Неужели королевская Франция окончательно потеряла голову?

Главное потрясение монархии произошло в 1793 году, когда Людовик XVI лишился головы на гильотине: лезвие разрубило шею славного короля — и грубо прервало тысячелетнюю династию. Здесь речь идёт не только о личной драме человека, которому пришлось отвечать за все грехи абсолютной монархии, но, по сути, о разорванном общественном договоре, который объединял страну при короле.

Двести лет прошло, но урок так и не был усвоен, Франция никак не может привести в порядок своё монархическое прошлое. Три реставрации, две империи, пять республик — этого оказалось недостаточно, чтобы решить проблему; и нечего удивляться, что абсолютная монархия в результате породила самую монархическую из республик. Королевский шик никуда не делся, привилегии никто отменять не собирается, они лишь плавно перешли к другому общественному классу. Построенная на нерушимом фундаменте человеческих прав, за время своего существования республика привыкла к многочисленным отклонениям. Войны, самоуправство, колониализм… оказывается, всё это свойственно не только абсолютной монархии.

Братская революция?

Много времени потребовалось, чтобы доказать: республика была отнюдь не столь безупречна, каковой многие её считают. Франция представляет собой уникальный пример государства, которое утверждается на правах человека, но при этом продолжает во всю глотку распевать гимн, клеймящий позором сограждан, оросивших «нечистой» кровью поля своей страны. Ладно, допустим… текст устарел, к тому же надо принимать во внимание определённую поэтическую вольность и учитывать исключительные обстоятельства, в которых писалась «Марсельеза». Но всё равно было бы нечестно и непорядочно отрицать, что Великая французская буржуазная революция является одной из самых кровавых в истории Старого Света. Достаточно вспомнить подавление восстания в Вандее, по сути, представлявшее собой заранее спланированное массовое убийство. Признать этот факт — не значит пересмотреть историю. Но больно думать о том, что люди, поднявшиеся на защиту принцев крови, принадлежали далеко не к высшим слоям общества. Это были простые французы, они всего лишь остались верны принципам и моральным устоям, формировавшим их страну на протяжении многих веков. Будем честными до конца: принцы, за которых они проливали свою (нечистую?) кровь, тоже не всегда отличались аристократическими корнями. На счёт мрачных часов революции также стоит отнести уничтожение культурного наследия, политические чистки, террор, разрешённый государством, гражданскую войну — и не забудьте о первых кровавых актах наполеоновских войн. Жестокость, как неотъемлемая черта французской революции, приобрела официальный статус в национальном гимне. Но сегодня даже яростные республиканцы готовы признать, что «Марсельеза» — военная песня, чьи слова попирают антирасистские законы и принципы уважения к прошлому, которыми успела за два века обзавестись республика.

Фотосессия в Елисейском дворце

Мне на память приходит одна занимательная история. По случаю государственного визита короля Бельгии Альберта II и его супруги королевы Паолы во Францию я оказался при дворе Елисейского дворца. В первую очередь меня удивила исключительно французская манера принимать сначала короля (его приветствовал президент), а потом, спустя несколько минут, королеву (её приветствует жена президента). Когда королева Паола прибыла в Елисейский дворец, на крыльце её ждала тогдашняя хозяйка резиденции, Бернадетт Ширак. Справа толпились фотографы и журналисты; они без конца окликали дам, надеясь «урвать» кадр дня. Бернадетт улыбалась камерам, тогда как Паола намеренно отворачивалась. В Бельгии ни для кого не секрет, что Её Величество весьма прохладно относится к фотосессиям. Тем временем недовольные французские фотографы не оставляли попыток обратить на себя внимание королевы, которая не сдавалась. В конце концов сама Бернадетт настояла на том, чтобы Паола соблаговолила посмотреть в сторону камер. Выбившаяся из сил королева из уважения к принимающей стороне покорилась. Какой же урок мы должны извлечь из этой истории? Бернадетт давно привыкла к избирательным кампаниям и хорошо знала правила игры со средствами массовой информации. Даже будучи супругой главы государства, она не забывала, что лишь временно живёт в Елисейском дворце и рано или поздно ей придётся передать ключи следующей хозяйке. Паола, со своей стороны, не стремилась завоёвывать голоса и была по-королевски безучастна к обиженным фотографам, пытавшимся поймать её улыбку. Она не играла на камеру, ей достаточно быть тем, кто она есть, — королевой. Возможно, монархия не так стремится создавать видимость, как считают многие.

