Холодное напряжение в единственном уцелевшем шлюпочном отсеке «Ники» казалось физически ощутимым, но по существу являлось лишь слабым отзвуком внутреннего смятения Хонор Харрингтон. Легкость лишенных привычной тяжести плеч внушала чувство уязвимости. Однако взять с собой Нимица было бы ошибкой: личность, эмпатически связанная с древесным котом, была для него абсолютно прозрачной, а скрывать свои чувства, как требовал официальный характер происходящего, он не умел. Правда, раз уж на то пошло, ей самой тоже незачем было здесь находиться. Она заставила себя стоять неподвижно, заложив руки за спину и гадая: зачем вообще она сюда заявилась?

Когда капитан Павел Юнг вошел в отсек, она повернула голову, но ее темные миндалевидные глаза остались совершенно спокойными. Как всегда, лорд красовался в безупречном дорогом мундире, однако его застывшее лицо было лишено какого-либо выражения. Он смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на следовавшего за ним по пятам вооруженного лейтенанта морской пехоты.

Лишь на долю секунды, в тот самый миг, когда он увидел Хонор, неподвижная маска дрогнула. Ноздри его раздулись, губы поджались, но спустя секунду Юнг глубоко вздохнул и заставил себя продолжить путь по галерее прямо к Харрингтон. Когда он поравнялся с Хонор, она расправила плечи и отдала честь.

В глазах Юнга промелькнуло удивление, и рука его поднялась в ответном салюте. Получился отнюдь не знак уважения: в жесте угадывались ненависть и презрение, но вместе с тем и едва уловимый намек на признательность. Хонор знала, что он не ожидал этой встречи. Конечно, он не хотел, чтобы она стала свидетельницей его унижения, однако Харрингтон совершенно не ощущала торжества. Павел был злейшим и худшим ее врагом на протяжении тридцати стандартных лет, однако сейчас он виделся ей не опасным, а мелким. Порочным и злобным эгоистом, искренне считавшим, что происхождение, поставившее его выше окружающих, всегда поможет ему выйти сухим из воды. В настоящий момент он представлял собой отнюдь не угрозу, а лишь досадную ошибку, которую Флот вознамерился исправить. Для Хонор сейчас имело значение лишь то, что она навеки оставила его в прошлом.

И все же…

Она опустила руку и посторонилась: за спиной у нее прокашлялся офицер с нашивками военной прокуратуры.

– Капитан лорд Юнг? – осведомился прокурорский чин, и когда Павел кивнул, представился: – Сэр, я капитан Виктор Караченко. Как вас уже информировали, по приказу генерального прокурора я буду сопровождать вас до посадки. Кроме того, я обязан сообщить вам, что вы находитесь под арестом и должны будете предстать перед военным судом по обвинению в трусости и дезертирстве перед лицом врага.

Лицо Юнга заострилось от напряжения. Впрочем, он мог испытывать потрясение, но никак не удивление. Официально обвинение было высказано впервые, однако с выводами следственной коллегии его уже ознакомили.

– Вы останетесь на моем попечении, сэр, до тех пор, пока я не смогу передать вас под надзор соответствующих планетарных властей, – продолжил Караченко. – Считаю необходимым предупредить, что я не являюсь вашим адвокатом и соответственно не обладаю правом конфиденциальности. Все, что вы скажете в моем присутствии, может быть использовано в качестве свидетельства на суде, если меня обяжут дать показания. Вы это понимаете, сэр?

Юнг кивнул. Караченко снова прокашлялся.

– Прошу прощения, сэр, но вам надлежит подтвердить это вербально. Для занесения в протокол.

– Я вас понял, – произнес Юнг с оттенком раздражения.

– В таком случае будьте любезны следовать за мной, – сказал Караченко, отступая в сторону и указывая на ближайший шлюпочный порт, у которого дежурил еще один вооруженный морской пехотинец.

