Это не может быть правдой. Вейжон знал, что не может, но что-то в глазах градани, в звучании его голоса утверждало обратное. Наверное, Вейжону показалось. У Томанака нет избранников-градани. Сама мысль была… была… богохульной, вот какой!

Он начал было говорить, потом умолк и попытался обдумать невероятное. Как рыцарь Ордена, он обязан вызвать на бой того, кто самозванно причисляет себя к Ордену. Мысль о том, что придется драться с градани, не особенно тревожила его, несмотря на размеры противника. Он каждый день, даже зимой, упражнялся под руководством лучших учителей в Белхадане. Никто не сражается лучше его, а огромный градани наверняка медленно двигается, особенно с таким громоздким оружием, как тот двуручный меч, что выглядывает из-за его плеча. Но Вейжон не может вызвать его на бой, если не будет абсолютно уверен, что тот на самом деле лжет. Пока он не получит доказательств лживости градани, честь рыцаря требует, чтобы он обходился с ним так, как стал бы обходиться с честным человеком.

– Прости меня, господин, – произнес он наконец, – но глава нашего дома не назвал мне имени и не дал описания того, кого я должен встретить. Мне нужно какое-нибудь подтверждение, что это действительно ты.

Он был доволен тем, насколько естественно прозвучали его слова, но его озадачил спокойный кивок градани. В нем не чувствовалось настороженности. Конокрад протянул вперед правую руку. Брови Вейжона в изумлении поползли вверх, когда великан сжал пальцы и произнес голосом, похожим на грохот обвала, одно-единственное слово.

– Приди, – сказал он мягко, почти умоляюще.

Вейжон Алмерас отскочил назад от неожиданности, когда перед ним возникли пять футов сверкающей стали. Какой-то миг рука градани оставалась пустой, потом меч, который только что был у него за спиной, оказался у него в руке. Острые как бритва края пылали под лучами утреннего солнца.

Вейжон некоторое время продолжал пятиться назад, потом согнулся и замер. Его глаза расширились от ужаса, которого до сих пор не удавалось вызвать в нем ни одному противнику. Градани же смотрел на него с прежним сочувствием, он опускал руку с клинком, пока оружие не коснулось палубы, потом развернул меч, чтобы Вейжону было лучше видно. Рыцарь содрогнулся, все еще не в силах совладать с охватившей его паникой, потом он глубоко вдохнул и попытался взять себя в руки. Он же рыцарь Ордена Томанака, и, как бы то ни было, он не трус. Он заставил себя взглянуть на меч и резко подался вперед. Синие глаза снова расширились, когда в глубине полоски стали он увидел перекрещенные меч и булаву.

Повисло гробовое молчание. Вейжон никогда еще не видел Меч Томанака. Этот клинок был главной эмблемой Ордена, могучим оружием, которое мог носить только избранник, символом повиновения всех членов Ордена его владельцу. Даже среди избранных богом подобное оружие встречалось нечасто. Его получали из рук самого Томанака те, кого он считал достойными находиться рядом с ним в битве. Но как бы редко ни встречались такие мечи, любой член Ордена, даже последний слуга, знал, что каждый из них обладает собственной силой. То, что сделал сейчас градани, да и сам сияющий, незапятнанный, совершенный клинок с эмблемой Томанака ясно дали понять Вейжону, на что именно он смотрит.

На какой-то миг, несмотря на свою загорелую кожу, он стал белее снега, лежавшего вокруг, потом его лицо вспыхнуло ярким румянцем. Все-таки это невозможно. Его инстинкты подсказывали ему, что этот градани просто не может быть избранником Томанака. Но разум твердил об обратном… значит, он выказал себя полным дураком.

Он заставил себя выпрямиться и откашляться, пальцы все еще сжимали рукоять меча. Оставалась вероятность, что тот клинок, который ему только что показали, был магическим обманом, но пусть с этим разбирается сэр Чарроу. По крайней мере, теперь он знает, что делать. Он вынудил себя посмотреть градани прямо в глаза.

