С утра слегка подмораживало, день обещал быть ясным. Снег уже выпал, но какими-то пятнами, а на аэродроме, понятно, его и вовсе не было. Мы собирались взлететь еще затемно, и сейчас три «Пчелки», освещенные прожекторами, стояли на рулежной дорожке у начала полосы. Их кили были украшены не черными звездами ИВВФ, как у всех моих предыдущих самолетов, а аэрофлотовскими эмблемами, то есть крылатыми кошками. Раз уж у нас появился гражданский воздушный флот, то и первые лица государства, решили мы, должны летать на его машинах, в целях дополнительного подчеркивания миролюбия. Как их лично, так и всей Российской империи в целом.

Я вылез из автомобиля. Холодновато, однако, явно ниже пяти градусов. Но ничего, у «Пчелок», в отличие от «Кошек», фюзеляж без щелей и с нормальной системой отопления, не замерзну, проверено.

Забравшись в самолет, я выслушал доклад командира, что все готово, потом поздоровался с четверкой охранников, летящих в одной машине со мной, и спросил, что это за ящик в самом хвосте.

– Так гэкаэфы же, вы сами разрешили их взять, – напомнил мне старший группы.

А, вспомнил я, бедные сайгаки… Их на том острове оказалось довольно много. Как мне объяснили, они пришли туда прошлой зимой, по льду. Но Арал в южной части, где находится остров, замерзает не каждый год, и сейчас зима ожидалась достаточно теплая. То есть лед если и будет, то не раньше конца января, да к тому же непрочный. А прокормить такое количество сайгаков зимой остров не сможет. Так что надо или завозить для них корм, что нереально (и для стройки-то мы могли завезти далеко не все, что хотелось), или смириться с тем, что за зиму передохнет как минимум половина. Или заранее эту половину отстрелять, тогда хоть мясо для рабочих будет. В общем, Никонов таки сможет поохотиться на сайгаков. Для этого и были взяты ГКФы, то есть гражданские карабины Федорова.

И какое можно получить удовольствие, думал я, стреляя по беззащитным козлам с грустными еврейскими мордами? Ладно, англичане там в Африке на львов охотятся – лев, он в случае чего может и постоять за себя. Но нет, Никонов в Африку не хочет, хотя я бы без труда устроил ему командировку в Марокко. Даже на румынский фронт, зараза, не рвется, вот уж где настрелялся бы по самое дальше некуда! Ладно, пусть, раз уж так получилось, в свободное от выполнения служебных обязанностей время заготавливает мясо для рабочих.

С такими мыслями я занял место второго пилота и, повернувшись к первому, сказал:

– Командуйте, Саша.

Теперь до самого конца полета власть переходила к нему, я мог только выражать свое не обязательное к исполнению мнение.

В четвертом часу пополудни «Пчелка» уже заходила на посадку в Михаилове. Ого, как тут все разрослось-то, подумал я, глядя на город сверху. Наш с Гошей домик был в свое время построен почти в километре от поселка, а сейчас он уже внутри городской черты. Впрочем, мне туда не надо, переночую в центральной резиденции, которая теперь действительно стала хоть небольшим, но дворцом, а не полутораэтажным бревенчатым домом с таким названием. Там сейчас живут начальник военно-воздушного училища, в недавнем прошлом летной школы, и его зам, михаиловский комендант, но несколько свободных комнат на случай прилета гостей есть всегда.

Начальник училища, генерал-майор Кузнецов, ждал меня в конце рулежной дорожки, куда мы свернули после посадки. Я вылез из самолета, поздоровался с генералом и, как на всех предыдущих встречах с ним, демонстративно принюхался.

– Все никак не забудете, – вздохнул он, пожимая мне руку.

– Так мне до маразма еще жить да жить, – возразил я, – а в здравом уме такое никак не забудешь. Подумать только, на втором самолете в мире врезаться в единственный на всю Россию автомобиль! Больше ни у кого ничего подобного не получалось.