Взглянув на него пустыми глазами, Юнг ступил в тоннель шлюза. Караченко, помедлив ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы отдать честь Хонор, шагнул следом, и люк за ними закрылся. Загудели механизмы откачки воздуха, и вскоре над задраенным люком зажегся красный индикатор нулевого давления. Шлюпка отстыковалась и покинула шлюз.

Глубоко вздохнув, Хонор повернулась к шлюзу спиной и, пройдя мимо офицера и матросов шлюпочного отсека, покинула галерею.

Когда Хонор Харрингтон вошла в лифт, капитан Пол Тэнкерсли поднял голову.

– Он улетел, верно? Она кивнула.

– Ну и скатертью дорога. А как он воспринял официальное объявление об аресте?

– Не знаю, – размеренно ответила Хонор. – Он не сказал ни слова. Стоял там, и все… – Она поежилась и раздраженно повела плечами. – Наверное, мне стоило бы станцевать джигу, но я не чувствую ничего, кроме… чего-то вроде холода.

– Он получит больше, чем заслуживает, – пробормотал Тэнкерсли с кислым, подстать голосу, выражением лица, – справедливый суд перед расстрелом.

Лифт пришел в движение, и Хонор поежилась снова – от слов Пола ее проняло холодком. Ей следовало ненавидеть Юнга, однако одно дело – ненавидеть, а другое – понимать, что Пол совершенно прав: этого человека ожидает именно такая судьба. Бог свидетель, Юнг воистину виновен в том, в чем его обвиняют, а за трусость перед лицом неприятеля Военным Кодексом предусмотрено лишь одно наказание. Несколько мгновений Тэнкерсли наблюдал за ней, а потом нахмурился и, коснувшись сенсора, остановил лифт.

– Что с тобой, Хонор?

Его звучный, глубокий голос был мягок, и она посмотрела на Тэнкерсли со слабой улыбкой, которая, впрочем, тут же исчезла.

– Черт побери! – заговорил Тэнкерсли более жестко. – В Академии этот тип пытался тебя изнасиловать, на «Василиске» пытался разрушить твою карьеру, а на «Ханкоке» приложил все усилия к тому, чтобы тебя убили. Он бежал с поля боя – мало того, что сам бежал, так еще и пытался увести с собой всю эскадру – в тот момент, когда ты нуждалась в каждом корабле. Один Бог знает, сколько людей сложили из-за него головы! И не говори мне, что тебе его жаль!

– Нет, – произнесла Хонор так тихо, что Полу пришлось напрячься, чтобы расслышать ее слова. – Нет, Пол, мне не его жаль, а… – Она помолчала, качая головой. – Мне за себя страшно. За себя. Все это время между нами существовала своего рода связь. Ненавистная, отвратительная – но она существовала! Я никогда его не понимала, но он всегда был чем-то вроде моего злобного двойника… в каком-то смысле был частью меня самой. Конечно, ты прав, – она махнула рукой, – он получит по заслугам. Но именно я привела его к такому концу, а теперь не могу ощутить даже жалость, как бы ни старалась.

– Черт тебя побери, ты о чем?

– Пол, я ведь не говорю, будто он заслуживает сочувствия. Однако тот факт, заслуживает он чего-либо или не заслуживает, никак не должен влиять на то, испытываю я некое чувство или нет. Он человек, а не деталь машины, а я не хочу ненавидеть кого бы то ни было настолько сильно, чтобы мне было все равно, казнят его или не казнят.

Тэнкерсли рассматривал в профиль ее тонко очерченное лицо, обращенное к нему сейчас левой стороной. Левый глаз Харрингтон был сложным протезом, и тем не менее Пол увидел в нем затаившуюся боль, и в душе Тэнкерсли всколыхнулась темная волна злости. Ему хотелось сказать ей много резких и гневных слов, но он не стал этого делать. Не смог. В конечном счете, будь ее чувства иными, она не была бы той женщиной, которую он так яростно любил.

