Когда она схлынула, он лежал в той же позе — на боку, согнув колени, но вокруг всё изменилось. Прямоугольник окна светился уже не тускло-серым, а ясно-голубым. В отдалении тихо шелестело море. В доме царила благодатная тишина. Заметно потеплело. Конрад согрелся и чувствовал себя лучше: озноб и ломота в суставах прошли.

Он поднялся с постели и выглянул в окно. Берег, залитый прозрачно-золотистым светом, был усыпан большими перламутровыми раковинами. Они горели и переливались на песке. Волнение почти улеглось. Прибой беззлобно ворчал, вспоминая свою вчерашнюю мощь и сетуя на предательство ветра, умчавшегося в дальние края. Шторм не оставил следов разрушения. О нём напоминали только раковины да узкая полоса обглоданных волнами веток, тянущаяся вдоль моря. Даже ствол поваленной ветром сосны выглядел так, словно лежал здесь уже много дней, став полноправной частью мирного пейзажа. Но эта тишина напоминала безмолвие заброшенного кладбища. Море, небо и земля были пустынны. Полное отсутствие живых существ угнетало. В земной жизни Конрад не подозревал о том, насколько тягостной может быть тишина, не нарушаемая ни шуршанием и зудением насекомых, ни голосами птиц и животных. Даже в раковинах, усеявших всю полосу пляжа, не сохранилось следов их погибших обитателей. Разноцветные створки были вычищены и обкатаны морем, перламутровый блеск слепил глаза.

Конрад прошёл в гостиную, где было не намного светлее, чем в ненастье, и выбрался через окно на скалы. Горизонт скрывала золотистая дымка, но теперь она ярко светилась, словно её пронизывали солнечные лучи.

Спустившись к воде, он вошёл в неё по щиколотку. Белая пена прибоя касалась края его балахона. Намокшая ткань потемнела и стала жёсткой, как парусина, но непонятный страх мешал Конраду сбросить тяжёлую одежду и оставить её на берегу. Она казалась ему живой оболочкой, защищающей его тело. Расстаться с ней значило для него то же, что для птицы — лишиться перьев.

Вода была тёплой и неестественно синей, словно дно сплошь устилали сапфиры. В неё хотелось окунуться с головой. Сделав несколько шагов в глубину, Конрад почувствовал, что дно резко уходит вниз, и поплыл. Он неплохо плавал в земной жизни, но здесь вода сама поддерживала и несла его так легко, словно он ничего не весил. Каждое движение доставляло ему удовольствие. Он плыл, наслаждаясь этими удивительными ощущениями и свежим запахом моря. Опомнившись, он оглянулся и пришёл в ужас: вдали, за колышущимся синим пространством, едва виднелась серая полоска.

Конрад повернул обратно, проклиная свою беспечность и вместе с тем недоумевая, как за такое короткое время ему удалось настолько отдалиться от берега. Обратный путь был намного труднее. Очевидно, в этом месте проходило сильное течение, уносившее в открытое море всё, что оказывалось в его власти. Конрад не чувствовал усталости, но не замечал, чтобы расстояние между ним и далёкой полосой суши сокращалось. В нетерпении он напрягал все силы, но почти не продвигался вперёд. Охваченный страхом и досадой, он пожелал немедленно вернуться на берег. В мире развенчанного бога такого волевого усилия хватило бы для мгновенного перемещения, но здесь действовали иные законы.

Конраду казалось, что у него ничего не выйдет. Море не хотело отпускать его, лаская мягкой маслянистой прохладой. Намокшая одежда липла к телу, затрудняя движения. Он закрыл глаза и представил себя на суше. Картина была нечёткой, туманной, и всё-таки он не сдавался, помня чудеса, происходившие с ним во время бури. Его нога вдруг коснулась чего-то твёрдого. В испуге он дёрнулся и встал на каменистое дно. Вода доходила ему до плеч. Берег лежал перед ним: зелень холмов, тёмное золото скал и серебро песка. Необычно яркие, неземные краски делали пейзаж похожим на театральные декорации.

