания не отличается высокой степенью полезности и выращивается человеком только в силу необходимости. В фаланге хлебу люди предпочтут мясо, фрукты, молочные продукты и сладости.
Фабричная промышленность станет всего лишь дополнением к сельскохозяйственному труду. Чтобы гармонийцы были заняты в долгие осенние и зимние каникулы, все фаланги земного шара будут иметь свои фабрики, которые не станут концентрироваться в городах, превращающихся в лачуги для бедных, а рассеются по всем деревням и фалангам земного шара. Фаланстер станет своеобразным поселением, которое уничтожит разрыв между городом и деревней. Соответственно у гармонийцев работы в поле будут сменяться работами в промышленности, и это устранит существующее веками разделение труда.
Фурье был уверен, что новые общественные отношения обязательно повлияют на культурный рост деревни:
«Я полагаю, что дюжины лет будет достаточно, чтобы превратить в людей эти живые автоматы, которых называют крестьянами и которые в своей крайней грубости сейчас стоят ближе к животному, чем к роду человеческому».
В селе, по его словам, возникнут такие же возможности для образования и развлечений, как и в городе. Развитие транспорта и средств связи призвано способствовать расцвету культурного обмена между городом и деревней. Гармонийцы, взрослые и дети, из городских фаланг будут определенное время в году проводить в селе.
Фурье мечтает, что развитие техники, расцвет наук облегчат труд человека. По его словам, при порядке согласованности появятся сооружения, украшенные мрамором, где бассейны будут оборудованы кранами с водой разной теплоты. Различные механические приборы облегчат труд прачек.
Огромные по объему работы, выполняемые трудовыми армиями, будут содействовать сближению не только городских и деревенских жителей, но и гармонийцев различных кантонов. Если, к примеру, потребуется покрыть плодородной почвой отдельные районы Гасконии, то эта работа будет выполнена тремя армиями — французской, испанской и английской, а взамен Франция отправит две армии — одну в Испанию и одну в Англию — для участия в их работах. Так, по мнению Фурье, в коллективном труде объединятся все государства земного шара…
Изобилие продуктов подведет гармонийцев к решению самой важной проблемы — проблемы распределения. Ведь новый порядок распался бы в первый же год, если бы каждый участник не был уверен, что он получит справедливую долю прибыли., Фурье выводит свою формулу распределения дохода — «по капиталу, труду и таланту». Только строго придерживаясь этого принципа, можно добиться того, что капиталисты не будут присваивать себе львиной доли. А решить эту задачу можно, поставив в центре внимания страсти человека — алчность и корыстолюбие. «Цивилизованные», услышав такое, будут, конечно, недоумевать: как это порицаемые обществом страсти смогут служить ему? А вот как, поясняет Фурье: все члены фаланстера будут трудиться в четырех десятках групп, и произойдет то, что личное корыстолюбие растворится в коллективных интересах серии, а коллективные притязания каждой серии — в интересах каждой личности. Интересы каждого приучат гармонийцев к строгой объективности.
К тому же при распределении дохода нужно помнить об основном принципе, по которому должна оцениваться работа. Это ее значение для общества, степень приятности или присутствие элементов, делающих ее при выполнении неприятной или отталкивающей.
Фурье предлагает по значимости для общества поставить на первое место труд детских «маленьких орд» и сиделок, работу шахтеров и чистильщиков сточных труб. По выдвинутому им принципу получается, что чем приятнее труд, тем ниже его денежная оценка. Однако, предупреждает он, этот принцип нужно обязательно регулировать. Так, например, опера по своей притягательности должна быть отнесена к третьему разряду, но по ее роли в воспитании общественного духа — к первому.
Только строго учитывая долю гармонийца в общем капитале, его труд и талант, можно достичь правильного и точного распределения прибылей в каждой серии. При соблюдении этих условий вопрос распределения превращается в простую арифметическую задачу. Корыстолюбие будет действовать в интересах человека, не попирая интересы других. Так, капиталист при подобном распределении получит даже… больше дохода, чем имел у «цивилизованных».
Ведь, кроме того, что он получит проценты за свой взнос, он будет получать оплату как рабочий различных групп. Если же он ко всему еще и обладатель какого-нибудь таланта, то он и за это будет вознагражден.
Фурье говорит, что, конечно, выделить 1/3 общего дохода владельцу капитала — это больше, чем полагается, но представители труда и таланта должны понять, какую роль играют вклады капиталистов для правильной организации фаланги. Да и от удовольствий, которые доставляет беднякам богатый, им только выгода, не говоря уж о том, что по завещаниям богачей все их наследства перейдут детям бедняков.
