АННА-ЛИЗА И КАЙЗЕР

Маленькая Анна-Лиза в синем ситцевом платьице и застиранном фартуке вела дома всё хозяйство, хотя ей только недавно исполнилось десять. Три года прошло, как мать её умерла от чахотки, и с тех пор они жили вдвоём с отцом.

Это было в Берлине, много лет тому назад.

Вечером усталый отец возвращался с работы. На бледном личике дочки сияли большие голубые глаза. Такие же, как у её матери. После ужина Анна-Лиза мыла тарелки, а отец вытирал и рассказывал ей заводские новости. Он громко ругал канцлера Бисмарка за то, что тот преследует рабочих. И ещё он часто рассказывал про одного человека, которого хорошо знал. Фамилия его была Бебель. Рассказывая о нём, отец всегда приходил в весёлое настроение. Потому что Бебель не страшился говорить правду в лицо Бисмарку и самому кайзеру.

— А потому мы выберем Бебеля, — сказал он как-то вечером. — Тогда и нам станет жить полегче.

Анна-Лиза напряжённо думала.

— А когда Бебель станет кайзером, он сделает так, чтобы у нас еды было больше?

По лицу отца скользнула улыбка.

— Ну да, детка, конечно.

— А этого злого канцлера Бисмарка в остроконечном шлеме он прогонит?

— Ясное дело, прогонит к чёрту! Туда ему и дорога!

— И тебя тогда сделает канцлером?

Отец рассмеялся, и смеялся очень долго. Он просто не мог остановиться.

— Завтра я спрошу об этом Бебеля. А сейчас спой-ка ты мне какую-нибудь песенку!

Анна-Лиза сложила руки на груди, закрыла глаза и стала петь про розу, розу красную, что на лугу росла, и про птичку. И ещё она спела нежную мелодию «Аве Мария», которую учитель разучивал с ней для церковного хора.

«Что за славный у меня соловушка, — думал отец, — как красиво поёт!»

На счастливом личике Анны-Лизы отражалось всё, про что она пела. Её торчащие в стороны косички вздрагивали при малейшем движении.

— Одна нарядная дама в церкви сказала, что я могла бы заработать пением много денег. Хорошо я пою, отец?

— Ты поёшь чудесно!

— Мне хотелось бы учиться петь, отец. Я так люблю петь!

— Тогда уж придётся нам и вправду сперва выбрать в кайзеры Бебеля, — с улыбкой сказал отец. Но на душе у него было горько.

Как-то раз Анна-Лиза пришла домой и с удивлением остановилась перед дверью. На дырочке для ключа приклеена какая-то бумажка. Анна-Лиза в растерянности опустила руку с ключом.

А на бумажке голубая птица… Орёл!..

— Полицейский уже два раза про тебя спрашивал, — послышался за спиной Анны-Лизы испуганный голос.

Швея из квартиры напротив открыла дверь на площадку — на шее у нее сантиметр, в блузку воткнуты булавки.

— Тебе надо пойти в полицейский участок, тут, за углом.

— А зачем? Что мне там делать?

Соседке стало жаль девочку. Она повела Анну-Лизу к себе в квартиру. Стараясь говорить так, чтобы не слишком её огорчить, она рассказала, что отца арестовали. Полиция хочет отдать Анну-Лизу в приют. На целый год. Пока отец не вернётся из тюрьмы.

— Господин фон Бисмарк издал закон, по которому он может арестовать и выслать кого захочет, — сказала она. — Социалисты теперь объявлены преступниками.

Анна-Лиза начала плакать.

— Но ведь мой отец не преступник!..

Неужели у этого Бисмарка вообще нет сердца?

Отец прав, что хочет, чтобы его прогнали.

Анна-Лиза пошла к двери. Вид у неё был сердитый.

— Может, мне пойти с тобой? — с участием спросила швея.

— Я не боюсь, — ответила Анна-Лиза и вышла на лестницу.

На улице было очень холодно. Перед полицейским участком Анна-Лиза остановилась. Войти? Нет. У неё хороший отец. Он её любит. Она должна быть с ним, а не в каком-то приюте для сирот!

«Пусть-ка они меня поищут!» — подумала она.

Она повернулась и пошла в другую сторону.

Анна-Лиза ссутулилась, подняла плечи, чтобы было не так холодно, и стала без цели бродить по улицам. Вдруг она увидела, что какой-то мальчишка пишет на заборе углем:

«Эрна дура».

Она тоже взяла из кучи кусочек угля. А потом быстро побежала дальше.

На колонне для объявлений был наклеен большой плакат с чёрно-белой каймой.

«Выбирайте Бисмарка!» — кричали огромные буквы.

Анна-Лиза зачеркнула эти слова написала внизу: «Выбирайте Бебеля кайзером!»

— Что ты тут малюешь, чёртова девчонка! — заорал кто-то у неё за спиной.

Анна-Лиза выронила из рук кусочек угля и помчалась со всех ног. Сворачивая за угол, она оглянулась. Здоровенный полицейский бежал следом за ней.

Сердце у неё заколотилось. Бежать стало очень трудно. Снова домчалась она до угла, свернула, запыхавшись перебежала пустырь, на котором строили дом. Бежать дальше не было сил. Еле переводя дыхание, она остановилась: «Вот и убежала!»

И медленно пошла дальше.

Было уже время обеда, когда Анна-Лиза дошла до биржевого квартала. Здесь жили богатые люди. Под ложечкой у нее сосало от голода. Это было мучительное чувство. Она остановилась перед каким-то рестораном и с любопытством стала разглядывать людей за стеклом большого окна. Что они там едят? Красные, зелёные, жёлтые, оранжевые, лиловые блюда стояли перед ними на столиках.

Какие красивые дамы! И как хорошо тут пахнет! У неё текли слюнки. С жадностью глядела она на тарелки. «Были бы у меня деньги хоть на селёдку!.. — подумала она. И вдруг ей пришло в голову: — Петь!»

Анна-Лиза встала возле входа в ресторан. Она сложила руки на груди, закрыла глаза и запела:

— «Аве Мария…»

Нежный звонкий голос привлёк внимание прохожих. Дамы и господа в меховых шубах останавливались и слушали.

— Как мило!

— Какой прелестный голосок!

— Какой очаровательный ребенок!

— Ах, господин Лахман, ну, разве это не трогательно! — пролепетала какая-то дама, с умилением разглядывая Анну-Лизу в золотой лорнет.

Банкир Лахман совсем растаял. Он вспомнил день своей свадьбы. Тогда первая солистка городской оперы пела в церкви «Аве Мария». Двести марок стоило ему это удовольствие. Чёрт возьми, малышка и в самом деле очень мило поёт! Несколько пфеннигов она наверняка заслуживает. Он поискал в кармане своего жилета, но нашел там только пятидесятипфенниговую монету. И великодушно сунул её девочке в карман передника.

Дамы и господа похлопали маленькой певице, и она начала новую песню.

Банкир Лахман с благодушной улыбкой вошёл в ресторан.

Мальчик в гардеробе снял с него шубу и взял у него из рук цилиндр. Он удивился, что банкир Лахман не дал ему, как обычно, на чай.

«Может быть, у него сегодня плохое настроение?»

Он проводил знаменитого завсегдатая ресторана к накрытому столику. На нём стояли фарфоровые приборы. Хрустальные рюмки и бокалы переливались всеми цветами радуги.

— Госпожа вас ждёт!

Мальчик поклонился. Нет, сегодня, видно, чаевых не дождёшься.

Банкир Лахман галантно поцеловал жене руку.

— Я только что вспоминал день нашей свадьбы, дорогая.

— О, как мило!

Банкир рассказал ей о маленькой певице. Прелестный голосок! Фрау Лахман это очень заинтересовало.

— Маленькая уличная певица? Хорошенькая?

— Очень нежная. Да ведь никогда не знаешь, что из такой вырастет!

Фрау Лахман вспомнила, что один бедный музыкант прославился и стал великим благодаря некой богатой даме-покровительнице. Она платила за его обучение, и музыкант был ей всю жизнь за это благодарен… Ах, как же его фамилия?

Нет, фамилии музыканта она никак не могла припомнить. Но она уже рисовала себе такую картину. Вот она на концерте знаменитой певицы. Сидит в первом ряду. А вокруг все шепчут: «Чудесно! Чудесно! Как она поёт! А ведь это была совсем бедная девочка. Жена банкира Лахмана сделала её знаменитой».

Её решение созрело:

— Я хочу на неё посмотреть!

Преисполненная человеколюбивых планов, она накинула на плечи меховую шубу и пошла по дорогому ковру к двери.

«Мальчик розу увидал…» — пела Анна-Лиза. Некоторые дамы вытирали платочком глаза.

У фрау Лахман тоже выступили слёзы.

Решено, так я и сделаю, думала она, тяжело дыша от волнения. Подойду и обниму малютку, как только она допоёт эту песню. И поцелую её. Если, конечно, от неё не пахнет хозяйственным мылом. Все они так пахнут.

Анна-Лиза пела с закрытыми глазами последний куплет.

«Я дам этой маленькой Певице музыкальное образование», — хотела громко сказать фрау Лахман. Все должны услышать эти слова. Тогда завтра их напечатают чёрным по белому во всех газетах. Она приблизилась к девочке и благосклонно ей улыбнулась.

— Вот ты и попалась! — Здоровенный полицейский схватил Анну-Лизу за косу и потянул к себе. — Она нанесла оскорбление кайзеру, господа! Пишет на стенах красные лозунги! Она от меня удрала, — объяснял он окружающим.

— Как? Это дитя? — изумилась дама с лорнетом.

— Да, Бебель, видите ли, должен стать кайзером!

У полицейского от бешенства дрожали усы.

— Неслыханно!

— Забрать её!

— Арестовать!

Возмущённые голоса перебивали друг друга.

— Бебель! Да ведь он разбойник!

«Эта девчонка чуть не втянула меня в грязную историю! — подумала фрау Лахман. — Самое лучшее — вообще не связываться с этим сбродом».

Она вернулась в ресторан. Её муж тем временем заказал роскошный ужин в честь дня их свадьбы.

Анна-Лиза хотела убежать, но полицейский так крепко держал её за косы, что каждое движение причиняло боль. Она не обращала внимания на знатных господ, которые, ругая её, начали расходиться. Она уже семенила рядом с полицейским, спрятав окоченевшие руки в карман фартука. Теперь здесь лежало несколько монеток, и она их нащупала. Она хотела спросить полицейского, нельзя ли ей купить селёдку, потому что от голода у неё кружилась голова. Но сердитый полицейский всё не выпускал её кос. Он даже намотал одну косичку на палец, чтобы Анна-Лиза не убежала. И она не решилась его спросить. Только склонила голову набок, чтобы не так тянуло волосы.

По другой стороне улицы, навстречу им, блистая парадной формой, шёл офицер. Его длинная сабля бряцала, задевая землю, блестящие ордена позвякивали о серебряный нагрудник, шлем и шпоры звенели в такт шагам металлическим звоном.

Как только полицейский его заметил, он весь как-то подобрался. Даже пальцы, державшие косички Анны-Лизы, выпрямились и застыли. Он вытянул руки по швам, отвернул лицо в сторону и промаршировал с десяток шагов, выбрасывая ноги вперёд. Потом снова протянул руку, чтобы схватить за косички Анну-Лизу, но схватил только воздух.

Он растерянно оглянулся. На улице, кроме него, никого не было.

Когда Анна-Лиза заметила, что полицейский отпустил её косы, она остановилась. Потом осторожно сделала шаг назад. Ещё шаг… Ещё… Она не спускала глаз с полицейского. И вдруг бросилась бежать. Она неслась со всех ног. И вот она уже скрылась за углом, снова свернула и вбежала в продуктовую лавку. Еле переводя дыхание, дрожа от слабости и голода, она попросила селёдку и две булочки. Заплатив деньги, сосчитала сдачу. Больше марки. Она купила ещё кусок медовой коврижки. Это было самое вкусное из всего, что она когда-либо ела. Выйдя из лавки, она стала, испуганно озираясь, бродить по улицам. Заметив полицейскую форму, делала огромный круг.

Анна-Лиза съела только половинку коврижки. Остаток она спрятала в карман фартука и облизала пальцы. Теперь, после всех волнений, утолив голод, она могла подумать о своём несчастье.

Куда они увели отца? Что с ним будет?

Растерянная и несчастная, бегала Анна-Лиза по улицам, словно загнанный зверёк. По щекам её катились слёзы.

Возле «Молочной» она остановилась. Ей хотелось пить.

Спустившись вниз по лестнице в лавку, она спросила продавщицу:

— Есть тёплое молоко?

— Да, детка. Боже, как ты озябла, прямо вся синяя!

Круглолицая добродушная женщина налила Анне-Лизе молока. Анна-Лиза согрела о стакан озябшие пальцы. Как хорошо тут, в подвале, как вкусно пахнет молоком!

— Поди посиди немного на кухне, погрейся, — ласково сказала женщина. — Вот сюда, поближе к печке!

Анна-Лиза глотала горячее молоко. Потом она уснула, прислонив голову к спинке стула.

Она спала, пока женщина её не разбудила.

— Беги-ка домой! Ты так крепко спала. Даже будить было жалко!

Анна-Лиза заплатила за молоко. Она купила ещё две булочки и немного сыра. Потом пошла к двери. Женщина, качая головой, глядела ей вслед.

Беда-то какая! Какая беда! Что же это творится на белом свете!..

Стемнело. Люди с длинными палками зажигали стеклянные газовые фонари. На витрине игрушечного магазина был выставлен кукольный театр. Долго стояла тут Анна-Лиза, с восхищением разглядывая принцессу. А вот такие же противные шлемы, как у этого Бисмарка! Лежат рядом с игрушечными винтовками. А вот хорошенькая фарфоровая куколка ростом с пальчик. Стоит двенадцать пфеннигов.

— Вот бы мне такую куколку, — прошептала Анна-Лиза. Она пересчитала свои монетки. Оставалось еще четырнадцать пфеннигов.

Она нерешительно вошла в магазин.

— Вон ту куколку!

С сияющими глазами, сжимая в руке куколку, она пошла дальше.

Надвигалась ночь. В окнах магазинов тушили свет. Витрины, одна за другой, становились чёрными. Зевая и спотыкаясь, брела Анна-Лиза по вечерним улицам.

Возле ворот дровяного склада она села на каменный столбик. Она выплела из косы синюю ленточку, чтобы завернуть в неё своего голышка.

— А то тебе холодно, — сказала она, согревая в кулаке ледяную куколку.

Потом Анне-Лизе стало немного теплее, и вокруг неё сделалось светло. Добрая продавщица молока из подвала подошла и взяла её за руку.

— Спой, детка!

