Стоя перед распорядителем рабов во Дворце наслаждений, Бадра произносила слова, от которых содрогалась ее душа:

— Мне не удалось достать ожерелье, и поэтому я предлагаю себя вместо дочери.

Темные глаза Масуда остались бесстрастными. Он не удивился. Они находились в передней комнате борделя, предназначенной для приема клиентов и заключения сделок. Обстановку деловой комнаты смягчали пестрые — огненно-красные с бирюзой — покрытые вычурной резьбой диваны и столики атласного дерева, инкрустированные перламутром. У стены высилось нарядное шведское бюро.

Дрожащие ноги не слушались ее. Бадра хотела как можно скорее закончить это дело.

Она молила Аллаха, чтобы Кеннет сразу же последовал за ней. Несмотря на то что все происшедшее привело его в ярость и замешательство, у Хепри было доброе сердце. Он позаботится об ее дочери. Сейчас имело значение только то, что связано с Жасмин.

Бадра подняла подбородок кверху.

— Мы так договорились. Я предлагаю себя взамен дочери. Отдай мне ее.

Масуд щелкнул пальцами. Через несколько минут в дверях появилась Жасмин. Лицо девочки носило следы переживаний. Она с нетерпением ждала ее. При виде Бадры ее ангельское личико просветлело. С зажатым в руках маленьким мешочком она подбежала к ней. Бадра подалась вперед и крепко ее обняла. Затем, подняв глаза, она пристально посмотрела на стражников и Масуда:

— Я хочу побыть с ней немного наедине. Это все, о чем я прошу.

Мужчины, поворчав, все-таки удалились.

Бадра наклонилась над дочерью, вложив в свои объятия всю силу своей любви, все надежды своего любящего материнского сердца. Она поцеловала девочку и мягко зашептала ей в ушко. Она заглянула в мешочек девочки и удивилась, что у нее так мало вещей. Рваное тряпье на смену, еще какая-то мелочь.

Взяв в свои руки пальцы девочки, она вложила в них немного денег.

— Они собираются отпустить тебя. Возьми эти деньги, найми извозчика и поезжай в Шеферд-отель. Это очень большой дом, извозчик знает дорогу. Дождись одного англичанина по имени Кеннет, герцог Колдуэлл. Не уступай, если кто-нибудь будет мешать тебе встретиться с ним. Скажи ему, что я здесь. Он добрый, он поможет тебе.

По лицу девочки было видно, что она колеблется. Бадра сжала ее руки.

— Пожалуйста, ты должна мне верить, — умоляла она девочку. — Только так я могу вызволить тебя отсюда.

Жасмин посмотрела на нее снизу вверх, ее взгляд светился невинностью и добротой. Бадра увидела в ее глазах отражение своего собственного детства, невинного и полного радости, до тех пор пока все это не украли у нее.

«Я должна спасти свою дочь!»

— Я сделаю так, как ты говоришь, — прошептала Жасмин.

Когда мужчины возвратились, Бадра стояла, обнимая свою дочь.

— Я объясняла ей, как выбраться отсюда, — сказала она Масуду холодно. — Вам я не доверяю.

В сопровождении двух вооруженных стражников они вышли в отрытый двор, опоясывающий здание.

Низко в небе висела луна. Луна… Ее имя… Бадра посмотрела вверх с надеждой — пусть луна направит шаги ее дочери. Мрачные стражники цепко держали ее за руки. Жасмин шла впереди, бросая через плечо встревоженные взгляды. Они прошли двор и вышли наружу.

Бордель располагался в конце пустынной улочки, на частной земле, как уединенный дворец паши.

Бадра дошла до конца переулка, где был перекресток с главной улицей, на которой было более оживленное движение. На перекрестке в ожидании пассажиров стоял извозчик.

— Иди к этому человеку. Делай так, как я тебе велела, — сказала она Жасмсин.

