При виде репортеров, осаждавших резиденцию графа Северной Пещеры, Джорджия Сакристос сокрушенно покачала головой. Она знала Павла как человека весьма недалекого, но такой безумной глупости, как организация публичного убийства, не ожидала даже от него. Но хуже самого покушения был для нее тот факт, что Павел обстряпал это дельце, не поставив ее в известность. Тому могло быть два объяснения: либо он понял, что она постарается всеми доступными средствами удержать его от этого шага, либо уже не доверяет ей. И то, и другое свидетельствовало об ослаблении ее влияния – что не могло не беспокоить. Неуправляемый Павел Юнг представлял для окружающих не меньшую опасность, чем аварийный ядерный реактор, – взять, к примеру, его последнюю выходку.

Пройдя по неприметной садовой тропке, прятавшейся меж высоких благоухающих кустов, она открыла потайную дверь и, так и не попавшись на глаза репортерам, оказалась в подземном парковочном комплексе. Кивнув охраннику, который, узнав ее, кивнул в ответ, Джорджия вынула из замка свою карточку с личным кодом и направилась к центральным лифтам. По пути она обратила внимание на возившегося с дистанционным тормозным устройством шофера и мысленно усмехнулась. Интересно, что бы сказал этот малый, узнав, что, визируя его прием на работу, она точно знала, кем он заслан?

Но тут двери лифта открылись, и она, забыв о шофере, задумалась совсем о другом. Первая часть ее плана сработала безупречно. Поначалу Джорджия полагала, что друзья Харрингтон попросту убьют Саммерваля после того, как узнают, кто его нанял, – однако дело обернулось, пожалуй, лучше. Она даже не смела надеяться, что Харрингтон окажется настолько опасной: ее дуэль с Саммервалем была весьма поучительным зрелищем. Кроме того, выяснилось, что эта женщина гораздо богаче, чем предполагал Павел, и она быстро училась использовать силу денег. Учитывая положение Джорджии в иерархии служащих Северной Пещеры, этот факт не следовало упускать из виду. Вздумай Хонор отреагировать на сегодняшнее покушение зеркально, дела могли бы обернуться малоприятно, хотя Джорджии такой вариант развития событий представлялся сомнительным. В отличие от Павла Харрингтон хотела убить его своими руками – и могла это сделать.

В целом складывалось впечатление, что Хонор – как и рассчитывала Сакристос – твердо вознамерилась отомстить Павлу. Правда, она сама испортила дело своим официальным предупреждением. Джорджия ожидала от нее более разумной тактики… хотя, если вдуматься, избранный ею подход был весьма эффективным – в своем роде. Наверное, попридержи Хонор язык за зубами, ей удалось бы с большей легкостью добраться до Юнга и вызвать его на дуэль, но лучший способ наказать его она едва ли смогла бы придумать, даже годами ломая над этим голову. Он чуть не обделался, от ужаса, и, уж конечно, сложившаяся ситуация сказалась на его политических планах. Публично оппозиционные пэры по-прежнему выступали в его защиту – лишь потому, что им некуда было деться. В частных разговорах его все чаще упрекали в трусости; в кулуарах парламента он превратился в посмешище.

Даже родные братья смотрели на него косо, и старший из них, Стефан, уже начал обхаживать Джорджию.

Она поморщилась. Во многих отношениях Стефан был ничуть не лучше Павла и за ней ухлестывал в первую очередь для того, чтобы унизить брата, отбив у него любовницу. Для всех Юнгов отношения с женщинами являлись просто способом удовлетворения тщеславия, демонстрацией власти или сведением счетов. Правда, Стефан чуточку сообразительнее брата, и когда Павел умрет, а она извлечет компромат из его сейфа, иметь дело с новым графом для нее будет предпочтительнее. Человеком с воображением манипулировать легче, особенно если он рвется к власти и понимает, что тот, кто им управляет, намерен с ним этой властью поделиться.

Но сперва, напомнила себе Джорджия, нужно избавиться от Павла. Скрестив руки на груди и прислонившись к стене лифта, она наморщила лоб и надула губы, размышляя, как бы помочь его врагам поскорее до него добраться. Как назло ничего толкового в голову не приходило. Рисковать она соглашалась лишь до определенных пределов, которых уже достигла.

«Нет, – сказала себе Джорджия, согнав с лица задумчивое выражение, как только остановился лифт, – все возможное уже сделано: теперь остается только ждать, наблюдая за тем, как он трясется от страха». В конце концов, такого удовольствия она не получала очень давно.

* * *

– Увы, миледи, – проворчал дородный инспектор полиции, – у нас нет никаких зацепок. Имена троих мы обнаружили в наших файлах – те еще головорезы, – но кто мог нанять их?..