Она положила Анне-Лизе на плечи тёплое одеяло.

Анна-Лиза спела все песни, какие знала. Она была счастлива. Откуда вдруг взялись все эти люди с радостными лицами?

И тут к ней шагнул отец. Он весело сказал:

«Ну, выбрали Бебеля. Теперь ты можешь учиться петь!»

«А ты стал канцлером?» — спросила Анна-Лиза.

Отец задумчиво кивнул.

«И теперь нам будут давать коврижки с мёдом?»

«Каждое воскресенье».

«И у меня будет тёплое пальто?»

«Да, пальто у тебя будет».

«И Петрушка, тот, в окне?»

«Да, и Петрушка. И большая кукла».

«И сказки с картинками?»

«Да, да, сказки с разноцветными картинками».

Это была самая весёлая минута в жизни Анны-Лизы.

Собака ночного сторожа нашла Анну-Лизу. Она обнюхала девочку, съела остаток медовой коврижки в кармане её фартука и, подняв морду, громко залаяла.

Подошёл, ковыляя, сторож. Он с испугом поднял девочку и поспешно понес её в полицейский участок.

Анна-Лиза проснулась в спальне приюта для сирот.

На третий день жизни в приюте её одели в серое сиротское платье и повели к директору.

— Кто это? — спросил её усатый человек в чёрном костюме, указав на огромный портрет на стене.

— Это кайзер.

— Что ты знаешь о нашем кайзере?

— Кайзер очень злой человек, — ответила Анна-Лиза.

Её избили. Анна-Лиза не плакала.

— Мы тебя проучим, невоспитанная девчонка! Бунтовщица!

Её заперли в карцер.

В тот же день полицейские перевели отца Анны-Лизы из одной тюрьмы в другую — из Берлина в Потсдам. Когда он в большом волнении, подняв вверх кулаки, потребовал, чтобы ему, наконец, сказали, где же его ребёнок, он услыхал высокомерный ответ:

— Ваша дочь Анна-Лиза находится под защитой его величества кайзера Германии.

 

КЛЮЧ ОТ ПОДВАЛА

Ещё пять минут.

Стрелки на башенных часах показывали двадцать пять минут первого.

Отец ведь предупреждал:

— Смотри не опоздай! Я приеду, кое-что привезу.

— Что привезёшь?

— Два ящика. В них яйца.

Он весело рассмеялся и притянул к себе Марту.

— Это надо провернуть быстро. Не прозевай! — Он твёрдо взглянул ей в глаза: — И не забудь ключ от подвала!

Из школы Марта сразу побежала домой. Лучше прийти раньше, чем опоздать хоть на минуту. И вот она ждёт перед домом. Большой ключ от подвала — в кармане фартука. А вдруг он выпал, пока бежала? Нет, вот он.

Как будто она не понимает, в чём дело! Когда отец такой вот, как сегодня… Уж она-то знает отца. Ничего она не прозевает, не бойтесь. Не может же мать стоять тут с ключом и ждать. Больная она, да и чересчур уж волнуется. А братья и сёстры на работе. Марта тоже на тот год пойдёт работать на фабрику.

Ещё три минуты!

Полицейских пока не видно. Марта поспешно оглядела улицу. Шпики — вот кто сейчас опасен!

Ещё две минуты.

Ну вот, ровно половина первого!

Но тут из дома вышел господин Дрозд со второго этажа.

— Добрый день! — вежливо сказала Марта.

— Здравствуй! — буркнул в ответ господин Дрозд.

Он, видно, был не в духе. Марта с удивлением поглядела ему вслед.

Все жильцы в их доме считали, что Дрозд работает в какой-то транспортной компании. Но эта «компания» занималась вовсе не доставкой грузов. «Королевская полиция города Дрездена» — вот что это была за компания! И как раз в эти дни работы у неё было хоть отбавляй. Но в доме пока ещё никто не догадывался, что за птица этот Дрозд.

Через два дня должны были начаться выборы, и начальник полиции господин Пауль поклялся: «В Дрездене мы устроим социалистам такую баню, что от них и следа не останется!»

Сегодня утром начальник полиции вызвал к себе в кабинет Дрозда и других полицейских шпиков.

— Безобразие! Социалисты совсем обнаглели! Средь бела дня развозят по Дрездену ящики со своими листовками. За что вам деньги платят, болваны! Мы их застукали, да только не вашими стараниями! Просто на вокзале при разгрузке уронили один ящик, он и развалился. Глядите в оба, ослы! А кто до воскресенья хоть одну рюмку опрокинет, пощады не жди! Водку пить — это всякий дурак умеет, а вот социалистов ловить — вы, видно, умом не вышли!

Дрозд и сейчас ещё чувствовал дрожь в коленках, вспоминая, как рычал на них начальник полиции. Но возмутительней всего было то, что от самого начальника за версту разило водкой. В бешенстве он вонзил в письменный стол свой игрушечный меч для вскрытия конвертов.

— Восемь ящиков из десяти мы уже обнаружили. Разыщите ещё два! Если в Дрездене появится хоть одна их листовка, я вас всех разгоню к чёртовой матери! За каждый ящик — вознаграждение двести марок, понятно? Отправляйтесь!

Как побитые псы бросились шпики к дверям, спеша на охоту за листовками.

Дрозд с хмурым видом перешёл дорогу, завернул в лавчонку «Табак и сигары», купил себе одну сигару — на две у него, как всегда, не хватило денег. Мрачно сунул сигару в рот, поднёс зажжённую спичку.

Найти такой ящичек — вот было бы дело!

Так вышло, что служащий транспортной компании Дрозд думал в эту минуту о том же, о чём и девочка Марта.

— Половина первого, — тихо сказала Марта и потрогала ключ. И вдруг из-за угла, грохоча по булыжнику, выехала телега. Отец правит лошадью, насвистывая песенку. Рядом с ним ещё какой-то человек.

Марта вытащила огромный ключ из кармана. Она подняла руку. Отец кивнул ей. И вот она уже мчится вниз по лестнице в подвал. Какое-то новое радостное чувство несёт её, словно ветер, только косы взлетают.

Повозка наверху остановилась.

Отец с товарищем откинули одеяло, подняли ящик и быстро внесли его в дом.

Чистенький новый ящик!

У Дрозда от изумления выпала изо рта сигара.

— Сигарку пожалуйте, — сказал продавец, поднимая с полу сигару и подавая Дрозду.

— Благодарю!

Дрозд, не глядя, взял сигару и сунул её в рот. Он обжёг палец, но почти не почувствовал этого. Он ликовал. Шляпа его съехала на затылок. Гляди-ка, вот они!

Те двое уже опять возились у телеги. Снова откинули одеяло — ага, вот и второй ящик!

— Дайте мне ещё одну сигару! Высшего сорта! — сказал Дрозд, дрожа от нетерпения и любопытства. Он долго засовывал сигару в карман, продолжая вести наблюдение.

Не успели те двое скрыться со вторым ящиком в дверях дома, как Дрозд выскочил из лавки. Перебежав на другую сторону улицы, он прокрался в подъезд и заглянул вниз через перила. Из подвала доносилось шарканье шагов и голоса.

— Быстро я, папа? — тихо спросила Марта. Но гулкие своды подвала донесли эти слова до слуха Дрозда.

— Да, Марта! Запирай подвал! В три часа мы заберём первый, в пять — второй. Всё понятно?

Дрозд бросился на улицу. «Двести марок за ящик! А за два — четыреста! Четыреста марок!»

Наконец-то он выберется из этого проклятого дома, где живут одни рабочие! Наконец-то ему повезло! Он представлял себе, как сам начальник полиции господин Пауль похлопает его по плечу и скажет: «Ну, Дрозд, старый неудачник, на этот раз тебе привалило счастье!»

Чудеса! Может, и самому господину Бисмарку о нём доложат!

На углу Дрозд вскочил на извозчика. Брать извозчика шпикам разрешалось для особо спешных и важных дел.

В кабинет начальника полиции Дрозд ринулся без доклада.

— Приёма нет, — остановил его секретарь, презрительно усмехнувшись. И что только вообразил себе этот жалкий шпик! Лезет без доклада!

— Скажите ему — два ящика, срочно! — крикнул Дрозд.

Секретарь скрылся за тяжёлой дверью, но она тут же вновь распахнулась. Из кабинета выскочил сам начальник полиции господин Пауль. Он крикнул:

— Кто тут что знает про ящики?

В спешке он даже не застегнул свой мундир. Дрозд почувствовал, что в его жизни настала великая минута.

— Господин начальник полиции… Я знаю… я знаю… где ящики! — Он задыхался. — Два ящика! Скорее полицейских, повозку! Мы мигом доставим ящики! — Он глотал воздух. — Скорее! У нас только два часа!

В другой раз начальник полиции вышвырнул бы всякого, кто осмелился говорить с ним в столь наглом тоне, но сейчас он даже не заметил, что какой-то жалкий шпик, отдаёт ему приказы.

— Экипаж и четырёх полицейских! Немедленно! — рявкнул он на секретаря, и тот сразу же куда-то умчался. Начальник полиции застегнул мундир.

— Молодцом, Дрозд! Ловко это у вас получилось!

Дрозд сиял. Он склонился в благодарном поклоне.

— А вознаграждение, господин начальник, если дозволено спросить?

— Получишь, как только доставят ящики!

«Что-то уж чересчур он торопится захапать денежки, — подумал начальник. — Можно ли ещё доверять этому типу! Рожа уж больно идиотская!»

— Экипаж готов, — объявил запыхавшийся секретарь.

Дрозд бросился бегом вниз по лестнице.

— И этот осёл нашёл ящики? Вы ему верите? — с сомнением спросил начальник секретаря, покручивая свой напомаженный длинный ус.

— Чего не бывает на свете, — усмехнулся тот, — недаром же говорят: дуракам счастье!

Начальник полиции рассмеялся, но тут же оборвал свой смех.

— Если он нас надул, вышвырну! Это уже третий сегодня прибегает и вопит: «Ящики!»

По дороге Дрозд рассказал полицейским обо всём, что он видел. Всё описал в точности, ни одной подробности не упустил.

— Во какой ключ! В кармане фартука он у неё. Марта её звать. Так-то девчонка она вежливая.

Дрозду пришлось вылезти из экипажа, не доехав до угла: ведь если рабочие увидят шпика с полицейскими, шпик уже не шпик.

Четыреста марок просто не выходили у него из головы. Он снова зашёл в лавчонку «Табак и сигары» и купил ещё одну сигару высшего сорта. Теперь-то он может себе это позволить. Он не спускал глаз с экипажа.

Лошади остановились. Полицейские с важным видом проследовали в дом.

Марта как раз возвращалась из лавки. В одной руке бачок с керосином, в другой — бидон с сиропом. Завидев проклятые полицейские каски и экипаж у самых дверей дома, она чуть не уронила на землю и бак и бидон.

«Полиция! Ящики!»

На лестнице она прислонилась к перилам и прислушалась. Полицейские уже стучали в дверь их квартиры.

— Открывайте! Полиция!

Марта услышала, как отворилась дверь. Дома была только мать.

— Ключ от подвала! — скомандовал кто-то грубым басом.

«Что делать?» — лихорадочно думала Марта. Её сковывал страх. Ключ от подвала все ещё лежал у нее в кармане фартука. Теперь они будут искать ключ по всей квартире… Ну а потом? Что же ей делать?

И вдруг ей пришла в голову счастливая мысль.

Она позвонила в квартиру Шрайберов. Тут жил друг её отца, железнодорожный рабочий, тоже «красный».

Жену его изумил смелый план Марты.

— Мы их проведём, — сказала она, кивнув Марте, — только ты не бойся. — Она ласково потрепала её по волосам.

— А я и не боюсь, — сказала Марта и слабо улыбнулась. Сердце её громко стучало.

Потом она взяла бачок с керосином и бидон с сиропом и поднялась вверх по лестнице. Подойдя к двери своей квартиры, она остановилась и, собравшись с духом, постучала. Открыл полицейский. Марта изобразила на лице удивление. На кухне она поставила под стол бачок с керосином, а на стол — бидон с сиропом и быстро сунула ключ от погреба за большой кофейник.

— Тебя зовут Марта? — строго спросил полицейский.

— Да.

Марта удивилась, что он знает её имя.

— Это моя младшая, — боязливо сказала мать. Она, кашляя, дошла до постели и снова легла.

— Пойди-ка сюда! — приказал Марте полицейский.

Марта подошла. Он сунул руку в карман её фартука.

— А что вы ищете? — бесстрашно спросила Марта.

Полицейский поглядел на неё, словно людоед, ткнул её пальцем в грудь и взревел:

— Где ключ от подвала?

— Ключ от подвала? — с улыбкой переспросила Марта. — Ведь я его сейчас… когда уголь приносила… Да куда ж я его положила?.. Ах, да вот же он! — воскликнула она и взяла ключ со стола.

Полицейский выхватил ключ у неё из рук, взглянул на прикреплённую к нему бирку и рявкнул:

— В подвал! Отсек номер девять. За мной!

Марта достала из кухонного стола свечу и спички, и они стали вместе спускаться вниз. Перед дверью подвала стояли ещё двое полицейских. Марта зажгла свечу и пошла впереди.

— Вот он, девятый отсек!

Грозный полицейский торжествующе поглядел на Марту. Вид у него был такой, будто он открыл Северный полюс.

— Да, это здесь, — скромно сказала Марта.

— Ключ подходит!

Полицейские с победным кличем ринулись вперёд. Очутившись в подвале, они стали оглядываться по сторонам. Марта держала в руке свечу. Тени полицейских в остроконечных касках плясали на грязных стенах. Нет, у Марты не дрожала рука, просто свеча мерцала.

— Вот ящик! — крикнул один из полицейских и быстро направился в угол. Он так спешил, что даже споткнулся о чурбак для колки дров.

— Открыть ящик! — раздалась команда.

Для полицейских настал торжественный момент.

Двое из них поспешно открыли ящик. Но, заглянув в него, тут же отпрянули назад и, поражённые, уставились друг на друга. Потом, как по команде, снова нагнулись и стали шарить в ящике руками. Марта светила им свечой. В ящике так и громыхало. Полицейские снова выпрямились.

— Ну? — с нетерпением спросил их начальник.

— Картошка, — ответили они хором с явным разочарованием.

— Что? — заорал полицейский, руководивший обыском.

Он откашлялся и искоса взглянул на Марту.

— Картошка! — раздалось в ответ.

Полицейские отряхивали с рук налипшую грязь.

— Высыпать! — приказал начальник.

Но из ящика выкатилось всего лишь несколько старых проросших картофелин. Они раскатились по каменному полу подвала.

— Вот ещё ящичек! — крикнул один из полицейских.

