Путаясь в словах и перескакивая с темы на тему, она принялась рассказывать ему все разом, оживленно жестикулируя.

— Не так быстро, не так быстро, — остановил Брет, хватая ее за руки.

— Трент только что был здесь! — объявила она. — И говорил очень странные вещи! Скажу вам по правде, Брет, я думаю, что это он убил Мэри-Джейн!

— Надеюсь, вам он не причинил вреда? Забота и сочувствие Брета тронули ее. Только сейчас она почувствовала, насколько была до сих пор одинока.

— Нет, все в порядке, — сказала она и подумала о страшном взгляде Трента и о том, что он обещал вернуться.

— Но он напугал меня, — призналась она.

— Что он сделал? Что он вам сказал? — живо поинтересовался Брет.

От него исходил хорошо ощутимый запах алкоголя. Он был пьян, и сердце ее упало. Может ли человек в таком состоянии хоть чем-то ей помочь?

— Он рассказал мне о своей сестре, — ответила она.

— Нэнси? — удивился Брет и сразу отдернул руки.

Ларк машинально потерла ладони.

— Не помню, чтобы он упоминал ее имя, — сказала она, расхаживая по комнате. — Он только рассказал, что его сестра забеременела от Натана, а потом попыталась покончить с собой.

Брет ничего не ответил.

Она остановилась, не в силах свести с него глаз — так ее поразило странное выражение его лица. Его рот был открыт, а взгляд блуждал в пространстве.

— Вы знали ее? — спросила она. — Я имею в виду сестру Трента.

Ее вопрос вернул его к действительности.

— О да, — ответил он.

Его взгляд снова стал почти осмысленным, но в его голосе продолжали слышаться странные интонации, словно его сознание было здесь только отчасти.

— Да, можно так сказать. Она старше меня, и в школе мы учились в разных классах.

Он покачнулся, но схватился за стену и выпрямился.

— Да вы совсем пьяны! — не удержавшись, воскликнула она с испугом и раздражением одновременно.

“Похоже, — подумала она про себя, — что вот-вот отключится”.

— Ну и что? — возразил он. — В наших местах и заняться-то больше нечем.

Эти слова удивили ее.

— А я думала, что вам здесь нравится.

— Да вы что? Я терпеть не могу эти места! Это же Айова, господи ты боже мой!

При их первой встрече он говорил совсем другое. Или это сказывается алкоголь? Или Брет действительно так недоволен своей жизнью? Почему же он тогда торчит здесь? Он одинокий человек, его никто и ничто здесь не держит, и он всегда мог бы уехать.

— А вы не поняли? — сказал он, словно угадав ее мысли. — Здесь то место, где собираются неудачники.

О чем он говорит? Она покачала головой.

— Я не считала вас неудачником. Он саркастически засмеялся:

— Вы ничего обо мне не знаете — вот что замечательно. И вы ничего не хотите обо мне знать — разве не так?

— Нет, — сказала она, но почувствовала, что в его словах есть доля истины.

Она вспомнила, с каким нетерпением старалась избавиться от него днем, и поняла, что в общем, если по правде, он ей безразличен. У него свои проблемы, у нее — свои. Так что в проницательности ему не откажешь. Похоже, Брет не зря окончил факультет психологии.

— Вы, например, не знаете, что я начал работать в университете, преподавать студентам? Не знали, правильно? Но когда я оказывался перед аудиторией, во мне что-то происходило, словно внутри все замерзало, и я не смог это преодолеть. Как же можно быть преподавателем, если ты так теряешься перед людьми? Я бежал оттуда и спрятался здесь.

— Но есть же способы преодолеть эти страхи?

— А вы думаете я не пробовал? Я испробовал все — гипноз, таблетки, алкоголь. И ничего не помогло.

Он махнул рукой.

— А, это все неважно. Я наконец понял, что принадлежу этим местам. Я понял, что невозможно покинуть место, где ты когда-то был несчастлив. Труднее, чем то, где ты был счастливым. Вы не замечали?