Преодолев бурлящий прибой, Конрад бросился ничком на горячий песок. Ничего лучшего он не мог себе представить. Он внезапно понял, что любит этот волшебный мир и счастлив в нём. Не о таком ли существовании мечтают люди, тяжким трудом зарабатывая себе на хлеб, одежду и жильё? Безумие земной жизни в том, что все её блага не может получить никто.

Конрад не был уверен, что хочет вернуться на землю. Его пугала неизвестность. Если ему предстояло возвратиться в тот мир, значит, и его короткая неудачная земная жизнь, возможно, была не первой, хотя он совершенно не помнил предыдущие. Были ли они лучше? Едва ли.

Отдохнув и просушив одежду, он побродил по берегу, а затем направился к холмам. Ему чудилось, что за ним наблюдают. Временами ощущение становилось настолько ясным, что он невольно оглядывался, но нигде вокруг не замечал никаких живых существ.

Он шёл по заболоченной равнине. Почва под ногами проседала, наливаясь мутной водой. Высокие, по пояс, травы скрывали мелкие озерца с мягким вязким дном. В один из таких водоёмов он провалился по колена и с трудом выбрался.

Болота незаметно переходили в луга. Всюду в траве пестрели неведомые цветы, похожие на разбросанные ветром лоскутки красной, синей, жёлтой и белой материи. Справа и слева равнину обступали холмы, покрытые хвойным лесом. Впереди лес стоял чёрной стеной, преграждая путь к подножиям двух холмов-близнецов с круглыми вершинами и пологими склонами. Небо в той стороне окутывала голубоватая дымка. Поначалу Конрад принял её за туман, но вскоре разглядел мутно-прозрачные полосы, наклонно протянувшиеся к земле — струи дождя. Облако было небольшим и светлело на глазах, отдавая последние силы. Ещё немного, и дождь прекратился, но, представив, как мокро и неприятно сейчас в лесу, Конрад решил прервать прогулку. Обратно он возвратился тем же способом, каким добрался до берега, причём на этот раз перемещение удалось ему значительно легче: в новом мире он начал осваиваться.

Он оказался возле родника. Холодные, сверкающие струи падали со скалистого утёса, текли по проложенному ими в песке неглубокому руслу и вливались в море. Конрад омыл исколотые болотной травой ноги и сел на прибрежные камни. За его спиной высился отвесный склон холма, на вершине которого шумели деревья. В неярком рассеянном свете шли к берегу ровные ряды волн. Воздух был пропитан запахом моря и свежей травы. В плотном лучистом сиянии, скрывающем даль, не просматривалось ни паруса, ни скользящей над морем чайки. Внезапная тоска по живым существам охватила Конрада. Путешественник, заброшенный на необитаемый остров или в бескрайнюю пустыню, видит и слышит разнообразных представителей животного царства. Человек, погребённый заживо, окружён мерзкими подземными тварями. Но в этом мире не могло быть никаких созданий, кроме тех, что грезились его единственному обитателю, появлялись и вскоре исчезали без следа.

Конрад представил большого чёрного муравья, ползущего по искрящемуся песку. Муравей шевелил усиками, обследуя пространство вокруг себя. Наблюдая за своим творением, молодой колдун заметил, что оно в точности выполняет его желания. По мысленному приказу муравей остановился, будто задумавшись о чём-то, повернул обратно, вполз на торчащую из песка ветку и побежал по ней. Ветка качалась от ветра, шевеля скорченными обломками сухих листьев.

— Осторожно, не сорвись, — мысленно произнёс Конрад и услышал такой же беззвучный ответ:

— Я держусь крепко.

Муравей был частью его сознания. Конрад подставил ладонь. Муравей переполз ему в руку и серьёзно взглянул на него. Под этим пристально-изучающим, критическим взором сыну ведьмы стало не по себе.

— Сильный ветер, — услышал он. — Меня сдувает.

