Джимми вернулся в тот же день – к немалому удивлению Хэт. Вернулся среди ночи, когда темно, холодно и страшно. Он выбрал то жуткое время, когда, если проснешься от дурных мыслей, они принимают гигантские размеры, и все кажется еще более кошмарным, чем при свете дня.

Хэт проснулась оттого, что Джимми голый приближался к ее кровати. Она тотчас вспомнила миллион вопросов, которые хотела ему задать, но не смогла произнести ни слова. Джимми тоже ничего не говорил, а только целовал ее, как никогда раньше не целовал. Хэт обхватила его руками и стала отвечать на поцелуи с такой страстью, какой раньше не обнаруживала. Ее переполняла радость – Джимми не только вернулся, но и вел себя по-другому. За время отсутствия он изменился. Она не помнила, чтобы его тело было таким твердым, а поцелуи – такими возбуждающими. И оргазм у Хэт получился гораздо сильнее, чем когда-либо раньше. Его прикосновения, объятия, кожа, твердый как камень половой орган – все казалось ей новым и замечательным.

Потом они лежали в объятьях друг друга, и Джимми, который и трех слов-то подряд до этого не произнес, все говорил, говорил, говорил. Он говорил о пункте проката, который хотел открыть (сколько знала его Хэт, он всегда ей об этом рассказывал). Говорил о том, что они купят, когда поженятся, дом. О детях, которых родит ему Хэт. Как им весело будет жить вместе. Говорил обо всем том, о чем никогда раньше не говорил.

Хэт была удивлена. Ей нравилось, что он столько всего задумал, что решился наконец, но больше всего ей нравилось то, что он вернулся по своей воле. Ради этого ей стоило помучиться. Хэт была попросту повержена. У Джимми и тело стало более развитое и взрослое, как у человека, который часто занимается в спортзале. Она не решилась спросить, какое откровение на него снизошло, что вызвало в нем эту загадочную перемену. Достаточно того, что он рядом. Теперь все будет хорошо.

– Эй! В последний раз спрашиваю – хочешь чашку горячего чая? – услышала Хэт громкий голос Миш.

Пробуждаясь от глубокого, приятного сна, прервавшегося вместе с ее разговором с Джимми с первыми лучами солнца, она проклинала свою подругу.

– Где Джимми? – в недоумении спросила она, поднявшись в постели, и огляделась.

– Хэт, опять ты за свое! Умоляю тебя, не начинай с утра пораньше.

Миш ушла на кухню.

– Я чай приготовила. Если хочешь, все на столе, – крикнула она.

Хэт была в смятении. Ее охватил страх. Она откинула пуховое одеяло, чтобы убедиться, не прячется ли под ним Джимми. Или залез под кровать – у него есть веские причины прятаться от Миш, которая, попадись он ей на глаза, устроит ему взбучку. Хэт свесила ноги с кровати и стала нащупывать ими тапки, а у самой из головы не выходило, куда делся Джимми. И тут она все поняла. Джимми Мэк вовсе не возвращался – вся эта чертовщина ей просто приснилась. Так велико было ее желание вернуть Джимми, что она выдумала его в своем сне. Причем выдумала улучшенного, усовершенствованного. Она с грустью поняла, что первым делом сочинила умопомрачительный секс. Такого еще не было, думала Хэт, покидая навеянную сном эйфорию.

По пути на кухню Хэт продолжала находить очевидные несходства между Джимми Выдуманным и Джимми Пропавшим. Да и как она вообще могла поверить в то, что это он? Когда она села пить чай, слабый внутренний голос что-то ей наговаривал, но она не желала его слушать. Занимаясь приготовлением завтрака, Хэт настолько увлеклась, что не разбирала звучавших слов. А голос настойчиво советовал обратить внимание на что-то важное. Он хотел, чтобы она поняла, что приснившийся Джимми нравится ей больше, чем тот, которого она так упорно хочет вернуть. И все-таки она не собиралась сдаваться. Хоть и упала духом, но борьбу свою продолжит.