– Прошу простить меня, что я потребовал доказательств… сэр Базел, – выдавил он.

– Ничего, на твоем месте я бы тоже изумился и не поверил, – ответил Базел. – Именно поэтому он и дал мне меч. Он сказал, что мне потребуются доказательства. – Градани обнажил в улыбке крупные белоснежные зубы, такие крепкие, что ими можно было перегрызать тросы на «Плясунье». – И не нужно говорить мне «сэр», сынок. Мне нравится, когда меня зовут просто Базел.

– Но, – заикнулся было Вейжон, потом осекся и кивнул. – Как скажешь, с… Базел. Как я уже говорил, сэр Чарроу Малакай, капитан рыцарей и глава Дома Ордена Томанака, Коннетабль Императора во Фрадонии, поручил мне встретить тебя и просить пожаловать в Дом Ордена, чтобы он сам и твои братья по мечу могли приветствовать тебя подобающим образом.

Он знал, что в его голосе звучит горечь, явственная, несмотря на попытки ее скрыть. Базел наклонил голову и задумчиво подвигал ушами, глядя на него сверху вниз. Прошло несколько секунд, потом Конокрад убрал меч в ножны и согласно кивнул.

– Это самое любезное приглашение, которое я получал за все время путешествия, – заметил он не без иронии, отчего Вейжон снова вспыхнул, – и я с удовольствием принимаю его. Полагаю, что оно распространяется и на моего друга, – добавил он, указывая на Брандарка движением ушей.

Вейжон заколебался, столкнувшись с новой проблемой. Нехорошо приглашать в дом Ордена градани, который, может быть, окажется избранником, не приглашая того, кто скорее всего им не является. Но если Базел действительно тот, за кого себя выдает, он может взять с собой кого захочет… к тому же этот меч…

– Разумеется, – ответил Вейжон со вздохом, который не сумел подавить. – Прикажешь доставить багаж вслед за вами?

– Не такой уж я слабый, – благодушно заявил Базел. Он закинул за плечо кожаный мешок, подхватил арбалет, лежавший на палубе, и лучезарно улыбался Вейжону, пока Брандарк собирал свои вещи. – Мы все заберем сразу, – пояснил он.

Рыцарь-послушник хотел что-то сказать, но засомневался и, очевидно, передумал.

– Не угодно ли тебе и… твоему другу следовать за мной, – сказал он вместо того, что собирался сказать, и пошел к сходням. Базел с Брандарком задержались на миг, чтобы проститься с улыбавшейся командой «Штормовой плясуньи», а потом поспешили за ним.

Оба градани молчали, пока Вейжон вел их по улицам Белхадана, чему последний был очень рад. У него оказалось время на размышления, которые сами по себе были сомнительным удовольствием. Но так он хотя бы мог дать себе возможность примириться со сделанными им заключениями, которые в глубине души ему совершенно не хотелось принимать.

Конечно, остается вероятность, что сэр Чарроу знал о личности этого «избранника» не больше самого Вейжона, но в это Вейжону что-то не верилось. Особенно в свете постоянных мягких замечаний наставника, когда он упрекал Вейжона в чрезмерной гордости и самолюбии, выбор встречающего не казался простым совпадением. Челюсти Вейжона сжимались все сильнее, пока он размышлял об этом печальном факте.

Он старался убедить себя, что этот «просто Базел» – самозванец, но он знал, что это не так, а лгать себе недостойно благородного рыцаря. Легче не станет и если принять слова градани на веру. Поборников, защитников выбирал сам бог. Он давал свои мечи немногим избранным, которые делили с ним тяготы битвы с Темными Богами во имя Света. Этих избранных во всей Норфрессе было не больше двух десятков. Как же мог Томанак излить свою милость на недостойного, на этого невежественного, кровожадного дикаря?