Конрад повернул кисть и немного согнул пальцы, прикрыв своего крохотного собеседника.

— Ты бы лучше увеличил меня, — посоветовал муравей. — Нам было бы легче общаться. Твои пальцы нависают надо мной как брёвна, и мне жутковато.

Конрад усмехнулся: прекрасное развлечение в необитаемом мире — умные беседы с самим собой в двух лицах, одно из которых, притом, не человеческое!

— Насколько же ты хочешь вырасти?

— Настолько, чтобы не опасаться ветра.

— Вчера я боялся его не меньше, чем ты.

— Вчера?

— Ты считаешь, что это было сегодня? Я потерял счёт времени. Что сейчас — утро, день или вечер? И наступит ли когда-нибудь ночь?

— Пожелай, и наступит.

— О нет! Я бы не хотел остаться в темноте.

— Где твоя синеглазая дьяволица? Почему она ушла?

— Если знаешь, скажи. — Конрад помрачнел. Он старался не думать о богине, но воспоминания о близости с ней и её внезапном предательстве то и дело врывались в его мысли, обжигая едким ядом обиды и необъяснимого стыда.

— Только не вздумай сжать пальцы! — испугался его собеседник. — Если ты меня раздавишь, это не поможет тебе вернуть её. Она ушла, потому что боялась тебя.

— Боялась? Какая чушь! Что я мог ей сделать? Одна её мысль, и я бы свалился на дно преисподней.

— Она любит тебя и никогда не сбросит в ад, хотя твоя кровожадность ей отвратительна. Вспомни, как она убеждала тебя отказаться от крови! Если бы ты послушался, то не попал бы на этот остров.

— Откуда ты знаешь, что это остров?

— Вижу. Он окружён не морем, а жёлтым туманом, за которым ничего нет — пустота. Не веришь? Посмотри сам.

Конрад попытался мысленно проникнуть вглубь лучистого сияния, скрывающего горизонт, и ощутил тёплую, вязкую структуру. Чем дальше, тем плотнее, ярче, горячее она становилась. Не в силах выдержать этот всеобъемлющий свет, он вырвался из жаркого золотого пространства.

— Убедился? — спросил муравей. — Не сжимай ладонь!

— Ты думаешь, что я тебя раздавлю? Но ты же часть меня. Разве я смогу тебя убить?

— У меня своё собственное тело. Оно очень маленькое в сравнении с твоим, и я не хотел бы его лишиться из-за твоей неловкости. Возможно, я не исчезну окончательно, но уже не буду существовать отдельно, а мне нравится беседовать с тобой. Тебе нужен друг, с которым ты мог бы советоваться при необходимости, для этого ты и создал меня, верно?

— Да, пожалуй, но если бы я предполагал, что ты будешь таким разговорчивым, то придал бы тебе форму, более приятную для глаз. Может и вправду переделать тебя? Хочешь превратиться в хорошенькую девчонку?

— У тебя не хватит сил для такого преобразования.

— С чего ты взял?

— Странный вопрос, ты ведь сам сказал, что я часть тебя. Твоё тело тает, становится прозрачным, кожа и волосы уже не светятся, как прежде. Тебе надо немедленно восстановить силы.

— Ты прав. — Конрад вдруг почувствовал, что безумно голоден. До тех пор он не замечал этого. Его внимание было сосредоточено на других вещах. Но прежде чем он успел подумать о том, где раздобыть пищу, случилось нечто странное: камни, песок, ветки, раковины, волны прибоя, скалы задымились, утратив ясность очертаний. Воздух заиграл радужными переливами. Каждый цвет обладал тончайшим запахом, оставляющим во рту особый привкус.

Конрад огляделся. Как это ему раньше не приходило в голову? Здесь всё поддавалось изменению, любой несъедобный предмет мог превратиться в изысканное лакомство. Не надо было ни искать, ни выращивать, ни готовить пищу. Требовалось лишь небольшое волевое усилие, чтобы вызвать к жизни образ со всеми его земными свойствами.