— Открыть! — В голосе начальника чувствовалась растерянность.

— Ёлочные игрушки!

— Стеклянный шар! Красный! — Полицейский потряс большой красный шар, держа его за ниточку. Тощий паучок поспешно вскарабкался на шар, потом стал спускаться вниз по самодельному канату. Полицейский раздавил его сапогом.

— Чепуха! Красный стеклянный шар есть у всех!

Других ящиков в девятом отсеке не было.

— А что вы ищете? — наивно спросила Марта. Сердце её сильно билось от радости.

Полицейский разочарованно отряхивал пыль со своих форменных брюк.

«Что теперь скажешь этой девчушке? — беспомощно подумал он. — Какой же враль этот Дрозд! Ну погоди, голубчик! Три раза сегодня эти паршивцы заставили меня лезть в подвал и ползать по грязному полу. И всё зря. Ну погоди! Ты у меня за это ответишь! Только увидят эти негодники, что какой-нибудь ящик везут, они уже тут как тут — гони им двести марок! Держи карман шире!»

Ему было стыдно перед Мартой.

Девчушка такая приветливая, да и жалко её.

— Это ошибка, — сказал он, — приносим извинения вашей матери. Запирай!

Пока полицейские садились в свой экипаж, Марта уже успела добежать до квартиры Шрайберов и вновь обменять ключ.

— Всё в порядке! — сказала она жене Шрайбера. И, попросив её известить обо всём мать, бросилась со всех ног на фабрику к отцу.

Выслушав рассказ Марты, отец свистнул сквозь зубы, на минутку задумался, а потом позвал того человека, который вместе с ним привёз ящики. Марта узнала его.

— Сейчас приедем, — сказал этот человек Марте. — А то как бы яйца в ящиках не протухли!

— Надо поговорить с Альбертом, — обратился к нему отец. — Только вот сумеет ли он сразу пригнать телегу?

— Альберт? — отозвался товарищ отца. — Если он услышит, что ящики в опасности, тут же прикатит!

— Необходимо сегодня же раздать яйца.

— Вечером этим займутся четыреста товарищей.

— Ну всё, скорее за ящиками!

— Спасать яйца? — спросила Марта и улыбнулась отцу.

— Да, — ответил отец, — представляешь, какие птички выпорхнут из них в воскресенье! Ну, а теперь домой!

Марта рассмеялась и вышла на улицу вместе с отцом и его другом.

По дороге она ещё раз подробно рассказала им обо всём, что произошло в подвале. Всем троим казалось, что телега ползёт слишком медленно, хотя отец гнал лошадь вовсю. Наконец остановились перед домом. Вытащили ящики, накрыли их одеялом, поехали. И трёх минут не прошло.

Марта поднялась наверх, успокоила мать, села за уроки. Чувство радости и гордости не проходило.

«Прусских королей звали…» Ну и скука, учить имена всех этих королей!

Как тогда сказал отец в подвале? «Да провались этот Бисмарк в тартарары вместе со своим законом о социалистах!»

Между тем полицейский шпик Дрозд не находил себе места от волнения. С удивлением он увидел из окна табачной лавки, что полицейские снова сели в экипаж и возница погнал лошадей. Ящики они не погрузили.

«Почему они не берут с собой мои ящики?» — недоумевал он. Но ответа на этот вопрос не находил. Выйдя из табачной лавки, он встал на углу. Как видно, они сейчас вернутся назад — за ящиками.

Что же случилось? Пойти снова к начальнику полиции? Он ждал почти полчаса, а потом увидел, что перед домом остановилась телега. Слава богу, значит, всё-таки вернулись! У Дрозда гора с плеч свалилась. Марта соскочила с телеги и скрылась в парадном, но он не успел этого заметить. Он спрятался в другом подъезде и стал наблюдать, как грузят ящики, его дорогие, золотые ящики, которые обогатят его, принесут ему четыреста марок дохода! Впрочем, грузили их не полицейские в формах. Начальник полиции Пауль неплохо придумал. Хитёр, дьявол! Так оно, конечно, незаметнее, когда полицейские переряжены в рабочих. Никому не бросается в глаза!

Дрозд просто блаженствовал. Ему хотелось побежать за телегой и погладить ящики.

Телега как раз проезжала мимо него.

— Но ведь это же… это как раз тот самый парень, который… Боже мой, боже мой!.. Мои четыреста марок! — пробормотал Дрозд и в ужасе заорал: — Держи-и, держи-и-и!

Он бросился вслед за телегой. Но лошадь рванула, и телега свернула за угол.

Нет, так просто он не упустит ящики! Дрозд мчался за телегой, размахивая руками, и кричал:

— Держи-и, де-е-р-жи-и-и!

Был полдень, обеденное время, на улице ни души. Никто не мог помочь ему в его беде.

Дрозд споткнулся, шляпа слетела у него с головы, но он бежал всё дальше, ни на что не обращая внимания. Колени у него дрожали, ему не хватало воздуха…

Телега снова свернула за угол и исчезла!

Дрозд остановился, тяжело дыша. Ноги подкашивались. Нет, дальше бежать он не мог. Он растерянно стоял на месте. Какие бессовестные люди!

— Обманут, обкраден! — стонал он. — Четыреста марок!..

Подавленный, он пошёл назад тем же путём, ища свою шляпу. Шляпа лежала посреди улицы, рядом с дымящимся конским навозом. Воробьи косились на неё с недоверием. Они взлетели, когда Дрозд поднял шляпу. Дрозд украдкой оглянулся по сторонам — нет, никто не был свидетелем этого происшествия, ни одна занавеска не дрогнула. Собрав последние силы, он быстрой походкой направился в полицейское управление. Денег на извозчика у него не хватило.

Еле переводя дыхание, измочаленный, он дошёл наконец до здания полиции. Но на последнем углу решил для храбрости выпить стопочку.

Что теперь ему скажет начальник?

Презрительный взгляд секретаря не предвещал ничего хорошего.

— И вы ещё имеете наглость сюда являться? — встретил его господин Пауль.

— Ящики, — пролепетал Дрозд, — телега…

Словно разъярённый бык, ринулся на Дрозда начальник полиции.

— Проклятый осёл, это что же… — Он перебил себя и принюхался. Его длинные усы дрожали. Потом он сказал тихим, зловещим голосом: — Да от вас же разит водкой!

— Одна стопочка только… Я так нервничал, господин начальник… — запинаясь, бормотал Дрозд. — Ящики… девочка…

— Ты пьян как свинья! И ещё мелешь тут что-то про ящики! — взревел начальник полиции. — Ишь чего придумал! Выкладывай ему четыреста марок за этот шантаж… Вон! А то сейчас велю тебя арестовать! Ах ты бандит! Весь подвал обыскали. Нигде ничего нет! Ящика из-под сигар не нашли!

У Дрозда от страха даже слёзы на глаза выступили. И всё-таки, поборов злость и отчаяние, он сделал ещё одну попытку:

— Только сейчас двое рабочих увезли ящики… И…

Начальник полиции был разгневан. Он схватил чернильницу, но шпик уже исчез за дверью.

— Ах ты негодяй!

Пока секретарь оттирал от чернил пальцы своего разъярённого шефа, Дрозд, выйдя из дверей полицейского управления, остановился и простонал:

— Ах вы подлецы благородные! Видно, и впрямь надо голосовать за этих социалистов!

 

ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ АТЦЕ МЮЛЛЕРА

Кто не знал медсестры Анни из рабочего санитарного отряда! На всех демонстрациях и праздниках мелькала её серая спортивная курточка и красная сумка с белым крестом. Упал ли кто в обморок от голода или получил травму Анни была уже тут как тут: нашатырный спирт, капли Гофмана, валерьянка, пластырь…

Сегодня, Первого мая 1929 года, у Анни было много работы. С раннего утра боролись берлинские рабочие за своё право выходить в этот день на улицу. Начальник полиции социал-демократ Цергибель запретил первомайскую демонстрацию. Но на этот раз берлинские рабочие дали ему отпор.

Баррикады против броневиков. Камни против железа. Пули против пуль.

Запыхавшись, Анни взбежала по лестнице.

Второй этаж. Здесь он живёт. Анни прочла на табличке:

ОТТО ЭЛЬСНЕР.

Её палец на мгновение задержался перед звонком. Но вот она нажала на кнопку. Нелегко приносить людям недобрую весть. За дверью прозвенел хриплый звонок.

Почти в то же мгновение дверь открыл высокий широкоплечий паренёк лет тринадцати. Он в замешательстве уставился на Анни.

— Постели постель! Сейчас принесут вашего отца, — сказала ему Анни.

Вилли не тронулся с места.

Она поспешно прошла мимо него в спальню.

— Постель! Быстрее! — обратилась она к фрау Эльснер. Та стояла в дверях кухни, бледная, не шевелясь.

Элли, одиннадцатилетняя девочка со светлыми косичками и нежным лицом, бросилась к матери, словно ища у неё защиты.

— Мама!.. — Элли заплакала.

— Что? Где? Он жив? — фрау Эльснер прижала к себе Элли.

— Сейчас ты его увидишь. Я думаю, это не так опасно. Мальчик, притвори дверь!

Вилли всё стоял у двери. Когда он увидел Анни с красной санитарной сумкой через плечо, он тут же почувствовал — что-то случилось: «Отец! Он ранен?!»

— Миску с водой! Полотенце!

Мать принесла и то и другое. Анни достала из сумки шприц.

— Старую простыню!

В шкафу у фрау Эльснер лежали только заштопанные, залатанные простыни. Анни разорвала одну из них на длинные полосы.

— Вымой руки, девочка!

Элли быстро вымыла руки.

— Свёртывай полосы, как бинт! У меня нет больше перевязочного материала.

Элли взялась за конец полосы и начала свёртывать. Она перестала плакать.

— Можно, я тоже?.. — спросил Вилли.

— Возьми половую тряпку — вытрешь следы крови на лестнице, когда принесут отца.

— Не выходи на улицу! — испуганно крикнула мать.

Вилли схватил половую тряпку и вымыл её под краном. Он подошёл к двери и прислушался.

Вот они… Шаркающие шаги почти возле самой двери.

— Они идут, — Вилли уже открывал дверь.

Отец вошёл. Он опирался на плечо молодого человека, высокого, крепкого. Тот поддерживал раненого.

— Анни здесь? — спросил провожатый.

— Да, — шепнул Вилли.

Первое, что он заметил, была красная гвоздика в петлице отца. Потом он посмотрел ему в лицо.

Какой отец бледный!

Вилли почувствовал во рту какой-то странный привкус. У него зарябило в глазах.

Кровь капала на пол, вся штанина у отца была мокрая от крови. Вилли в смятении глядел на половую тряпку, которую держал в руке. Потом его взгляд встретился со взглядом отца.

— Правильно. Давай вытри! — Отец улыбнулся Вилли.

Вилли вытер следы крови на лестнице и на каменных ступенях крыльца. Ни одного пятнышка не пропустил. Он вытер и тротуар на несколько метров от крыльца, чтобы следы крови не вели в дом. «Ж-ж-ж», — прожужжало что-то над самой его головой, и он испуганно пригнулся.

Когда Вилли снова вошёл в комнату, отец уже лежал в постели. Молодой рабочий стоял рядом с ним.

— Вот видишь, Отто, какую шутку сыграл с тобой наш друг Цергибель, — сказала Анни. — Значит, вот какой ценой покупают место начальника полиции наши друзья социал-демократы! Отдают приказы стрелять в рабочих!

— Из Померании, из Восточной Пруссии, из Брауншвейга и Тюрингии — отовсюду согнали сюда отряды полиции, этих кровавых собак… — Отто Эльснер скривился от боли: Анни обследовала его рану. — Но этого дня им не забыть!

— Мы тоже его не забудем, Отто. Ты уже не первый, кого я сегодня перевязываю. И одного убитого я тоже видела.

— Что с Отто? — фрау Эльснер судорожно сжимала деревянный шар на спинке кровати.

— Пуля навылет — пониже бедра. Задело кость, но не раскололо. До следующего Первого мая будешь в порядке. Повезло тебе.

Вилли внимательно следил, как отцу перевязывают рану. Когда отец вздрогнул, он так сжал кулак, что ногти впились в ладонь. Анни сделала отцу укол. Резкий запах наполнил комнату. Товарищ, который привёл раненого, уже собрался идти.

— Мне надо туда, к ним!

— Погоди, — сказал отец. — Вилли, пойди открой шкаф. Там в правом углу одна доска отстаёт. Под ней лежит свёрток, завёрнутый в брезент… Нашёл? Принеси-ка сюда!

Вилли принёс свёрток. Он был маленький, но тяжёлый. Внутри что-то металлическое. «Пистолет», — пронеслось в голове у Вилли.

— Я тоже хочу, папа…

Но отец отдал свёрток молодому рабочему:

— Возьми вот с собой. Сегодня это может вам пригодиться! Я прячу его еще с двадцать третьего года. Передай привет Цергибелю и его кровавым собакам!

— Рот Фронт!

Рабочий засунул пистолет в карман, и лицо его осветилось радостной улыбкой. Он пошёл к двери. Анни и Вилли попрощались с ним так же, как и отец, — приветствием борцов красного фронта:

— Рот Фронт!

— Что будет с Отто? — фрау Эльснер взяла мужа за руку.

— Волноваться не надо. Рана заживёт быстро. Я вечером загляну ещё раз… Ребята, у вас у самих ничего нет, но всё-таки мне нужна ещё простыня.

— Дай ей ещё простыню.

Анни разорвала простыню. Фрау Эльснер, Вилли и Элли скатали полосы, как бинты, и хотели уже сложить их в санитарную сумку.

— Погодите, — сказал отец. — Эту сумку Анни нельзя носить на виду у полицейских. Полиция сразу поймёт…

— Возьми мой ранец! — крикнул Вилли.

— Дай Анни твою продуктовую сумку!

Фрау Эльснер вымыла сумку.

— А не позвать ли врача?.. — Она вопросительно глядела на Анни. — Я всё думаю…

— Больше, чем я, и он тебе не скажет. Но если поднимется температура…

— Никакого врача, если в этом не будет крайней необходимости, — сказал Отто Эльснер. — Да и тогда только того, кому мы доверяем. Они ведь будут стараться превратить всех врачей в шпионов. Расспрашивать, у кого те видели огнестрельные раны.

— Наши раненые не должны попасть в руки полиции, — подтвердила Анни. — Мы и в больницы их не отправляем.

И всё-таки фрау Эльснер настаивала на своем:

— Но ведь у доктора Хольца много пациентов среди рабочих.

— Доктору Хольцу я не доверяю, — хмуро сказал отец.