– Хонор, – произнес он со вздохом, – если тебе не все равно, что с ним случится, ты несравненно лучший человек, чем я. А я вот хочу, чтобы его расстреляли, и не только из-за того, что он хотел, пытался сделать с тобой на протяжении всех этих лет, но и потому, что этот человек таков, каков есть. Случись вам с ним поменяться ролями, окажись под трибуналом ты – уж он-то наверняка сплясал бы джигу. И если ты не радуешься и считаешь, что с тобой что-то неправильно, то дело тут простое. Ты не такая, как он.

Поймав ее взгляд, он улыбнулся – улыбка получилась почти печальной – и обнял ее. В первый миг Хонор напряглась и едва не отстранилась – сказалась многолетняя привычка к одиночеству и самодисциплине, – но потом уступила, подалась вперед. Ростом он был ниже, так что она прижалась щекой к верхушке его берета и вздохнула:

– Ты хороший человек, Пол Тэнкерсли. Я тебя не достойна.

– Это само собой. Меня никто не достоин, но ты, как мне кажется, приблизилась к идеалу ближе прочих.

– Шутить изволишь, Пол Тэнкерсли, – проворчала она. – Ладно, ты мне за это ответишь.

С этими словами Хонор ткнула его под ребро так, что он отлетел к стенке лифта.

– Имей в виду это задаток. Как только я поставлю «Нику» в док «Гефеста», мы с тобой проведем спарринг в гимнастическом зале. И даже если тебе каким-то чудом удастся его пережить, у меня найдется в запасе кое-что более изматывающее.

– Подумаешь, напугала! – отозвался Пол с шутливым вызовом. – Нимица с тобой нет, заступиться за тебя некому, а уж что до дальнейшего… – Он выпрямился и подкрутил воображаемый ус. – Фриц рекомендовал дополнительно витамины и гормональные впрыскивания. Я тебе их так заделаю – мало не покажется!

– Ну, уж за это ты точно заплатишь! – фыркнула она, одаривая его очередным тычком, с нарочитой ухмылкой поправила мундир и отвернулась, чтобы нажать кнопку и возобновить движение лифта.

В этот миг Тэнкерсли, издав совершенно не капитанский вопль, коварно ущипнул ее за ягодицу. Сигнал предупредил о скорой остановке лифта. Хонор успела обернуться и одарить Пола угрожающим взглядом, который тот встретил с сияющей улыбкой и без малейших признаков раскаяния.

– Посмотрим, кто кому заплатит, леди Харрингтон, – самодовольно пробормотал он. И тут двери открылись.

* * *

Когда Франсина Морье, баронесса Морнкрик, вошла в помещение, адмирал сэр Томас Капарелли, Первый Космос-лорд КФМ, и адмирал сэр Люсьен Кортес, Пятый Космос-лорд, учтиво встали и оставались на ногах, пока она не уселась. Баронессе было под семьдесят, но благодаря тщательным омолаживающим процедурам маленькая худощавая женщина выглядела молодой и обладала опасно привлекательной кошачьей грацией. Помимо этого, она занимала пост Первого лорда Адмиралтейства, являясь, таким образом, гражданским главой их ведомства.

Вид у нее был озабоченный.

– Благодарю вас, что пришли, джентльмены, – сказала она, когда адмиралы снова заняли свои места. – Думаю, вы догадываетесь о причине?

– Да, миледи, боюсь, что догадываемся. – Капарелли возвышался над Морнкрик даже сидя, однако сомнения в том, кто из них главный, не возникло бы ни у кого. – Во всяком случае, мне так кажется.

– Я так и предполагала, – сказала Морнкрик, откидываясь в кресле и забрасывая ногу на ногу. – Сэр Люсьен, состав судебной коллегии уже определен?

– Определен, миледи, – лаконично ответил Кортес.

