Смеркалось. Большой город готовится сбросить с себя напряжение рабочего дня. С улиц разошлись по домам дети, наигравшись за день в карты и футбол. Там их ждали с ужином. Из полуоткрытых кухонных окон разносились зазывные ароматы бабушкиной стряпни.

Наступил самый подходящий момент для телефонных звонков.

Трубку подняла тетушка Чэнь.

— Ах, Мэй! — воскликнула она и вздохнула: — Бедная деточка! Как ты? Вся испереживалась, наверное! Твой дядя Чэнь только что вернулся из госпиталя. Похоже, Лин Бай постепенно идет на поправку. Не позволяй надежде умереть в твоем сердце, слышишь?

Трубку взял дядя и вкратце поведал Мэй о состоянии матери.

— Спасибо вам, что навестили ее, — поблагодарила Мэй. — Надеюсь тоже вырваться к ней завтра.

— Там все в порядке, не беспокойся. Как прошла твоя встреча с Пу Янем? — Дядя Чэнь понизил голос. — Тебе удалось что-нибудь выяснить?

— Я как раз звоню вам, чтобы рассказать, — ответила Мэй. — Пу Янь слышал, что чашу продали перекупщику на антикварном рынке на Люличане. Я туда ездила и разговаривала с владельцем лавки, который помнит человека, пытавшегося сбыть ему чашу. Тот приехал из Лояна, как вы и предполагали. К сожалению, кроме описания внешности, больше о нем ничего не известно.

Перекупщика зовут Папаша У — о-очень неприятный тип! Я проследила за ним до «Люфтганзы», где он встретился кое с кем. К сожалению, у меня не было возможности наблюдать за ними и дальше, но я записала номер автомобиля и попросила приятельницу из госавтоинспекции найти мне данные на владельца. У меня есть весомые основания полагать, что наш человек из Лояна все еще в Пекине. По мнению Пу Яня, за ритуальную чашу он выручил большие деньги — сорок тысяч юаней! Слишком велик соблазн пожить в столице на широкую ногу.

— Но как ты собираешься искать его? В Пекине десять миллионов жителей! — озабоченно спросил дядя Чэнь.

— Вернусь к отправной точке — Западному железнодорожному вокзалу Пекина. У вас нет каких-нибудь гуаньси, на которых мне можно сослаться? Желательно начальника, чем главнее, тем лучше.

— Когда ты хочешь туда поехать?

— Сегодня вечером. Лучше поспешить. От брошенного нами камешка по воде пошли круги. Можем вспугнуть рыбку.

— Мне надо позвонить кое-куда, — сказал дядя Чэнь. — Ты где сейчас?

— В агентстве.

— Я тебе перезвоню!

Через полчаса в кабинете Мэй зазвонил телефон. Она взяла трубку, записала информацию на листке бумаги, сложила его и убрала в бумажник, который спрятала в черную нейлоновую сумочку вместе с газовым баллончиком с перцовой смесью и маленьким фонариком. Убедившись, что мобильный телефон полностью заряжен, Мэй повесила сумочку на плечо и вышла из кабинета.

Ветер стих. Облака скучились в толстое, теплое одеяло. Зажглись фонари, осветив территорию пекинского Западного железнодорожного вокзала — недавно построенного здания в виде старинных городских ворот с четырьмя башнями-пагодами. На привокзальной площади прибывшие пассажиры дожидались автобусов, сидя на чемоданах. В толпе прохаживались продавцы еды и выкрикивали:

— А вот пироги! Кому пироги? Горячие пироги!

В здании вокзала только что сошедшие с поездов провинциалы восторженно дивились на великолепный архитектурный декор. Из громкоговорителей звучали объявления о посадках, прибытиях, потерявшихся детях и встречающих взрослых. Повсюду сновали кочующие в поисках работы транзитники с котомками за плечами. В сияющих белизной залах ожидания семьи подкреплялись поджаркой с рисом из картонных коробочек. На длинных скамьях спали как убитые усталые пассажиры.

Мэй нашла кабинет начальника вокзала с табличкой на двери «Посторонним вход воспрещен».

Войдя в приемную, она увидела очередь из восьми человек, дожидающихся на скамейке у стены. Мэй направилась к молодой женщине за письменным столом и сказала, что ей необходимо поговорить с начальником.

— Хотите пожаловаться на плохое обслуживание? — Та отложила в сторону журнал в глянцевой обложке и посмотрела на нее, округлив глаза под тяжелыми веками. — Заполните бланк и ждите вон там!

— Нет, я по личному делу.

— По личному? — заинтересовалась секретарша.