Возвращение королевского наследия

Но вернёмся к французской монархии. Сегодня страна Робеспьера пытается примириться со своим королевским прошлым. Ряд историков реабилитировал Людовика XI, а Людовик XIV — Король-солнце — продолжает очаровывать и ослеплять. Екатерину Медичи боятся, на Людовика XV сердятся, а Франциска I обожают. Но что касается места исторического разрыва, то тут почти ничего не изменилось. Как только речь заходит о Людовике XVI, всё усложняется. А что если цареубийство было не таким уж славным делом? Что если республика, основанная на идеалах свободы, равенства и братства, родилась из крови честного человека? Конечно, Франция не единственная страна, лишившая головы своего короля. Англичане проделали то же самое с Карлом I в 1649 году. Но разница в том, что для «Шестиугольника»{35} «конец» короля должен был стать началом новой Франции. С тех пор как вопрос был поставлен столь остро, сторонники республиканского культа делают всё, чтобы затенить четырнадцать веков королевской истории. Долой привилегии! Смерть тиранам! Пусть нечистая кровь оросит наши поля! Спросите любого психолога: разве здоровый человек будет пытаться очернить 90 процентов своего прошлого, если он собирается строить светлое будущее?

Самая монархическая Пятая республика

Франции до сих пор не даёт покоя её королевское прошлое. В Европе не существует более монархической республики! Она позволила себе такую роскошь, как мирные революции раз в пять лет, каждая из которых завершается символической казнью правителя. К счастью, гильотина давно пылится в чулане истории, теперь экзекуция проходит в виде выборов, которые подчас бывают куда более жестокими.

Среди прочих европейских политических систем Пятая республика кажется наиболее «старорежимной». Власть главы государства так велика, что ему осталось только завести пышный двор и собрать вокруг себя фавориток, заинтересованных в том, чтобы угодить королю. Премьер-министру лучше стать мазохистом, иначе ему не вынести всех придирок и насмешек, а что касается членов правительства, то они и так в страхе ожидают малейших признаков немилости в глазах Его Президентского Величества… Общественная жизнь в стране чутко откликается на малейшую смену настроения народного избранника и подчиняется ритму его частной жизни. Президентская хроника пестрит слухами о супружеских ссорах, вымышленных и реальных изменах, законных и внебрачных детях. Главы республики, в лучших традициях Валуа и Бурбонов, полагают себя выше простых смертных, а значит, законы и правила созданы не для них. Самое странное в этой истории то, что наиболее президентский (иначе говоря — монархический, если пользоваться терминами, бывшими в ходу до 1789 года) режим сильнее всего бичует идею королевской власти. Что-то тут не сходится…

Долой банальности!

Чтобы гарантированно изгнать призрак королевской Франции (хотя, учитывая всё ранее изложенное, стоит, наверное, говорить о призраке Франции республиканской!), государство продолжает стоять на своём и поливать грязью монархическое прошлое. Ведь это прошлое является воплощением самоуправства, несправедливости, бессмысленных растрат и фаворитизма… Стоп! Хватит уже! Проблема в том, что монархический курсор Франции застрял на отметке 1789 года. Истинный французский республиканец считает олицетворением королевской власти легкомысленную Марию Антуанетту, разгуливающую по Версалю в пышных платьях с розовыми ленточками. Господа санкюлоты, откройте вы, наконец, глаза! Ваш взгляд на королевскую Францию не просто устарел, всё гораздо хуже: он вышел из моды!

Республика = демократия

Спросите граждан Белоруссии или жителей Зимбабве, что они об этом думают. В наши дни республике достаточно присоединить к себе определение «демократическая», чтобы потерять доверие окружающих.

Королевская власть = тирания

Посчитайте, сколько кубинцев предпочитают «тиранию» королевы Дании жизни на Острове свободы! «Смерть тиранам!» — кричали на улицах Парижа в 1789 году, но сегодня «тираны» получают власть в результате всенародного голосования гораздо чаще, чем монархи в горностаевых мантиях.