Морнкрик выждала, однако адмирал ничего к сказанному не добавил. Официально сведения не только о составе трибунала, но даже о самом факте предполагаемого судебного разбирательства не должны были выходить за пределы узкого круга его собственных подчиненных (в число которых входил и генеральный прокурор Корпуса). Тот факт, что так называемые «осведомленные» лица и впрямь были прекрасно осведомлены, вызывал крайнее раздражение и у самого Кортеса, и у прочих флотских. И хотя последние события доказали, что никакая секретность не гарантирует от утечек, он упорно старался воздерживаться от предоставления кому бы то ни было какой бы то ни было информации без крайней необходимости.

Морнкрик прекрасно понимала мотивы Пятого Космос-лорда, однако губы ее поджались, а темные глаза посуровели.

– Я спрашиваю не из праздного любопытства, адмирал, – холодно произнесла она. – Соблаговолите рассказать мне о составе трибунала.

Кортес помедлил, но потом вздохнул.

– Хорошо, миледи.

Вынув из кармана электронный планшет, адмирал включил его и протянул баронессе. Он так и не произнес вслух ни одного имени. У Капарелли это вызвало лишь кислую улыбку. Он не имел ничего против стараний Люсьена сохранить тайну, однако в нынешней ситуации все эти потуги служили горьким признаком того, как плохо обстоят дела. Равно как и тот факт, что, несмотря на очевидное нежелание обсуждать персоналии, Кортес притащил с собой планшет.

– Три первые кандидатуры пришлось отклонить из-за того, что офицеры, о которых шла речь, находятся за пределами системы, миледи, – сказал он, когда баронесса просмотрела список.

И она, и Капарелли согласно кивнули. По старой традиции компьютеры комитета по кадрам выбирали членов трибунала, обладавшего правом приговаривать к высшей мере наказания, по жребию из числа всех имевших достаточный ранг и находившихся на действительной службе офицеров. Однако рассредоточенность судов Мантикорского флота приводила к тому, что подобранные машиной кандидаты по объективным причинам не всегда могли принять участие в заседании.

– Члены трибунала занесены в список в порядке старшинства, – продолжил Кортес. – Начиная с адмирала Белой Гавани, который возглавит коллегию, если успеет вовремя вернуться из Челси. Мы на это надеемся. Остальные находятся в системе и останутся здесь, сколько потребуется.

Морнкрик кивнула, однако, прочитав остальные имена, поморщилась.

– На тот случай, если кто-либо из этого списка не сможет в нужное время оказаться в нашем распоряжении, нами намечены три альтернативные кандидатуры, – добавил адмирал. – Имена и характеристики на следующем экране.

– Понятно, – пробормотала Морнкрик, хмурясь и потирая пальцы левой руки, словно они вымазались в чем-то липком. – Понятно. Только знаете, сэр Люсьен, порой мне хочется, чтобы наши процедуры были чуть более… дискриминационными.

– Прошу прощения, миледи?

– Проблема в том, – четко, с нажимом произнесла Морнкрик, – что принятая методика непредвзятого, справедливого отбора чревата серьезными осложнениями. Мне трудно сказать что-либо об адмирале Кьюзак и капитане Сименгаарде, но остальным четверым придется нелегко.

– Со всем должным почтением, миледи, – натянуто отозвался Кортес, – считаю необходимым заметить, что поименованные офицеры знают свой долг, и у вас нет никаких оснований сомневаться в их честности и беспристрастности.

– Я и не сомневаюсь, – холодно улыбнулась баронесса. – Но все они, к сожалению, люди со своими слабостями. Вы, сэр, не хуже меня знаете, как пекся Белая Гавань о карьере леди Харрингтон. В целом я согласна с вами в том, что он приложит все усилия, чтобы действовать непредвзято, однако ни это, ни тот факт, что ее послужной список более чем оправдывает полученную поддержку, не помешает сторонникам Юнга принять в штыки включение этого офицера в состав суда. Что же касается трех других… – Баронесса поежилась. – Короче говоря, учитывая нынешнюю расстановку сил в палате лордов, есть основания опасаться того, что этот процесс станет не беспристрастным судебным разбирательством, а эпизодом в политической борьбе.