Он пожал плечами, и Хонор кивнула. Вне зависимости от того, не мог или не желал инспектор Прессман сказать правду, и он, и она прекрасно знали, кто стоял за спиной несостоявшихся убийц. Однако их убежденность не являлась доказательством, а стало быть, полиция ничего предпринять не могла.

Хонор вздохнула и встала, держа Нимица на руках.

– Мы будем продолжать расследование, миледи, – заверил ее Прессман. – Все четверо недавно открыли крупные счета, и мы попытаемся выяснить, откуда у них взялись деньги. Сложность в том, что средства были не переведены с другого счета, а внесены наличными.

– Я понимаю, инспектор. Мне хотелось бы поблагодарить вас и ваших людей за предпринятые усилия.

– К сожалению, мы не смогли оказаться на месте происшествия раньше, – сказал Прессман. – Тот молодой человек, который был ранен, ваш… гвардеец. Правильно я его назвал?

Хонор кивнула, и инспектор пожал плечами.

– Хорошо, что он и его товарищи прикрыли вас, но нам не нравится, когда нашу работу берут на себя другие. А тут еще один из них пострадал.

– Вы не довольны их действиями, инспектор?

В голосе Хонор прорезались холодные нотки, а Нимиц уставился на полицейского с подозрением. Прессман торопливо покачал головой.

– Ни в коем случае, миледи. На самом деле мы просто в восторге от того, как они сработали, и я буду благодарен, если вы передадите им мое искреннее восхищение. Мы здесь, в столице, насмотрелись на сотрудников иностранных служб безопасности: они имеются при каждом посольстве, и на многих из них, как и на ваших людей, распространяется дипломатический иммунитет. Это нас беспокоит, поскольку мы не знаем, чего от них ждать, а хороши они или плохи, выясняется лишь тогда, когда дела принимают дерьмовый оборот. Сегодня так и получилось, но ваши телохранители вышли из заварушки с честью. Это ж какими надо быть мастерами, чтобы вести стрельбу в ресторанном зале, как в тире, не задев никого из посетителей! А главное, им достало ума прекратить огонь, когда началась паника. Я по опыту знаю, как трудно заставить себя не просто палить во что ни попадя, а шевелить мозгами – особенно если рядом истекает кровью раненый товарищ. А ведь потеряй эти парни голову, дело кончилось бы настоящей бойней.

– Спасибо на добром слове, – с улыбкой сказала Хонор. – До сегодняшнего случая я и сама не понимала, насколько они хороши, а вашу похвалу передам им непременно.

– Уж будьте добры, миледи, и… – Помолчав несколько мгновений, Прессман пожал плечами. – И я бы посоветовал вам никуда без них не ходить. Никуда, дама Хонор. Головорезы, которые в вас стреляли, были простыми наемниками, но тот, кто им заплатил, – инспектор упорно делал вид, будто не знает, о ком речь, – на этом не остановится.

Стоило ей выйти из офиса Прессмана, как поджидавшие у дверей Лафолле и Кэндлесс встали по обе стороны от нее. Даже в здании полицейского управления они держались настороже, и их напряженность передавалась Нимицу. Кот щетинился, сердито урчал, и Хонор, чтобы хоть как-то успокоить любимца, покрепче прижала его к себе.

Они спустились на лифте. На нижнем этаже ее встретил капрал Маттингли с еще тремя гвардейцами. Подивившись тому, как быстро прибыло подкрепление, Хонор улыбнулась и в окружении шести телохранителей направилась к выходу.

– Насколько я понимаю, миледи, они понятия не имеют о том, кто мог нанять этих мерзавцев? – иронически заметил Лафолле, убедившись, что его люди прикрывают Хонор со всех сторон.

– Официально это никому не известно, – ответила Хонор.

Тем временем Маттингли вышел на улицу, огляделся и открыл дверь предоставленного полицией Лэндинга бронированного автомобиля. Несколько мгновений, потребовавшихся, чтобы преодолеть расстояние от дверей до машины, гвардейцы прикрывали Хонор своими телами, несмотря на присутствие у выхода дюжины полицейских, двое из которых угрожающе держали наизготовку тяжелые, военного образца, импульсные ружья с электронными прицелами. Лишь когда бронированный автомобиль двинулся по направлению к взлетной площадке, Лафолле вздохнул с облегчением.

– Меня это не удивляет, миледи, – сказал он и, когда Хонор подняла брови, пояснил: – Я имею в виду беспомощность полиции. Ясно ведь, что Юнг использовал наемных убийц, а не послал на дело людей, официально числящихся у него на службе.

– Инспектор Прессман выразился в том же духе. Только не называя имен, – заметила Хонор с некоторым удивлением.