Республика = прогресс

За несколько лет монархии Испания получила больше свобод, чем Франция за полвека. Жители «Шестиугольника» не утратили склонность к восстаниям; они по-прежнему готовы высыпать на улицу, если им не понравится какая-то реформа. По этой причине политики, которые надеются на переизбрание, предпочитают ничего не менять. При монархии роль предохранителя обычно выполняет премьер-министр, и главу государства все эти проблемы не касаются.

Королевская власть = протокол

Попробуйте сравнить протокол, которому подчиняется король Бельгии, и протокол французского президента — уверяю вас, вы будете удивлены! Роскошь и пышные празднества отнюдь не являются обязательным признаком монархии, дело, скорее, в народных предпочтениях. Став республикой, Италия не потеряла вкус к блестящей униформе и ярким карнавалам. Что касается очень республиканской Франции, то парламент продолжает заседать в Версальском дворце, а резиденцией президента является замок бывшей королевской фаворитки!

Скромное обаяние монархии

И мы снова возвращаемся к 1789 году, когда монархия навсегда застыла в своём манихейском обличии. Приняв и узаконив жестокость как единственный способ достижения собственных целей, Франция отказалась от такого замечательного свойства королевской власти, как способность мирно приспосабливаться. На протяжении тысячелетий из всех государственных форм, изобретённых человеком, именно монархия демонстрировала лучшие «вездеходные» качества! Это сильнее меня: я не могу не восхищаться тем хладнокровным спокойствием, с которым Елизавета II воспринимает все жизненные неурядицы. Мир вокруг сходит с ума, а что делает Её Величество? Её Величество гладит собачку-корги! Путешественники садятся в высокоскоростные поезда и проезжают сотни километров за какие-то полчаса, а королева Нидерландов прибывает в парламент в позолоченной карете. Молодёжь смотрит на мир через экран своего мобильника, а наследная принцесса Швеции справляет день рождения в народном костюме на глазах у восхищённой толпы. Мне нравится думать, что некоторые вещи остаются неизменными, несмотря ни на что. Я отстаиваю своё право отказаться от таких незыблемых догм, как абсолютный прогресс и политкорректность, возведённая республикой в ранг новой религии. Конечно, в королевской власти есть что-то недемократичное, но абсолютной демократии в принципе не существует, как, впрочем, и абсолютной монархии.

Монархия самоопределяет

Ещё одним достоинством монархии следует признать то, что королевская власть воплощает идею нации и способствует самоопределению народов. Патриотизм, прежде имевший огромное значение, оказался не нужен современному европейскому обществу. Государство старательно уничтожает его следы из учебников истории, зато новоприбывшие иммигранты утверждают верность своим корням и своей родине на законодательном уровне. Подобное противоречие привело лишь к возникновению пропасти между двумя лагерями и к тому, что проблема интеграции нового населения обострилась во много раз. В таком деликатном деле, как ассимиляция национальных меньшинств, монархия может стать одним из ключей к разрешению ситуации. За редким исключением, ядром, вокруг которого образовывалось государство и формировалась нация, была королевская семья. Современная карта Европы — это результат династических браков, завоеваний и союзов. В определённой степени Австро-Венгерская империя Габсбургов предвосхитила сегодняшнюю Европу. Множество языков, народов и религий уживались под одним скипетром, не отказываясь от своих региональных различий, которые позже превратились в различия национальные. Меня всегда поражала та лёгкость, с какой королевские семьи находили своё место в формирующейся Европе. Хотя чему удивляться: ведь именно отпрыски древних династий в прежние времена перекраивали карту каждый на свой лад. Конечно, Европа тех веков не имеет ничего общего с бездушным бюрократическим Голиафом, выросшим из останков Европейского экономического сообщества… Вот чего не хватает Старому Свету, который создаёт себе имидж за счёт полезных, но удивительно скучных дискуссий о компенсационных выплатах и общих урегулированиях. Чтобы люди действовали слаженно, как одна нация, им нужны символы, причины гордиться своей страной, история, памятные даты и места боевой славы… Европейская команда по футболу способствовала «очеловечиванию» новой Европы. Точно так же короли способствуют созданию характерного образа части континента, у которой явные проблемы с самоопределением.

