К концу марта Польша вновь стала частью Российской империи. Разумеется, по лесам еще безобразили недобитые отряды, состоящие в основном из тех, кому Магадан не светил ни при каком раскладе, а светили только пуля или веревка. По слухам, одним из таких отрядов командовал сам Пилсудский. Вообще-то это было интересно, но не очень, потому как еще один Пилсудский к тому времени был не только пойман, но и отправлен в Питер – то есть фигурант для суда у нас уже имелся. Но на всякий случай я приказал принять усиленные меры и к поимке того, который пока скрывался, потому как запас карман не тянет. Два подсудимых по одному делу – это дополнительная гарантия того, что виновным не удастся уйти от ответственности. Кроме Пилсудского суда ждал и сербский генерал Дмитриевич, за которым пришлось посылать две воздушно-десантных роты, а то сам он почему-то явиться в Цетин, куда его вежливо пригласил Никола, не захотел.

В Ирландии прошел первый этап референдума, на котором ее народ подавляющим большинством голосов решил, что наилучшим государственным устройством наконец-то обретшей свободу страны будет конституционная монархия. Второй этап, где будет принято решение просить принцессу Дагмару принять ирландский трон, должен был состояться в середине мая.

Ну а я теплым вечером начала апреля стоял на балконе своего кабинета и размышлял о вечном, то есть о людской неблагодарности. И ладно бы приходилось думать только о ней, это не такое уж абсолютное понятие. Недаром же на востоке говорят, что уже оказанная услуга не стоит ничего… Но когда неблагодарность переходит в откровенную дурость, это уже утомляет. Сколько мы, помню, с султаном возились, без нас его уже третий год как низложили бы. Сколько писем с обещаниями всяческой поддержки этот велеречивый сын ишака слал нам перед войной! Но началась война – и он тут же стал изображать из себя целку. Правда, когда на него прикрикнули, быстро опомнился, – но зачем же было доводить до такого?

Вот и Виктор, блин, Эммануил Третий, король Италии, тоже вел себя как проститутка. Дело было в том, что сейчас у Австрии оставался единственный канал связи с внешним миром – через Италию. И он вовсю работал, особенно пока Суэц был еще в руках англичан! А король что-то там нагло вякал про нейтралитет, якобы не подозревая, что эшелоны с вооружением и даже солдатами один за другим идут в Австрию. Правда, сейчас это безобразие уже прекратилось, но зато наметились попытки движения в обратную сторону, ибо находящиеся в Австрии англичане и американцы, особенно в чинах повыше, вдруг как-то уж больно слаженно двинулись к итальянской границе. Узнав про такие дела, Гоша сказал мне, чтобы с Италией я разбирался сам, ему, мол, сейчас не до этих потомков цезарей, надо утрясать с кайзером подробности грядущего умиротворения Австрии.

И я размышлял: правильно ли, что я своей властью дал этому Эммануилу еще один шанс, вот только сегодня в обед написав письмо? В котором простым и понятным каждому культурному человеку русским языком, причем не особенно стесняясь в выражениях, напомнил королю, что он женат на дочери великого человека, императора крупнейшей в мире империи, то есть Николы Черногорского. И что лично я не очень понимаю, как у столь достойной женщины мог оказаться такой муж и как после войны сможет существовать какое-то там независимое Итальянское королевство, если сейчас оно вот так себя ведет. В общем, всех пересекших австро-итальянскую границу – немедленно в лагерь, писал далее я, специалисты, которые помогут его организовать, уже в пути. И попробуйте только не принять или, приняв, не должным образом исполнять их просьбы! Мне будет даже приятно поздравить Николу с вхождением в состав его империи еще одного королевства во главе с ее величеством Еленой Черногорской.

Впрочем, вздохнул я, возвращаясь в кабинет, прав я или не прав, но «Страхухоль» с курьером пролетела уже больше половины своего пути на Апеннинский полуостров. И даже если окажется, что я поступил слишком резко – ничего страшного, у Гоши остается возможность в случае чего заявить чистую правду, то есть что данное письмо является личной импровизацией канцлера и писалось без согласования с ним. Но почему-то интуиция подсказывала мне, что заниматься такими делами императору не придется.