Его душа рыдала, протестуя против несправедливости, но другая часть его существа холодно рассуждала. У него нет права обсуждать выбор бога, которому он служит. Хуже того, та частица его существа, до которой старался достучаться сэр Чарроу, крошечная, потаенная часть, которая слышала зов Бога Правосудия даже через пелену гордости Дома Алмерасов, знала, что протестовать глупо. В Ордене учили, что ни род, ни кровь, ни семья не делают человека истинным рыцарем. Единственное стоящее дело – это дело борьбы за справедливость, единственное истинное сокровище – это сокровище истины, а настоящую силу рыцарь черпает в своем сердце. Если все это справедливо для простых рыцарей Ордена, то это вдвойне справедливо для избранников Бога.

Этот тихий внутренний голос не давал Вейжону покоя, казнил его за слепоту. Но это был всего лишь шепот, молодость и гордость не слушали его. Вейжон в самом деле старался разобраться в своем смущении, ухватить истину, но его собственная сила и упрямство обернулись против него, обида и негодование бурлили под маской показного спокойствия и вежливости, которую он с детства привык носить.

Брандарк посмотрел на напряженно выпрямленную спину их проводника, потом повернулся к Базелу и закатил глаза, для пущей убедительности свесив уши. Недоброе выражение его лица говорило Конокраду, что его друг обдумывает способ выставить Вейжона на посмешище, и какая-то часть существа Базела хотела бы посмотреть, как он это сделает. Но только часть. Брандарк передернул плечами, когда Базел отрицательно помотал головой. Кровавый Меч успокаивающе помахал левой рукой, давая понять, что всю ответственность он берет на себя, и переключил внимание на городские виды.

Здесь было на что посмотреть. Если Борталык Пурпурных Лордов был столицей южного побережья, то Белхадан царствовал на северном… и он был даже более впечатляющим. Правда, с точки зрения Пурпурных Лордов, Белхадан был всего лишь вторым городом Империи, уступавшим имперской столице в Духе Топора настолько же, насколько та уступала Борталыку.

Ненависть Лордов к Империи была безгранична. И богатства Империи, и таланты ее художников и ремесленников сводили на нет все усилия Лордов достичь ее уровня. В любом случае неприятно ощущать чужое превосходство, но Пурпурных Лордов особенно бесило, что эти безродные жители Империи Топора обходят их, не прилагая для этого никаких усилий. Каждый Пурпурный Лорд был убежден, что примесь эльфийской крови ставит их выше представителей всех других народов. Ведь эльфийское происхождение означало, что они живут по четыреста лет, тогда как унаследованный от людей прагматизм позволял сосредоточиться на жизни реального, материального мира, чего никогда не стал бы делать мечтательный эльф. Правда, Лорды были не так плодовиты, как люди или гномы, но качество важнее количества. Редкому гному посчастливится дожить до двухсот пятидесяти лет. У Пурпурных Лордов рождалось мало детей, но всегда хватало рабов и крестьян, чтобы обслуживать все их нужды. По мнению Лордов, их расовое и культурное превосходство было очевидно, и они делали все, чтобы сохранить чистоту и того и другого. Поэтому их достижения не дотягивали до достижений Империи, жители которой придерживались совершенно иных убеждений. Более того, они рассматривали постоянные усилия Лордов превзойти мастеров Империи как источник добродушного веселья, а не угрозы.

И это было вполне естественно. Империя Топора восходила к еще более древнему Королевству Топора, а Королевство Топора было той территорией, на которой осело три четверти беженцев, появившихся после Падения Контовара. Традиционная разъединенность рас друг от друга, которая была нормой для большинства Рас Людей в Контоваре и которая возродилась во многих молодых королевствах Норфрессы, исчезла в Королевстве Топора. И как могло бы быть иначе в столь бедственном положении, в каком оказались выжившие после Падения? Но вдобавок Дом Кормака приложил усилия, чтобы сделать отношения, сложившиеся под давлением необходимости, естественными.

