К утру лёг туман. Несколько часов шли почти вслепую. Ближе к полудню молочная мгла поредела, и сквозь неё смутной тенью проступили очертания трёхмачтового корабля. Рассмотреть его флаг было невозможно, но воинственный вид судна, а главное, близость датских берегов говорили о том, что встреча может дорого обойтись шведам. Вскоре туман рассеялся, и датчанин стал виден во всём своём великолепии. Это был трёхпалубный военный корабль, вооружённый никак не менее чем шестью десятками орудий разного калибра. Весь вечер и всю ночь он преследовал "Седого странника" и на рассвете почти настиг его.

— Не отходи от меня, мальчик, — сказал Хёгвальд Фогелю.

Тот стоял рядом с капитаном, держа на руках петуха, и с любопытством наблюдал за царящей вокруг лихорадочной суетой, в которой неуловимо сквозила обречённость. У шведского капера было слишком мало шансов одолеть противника, едва ли не втрое превосходящего его в вооружении и в численности экипажа.

Первые же залпы датчанина сокрушили остатки надежды у самых безрассудных из команды Хёгвальда. На "Седом страннике" рухнули мачты, волны пламени текли по его окровавленной палубе. Окутанный чёрными и белыми клубами дыма, он был похож на горящий замок.

Ян Фогель испуганно смотрел на капитана. Хёгвальд что-то яростно кричал мечущимся по палубе людям, но мальчик не понимал ни единого слова. Вдруг, резко обернувшись к Фогелю, хозяин приказал:

— Прыгай за борт!

Поражённый Фогель не шелохнулся. Не тратя больше слов, Хёгвальд схватил его в охапку и выбросил в море. Прижимая к себе петуха, Ян летел вниз с зажмуренными от ужаса глазами. Погрузившись в ледяную темноту, он не увидел, как новый залп датских орудий снёс часть кормовых надстроек "Седого странника" и оглушённый взрывом Хёгвальд тоже оказался за бортом. Верная Хильд бросилась вслед за своим господином и погибла, засыпанная горящими обломками.

Когда Ян вынырнул, высокая корма "Седого странника" уже порядком отдалилась. Сквозь дым было видно, как несколько чёрных фигур сорвалось с борта, словно камни с крутого обрыва. Фогель пронзительно вскрикнул и вновь с головой ушёл в обжигающую холодом воду. Отчаянно барахтаясь, он почувствовал, как его волосы зацепились за что-то и неведомая сила увлекает его вверх. Жадно глотнув тяжёлого от дыма и гари воздуха, Ян открыл глаза. Перед ним возвышалась, закрывая полнеба, чёрная громадина. Обрывки канатов пучками спускались с неё в воду и, как змеи, шевелились в тёмных волнах.

— Держись, — с усилием вымолвил Хёгвальд по-голландски и, ухватившись за канат, рывком вытащил Фогеля за плечи из воды.

Наугад протянув руку, Ян успел вцепиться во что-то твёрдое, неровное, и тут чудовищная вспышка опалила его нестерпимым жаром, и тяжёлый громовой удар бросил его в душную ночь.

Ян опомнился почти мгновенно. Пальцы его даже не успели разжаться. Он висел на правой руке, левой всё ещё прижимая к себе петуха. Хозяин был рядом. Сражение окончилось. Над датским кораблём стояла густая завеса дыма, но ни один выстрел больше не заглушал голос ветра.

— Ян, — сказал Хёгвальд, — ты сможешь добраться до того корабля? Плыви к нему.

— К датчанам? Зачем, гере капитан?

— Затем, что от нашего "Седого странника" осталось слишком мало, чтобы мы могли рассчитывать на него.

— А вы? Вы поплывёте со мной?

— Нет, Ян. Если датчане подберут меня, то лишь для того, чтобы повесить. Тебя они пощадят. Плыви же, пока не поздно!

— Нет, нет, я не хочу! — воскликнул Фогель, крепче вцепившись в канат. — Гере капитан, позвольте мне остаться с вами!

Хёгвальд не стал настаивать. Лишившись Фогеля, он постарался бы скорее отправиться за своими спутниками. Маленький голландец продлил ему жизнь.

Крестообразный обломок мачты, за который они держались, стал их прибежищем. Они забрались на него, дрожа от холода. Петух, за всю свою жизнь не переживший столько потрясений, сколько выпало на его долю в этот злополучный день, пребывал в глубоком обмороке. Ян Фогель, едва сдерживая слёзы, тормошил и тряс своего любимца. Наконец, к неописуемой радости мальчика, петух начал подавать признаки жизни. Открыв мутные глаза, он томно взглянул на маленького хозяина и вдруг слабым осипшим голосом прокукарекал. От неожиданности Фогель чуть не выронил его. Как ни тяжело было на душе у Хёгвальда, он не удержался от смеха. Счастливый Ян беспечно вторил ему. Эта вспышка веселья была для них как глоток живой воды. Из всего экипажа "Седого странника" уцелели, по-видимому, только они двое, и надежды на спасение у них почти не было.

Уходящий датчанин едва виднелся на фоне серого неба и вскоре совсем скрылся за стальными хребтами волн. Море превратилось в безжизненную пустыню. Лишь обгоревшие, дымящиеся обломки — следы сражения — виднелись повсюду на его поверхности. Набегающие волны окатывали пеной двух уцелевших людей, скорчившихся на изуродованных останках мачты, и вода, стекающая вниз по скользкому дереву, была тревожного красноватого оттенка.

В пылу сражения Хёгвальд не замечал, что ранен, но теперь жгучая боль захлестнула его, как поток лавы. Красный туман застилал ему глаза. Обнимая цепенеющего от холода Фогеля, Хёгвальд изо всех сил старался удержаться в сознании. Он никогда не дорожил жизнью, много раз рисковал ею, находя в этом удовольствие. Но сейчас, когда его силы понемногу уходили вместе с кровью, он с радостью продал бы душу дьяволу за возможность сохранить жизнь ради мальчика, который доверчиво прижимался к нему, не подозревая о том, что скоро останется один посреди мрачного моря.