Девочка обернулась, на ее лице отразилась неуверенность.

— Иди, — сказала Бадра, подталкивая ее и чувствуя, как горячие слезы обжигают ей глаза. — Сейчас! Беги, Жасмин.

Ее маленькая девочка быстро побежала прочь, поддерживая руками подол своей юбки. Стражники молча наблюдали, как в этот момент Бадра тихо молилась.

— Иди с Богом, малышка. Да спасет тебя Аллах.

Потом она повернулась, и стражники повели ее назад по направлению к Дворцу наслаждений.

Когда Кеннет поведал Джабари о том, что случилось, шейх не стал тратить времени зря. Он настоял на том, чтобы сопровождать герцога. Кеннет заказал билеты первого класса для шейха, для себя, Рашида и Рамзеса. Их маленький отряд сейчас напоминал ему все племя Хамсинов, крепко спаянное узами верной дружбы.

Два чувства боролись в нем — беспокойство и гнев. Всю дорогу в Каир потрясение, испытанное им, душило его, как крепкие кольца змеи. Он вынул из ножен тот кинжал, который Бадра выронила на раскопе.

Когда-то этим ножом он порезал себе пальцы и бросил к ее ногам. Теперь он стал символом их прошлого. И их настоящего.

Бадра никогда ничего не делала без причины. Она не любила перемен. Мало что могло заставить Бадру желать чего-то, но если это происходило, она действовала с твердой решимостью.

Ее возвращение в тот самый бордель, в который ее когда-то продали, было равносильно тому, чтобы самой броситься в яму с шипящими змеями. Этот поступок был подобен самоубийству, потому что Кеннет знал, что означал ее упрямо вздернутый подбородок. На кон, видимо, поставлено было что-то ужасно важное.

Она была в глубоком волнении, и он должен был узнать, почему. Бадра обрекла себя, воздвигнув между ними препятствия толще стен пирамиды. Он должен был разрушить эти барьеры и понять, отыскать то, что же она скрывала.

В Каире, выйдя из поезда, они поехали прямо в Шеферд-отель. Кеннет вошел прямо в холл, не обращая внимания на недоумевающие взгляды благовоспитанных постояльцев отеля. Он проследовал мимо группы приветствовавших его англичан, которые были заняты в холле оживленной беседой, и остановился перед стойкой портье, когда перед ним внезапно выросла маленькая девочка в ярко-красном платье с вышитыми желтыми цветочками.

Это была тоненькая девочка с узлом темных, как ночь, волос. Она умоляюще смотрела на него.

— Пожалуйста, сэр, это вы герцог Колдуэлл?

Спешивший за ней большими шагами швейцар схватил ее и сердито заорал по-арабски:

— Дерзкая девчонка! Я велел тебе уходить и не попрошайничать! Она пришла сюда вчера ночью и пристает к каждому англичанину.

Кудрявые волосы девочки падали ей на лицо, и у нее был упрямо вздернут подбородок, точно так же, как у Бадры. Она цепко схватила Кеннета за штанину брюк. Величественным жестом он остановил швейцара и присел, чтобы рассмотреть лицо девочки.

— Ты Жасмин? — спросил он по-арабски.

— Да, я сестра Бадры. Она просила передать, что будет ждать вас во Дворце наслаждений.

Его охватило смятение. Кеннет смотрел на ребенка. Несмотря на свой несчастный вид, она отважно подняла кверху свой подбородок. Совсем, как Бадра. «Отважный вид, в то время как внутри у нее все замирает от страха», — догадался он. Снова, как Бадра…

— Откуда ты пришла, малышка? — мягко спросил он.

В ее огромных карих глазах он прочел ужас.

— Я пришла из Дворца наслаждений. Бадра… сказала, что они отпустят меня, но взамен осталась сама. Почему?

У него в голове вдруг зазвучали слова, которые сказала ему Бадра. С его глаз упала пелена, он понял все. От переживаний у него перехватило горло.