— А ты думал, что тебе придётся жевать коренья и жарить грибы на костре, если поблизости нет ни одного бедолаги?

— Будешь смеяться надо мной — прихлопну, — сердито пообещал Конрад. Как ни странно, он больше не испытывал тяги к крови.

— Лучше пригласи меня на обед. Увидишь нечто интересное.

— Как ты вырастешь до непотребных размеров и превратишься в чёрное шестилапое чудовище с железными челюстями? Не-ет, не хочу! Я боюсь насекомых. Давай договоримся сразу: ты примешь человеческий облик. Можешь стать моим двойником, мне будет приятно смотреть на свою копию. Себя-то я, видно, любил больше всего на свете, раз остался здесь один и вынужден двоиться, чтобы поболтать хоть с кем-нибудь…

— Так о чём же ты беспокоишься? У тебя хороший, прочный дом, вокруг такая красота, рядом ни врагов, ни друзей-завистников. Приготовь себе роскошный обед. В два горла влезет больше, и главное, оба — твои.

— Мой лучший друг — болтливый муравей. Ладно, послушаюсь твоего совета.

Конрад осторожно пересадил своего собеседника на ветку, поднял плоскую, как крыло бабочки, половинку раковины и отряхнул от песка. Жгучий свет, изливающийся с неба, и резкий ветер высушили её, приглушив яркий блеск перламутра, и всё же она была удивительна: голубые и розовые линии на её внутренней поверхности напоминали волны на закате, золотые пятна — острова. Несколько мгновений Конрад очарованно любовался этим загадочным рисунком, потом начал медленно рассеивать раковину. На его ладони заклубилось лёгкое радужное облако, послышался едва уловимый тонкий звук, словно отломили кусочек хрусталя. Конрад поднёс ладонь к губам и вдохнул нежный, ни с чем не сравнимый аромат. Тёплый, сладкий вкус. Непредставимое чудо. Он увидел белую вспышку. Плотный, как молоко, свет охватил его, растёкся по телу волной удовольствия.

Мельком глянув туда, где оставил муравья, Конрад не поверил своим глазам. На песке, щурясь от ветра, сидел маленький, с ладонь, белый ангел. Он был в широкой накидке с капюшоном. Льняные волосы вились вокруг нежного личика.

— Это я. — Ангел смотрел на колдуна большими тёмно-серыми глазами. — Ты ведь хотел увидеть меня в другом облике.

Конрад с благоговейным трепетом наклонился к нему и осторожно взял в руки.

— Я нравлюсь тебе? — спросил ангел.

— Ещё бы! — у него были черты развенчанного бога.

— Унеси меня в дом. Здесь такой сильный ветер!

Конрад нёс её, обнимая так бережно, словно она могла растаять от грубого прикосновения. Почему-то он сразу решил, что в этом удивительном создании преобладает женское начало. По крайней мере, ему хотелось, чтобы было именно так. В его руках она была тёплой и невесомой.

Войдя в дом, он зачем-то запер дверь на засов и поднялся в мансарду. Он посадил девочку-ангела на стол и коснулся губами её пышных волос. Она улыбнулась:

— Боишься меня?

Конрад удивлённо взглянул на неё, но, подумав, кивнул. Он что-то хотел сказать ей, но в тот же момент забыл, что именно.

— Я — это ты, — укоризненно сказала она, — здесь нет никого, кроме тебя.

— Но я… не ожидал… Ты похожа на неё…

— Как и ты.

На мгновение Конрад увидел себя со стороны, будто неведомая сила вывела его из тела. Собственный облик поразил его: высокая тонкая фигура в длинном сером балахоне, волнистые бледно-золотые волосы ниже плеч, лицо ангела…

— Это и вправду я?

Девочка кивнула.

— Конечно.