Мэй перегнулась через стол:

— Пожалуйста, скажите ему, что я от господина Жун Фэлиня из железнодорожного бюро!

Женщина встала и исчезла за дверью. Вскоре Мэй услышала шум отодвигаемого стула, дверь снова отворилась, и дородный мужчина в серо-красной форме железнодорожника вышел с приветственно протянутой рукой. Его лицо лучилось радостной улыбкой.

— Проходите, пожалуйста, — пригласил он Мэй, пожимая ей руку.

— Меня зовут Ван Мэй, — представилась она.

— А меня Ли Гоу. Я заместитель начальника вокзала. Начальник ушел домой. Чем могу быть полезен? — осведомился заместитель, показывая в улыбке два ряда коричневых зубов. — Сяо Ян! — обернулся он к секретарше. — Чаю!

Сяо Ян послушно кивнула и вышла.

— Садитесь, будьте добры! Что за ужасная погода! Снова холод откуда ни возьмись! — Господин Ли подвинул стул и сел рядом с Мэй. — Как дела у товарища Жуна? Я ведь работал под его началом. Ну, не напрямую, конечно, это еще когда он был начальником Пекинского вокзала, а я управляющим одним из пассажиропотоков. Потом товарища Жуна повысили: перевели в железнодорожное бюро. Даже не знаю, помнит ли он меня. Прежде я руководил пекинско-гуандунским направлением.

Мэй вежливо улыбнулась и промолчала.

— Так, так… — Господин снова показал зубы и одернул форменный китель. — Давайте поговорим о том, что привело вас сюда.

— Я разыскиваю мужчину, приехавшего в Пекин из Лояна две педели назад. Он мог воспользоваться услугами отделения ценного багажа в камере хранения вашего вокзала. Я хотела бы посмотреть регистрационный журнал.

— Конечно, конечно! — Господин Ли встал и пошел к своему столу.

Сяо Ян принесла чай, разлила по чашкам — сначала своему начальнику, потом Мэй — и вышла.

Господин Ли стал листать толстый блокнот, водя пальцем по страницам. Наконец он нашел то, что нужно, и сказал:

— Сегодня начальником смены в камере хранения… э-э… Тан И! Я велю Сяо Ян проводить вас к нему.

Он взял чашку с чаем и сел на стул подле Мэй.

— Боюсь, что служащего, принимавшего багаж в тот день, может сегодня и не быть. Вообще-то они работают в две смены — одна заступает утром, вторая вечером. Не знаю точно, как они там меняются. Иногда у них бывают перестановки. Тан И посвятит нас во все детали.

— Можно мне пойти туда не откладывая? — спросила Мэй, не прикасаясь к чаю.

— Конечно, конечно, как вам угодно! — заверил господин Ли, вставая.

— Я обязательно передам товарищу Жуну, что вы мне очень помогли, — пообещала Мэй.

— Спасибо! Если вам понадобится еще какая-то помощь, обращайтесь ко мне без колебаний! — И коричневые зубы вновь обнажились в широкой улыбке.

Мэй последовала за Сяо Ян к камере хранения. У стойки столпилась кучка людей. Мэй не поняла, было ли это лишь началом очереди, или она вообще отсутствовала. Сестры-близняшки, похожие друг на друга как две капли воды, в одинаковых, небрежно застегнутых форменных кителях, обслуживали клиентов, практически не обращая на них внимания. При малейшем замешательстве и возражении они щетинились, как пара рассерженных кошек. Их смена подходила к концу.

— Отойдите в сторону, кому сказано! Чего вы мне суете свое удостоверение личности! Сначала бланк заполните! — покрикивали близняшки.

Сяо Ян подошла к ней и узнала, что их начальник находится в помещении камеры хранения.

При виде секретарши руководителя и сопровождающей ее незнакомой дамы господин Тан вскочил, судорожно гася одной рукой в пепельнице сигарету, а второй нахлобучивая на голову фуражку.

— Сяо Ян, каким ветром вас ко мне занесло? — Его лицо расплылось в широкой улыбке.

— Это госпожа Ван из железнодорожного бюро, — ледяным тоном произнесла Сяо Ян. — Ее интересует ваш регистрационный журнал. Господин Ли велел оказать ей всяческое содействие, а также доложить ему, как вы составляете график смен!

После этого она вежливо попрощалась с Мэй и вышла.

Господин Тан проводил ее взглядом. Затем бросил свою железнодорожную фуражку на стол и закурил новую сигарету. Больно надо ему оказывать содействие разным залетным птицам! Он не скрывал своего неудовольствия по поводу утомительного задания, порученного начальником. Бледное лицо и весь его вид свидетельствовали о настоятельной необходимости похмелиться.