Например, гномы были прирожденными инженерами, поэтому они с величайшим наслаждением работали с камнем, землей и железом, это было у них в крови. Однако они самые замкнутые из Рас Людей, предпочитающие сохранять свои тайны только для самих себя. Лишь немногие из них ценили или хотя бы просто понимали глубокую любовь эльфов к красоте, их страсть к поэзии, живописи и музыке или неуемную живость людей и их желание перемен. Но смешение народов, в результате которого появилась Империя Топора, заставило гномов, эльфов и людей стать партнерами, какими они никогда не были раньше. Все их качества слились в тех, кого Пурпурные Лорды считали безродным сбродом, кого они так презирали… и с кем никак не могли сравняться.

Детище этих полукровок, к которым Лорды относились с таким пренебрежением, предстало в этот зимний день перед глазами Базела и Брандарка. Глубокая бухта была меньше бухты Борталыка, но она было достаточно широкой, чтобы в ней могли легко разместиться две сотни судов. Сам город раскинулся у подножия гор, словно цветочная поляна, тянущая к солнцу тычинки своих шпилей и остроконечных крыш, крытых железом и черепицей. В его застройке – и не только в массивных волноломах, оберегавших порт и всю бухту от капризов погоды, – безошибочно угадывались следы инженерной мысли гномов, но влияние эльфов и людей ощущалось в равной мере.

Ни один народ не умеет так работать с камнем, как гномы, и в этом смысле Белхадан был, безусловно, их детищем. Но гномы обычно ценят прямые линии и не позволяют свободному пространству пропадать впустую. Их любовь к камню никогда не превосходит их страсти делать все удобным и функциональным. В большинстве случаев они так же непреклонны, как и их любимые железо и камень, и всегда предпочитают идти напролом. Если дорогу преграждает гора или холм, гном упрямо ведет ее сквозь препятствие. Не то что он не может его обойти, может, просто эта мысль ни за что не придет ему в голову, если ее не вложит туда кто-нибудь другой.

Очевидно, кто-то взял на себя труд разъяснять подобные вещи белхаданским архитекторам, потому что город гармонично сосуществовал с горами. Он не подчинял себе горы, он обнимал их и повторял их изгибы в своих улицах и небольших уютных, мощенных булыжником площадях и спускающихся террасами двориках. При этом городские ансамбли придавали контурам гор совершенную законченность, что не мешало извлекать из их близости максимальную пользу для горожан. Казалось, что обычный город разделили на участки, а затем эти участки с любовной заботой разместили в диких горах. Скалы и утесы, поросшие травой, нависали над широкими площадями и улицами, где размещались дворцы правителей и шла бойкая торговля. Домики и лавки простых горожан карабкались вверх по склонам, тогда как парадные улицы устремлялись вниз к широким дорогам, по которым двигались груженые повозки и караваны купцов. Расставленные через равные промежутки фонари – не факелы, которые тускло освещали многие другие города, а большие квадратные фонари на выкрашенных зеленой краской столбах, – стояли словно часовые. От одного фонаря к другому тянулись цепи, отделявшие проезжую часть от широких тротуаров. Мысль о том, как эти улицы выглядят ночью с высоты – словно сама Силендрос накинула на город светящиеся гирлянды, – наполняла Базела восторженным трепетом. А глубоко внизу те же самые горы были прорезаны тоннелями и галереями, уводящими в самое сердце земли, чтобы обеспечить всем необходимым улицы, таверны, лавки, всевозможные мастерские. Вся хозяйственная деятельность велась под землей, чтобы ничем не нарушать гармонии города среди гор.