От распределения дохода в фаланге зависит и распределение труда. Богатые в ассоциации могут выбирать себе более легкие серии, так как они не заинтересованы выполнять лучше оплачиваемые работы (косца, конюха), ибо получат часть дохода за вложенный капитал. Бедные же будут стремиться к высокооплачиваемым видам работ.
В каждой серии труд также оценивается неравномерно. Опытные и почитаемые ее члены получают больше, новички — скромную долю дохода.
Если у гармонийца нет первоначального взноса, то он будет получать только от доли труда и таланта. Доля таланта, по словам Фурье, определяется очень просто. За проявленную незаурядность гармонийцу присуждают степень или титул, а в соответствии с этим и выделяется прибыль. Особо стоят великие артисты, знаменитые ученые и заслуженные мастера: они будут принадлежать не одной фаланге, а всему человечеству, и оно-то позаботится об их достойном вознаграждении. Присуждать вознаграждения им будут в метрополии мира…
Доход врачей-гармонийцев будет в корне отличаться от оплаты в Цивилизации. Если здесь заработок доктора зависит от числа пришедших к нему больных, то ему выгодно, чтобы последних было как можно больше, а болезни продолжительнее, особенно среди богатых. «Обратное тому, — говорит Фурье, — будет в Гармонии. Доктора содержатся здесь дивидендом со всего дохода фаланги, дивиденд этот растет и падает вместе с общим и сравнительным доходом фаланги. Меньше будет больных и умерших в год, крупнее станет сумма, предназначенная для доктора. Выгода их, таким образом, ничем не будет отличаться от выгоды страховщиков жизни: они окажутся заинтересованными предупреждать зло, а не лечить его».
Классификация, распределение и оценка явятся делом самих членов фаланги. Специально организованные серии счетоводов будут вести все расчеты как между отдельными гармонийцами, так и между фалангами. Каждому будет открыт кредит, который будет соответствовать его доходу. Все, что поступает на его счет, учитывается, и итог подводится в конце года.
Фурье предупреждает читателя, что, каковы бы ни были доли взносов гармонийцев, они обязательно принесут доход. Потребности гармонийца в нище, одежде и помещении будут всегда удовлетворены. Фурье предполагает, что доходы фаланги будут настолько велики, что каждый ее член сможет при желании делать сбережения и приобретать на них паи фаланги.
О «КАНДИДАТЕ»
Планируя возможное переустройство общества, Фурье верил, что среди владеющих богатством обязательно найдется человек, который, уступив своим убеждениям, откажется от праздности и пресыщения и пойдет навстречу интересам неимущих.
Лионский мечтатель надеется, что в создании его опытной фаланги непременно примет участие «кандидат» — великий деятель или капиталист, который пожертвует первый взнос. Фаланга на первых порах не сможет обойтись без привлечения частных средств. Но богатство ее за очень короткий срок станет настолько велико, что позволит без всякого ущерба для дела выплачивать высокий процент по взносам капиталиста. Для основания фаланги уменьшенного масштаба достаточно четырех миллионов. Можно, конечно, начать даже с двух миллионов, потому что, как только дело будет начато, акционеров найдется больше, чем нужно…
Еще в «Теории четырех движений» Фурье возлагал большие надежды на Наполеона. Он называл его «новым Геркулесом», от которого человечество ждет чуда, способного изменить судьбу мира. Фурье надеется, что французский император, побуждаемый жаждой власти и славы, сможет стать «основателем социетарного строя». После краха империи разочарованный Фурье отметил: Наполеон стремился к мировому господству и овладению торговлей, но был «лишь недоноском величия, лишь полувеликим человеком», не сумевшим дать ни подлинной свободы, ни истинного величия.
В «Трактате» утопист опять с надеждой обращается к сильным мира сего. По его подсчету, существует три тысячи кандидатов, которые наделены богатством и властью, и каждый из которых мог бы создать фалангу.
Для организации экспериментальной фаланги потребуется четвертая часть суммы, которую из честолюбия кандидаты бесполезно расточают ежедневно. «Мариальва, — говорит Фурье, — расходует в Вене в 1817 году 1 млн. флоринов на празднование свадьбы; между тем 1/4 этой суммы достаточно для гарантированной ссуды для основания Гармонии… Бурдет израсходовал во Франции около полумиллиона, соря направо и налево деньгами, чтобы добиться сомнительного депутатского места. Лобанов в Петербурге строит дворец, который обходится ему в 16 млн. франков. Он стал бы наследственным монархом земного шара, если бы дал заимообразно всего 1/32 часть этой суммы…»
Все монархи мира, уверяет Фурье своих читателей, заинтересованы в этом новом превращении, в строе Гармонии, начиная с крупнейших — царя России и короля Саксонии. Их только нужно убедить сделать первый пай, а на следующий день… незамедлительно начнется шествие человечества по новому пути.