— Подождите, — посоветовала Анни. — В этом не будет необходимости, рана выглядит неопасной. — Она поспешно взяла продуктовую сумку. — До вечера. Слышите? Пальба приближается…

Анни уже открывала дверь. Вилли проводил её вниз до последней ступеньки.

Мать пошла на кухню — она решила сварить отцу кофе.

Элли села рядом с отцом на кровать.

— Очень больно, отец? — спросила она и боязливо потрогала пальцем свою ногу в том месте, где у отца была рана.

— Ничего страшного! — Отто Эльснер погладил руку Элли.

— Кто в тебя стрелял, отец?

— Полицейский.

— Почему? — Элли крепко ухватилась за палец отца. Пусть он её не гладит. Пусть ответит.

— Он получил приказ.

— А кто ему приказал?

— Офицер. — Отец надул худые щёки.

— Что за офицер?

Отец поглядел в окно.

— Да какой-нибудь сынок богатых людей!

— А почему он приказал?

— Потому что так пожелали капиталисты. — Отец ощупал свою ногу.

— А почему они так пожелали?

— Они боятся, Элли.

— Тебя боятся?

Выстрелы всё приближались. Пальба слышалась уже совсем близко. Отец прислушался.

Элли повторила свой вопрос:

— Капиталисты тебя боятся?

Бледное лицо отца оживилось. Он положил руку на плечо девочки.

— Да, Элли, меня они тоже боятся. Ведь отец у тебя коммунист, а ты знаешь, что коммунисты хотят отдать заводы и фабрики рабочим, как Ленин в России. Потому они нас и ненавидят — Эрнста Тельмана и всех коммунистов. И даже вас они боятся.

Вилли задумчиво слушал отца. Он низко нагнулся к нему через спинку кровати.

— Нас боятся? Да мне ведь тринадцать лет, а Элли вообще одиннадцать!

— Но и вы тоже станете коммунистами, когда увидите, какая сила у рабочих.

— Да, это я и хочу — стать коммунистом! — сказал Вилли. Глаза его сияли, щёки раскраснелись.

— Вот видишь, значит, и ты для них опасен! — Отец состроил испуганную гримасу.

Фрау Эльснер принесла кофе, размешала сахар.

— Оставьте отца в покое, мучители!

В первый раз за сегодняшний день на лице её появилась улыбка.

К вечеру пришла Анни. Она осталась довольна своим пациентом и положила ему на столик градусник.

— Померьте на ночь температуру. Если не поднимется, значит, всё идёт как надо.

— Что там на улице? Меня это больше интересует, — сказал Отто Эльснер.

Лицо Анни омрачилось.

— Тридцать три убитых, несколько сот раненых. — Она отвернулась и подошла к окну.

Вилли увидел, как отец сжал кулак.

— Когда же прозреют наши товарищи социал-демократы? — спросила Анни с горечью.

— Завтра у многих из них откроются глаза, Анни. Тридцать три убитых!

— Артур Мюллер вошёл передо мной в ваш подъезд — ну, этот Атце, как его все называют. Он что, у вас в доме живёт?

— Да, Атце живёт над нами. Он не ходил на демонстрацию, остался дома. Послушно выполняет всё, что ему прикажет его социал-демократическое руководство. А жаль! Такой хороший, честный парень!..

Вилли подумал: «Атце Мюллер остался дома, а вот отец вышел на улицу, не струсил». Он почувствовал презрение к Атце. Так вот они, значит, какие, социал-демократы!

— Не забудьте померить температуру! Я, наверно, буду работать всю ночь… — Прежде чем уйти, Анни ещё раз напомнила: — Никто не должен знать, что случилось с отцом.

В девять часов вечера мать принесла отцу липовый чай и поправила ему подушки.

Вилли протянул отцу градусник.

Через десять минут градусник показал 41,6.

Вилли испугался:

— Наш учитель сказал, что при сорока двух градусах человек умирает!

— Ну, так далеко дело ещё не зашло, — пробормотал отец.

— Надо позвать врача. Обязательно. Это необходимо, — решительно сказала фрау Эльснер.

— Может, мне сбегать за доктором Хольцем?

Вилли был уже у двери. Отец и слышать об этом не хотел.

— Наши товарищи ему не доверяют!

— Но, Отто, он ведь всегда был хорош с рабочими…

— Есть врачи, которые заодно с нами. А доктор Хольц пьёт. Он человек слабовольный. Донос, процесс об измене кайзеру и отечеству… Нет, не стоит того!

— Ты слишком мрачно на всё глядишь, Отто. А потом, он живёт так близко, на соседней улице…

Вилли пошёл к Элли на кухню.

— Я иду за доктором Хольцем, — твёрдо сказал он. — А что же — сидеть и ждать, пока отец умрёт?

На минуту он задумался. Потом достал из помойного ведра пустую коробку из-под геркулеса.

— Вырежи прямоугольник, Элли, и напиши на нём имя Атце Мюллера. Только пиши не «Атце», а «Артур Мюллер». Это его полное имя. Прикрепишь эту табличку к нашей двери — так, чтобы она закрыла фамилию и имя отца. Ты ведь так хорошо рисуешь буквы!

— Но тогда доктор Хольц подумает, что он у Атце Мюллера — над нами.

— Ну и пусть думает. Разве ты не слыхала, что сказала Анни?

— А если они схватят Атце Мюллера? — Элли стояла в нерешительности.

— Да разве Атце ранен? Уж он-то как-нибудь выпутается! Он такой находчивый — за словом в карман не полезет! Остался дома, вот трус! В общем, ему легко отбрехаться. Во дворе вон тоже живут Мюллеры, а у них молодые Мюллеры… Этих Мюллеров как собак нерезаных! Словом, делай, что я говорю!

Вилли со всех ног помчался к доктору Хольцу.

Доктор Хольц встретил его хмуро:

— Чего тебе? Почему так поздно?

— Мой отец… С ним… несчастный случай… Температура 41,6…

— Вызови «Скорую помощь».

— Господин доктор, тут дело особое…

— Что же с ним такое?

— У него… У него… — Врач ведь всё равно увидит. Значит, надо ему сказать. — У него… дырка в ноге…

Доктор Хольц сразу стал дружелюбнее. Он внимательно посмотрел на мальчика:

— Где ты живёшь?

— Тут близко, на соседней улице.

— Тогда, пожалуй, пошли. — Он ещё раз взглянул на Вилли, подмигнул и спросил: — Такая вот крошечная дырочка, а?

Вилли кивнул. В самом крайнем случае, думал он, остаётся ещё табличка на двери: «Артур Мюллер».

Врач взял свой саквояж с инструментами и последовал за Вилли.

— Несчастье произошло сегодня утром? Так, что ли?

— Да, рано утром.

— Так, так, так… Полиция?

«Хорошо ли Элли прикрепила табличку?» — с тревогой подумал Вилли, а вслух он сказал:

— Тут у нас в парадном нет света, лампочка перегорела.

Доктор Хольц посветил карманным фонариком на ступеньки лестницы.

— Вот сюда, доктор. Тут мы живём.

Доктор направил луч карманного фонарика прямо на дверь.

«Артур Мюллер».

Всё как следует. Отличную табличку сделала Элли. Она целиком заслонила фамилию и имя отца. Элли открыла дверь — врач вошёл. Вилли незаметно кивнул Элли.

— Добрый вечер, господин Мюллер.

Доктор был очень приветлив.

— Значит, сегодня вам не повезло? Несчастный случай, не так ли?

Вилли остановился в дверях комнаты:

— Я привёл доктора, а то отец…

— Ну-ка, покажите вашу ногу!

Доктор Хольц начал разматывать повязку.

Вилли напряжённо наблюдал за лицом врача.

— A-а, производственная травма! Пуля не задела кости. Кто же это вас перевязал?

Доктор накладывал новую повязку.

«Зачем ему это знать?» — подумал Вилли.

Отец подумал то же самое. «И почему он называет меня господин Мюллер?»

— Да вот, жена перевязала.

— Отличная работа, фрау Мюллер! Вы тоже там были? Правильно делаете, что не позволяете запрещать демонстрацию.

Фрау Эльснер хотела сказать про полицию, но Вилли приложил палец к губам: «Молчи!»

— У вас нет температуры, господин Мюллер. Пульс нормальный. Никакой опасности. Пошлите ко мне мальчика, если что случится.

Фрау Эльснер достала кошелёк из кухонного шкафа:

— Сколько мы…

— Да что вы, дорогая фрау Мюллер! За это я денег не беру. — Доктор Хольц смотрел на неё с улыбкой. — Это я делаю из солидарности!

Вилли проводил доктора вниз до входной двери.

— Значит, правда нет опасности, доктор? И температуры нет?

— Через неделю пойдёшь гулять вместе с папой, — сказал доктор Хольц.

Вилли радостно взбежал вверх по лестнице. Он сунул в карман картонку с надписью «Артур Мюллер» и вдруг почувствовал угрызения совести. С бьющимся сердцем он подошёл к кровати отца.

— Зачем ты его сюда притащил? — сердито сказал отец.

— Я боялся, папа… — запинаясь произнёс Вилли. — Когда у человека 42 градуса…

— Чепуха! Врач сказал, что никакой температуры у меня нет. Ну-ка дай сюда градусник!

Отец сунул градусник под мышку.

— Ну вот, 37 и 4! Нормальная!

— Как же это получилось? — спросила мать.

Все стали думать.

— Градусник лежал здесь на столе…

— Да, рядом с чашкой…

— Господи! — воскликнула фрау Эльснер. — Он лежал рядом с горячей чашкой и нагрелся!

— А ты вот навязал мне этого пьянчугу, этого ветрогона! Уж мы бы нашли врача, которому можно довериться, если бы со мной и вправду что-нибудь случилось!

Вилли не мог больше сдерживать слёзы. Элли глядела на него с виноватым видом. Она ведь тоже в этом участвовала.

— И почему он всё время называл тебя «господин Мюллер»? — спросила мать. Она хотела отвлечь отца.

— А чёрт его знает! Может, опять был навеселе, — буркнул отец. — Идите все спать. Не реви, парень, я знаю, ты хотел как лучше!

Вилли почувствовал, что к нему снова возвращается мужество. Он ещё расскажет отцу про Атце Мюллера. Потом. Ведь главное было, чтобы отец не умер.

А что будет завтра? Подождём. Посмотрим.

На другое утро три человека вошли в их подъезд и стали внимательно читать на доске список жильцов.

— Артур Мюллер. Вот, гляди, третий этаж.

— А доктор, кажется, сказал — второй?

— Может, мы плохо расслышали по телефону?

— Вполне возможно. Пойдём-ка глянем на этого красавца «с дыркой в ноге». Пожалуй, сразу и прихватим его с собой.

Оба сотрудника криминальной полиции и полицейский врач поднялись на третий этаж и позвонили в дверь Артура Мюллера.

— Добрый день, фрау Мюллер. Мы пришли навестить вашего мужа. Можно войти?

— Войти-то вы можете, если, конечно, вытрете ноги! А вот навестить моего мужа не выйдет! Его тут нет.

— A-а, вы стираете, фрау Мюллер? Небось окровавленное бельё?

Тот, кто это спросил, ухмыльнулся.

— Ах, вы суёте нос в моё грязное бельё? Да кто вы вообще такие?

— Криминальная полиция.

— Вот вас-то мне тут и не хватало! Обнюхиваете грязное бельё, привязываетесь к порядочным людям!..

— Где ваша спальня?

— Что-о? Спальня? Надо бы вызвать полицию, да вы сами — полиция!

— А ну-ка заткнитесь! Отвечайте на вопросы!

— Что? Сперва вы бабахаете на улицах, пули так и свистят…

Сотрудники криминальной полиции, распахивая все двери подряд, вошли в спальню.

— Пусто!

— Где ваш муж?

— Мой Атце? На работе. У него не так много свободного времени, как у некоторых.

— Не врите!

Фрау Мюллер была просто в бешенстве. Дверь в квартиру так и осталась открытой, и её крик был слышен во всём доме. Она ещё удостоила этих господ ответом, что её муж работает на заводе «Оренштейн и компания», но уж когда они стали открывать одёжный шкаф и полезли под кровать, она совсем разъярилась. Подскочив к двери, она крикнула на весь подъезд:

— Помогите! Помогите! Разбойники!

Сбежались жильцы из всего дома. Троим пришельцам пришлось показать документы.

— A-а, полицейские! Сыщики! — прорычал кто-то басом.

— Вон отсюда! — злобно выкрикнула какая-то женщина.

— Убийцы! — кричали с верхней площадки.

И трое пришельцев решили, что им лучше убраться подобру-поздорову.

Вилли слышал весь этот шум. Бледный, с бьющимся сердцем стоял он на лестнице. Когда эти трое спустились вниз, он подбежал к окну. Он глядел им вслед, пока они не скрылись из виду.

Значит, доктор предал отца.

Отец крепко спал. Вилли прислушивался к его ровному дыханию. Он лихорадочно думал.

Директор завода «Оренштейн и компания» принял троих полицейских не так непочтительно, как рабочие в большом доме.

— Раненый? Коммунист? Принимал участие в демонстрации и в боях? С удовольствием окажу вам поддержку!

Артура Мюллера вызвали в кабинет директора.

— Ну, Атце, как поживает твоя нога?

С издевательским благодушием они подтрунивали над своей жертвой.

— Моя нога?

— Небось побаливает ножка-то?

Атце не знал, что и думать об этих типах.

— Слаб на ножку-то?

— Могу кой-кого и пнуть, чтобы доказать обратное, — сказал он.

— Не хами! Тебе дорого обойдутся эти шуточки!

— Да разве я хамлю? Уж если я начну хамить, вы рот раскроете! А кто вы такие? Что вам от меня надо?

— Мы из криминальной полиции. Покажи врачу твою дырку в ноге.

— Мою… что?.. — Атце приложил руку к уху, словно он ослышался.

— Не прикидывайся дурачком! Показывай дырку в ноге!

— Нет у меня никакой дырки в ноге! Извините, господа, и рад бы, да нет! — Атце ухмыльнулся.

— А это мы сейчас проверим. Ну-ка снимай штаны! Если будешь сопротивляться, заберём с собой!

Атце Мюллер, всем известный на заводе шутник, пока ещё не разобрался, в чём дело. Одно ему было ясно: полицейские ищейки идут по ложному следу. Вот здорово! Надо разыграть комедию.

— Господа, я не могу так нервничать! — Атце сделал вид, что задыхается от волнения. — Вы нанесли вред моему здоровью! Вы будете отвечать!

— Показывай ногу! — Один из полицейских вытащил из кармана наручники.

И тут Атце смеха ради повернулся к ним задом и спустил штаны.

Полицейский хотел было его пнуть, но врач сказал:

— У него нет никаких повреждений на теле. Ни одной царапины!