Белхаданские строители не забыли и о безопасности. Стены, могучие, как те, что Пурпурные Лорды возвели для защиты Борталыка, поднимались за причалами и доками. Королевско-Имперскую морскую базу защищало собственное кольцо стен, так же как и засыпанные снегом верфи. Напав внезапно, враги, если бы их было достаточно много, могли бы захватить доки, но едва ли кто-нибудь смог бы прорваться за вторую стену. Фортификационные сооружения, защищавшие непосредственно город, были еще внушительнее. Инженерный гений гномов ярче всего проявился именно здесь, военные укрепления они возводили сообразно собственным вкусам. Несколько неуклюжие, грубые, прямые линии стен и башен лишь подчеркивали, с какой любовью остальной Белхадан был вписан в окружавший его ландшафт. Строители потрудились над многими склонами, прорезая их тоннелями. Каменные глыбы тянулись к небесам, их венчали стены и башни, походившие не на укрепления, возведенные для защиты от врагов, а скорее на плотину, сдерживающую город, не позволяющую ему выплеснуться наружу.

Базел с Брандарком повидали за время своего путешествия чудеса, которые даже не снились их соплеменникам. Они проезжали через Эзгфалас, Дерм, даже легендарный Сарамфал, которым правили эльфы, помнившие Падение, но Белхадан произвел на них наибольшее впечатление. Он был больше всех остальных городов, старше Дерма и гораздо моложе Сарамфала, и в нем ощущались сила, чувство собственного достоинства и живость, свойственные именно ему и только ему. Градани чувствовали разлитую в морозном воздухе радость, пока Вейжон вел их по оживающим утренним улицам, которые постепенно заполняли крики первых разносчиков и смех подмастерьев, сгребающих с тротуаров нападавший за ночь снег. Друзьям стоило большого труда не таращиться по сторонам, разинув рты, словно неотесанные деревенщины, какими, без сомнения, их считал сэр Вейжон. Но в глубине души они едва ли не сочувствовали местным жителям – горожане находились слишком близко к чуду, чтобы понимать, насколько в действительности прекрасен их город. Он был их домом. Они воспринимали его и себя в нем как должное, наверное, только варвары, которые по личному горькому опыту знали, как тонка грань, разделяющая мирное благоденствие и хаос, могли по-настоящему оценить то удивительное явление, которое представлял собой Белхадан. Базел помотал головой. Как бы он хотел, чтобы это увидел его отец. Принц Бахнак изумился бы при виде людей, которые чувствуют себя здесь в безопасности настолько, что сама мысль об угрозе не приходит им в голову. Скорее всего старик не сумел бы осознать до конца нечто столь чуждое его собственному опыту, но это было именно то, к чему он стремился, ради этого он подчинил своей воле все остальные кланы Конокрадов. Нет, Базел отлично знал своего отца и не считал его святым, но еще он знал, насколько тот ценил созидание, какое удовольствие получал от действия, с каким азартом создавал Империю на том месте, где недавно царила анархия. Базел вдруг догадался, что в глубине души Бахнака жили надежды, в которых тот не признавался даже самому себе и которые ощутил сейчас и Базел. Он почувствовал тысячелетнюю жажду своего народа стать таким, как эти люди, что шли по улицам Белхадана, хлопали в ладоши от холода, плотнее кутались в пальто и плащи, спеша по делам, и испуганно вздрагивали и отступали в сторону, когда внезапно узнавали в нем градани.

Его раса, как понимал теперь Базел, тоже хотела просто жить и давать жить другим, без постоянных опасностей и необходимости всегда быть начеку. Именно это его отец мечтал дать северным градани, даже если он и не облекал свои идеи в красивые слова. Базелу внезапно стало стыдно за все те годы, когда он не понимал этого. Но теперь он понял, а с пониманием пришло и осознание того, почему Темные Боги мешали Бахнаку. Тьма кормится страданием и отчаянием, к ней взывают те, кто не видит надежды на спасение, она любит тех, кто отворачивается от Света. К Темным Богам обращаются самые беспомощные, они готовы заключить любое соглашение с тем, кто пообещает им силу, и кто осудит их за это?

Вот почему Темные Боги ненавидели Бахнака. Если бы он смог осуществить задуманное, его народ больше не был бы беспомощным и отчаявшимся.