Кортес закусил нижнюю губу. Ему очень хотелось возразить, вот только он опасался, что спор лишь подтвердит правоту баронессы. Капарелли молча откинулся в кресле. Кто еще числится в списках, он так и не узнал и, откровенно говоря, предпочитал обойтись без этой информации. Ему хватало своих проблем, лишняя головная боль совершенно ни к чему.

Недавнее нападение Народной Республики Хевен на Звездное Королевство Мантикора было отражено благодаря сочетанию воинского умения с обычным старомодным везением. Обе вторгшиеся группировки Флота НРХ потерпели сокрушительное поражение, а в ходе ответных действий мантикорские суда захватили полдюжины передовых баз противника. И хотя республиканский флот по-прежнему обладал значительным численным превосходством над королевским, столкновение повлекло за собой серьезные политические последствия. Как в Республике, так и в Королевстве.

Правда, к чему движется Народная Республика, никто не знал. Поступавшие оттуда донесения позволяли предположить, что Флот предпринял попытку государственного переворота, однако она оказалась не более эффективной, чем провалившееся вторжение. Заговорщики перебили все правительство НРХ и глав большинства семей Законодателей, которым принадлежала реальная власть в государстве. Дальше дело не двинулось. Кровавая расправа повлекла за собой создание Народным Кворумом Комитета общественного спасения, к которому перешел контроль над всеми силовыми структурами. Новый орган управления стал действовать решительно и беспощадно.

На военное руководство обрушились репрессии. О точном числе пострадавших офицеров оставалось только гадать, однако данные об аресте и казни главнокомандующего Флотом НРХ адмирала Амоса Парнелла и его начальника штаба получили подтверждение. Поступали отдельные сообщения о случаях сопротивления «ненадежных» старших офицеров проводившейся новым руководством чистке, а также о росте сепаратистских настроений. Похоже было, что одна-две из планетных систем Республики решили воспользоваться ситуацией и взбунтовались против ненавистного центрального правительства.

Капарелли был военным до мозга костей, и каждая клеточка его тела кричала о необходимости использовать сложившееся положение в интересах Королевства. Вражеский флот дезорганизован, не затронутый репрессиями командный состав почти парализован тем, что любая инициатива могла быть истолкована как предательство. Во имя Всевышнего, разверни сейчас Королевство широкомасштабное наступление, многие офицеры противника перешли бы на сторону мантикорцев!

При мысли о том, какой шанс ускользал из его рук, у Капарелли сжималось сердце. Однако победу у него украли. Украли политики.

В связи с переходом Ассоциации консерваторов и фракции сэра Шеридана Уоллеса «Новые Люди» в ряды оппозиции сторонники герцога Кромарти лишились большинства в Парламенте. Палата общин всецело поддержала Правительство, однако палата лордов отвергла его предложения. Официального объявления войны так и не последовало.

Вспомнив об этом, Капарелли заскрежетал зубами. Война шла… но ее как бы и не было. Народная Республика, проводившая завоевательную политику на протяжении полувека, вообще не имела обыкновения прибегать к формальностям – тамошние вожди полагали, что нет смысла предупреждать намеченную жертву о готовящемся нападении. К сожалению, в Звездном Королевстве дела обстояли иначе. До тех пор, пока обе палаты парламента не принимали решения об официальном объявлении войны, военные полномочия правительства Кромарти, согласно Конституции, сводились к защите целостности Королевства. И в этом случае – в отличие от многих других – вожди оппозиции настаивали на строжайшем соблюдении буквы закона.

Все эти лидеры исповедовали различные идеи и действовали исходя из разных побуждений, так что продержаться долго их союз не мог. Но именно сейчас они нашли точку соприкосновения, позволившую достичь временного согласия.