На самом деле он не ждал ответа и продолжал свой монолог:

— Большая часть моей души похоронена здесь, и переезд в другое место сделал бы меня никем и ничем, просто формой без содержания. И в этом-то и заключается причина, почему я не смог преподавать, — меня на самом деле там не было. Разве это не заметно? Моя сущность всегда находится здесь, в округе Метамора, штат Айова.

* * *

Фары патрульной машины рассекали тьму. На спидометре было точно пятьдесят пять миль в час.

Адам Трент сразу же почувствовал влечение к Ларк Леопольд. Она выглядела старомодной, что было в его вкусе. И чистой, по-настоящему чистой. Это ему особенно понравилось. Но потом Брет рассказал ему, как они развлекались в его машине после поездки в кинотеатр, так что даже стекла запотели изнутри. Потом она переспала с Сенатрой.

Сенатра, опять Сенатра, почему только его так любят женщины? Разве они не видят, что он собой представляет?

Сначала Трент был разочарован тем, что она совсем не такая, какой показалась ему сначала, но потом он принял все как есть. К тому, что вещи имеют неприятную сторону, изнанку, он давно привык. Но что плохого в том, если бы двое взрослых людей по взаимному согласию хорошо провели время?

Чем больше он об этом думал, тем лучше мог представить в своем воображении ее белые ляжки, обхватившие его бедра. Чем больше он об этом думал, тем больше ему хотелось включиться в игру самому.

Когда он сказал, что у него давно не было женщины, он сказал правду, а когда он услышал то, что про нее говорили, он решил, что это именно то, что ему нужно, — есть партнер на одну ночь. Он страшно удивился, когда она его отбрила.

Перед тем как ехать домой, Трент решил заскочить в участок — еще раз убедиться, что Сенатра на месте — за решеткой и под замком. Предосторожность совсем не лишняя, потому что парень с его очарованием вполне мог бы удрать и не из такой тюрьмы.

Сенатра оказался там, где ему и полагалось.

Проклятый сукин сын выглядел просто ужасно. На минуту в душе у Трента шевельнулась жалость. “Плохо, — подумал Трент, — когда ты начинаешь их жалеть и воспринимать как человеческие существа, тогда-то они и садятся тебе на шею”.

— Что, объявил голодовку? — спросил он Сенатру.

Сенатра медленно поднял голову, его глаза глубоко запали. Надзиратель предлагал ему электробритву, но он ею не воспользовался, так и сидел, по глаза заросший щетиной.

— Пошел к черту, — сказал Сенатра, и хотя слова и были крепкими, но голос его был полон усталости и разочарования. Жизнь потихоньку начинала его обламывать.

— Сожалею, что повредили тебе ключицу, — сказал Трент.

— Ничего, не волнуйся. Вообще-то я не сутяга, но думаю, что судебный иск будет здесь в самый раз.

— Но ты первый напал на меня.

— Меня нельзя держать в тюрьме по состоянию здоровья, это предусмотрено законом.

“Какой упрямец”, — подумал Трент.

— А я-то думал, ты уже приготовился сознаться.

Сенатра презрительно фыркнул.

— Я слышал, сегодня твоя бабушка заходила навестить тебя? — спросил Трент.

Сенатра промолчал.

— Но ты, конечно, не знаешь, что после свидания с тобой она зашла и ко мне в участок.

Было видно, что на этот раз Сенатра заинтересовался.

— И что же ей было надо от тебя?

— Оживить в памяти кое-какие воспоминания. Ты сам, наверное, уже не помнишь, что она вела мой класс в воскресной школе, так что мы поговорили о старых добрых деньках. Но она приходила не для этого.

— Ближе к делу.

— Она призналась, что совершила убийство.

— Никак не могу взять в толк, что ты мелешь. — Трент оттягивал этот момент как только мог, чтобы подольше посмаковать реакцию Натана. Он не сомневался в том, какой именно она будет.

— Она призналась в том, что собственноручно убила твою бывшую жену, — сказал Трент.

Сенатра не разочаровал его — через долю секунды он уже был на ногах, молнией подлетел к решетке и схватился за прутья.

— Ах ты сукин сын, ты все врешь! — закричал он. — Ты все врешь, проклятый ублюдок!

— Ты так думаешь? — спросил Трент, подняв брови, и достал из кармана диктофон.