Все трое были теперь похожи на побитых псов. Но они быстро оправились и продолжали в том же наглом тоне:

— А вы вообще-то Артур Мюллер?

Пришлось Атце показать документы. Позвали мастера, чтобы он опознал своего рабочего.

Но Атце не хотелось отпускать их просто так. Теперь пришла его очередь.

— Да, вид у вас огорошенный! А как же я?.. Придётся мне пить водку и лежать в постели, чтобы восстановить здоровье! Спросите вот у него, если он доктор!

— Это нас не интересует! Ну ладно, извините.

— Ах так, вы портите мне здоровье, а потом это вас не интересует! А какая-то дырка, которой у меня нет, вас очень даже интересует!

— Да, сожалеем, но дырки у вас нет.

Все трое двинулись к двери.

— Ну раз вы такие, мне и разговаривать с вами нечего! А ведь я мог бы…

Все трое навострили уши.

— Что вы могли бы?

— Я мог бы познакомить вас кое с кем, у кого есть дырка в ноге.

Трое переглянулись.

— А вы, оказывается, разумный человек. Нате-ка вот, возьмите сперва сигару. Для успокоения.

Атце взял сигару и, ухмыляясь, сунул её за ухо:

— О-о, большое спасибо!

— Если вы нам поможете…

Многообещающие взгляды, многообещающие жесты.

Атце сказал очень мирно:

— Почему бы мне не показать вам кое-кого с дыркой в ноге? Я это сделаю из любезности. Но кто же оплатит мне простой? Потерянное рабочее время? Сегодня я уже не смогу больше работать!

— Хорошо, мы это уладим.

— Орье, поди-ка сюда! — подозвал Атце одного из рабочих, проходивших мимо.

— Ну-ка, повторите ещё раз! Значит, вы берётесь уладить дело с моей зарплатой, пока у меня не наладится здоровье? Так?

— Ну, скажем, за три дня, — предложил полицейский врач.

— А я вижу, доктор кое в чём разбирается! Слыхал, Орье?

Орье кивнул. Атце с тремя полицейскими направился в цех.

Выходя, он шепнул Орье:

— Давайте сейчас все в цех! К Антону Цапеку! Орье побежал звать товарищей:

— Ребята, пошли! Атце даёт представление! Войдя в цех, Атце крикнул, перебивая стоявший здесь шум:

— Антон, поди-ка сюда! — И шепнул своим спутникам: — Вот он! У него дырка в ноге!

Антон захромал навстречу посетителям. Каждому было ясно, что с ногой у него что-то не так. Трое взглянули друг на друга торжествующе.

— Антон, — сказал Атце, — будь добр, покажи этим господам твою дырку в ноге. Они жутко интересуются такими вещами!

Антон ухмыльнулся:

— Да ну? Такого ещё не бывало!

— Ну почему ты не хочешь сделать им одолжение? — Атце подмигнул рабочим, стоящим вокруг. — Покажи!

Антон нагнулся и с большой готовностью закатал штанину. Врач склонился над его ногой. Все трое с любопытством взглянули на ногу, но тут же в бешенстве отпрянули: нога была деревянная.

Тут как раз подошёл Орье с группой рабочих:

— Что, Антон, к тебе гости?

— Вот тут и дырка есть, господа, — услужливо сказал Атце. — Я сам просверлил её Антону. Чтобы вечером, когда спать ложишься, продевать верёвочку и вешать ногу на спинку кровати.

Атце быстро повернулся к рабочим.

— Они здесь ищут кого-то с дыркой в ноге. Вы такого не знаете?

Лица рабочих окаменели.

— Гляди-ка, ищейки!

— Кого они ищут?

— А ту дырку ищите с той стороны двери! Да поскорее!

— Ну-ка, проваливайте! А то как бы чего не вышло!

— Убийцы!

— Вон отсюда!

— Ну и сброд! — Трое полицейских попятились к двери. — Вот погодите…

Атце протянул Антону сигару:

— Гонорар за твое выступление!

Вилли стоял на своём посту у окна, когда трое его врагов подходили к дому. Отец крепко спал. Вилли тихонько открыл дверь на лестницу и прислушался. Они остановились внизу.

Мальчик осторожно закрыл дверь и спустился вниз.

Вот они! Опять внимательно читают список жильцов.

— Доброе утро, — сказал Вилли очень вежливо. — Вы кого-нибудь ищете?

— Да, мы ищем господина Мюллера.

— A-а! Тут у нас в доме есть, во-первых, Атце, вернее, Артур Мюллер… — Вилли загнул палец и задумался.

— Нет! — все трое скривились, словно от кислятины. — Нет, не этот! Дальше?

— Тогда у нас вон там во дворе, на втором этаже, есть ещё Георг Мюллер. — Вилли загнул второй палец. — Его сын Генрих Мюллер тоже там живёт со своей семьей. — Вилли загнул третий палец. — Тут ещё много Мюллеров!..

— Спасибо, мальчик!

— Пожалуйста, не за что! — Вилли мило улыбнулся. — А вот через дом тоже живёт один Мюллер… Ну, мне пора в школу, до свидания! — Вилли вышел на улицу.

— Кажется, это единственный приличный человек во всём доме, — сказал полицейский врач. — Милый, вежливый мальчик.

На втором этаже дверь им открыла фрау Мюллер. Вилли стоял внизу на лестнице и прислушивался.

— Мы ищем господина Мюллера.

— Да, есть у нас такой, — сказала фрау Мюллер. — У нас их много. Во всех весовых категориях и любого роста. — Так вам какого? Георга, Генриха? Ну заходите!

Оба Мюллера были безработные. Вилли не слышал больше, о чём говорят в квартире, но через минуту дверь распахнулась.

— Пошли вон отсюда, ищейки проклятые!

Дверь захлопнулась.

Вилли спрятался на лестнице, ведущей в подвал, и опять стал слушать.

— Что ж теперь? Может, спросим дворничиху?

— Да, это хорошая идея!

— Что? Полиция? Ищете Мюллера с подстреленной ногой? Ну ищите, ищите. Только без меня.

Она выплеснула воду из ведра на кафельный пол и стала мыть подъезд.

Ищейкам пришлось выбираться из лужи с мокрыми ногами. Вилли пробежал через двор, взлетел вверх по лестнице. К сожалению, он не мог сплясать дикарскую пляску радости — отец спал. Он дышал глубоко и спокойно.

В полицейском участке шёл громкий разговор.

— Чёрт его знает, что он наплёл, этот пьяница, доктор Хольц!

— Ноги моей больше не будет в этом доме! — сказал полицейский врач. — К чему давать повод этим пролетариям над собой насмехаться! У этих людей нет вообще никаких манер! Жаль только милого мальчика, который дал нам сведения. А работы и без того по горло!

В эти дни работы у сыщиков и в самом деле хватало.

— Займитесь другим случаем, — сказал полицейский офицер. — Возможно, это дело само всплывёт на поверхность!

Атце Мюллер тут же пошёл домой. Может быть, к его жене тоже приставала полиция? Эта мысль не давала ему покоя.

— Я думаю, нам надо показать зубы этим господам, — сказал он на прощанье своим товарищам.

— Так ты тоже приходишь к этому выводу? — спросил Герман из комитета компартии завода. — Ещё два часа назад, когда мы предлагали стачку протеста, ты был против.

Да, два часа назад Атце был уверен, что товарищи из социал-демократической партии в правительстве и в профсоюзе не станут мириться с террором на Первое мая. Они примут меры. Зачем же сразу стачку? Но случай с полицейскими ищейками переполнил его терпение. Он был просто взбешён.

— Чёрт бы их подрал! До чего доходят! Давай, понимаешь ли, спускай штаны, и всё тут!

— А потом и шкуру спустят, Атце, если будем сидеть сложа руки, — сказал Герман.

На улице Атце встретил жену Отто Эльснера — она несла авоську с картофелем.

— Давайте, фрау Эльснер, я понесу!

Когда фрау Эльснер отпирала ключом дверь, Атце сказал:

— Я донесу вам до кухни!

Через открытую дверь спальни он увидел Отто в постели. Раненый не спал.

Рядом с ним сидел Вилли.

Атце удивился. Он подошёл к кровати.

— Что с тобой, Отто? Заболел?

— Да вот утром ногу вывихнул, — сказал раненый. Ну и лёг, чтобы её не растревожить. Как безработный я могу себе такое позволить. Что я прозеваю?

— Это ты правильно. А вот послушай-ка, что у нас на заводе случилось!

Вилли навострил уши. Но страх его сменился радостью, когда Атце начал рассказывать. Атце закончил так:

— В общем, здорово мы этим типам нос натянули. То-то было весело! Хотел бы я только знать, кому мне сказать спасибо за развлечение. Я с удовольствием пожал бы ему руку и даже заплатил марку.

Вилли не мог больше сдерживаться.

— Тогда пожмите руку мне! — выпалил он. — А марку можете оставить себе.

— Что? Как? Ты?

Атце с удивлением смотрел на Вилли. Потом он перевёл взгляд на Отто Эльснера. Он поглядел на ноги раненого, обозначившиеся под одеялом. Лицо его стало вдруг серьёзным и участливым. Он начал догадываться.

— Понимаю, — сказал он. — Вчера они устроили тебе хорошую жизнь, собаки. — Он потрепал Вилли за ухо: — А теперь расскажи-ка, сорванец!

И Вилли стал рассказывать.

Когда он закончил рассказ, все молчали. Мать крикнула из кухни:

— Сейчас будем ужинать!

Атце пристально глядел на мальчика.

— Я боялся, что отец умрёт, — сказал Вилли, и глаза его наполнились слезами. — Я не хотел, чтобы его забрали! Я и подумал: уж Атце-то сумеет вывернуться! Да и к тому же его ведь там не было, на демонстрации!

Тогда Атце встал и обнял Вилли за плечи.

Он протянул руку Отто Эльснеру.

— Да, вчера меня там не было, Отто.

Оба долго смотрели друг другу в глаза.

Потом Атце сказал:

— Я сейчас пойду на завод!

Вскоре после этого рабочие завода «Оренштейн и компания» вышли из здания. Мощная волна протеста прокатилась по Берлину:

«Долой фашизм!»

В тот день, когда берлинские рабочие хоронили своих убитых товарищей и несли тридцать три гроба, Атце Мюллер, Вилли и Элли тоже шли в траурной процессии. Дети бросали цветы на катафалки.

Вместе со своим другом, вместе со всей толпой они пели похоронный гимн рабочих:

Отцу пришлось ещё с неделю пролежать в постели. Атце принёс ему с завода большой пакет и цветы от рабочих.

Он отдал фрау Эльснер конверт с деньгами:

— Это для Отто. От товарищей.

Анни строго говорила отцу:

— Ты поднимешься только тогда, когда я тебе разрешу.

— Вот кто стал бы отличным доктором! — с улыбкой сказал Эльснер Атце Мюллеру.

— Может быть, твоя Элли и станет когда-нибудь доктором. Или вот твой парнишка! А мы пока, кроме как сёстрами в рабочей санитарной дружине, никем стать не можем. Зато уж делаем своё дело от всей души!

— Да, Анни, ты это доказала.

Анни рассмеялась:

— Завтра можешь вставать!

— Да, он может вставать, — сказала фрау Эльснер. — Вот и брюки я ему залатала!

Она поставила две искусные заплатки в виде квадратиков на те места, где прошла пуля. Первый раз в жизни она не ругалась за «рваные штаны», хотя это были единственные брюки Отто.

Доктор Хольц вскоре вынужден был переехать в другой район. Его приёмная была всё время пуста, и многие из его коллег тоже не хотели больше иметь с ним ничего общего. Потому что на его двери всё снова и снова появлялась надпись мелом: «Полицейский шпик!»

 

ПОБЕГВ ПРАГУ

Матери очень хотелось, чтобы у неё перед кухонным окном росло хоть немного цветов. Весь день ей приходилось смотреть на серую стену соседнего дома Здесь в Берлине, в районе Нойкёльна, все дворы были похожи на каменные ямы.

— Такой игрушечный садик, вот что тут надо бы, — часто говорила она.

Отец с Вальтером смастерили «игрушечный сад» — доска с загородкой, вот и всё. Оставалось только его покрасить и прибить под окно.

— Можно, я буду красить, отец?

— А уроки?

— Готовы!

Вальтер принёс тетради и показал отцу:

— Вот! Математика, сочинение… Всё!

— Ну как в седьмом, справляешься?

— Учитель Паппендиф считает меня первым учеником.

— А Уши?

— Да на самом деле она лучше меня учится!

— И ты с ней всё по-прежнему дружишь?

— С Уши? Ясно, дружу!

По лицу его было видно, что он этим очень гордится.

— А как маленькая Сара Абендрот? — Отец вытер кисточку, которую отмывал от краски, и внимательно поглядел на Вальтера.

Вальтер вздохнул:

— Ей не сладко приходится. Все её дразнят, прохода не дают.

— Все? — мать опустила на колени носок с начатой штопкой. — И ты тоже?

— Я? Да ты что, мама! Мы с Уши играем с ней на всех переменках. Но Паппендиф на каждом уроке ругает евреев.

— Бедная девочка! — мать ласково провела рукой по волосам Вальтера. — Никогда не будь жестоким и бессердечным, сынок!

Вальтер часто рассказывал дома про школу и про учителя Паппендифа. Теперь тот всегда ходил в коричневой рубашке, а для похвалы знал только одно слово: «чётко». Он и сам двигался чётко, словно паяц на верёвочке. И про Сару Абендрот Вальтер часто рассказывал — как она тихо сидит одна на своей парте в углу. Паппендиф никогда её не вызывает. Эта девочка с бледным лицом для него просто не существует.

— Бедная девочка! — повторила мать. — Им становится всё труднее и труднее. — Она вздохнула.

— Это позор для всех нас! — Отец стукнул кисточкой по столу, словно хотел кого-то пристукнуть. — Уж хоть ты-то не обижай маленькую Сару!

Мать продолжала штопать.

Отец протянул Вальтеру пакет с зелёной краской.

— А может, ты и в самом деле сам покрасишь? Мне скоро пора уходить.

— Ура! — крикнул Вальтер.

— Достань с антресолей бутылку со скипидаром, — сказал отец.

Мать расстелила на столе газету. Отец поставил на неё «игрушечный сад», но как только Вальтер вышел за дверь, он сказал жене:

— Этот товарищ из Праги всё-таки не пришёл.

Они помолчали. Оба думали об одном и том же: сегодня вечером придётся уничтожить записку и сообщить Максу.

Вальтер вскарабкался в туалете на антресоли и стал искать там бутылку.

«Сам покрасишь!» Вот здорово!