Это я намекал на историю одиннадцатилетней давности, когда молодой поручик Кузнецов, откушав водки, учинил это воздушно-дорожное происшествие, за что был выгнан из курсантов и полгода оттирал плоскости «Святогоров» от касторки, но потом все же окончил с отличием и Георгиевскую, и Михаиловскую школы.

– Ну а сегодня-то, ваше высочество, не откажетесь маленько в честь приезда? – поинтересовался генерал.

– Разжалую, – пообещал я ему. – Ведь знаете же, что завтра мне с самого утра лететь дальше! Разве что пива выпить, да и то немного.

– Так я это и имел в виду, идемте, автомобиль ждет.

На остров Николая Первого мы прилетели в час дня. Потом до вечера я ездил по нему и смотрел, что тут уже успели сделать. Кроме аэродрома имелось: пристань, узел связи, четыре готовых и шесть недостроенных трехэтажных жилых домов плюс какой-то здоровенный фундамент. Ну и возведенный чуть ли не самым первым ангар с ровным бетонным полом, где будут открываться порталы. Оглядев все это, я поинтересовался насчет мартышек, и меня просветили, что это, оказывается, птицы. Да вот они, видите, взлетели от тех кустов? Пугливые они тут какие-то.

Облом, подумал я, значит, это птички, а не обезьяны. Тогда хрен с ними, пусть летают. Раз пугливые – на голову гадить точно не будут, да и от аэродрома постараются держаться подальше.

С утра четыре дирижабля-ретранслятора заняли свои места на воображаемой прямой от Арала до Питера, и после получасовой настройки у нас получился вполне приличный видеоканал, по которому я и поздоровался с его величеством, а затем поинтересовался:

– Готов? Тогда давай прямо сейчас и откроем, а то над Самарой погода портится, как бы тамошний дирижабль не сдуло.

Я отвернулся от экрана и уставился на торцовую стену ангара, где уже был нарисован квадрат для удобства открытия в этом месте портала. Так как он был далеко не первым, то еще до начала наших совместных с величеством усилий я почувствовал – откроется. И он таки открылся, несмотря на то что Гоша находился в двух с половиной тысячах километров от места этого события. С той стороны сразу поехал автопоезд, пока еще не сверхскоростной, но уже и не суррогатный, как раньше, составленный из вагончиков с ВДНХ. Одиннадцать товарных вагонов грузоподъемностью десять тонн каждый и один пассажирский, в который, если, конечно, хорошо утрамбовать, могло влезть человек семьдесят. Но сегодня народу приехало в десять раз меньше, то есть Никонов и шесть инженеров-строителей – во всяком случае, так они были заявлены.

Первое, что собиралась организовать тут Федерация, это научно-производственный центр электронного профиля. Что-то вроде Кремниевой долины, только с очень быстро текущим временем… А другие проекты Никонов как раз и должен был согласовать со мной. Начал он с того, что поинтересовался, знакомо ли мне слово «нанотехнологии».

Вот ведь хам, почти как я, подумалось мне. Вслух же я ответил:

– Разумеется! Ставите вы, например, в торпеду «жигуля» светодиод вместо лампочки, и это уже называется таким словом, сам читал в вашей статистике. Или делаете водяной фильтр, по эффективности примерно равный завернутому в промокашку куску древесного угля, но в пятьсот раз дороже, это тоже они, нанотехнологии.

– Ну, – несколько смутился Петр Сергеевич, – мы же находимся в самом начале пути. И надеемся, что в здешнем исследовательском центре он будет продолжен более… э-э-э… академически.

Интересная манера – начинать новое дело с откровенной профанации, подумал я и пригласил гостя на прием пищи, который для него будет обедом, а для меня – завтраком. В процессе оного разговор зашел о поэзии. Гость, демонстрируя широту интеллекта, наизусть читал Северянина, Гумилева и Брюсова, потом поинтересовался их судьбой здесь.

– Про Брюсова не знаю, вообще-то у нас поэтами в основном их величества занимаются. Гумилев сейчас на румынском фронте, Северянин – на Тихом океане. Пишет, и неплохо, в свободное от службы время.