Королевская Европа

Во времена Екатерины Великой Российская империя на равных участвовала в европейской политике. Король Румынии происходил из немецкой династии, точно так же, как и царь Болгарии. Длинная коммунистическая пауза отдалила Восток от Запада и в то же время способствовала их последующему сближению. Мне кажется, у Европы есть все причины обратиться к своим королевским корням и восстановить естественные границы. Идея великой Европы, простирающейся от побережья Атлантического океана до Урала, не нова и не принадлежит лишь к голлистскому геополитическому видению. Её истоки кроются в наследии древних королей и императоров. Утверждение европейской самобытности на основе её истории не приведёт к разрыву отношений с Соединёнными Штатами (даже если кто-то об этом и мечтает). Оно не заставит нас забыть о средиземноморских корнях, о тех целях и задачах, которые они перед нами ставят. Речь идёт лишь о том, чтобы вспомнить о старой Европе, о том, чтобы восстановить прежние контуры и очертания — хотя бы в том виде, какими они были до того, как Европу искромсали революции, идеологии и бесконечные войны. Гражданские войны оказались фатальными для многих королевств, но те, кто вышел из них невредимыми, без потерь завершили двадцатый век.

Когда короли превышают полномочия

Конечно, не стоит впадать в крайность. Если приглядеться, монархия тоже не всегда ведёт себя безукоризненно. Будь всё так просто, от Занзибара до Владивостока установилась бы королевская власть. Некоторые венценосные правители вылетели с трассы на крутых виражах истории. Короли Франции, например, сами пилили трон, на котором восседали. Одержимые идеей централизма и теорией абсолютной монархии, они в конце концов утратили всякую связь с народом. Это лучшее доказательство того, что гармоничное королевство может существовать лишь при одном условии: договор соблюдают обе стороны, то есть и народ, и правитель. Людовика XIV многие считают символом французской монархии, но, по сути, именно он стал рыть ей могилу. Покинув Париж и обосновавшись в Версале, Людовик воплотил миф о платоновской пещере. Из садов королевской резиденции реальность видится несколько иначе. Когда-то короли проливали кровь, завоёвывая Париж, теперь они стали его заложниками. В 1789 году Франция впервые нарушила тысячелетний договор, но Наполеон быстро вернул её к монархической логике. Сторонники Людовика XVIII и реставрации монархии высокомерно заявляли, что стремятся примирить Францию королевскую и Францию народную. Увы, король был слишком стар и болен, чтобы осуществить это на деле. Его брат и наследник Карл X не смог воспользоваться шансом, данным ему историей: он снова восстановил режим в самом реакционном виде. Ошибочно полагать, что под монархией подразумевается застывший консерватизм, и Луи Филипп ясно осознал это после «Трёх славных дней» — революции 1830 года. Спустя восемнадцать лет замечательного правления и его поразил синдром косности, из-за которого ему пришлось отправиться в изгнание. Луи Наполеон в очередной раз подтвердил наличие у французского народа склонности к монархии; лёгким движением руки он сокрушил Вторую республику и взошёл на престол. Третья республика, рождённая из пепелища 1870 года, изначально должна была привести к реставрации. Уже в двадцатом веке де Голль поддался влиянию монархического бессознательного и создал Пятую республику.

Пять революций не помешали Франции присвоить львиную долю королевского наследия, хотя защитники республики упорно с этим не соглашаются. Но за примерами далеко ходить не надо: Париж расположен в сердце Франции, где сходятся все дороги и принимаются все решения, парламент собирается на конгресс в Версале, президент Республики живёт в Елисейском дворце и выступает с речью в соборе Сен-Жан де Латран… Французская Академия, елисейский протокол, золотые запасы Республики, зимние и летние дворцы, президентская охота… Николя, осторожнее! Что если однажды народ соберётся под окнами твоего замка и начнёт требовать хлеба и зрелищ?

 

Вперёд, дети монархии!

Когда я только начинал работать над этой книгой, между мной и подругой, живущей в Париже, произошёл странный разговор:

— О, ты собираешься писать книгу о монархии?

— Да, — ответил я. — Я намерен разрушить некоторые стереотипы.

— Понятно… — задумчиво отозвалась она. — Если я всё правильно поняла, ты собираешься противопоставить монархию демократии!