Он поднес его к решетке так, чтобы Натан смог хорошо слышать запись, и включил.

Из крохотного динамика послышался голос Милли Сенатры, объясняющей, как и зачем она убила несчастную Мэри-Джейн. Трент выключил диктофон и вопросительно посмотрел на Натана.

Тот был взбешен, оскалившись, словно собака, готовая укусить, он вдруг потряс решетчатую дверь так, словно хотел сорвать ее с петель. Потом его рука молниеносно просунулась в щель между прутьями, намереваясь вырвать у Трента диктофон, но тот успел вовремя отпрыгнуть в сторону, и пальцы Сенатры сомкнулись вокруг пустоты.

Добрая старушка Милли любила своего внука и хотела спасти его, но вышло так, что она, сама того не подозревая, подыграла Тренту. Возможно, что Сенатра и преступник, но всем было известно, что он просто боготворит свою бабушку. Он никогда не допустит, чтобы она села в тюрьму из-за него.

— Ну, что скажешь? — спросил Трент, показывая Натану диктофон. — Будешь сознаваться?

Сенатра зарычал, как зверь, и еще раз потряс решетчатую дверь.

Тренту было приятно смотреть, как он корчится, до того приятно, что он позволил себе нанести ему еще один удар.

— Помнишь ту дамочку из Калифорнии? — спросил Трент.

Сенатра перестал трясти решетку и уставился на Трента с выражением загнанного зверя.

Чтобы ранить Сенатру побольнее, Трент закрыл глаза и представил себе то, о чем так страстно мечтал в последнее время.

— Она такая горячая. Я этого не ожидал. — “Чтобы добиться правды, иногда приходится лгать”, — подумал Трент.

— О чем ты говоришь? Что ты с ней сделал? Если ты ее тронул хоть пальцем, я убью тебя! Убью, клянусь!

— Увы, твое положение не предоставляет тебе больших возможностей в этом отношении. Но если ты признаешься добровольно…

— Что ты с ней сделал?

Тренту хотелось терзать Сенатру так долго, как только можно, но теперь, когда он был готов “повернуть в ране воткнутый нож”, у него вдруг мелькнула мысль, что в таком состоянии он не слишком отличается от них, то есть от тех человекоподобных нелюдей, которых он поклялся сажать за решетку.

— Скажи мне правду, подонок, и я сделаю признание. Только скажи правду, и я признаюсь. Расскажу все, что было в ту ночь, когда убили Мэри-Джейн, — твердил Сенатра.

Эти слова были для Трента слаще меда.

* * *

— Вам лучше уйти, — сказала Ларк, уперев руки в бока и глядя прямо на Брета.

Он никак не отреагировал на ее заявление. Он открыл холодильник, порылся там, небрежно опрокидывая и разбрасывая что-то, и вытащил банку пива. Он вскрыл ее, а потом уселся на стул, положив ноги в мягких кожаных туфлях на кухонный стол. Ларк вырвала банку из его дряблых пальцев и сбросила его ноги на пол.

— Немедленно уходите! — возмущенно воскликнула она.

— Я думал, я вам нравлюсь, — произнес он тоном обидчивого маленького мальчика.

— Не здесь и не сейчас.

Она повернулась к раковине, чтобы вылить туда пиво, но прежде, чем она успела вылить хоть каплю, он внезапно схватил ее за руку. Ларк удивилась силе, которая на этот раз чувствовалась в его руках. Несколько мгновений она пыталась бороться, но почти сразу поняла, что победить ей не удастся. Она выпустила банку, тем более что ей казалось странным бороться из-за такого предмета.

Брет с гордым видом выпил все до капли, потом бросил пустую банку на пол и, топнув ногой, раздавил ее, после чего снова повалился на стул.

“Что за отвратительное представление!” — подумала Ларк.

— Он вам нравится, — неожиданно сказал Брет.

— Вы о ком? — нахмурилась она.

— Да о Сенатре. Он всем нравится, я имею в виду женщин.

— Что в этом плохого?

Он убрал ноги со стола и наклонился вперед.

— О, клянусь — это плохо! Для меня. “Он ревнует к Натану”, — подумала Ларк.

— Вы с ним спали? — спросил он.