Он бросил быстрый взгляд в угол, где ему почудилось какое-то движение, и вновь посмотрел на неё. Но она уже не сидела на столе, кутаясь в белый пух своих волос, а стояла на полу во весь свой внезапно увеличившийся рост: стройная, полупрозрачная, словно выточенная из дымчатого хрусталя. Конрад невольно попятился. Она смотрела на него в упор глубокими тёмными глазами.

— Боже, — только и смог произнести он, когда она шагнула к нему и взяла его за руки.

В её зловеще-пленительном, хотя ещё не полностью сформировавшемся образе он уловил тень зла, которого не замечал в себе, но которое отвратило от него покровительницу и бросило его самого в глубину чистилища.

"Но ведь я не успел… я так мало прожил…"

Его смятённое сознание захлестнула волна беззвучного смеха. Смеялись угрюмые холмы, прибрежные скалы, море и выцветшее небо. Помрачение нашло на Конрада: из его памяти стёрся след мимолётного ужаса, который он испытал при виде фурии, вызванной им к жизни. Она менялась с удивительной быстротой. Бескрылый ангел превращался в хорошенькую девушку. Силы Конрада перетекали в неё. Ему хотелось раствориться в ней, стать ею полностью, навсегда. Его сознание двоилось. Он видел себя её глазами. Странные образы мелькали в его воображении: Клоримен, танцующая в таверне, её босые ноги, скользящие по грязному полу… Разве когда-нибудь она танцевала босая?.. Тонкий браслет, поблескивающий на её запястье… Неподвижная тень за её спиной… Предчувствие смерти. Нет, быть этой девушкой не согласился бы никто. Её гибкая красота не могла окупить нищету и уязвимость. Зачем портовой шлюхе такие прекрасные руки? Это привилегия аристократки.

Длинный шлейф тяжёлого платья из красного бархата и белого атласа стелился по начищенному до зеркального блеска полу. Тугой корсет жёстко охватывал талию, делая её восхитительно тонкой. Узоры на корсаже блистали золотом и жемчугом. Такой женщиной хотелось быть. Она смотрелась в зеркало надменно, придирчиво — любуясь собой и одновременно сомневаясь, подходит ли красный бархат к её серым глазам и матово-белой коже.

Сколько времени длилось это безумие?

Когда Конрад опомнился, рядом с ним находилось не полувоздушное создание, а красивая молодая женщина, очень похожая на него.

— Ты счастлив? — спросила она, нежно обнимая его и целуя. — Ведь это именно то, чего тебе не хватало?..

В их мире не было смены суток. Тусклый день тянулся бесконечно. Иногда небо темнело, срывался холодный ветер или накрапывал дождь. Перемены погоды служили единственным ориентиром во времени: "до дождя" и "после дождя", "в шторм", "до и после шквала". Впрочем, обитатели этого заклятого места не скучали по земным рассветам, уютным вечерам и романтическим звёздным ночам. Иллюзия, рождённая одиночеством, подарила Конраду странный опыт любви к самому себе.

Его подруга относилась к тому типу женщин, который всегда привлекал его: статная, очень женственная, но не жеманная, с нежной белой кожей, густыми, длинными, как у русалки, пепельно-русыми волосами и большими серыми глазами в окаймлении пушистых ресниц.

Он назвал её Луизой. Почему-то именно это сочетание звуков казалось ему наиболее подходящим для неё. Никогда ещё он не заглядывал так глубоко в собственную душу.

Их любовь была бурной и яркой, как водопад под солнцем, и ненасытной, как бездонная пучина. Они почти не расставались. Им было необходимо видеть и касаться друг друга, словно подсознательно каждый из них боялся, что предмет его страсти может внезапно исчезнуть. Конрад забывал о том, что находится в чистилище — настолько по-земному выглядела его спутница в своём простом сером платье. Чепец она не носила: собирала волосы в высокую причёску. Ей нравились украшения. Она делала их сама из цветных раковин. Тонкий браслет на её запястье, сплетённый из нитей с перламутровыми бляшками, напоминал Конраду о Клоримен.