Он даже запел от радости:

— У маляра облезла кисть, облезла кисть!..

В дверь позвонили. Коротко, громко. Ещё и ещё раз. И тут же изо всех сил забарабанили кулаками. Вальтер прислушался. В кухне было тихо.

— Открывайте! — раздался громкий голос. — А ну быстрее!

Снова забарабанили в дверь. Вальтер услышал медленные шаги отца. Тот шёл к двери. Из кухни донеслось звяканье — что это, конфорка на плите?

— Тайная полиция! Гестапо! Никому не выходить из квартиры!

От испуга Вальтер замер на месте.

Раздался топот. Много людей вошли в квартиру. Они быстро распахивали все двери. Дверь в туалет тоже открылась. Вальтер пригнулся за большой бельевой корзиной. Какой-то человек заглянул в дверь, потом захлопнул её.

Вальтер услышал, как щёлкнули каблуки.

— Никого!

— Вы токарь Вальтер Штайнер? — громко спросил кто-то в кухне.

— Да.

— А это ваша жена?

— Да.

И вдруг Вальтера осенило: «Они ведь не знают, что я здесь!» Он стал прислушиваться. Громкий голос задавал вопросы. Отвечали по очереди — то отец, то мать.

И вдруг мать громко вскрикнула. Удар… Конфорка со звоном упала на пол.

Мужской голос рявкнул:

— Арестовать! Эти скоты что-то сожгли!

В кухне послышался топот.

Вальтер затаил дыхание.

— Ах ты так! — в бешенстве крикнул кто-то.

Душераздирающий крик матери заставил Вальтера подскочить. Он стал ощупью искать ящик с инструментами, нашёл, схватил молоток. Но тут раздался спокойный голос отца:

— Ещё раз тронете жену, размозжу череп!

— Я вам покажу, как у меня под носом сжигать адреса и листовки! Скоты чёртовы! Коммунисты! — бесновался гестаповец. — Пальцы себе обожжёте, и то не поможет! Ваша нора в Нойкёльне окружена, красные звери! Все выходы у нас на примете! Никому не уйти! Вот это вам знакомо?

— Нет! — ответил отец.

— А это?

Что он показывает отцу?

— Нет, — повторил отец.

— А что поделывают ваши друзья в Праге?

Почему это он вдруг заговорил так приветливо?

— У меня нет никаких друзей в Праге.

Послышался насмешливый хохот. От приветливости не осталось и следа.

— Ах так? Тогда я тебе кое-кого покажу. Уж он-то тебе наверняка знаком, дружочек!

Тяжелые шаги в сторону двери. Теперь дверь открыли. Вальтер услышал, как гестаповец кого-то позвал.

— Ну, а вот этот тебе тоже не знаком?.. Хватит комедию ломать! Ведите его вниз. Он у нас научится говорить! Пошли, Вендлиц!

Вальтер услышал голос отца:

— Так, значит, Берт Вендлиц! Ну что ж, в Праге узнают, что ты шпик!

— Заткнись, а то сейчас…

Вальтер всё ещё сжимал в руке молоток. Пальцы так и впились в ручку. Но отец почему-то не замолчал. Он снова повторил то же самое — ещё громче, ещё отчетливее:

— В Праге узнают, что Берт Вендлиц шпик!

Что всё это значит? Вальтер прислушивался затаив дыхание.

— Тащи его вниз!

Грохот отодвигаемой мебели, упал стул, зазвенела разбитая посуда.

— Прощай, мать, будь молодцом! Всё! Можем идти!

— Как бы не так! Жена тоже арестована! Пятнадцать лет отсадит, не меньше.

У Вальтера замерло сердце. Значит, он увидит мать, только когда будет уже взрослым?

Раздалась команда:

— Обыскать квартиру! Один остаётся в засаде. Каждый, кто придёт, — арестован.

«Меня вам не поймать!» Вальтер рывком открыл маленькое окошко на антресолях. И вот он уже спускается вниз по водосточной трубе. Прыжок — и он на земле. Отряхнул пыль с коленок, через подъезд соседнего дома выбежал на улицу.

«А теперь что делать?» Он растерянно огляделся по сторонам.

Перед домом стояла большая легковая машина синего цвета. Какой-то человек, насвистывая, ходил взад и вперёд, засунув руки в карманы. Вальтер медленным шагом прошёл мимо него до угла улицы. Здесь он остановился и с волнением стал наблюдать за домом. Страх ещё не прошел. Он сковывал всё тело. Но Вальтер боролся с ним. «Открыть глаза!» — приказал он сам себе. Четверо штурмовиков вывели из дома отца и мать и втолкнули их в синюю машину. Машина отъехала. Вот она уже проезжает мимо угла, где стоит Вальтер.

Забыв всякую осторожность, он подошёл к краю тротуара и в смятении глядел на машину, увозившую его родителей. Машина подавала гудки. Мысли кружились вихрем в голове Вальтера.

Когда машина сворачивала за угол, отец увидел Вальтера. Он твёрдо посмотрел ему в глаза.

Что это значило?

В глазах отца словно вдруг вспыхнул свет. Он кивнул Вальтеру. Очень осторожно, коротко, но Вальтер отчётливо видел: отец кивнул ему. Потом сразу отвёл глаза в сторону.

Синяя машина исчезла из виду. Только сейчас Вальтер осознал до конца весь ужас случившегося. Он заплакал, громко, безудержно. Прохожие оборачивались и глядели на него. Вальтер не замечал этого.

— Что же мне теперь делать? — всхлипывал он. — Мать, отец, что же мне…

В отчаянии он бегал по улицам, пока ему не пришло в голову, что надо ведь что-то предпринять. Он вытер слёзы и стал напряжённо думать. Пойти к дяде Фрицу? Он близкий друг отца. Отец его очень уважает. Вальтер знал это. Дядя Фриц давно уже не бывал у них дома, но отец часто говорил: «Дядя Фриц передаёт тебе привет».

Дядя Фриц жил на Дунайской улице. Вальтер бросился бежать — бегал он быстро. Но уже издали он заметил, что перед домом стоит большая синяя машина. Трое людей в коричневых рубашках вталкивают в неё дядю Фрица. Руки и ноги у него связаны, сам он идти не может.

Вальтер понял, что происходят страшные события. Страшные не только для его отца, матери, для него самого. Он вспомнил…

Это было вечером, три года назад, в 1933 году. Мать подошла к его кровати. Она плакала.

— Что с тобой, мама?

— Отец… — всхлипнула она.

— Что с отцом?

Вальтер понял не всё из того, что она шептала ему на ухо, — она всё плакала, иногда целовала его. Но главное он понял: отец делает что-то запретное, и это тайна.

— Не проболтайся, если тебя будут спрашивать. Ни про красные флаги, ни про то, что был пионером, ни про Первое мая, ни про Эрнста Тельмана, ни про Ленина… И слово «товарищ» теперь тоже говорить опасно.

— Я ничего не скажу, мама. Не плачь!

Отец тогда всё-таки вернулся домой. Очень поздно. Он был бледный, усталый, но всё чему-то радовался.

— На этот раз кое-как выпутался, — сказал он, смеясь. — Он расцеловал их обоих. — Так просто им с нами не разделаться!

С тех пор Вальтер внимательно следил за всем и многое понял сам, без объяснений.

В полном отчаянии он сел на скамейку в сквере и задумался. Теперь он один в Берлине, один на свете. Он всхлипнул. Что сделают с матерью и отцом? Куда ему деваться? В квартиру возвращаться нельзя, там засада. Идти им прямо в руки? Нет!

Вальтер сжал кулаки. «Так просто им с нами не разделаться!» «Сопротивление!» — так всегда говорил отец. Это был его девиз.

Он вспомнил один случай. Давно уже это было, года четыре назад, может и больше. Рабочие Нойкёльна хоронили трёх убитых антифашистов. Отец тоже нёс гроб, вместе с другими. Море знамён и цветов колыхалось вслед за ними. И тут налетела полиция. Она начала разгонять траурную процессию. Гробы были сброшены на землю. Но и шлемы полицейских катились в тот день по улицам Нойкёльна.

«Долой фашистов! Да здравствует единый фронт рабочих против фашизма и войны!» — скандировала толпа.

А теперь фашисты увезли в тюрьму отца и мать. Значит, они так сильны, эти фашисты?

И вдруг Вальтер вспомнил слова отца: «В Праге узнают…»

Так как же звали этого типа, которого гестаповец позвал в квартиру? Вальтер закрыл глаза — он изо всех сил старался вспомнить фамилию. Ах да — Берт Вендлиц! Вот как его зовут! Вальтер вскочил со скамейки.

«В Праге узнают, что Берт Вендлиц — шпик», — сказал отец. И повторил это два раза.

Перед глазами Вальтера возникла картина: вот отец проезжает мимо него в синей машине… Как он посмотрел, как кивнул!..

Мальчика вдруг охватило страшное волнение.

Берт Вендлиц — человек, который предал его отца, дядю Фрица и, может быть, ещё многих других.

Вальтер нахмурился. Да, они об этом узнают!

Но с кем ему поговорить? Нужен друг, настоящий друг, добрый, готовый помочь. Кто же у него ещё есть?

Фриц Редлов? Но его брат носит теперь коричневую рубашку. Вилли Бенц? Он рассказывает о своём брате таинственные истории — тот испытывает новый опасный вид самолётов для самого Геринга. «Вы будете первыми, когда начнётся, — сказал Геринг брату Вилли Бенца, — вы должны рвануть, как черти!» Когда Вальтер рассказал это своему отцу, тот зло усмехнулся: «Но и самим чертям не войти в Москву!»

Нет, ни тому, ни другому он не может довериться.

Но вот — Уши!

Уши — да, ей можно. Она его не предаст. Она умная. Вместе они уж найдут какой-нибудь выход.

Со всех ног Вальтер бросился к Уши. Когда он свистнул, в окне тут же показалась ее весёлая курносая мордашка. Она вприпрыжку сбежала вниз по лестнице.

— Что случилось?

— Пойдём сядем на скамейку.

Вальтер решил сказать ей всё. Он сел с ней рядом и подробно рассказал, что произошло.

Уши слушала его с изумлением, лицо её было очень серьёзно. Она взяла Вальтера за руку, когда он рассказывал, как синяя машина сворачивала за угол. С минуту она подумала. Потом сказала:

— Тебе надо ехать в Прагу.

— Да! Я и сам так думаю, — ответил Вальтер. — Но у меня нет денег. Я никого не знаю в Праге, ни одного человека. Вот у меня двадцать пфеннигов, как раз на две булочки.

Оба задумались.

— А далеко это — Прага? — спросил Вальтер.

Уши крутила кудрявый хвостик своей косы. Она соображала.

— Погоди, — сказала она. — Прага — это где-то там, справа внизу — я видала её один раз на карте. Знаешь что? Я сейчас принесу атлас, и сперва мы найдём Прагу. Тебе нужно скорей убираться отсюда, а то тебя отправят в приют для сирот.

— В приют? — в ужасе переспросил Вальтер.

— Подожди, я сейчас вернусь.

Уши уже бежала вверх по лестнице.

«В приют для сирот, — думал Вальтер. — Не пойду я ни в какой приют. Никогда!»

Он снова всхлипнул, но тут же заставил себя побороть слёзы. Нет, он найдёт путь в Прагу. И в Праге будет упорно искать, пока не разыщет тех, о ком говорил отец.

Уши уже бежала вниз, размахивая атласом.

Она принесла и свою копилку — розовую свинку и трясла ею так, что внутри у неё тарахтело.

— Сейчас мы первым делом прикончим свинью, — сказала она, еле переводя дыхание, и тут же, найдя на земле камень, разбила копилку. — Вот тебе деньги на дорогу! Только хватит ли?

Они сосчитали деньги — восемь марок тридцать четыре пфеннига. Уши сунула деньги в карман Вальтеру и с серьёзным видом раскрыла атлас.

— Вот Берлин. Мы в Берлине.

— А вот Вена.

— Нет, это слишком далеко. Сперва, видишь, тут Дрезден…

— А, вот она, Прага! Между ними — Шандау. Там у меня тётя! — обрадовалась Уши.

— Какая длинная дорога! Берлин — Дрезден — Шандау — Прага!

— Когда есть деньги — это пустяки. Покупаешь билет, садишься в поезд. Человек в красной фуражке подымает флажок, и поезд трогается. Но так… Денег не хватит…

— Мне надо уехать ещё сегодня, — сказал Вальтер. Он поглядел вверх, на облака.

— Как называется эта страна?

— Чехословацкая республика.

— А перед ней, вот тут, большой горный хребет. Ты можешь через него перейти!

— Поеду прямо сегодня! — решительно сказал Вальтер.

— Но ведь денег хватит разве только до Дрездена…

— Тогда, значит, сперва я поеду до Дрездена. А оттуда уж как-нибудь дальше. Что-нибудь да придумаю.

— Да, так просто им с нами не разделаться!

— Где нам взять денег?

Уши задумчиво крутила хвостик косы.

— Слушай-ка, Уши! Надо ведь не поездом ехать!

Уши с удивлением подняла глаза от атласа.

— А как же ещё ты поедешь?

— Залезу в машину, которая мебель перевозит!

— Вот это идея! Молодец! — Уши закрыла атлас.

— Пошли! На стоянку грузовых машин! Оттуда каждый вечер отъезжают машины с мебелью во все города. Если какая-нибудь поедет в Дрезден, полпути я проеду бесплатно.

— А они тебя возьмут?

— А я их и спрашивать не стану.

Уши даже рот открыла от удивления. Она молча смотрела на Вальтера.

— Ну, пошли!

На стоянке большая машина для перевозки мебели как раз должна была вот-вот отъехать. Мотор уже урчал.

— Извините, пожалуйста, вы, случайно, не в Магдебург едете? — спросил Вальтер шофёра.

— Нет, паренёк, — дружелюбно ответил шофёр, — мы едем в Дрезден. Но вон та жёлтая машина через час отправляется в Магдебург.

— Большое спасибо! Побегу скорее домой. Отец хотел тут кое-что передать в Магдебург.

Вальтер повернулся и собрался уже отойти.

— А что он хотел передать?

— Да почтовых голубей!

Вальтер и сам не знал, как это пришло ему в голову.

— Поговори с водителем, может, он и согласится.

Шофёр вошёл вместе со своим сменщиком в контору грузовой станции.

— Давай! — шепнула Уши. От волнения она даже схватила Вальтера за плечо. — Всё получается!

Они поглядели друг на друга. У Уши вдруг выступили на глазах слёзы, и Вальтер почувствовал, что наступила грустная короткая минута прощания. Он быстро пожал руку Уши:

— Прощай, Уши! Спасибо тебе!