Этим простым вопросом она выразила всю суть распространённого недопонимания. Насколько я знаю, Англия и Швеция не завидуют демократическим свободам Франции. По последним сведениям, король Швеции не кидается во врагов бутербродами, а король Испании не подсыпает им яд в вино. Что касается великого герцога Люксембургского, то ему хватило мудрости не объявлять войну своему дяде, королю Бельгии. Мы снова возвращаемся к одной и той же проблеме. Несмотря на идеи, царящие в стране Марата и Робеспьера, республика отнюдь не является синонимом демократии.

Получается, на родине Генриха IV не будет больше и духу роялистов? Будет, конечно! Но парадокс заключается в том, что те граждане Франции, которые так мечтают о реставрации монархии, почему-то не готовят ей тёплый приём. Вполне может статься, что именно современные роялисты, поддерживающие монархию с тех пор, как на земле королевских лилий укоренилась республика, и порождают большую часть недопониманий. Если доверить судьбу королевской власти одним монархистам, корона вскоре лишится народной поддержки, которая во многом обеспечивает её законность.

Опасайтесь друзей ваших…

Республиканские бесчинства — вот что громче всего осуждали роялистские круги, которые всегда отличались правыми взглядами. И что мы получаем в итоге? Авантюра реакционной монархистской организации «Аксьон Франсез», докатившейся в результате до поддержки фашизма, и буйных «Королевских молодчиков» — её боевых отрядов — идеально вписывается в эту линию. В контексте недоверия к демократии движение Шарля Морраса — основателя «Аксьон Франсез» — смогло завоевать определённые народные симпатии, чего роялизму больше никогда не удавалось сделать, но в итоге он всё испортил, когда организация начала сотрудничать с коллаборационистским правительством Петэна. Ведь монархия не подразумевает отсутствие политических или конфессиональных различий и не порицает свободомыслие, которое отнюдь не является монополией республиканских наций. Остаётся только пожалеть, что подобное ограниченное и сугубо «правое» видение роялистских основ в конце концов привело к тому, что на монархическом дереве осталась всего одна ветвь. В странах, где сохранилась монархия, по-прежнему встречаются реакционеры и консерваторы. Но при этом даже прогрессивно настроенные люди почему-то считают, что глава государства в лице короля воплощает наследственный антидемократизм. Парадокс? Отнюдь, чистой воды прагматизм… Помню, как удивились некоторые монархические кружки в Бельгии, когда журналист Крис де Ступ, известный противник эксплуатации женщин, выступил на похоронах короля Бодуэна. И никто не забыл, что именно Елизавета, королева Бельгии и вдова Альберта I, стала одним из первых политических деятелей, пересёкших «железный занавес» и посетивших Москву, а потом и Пекин. Причина этих парадоксов очень проста: монархия не следует линиям разлома и разделению на правых и левых, которому подчиняется общество; а те, кто пытается свести её к этой упрощённой схеме, оказывают королевской власти медвежью услугу.

Королевская жизнь президентов

А что если президенты Пятой республики — лишь реинкарнация прежних королей Франции? Звучит нелепо? Боюсь, мне придётся с вами не согласиться. Сравните…

Став лидером партии «Союз за народное движение», Саркози, не теряя времени даром, принялся прокладывать путь к Елисейскому дворцу. Не обращая внимания на результаты голосования, он полагался на опросы общественного мнения, которые убедили Николя в стабильности его положения. Он женился на потрясающе красивой итальянке. Разве это не напоминает приход к власти Луи Наполеона, ставшего Наполеоном III и женившегося на очаровательной Евгении? Саркози в совершенстве овладел смешанным авторитарно-популистским стилем, который так нравится толпе. Как Наполеон III, он искусно лавирует между правыми и левыми и сбивает с толку противников как с одной, так и с другой стороны.

У Миттерана было немало общих черт с Людовиком XI, хотя он, конечно, не проводил долгие зимние вечера, насмехаясь над запертыми в клетку врагами. Особенно сильные ассоциации с королём вызывает его инстинктивная манера заниматься политикой с ловкостью старого лиса, всегда способного выйти сухим из воды.