Но Луиза была иной: рассудительной, сильной. Такую женщину едва ли убили бы за дешёвую безделушку. Конрад узнавал в ней себя, и всё же она была не просто его духовным двойником, а другой частью его личности, его женственным "я". Более мудрая и решительная, чем он, более склонная к магии и мистическим видениям, она властвовала над ним. Он уступал ей во всём, чувствуя её превосходство. В его отношении к ней соединилась привязанность к матери и страсть к высшей покровительнице.

Луиза часто целовала и обнимала его, шутила с ним, как с ребёнком. Ей нравились его волосы. Она любила их расчёсывать, и делала это бережно, словно каждая его волосинка была из золота. "Ты золотой, — смеялась она, — а я серебряная".

Конрада восхищали её руки — белые, гладкие, с тонкими суховатыми запястьями, маленькими, почти круглыми ладонями и длинными пальцами. Он испытывал неодолимое влечение к ней, когда она полусидела на постели, откинувшись на подушки и прикрывая левой рукой живот, а правой задумчиво поглаживая постель рядом с собой.

Раздвоение сознания постепенно перестало удивлять его. Он смотрел на себя глазами Луизы, думал о себе, как о другом человеке, не всегда замечая, что это её мысли о нём. Его минувшая жизнь была известна ей в мелочах и вызывала у неё досаду неудовлетворённости. Конрад не подозревал, что так тщеславен. На земле эта черта его характера не успела полностью проявиться. Луизу же одолевали именно те страсти, которые не нашли выхода в условиях его земного существования. Она мечтала о ярких шумных праздниках, королевских почестях, власти. Ей виделись дворцы, окружённые причудливым узором клумб и аллей, позолоченные кареты, свиты почтительных слуг. Силой воображения она создавала образы настолько реальные, что временами Конраду становилось не по себе. Он бродил по ослепительным залам, дивясь невиданной роскоши их убранства, катался в экипажах, обитых внутри бархатом и сафьяном, участвовал в праздниках, на которые съезжались разодетые гости, наслаждался экзотическими яствами и дорогими винами, о существовании которых не знал на земле.

Видения были недолговечны и беспрестанно сменялись другими, не менее причудливыми. Он охотился со свитой слуг в лесах возле своего замка, нападал на купеческие обозы. Луиза часто сопровождала его на охоту. Она любила верховую езду. Её рослый белый скакун был резв и горяч, но она справлялась с ним без особых усилий.

Присутствие Луизы удерживало Конрада от излишней жестокости к созданиям своего воображения. Он забывал, что его возлюбленная — то же, что и он сам, и не способна осудить его. С ней он не скучал. Новый мир подарил ему небывалые возможности. Здесь исполнялись любые прихоти и желания, а декорации менялись легко и быстро. Но всё же сын ведьмы чувствовал призрачность, нереальность своих творений и не мог полностью увлечься странными играми в земную жизнь. Тем не менее, он был готов примириться с необходимостью целую вечность творить образы и разрушать их. Так живут боги. Но Луиза стремилась на землю, к существам, созданным другим Творцом — к людям.

Однажды она исчезла. Это случилось неожиданно, и Конрад не сразу понял, что вновь остался один.

В тот раз очередная смена декораций забросила их в невероятно огромный замок с бесчисленными башнями, коридорами, галереями, извилистыми переходами, залами и полупустыми покоями. Луизе требовалось всё больше места для праздников и балов. Призрачные, не до конца сформированные образы её гостей скользили и кружились под музыку, льющуюся неизвестно откуда. Очаровательные дамы и гордые кавалеры в ослепительных нарядах негромко переговаривались, сдержанно смеялись, но ощущение невыразимой словами жути охватывало Конрада, когда он замечал, что иные из этих созданий лишены ног и парят в воздухе, словно тряпичные куклы, подвешенные на ниточках. Он решительно и безжалостно осаживал дерзких прелестниц, пытающихся кокетничать с ним. Они обижались. Мог ли он объяснить им, чем отличается от них? Они искренне считали себя людьми.