Впоследствии в «Новом промышленном мире» он подсчитал, что кандидатом может быть любой француз — «обладатель права быть избранным». А согласно действующему в то время во Франции закону в 1817 году право быть избранным предоставлялось лицам, достигшим 40 лет, платящим не менее 1000 франков подоходного налога. Таких лиц в стране при населении 29 миллионов Фурье насчитал 16 тысяч.
«Каждая женщина, желающая прославиться и имеющая некоторые денежные средства, может претендовать на пальмовую ветвь основательницы мирового единства и стать во главе опытной фаланги. Эта роль весьма подошла бы мадам де Сталь, которая стремилась к большей известности и обладала состоянием, в 20 раз превосходящим сумму, необходимую для осуществления опыта».
По его словам, «кандидатом» в Англии мог быть покойный лорд Байрон. Он в период организации ассоциации подошел бы в качестве проповедника, поскольку презирал существующий строй Цивилизации. Во Франции Фурье называет прекрасным «кандидатом» генерала Фуа, одного из наполеоновских генералов, позднее популярного депутата-либерала, а в качестве основателя ассоциации предлагает кандидатуру герцога де Ларошфуко.
Фурье далеко не последователен: убеждая читателя, что нужна личность, которая пользовалась бы уважением всех партий, он здесь же упоминает реакционного писателя и политического деятеля того времени Франсуа-Рене де Шатобриана, называя его «прирожденным апостолом социетарной теории…».
Капиталисты, снова и снова уверяет Фурье, получат, несомненно, больше выгоды, если они поместят свои капиталы в фаланги. Во-первых, их земли, машины, материалы, мебель и обстановка — все, что вносится, будет тщательно оценено. Правление выдаст каждому купоны или акции согласно сделанному взносу. Подобное вложение надежнее, чем в любом банке: «Фаланга ни в коем случае не может обанкротиться, скрыть свои земли, свой дворец, свои стада, свои мастерские. Владельцы фаланги будут также гарантированы от стихийных явлений, ибо после 5–6 лет дружной работы климат в Гармонии будет исправлен; случаи пожара также будут сведены к минимуму…»
Фурье призывает и бедняков вступить в фалангу, так как разительной будет выгода и для них. Если даже самый последний бедняк приобретет в фаланге одну двадцатую акции, то он, получая доход от труда и от капитала, будет заинтересован во всех ее делах и будет с гордостью говорить: «Наши земли, наш дворец, наши замки, наши леса, фабрики, заводы».
При вступлении правление фаланги выдаст каждому бедняку в виде аванса на год будничную и праздничную одежду, инструменты и инвентарь для сельских и фабричных работ. Он будет питаться пять раз в день за столами третьего класса, жить в благоустроенной квартире, посещать праздники и спектакли. Этот аванс не сопряжен ни с каким риском, ибо бедняк покроет его через год. Но главное не в авансе, а в притягательности труда.
Так наш мечтатель прибегал к наивным хитростям, чтобы хоть кого-то привлечь к своему «открытию». Он обещает сильным мирам сего высокие проценты прибылей, богатым старикам — свободную любовь, бездетным супругам — возможность выбирать в детских сериях и группах продолжателей их дел, гурманам — особую гастрономическую науку и обеды из 30 блюд, принцам и принцессам — возможность найти женихов и невест по душе, выдающимся по уму и красоте женщинам — возможность быть коронованными, беднякам — быть обеспеченными и свободными.
В «Трактате об ассоциации», как и в «Теории четырех движений», снова перед читателями встают живописные, впечатляющие, изобретательные в подробностях картины строя Гармонии. Иногда даже кажется, что все это не игра воображения автора, что это уже где-то было в реальности.
Автор снова полон обещаний будущих космических перемен, речь доходит и до перспективы возникновения новых животных. Описания приобретают все более фантастическую и грандиозную форму. Гармонийцы воспитывают животных под руководством особых учителей: львы, тигры и другие хищники станут послушны воле человека. В парках фаланстера будут разгуливать стада зебр и ослов, ручные олени, лани и зайцы. Морские рыбы смогут жить в пресной воде…
Фантастические мечты Фурье об антильвах и антиакулах, о том, что дикие животные станут со временем служить человеку, беззащитны в своей увлеченности, и в то же время в них налицо и большая доля прозорливости. В XX веке, как мы знаем, опыты по приручению многих видов диких животных и по разумному использованию их энергии (от дельфинов до лосей) поставлены на научную основу.