А вообще-то план наших ближайших действий выглядел так. Русские войска из Боснии наносят удар на северо-запад, немецкие от Зальцбурга – на юго-восток. Встреча предполагалась в Триесте. После чего двуединая империя должна оказаться в плотной блокаде, где с помощью наших «Выхухолей» и немецких «Левиафанов» потихоньку будет дозревать до принятия правильного решения. Иными словами, собственно Австрия входит в состав Германии, а Венгрия с Чехией получают независимость, об условиях которой Гоша сейчас и договаривался с кайзером.

Через день меня известили, что итальянский король внял голосу рассудка и отдал необходимые распоряжения о всемерном способствовании интернациональному миротворческому отряду, прибывающему в Падую для оказания помощи по поддержанию нейтралитета. А десятое апреля началось с вылета почти пятисот бомбардировщиков, одновременно с чем заговорили мощные немецкие пушки и наши реактивные минометы, и только из-за их грохота и воя не слышно было рокота прогреваемых танковых двигателей.

Утром десятого апреля майор Мэнсфилд Камминг и его спутник, капитан Уильям Моэм, проснулись рано, с рассветом. Их поезд, тронувшись от станции Загорье в сторону Любляны, вдруг дернулся, лязгнул сцепками и встал. Капрал, посланный разузнать, в чем дело, вернулся и сообщил, что паровоз выведен из строя угольной миной и отремонтировать его в поле невозможно. Комендант эшелона формирует отряд с целью добыть в Любляне новый паровоз, однако…

– Достаточно, – прервал Моэм капрала. – Мэнсфилд, вы слышите?

Вопрос был риторическим, гул самолетов усиливался с каждой минутой. Капитан взял бинокль, некоторое время изучал небо на западе, после чего повернулся к майору.

– Их там д-десятки, – мрачно сообщил он, – это русские «Выхухоли». И, хотя они летят и не к нам, я бы отошел от эшелона, больно уж з-заманчивая цель.

Капитан слегка заикался, что становилось особенно заметным, если он волновался.

– Что это может быть, Уильям, поделитесь соображениями, вы же фронтовик, – попросил майор.

– Если через полчаса мы услышим вой ракет, то это г-генеральное наступление русских, – пояснил капитан, – и к полудню тут будут их танки. Надо думать, что делать дальше. Вариантов всего два. Можно идти на восток, но тогда надежды выбраться из Австрии становятся д-довольно призрачными. Однако по опыту русского наступления в Польше я могу сказать, что между передовыми ударными частями и следующей за ними обычной пехотой всегда есть разрыв, который порой достигает двадцати километров. Да и пехота не очень утруждает себя охотой на мелкие группы, для этого у русских есть с-специальные части, но они подойдут только на второй или третий день. Во всяком случае, так нам удалось вырваться из Польши. Однако… Капрал, узнайте, что там хочет делать этот идиот!

Через пять минут капрал доложил капитану:

– Комендант эшелона, как старший по званию, приказал построить пассажиров поезда, сформировать из военнослужащих сводный отряд и принять меры для отражения возможного нападения противника.

– Это не просто идиот, – скривился Моэм, – это анацефал! Н-не знаю, кто здесь будет первым, самолеты или танки, но и тех и других очень порадует в-выстроившееся вдоль путей почти невооруженное подразделение. Мэнсфилд, у вас в поезде осталось что-нибудь ценное? Например, п-продовольствие. В общем, жду вас пять минут, и надо уходить, пока не стало поздно.

– Почему мы не пошли по дороге, а лезем в эту проклятую гору? – спросил часа через три окончательно выбившийся из сил Камминг у Моэма, который хоть и не объявлял себя старшим группы, но явно им стал.

– Привал, – скомандовал капитан, глядя на взмокшего майора и капрала, который хоть выглядел и получше, но ненамного. – П-почему, говорите, не пошли? Прислушайтесь.

Действительно, тишину весеннего леса вдруг нарушил далекий звук двойного выстрела – «р-рах, р-рах!», а за ним еще один, одиночный, но более сильный и гулкий – «б-бумм!».

– Дуплет – это самоходное орудие «диарея», – пояснил Моэм, – а одиночный выстрел сделал тяжелый танк «крыса». И если легкие танки, то есть русский «тигр» или немецкая «двойка», еще могут действовать в составе небольших п-подразделений с локальными задачами, то эти машины применяются только большими массами, причем на направлении главного удара. А тут не так уж много дорог, чтобы эта осталась пустой. Так что нам надо переждать проход основной массы русской техники и мотопехоты в таком месте, куда они точно не сунутся и где им нечего будет обстреливать. Вот здесь, например. Располагайтесь основательно, господа, я не думаю, что сегодня у нас получится п-продолжать путь. Капрал, вскройте одну банку консервов. Огонь, разумеется, мы разводить не будем.