Присев на край стола, господин Тан пускал дым сквозь желтые пальцы.

— Для чего вам понадобился регистрационный журнал?

— Мне нужно посмотреть записи отделения ценного багажа, сделанные две недели назад, — ответила Мэй. — И еще я хотела бы побеседовать с вашими работниками.

Господин Тан молча затянулся сигаретой. Потом подошел к канцелярскому шкафу и начал снимать с полки скоросшиватели.

— Я здесь храню регистрацию не старее месячной давности, — проворчал он, зажав сигарету в уголке рта. Табачный дым зловещим ореолом плавал над его головой. — Все более раннее отправляю в архив. В наши дни немногие имеют настоящие ценности, которые захотели бы оставить у нас на хранение за дополнительную плату. Какое только барахло к нам не тащат, просто удивительно!

Господин Тан с глухим стуком бросил на стол перед Мэй бумажную кипу, а сам остался стоять, прислонившись к шкафу, с новой сигаретой во рту.

Мэй принялась перелистывать страницы. Люди сдавали в отделение ценного багажа самые разные предметы: деревянный футляр из ясеня, запечатанный конверт, непонятную вещицу, завернутую в дерюгу; живую птицу в клетке. Пассажиры со всех концов великой страны привозили с собой и оставляли здесь частицу своей жизни и родимых мест, будь то рисовые поля юга, суровые леса северо-востока или горы, степь и лошадиные табуны запада. Встречались и приехавшие из Лояна, где брал начало Великий шелковый путь. Мэй вынимала заполненные бланки из скоросшивателя и откладывала в сторону.

Одна из галогеновых ламп на потолке надоедливо мигала. Господин Тан взял метлу и потыкал ручкой в стеклянную трубку, но это не возымело действия.

— Так вы из какого, говорите, отдела железнодорожного бюро?

— Я вам ничего не говорила, — ответила Мэй.

Господин Тан замолчал и минут двадцать не издавал ни звука, пока Мэй не подняла от бумаг голову и не попросила:

— Не могли бы вы пригласить ко мне одну из ваших помощниц?

Господин Тан вдавил докуренную сигарету в переполненную пепельницу, надел фуражку и вышел, громко хлопнув дверью.

Мэй ждала довольно долго. Наконец господин Тан вернулся в сопровождении одной из близняшек. Ей было лет двадцать пять; не красавица, но с симпатичными, живыми глазами. Щеки ее пылали после долгих часов, проведенных за стойкой, но кожа высохла на душном вокзальном воздухе. Девушка вошла в помещение бодрым шагом.

— Здравствуйте, товарищ Ван! — пронзительным голосом воскликнула она и протянула руку. — Почтенный Тан сказал мне, что вы из бюро. Я работаю в отделении ценного багажа. Можно сесть? — И, не дожидаясь разрешения, подтянула к себе стул.

Мэй повернулась к господину Тану:

— Не могли бы вы оставить нас ненадолго?

Тот отвернулся, будто не слышал, и принялся выковыривать ногтем из зубов крошку табака.

— Пожалуйста! — строго произнесла Мэй.

Господин Тан затянулся в последний раз очередной, сгоревшей почти до основания сигаретой, бросил окурок на пол и придавил ногой. Потом взял свою фуражку и вышел.

— Вы помните этого мужчину по имени Чжан Хун? — Мэй протянула девушке заполненный бланк камеры хранения. — Здесь написано, что первого апреля он оставил в отделении ценного багажа большой деревянный ящик и забрал его через пять дней. — Мэй изобразила руками в воздухе прямоугольник, показывая приблизительные размеры ящика. — Думаю, мужчина был крепкого телосложения, среднего роста, со шрамом над левой бровью. Говорил с хэнаньским акцентом.

Девушка понимающе кивнула, спокойно выдержав пристальный взгляд Мэй. По ее лицу было видно, что она пытается разыскать в длинном и запутанном лабиринте своей памяти нужного человека.

— В том ящике находился очень ценный предмет. Мужчина мог волноваться, нервничать, вести себя необычно, — старалась помочь ей Мэй. — Думаю, что за ящиком он пришел часов в шесть вечера. Если не ошибаюсь, около восьми вечера с вашего вокзала ежедневно отходят два поезда до Гонконга и один до Шэньчжэня, не так ли? — По расчетам Мэй, продавцу и перекупщику ритуальной чаши как раз хватило двух часов, чтобы завершить сделку и ближайшим поездом отправить ее в Гонконг или прилегающий район.