Либералам претила сама мысль о военных операциях. Едва спала паника, вызванная известиями о приближении Флота НРХ, либеральные фракции стали решительно отвергать любые предложения военных. Создавалось впечатление, будто эта автоматическая реакция основывается исключительно на спинномозговых рефлексах, без какого-либо участия серого вещества. Поскольку их обычное словоблудие (сводящееся к тому, что, усиливая свой Флот, Королевство лишь провоцирует Республику на агрессивные действия) в сложившейся ситуации едва ли могло иметь успех, они нашли новое оправдание пренебрежению здравым смыслом. Теперь они представляли происходящее в Народной Республике как рождение реформаторского движения, направленного на подрыв «старого милитаристского режима». Естественным следствием такого подхода был призыв отказаться от «политики грубой силы» и помочь «реформаторам достичь своих целей в атмосфере мира и взаимопонимания».

Их союзники из Прогрессивной партии графа Серого Холма верили в пацифизм Комитета общественного спасения не больше, чем Капарелли, и просто призывали оставить Народную Республику Хевен вариться в собственном соку. Согласно их логике, Комитет вполне мог привести Республику к краху и без вмешательства извне – что делало их воззрения еще более нелепыми, чем позиция либералов. Кто бы ни стоял за Комитетом общественного спасения, действия этих людей по восстановлению контроля над ситуацией были быстрыми и энергичными. Не приходилось сомневаться в том, что в случае невмешательства со стороны они сумеют справиться и с военной оппозицией, и с сепаратистами – после чего неизбежно вновь обратят взоры к Мантикоре.

Что же до Ассоциации консерваторов, то входящие в нее отпетые реакционеры, изоляционисты и ксенофобы отличались таким тупым упрямством, что в сравнении с ними прогрессисты могли показаться интеллектуалами. Они верили – или заявляли, будто верят, – в то, что понесенные поражения заставят новое руководство Республики отказаться от самой мысли о военном противостоянии с Королевством. При этом не учитывались ни заинтересованность новых властей в сплочении народа, каковое лучше всего достигается с помощью жупела внешнего врага, ни естественное стремление Флота НРХ отомстить за унижение. Однако хуже всех были «Новые Люди». Эти вообще не имели никаких убеждений и стремились лишь к упрочению своего влияния, чего добивались путем неприкрытой продажи голосов тому, кто предлагал более высокую цену.

Результаты этой мышиной возни были плачевны. Политики не дали Флоту возможности нанести решающий удар, а платить за их безрассудство рано или поздно придется опять же Флоту. Причем человеческими жизнями.

Адмирал потряс головой, отгоняя угрюмые мысли, и прокашлялся.

– Миледи, не будете ли вы добры сказать, насколько сложна ситуация? Не далее как вчера я разговаривал с герцогом Кромарти и заверил его в полной поддержке Флота, но… – Встретив суровый взгляд Морнкрик, он осекся, но тут же пожал плечами. – Я думал, миледи, вы в курсе того, что он связывался со мной.

– Нет, я не знала. Мы беседовали с ним сегодня после полудня, однако об этом он даже не упомянул. Какого же рода поддержку вы ему обещали?

– Речь не шла о каких-либо действиях по внутренней реорганизации, миледи,–ответил Капарелли, слишком осторожный, чтобы произнести словосочетание «государственный переворот», и Морнкрик несколько успокоилась. – Я просто заверил его в том, что если он поручит мне продолжать боевые действия, Флот будет выполнять все законные приказы ее величества и королевских министров. Мы можем вести наступательные операции и без объявления войны, однако недолго и в ограниченном масштабе. При условии приостановки исполнения всех строительных программ и изъятия каждого доллара из нашей инфраструктуры я смогу финансировать такого рода действия месяца три. Потом нам потребуются дополнительные средства, а я, честно говоря, понятия не имею, где их взять. Военное положение не объявлено, и на Казначейство рассчитывать не приходится.

Он пожал плечами и умолк. Морнкрик погрызла ноготь, потом вздохнула.