Такой прямой вопрос придал ей решительности.

— Это не ваше дело, — сказала она.

— Вы с ним спали, я знаю.

— Не думаю. Убирайтесь вон.

Она подошла к двери и открыла ее, продолжая стоять возле нее и держаться за ручку, таким образом приглашая его покинуть помещение.

— Ну вот, всегда так, — сказал он развязным тоном, не проявляя никакого намерения уходить, — в школе, например, если мне нравилась какая-нибудь девочка, ей обязательно нравился Сенатра. Девчонки просто вешались на него — все, кроме Нэнси. Нэнси Трент. Ей нравился я.

Ларк отпустила дверную ручку.

— Вы дружили с Нэнси Трент?

Брет кивнул. Его взгляд снова затуманился, устремившись куда-то в пространство. Он вдруг затряс головой, словно увидел какое-то невероятное зрелище.

— Потом оказалось, что она только использует меня, использует для того, чтобы заполучить Сенатру. И знаете еще что? Она была беременна, но это был не его, это был мой ребенок.

У Ларк перехватило дыхание. Брет ударил себя в грудь.

— Это был мой ребенок! Но она объявила всем, что это ребенок Сенатры. Она думала, что если поступит так, то он будет вынужден на ней жениться, но уловка не сработала. Сенатра только посмеялся над ней. Он смеялся!

Ларк уже больше не могла его слушать, но он еще не кончил, он только-только вошел в раж.

— Она совершила попытку самоубийства, вскрыла себе вены, но Трент вовремя нашел ее и отвез в больницу. Она выжила, но ребенка потеряла. Моего ребенка!

“О боже, — подумала она, — какая ужасная, душераздирающая история! И этот человек был вынужден носить ее в себе столько лет! Неудивительно, что, когда он попытался уехать отсюда, у него ничего не вышло”.

— Вы кому-нибудь это рассказывали? Делились с кем-то своей проблемой? — участливо спросила она,

— Зачем? Мой ребенок-погиб, не родившись, а женщина, которую я любил, предала меня. Погубила меня. Зачем и кому я должен был об этом рассказывать? Или я должен был сам рассказать всем этим местным сплетникам и злопыхателям о том, как меня оставили в дураках?

Никто лучше нее не знал, что груз прошлого может быть так тяжел, что способен однажды раздавить тебя. Это груз, который ты обречен всегда тащить с собой, но надо пытаться от него избавиться. Есть способы от него избавиться.

— Брет, я вам очень сочувствую. — Она дотронулась до его плеча.

Он резким движением отбросил ее руку. Он посмотрел на нее глазами, полными слез и обиды.

Пораженная, она отступила на шаг.

С видимым удовлетворением от того, что близкий физический контакт ему больше не грозит, Брет возобновил свой монолог, словно нуждался в том, чтобы очистить свою душу от того, что столько лет вынужден был в ней скрывать.

Ларк не обрывала его, в надежде, что это ему как-то поможет.

— Потом в моей жизни появилась Мэри-Джейн. Она очень мне подходила, она увидела во мне человека. Она искренне была ко мне привязана.

“Вот те на, — подумала Ларк, — и Мэри-Джейн тоже здесь!”

— С ней мне было хорошо, с ней я снова почувствовал себя мужчиной. — Он вдруг потер глаза и пустил слезу. — Я предложил ей выйти за меня замуж.

— Что?! — воскликнула Ларк.

Чтобы удержаться на ногах, она ощупью нашла спинку стула и ухватилась за нее.

— Я сделал предложение как положено, принес цветы, двенадцать красных роз! — Он снова уставился в потолок со страдальческим выражением. — И спросил, не хочет ли она ребенка от меня.

Он зажмурился, словно это воспоминание доставляло ему нестерпимую боль.

— Она засмеялась! — закричал он. — Она смеялась надо мной!

* * *

“Надо вызвать стенографистку и найти двух понятых, — подумал Трент, — все должно быть по закону, и так, чтобы не дать парню никакой возможности вывернуться”.

Он успел уже отдать соответствующие распоряжения Харрису, как вдруг стоящий в углу факс загудел, и из него полезла бумага. Из лаборатории пришли результаты анализа ДНК.