Цинизм, с которым государственные мужи-республиканцы полагают, что цель оправдывает средства. Реформаторы, пользующиеся старыми трюками, чтобы направить народ в нужное русло… Одни бережно сдувают пылинки с орденов, другие мечтают о трёхцветной перевязи. Монархия, монархическая республика — и там и там суть заключается в символах.

Самые лучшие президенты шли по следам самых популярных королей. Когда Жак Ширак принялся ощупывать круп лошади на Сельскохозяйственной выставке, многие сразу вспомнили Генриха IV, который искренне желал, чтобы у каждого его подданного на обед была курица в горшке. По воскресеньям. Французы любят, когда могущественные люди кажутся доступными. Но им также хочется и совершенно противоположного. Искусство заключается в том, чтобы одновременно быть близким и далёким по-королевски… или по-президентски, что, в сущности, то же самое.

Когда правитель становится меценатом, народ чаще всего не обращает на это внимания! Кто же потерял последних сторонников, услаждая вкус шедеврами искусства и авангарда? В своё время мало кто высоко оценил художественные инициативы Жоржа Помпиду. Но это не помешало ему продолжать трясти кокосовую пальму официального искусства. Несколько веков назад Франциск I занимался тем же самым, ускоряя Возрождение, начавшееся при правлении Карла VIII и Людовика XII. Иногда монарх имеет право поступать так, как считает нужным, и никого не слушать.

От искусства править к лёгкости поведения… Жискар д'Эстен чем-то неуловимо напоминает Людовика XV. Привлекательный, дружелюбный, всегда элегантный. Но вместе с тем — совершенно далёкий от народа, и в результате мы получаем растущую пропасть между элитой и «провинцией». Потому что недостаточно сидеть на крылечке и играть на аккордеоне, чтобы тебя все любили.

Первый президент Пятой республики мог бы присвоить себе фразу, которую никогда не произносил Король-солнце: «Государство — это я», ведь в конце концов де Голль действительно поверил в это… Но ветер истории привёл его в чувство. Людовику XIV посчастливилось избежать революции, человеку из Лондона повезло меньше: ему пришлось отречься и уйти на пенсию. Но Коломбэ-ле-дез-Эглиз, где он провёл последние годы своей жизни за написанием мемуаров, — всё-таки не Версаль, а его супруга Ивонна лишь отдалённо напоминает Франсуазу Монтеспан, фаворитку Людовика XIV!

 

Что думает об этом наследник королевских лилий?

Если бы во Франции была монархия, то его отец, Генрих Орлеанский, носил бы корону, а сам он оказался бы наследником трона. Сегодня принц Анри не горит особым желанием возвращать к власти династию Луи Филиппа, хотя и убеждён в своей исключительной роли в современном обществе. Итак, зачем нужен принц Франции в третьем тысячелетии? Монсеньор сам ответит на этот вопрос…

Монсеньор, какова роль принца в двадцать первом веке?

Принц Франции нужен для того, чтобы свидетельствовать об исторической роли его семьи, напоминать, что наше государство возникло не случайно, что это не какая-то абстрактная конструкция.

Мне кажется, что сейчас это особенно важно: в эпоху технологических прорывов человек подвержен иллюзии, будто он может получить что угодно — достаточно кликнуть мышкой или хорошенько поискать в Интернете. И люди начинают жить одним днём, утрачивая историческую память. А ведь только история расскажет нам о происхождении общества и тем самым даст возможность критически оценить его. Без этого мы лишимся духовной свободы, как, впрочем, и свободы вообще.

Сталкиваясь с трудностями жизни, каждый из нас начинает придумывать идеальный мир — но идеал у каждого свой. Не зная истории, мы рискуем повторить ошибки недавнего прошлого, ведь именно так появились на свет самые разрушительные идеологии.

Сегодня мир кажется сбитым с толку. Он не знает, к чему стремиться, и есть ли вообще что-то, к чему надо стремиться. Мы смотрим в будущее безо всякой надежды. Принц Франции способен — без каких-либо усилий, просто самим фактом своего существования — помочь народу определиться с целями. Если мы французы, то потому, что есть Франция, настоящая, живая Франция. И французами нас делает принадлежность к этой общности, к истории, наше укоренение в грубой реальности, чьим неоспоримым символическим выражением служит древняя династия Капетингов. В наши дни принц Франции должен, прежде всего, быть простым и ярким выражением того, что традиция живёт.