ПУТИ ПЕРЕХОДА
Отвечая на вопрос, как выйти из хаоса общества «цивилизованных» и достичь строя Гармонии, Фурье снова предлагает читателю целую таблицу самых различных путей перехода. Эта схема, хотя автор и оттачивает детали, стараясь разъяснить все подробности и сложности перехода, несомненно, запутанна. Первоначально Фурье обозначил 12 вариантов выхода, но впоследствии он уже предлагает 32… В «Трактате» Фурье разбирает наиболее приемлемые и самые простые пути, которые, как он надеется, не испугают французов.
В идеале он считает желательным и возможным прямой скачок от общества «цивилизованных» к строю Гармонии. Но если человечество не решится на скачок, то остается путь постепенный. Напомним, что переходную эпоху Фурье представляет как два этапа — гарантизм и социантизм. Для гарантизма характерно существование полуассоциаций, а для социантизма — простых ассоциаций. Простая ассоциация и является первоначальной формой производительно-потребительского товарищества, которое впоследствии превратится в сельскохозяйственную и промышленную фалангу.
Фурье знает, что люди по своей натуре трудно меняют устоявшиеся привычки, и поэтому сразу не решается организовать фалангу. Их необходимо побудить к созданию хотя бы полуассоциативных учреждений.
К последним Фурье причисляет коммунальные конторы, фермы-приюты, сельские банки, казенные фермы. Основными учреждениями переходного периода станут коммунальные конторы, которые возьмут на себя переработку и сбыт товаров, кредитные операции. Фурье предлагает объединить в контору 1500 жителей, предоставив в их распоряжение сад, погреб, общую кухню и не менее двух фабрик.
Контора уменьшит расходы бедняков по ведению хозяйства и даст им во все времена года прибыльную работу. За небольшую плату они смогут в прекрасных условиях хранить запасы своего урожая. Бедняк получит бесплатно машины и орудия труда и не будет продавать свой урожай осенью, с тем чтобы весной идти к ростовщику и платить ему 12 процентов годовых за взятые ссуды.
Создать такие конторы легче всего по селам, используя пустующие монастыри, в которых можно найти добротные амбары и подвалы, сады и большие залы для собраний.
Контора, взяв в свои руки оптовую закупку всех необходимых крестьянам предметов потребления, освободит их от происков коммерсантов и торговцев. Легионы купцов окажутся тогда в положении паука, который умирает в своих сетях или попадает в такое место, куда закрыт доступ мухам.
Фермы-приюты возьмут на себя воспитание детей, не имеющих родителей. Собрав таких детей, ферма очистит дороги департамента от нищих. В ней будут устраивать народные празднества с обильными яствами, танцами, играми и т. п. взамен тех мучений и уныния, которые испытывают обитатели разных казенных приютов и богаделен. Организация жизни и работ на такой ферме приближается к фаланге с ее сериями, игрой страстей и промышленным влечением. Здесь будет организован посильный труд детей. Они будут разводить породистый скот.
По мнению Фурье, одной из форм перехода к социетарному строю могут стать так называемые казенные фермы. Для их организации необходим только декрет правительства. Издать такой декрет может любой из государей. Основанные по принципу ассоциации, такие фермы будут поставлять все большее число и высококачественных продуктов, как сельскохозяйственных, так и промышленных. Превосходством товаров и умеренностью цен казенные фермы будут оттеснять частную конкуренцию. Частные землевладельцы уступят им свои земли, а капиталисты — свои капиталы, и этот процесс приведет к образованию фаланг.
Фурье утверждает, что еще в Древней Греции люди могли организовать ассоциации, но не были открыты те законы, управляющие миром, которые открыл он. Он сформулировал «социальный кодекс», закон социального движения, и сейчас главная задача — создавать опытные фаланги, чтобы человечество безболезненно перешло к строю Гармонии.
Вскоре после выхода в свет «Трактата об ассоциации» Фурье решается на переезд в Париж. Он стремится быть в центре общественной жизни страны. Пропаганду «открытия» можно организовать только в столице.
Нужно привлечь к его идеям парижских богачей, а они, пробыв в фаланстере хотя бы час, останутся там навсегда. В надежде, что состоятельные «кандидаты» уже разыскивают его и никто, кроме него, не сможет более обстоятельно проконсультировать их, как организовать подобную фалангу, Фурье покидает Лион.
В Париже его найти будет легче.