* * *

Ларк попыталась заткнуть уши, но и это не помогало.

— Я просил ее перестать смеяться надо мной, но она не послушалась. Она заявила, что я маленький мальчик в теле мужчины и что я нужен был ей только для секса, для развлечения. Она сказала, что спала с летчиком и с водопроводчиком, с адвокатом и дворником, но с мальчишкой на посылках еще не спала. Мальчишка на посылках — так она меня назвала! А еще она сказала, что ей так и не удалось захомутать Сенатру. Можете вы этому поверить? Снова этот проклятый Сенатра. Он всегда появлялся, когда не ждешь, и портил мне жизнь. Случайно заглянув ему в глаза, Ларк заметила в них какой-то неестественный блеск, как при высокой температуре.

— Мне снова хочется спросить вас, — сказал он медленно и спокойно. — Вы с ним спали?

“Брет, — поняла вдруг она, — это все Брет”. Как это она раньше не заметила?

— Это вы вытащили провода из моей машины, — уверенно сказала она.

Он и не пытался этого отрицать.

— Я так не хотел, чтобы вы уехали, мне нужно было еще несколько дней, чтобы показать себя, доказать вам, что между нами что-то может быть. Но Трент появился так некстати!

— И вам пришлось самому ставить на место провода, которые вы только что украли!

— Именно. Ну не насмешка ли это?

— Я бы сказала — это справедливость.

— А вы были так прекрасны, когда спали в машине там, на обочине! Такой глубокий, безмятежный сон! Совсем как смерть!

Он улыбнулся ей улыбкой, которая была одновременно сладкой и зловещей, отчего волосы у нее на затылке начали шевелиться. Она в ужасе посмотрела на него. Кажется, она попала в беду.

— Я уже видел на твоем лице это выражение, Мэри-Джейн! — воскликнул он.

Казалось, он уже не различал прошлого и настоящего.

— Я не Мэри-Джейн, — еле произнесла она онемевшими губами, чувствуя, каким холодным стал дом, в котором ей только что было нестерпимо жарко.

Она буквально чувствовала холод пальцами, губами и щеками.

— Я не насильник, — вдруг заявил он, качая головой из стороны в сторону. — Я даже боролся за права животных. Я участвовал в демонстрациях против абортов. Я люблю жизнь. Но можешь ли ты понять, что я чувствую, когда ты смеешься надо мной. Это меня обижает!

— Я не смеюсь, — пробормотала Ларк. — Я не Мэри-Джейн.

— Я не могу все время стоять рядом и следить, как ты обманываешь сама себя, следить со стороны, как ты снова волочишься за этим Сенатрой. Как ты не можешь понять, что я не желаю видеть, как ты перед ним пресмыкаешься!

— Я не Мэри-Джейн! Я Ларк! Ларк! — закричала она.

— Ларк? — недоуменно переспросил Брет и опустил руки.

Его лоб сморщился в гримасе удивления и снова разгладился.

— Ларк, когда ты только появилась здесь, ты была другой. Ты не была похожа на них. У них обеих темные волосы и загорелая кожа. Но, в конце концов, вся разница между вами только в цвете волос и кожи.

В коридоре послышался топот кованых форменных ботинок по плитке, которую положили более пятидесяти лет назад. “Это Трент идет принимать мое признание”, — подумал Натан, не желая даже поднимать на него глаза.

— У нас проблемы, — сказал Трент.

На этот раз его голос звучал не высокомерно, как обычно, а так, словно кто-то ему только что хорошенько наподдал.

— Мы только что получили из лаборатории результаты анализов ДНК, — начал Трент, и Натан выпрямился, медленно поднимаясь на ноги. — ДНК частиц кожи и крови, которые мы извлекли из-под ногтей у Мэри-Джейн. Они не твои.

Сначала Натану показалось, что он плохо расслышал, но вдруг неожиданно для самого себя он закричал:

— Я же говорю, что не убивал ее! — И вдруг, словно спохватившись, спросил: — А если не я, то кто?

— Я сам бы хотел знать, — покачал головой Трент. — Они определили еще одну вещь.

— Какую?

— Мэри-Джейн была беременна.