19

Дом Джорджа Мэндера, построенный из кентского кирпича и грубо отесанного камня, обладал величием и элегантностью особняка, но был меньше, чем казалось издали, и потому уютен и гостеприимен. Фасад радовал глаз правильными пропорциями, черепичная крыша провисла там, где осели стены. Сзади на ней были и щипцы, и скаты, и вычурные кирпичные трубы.

Глициния у крыльца из мореного дуба отцвела месяц назад, и теперь у дома отросла сплошная зеленая борода, увивая окна. В комнатах благодаря этому почти всегда были умиротворяющие сумерки.

По пятницам Элизабет работала в кабинете Джорджа. Она приезжала из плавильни, раскладывала жалованье по конвертам и уезжала обратно, чтобы выдать работникам. Так сложилось, потому что Элизабет не могла считать среди шума плавильни.

Она разбиралась с деньгами, делала отметки в гроссбухе, потом пила чай в салоне и любовалась садом.

В воскресенье они с Джорджем играли в настольную игру, и фишки до сих пор стояли на поле. Элизабет убрала их в коробку, а игровое поле сложила. Очевидно, мать Джорджа обожала настольные игры с кубиками, потому что в шкафу их набралось видимо-невидимо. Джордж рассказывал, что раньше терпеть их не мог, но сейчас все изменилось.

Миссис Мэндер умерла год назад, и тогда в доме на каждом шагу попадались ее вещи: такие же игровые поля с бегущими наперегонки фишками, шпильки и перчатки, заложенная конвертом книга на пуфе у дивана.

Вера сказала, что Агнес Мэндер жаловалась на здоровье, но, похоже, кончина застала ее врасплох. Значит, и так бывает: смерть не откусывает кусок за куском, как от Альберта Росса, а глотает целиком — раз, и все. И имущество, и планы — все разом теряет ценность и смысл, жизнь захлопывает за собой дверь окончательно и бесповоротно, будто недочитанная книга закрывается.

Элизабет подумала о бабушке Лидии. Интересно, как она? В последнее время доктор навещает ее почти каждый день. Доктору платил Джордж — Элизабет видела счета. Он вытаскивал их из стопки почты у нее на столе и прятал в карман. Джордж ничего не говорил, а Элизабет не спрашивала. Наверное, он делает это ради нее, ведь она любит Лидию, или ради Веры, или потому что не может иначе. За минувший год Джордж не раз удивлял Элизабет щедростью, которую, насколько она знала из гроссбухов плавильни, позволить себе не мог.

Солнце безжалостно освещало вытертую обивку мебели в салоне и пятно на потолке. Обои, бледно-голубой шелк с экзотическими птицами и цветами, заворачивались по краям и отклеивались. Вдоль диванов и на табурете возле пианино выстроились пыльные игольницы. Вероятно, Агнес Мэндер была из тех жен, что целыми днями играют сонаты и вышивают.

На пианино в серебряных рамках теснились фотографии родственников и друзей. На одной был Майкл — он, Эдди Сондерс и Джордж водрузили ягнят на шеи, как воротники. Все трое сжимали в кулаках маленькие копытца и улыбались.

— Это старший брат Рейчел, — объяснил Джордж. — Гостил у Эдди как-то весной, много лет назад, а потом уехал в Европу, путешествовать и рисовать. Как же я ему завидовал! Ты его, наверное, знаешь, раз давно дружишь с Рейчел.

— Скорее нет, чем да, — покачала головой Элизабет.

Сейчас Элизабет уже привыкла к этой фотографии, частенько брала ее, разглядывала и возвращала на место.

Сегодня она едва на нее посмотрела и поставила обратно на пианино. Второй раз она на эту удочку не попадется. Она провела пальцем по каминной полке, легонько дотронувшись до бронзовой статуэтки. Личико обнаженной негритянки казалось совершенно равнодушным. Девушка стыдливо прикрывала стройные бедра полоской бронзовой ткани. Почему-то пыль на статуэтке никогда не скапливалась. Может, Джордж часто ее касается?