Вальтер огляделся по сторонам. Никто за ними не следил. Он проворно влез в ящик для зеркал, укреплённый под машиной. Прежде чем закрыть крышку, он шепнул:

— Прощай, Уши! Когда-нибудь я вернусь и женюсь на тебе. Ты мой самый лучший друг на свете. Я тебе напишу.

— Счастливого пути, Вальтер! Я буду держать за тебя кулак на счастье.

Она подняла руку вверх и показала, как крепко сжала кулак. Потом медленным шагом пошла со стоянки.

Спускались сумерки.

Вальтер глядел сквозь щёлку в ящике, как нерешительно удалялась Уши. Вот она остановилась у забора и оглянулась назад. Она всё крутила хвостик своей косы. Потом Уши вдруг махнула рукой — коротко, едва заметно. Атлас она всё ещё держала под мышкой. Вальтера охватило чувство нежности к этой милой мужественной девочке. Где еще сыщешь такую, как Уши!

Мотор взревел, машина тронулась. Поехали!

Но Вальтер ещё раз увидел Уши. Она в задумчивости жевала уголок атласа, грустным взглядом провожая машину.

Прощай, дорогая Уши! Прощай, Нойкёльн!

Стемнело. Вальтер укрылся одеялами, которые лежали тут, в ящике, устроился поудобнее. Его мучил страх за родителей. Но в то же время он был полон ожидания и решимости. Он стал засыпать. И вдруг очнулся в испуге. Кажется, в дверь позвонили?

— Мама, звонят! — крикнул он.

Вальтер стукнулся головой о крышку ящика. Где же он? Звонок всё звонил и звонил, протяжно, громко…

Это был гудок машины — ночью она гудела почти непрерывно, предупреждая редких прохожих.

И опять Вальтера охватил страх за мать. Он заплакал. И снова уснул в слезах.

Потом он проснулся ещё раз — машина остановилась. Он услышал голоса шофёра и его сменщика. Оба они вышли из кабины. Вальтер прислушался. Водитель — тот человек, которого он спрашивал в Берлине про машину на Магдебург, — рассказывал спутнику о своём сынке.

После короткой остановки машина опять тронулась.

Вальтер ещё немного поспал. Он проснулся, когда машина стала подпрыгивать на булыжнике мостовой. Полосы света проникли сквозь щели ящика.

Значит, они уже в Дрездене?

Мальчик осторожно приоткрыл выдвижную дверцу своей «спальни» и выглянул из ящика. Был уже день.

Вдруг машина резко затормозила. Вальтер тут же задвинул дверцу. Водитель со сменщиком вышли из кабины.

— Я точно видел — кто-то выглянул из ящика! — сказал сменщик.

Они стояли, склонившись над ящиком. Вальтеру в щель были видны их ноги.

— Выходи!

Удар ногой в стенку ящика.

У Вальтера оставался только один выход — бегство. Он медленно отодвинул дверцу ящика, вылез, потягиваясь и зевая, протёр глаза и сказал:

— Доброе утро!

При этом он незаметно оглядывался по сторонам. Они остановились на тихой, безлюдной улице. Ни души. Вальтер поднёс руку ко рту, словно прикрывая зевоту. И вдруг — прыжок…

— Ах ты паршивец! Стой! Мы хотим познакомиться с тобой поближе! — крикнул шофёр. Он уже схватил Вальтера за шиворот.

Что делать? Вальтер не сопротивлялся. Рука, державшая его, была словно из железа. Он вгляделся в лица стоявших рядом с ним людей. Неужели они отведут его в полицию? Он с отчаянием думал о родителях, о своём плане.

— Ну-ка рассказывай, почему ты удрал из дому! — крикнул шофер. — «Вы, случайно, не в Магдебург едете?» Стреляный воробей!

Шофёр говорил очень строго, с сердитым видом. Одно удивительно — глаза его смеялись. Они были совсем не такие суровые, как его лицо. Вальтер пригнулся под рукой шофёра и молчал. Он взвешивал разные возможности. Ещё раз попробовать удрать? Теперь это обречено на провал. Какую бы историю выдумать?

— Ну что, Ханнес, — сказал сменщик шофёру, — ведём его в полицию?

«В полицию! Всё кончено. Оттуда позвонят в Берлин…»

— Знаешь, Карл, — ответил Ханнес, — в полицию надо обращаться, только когда нет выхода. Конечно, если он ещё раз покажет нам пятки или наплетёт тут с три короба, придётся отправить его в участок… Ну так вот, рассказывай честно и откровенно! Мы можем и назад в Берлин тебя отвезти и перед родителями словечко замолвить… Скажи-ка, а кто твой отец?

— Токарь по металлу, — быстро ответил Вальтер. Ему пришла в голову спасительная мысль. Последний выход.

— Видишь, Карл, мальчишка из рабочих. Если мы, рабочие, можем сами разобраться друг с другом, на что нам полиция?

Шофёр добродушно рассмеялся.

— Так расскажи-ка нам, что случилось. Почему ты удрал? Я в твои годы тоже как-то раз отправился в дальнюю дорогу. К счастью, мне встретился на пути один друг — помог не наделать глупостей. С нами ты можешь говорить откровенно!

Вальтер всё глядел на шофёра и на его сменщика. Это рабочие. Полицию принимают не слишком всерьёз. Рассказать?.. Водителю Ханнесу он доверял. Но вот другой? Если тут выйдет осечка, всё кончено.

— Я еду к бабушке, — спокойно сказал Вальтер.

— А ну расскажи, расскажи!

— Мне на билет деньги дали, а я хотел…

— Ишь ты какой! Хотел деньги на билет прикарманить! — усмехнулся сменщик Карл. — Небось футбольный мяч задумал купить, а?

— Да, футбольный мяч, — поспешно подтвердил Вальтер. — У нас нет денег на мяч. А я так хотел мяч! Мама думает, я еду поездом к бабушке… — Вальтер внимательно наблюдал за лицом шофёра. Поверил?

— Вот видишь, я сразу угадал, — с гордостью сказал Карл. — Ладно, полезай в машину, а я пойду принесу чего-нибудь позавтракать. Ну, хитёр!

— А где живёт твоя бабушка? — спросил Ханнес, когда они остались вдвоём. Но раньше, чем Вальтер успел ответить, он твёрдо посмотрел ему в глаза и сказал: — Всё ты врёшь!

У Вальтера заколотилось сердце — сейчас всё решится! Он ещё раз испытующе взглянул на Ханнеса.

Нет, он такой же, как отец, как дядя Фриц. Он не трус.

— Да, я всё наврал.

— А теперь скажи правду!

Вальтер начал осторожно. Надо оставить путь к отступлению. На всякий случай. Сначала он сказал только одно:

— Отца теперь уже нет дома.

— А мать?

— Её тоже нет.

— Где же они?

Вальтер ещё немного помедлил. Он поглядел на Ханнеса, потом тихо сказал:

— Арестованы. Вчера вечером.

И опять замолчал.

Ханнес свистнул сквозь зубы и пристально взглянул на Вальтера.

— Гестапо?

— Да.

— А куда же ты едешь? Говори скорей, пока не вернулся мой сменщик.

Вальтер почувствовал полное доверие к Ханнесу. Он торопливо рассказал обо всём — об аресте, о том, как убежал из дому, о своём плане.

— Как зовут эту скотину? Шпика?

— Берт Вендлиц.

— Ладно.

Ханнес обнял Вальтера за плечи.

— Ты храбрый парень, недаром сын рабочего. Тебе будет нелегко услышать, что я скажу, но я хочу говорить с тобой прямо. Твоих родителей ждёт тяжёлая кара за то, что они хотели оградить немецкий народ от войны, которую готовят эти бандиты. Ты можешь гордиться своими родителями.

Какие хорошие, добрые глаза у этого человека! Как любовно, по-дружески глядит он на Вальтера… Вальтер почувствовал, что он уже больше не одинок. У него есть союзник. Какое счастье после стольких бед!

— Правильно, что ты сразу же пустился в путь. В Берлине тебя отправили бы в приют, чтобы воспитать из тебя настоящего нациста. В Чехословацкой республике Коммунистическая партия была запрещена, но теперь им пришлось отменить запрет. Ты увидишь на улице рабочих со значком на груди. Серп и молот — ты знаешь?

— Я был пионером, — сказал Вальтер. Он вспомнил, как однажды отец просмотрел вместе с ним все учебники, тетради, промокашки: «Стереть, стереть, стереть!» Серп и молот нельзя было больше рисовать. Жаль! Он так любил рисовать этот знак, особенно на развевающемся флаге. Вальтер знал и что он означает: союз рабочих и крестьян.

— Так вот, если ты увидишь рабочего с таким значком, заговори с ним. Попроси его помочь тебе, — сказал Ханнес.

— А если он не понимает по-немецки? — спросил Вальтер.

— Правильно. Ведь они там говорят по-чешски…

— Тогда я покажу ему на его значок и уж как-нибудь объясню, что я хочу.

— Ну, правильно, я тоже так думаю. Ты ведь парень не промах. — Ханнес притянул Вальтера к себе: — Ты молодец! — Потом Ханнесу пришло в голову ещё кое-что. — Ты скажи им имя Эрнста Тельмана. Его знают во всём мире.

— Хорошо. Эрнст Тельман.

Ханнес положил руку на плечо Вальтера:

— Осторожнее, Карл возвращается. Так ты едешь в Шандау, к бабушке. Смотри не выдай себя. Я тебе помогу.

— Спасибо, Ханнес, — шепнул Вальтер.

Карл начал расспрашивать Вальтера: фамилия, адрес, школа, братья и сёстры? Как любопытная тётушка! Вальтер рассказывал.

Ханнес не переставал удивляться: «Умён! За словом в карман не полезет!»

— Пожалуй, высадим его у вокзала, — предложил Карл. — Но, может, всё-таки сообщить в полицию? Не то что донос, а так, для порядка…

— Чепуха! — рассмеялся Ханнес. — Мальчонка как мальчонка!

— Да я-то, собственно… — лицо Карла выразило сомнение.

У Вальтера перехватило дыхание. Он глядел на Карла с виноватой улыбкой.

— Хорошо, мы можем туда заехать, — небрежно сказал Ханнес, — но вообще-то обычная мальчишеская выходка… Представь себе — твой парень выкинул такую штуку. Хотел бы ты, чтобы полиция, школа, соседи… Мы ведь тоже мальчишками были не ангелы с крылышками!

— Да я-то что! И какое, в конце концов, до этого дело полиции. Пусть себе покупает футбольный мяч! Будем надеяться, он не обвёл нас вокруг пальца.

— Да что вы! — взмолился Вальтер. — Я приду к вам в гости в Берлине.

Он записал адреса обоих шофёров.

— По-моему, он говорит правду, — твёрдо сказал Ханнес.

Во время заправки Вальтеру ещё раз удалось поговорить с Ханнесом с глазу на глаз.

— Ну, всё в порядке, — шепнул Вальтер.

— Да, Карл парень неплохой, только он боится. Немало людей стало нацистами из трусости. Из трусости и ещё оттого, что им думать лень… А теперь слушай внимательно. Ты должен сделать всё, чтобы в Праге тебя свели с немецкими коммунистами.

— А разве в Праге есть немецкие коммунисты?

— Да, многие эмигранты живут в Праге. У них налажена связь с нашими товарищами в Германии. Они им помогают. Обо всём этом ты там узнаешь.

— А как мне добраться от Дрездена до Праги?

— Деньги у тебя есть?

Вальтер показал свои восемь марок. Ханнес сунул ему в карман ещё десять марок, чтобы он доехал до. Праги, не думая, где бы раздобыть денег. Потом они быстро обсудили путь в Прагу.

— Ты не волнуйся, на носу у тебя не написано, кто ты такой, — сказал под конец Ханнес.

Они снова сели втроём в машину. И вот они уже едут по улицам Дрездена.

Какой красивый город!

— Хорошо вот так быть шофёром, — сказал Вальтер.

Оба его спутника усмехнулись и кивнули.

Вальтер с удивлением глядел на старинные церкви и прекрасные дворцы, но мысли его всё равно были далеко. Он думал о родителях, о Берлине, об Уши. Он искоса поглядывал на Ханнеса и Карла. Его вновь охватило чувство одиночества. Что ждёт его на чужбине?

— Вон, гляди, Эльба течёт, — сказал Ханнес.

Вальтер впервые увидел эту могучую широкую реку.

Ханнес остановил машину:

— Вокзал.

Они позавтракали. Потом весело попрощались.

— Привет бабушке! — смеясь, сказал Ханнес и подмигнул Вальтеру; тот понял, кому он просил передать привет в Праге.

— Ещё раз поймаем — отправим в полицию, — пригрозил Карл не то всерьёз, не то в шутку.

— Теперь я учёный, — сказал Вальтер, — больше не попадусь!

Все рассмеялись.

— Спасибо за мяч! — сказал Вальтер. — У богатых ребят всё есть, а нам вот так приходится…

Они пожали друг другу руки. Оба шофёра сели в кабину и уехали. Вальтер глядел вслед машине, пока она не скрылась из виду. Потом медленно побрёл в здание вокзала. Стрелки на больших вокзальных часах показывали восемь.

Как раз в это время в Берлине, в районе Нойкёльна, к директору школы явились два господина в штатском и спросили про ученика Вальтера Штайнера. Они предъявили свои книжечки, на которых было написано: «Сотрудник гестапо».

— Вальтер Штайнер учится в седьмом классе. Один из наших лучших учеников. Он что-нибудь натворил?

— Он сам — нет. Но его родители арестованы. Тяжёлое преступление. Мы пришли за мальчиком.

Директор испугался. Он повёл сотрудников гестапо в седьмой класс. Учитель Паппендиф щёлкнул каблуками.

— Вальтер Штайнер сегодня отсутствует.

— Где же этот сорванец? Сообщите нам срочно по телефону, как только он появится. Его родители — коммунисты, очень опасные. Необходимо направить его в приют Для сирот, чтобы воспитать из него порядочного немца.

— Коммунисты? — испугался учитель Паппендиф. — Да, да, он ведь всегда разговаривал с этой еврейской девчонкой! Сегодня же я сам лично её допрошу. Правительству пора, наконец, покончить с этими евреями! — Паппендиф вытянул руку вверх: — Хайль Гитлер!

Директор школы глядел вслед гестаповцам, качая головой.

— Такой умный, одарённый мальчик! Где же он скрывается?

В ту самую минуту, когда гестаповцы вышли из школы, Вальтер сел в поезд, который должен был довезти его до границы.

«На носу у меня не написано, кто я такой», — повторял про себя Вальтер всё снова и снова. И всё-таки его каждый раз охватывал страх, когда он видел коричневую нацистскую форму.