Учитывая неуверенность людей в будущем, он также должен быть готовым пойти дальше и в любой момент ответить на вызов истории.

Может ли принц быть полезен своей стране, даже если это республика?

Принц всегда может быть полезен своей стране тем, что он служит обществу наравне с остальными французами. Пример подобной службы — те члены моей семьи, которые охотно отдали жизнь за свою страну, как мой дядя Франсуа, воевавший в Алжире и погибший там. Не менее важную роль играют и те, кто участвует в экономической и социальной жизни Франции и стремится сделать персональный вклад в её развитие.

Помимо индивидуального вклада, принц должен приносить пользу всем французам, и здесь важен не его личный опыт, а тот, что проистекает из его принадлежности к семье, чьим главным делом было создание Франции. У каждого французского короля были свои достоинства и недостатки, среди них было мало гениев и не было ни одного сверхчеловека. В этом плане сегодняшние принцы от них ничем не отличаются. Их полезность зависит не столько от личных качеств, сколько от способности вложить в умы и сердца французов глубокое чувство того, что они, французы, из себя представляют.

К их голосу прислушаются только в том случае, если они будут говорить о проблемах своей эпохи на языке своего времени. Но услышат только тогда, когда почувствуют звучащую в нём надежду, подкреплённую тем, что на протяжении всей истории способствовало объединению французов между собой.

С этой точки зрения вклад принцев в жизнь Франции не имеет аналогов в Республике.

Наследники престола по-прежнему имеют моральный авторитет?

Идеологические споры — Франция успела стать специалистом в этой области — привели к тому, что сама идея морального авторитета изменилась до неузнаваемости. Кто сегодня может сказать, что он действительно обладает духовной властью? Даже Папу Римского, уважаемого во всём мире и пользующегося огромной популярностью, слушают далеко не так внимательно, когда он выполняет свои «папские обязанности» и напоминает людям о требованиях естественной морали.

Другими словами, случается, конечно, что голос одного человека вызывает резонанс в умах и сердцах французов. Но чаще всего это вопрос таланта, смелости и дара убеждения. Также очень часто это вопрос обстоятельств, умения воспользоваться случаем. А в нашем мире современных коммуникаций это в равной степени вопрос образования и сноровки.

Если принцы хотят быть услышанными, то одного статуса недостаточно, они должны подчиняться тем же требованиям, что и остальные, и научиться находить общий язык с аудиторией. И конечно, им необходимы обаяние и харизма.

Такова цена их морального авторитета, и пусть их не успокаивает тот факт, что они являются носителями и воплощением чего-то, что их переживёт.

Принцы и принцессы двадцать первого века всё ещё живут в сказочных замках?

Только если им этого очень хочется! Но мне кажется, что сейчас такое случается довольно редко. В мире слишком много соблазнов, чтобы обрекать себя на уютное заточение в золотой клетке.

В чём я точно уверен, так это в том, что сказочный замок — совсем не подходящее место для принца. Не стоит игнорировать символическую важность его статуса, у принца есть обязанности, и он должен их выполнять. Но эти обязанности — лишь средство, а не цель.

Принц Франции не принадлежит себе, он принадлежит своей стране и своему народу и рано или поздно может им понадобиться.

Что вы думаете о распространившейся среди особ королевской крови моде на браки с простолюдинами?

Было бы странно, если бы изменения, произошедшие в обществе за последние полвека, никак не отразились на королевских семьях, ведь, как мы уже поняли, последние отнюдь не заперты в высокой башне сказочного замка.

Другое дело, что результаты этой открытости и восприимчивости могут быть как забавными, так и глупыми. А иногда — печальными, потому что нарушают внутрисемейную гармонию.

Что касается меня, то я повторюсь: принц Франции не принадлежит самому себе. Тем не менее брак всё-таки должен соответствовать его внутренним убеждениям.

Если наследники престола будут вести себя, как обычные люди, не рискуют ли они утратить свой статус, своё исключительное положение?

Конечно, подобный риск существует. Привилегии, связи, общественная поддержка — всё, что даёт принадлежность к королевской семье, по сути, не так уж и важно. Изменения, происходящие в обществе, так или иначе влияют на семью монарха. Её члены не должны — да они и не могут — жить вне века, что бы ни говорили о праве каждого развиваться со своей собственной скоростью.