– Сэр Томас, когда в следующий раз премьер-министр свяжется с вами напрямую, соблаговолите поставить в известность меня. Я буду вам весьма благодарна, – холодно и устало произнесла она. – Конечно, герцог может приказать вам продолжать развивать наступление без объявления войны до тех пор, пока хватит сил и средств, но, заверяю вас, результатом будет такая буча в парламенте, что Грифонский кризис покажется дракой на подушках. Именно это, – последние слова были произнесены с нажимом, – я собираюсь подчеркнуть при следующей беседе с его светлостью.

– Да, миледи, – ответил Капарелли, с трудом подавив порыв встать навытяжку. Баронесса, даром что не вышла ростом, умела добиваться уважения и поддерживать дисциплину. – Мне все ясно. Заверяю вас, темы, которую я мог бы назвать вероятной тактической ситуацией в парламенте, мы коснулись лишь вскользь. Но в свете только что сказанного вами я просил бы вас намекнуть: чего именно следует ожидать?

– Ничего хорошего, – без обиняков заявила Первый лорд Адмиралтейства. – Герцог будет бороться за каждый голос в палате лордов – одному Господу ведомо, какие и кому придется для этого давать обещания. Но даже если он сформирует новое большинство, оно будет весьма шатким.

– Тупые ублюдки, – прорычал Кортес и густо покраснел. – Прошу прощения, миледи. Я лишь…

– Лишь сказали то, что думали, сэр Люсьен, – буркнула Морнкрик, отмахнувшись от извинений, и снова посмотрела на Капарелли. – Это глупо, и это один из самых больших изъянов нашей системы управления. О! – с досадой проворчала баронесса, заметив реакцию Капарелли, – в целом политическое устройство себя оправдывает, иначе оно не прослужило бы нам добрых четыре, если не пять земных столетий, но неизбираемая палата лордов представляет собой палку о двух концах. С одной стороны, ее существование позволяет противостоять проталкиванию демагогических, популистских решений, однако с другой – независимость лордов таит в себе угрозу. Любой депутат Нижней палаты знает, что на следующих выборах ему придется объяснять, почему он в критической ситуации выступил за то, чтобы связать Правительству руки. А вот пэрам беспокоиться не о чем. В результате они создают клики, исходя из собственных, неизвестно на чем основанных убеждений, а то и просто из корыстных интересов. Сейчас Верхней палатой овладела эйфория, оттого что очередная стрела просвистела мимо. Это накладывается на обычное желание обывателя спрятаться под одеяло и переждать, пока минует опасность. Конечно, на самом деле угроза никуда не денется, и хотя эти люди не хотят взглянуть ей в лицо, рано или поздно придется. Я молю Господа о том, чтобы не было слишком поздно, однако такого рода игры в любом случае чреваты неприятностями. Постоянная напряженность, связанная с военными вопросами, в высшей степени поляризовала всю нашу политическую деятельность, и слишком многие оппозиционеры убеждены в том, что противостояние любым силовым решениям есть проявление «благородства», а не свидетельство безволия и неспособности дать отпор агрессии или любому другому организованному воплощению зла. Пока сражается кто-то другой, они могут позволить себе роскошь выступать против «насилия», демонстрируя таким образом свое моральное превосходство. И я боюсь, что в нынешних обстоятельствах такая позиция привлечет очень и очень многих.

Она помолчала.

– Но вернемся к предстоящему процессу. Насколько я понимаю, ни вы, ни сэр Люсьен не имеете ни юридического права, ни фактической возможности повлиять на подбор состава суда, однако мне трудно представить себе список более опасный, чем тот, с которым я ознакомилась. Он может взорвать ситуацию в тот самый момент, когда герцог переворачивает каждый камень в Мантикоре в поисках одного-единственного завалявшегося голоса.

– Ну, где раздобыть один, я, кажется, знаю, – угрюмо пробормотал Капарелли, а когда Морнкрик подняла бровь, усмехнулся. – Думаю, мы можем рассчитывать на голос леди Харрингтон.