Как тихо! Элизабет открыла стеклянную дверь, и ветер тут же принес шум моря и жалобное блеяние овец-ромни. Вслед за свистком паровоза послышался мерный рокот двигателя — на Дандженесс спешил поезд. Элизабет вдыхала соленый воздух и слушала.

Вдруг кто-то закричал: «Элизабет! Элизабет!» — и заколотил в дверь. Эдди Сондерс — волосы дыбом, рубашка липнет к телу; на поводу взмыленная вороная кобыла.

— Скорее, Элизабет! Тебя Лидия зовет!

На пороге ждет Вера. Элизабет бежит по дорожке, спотыкается на коврике, открывает дверь в бабушкину комнату и лишь тогда слышит Верин голос:

— Майкл вернулся.

Рука толкает дверь, ноги несут в комнату, а мысли остановились, и в голове пустота, потому что этого просто не может быть.

Он здесь, сидит у кровати и держит бабушку за руку. Вот он оборачивается, замечает Элизабет, встает — и пол прогибается, комната несет их друг к другу, как фишки на поле, когда его складывают пополам.

Нет, они неподвижны, Элизабет у порога, Майкл у бабушкиной постели. Ведь стоит им соприкоснуться — и все начнется снова и уже не закончится. Это никогда не было пустой иллюзией.

Элизабет не в силах шевельнуться, пока бабушка не хлопает по одеялу:

— Садись сюда, деточка. С другой стороны, чтобы я видела вас обоих.

Элизабет опускается на край постели, в голове по-прежнему ни одной мысли. Воедино слились два дня: трагический, но неизбежный, который она молила небеса отсрочить, и долгожданный, о котором она даже думать себе запрещала. Счастье и горе поглощают друг друга, поэтому разум пасует. Майкл вернулся, бабушка Лидия ее покидает.

Но в этот миг они оба здесь.

Элизабет берет Лидию за руку. Рука холодная и липкая, как цыпленок перед жаркой, но Элизабет с нежностью рассматривает каждый ноготь, каждое пятнышко. Эти руки всю жизнь трудились. Она сжимает бабушкины пальцы и старается запомнить свое ощущение. В комнате сильно пахнет дезинфицирующим раствором. Аромат «Сирени», любимых бабушкиных духов от «Ярдли», трепещет мотыльком.

Майкл тоже берет бабушку за руку.

— Ну вот… — Лидия закрывает глаза. — Осторожнее с собакой!

Элизабет сосредоточенно смотрит на бабушку Лидию. Нужно успокоиться и взять себя в руки. Майкл так изменился!

— Хочешь кусочек? — спрашивает Лидия. — Давай, бери! На улице-то холод.

Она сильно исхудала. Дышит с присвистом, губы синие, но ведь так уже не первый день. Может, ничего страшного? Лидия храпит.

Заходит Вера и, застыв у порога, наблюдает за свекровью.

— Доктор уже в пути. Рейчел тоже с работы отпросилась, — говорит она и выскальзывает в коридор.

— Элизабет! — тихо зовет Майкл, и она поднимает голову. За свою жизнь Элизабет видела немало шрамов, но такого — никогда. Глубокий, он пересекает висок Майкла и спускается по щеке. «Какое зверство!» — думает Элизабет. — Я все знаю, — шепчет Майкл.

Бабушка Лидия просыпается.

— Осторожно! Куры вырвались на волю! — кричит она. — Они наступают, чух, чух, чух! С виду такие милые, но маленького Берти не проведешь! — Лидия усмехается, однако в глазах тревога.

Потом ее сознание просветляется, и Лидия в упор смотрит на Элизабет.

— Видишь, доченька, я всегда тебе говорила! — Она накрывает руку Элизабет ладонью Майкла и сонно бормочет: — Я всегда знала, правда, милая? Я не сомневалась, что однажды вы с Майклом будете вместе.

Его ладонь такая горячая и тяжелая. Его пальцы касаются ее кольца. Лидия напрочь забыла про свадьбу.

Майкл даже в лице не меняется. Ради бабушки они с Элизабет разыграют любой спектакль.

— Бабушка, ты была совершенно права, — говорит он.

— Да, милая, — вторит ему Элизабет. — Мы теперь вместе!