Странно, подумал Базел, что он так ясно увидел это в трехстах лигах от дома, среди жителей города, которые в любом градани видят кровожадного варвара, но, наверное, ему нужно было попасть сюда, чтобы понять. А возможно, для этого было нужно все, что он успел повидать и пережить с момента отбытия из Навахка. Но подробности не играли роли. Главное, что он наконец понял, а значит, узнал еще одну причину, по которой Томанак Орфро избрал своего поборника из градани.

– А, принц Базел!

Странная троица только начала подниматься по пологому склону холма, который до сих пор назывался Сыромятным (хотя отцы города много лет назад приказали перенести сыромятни с их вонью из Белхадана поближе к рыбацким кварталам), когда кто-то окликнул их. Вейжону понадобилось некоторое время, чтобы отвлечься от своих раздумий и осознать, что человек обращается к ним. Они были уже на полпути к Дому Ордена, и рыцаря мучила мысль о том, как он объяснит привратнику появление двух градани, но он все-таки остановился, обернулся на голос… и в изумлении захлопал глазами.

На спешившем к ним человеке было пальто, доходившее ему до колен. Ничего необычного, многие горожане носили зимой похожие пальто. Они были не такими модными, как плащи, Вейжону всегда казалось, что в них ходят в основном банкиры, ростовщики и купцы, зато они были гораздо теплее и удобнее плащей. Правда, на этот раз у него не возникло желания гадать о профессии обладателя одежды – его пальто было темно-синего цвета с белой отделкой. Это цвета магов. Золотой скипетр, вышитый на груди справа, означал, что хозяин пальто относится к элите Академии Магов. Он был средних лет, хотя в его каштановых волосах и аккуратно подстриженной бороде блестела седина. Человек широко улыбался, сжимая обычный белый посох магов. Разглядев незнакомца, Вейжон замер.

Базел тоже остановился, ожидая, пока человек приблизится. Его уши вопросительно приподнялись.

– Доброго вам утра, – вежливо произнес Конокрад, склонив голову набок. – Надеюсь, вы простите мое любопытство, мы знакомы?

– Пока нет, – с улыбкой ответил маг. – Меня зовут Креско. Я глава Белхаданской Академии Магов.

– Вот как, – пробормотал Базел, прищуривая глаза. Были времена, когда «маг» и «чернокнижник» означали одно и то же, но они давно прошли. Сейчас одного подозрения в чернокнижии было достаточно, чтобы человека растерзала толпа. Это и понятно, все помнили о том, что сделали колдуны в Контоваре. Магам же доверяли настолько, насколько боялись чернокнижников. Умения и таланты мага были его собственными, он использовал свою силу или силу других магов, если те были готовы ему ее одолжить, тогда как колдуны просто учились манипулировать не принадлежавшими им силами. Но настоящая причина, по которой магам доверяли, заключалась в Клятве Магов, обязывавшей их использовать свой дар только во благо, а не во вред… и делавшей их смертельными врагами колдунов.

– Да, – подтвердил Креско. – Госпожа Заранта предупредила нас о том, что вы с лордом Брандарком прибываете сегодня. Она просила приветствовать вас, но, к сожалению, не знала точного времени вашего появления, поэтому я упустил вас в порту.

Вейжон молча стоял в стороне, его снова охватило смущение. Мастер Креско был одним из самых уважаемых людей в Белхадане, да что там, во всей Фрадонии, хотя, казалось, он совершенно не осознает этого. Он улыбался обоим градани и протягивал Базелу правую руку.

– Мы в Академии безмерно обязаны вам обоим, – продолжал он серьезно. – Заранта еще только начала осознавать свои способности. Когда они разовьются полностью, она станет одним из самых могущественных магов последних столетий. Вместе с герцогом Джашаном она начала создавать собственную академию. Но если бы вы двое не спасли ей жизнь…

Базел нетерпеливо взмахнул рукой, и Креско умолк, не сказав того, что собирался. Он с любопытством смотрел на градани.