И снова повторюсь: принц должен посвятить себя тому, что он воплощает. Он обязан стать примером для других. Это вопрос сдержанности, рассудительности и глубокого понимания своей роли.

Не станет ли монархия в двадцать первом веке всего лишь пережитком прошлого?

Конечно, нет! Но поймите меня правильно: я говорю это не как идеологический монархист. Случилось так, что с десяти лет я успел объездить всю Францию; я встречался с людьми разных профессий и социальных слоёв. У меня такой опыт общения, что любой политик позавидует! Я встречался с людьми, каждый из которых, на своём уровне, хочет двигать Францию вперёд. Я видел, как угнетает их всё, что способствует разъединению Франции, что мешает стране и нам объединить свои усилия, что мешает достичь настоящей солидарности. Ни один политик, ни один общественный деятель не способен воплотить это стремление к единству, к совместной деятельности. Точно так же, как никто не сможет выразить преемственность французской политики.

Я прекрасно понимаю, что стране необходимо народное представительство, исполняющее свои законные функции, нужны правительство, органы правосудия. Но какой общественный институт может вселить в людей чувство единства, братства, преемственности? Именно эту пустоту может заполнить монархия, исправляя таким образом один из самых ощутимых дефектов современности. Впрочем, в мире — и особенно в Европе — так много монархий как раз потому, что люди испытывают потребность в символе национального единства, который одновременно является надёжным гарантом их свобод.

Вопрос, который всех беспокоит: во сколько государству обходится монархия?

Очень трудно разобраться в том, на какие средства содержатся королевские семьи. Каждая страна составляет свой «монархический бюджет» и распределяет дотации между разными членами королевской семьи в зависимости от их занятий. Из этих же денег иногда оплачивается работа персонала, содержащего в порядке резиденции и окружающие их сады и парки. Между прочим, в этом отношении республика проигрывает монархии. Например, президент Саркози не оплачивает содержание Елисейского дворца и работу персонала из своей зарплаты в 231972 €. А король Бельгии 70 процентов дотаций тратит именно на оплату штата, 2,8 процента — на содержание дома и 5 процентов — на обеспечение своих резиденций электроэнергией.

 

Сколько получают королевские семьи?

1. Соединённое Королевство: 37300100 €

2. Дания: 12780300 €

3. Бельгия: 12542000 €

4. Монако: 12000000 €

5. Люксембург: 8357445 €

6. Испания: 8050000 €

7. Нидерланды: 6174000 €

8. Швеция: 5235000 €

9. Норвегия: 1315560 €

10. Лихтенштейн: 0,00 €

Елизавета II считается самой богатой королевой на планете. Между тем журнал «Форбс» поставил её только на одиннадцатое место в списке богатейших правителей мира. Первое место — благодаря нефтяным ресурсам своей страны — получил султан Брунея. Единственным азиатским монархом, попавшим в этот хит-парад, оказался Пумипон Адульядет, король Таиланда. Почти треть венценосных особ, попавших в список «Форбс», стоят во главе так называемых «нефтяных монархий». Королю Свазиленда Мсвати III, о котором уже было сказано немало плохого, ничего не стоит дотянуть до конца месяца, ведь его состояние оценивается в 200 миллионов долларов. Правитель Лихтенштейна Ханс-Адам II тоже не бедствует с 4,5 миллиарда. Семья монарха ревностно оберегает свои богатства уже девять веков. Единственный правитель, у которого нет королевства, — Ага Хан, предводитель мусульман-исмаилитов, — всё равно оказывается одним из самых состоятельных в мире. Этому немало поспособствует тот факт, что не так давно правоверные со всего мира — в знак уважения к деду Ага Хана — дарили ему столько золота, сколько он весил.

 

Зарплаты королей:

Елизавета II Английская: 14728333 €

Альбер II, князь Монако: 12000000 €

Альберт II, король бельгийцев: 10200200 €

Маргрете II Датская: 8588544 €

Генрих, король Люксембурга: 8141604 €

Хуан Карлос Испанский: 8050000 €

Карл Густав Шведский: 5235000 €

Беатрикс, королева Нидерландов: 4201000 €

Харальд Норвежский: 982096 €{36}