Вскоре со стороны дороги, которую не было видно с места стоянки, послышался рев танковых моторов. Еще через полчаса снова раздались двойные выстрелы «диарей», только теперь гораздо более близкие, а чуть погодя – автоматные очереди, которые, однако, быстро стихли.

– Вот так, – резюмировал Моэм, – оборона, организованная нашим г-героическим полковником, задержала русских ровно на семь минут. Они даже не стали вызывать самолеты.

– Сэр, а это точно русские? – усомнился капрал. – Вроде бы их автоматы имеют несколько другой звук.

– Старые автоматы, те, с какими они воевали еще в Ч-черногории, – да. Но у них появились и новые, под почти винтовочный патрон, вот их мы и слышали. Кстати, такое вооружение только у лучших русских частей, которые они называют ветеранскими. Вот уж с этими-то мне п-приходилось встречаться в Польше, и ни малейшего желания повторить это сейчас у меня нет.

Против воли капитану тут же вспомнился польский городок Овчары недалеко от австрийской границы, куда небольшая группа англичан, вырвавшихся из охваченных восстанием районов, приехала на вдрызг укатанном французском грузовичке, который там и развалился окончательно. Казалось, что все уже позади, они среди своих, а завтра вообще будут в Австрии… Но тут вдруг один за одним загрохотали знакомые «р-рах, р-рах», и близкий разрыв буквально обрушил на англичан стену домика, из которого они каким-то чудом успели выскочить. Потом еще один, после чего с трудом поднявшийся на четвереньки оглушенный капитан вдруг увидел прямо перед собой прущую по середине улицы русскую самоходку. Она пронеслась мимо, обдав Моэма запахом горячего железа и горелой солярки. За ней бежали русские солдаты. И тут очнувшийся лейтенант Флетчер вдруг встал и, на ходу пытаясь открыть клапан кобуры своего «бульдога», сделал шаг вперед. Невысокий, чернявый и горбоносый русский солдат ощерился, затем почему-то на ломаном английском рявкнул: «Твой кролик написа́л!» и сделал молниеносный выпад штыком. Потом скользнул взглядом по капитану, убедился, что тот без оружия, и побежал догонять свою самоходку. А Моэм тупо смотрел на труп лейтенанта и тщетно пытался понять, при чем тут какой-то кролик…

Весь день со стороны дороги, проходящей у подножия горы, где расположились трое англичан, доносился шум моторов, но к вечеру он стих. Капитан сказал, что в путь надо двигаться утром, а пока предложил поспать в чем-то вроде шалаша, который соорудили они с капралом. Может, у кого-то и получилось заснуть в эту ночь, но только не у майора Камминга. Мало того что он мерз, так ему еще непрерывно чудилось, будто из леса к ним подкрадываются казаки. Он даже предложил установить дежурство, но Моэм отмахнулся:

– Находясь в шалаше, мы гораздо менее заметны, – объяснил он. – А если русские вдруг непонятно зачем начнут прочесывать лес, так они нас найдут независимо от наличия часового. Причем спящих возьмут в плен, а часового, скорее всего, убьют.

Около пяти часов путники пробирались по склону горы, пока не вышли к какой-то то ли широкой тропе, то ли очень узкой дороге. Судя по всему, Моэм знал о ней. Вообще он неплохо ориентировался на местности, несмотря на отсутствие карты. Недурно, однако, готовят офицеров королевской морской пехоты, думал майор. Или это только прикрытие, как и его должность бригадного интенданта, а на самом деле капитан служит в каком-то гораздо более секретном подразделении?

В отличие от майора, капитану не было нужды строить предположения относительно действительного места службы своего попутчика. Он и так знал, что майор из МИ-5, то есть контрразведки. Потому как сам Моэм служил в МИ-6. Во Франции, а затем и в Польше он собирал сведения о тактике применения нового оружия русских, в чем неплохо преуспел.

Дальше путь стал полегче, все-таки идти по проложенному кем-то пути гораздо проще, чем просто по лесу. С заходом солнца капитан предложил устраиваться на ночлег.