– Хотелось бы, но – увы. Сейчас об этом не может быть и речи. Герцог прекрасно знает – даже если оставить в стороне вопрос о судебном процессе, – что в случае ее появления в Палате на него посыплются громогласные обвинения в попытке разжиться этим самым голосом. А учитывая некоторые обстоятельства, связанные с ее возведением в пэрство…

Глава Адмиралтейства покачала головой, и Капарелли пришлось кивнуть в знак согласия. Господи, чего бы он только не отдал за возможность навсегда отделаться от политики и политиков!

– Так чего же вы хотите от нас, миледи? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Морнкрик, нервно потирая висок. – И герцог – я в этом совершенно уверена – пока тоже не знает. Вот почему он хотел, чтобы я предварительно ознакомилась со списком судей, – приношу свои извинения. Понятно, что это нарушение, однако в данных обстоятельствах у него не было выхода.

Капарелли кивнул. Баронесса снова потерла висок и вздохнула.

– Премьер-министр не объяснил мне, как он собирается выкарабкиваться, но, по правде сказать, у него есть лишь две возможности: рвануть вперед без оглядки или нажать на тормоза. Разобраться как можно скорее было бы, возможно, самой лучшей тактикой, однако такое решение может обернуться против нас даже в случае вынесения обвинительного приговора. С другой стороны, чем дольше мы промедлим, тем активнее оппозиция будет давить на герцога, используя его неуверенность в конечном результате. Ситуация усложняется и наличием у Юнга юридического права на скорое рассмотрение дела: промедление будут трактовать как умышленную затяжку, дающую нам время подготовить нужное Правительству решение с помощью шантажа и подкупа. Оппозиция не преминет провозгласить всякую отсрочку циничным политическим маневром Правительства. Что, – тут баронесса натянуто улыбнулась, – в известной степени соответствует действительности. – Она снова вздохнула и покачала головой. – Похоже, капитан Харрингтон имеет склонность, так или иначе, ставить все Королевство на уши.

Это замечание было сделано вскользь, однако Капарелли не счел возможным оставить его без внимания.

– При всей справедливости вашего высказывания, миледи, вины капитана Харрингтон тут нет. Я знаю, насколько непопулярна эта особа у оппозиции, однако капитан Харрингтон никогда ни на йоту не отступала от требований долга. Кроме того, обвинения против лорда Юнга были выдвинуты вице-адмиралом Парксом на основе выводов следственной коллегии, сделанных на основании неоспоримых и многочисленных доказательств.

– Знаю, сэр Томас, знаю, – сказала Морнкрик с извиняющейся улыбкой и встала с кресла. – Прошу вас не истолковывать сказанное мною как попытку поставить под сомнение правильность действий леди Харрингтон или объективность ее отчета. Просто некоторые люди обладают удивительной способностью оказываться в центре событий, и если за последние годы такая способность проявилась у кого-то в полной мере, то именно у нее. При всем моем уважении к леди Харрингтон и восхищении ею я не могу не пожелать, чтобы после событий на «Василиске» она… пореже оказывалась на виду.

– На виду… – Капарелли повторил последние слова, будто пробуя их на вкус, и, сам себе удивляясь, ухмыльнулся. – На виду… Ну что ж, миледи, все сказанное вами в отношении капитана Харрингтон, безусловно, справедливо. – Усмешка его растаяла, он склонил голову набок. – Быть может, миледи, мне стоит пригласить ее сюда и обсудить с ней ситуацию? Предупредить ее о том, что обострение политической обстановки требует от нее особой осторожности? Бог свидетель, пресса только и ждет возможности вцепиться в любое, оброненное ненароком опрометчивое слово.

Морнкрик задумалась, затем покачала головой.

– Нет, сэр Томас. Предостеречь ее, разумеется, необходимо, поскольку вопрос не столько военный, сколько политический. Утром я встречаюсь с ней во Дворце и смогу сама обсудить сложившиеся обстоятельства. В конце концов, я перед ней в долгу и, – баронесса криво усмехнулась, – это моя работа.