– Она предупреждала нас о ваших привычках, – сказал маг. Его улыбка стала еще шире, когда Базел с Брандарком переглянулись. – Она сказала, что вы не позволите нам как следует отблагодарить вас, и теперь я вижу, что она была права. Но это не главная причина, заставившая меня искать вас сегодня утром. Прежде всего я должен передать вам три сообщения.

– И что же это за сообщения? – встревожено поинтересовался Базел. Креско фыркнул.

– Ничего особенно серьезного, – заверил он Конокрада. – Во-первых, герцог Джашан просил передать, что вы с Брандарком принадлежите теперь к его клану, а он знает от Заранты, что почти вся ваша одежда досталась Пурпурным Лордам. Благодаря некоторым связям, у Джашана есть кредит в Доме Харканата, и он надеется, что вы им воспользуетесь. Госпожа Заранта велела передать вам обоим, что она не желает слушать никаких отказов. Она уже обещала, что ее отец наградит вас за помощь, и все ваши новые родичи будут оскорблены до глубины души, если вы выставите ее лгуньей.

Он выжидающе умолк, градани снова переглянулись. Брандарк усмехнулся.

– Она и вправду обещала, Базел, – произнес он. – Никто из нас не поверил ей тогда, но она действительно это говорила.

– Да, и мне бы не хотелось видеть то, что она натворит, если решит, будто наши новые родственники оскорблены до глубины души, – мрачно подтвердил Базел, наставляя уши на Креско. – Хорошо, мастер Креско. Я буду рад, если вы сообщите госпоже Заранте, что мы счастливы принять любезное предложение герцога.

– Отлично. Теперь второе. Венсит тоже просил поблагодарить вас за оказанную поддержку. Он говорит, что вы не самая сообразительная парочка, которую ему доводилось встречать, но этот недостаток с лихвой искупается другими вашими достоинствами. – Оба градани засопели, и Креско улыбнулся. Потом улыбка исчезла с его лица, и голос стал серьезным. – Еще он просил передать, что надеется на новую встречу с вами и почтет за честь, если вы позовете его на помощь, когда придет время.

– Придет время? – пророкотал Базел. Он почесал кончик уха и нахмурился. – А не сказал ли он случайно, о каком именно времени идет речь?

– Боюсь что нет, – усмехнулся Креско. – Вы же знаете Венсита. Семь потов сойдет, пока заставишь его сказать что-нибудь определенное. Полагаю, это составляет часть образа «загадочного, всезнающего мудреца».

– Это точно, – буркнул Базел.

Он хмуро уставился на булыжники мостовой, погрузившись в глубокие раздумья. Вейжон взволнованно сглотнул. Достаточно было того, что мастер Креско говорил от имени герцога, хоть и иностранца, который считает градани членами своей семьи. Но сказанное сейчас было еще неприятнее. Креско мог вести речь только об одном человеке, о Венсите Румском. Но это просто смешно! Какое, во имя Томанака, отношение пара варваров имеет к последнему и величайшему из всех белому колдуну?

– Ладно, – произнес наконец Базел. – Иногда с ума можно сойти от его игр и образов, но он никогда не медлит, если требуется прийти на выручку. Когда вы снова будете общаться с ним, прошу вас передать: я по-прежнему считаю, что он знает слишком много для такого несообразительного парня, как я, но не отвергну его помощь, раз он ее предлагает.

– Он будет рад это слышать, я уверен, – бесстрастно подтвердил Креско. – Подошло время третьего сообщения. Когда герцог Джашан попросил нас открыть для вас кредит в Доме Харканата, здешний представитель Дома дал об этом знать в Дворвенхейн, и Килтандакнартас дихна-Харканат тоже просил передать вам несколько слов.

– Да ну? – заулыбался Брандарк. – И что же этот старый вор имеет нам сообщить?

Испытывая одно потрясение за другим, Вейжон постепенно терял способность изумляться. Килтандакнартас дихна-Харканат был главой клана Харканата, гномов из Серебряных Пещер. Ему принадлежал крупнейший торговый дом с тем же названием. Во всей Империи Топора не нашлось бы и трех таких богачей, как он. Еще недавно Вейжон лишился бы дара речи, услышав, как оборванный градани называет столь почтенную личность старым вором. Но теперь он воспринял это как нечто само собой разумеющееся и просто ждал, что ответит Креско.