В этот день Хэт не взорвалась и не рухнула, что само по себе достижение, если иметь в виду, какой тяжелый груз свалился ей на плечи. А на следующий день вообще началось черт знает что.

Хэт проснулась, открыла глаза и неподвижным, остекленевшим взором уставилась в потолок. Напряжение усиливалось. Нет, думала она, это еще не все. Напряжение усиливалось и не покидало ее. Что-то вроде защитной дамбы. У нее было сильное подозрение, что дамбу в любой момент может прорвать, – впечатляющее будет зрелище, и ее жизни будут нанесены непоправимые разрушения. Хэт лежала совершенно неподвижно, точно в ступоре. Ей даже показалось, что она не в состоянии двигаться. Будто двести тысяч тонн груза лежали на ней. Нерешительность делала ее инертной. Хэт не знала, на какой бок повернуться. Вместо адреналина по ее жилам разливалась истерия. И вместо того чтобы действовать, она впала в ступор.

Невероятным усилием мобилизовав свою волю, она вырвала из-под головы подушку и прижала ее к лицу. «Что я такого сделала? – простонала она. – Что со мной происходит, черт возьми? Почему я не забыла обо всем, как сделал бы любой нормальный человек, когда он сказал, что все кончено? Почему вышло так, что меня бросили? Да кто я, собственно говоря, такая? Меня что, и бросить нельзя? Мисс Бумеранг? Я сама не знаю, что делаю. Как, черт побери, сойти с судна, которое на полной скорости идет ко дну? Нет, еще хуже, – стонала она. – Каким образом ты собираешься сойти с него, если твердо решила остаться на борту? И при этом заявляешь всем, что с тобой все в порядке, что ты сама со всем справишься, и просишь прибавить скорость.

События хлынули на нее со всех сторон, и Хэт не знала, что делать. Главное событие неуклонно приближалось с того самого момента, как ей не удалось его отменить. Все зависит от него, тут и спорить нечего. До свадьбы осталось ровно три недели. Поначалу казалось, что свадьба еще так далеко, что все можно успеть. Ее надежды вернуть Джимми представлялись тогда реальными. Теперь же день свадьбы стремительно приближался, ускользая из-под ее контроля. Благодаря усилиям Хэт его нельзя было остановить, как и наступающую тошноту, и по сравнению с тошнотой он вряд ли привлекательнее. Все прочее было следствием одной большой (так она теперь думала) ошибки: ее нежеланием смириться с тем, что Джимми Мэк показал ей кукиш.

Она швырнула подушку в угол и села на кровати.

Нужно во всем признаться. Скажу маме и папе, чтобы не приезжали, продам свадебное платье, извинюсь перед священнослужительницей, расплачусь с агентами, за банкетный зал, верну все подарки, откажу видеооператору и фотографу и заплачу им, просмотрю еще раз список и как следует выпью. Не могу больше жить в таком напряжении, мне нужно…

Размышления Хэт прервались в самой середине. Дверь спальни отворилась, и женский голос произнес:

– Сюрприз!

Хэт резко повернула голову. Быть такого не может! У нее отвалилась челюсть.

– Закрой рот, милая, это тебя не красит, – бодро произнесла ее мать Маргарет, направляясь к ней с распростертыми объятьями по ковру, на котором была разбросана одежда. – Боже милостивый, да у тебя спальня как у тинейджера. По-моему, ты давно вышла из того возраста, когда живут в свинарнике. Как тут найти то, что нужно? Выйдешь замуж, придется меняться – мужчины любят порядок.

Хэт смотрела на то представление, которое устроила ее мать, старательно переступая через разбросанные вещи. Она с трудом удержалась, чтобы не сказать матери, чтобы та не беспокоилась – бардак-бардаком, но дерьма собачьего на полу не было.