После чего я прочитал гостю северянинский «Гавайский рассвет», добавив, что я поэзией в основном интересуюсь по долгу службы, и последнее время больше того мира, чем этого.

– Да, я заметил, – усмехнулся гость, – что вы неплохо знакомы не только с творчеством Высоцкого, но и Вознесенского тоже, и многих других. А вот это, как по-вашему, кто написал:

– Тоже мне, бином Ньютона, – пожал плечами я, – это написал известный поэт Покойник, причем данное произведение относится к позднему периоду его творчества.

– Вот, – всплеснул руками Никонов, – замечательная иллюстрация! Даже если бы мы вас не вычислили случайно по этой истории с пропавшей на глазах у нашего сотрудника машиной, вы все равно потом прокололись бы сами. Вы же не литературоведа из себя изображали, а дядю Жору из гаража! То есть получилось бы как у Стругацких, помните, с золотом дона Руматы.

Да уж, подумал я, это действительно иллюстрация, только к строчке «вышли мы все из народа». И побыстрее забыли как страшный сон, каково там было… Впрочем, мой гость происходит из потомственных комсомольских работников, так что выход произошел еще у его родителей. И ведь не считает он, что мужик из гаража обязан знать два десятка матерных слов и десяток обычных, а из поэтов – Собчак. Нет, мой гость не такой дурак, но вот на одну доску с собой он человека из народа поставить никак не может, потому и кажется ему мой культурный уровень несколько чрезмерным для роли простого мотомеханика.

Но вскоре разговор свернул с высот поэзии на несколько более приземленные вещи. Как говорится, у кого что болит… У Никонова болела душа при каждой мысли о тяжкой доле наших чиновников. Все никак не мог успокоиться, переживал, как за родных, аж непрерывно с нашей прошлой встречи, когда я ему рассказал о здешнем положении дел в этой области.

– Как же вы можете, априори считая людей виновными, доверять им дела государственной важности?

– Так мы же их считаем виновными не априорно и не всех, а только тех, у кого благосостояние не соответствует официальному жалованью. Нет превышения – есть доверие. Появилось превышение – доверие тут же пропадает. У нас, как я уже говорил, мониторятся доходы и их ближайших родственников, причем достаточно тщательно.

– Но это же нарушение прав личности!

– Ни в коей мере. Мы же не силком человека в чиновники тащим! Более того, при вступлении в должность он расписывается, что ознакомлен с вызывающими такое ваше возмущение правилами. И что касается родственников – тоже. Ну а они, если не хотят, чтобы государство лезло в их финансовые дела, могут отговорить своего мужа, отца или там двоюродного брата от принятия должности.

– А если чиновник написал, например, статью – вы что, за гонорар его сразу посадите?

– Прежде чем публиковать эту статью, он должен предоставить ее в комиссариат. И там, во-первых, решат, стоит ли это публиковать вообще, а если да, то какой гонорар заплатить. Это относится не только к статьям, а вообще к любой творческой деятельности госслужащих руководящего звена. Причем мой комиссариат занимается писательскими, изобретательскими и научными вопросами, а поэты, музыканты и художники идут в императорский. Чему вы удивляетесь? Можно подумать, что ваши чиновники не пишут или не изобретают. А уж какие гонорары за это получают – нашим такое и в самом страшном сне не привидится.

– Представляю, как чувствуют себя ваши госслужащие…

– Есть, конечно, такие, что хреново, но их поголовье неуклонно сокращается. Но есть и новые, в большинстве своем из комиссаров, они подобным положением дел даже гордятся. Интересно, кстати, мне тут недавно доложили: оказывается, если у человека есть значок о прохождении комиссарской службы, то к такому все чаще обращаются «господин экс-комиссар». И тем нравится, а знаете, почему? Потому что им приятно, ведь их считают не такими, как прежние, то есть неворующими. Вот у вас, например, какие ассоциации возникают при слове «чиновник»? Вор, взяточник, морду за три дня не обгадишь, да к тому же еще и дурак. То есть, что какой-то конкретный чиновник – умный и честный человек, это еще надо доказывать, причем быстро не получится. Ну года за два, наверное, можно справиться… Нас такое положение дел не устраивало изначально, и мы уже шесть лет работаем в этом направлении. Небезуспешно, как мне кажется. И, кстати, позвольте мне вернуться к изобретательству как давно курируемой мной лично области. Вот представьте себе такую картину: довольно высокопоставленный чиновник вдруг что-то взял и изобрел.

