На следующий день они отплыли маленьким пароходиком в Тулеар.

Когда судно достигло места назначения, можно было подумать, что их ожидало все местное население. Навстречу Маргарет шествовало семейство Томаса. Впереди — старый отец в темном плаще и его две толстые и болтливые жены. Ее обняли и отвели к маленькой, крытой черепицей хижине, где ей предстояло жить. Когда-то ее построил местный торговец. Почти всю комнату занимали большая двуспальная латунная кровать и древний викторианский шкаф.

Маргарет должна была тут же распаковать чемоданы и раздать подарки. Она распределила свою одежду между сестрами любовника, обмиравшими от восторга. Со всех сторон к ней лезли полуголые ребятишки и тоже клянчили подарки. Смеясь, она покидала им всякие безделушки.

Тут началось всеобщее переодевание, молодые туземцы примеряли лондонские костюмы, а Томас, отбросив свой цивилизованный наряд, облачился в расшитый плащ, который ему поднесла жена брата. Маргарет последовала их примеру и надела местное платье, синее с желтым. И все женщины поздравляли ее и сочно целовали. Когда она, стоя перед зеркалом, повязывала голову шелковым платком, любовник вытолкал гостей из хижины и закрыл за ними дверь.

— Это и есть мой дом, — произнес он с гордостью. Она повернулась к нему, он поднял ее на руки и перенес на кровать. Маргарет застонала от удовольствия и обняла его голую поясницу…

Первые дни были восхитительны. По утрам они катались по реке в лодке. Обнаженный мужчина гнал суденышко и слушал звуки джунглей.

— Это газель, — говорил он, — а это дикий козел…

Они привязывали лодку к какой-нибудь коряге на берегу и растягивались на горячем песке. Возвращались голодные и жадно поглощали еду, приготовленную для них туземцами.

На этом для Маргарет заканчивалось все приятное, потому что далее следовало возвращение к цивилизации: она должна была разговаривать. Для негров правительство, налоги, цены на земляные орехи были самыми животрепещущими темами, но для Маргарет — тоской смертной.

Она спешила покончить с едой и найти убежище в спасительной сиесте.

Нельзя сказать, чтобы в этот период своей жизни Маргарет стремилась к чувственному исступлению. Наоборот, она чувствовала себя охваченной странной истомой, в которой сладостно соединялись и материнское, и девичье начало.

Ее раскладывал негр. Когда он засыпал, она клала голову на его плечо, перебирала пальцами его вьющиеся волосы. Маргарет сознавала, что находится в его власти. Но что-то подсказывало ей нечто противоположное: что он больше принадлежит ей, чем она — ему. Маргарет сейчас презирала простое чувственное наслаждение. Она представляла, что это большое существо, ее любовник, был когда-то крохой, которого она качала у своей груди. Когда Томас просыпался, она кидалась в его объятья не столько как к любовнику, который знает о своем владычестве самца, но более как мать к любимому чаду. Если в этот момент он изъявлял желание овладеть ею, она укрывалась в туалете и возвращалась уже облаченная в одежды туземной женщины.

Маргарет хотела мало-помалу обратить его снова к местной примитивной жизни, в которую уже начала погружаться сама. Она пересказывала ему все деревенские сплетни, расспрашивала о его приятелях и приятельницах. К примеру, она сообщала ему, что такая-то девушка влюблена в него.

Он улыбался:

— Ты не ревнуешь? Она тоже улыбалась:

— Нет, ведь я твой друг…

Маргарет попыталась и доказать это. Теперь, когда он направлялся к своим приятелям, она сопровождала его. Для них открывали винную лавку, и она покупала для всех выпивку. Постепенно компания распадалась, юноши один за другим исчезали в направлении освещенных хижин, где их угощали мятным чаем и любовью.

Маргарет и ее любовник оставались одни. Он спрашивал:

— Ты спишь?

Она отвечала вопросом на вопрос:

— А что? Он мялся:

— Ничего… Я не…

Однажды она сама предложила: я — Иди, навести свою подружку. Я подожду тебя снаружи… Маргарет повела его темной аллеей к хижине, которую еще днем ей показали местные сплетники.

— Ну, иди же, — сказала она. — Свет еще пробивается из-за ставен, а девушка прехорошенькая…

Все закончилось тем, что Томас повиновался, но открытость измены испортила ему все наслаждение. Маргарет терпеливо ожидала, пока ее любовник там кончит, и не находила в этом ничего неестественного.

Потом они вместе стали ходить в дом Консуэлы, мулатки очень загадочного происхождения, которая, не довольствуясь продажей своих собственных выдающихся прелестей, освоила также почтенную профессию содержательницы борделя.

Служительницы обычно возлежали на циновках на террасе в ожидании, когда они понадобятся для принесения удовольствия посетителям. Здесь были женщины всех рас, возрастов и размеров. Маргарет присаживалась рядом с ними и заказывала бутылку лимонада. Она могла оставаться здесь часами, потягивая лимонад и думая о своем любовнике.

Иногда какая-нибудь женщина вставала и начинала пританцовывать, чтобы размяться, остальные отбивали ей такт ладошами.

Это тихое времяпрепровождение нарушали негры, являвшиеся в поисках земных радостей. Они прислоняли свои велосипеды к изгороди, выключали фары и приступали к переговорам с Консуэлой. Она требовала денег, они пытались отделаться обещаниями, но она всегда оставалась непреклонна. Консуэла была честная женщина, она не занималась любовью за ничего.

Тогда они меняли планы, доставали из карманов монеты, и Консуэла уводила их в свою комнату.

Иногда вспыхивал спор. Но последнее слово всегда оставалось за Консуэлой. После многочисленных протестов негр вдруг находил свой бумажник, а в бумажнике купюру в десять шиллингов. За эту цену он получал право на одну из девушек, лежащих на циновках, потому что Консуэла стоила дороже. Пока она подзывала очередную сменщицу, негр мог покрасоваться собой перед зеркалом, заодно причесать волосы и попрыскаться одеколоном.

Затем дверь захлопывалась, оконный проем затенялся жалюзи, свеча гасилась. Маргарет затаивала дыхание, чтобы расслышать, что происходило в хижине. Но негры вели себя очень пристойно и не издавали ни единого звука.

Спустя некоторое время они выходили наружу, чинно держась за руки. Женщина поправляла свою одежду. Мужчина довольно улыбался. Он еще немного задерживался, чтобы выпить с Консуэлой рюмочку, потом садился на свой велосипед, включал фару и уезжал в ночь.

Женщина, дождавшись сигнала хозяйки, тоже уходила домой. Она заработала немного денег, и больше ей здесь делать было нечего. Маргарет тоже вставала и окликала своего любовника. Первые дни он неохотно повиновался.

— Я хотел тут переспать с одной девушкой, которая мне нравится!

Черт! Маргарет казалась столь равнодушной к этому заявлению, что его желание враз испарялось. Он уходил с ней, но не прощал этой безучастности, которая не позволяла ему сыграть должным образом свою мужскую роль.

После того, как они уходили, Консуэла, собирая циновки, говорила своим девушкам:

— Эта белая женщина, она совершенно избалована!

Унося пустые бутылки она продолжала недоумевать:

— Не могу понять, какого черта она сюда приходила? И девушки заливались смехом.