– Так ведь чтобы догадаться об этом, не надо быть гиперфизиком, – хмыкнул майор. – Только полный кретин впутал бы своих людей в подобную историю, да и выбранная ими тактика свидетельствует о том, что это не сработавшаяся команда. Учитывая, что они явно не располагали избытком времени, план их был очень даже неплох, однако они не отработали взаимодействие. Им приходилось следить не только за нами, но и друг за другом, поскольку операция проводилась без подготовки, и никто не мог быть полностью уверен в том, что остальные в нужное время окажутся в нужном месте. Кроме того, все они беспокоились относительно отхода. Чтобы нападение прошло без сучка и задоринки, люди должны точно знать, как они уберутся с места преступления – если, конечно, им не плевать на то, уберутся ли они вообще. А эти клоуны так переживали по поводу шансов унести ноги, что один из них забыл об осторожности, и я заметил его оружие. Говоря, что нам повезло, я имел в виду как раз это.

– Вы действовали потрясающе, Эндрю, – откликнулась после недолгого молчания Хонор. – Я имею в виду не только быстроту вашей реакции.

– Миледи, вы офицер военного флота. Оказавшись на капитанском мостике, я вообще не знал бы, за что браться, но обеспечение безопасности – это как раз то, чему меня учили все десять лет службы. Здесь другая планета, другие люди, но основные принципы остаются прежними. Меняются только техника и мотивы.

– Я все еще под впечатлением. И весьма вам признательна.

Лафолле, явно испытывая неловкость, отмахнулся. Хонор с улыбкой откинулась на сиденье и, поглаживая так и не расслабившегося Нимица, закрыла глаза. На ее форменных брюках еще не засохла кровь Ховарда, и она благодарила Бога за то, что жизнь юноши вне опасности. Равно как и жизнь Уилларда, который успел оправиться настолько, что, прежде чем «скорая помощь» увезла его и гвардейца в госпиталь, отпустил несколько шуточек.

Хонор поежилась: выдвигая обвинения против Юнга, она понимала, что рискует сама, однако совершенно не учла, что под огонь могут попасть ни в чем не повинные люди. Вспомнив слова Прессмана о том, чем могло обернуться применение импульсного оружия в переполненном ресторане, она поежилась снова и мысленно вознесла пылкую благодарственную молитву.

Конечно же, покушение представляло собой акт отчаяния. Решиться на такое, как бы хорошо ни были законспирированы его связи с исполнителями, мог лишь человек, охваченный паникой, подумала Хонор, покрепче прижимая Нимица. Отчасти чтобы успокоить кота, отчасти чтобы удержаться от искушения стукнуть кулаком по обивке сиденья.

Беда заключалась в том, что обезумевший от ужаса Юнг будет продолжать свои попытки, пока одна из них не увенчается успехом. Возможно, ни одна так и не увенчается, однако при этом могут погибнуть посторонние люди, и косвенной виновницей их гибели окажется она. А стало быть, именно ей следует как можно скорее найти решение. Нельзя рисковать чужими жизнями, да и ставить под удар собственную тоже не стоит. Но каким же образом вызвать на поединок человека, забившегося в нору и не высовывающего оттуда носа?

Впрочем, размышляла Хонор, выход наверняка существует. Разумеется, удалившись в собственные владения, Юнг стал бы практически недосягаемым, однако человек с такими политическими амбициями ни за что не усидит в родовом имении. Что ни говори, а политик – мысль о Павле Юнге в роли государственного деятеля заставила ее скривиться – должен появляться на людях.

Одновременно с презрением Хонор ощутила некое особое возбуждение, заставившее ее насторожиться. Такое чувство – указывавшее на то, что она интуитивно приближается к верному решению, – порой посещало ее в бою и, несмотря на не вполне понятную природу его, никогда не подводило. Хонор привыкла полагаться на него так же, как на свою способность к ориентации в пространстве.

Итак, он политический деятель, или, во всяком случае, силится стать таковым. После того как его вышвырнули из Флота, политика для него – единственная возможность добиться власти, а власть для него все равно что наркотик. Чтобы не утратить позиции в парламенте, он должен регулярно посещать Палату, а стало быть, привязан к Лэндингу. И эта же причина вынуждает его стремиться убить ее. Пока она жива, пока над ним тяготеют ее обвинения, политической перспективы для него нет. Богатство, титул и наследственное место в палате лордов остаются при нем, однако путь к вершинам власти закрыт.

Неожиданное озарение заставило Хонор напрячься: глаза ее расширились, а Нимиц вскинул голову – и, когда встретился с ней взглядом, в его глазах полыхнул хищный огонь.