По лицу собеседника было видно, что представить такое ему затруднительно, но он честно пытается.

– Согласен, не самый частый случай, – продолжил я, – но вы слушайте, что дальше было. Вот, значит, костромской губернатор взял и изобрел гиромобиль. Двухколесный транспорт с гироскопом, который благодаря этому гироскопу и сохраняет устойчивость. За свой счет построил и испытал опытный образец.

Видя легкое сомнение Никонова, я уточнил:

– Именно за свой, никаких попыток привлечь средства со стороны не было, это проверено. Так вот, нам этот гиромобиль сейчас не очень-то нужен, проблемы пробок в крупных городах у нас пока нет. Но к тому моменту, когда будут, появится и один из вариантов решения, доведем мы эту идею до готовности к серийному производству к тому времени. Поучаствовать, кстати, не хотите? У вас ведь дефицита пробок, мягко говоря, не ощущается. Но продолжу. Мне ведь пришлось лично в Кострому лететь и упрашивать этого губернатора, чтобы он не уходил со своей должности! Потому как справлялся он хорошо, а там как раз начался ключевой этап земельной реформы. Вот, значит, прилетел я и начал: мол, дорогой Петр Петрович, я понимаю, что губернаторство отнимает много времени, а работа над изобретением – не меньше, но это можно попытаться как-то урегулировать… Нет, отвечает он мне, не так уж много времени нужно на губернаторские дела, если все правильно организовать, мне, дескать, хватает по пять часов пять дней в неделю. И помощники у меня есть… Так вот, до этого момента подобная история с примерно равной вероятностью могла произойти и в вашей России. Но вот с ответа, чего именно ему не хватает, начинается то, чего у вас просто не может быть. Денег у него не было для выпуска опытной серии! Помощники работали почти бесплатно. А организовать акционерное общество, так как желающие вложить капиталы уже появились, он, сидя в губернаторском кресле, не считал для себя допустимым. Типа это можно будет рассматривать как злоупотребление служебным положением, когда акционеры находятся у него в подчинении. Я, конечно, решил, что тут кто-то из моих комиссаров малость перестарался, и заявил, что ему такое сказали по ошибке. Нет, отвечает он, никто мне ничего не говорил! То есть он просто считал такой образ действий неэтичным, и все.

– И как же вы вышли из этого положения? – поинтересовался Никонов.

– Очень просто. Объяснил ему, что я у него в подчинении совершенно не нахожусь, и император тоже. Однако деньги у нас есть, и мы хотим вложить в это предприятие по триста тысяч. А чтобы те, кто хотел сделать это раньше нас, не почувствовали себя обиженными, мы объявим, что готовы продать им часть своих паев по себестоимости. Теперь по поводу этичности происходящего пусть болит голова у нас с его величеством, а вы, дорогой господин Шиловский, еще два года посидите, пожалуйста, в губернаторах, а по гиромобилю кроме финансовой вам будет оказана и вся необходимая техническая помощь.

– Хм, – задумался Никонов, – вообще-то для решения о том, что Российская Федерация будет принимать участие и в этом проекте, хватит имеющихся у меня полномочий. Так что я в принципе подтверждаю наше участие, а конкретные шаги будут уточнены в процессе работы. Значит, нечто вроде мотоцикла, но при этом устойчивое, как автомобиль? Думаю, у такого транспорта могут быть неплохие перспективы. Ну а сейчас надо согласовать еще один момент. Кроме совместных технических проектов было ведь принято и решение о том, что мы размещаем у вас какие-то средства. Так вот, уполномоченный по этому вопросу сегодня прибыл со мной.

– Хорошо, – кивнул я, – полечу обратно, возьму его с собой, потому как данный вопрос относится к компетенции их величеств.