«Спохватились ли они там, в Берлине, что я удрал?»

Он с недоверием разглядывал своих спутников. На следующей остановке после Дрездена в вагон вошёл отряд «Юных гитлеровцев». Вальтер глядел в окно. Ребята были в весёлом настроении, болтали, пели песни. Вальтер напевал вместе с ними вполголоса знакомые мелодии. Но вдруг он замолчал.

«Юные гитлеровцы» запели:

«Чёрта с два!» — с ненавистью подумал Вальтер.

Ему вспомнились слова: «…война, которую готовят эти бандиты».

Эти ребята были такие же, как и он. Наверняка они думали бы по-другому, если бы у них забрали отца и мать. Они и понятия не имеют о том, что творится вокруг них.

— Саксонская Швейцария!

Ребята стали вылезать из вагона.

Вальтер с изумлением смотрел на высоченные скалистые горы.

Так он представлял себе Альпы. Какой-то приветливый пассажир стал называть ему горы:

— Вон там — Бастай, а вон — Кёнигштайн!

Вальтер никогда раньше не видел гор.

— Шандау! Курорт Шандау!

Вальтер направился вместе с толпой к выходу. Он примкнул к группе экскурсантов.

«Поменьше спрашивать, — говорил ему Ханнес. — Ни с кем не встречаться взглядом».

Вальтер понял из разговоров туристов одно: он на верном пути.

— Вон там уже чешская территория, — сказал какой-то человек своим спутникам.

Вдоль Эльбы тянулось шоссе. Крутые горы за ним взмывали ввысь. Вальтер шёл всё дальше и дальше. Его словно лихорадило.

Он заставил себя смотреть на Эльбу, блестевшую на солнце. Он разглядывал пароходы — так же, как и другие путешественники.

— До границы уже недалеко, — сказала какая-то женщина, обращаясь к девочке.

Вальтер отделился от толпы. Одно мгновение он ещё любовался красотой горного леса.

«Спокойно иди вперёд, — советовал ему Ханнес. — Если тебя задержат, говори, что тут, недалеко, в гостинице ты должен встретиться со своим классом». Это был хороший совет. Вальтер видел здесь много школьников, они бродили со своими учителями по пограничной полосе. Чешские пограничники смотрели на это сквозь пальцы.

Ему хотелось пить, он вспотел. Да и устал тоже. В гостинице у самой границы он выпил сельтерской воды.

Может, поесть чего-нибудь? Под ложечкой сосало от голода. Но он отказался от этой мысли. Сперва перебраться на ту сторону!

Да! Вот что ещё надо сделать, пока он не перешёл границу — послать письмо Уши.

«Дорогая Уши! — писал Вальтер на обороте открытки с видом горного хребта. — Через несколько минут я буду уже не в Германии, но я всё равно хочу остаться немецким мальчиком и навсегда твоим другом.

Всё это чуть не провалилось. Но мне помог один хороший человек. Я никогда тебя не забуду. До встречи в Берлине».

Вальтер опустил открытку в почтовый ящик. На душе у него было горько. Какая-то женщина, тоже бросившая письмо в ящик, спросила его с улыбкой:

— Наверно, маме письмо отправил?

Вальтер промолчал. Только взглянул на неё. Глаза его наполнились слезами. Он поскорее отошёл, так ничего и не ответив.

«Может быть, его мать больна», — подумала женщина.

Вальтеру было очень грустно. Все вокруг радовались, глядя на горы, леса, на яркий солнечный свет. А он?..

С ненавистью посмотрел он на пограничный столб со свастикой и поспешил дальше.

Красно-бело-синий флаг Чехословацкой республики приветствовал Вальтера. Он оглянулся назад: да, он уже в другой стране. Впервые в жизни. Странное чувство… А какие удивительные мысли приходили ему в голову!.. Граница — это, оказывается, не линия, как на карте. Даже не замечаешь, что ты уже на другой стороне. В первом же чешском доме Вальтер увидел перед одним окном зелёный «игрушечный сад». Ему сразу вспомнился недавно сколоченный «сад» в Нойкёльне — доска с загородкой. Какое счастье, что он ещё не был покрашен! А то бы никогда ему не спастись!

Что теперь сталось с этой доской? Мать тогда так радовалась…

Возле большой ели Вальтер ещё раз остановился. Но потом пошёл дальше, не оглядываясь. В первой встретившейся ему лавке он купил хлеба, колбасы, сыра и поменял свои деньги на чешские кроны, как советовал ему Ханнес. Продавец говорил по-немецки. Он рассказал Вальтеру, как пройти к вокзалу.

Час спустя Вальтер уже сидел в вагоне поезда, отходившего в Прагу. Он забился в угол и уснул, измученный, одинокий, озабоченный будущим, таившим в себе неизвестность.

Он проснулся, только когда начало смеркаться. Съел то, что купил на границе. Теперь он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Не отрываясь, он глядел в окно. Наконец вдали показались очертания башен. Какая красивая страна! А это там, вдалеке, Прага?

— Прага! — громко сказал какой-то человек в их купе.

Полный ожидания, Вальтер глядел на приближавшийся город, переливающийся вечерними огнями.

Он дышал глубоко. Он думал о своём задании.

Теперь всё зависит от него.

И опять Вальтер двинулся вместе с толпой к выходу с перрона. Голова у него кружилась. Он не мог разобрать ни слова в жужжании голосов и доносившихся до него выкриках, не понимал ни слова в надписях, висевших в большом зале ожидания.

Одно мгновение Вальтер, потерянный, неподвижно стоял перед зданием вокзала. Но потом он собрался с мыслями: «В Праге узнают…»

Он пересек большую площадь с яркими нарядными витринами и влился в поток людей, шагавших по улице.

Теперь, значит, надо одно: искать значок! Вальтер ухватился за эту мысль. Он внимательно разглядывал прохожих.

«Вот!»

Но женщина уже прошла.

«Вон тот мужчина!»

Но опять Вальтер слишком долго медлил.

«Следующего я не упущу», — решил он про себя.

И снова знакомый значок!

Вальтер поспешно повернул назад и пошёл за человеком с небольшим значком на груди — звёздочка, а на ней серп и молот. Ничего, кроме этой звёздочки, он больше не видел.

Рослый, широкоплечий человек со значком остановился у киоска и купил газету. Вальтер наблюдал за ним издали. Наверное, он рабочий. Чем дольше Вальтер на него смотрел, тем твёрже было его решение: «Я с ним заговорю». Он пошёл за ним дальше — до трамвайной остановки. Они остановились перед большим зданием в самом конце широкой улицы — такой широкой, каких Вальтер ещё ни разу не видел. В Берлине таких улиц не было. А какое движение!

Чешский рабочий сел в трамвай.

«Хоть номера я понимаю! — думал Вальтер. — Это номер 11, как в Берлине. Но куда мы едем? А как называется газета, которую он развернул?

«РУ-ДЕ ПРА-ВО».

Что бы это могло значить?»

Где-то на середине полосы он увидел слово «БЕРЛИН», напечатанное большими буквами. Другая статья называлась «МАДРИД». Больше он ничего не смог разобрать.

Мадрид? Мадрид — это главный город Испании!

…Сегодня литейщик Франтишек Грна, как всегда, возвращаясь с завода домой, купил свою рабочую газету.

Там не впервые написано чёрным по белому: «Немецкие фашисты напали на испанскую республику. Они чинят расправу над народом, прогнавшим своих угнетателей. Вот уже два месяца, как льётся кровь».

«Он затевает кровавую бойню — этот сумасшедший маляр по ту сторону гор! — думает чешский рабочий. — Всё так и будет, как предсказали коммунисты: он свернёт себе шею. Кончит стыдом и позором. Но сколько людей, любящих мир, поплатятся жизнью, если немцы сами не прогонят ко всем чертям этого паяца! Нашим товарищам нелегко там приходится, по ту сторону гор…»

Франтишек Грна не замечает, что какой-то мальчик не спускает с него глаз, потому что у него на куртке звёздочка, и едет вместе с ним в район Дейице. Чем дольше Вальтер наблюдает за этим человеком, тем больше он ему нравится.

Когда Франтишек Грна привычным движением сдвигает кепку на затылок, он похож на отца. Такое же выражение лица — умное, зоркое, а в глазах весёлый огонёк. И крепкие ручищи, как у отца, — такими руками можно много чего своротить.

«Это тот человек, которого я ищу», — решил Вальтер и снова пошёл за ним, когда тот вышел из трамвая.

Он перегнал его, остановился перед ним и показал пальцем на его значок. Франтишек Грна посмотрел на него с удивлением, потом весело улыбнулся и сказал:

— Добри!

Вальтер снова дотронулся пальцем до значка. Он поглядел незнакомцу в глаза и спросил:

— Коммунист?

— Ано, коммунист, — кивнул Франтишек. Что хочет от него этот забавный малыш?

«Что же дальше?» — думал Вальтер. Где-то когда-то он слыхал, что слова «папа» и «мама» есть почти во всех языках. Он вытащил из кармана огрызок карандаша и поспешно нарисовал решётку на оборотной стороне билета. Протянув билет с решёткой незнакомцу, он сказал:

— Папа!

Теперь Франтишек Грна сообразил, что дело серьёзно. Мальчик хочет ему что-то сказать. Он спросил его о чём-то, но тот ничего не понял.

Зато Вальтер опять придумал фразу:

— Папа — коммунист!

И тут же ему пришли в голову ещё две фразы. Он показал на себя и сказал:

— Я — Берлин. — И добавил: — Папа — Берлин.

Лицо незнакомца вдруг осветилось. Он понял и сказал то, что для Вальтера было ценнее, чем десять фраз:

— Эрнст Тельман!

Вальтер кивнул:

— Эрнст Тельман!

Как хорошо они могли объясняться друг с другом! Франтишек Грна нашёл теперь тоже интернациональные слова. Он сжал кулак, лицо его помрачнело. Он сказал:

— Гитлер капут!

Вальтер тоже поднял кулак и повторил эти слова. Так закончилось их первое объяснение. Они познакомились. Они поняли друг друга.

Франтишек Грна с минуту подумал, а потом поехал вместе с Вальтером к своему другу Йозефу Прохазке, который долгое время жил недалеко от границы и понимал по-немецки…

И вот Вальтер снова стоит рядом с Франтишеком в 11-м трамвае, но на этот раз с ними едет ещё и Йозеф Прохазка.

Прохазка выслушал Вальтера и, так и оставив стоять на столе недоеденный ужин, выбежал в переднюю и надел куртку.

— Пошли скорее! Я знаком с эмигрантами. У них тут недалеко общежитие.

Вальтер тоже не стал ужинать, он горел нетерпением увидеть своих.

Проезжая теперь на трамвае мимо тех же улиц, мимо которых он ехал сюда полчаса назад, Вальтер успел увидеть многое. Ведь в тот раз он ни на что не обращал внимания — всё только смотрел на Франтишека.

— Вот это Влтава, — сказал Йозеф, — она впадает в Эльбу, и, если ты бросишь в неё спичку, она донесёт её до Германии.

— А вон тот большой замок?

— Это Пражский Град. Раньше тут был королевский дворец. Один сумасшедший по фамилии Гитлер мечтает здесь поселиться.

Зажглись первые вечерние огни. И вдруг высокие башни Праги засияли в лучах бесчисленных прожекторов.

Вальтер глядел во все глаза.

— Значит, Прага такая красивая?

— Да. Мы называем ее «Злата Прага» — золотая Прага. И кто на неё посягнёт, тому несдобровать!

В голубых глазах Йозефа вспыхнула искра. Он перевёл Франтишеку весь разговор.

Они снова ехали по той широкой улице, которая так поразила Вальтера.

— Вацлавская площадь, — сказал Йозеф. — Я вижу, она тебе нравится, а?

— Очень!

Женщины в ярких платьях, украшенных разноцветными лентами, садились в трамвай. У многих молодых парней на голове были красивые цветные картузики.

— Тут всё по-другому, чем у нас, — сказал Вальтер, — только вот вы…

— Кто «мы»?

— Ты и Франтишек — такие же, как отец и дядя Фриц, точь-в-точь такие же.

Йозеф крепко прижал к себе мальчика.

Они вышли из трамвая. Пройдя немного пешком, они оказались перед большим одноэтажным домом, стоявшим в стороне от других, на неширокой тихой улице.

Йозеф постучал в дверь.

Им открыл коренастый человек небольшого роста Он приветливо и с лукавым любопытством глядел на Вальтера.

— Добрый день, товарищ Эрих! — сказал Йозеф Они поздоровались, как старые друзья.

Вальтер удивился: Эрих был самый настоящий берлинец! Это стало ясно с первого же произнесённого им слова. Неужели Вальтер у цели?

— Как ты думаешь, кого мы к тебе привели? — спросил Йозеф Прохазка Эриха из Берлина.

— Ну?

— Вот, юного берлинца!

— Что? — изумлённо переспросил Эрих. — Берлинца? — Он сердечно пожал руку Вальтеру. — Входите!

Эрих дружески обнял Вальтера за плечи и повел в комнату. Сердце Вальтера бешено колотилось. Он ухватился за руку Франтишека.

В комнате было много людей. Йозеф вопросительно взглянул на Эриха.

— Ты можешь говорить всё, Йозеф. Что с мальчиком? — сказал Эрих.

— Мне-то говорить нечего, — ответил Йозеф, — а вот паренёк…

Йозеф подтолкнул Вальтера к собравшимся и сказал:

— Говори, Вальтер, ты среди друзей!

На третью ночь после бегства Вальтера штурмовик, оставленный в засаде в квартире Штайнеров, стал искать топливо, чтобы растопить плиту и согреть кофе.

— Чёрт бы их всех драл! — ругался эсэсовец. — Никто не идёт в ловушку. А дрова все кончились. И куда только подевался этот сопляк?

Его взгляд упал на «игрушечный сад».

— Даже не покрасили, — проворчал он и с досадой наподдал ногой по доске с загородкой.

Ещё удар — и «игрушечный сад» разлетелся на куски.

Тут он увидел пакет с краской. Он вспомнил, что хотел покрасить в зелёный цвет скамейку у себя в беседке, и рассмеялся.

«А вообще-то здорово, что они не успели доску покрасить, — подумал он, — а то б для моей скамейки и краски не осталось».

Больше месяца в квартире днём и ночью дежурили штурмовики. Но никто не приходил.

Вальтер успел предупредить своих как раз вовремя: когда он вместе с Эрихом и двумя новыми друзьями вошёл в комнату, курьер, отправлявшийся в Берлин, уже собрался в путь.

Все, для кого это было важно, узнали, благодаря мужественному поступку Вальтера, что Берт Вендлиц предал гестапо товарищей из Нойкёльна.