– Привет, моя радость, – заворковала Маргарет, обнимая дочь за плечи.

Хэт позволила матери немного подержать себя в объятьях, только бы не слышать назойливых и неизбежных обвинений типа «Ну почему мои дети никогда меня к себе не подпускают!». И тут за спиной матери она увидела в дверях свою соседку по квартире. С помощью жестов, которые и гроша бы ей не принесли, доведись ей выступать в переходе метро, Миш дала понять, что мать Хэт появилась совершенно неожиданно. Прибегнув к мимике, Миш добавила, что, несмотря на все то, что было раньше, она понимает – Хэт в большой беде.

– Вот я и думаю – моя младшая дочь собирается через три недели замуж, а я в тысячах миль от нее, ничем не занята и ждать больше не могу. Тогда я и говорю твоему отцу: «До следующей недели ждать не будем, какая бы она ни была самостоятельная, девушке особенно в такую минуту необходима мать». Свадьба – дело непростое, это вам не пикник, спешки тут быть не должно, уж я это знаю. И мы тогда быстренько собрались и, не задерживаясь ни минуты, полетели, и вот я здесь.

Она по-матерински похлопала Хэт по плечу.

Хэт знала, что от нее теперь ожидают радости, удивления и слов благодарности. Она просто обязана была громогласно объявить, как ей повезло, что у нее такая замечательная мать. Момент, чтобы сообщить ей, что свадьба отменена, был, конечно же, не самый лучший.

– Привет, мама. Огромное тебе спасибо, – еле слышно пробормотала она.

– Да я еще ничего и не сделала, – ответила Маргарет, к удивлению Хэт довольная ответом дочери.

Она поднялась и расправила свое платье ярко-оранжевого цвета.

Как всегда, мать Хэт нарядилась так, что ее платье можно было бы торжественно пронести как знамя на параде или каком-нибудь другом королевском мероприятии. Хэт знала, что выбрано оно из ложного представления, будто бы именно такие платья носит королева. Что, в общем, так и было.

– А где папа? – спросила она.

– Не поверишь – как только высадил меня, немедленно отправился в гольф-клуб. Увидишься с ним позже. Не хочет мешать нашим женским делам.

Еще как не хочет, подумала Хэт. Отец пойдет на что угодно, только бы избежать эмоциональных сцен, а еще лучше – отправится играть в гольф.

– Госпожа Грант, не приготовить ли вам чашку чая, пока Хэт одевается? – спросила Миш.

Хэт нужно было несколько минут, чтобы прийти в себя, и она с благодарностью посмотрела на Миш.

– Отличная мысль! Когда приведешь себя в порядок, Хэрриет, непременно посвяти меня во все, и мы выработаем план действий, ладно?

«Ну, для начала поможем ей найти Джимми», – сказала про себя Миш, сопровождая Маргарет по коридору.

– Мать жениха должна сидеть слева от отца невесты, и только так, – протянула Маргарет, критическим взглядом пробегая предварительную схему расположения гостей за столом, составленную дочерью.

Хэт собралась уже сообщить новость о Джимми, но пришлось говорить о местах за столом.

– Позволь мне все это переделать, дорогая. Здесь необходимо соблюсти кое-какой этикет. Я сама этим займусь, – сказала Маргарет, складывая листок с планом Хэт и засовывая его в сумочку.

Больше Хэт терпеть не могла. Сейчас или никогда, подумала она и посерьезнела.

– Мама, мне нужно кое-что тебе сказать.

– Не нужно, я уже все знаю, – ответила Маргарет и сочувственно улыбнулась.

Хэт изумилась.

– Что?

– Все.

– Откуда? Тебе Миш рассказала? – проговорила Хэт.

То, что подруга так ее подвела, вызвало у нее и раздражение, и облегчение.

– По-моему, ей все равно, – ответила Маргарет.

– Нет, если мне плохо, ей не все равно, – горячо возразила Хэт.