– Он просил передать, что вы поступили как настоящие идиоты, оставив его в Риверсайде, но его предложение по-прежнему в силе. Если у кого-то из вас возникнут здесь, в Белхадане, трения с торговцами или, скорее, со стражей (зная вас, в это легко поверить), вам достаточно назвать его имя, и его посредники немедленно внесут за вас залог. Под самые низкие проценты, разумеется.

– Это мог сказать только он, – засмеялся Базел.

– Пожалуй, – согласился Брандарк. – Кстати, пока ты тут занимаешься тем, чем пристало заниматься избраннику Томанака в разгар зимы (что бы это ни было), я бы мог воспользоваться его любезностью.

– Ты бы что мог сделать? – Базел насмешливо приподнял уши.

Брандарк пожал плечами:

– Я кое-чему научился на «Штормовой плясунье» и хочу учиться дальше, а у старого Килтана наверняка полно влиятельных знакомых в Белхадане. Может быть, они смогут поручиться за меня и представить хозяевам верфей.

– Что-то я не заметил, чтобы на здешних верфях кипела работа, – заметил Базел. Брандарк снова пожал плечами:

– Нет, но скоро начнется. Даже если сейчас они ничего не строят и не оснащают, я мог бы пока изучить теорию.

– Ты? Ты даже плавать никогда не учился. – Лицо Базела расплылось в улыбке.

– Не учился, – подтвердил Брандарк. – Но, если не возражаешь, я пока отложил бы это дело. Иначе мне придется сначала найти способ растопить лед, чтобы упражняться. Однако я не вижу причин, которые могут помешать мне начать изучение остальных дисциплин.

– Да их и нет, ни малейших. – Ободряюще улыбнувшись другу, Базел повернулся к Креско. – Благодарим тебя за важные вести, мастер Креско. Как приятно встретить теплый прием!

– Вы заслужили его, – ответил Креско.

– Возможно, но от этого он не становится менее теплым. По правде говоря, я хотел бы узнать о жизни магов как можно больше, пока мы здесь. Не будет ли самонадеянно с моей стороны просить разрешения посетить вашу Академию?

– Конечно нет! Добро пожаловать в любое время. Только предупредите нас заранее. У нас всегда есть начинающие, у них иногда кое-что не ладится, поэтому мы обязаны предупреждать их наставников, когда в Академию приходят неподготовленные люди. А так милости просим.

– Благодарю вас, – произнес Базел, а Брандарк молча кивнул.

– Мне пора, – бодро заявил Креско. – У меня есть еще несколько дел. Счастлив наконец-то познакомиться с вами обоими. Буду с нетерпением ждать встречи с вами в пятницу, когда мы с сэром Чарроу обычно играем в шахматы. – Он снова пожал руки обоим градани, коротко кивнул Вейжону и поспешил по своим делам.

Вейжон глядел ему вслед несколько долгих мгновений, потом перевел взгляд на градани. Брандарк откровенно потешался над ним, поводя ушами, но Базел смотрел на него с прежним странным сочувствием. Вейжон закрыл глаза, пытаясь собрать обломки своего прежнего мировосприятия, которое мастер Креско разрушил всего за несколько минут. Маги, герцоги, богатые купцы и белые колдуны не должны иметь ничего общего с градани. Однако это не так, если судить по тем сообщениям, что передал мастер Креско. А это значит…

Он заставил себя встряхнуться. Сейчас неподходящий момент, решил он, думать о том, что все это может означать. Потом у него будет достаточно времени… а пока что можно будет считать большой удачей, если ему удастся довести эту парочку до Дома Ордена, не узнав по дороге, что сам лорд мэр и весь Городской Совет тоже являются их ближайшими друзьями.