Он искал Луизу и, наконец, мельком увидел её: она выходила из зала. Конрад бросился за ней. В коридоре её уже не было. Она стояла на верхних ступенях лестницы, ведущей в спальные комнаты, — высокая, в бархатном тёмно-красном платье, расшитом серебряной нитью.

— Луиза!

Она не отозвалась, пристально глядя в большое прямоугольное зеркало… Но зеркало ли это было?! В нём виднелись пологие холмы и равнины, расчерченные светлыми линиями дорог.

— Луиза! — Конрад вздрогнул от лёгкого скользящего прикосновения к волосам, будто над его головой пронеслось что-то невидимое, почти невесомое.

В этот краткий миг она исчезла, но может быть, ему только причудилось, что она была там, наверху? Охваченный внезапным испугом, он взбежал по ступеням, но не увидел зеркала. На белой стене пестрели изображения нагих античных богов и богинь в венках и гирляндах из роз.

Он заметался. Ему почудился её голос, зовущий его будто из-за стены. Он ответил, прислушался. Из бального зала доносилась музыка. Конрад заметил, что она изменилась, стала тише и беднее, словно часть музыкальных инструментов умолкла.

Он спустился в коридор, неярко освещённый канделябрами. Тотчас к нему порхнула жеманная дама в почти таком же, как у Луизы, платье с серебряными узорами на корсаже. Ранние морщинки вокруг глаз не портили её прекрасного лица. В пышных светлых волосах сверкал бриллиантовый гребень. Женщина была значительно старше Конрада и явно привыкла к вниманию мужчин. Она нисколько не сомневалась в том, что он уступит ей без малейшего сопротивления. Нашёптывая ему что-то вызывающе бесстыдное, она увлекла его обратно на лестницу. Он не противился: Луизы наверняка не было в зале. Её не было уже нигде.

Её мир умирал. Величественный замок разрушался, таял. Стены дымились, изображения на них уродливо искажались. Музыка почти стихла, лишь жалобные стоны одинокой скрипки доносились откуда-то из глубины оплывающего здания.

За руку Конрада цеплялся обтянутый кроваво-красным бархатом торс, лишённый головы и ног. Клочья пышной юбки развевались, истлевая на глазах. Не замечая, что тает, как снег под солнцем, дама весело болтала. Её голос звучал из пустоты. Оттолкнув её, Конрад бросился прочь из замка. Пол под его ногами прогибался.

На квадратном дворе темнели плоские силуэты деревьев. Над чёрным шпилем центральной башни горела огромная, как медное колесо, луна.

Густо-фиолетовое небо внезапно порвалось; сквозь лунный диск хлынул свет, быстро съедая остальные детали ночного пейзажа, и под ними проступил другой, знакомый и безрадостный: громады холмов, волны, разбивающиеся о скалы, песчаный берег, усыпанный разноцветными створками раковин. Дом глядел на своего хозяина тёмными окнами, безмолвно упрекая его в долгом отсутствии. Иллюзорные приключения окончились.

— Я вызову тебя, где бы ты ни была, или сотворю тебя заново!

В тесном дворике лежали груды веток и листвы, сбитой недавним штормом. Конрад взбежал на крыльцо и открыл входную дверь. В сумрачной кухне было пыльно и неуютно, как тогда, когда он впервые вошёл в неё. Деревянная лестница не скрипнула под его ногами. Он поднялся в комнату и вдруг увидел предмет, который непостижимым образом не заметил прежде: зеркало! Высокий прямоугольник в массивной раме с позолоченными листьями винограда и златокрылыми ангелами в венках из роз светился на стене, отражая дверь-окно и дверь, ведущую в мансарду, стол, два стула и тяжёлый комод.