– Если ничего не случится, то, выйдя утром, где-то к пяти вечера мы будем в Церкнице, – пояснил он, – а там у меня есть один знакомый, попробуем обратиться к нему за помощью.

Вторая ночевка окончательно подорвала силы майора. К утру он ненадолго провалился в полусон-полубред, а встал с явными признаками серьезной простуды. Так что путники добрались до Церкнице не в пять, а только в девятом часу вечера. Капитан оставил капрала с майором в кустах неподалеку от городишки, сам сходил туда и, вернувшись минут через сорок, сообщил, что все в порядке. Сегодня они будут ночевать не в лесу, а на нормальных постелях в теплом доме.

Там они пробыли чуть больше суток. За это время майору стало чуть лучше, хотя до полного выздоровления было еще далеко, а капитан сумел договориться с местными о том, что завтра их доставят в порт Фиуме, который наступающие русские части, двигаясь к Триесту, пока обошли стороной. Потом был день тряски по каменистой дороге на какой-то пароконной пролетке, затем – ночевка в порту, в провонявшем рыбой сарае, а ранним утром – посадка на маленький допотопный пароходик, который должен был доставить англичан в Венецию. Плохо соображающий от жара майор не успел до конца поверить в такую невероятную удачу, как она кончилась. Их арестовали через пятнадцать минут после высадки на землю Италии. Сначала трое полицейских вежливо предложили пройти в участок для выяснения личностей, а вскоре туда прибыл автомобиль с солдатами в незнакомой форме и в голубых касках. Впрочем, какая разница, во что они одеты, мысленно сплюнул капитан. Потому что вооружены они были хорошо ему знакомыми новыми автоматами Мосина образца 1909 года.

В лагере для интернированных условия оказались в общем не так плохи, как опасался капитан. Кормили сносно, три раза в день, но на редкость однообразно. В меню были только макароны и неплохие сосиски, правда, какого-то странноватого вкуса. Больного майора положили в санитарный блок, где его даже лечили. Капитан уже начинал задумываться о том, как лучше бежать – в одиночку, подождать выздоровления майора или подбить на побег кого-нибудь еще? Но на шестое утро его вызвали к коменданту лагеря.

– С вами хочет побеседовать госпожа Малахова из русского Департамента охраны материнства, – сообщил комендант, – пройдите в третий кабинет, она ждет.

«Как бы вот тут и не кончилась моя карьера», – подумал капитан, покосившись на трех охранников с автоматами на изготовку.

Госпожа оказалась миловидной дамой лет тридцати с небольшим. Взглянув на вошедшего, она предложила:

– Садитесь, капитан Моэм. Разрешите представиться – проконсул Службы имперской безопасности Марина Львовна Малахова. Надеюсь, вам известно, что это за организация и чему соответствует мое звание? Вряд ли в МИ-6 не знают таких вещей.

Моэм кивнул. Да, он это знал и, кроме того, был в курсе, что проконсул – это третий сверху ранг в СИБе. Значит, продолжать притворяться простым капитаном морской пехоты бессмысленно, и сейчас ему придется выбирать между работой на противника и смертью, причем, скорее всего, весьма мучительной.

– Я разговариваю с вами по личному поручению канцлера Найденова, – продолжала дама, – и уполномочена им сообщить вам следующее. Первое – вы свободны.

– Ч-что? – не понял Моэм.

– Повторяю, раз уж вы с первого раза не расслышали. Вы свободны. Вот бумага от командования международного миротворческого отряда, где это подтверждается. С ней вы можете спокойно путешествовать по всей Италии. Второе: послезавтра в порт Бари зайдет русский пароход «Петербург», везущий продовольствие в Ирландию. Часть его затем будет переправлена в Англию, в порядке оказания помощи голодающим. Вы не знали, что в метрополии самый натуральный голод? Увы, это так. Если вы хотите оказаться в Англии, то это, пожалуй, единственный реальный путь. Возьмите письмо к капитану «Петербурга». Третье. Канцлер Найденов просил передать вам следующие слова. Он не требует от вас клятвы не принимать более участия в боевых действиях. И еще – канцлер надеется, что увиденное вами на войне найдет отражение в ваших литературных трудах. Он желает вам долгих лет жизни и творческих успехов, господин Уильям Сомерсет Моэм.