Девушка задумчиво поджала губы, наклонила голову набок и даже глаза закрыла. Мэй представила себе, как в ее сознании чередуются дни и лица, до настоящей минуты не имевшие никакого значения, и продолжила в надежде подсказать собеседнице нечто способное оживить ее память:

— Провинциал, впервые приехавший в Пекин. У него большие планы. Он жаждет разбогатеть. Думаю, ради такого случая мужчина принарядился в костюм, туфли, постригся, даже чемоданы новые приобрел. Короче, пыль в глаза пустил.

Глаза девушки широко раскрылись. Потом веки опять ненадолго опустились, а когда поднялись, она заговорила:

— Кажется, вспомнила! С большим шрамом, вроде как ударило чем-то тяжелым! — Девушка прищурилась. — Да, костюм на нем был новый, только дешевый. И вместо чемодана большая сумка типа хозяйственной.

У нее на лице появилась самодовольная улыбка.

— Я на железной дороге много лет работаю, всех их насквозь вижу! — Мысли вырвались на свободу из туннелей памяти, и теперь одно воспоминание цеплялось за другое, вызывая к жизни все новые подробности. — Каждому хочется покрасоваться, как-никак в Пекин заявился, в столицу! Прическу соорудит, напялит на себя, что у них в деревне модно! А сюда припрется — ну, чистый клоун из цирка! И навозом за целую ли разит! Поначалу я и внимания не обратила на этого — как его? — Чжан Хуна.

— Но тем не менее запомнили! Почему?

— Ну да, запомнила. А почему… А вот почему! В тот вечер было полно народу. Я ему говорю — не ты один, все торопятся, стой молча и дожидайся своей очереди! А он не отстает, все жалуется на обслуживание, и то ему не так, и это! До чего же отвратительные бывают клиенты! Кто они такие, чтобы указывать нам, как надо работать?

Да, теперь все вспомнила, будто только вчера было! Подаю ему его дурацкий ящик, а он как заорет на меня, да с говорком таким не нашим, может, и хэнаньским, не знаю — осторожно, кричит, осторожно, мол, вещь очень хрупкая да ценная!

У них, понимаете ли, любая безделица на вес золота, а поглядишь — яйца выеденного не стоит! Здесь много таких болтается, как известно, что в проруби! К вашему сведению, наш Западный вокзал самый большой во всей Азии! Мы когда втроем работаем, когда вдвоем, как сегодня. Народ же не в курсе дела, они либо слишком тупые, либо знать ничего не хотят, кроме того, что опаздывают: подавай им вещи, и все тут! Ругаются, кричат на нас! А ведь мы обслуживаем, но не прислуживаем!

Глаза работницы камеры хранения возбужденно горели.

— Так вот, рассердил он меня, конечно, здорово. Ну как же, ставлю ящик на стойку, вежливо прошу его расписаться за выдачу, а он как завизжит, прямо взбесился: «Не швыряйте, ради всего святого!» Да разве ж я швырнула, нет, просто поставила, и даже довольно-таки аккуратно! В общем, вот как он меня достал! — И девушка стукнула себя по подбородку тыльной стороной ладони. — Я показала ему на табличку на стене, а там написано: «За повреждение сданных на хранение вещей Западный вокзал ответственности не несет».

— А что потом?

— Да ничего! Его стали торопить, пойдем, мол, некогда. Взяли ящик и ушли.

Мэй насторожилась.

— Так он был не один? А как выглядел этот второй? Мускулистый, с короткой стрижкой?

— Да нет, — покачала головой работница. — Так, девчонка какая-то.

— Девчонка? — удивилась Мэй. — То есть как девчонка? Какого же возраста?

— Ну, лет восемнадцати. Потаскушка с завитыми волосами, знаете, есть такие.

— Местная или приезжая?

— Если у нее и был акцент, я не заметила.

Мэй перевела дух. Она услышала все, что хотела.

— Спасибо, вы мне очень помогли! — В ее голосе звучала искренняя благодарность. — О нашей беседе не следует знать посторонним, понимаете?

— Будь спок! Наш долг помогать товарищам из бюро.

Мэй и приемщица встали и пожали друг другу руки, подрагивающие от возбуждения.

Девушка вышла, и господин Тан вернулся. В его руке, как лишний палец, торчала неизменная сигарета. Железнодорожник окинул Мэй изучающим взглядом.

— Благодарю вас, господин Тан. Я больше не доставлю вам хлопот. — Мэй коснулась его желтой костлявой ладони и почувствовала, как по спине пробежал холодок.