Недоумевая, откуда взялось зеркало, Конрад подошёл к нему и замер в изумлении: из полумрака на него смотрел красивый молодой человек, одетый броско, дорого. Его камзол необычного покроя с широкими рукавами и длинными фалдами украшали сверкающие узоры, вышитые по коричневому бархату золотом и мелким жемчугом. Кружева снежно-белой шёлковой рубашки были накрахмалены и выглядели очень пышными. Завитые волосы крупными светлыми локонами лежали на плечах.

В первый момент Конрад усомнился в том, что видит своё отражение, и резко обернулся, успев заметить, как то же самое сделал незнакомец в зеркале. Проведя ладонью по груди, сын ведьмы ощутил грубую ткань своего балахона, но человек в зеркале в точности повторил его жест.

За спиной отражения внезапно проступили очертания замка, окружённого полуразрушенной стеной. На ней сидел маленький белый ангел со странно холодными раскосыми глазами. Вынув из воздуха две картинки, он с улыбкой показал их Конраду. На обеих были изображены дороги — длинная и короткая. Вдоль длинной дороги под низким сумеречным небом тянулись ряды унылых деревьев и молчаливых домиков. Вокруг простирались луга, где не было видно ни животных, ни людей. Только впереди на горизонте золотилась и розовела заря наступающего утра.

Короткая дорога карабкалась вверх по крутому осыпающемуся склону холма. Его подножие тонуло в море густого леса, редеющего к середине подъёма. Местами на склоне яркими огнями горели невиданные цветы, шумели высокие травы. Скалистая вершина была голой, но небо над ней светилось такими лучезарными красками, что хотелось подняться на самый верх, чтобы увидеть источник этого сияния — восходящее за холмом солнце. Конрад подался вперёд, стараясь рассмотреть картинку поближе. Ангел беззвучно рассмеялся и исчез.

Человек в зеркале неуловимо изменился, его одежда стала более простой и тёмной, украшающие её камни потускнели. Замок за его спиной превратился в ночной город, очень похожий на Амстердам. Луч солнца озарил башни города, преобразив их в шпили минаретов и мачты кораблей, дремлющих под знойным небом.

Внезапно в руках у незнакомца появился футляр, обтянутый синей тканью с золотым орнаментом. Осторожно, словно боясь пораниться, неизвестный открыл его. Внутри свернулась змея. Тёмные наросты на её теле тускло поблескивали. Человек явно пытался что-то сказать, его лицо исказилось, одежда почернела. Змея скользнула по его запястью, оставив на коже багровый незаживающий след.

В глубине зеркала мелькнула Луиза. Она держала бокал с кипящим вином. Конрад метнулся к ней, но она исчезла, выплеснув вино ему в лицо. Он отпрянул, ощутив боль, хотя ни одна капля не проникла сквозь стекло.

В зеркале заклубилась кровавая муть. Её прорезал столб ослепительного света. В нём возникла женская фигура с маленьким мальчиком на руках. Осторожно ступая по зыбкой, как море, поверхности, она шла навстречу Конраду. Её тёмные глаза смотрели на него печально и тревожно. Она о чём-то просила или предупреждала, но он не слышал её голоса.

Силуэт женщины изменился. Ребёнка больше не было. Конрад узнал свою покровительницу. В левой руке она держала свиток пергамента. Выражение её лица было строгим и отчуждённым. Она вскинула правую руку, открыв ладонь, на которой блеснуло кольцо, надетое камнем вниз. Синие лучи ударили из тёмного сердца кристалла.

Края зеркала начали расплываться, стекло растаяло, в глубине проступил чёрный силуэт корабля. Ощущение смертельной опасности обожгло Конрада. Он вскрикнул, успев заметить, как с двух сторон на него ринулись змеи. Резкий звук, похожий на выстрел, грянул над ним, погрузив его сознание во мрак. Отброшенное, будто могучим ударом, на середину комнаты бесчувственное тело стало прозрачным. В белом сиянии, хлынувшем сквозь брешь в пространстве, образовавшуюся на месте зеркала, оно растворилось в считанные мгновения. Проход между мирами закрылся, сияние погасло. В опустевшей комнате воцарилась тьма.