Хотя в последнее время она с Миш не откровенничала, ее верность лучшей подруге оставалась непоколебимой, и тон матери ей не понравился.

– А если тебе от всего этого плохо, почему ты собралась за него замуж?

Вопрос поставил Хэт в тупик:

– О чем ты?

– Если тебе плохо потому, что он работает курьером, да и меня, признаться, это не очень радует, в таком случае почему ты за него выходишь?

Хэт поняла, что они с матерью играют в вопросы и ответы и ответы совершенно не соответствуют вопросам.

– Твоя сестра сказала мне, что твой жених – посыльный на мотоцикле. Я к этому уже привыкла. Поначалу я, конечно, была недовольна, но когда позвонила Присцилле, узнала от нее, что он собирается открыть пункт проката. Уверена, что, если он остепенится и ты будешь рядом, он что-нибудь придумает. Да и потом, как я уже говорила твоему отцу, девушки определенного возраста должны понимать, что к автобусной остановке подъезжает уже не столько автобусов, сколько их подъезжало раньше. Учитывая сказанное, приходится прыгать в первый попавшийся, даже если он идет не совсем в ту сторону.

Хэт почувствовала, что сейчас взорвется от ярости.

– Ты бы еще сказала, что беднякам не приходится выбирать, мамочка! – задыхаясь, воскликнула она.

– Не будь дурой, дорогая. Я всего-навсего стараюсь быть практичной и хочу сказать, что, если девушка не вышла замуж в тридцать, она не вправе быть слишком разборчивой, и я рада, что ты не угодила в эту ловушку.

– Я не это хотела тебе сказать.

Хэт снова собралась с духом. Страх распирал ее. Она думала сказать, что автобус высадил всех пассажиров и отправился в парк, а другого автобуса не будет. На этой остановке вообще не будет автобусов, даже ночных. Такие вот дела.

Но не успела Хэт открыть рот, как мать перебила ее:

– Хорошо, что у тебя, в отличие от сестры, не намечается большого шума. Лично мне вполне достаточно и одной грандиозной свадьбы. Пенни хотелось, чтобы на ее свадьбе все было продумано до мелочей.

– А моя свадьба – что-то вроде разборки в пивном баре, так, что ли?

– Вовсе нет. Ну зачем ты так, дорогая? Пенни не избежать было грандиозной свадьбы, если иметь в виду, за кого она выходила. Я не хочу сказать, что твоя свадьба не особенная. По-своему она, конечно, тоже важна. Но у тебя, что ни говори, совсем другие обстоятельства.

Это было последней каплей. Хэт с детства чувствовала, что мать поступает с ней несправедливо, и теперь она не смогла сдержать гнева. Ее прорвало.

– Когда мы пройдемся по списку, ты убедишься, что у меня тоже будет самая настоящая свадьба. Возможно, не такая шикарная, как у Пенни, но ничуть не хуже.

Хэт достала список гостей, доставшийся ей бесплатно вместе с брошюрой «Твой главный день». В этот список она внесла фамилии. Гнев вычеркнул у нее из головы, пусть и временно, то, что главного дня у нее не будет.

Маргарет протянула руку и взяла у нее список. Она явно предприняла сверхчеловеческие усилия, только бы не перечить дочери.

– Это замечательно, дорогая! Просто отлично. Какая ты умница, что все это сделала, – она помахала листочком, – без посторонней помощи. Прекрасно, что я явилась как раз вовремя и вместе с тобой смогу убедиться, что все идет как по маслу.

Как когда-то в детстве, Хэт позволила себе улыбку, означавшую «ну-ну». Мать эту улыбку не заметила, хотя именно ей она и предназначалась. Хэт почувствовала, что одержала важнейшую победу над матерью, которая будет отныне смотреть на нее как на ровню сестре, и ощутила радость. Через несколько минут, успокоившись, Хэт поняла, что загнала себя в угол. В тот самый угол, из которого полчаса назад она начала было выбираться.