— Она осталась потому, что очень-очень любит тебя, милая. Из любви к тебе она продала себя.

К ним подошли шейх Хамсинов и остальные и встали вокруг.

— Сестра Бадры? — нахмурился Джабари.

— Нет, не сестра, — медленно ответил Кеннет по-английски, вставая и глядя в лицо шейху. — Это ее дочь.

И дочь Фарика.

В какой-то момент на лицах его друзей появилось до смешного комичное выражение. Они были ошеломлены новостью. Жасмин в замешательстве оглядывалась, когда услышала странный язык, на котором говорят белые англичане.

Кеннет придвинул девочку к себе и обнял ее. Он посмотрел вниз, чувствуя что-то неладное. Бедное дитя дрожало от ужаса. Он достал из кармана небольшой овальный сверток и развернул его. Потом наклонился и протянул его девочке.

— Ты любишь лимонное драже?

С торжественным видом она взяла конфеты.

— Что это такое?

— Попробуй одну, — подбодрил он ее.

Ее милое личико расцвело от удовольствия, когда она положила в рот одну конфетку. Кеннет улыбнулся ей.

— Не беспокойся, Жасмин, — сказал он ей мягко. — Бадра доверила мне опекать тебя. И теперь я буду заботиться о тебе.

В ее больших глазах, слишком взрослых и осмысленных для ее возраста, выразилась благодарность.

— Бадра сказала, что я могу доверять тебе, — Жасмин крепко сжала ручонкой его пальцы. — Я верила ей, и поэтому буду верить тебе.

От этих простых слов у него сжалось сердце. Он кивнул в сторону Рамзеса.

— Это Рамзес. У него есть маленькая дочка, и он хороший отец. Некоторое время заботиться о тебе будет он.

Жасмин настороженно рассматривала мускулистого воина, который смотрел на нее с нежной улыбкой.

— У него есть еще лимонные драже?

Рамзес развел руками. Кеннет засмеялся. Он передал конфеты своему другу.

— Теперь есть. Ступай с ним, милая.

Он видел, как Рамзес подвел ее к стоявшим в вестибюле креслам и стал делать то, что должен делать хороший отец — успокаивать ребенка, который, совершенно очевидно, перенес большое потрясение. Джабари наблюдал за ними с отвисшей челюстью, явно изумленный.

— Почему Бадра ничего нам не рассказала? — наконец смог выдавить он.

— Я предполагаю, что она хранила в секрете существование Жасмин, потому что боялась сообщить, что у нее есть внебрачный ребенок. Ребенок от человека, которого ты ненавидишь больше всех на свете.

Шейх был в ужасе:

— Ты думаешь, она считала, что я не приму в наше племя ее дочь?

В газах Кеннета было твердое выражение, но он не обвинял Джабари.

— Помнишь, как ты однажды сказал о том, как могут относиться к детям Фарика его враги и что они сделают с любым из них, если те попадут к ним в руки?

Кровь отхлынула от лица Джабари. Он выглядел потрясенным.

— Я сказал это в гневе. Но я бы никогда не обидел ребенка Бадры.

Кеннет кивнул.

— Я знаю. Разреши мне пойти и организовать номера для всех нас. У меня счет в этом отеле.

Взгляд Джабари стал таким же твердым, каким был несколько минут назад у Кеннета.

— А куда ты пойдешь потом, Хепри?

— Я собираюсь вернуть Бадру, — мрачно ответил он.

— Это моя обязанность! — вдруг рассвирепел молчавший до того Рашид.

— У тебя нет денег, — ответил Кеннет с резковатой честностью. — И потом, английский герцог, ищущий экзотических развлечений, вызовет у них меньше подозрений, чем воин-египтянин.

— Итак, богатый английский герцог хочет купить Бадру. Ты думаешь, что ты купишь ее за свои английские фунты? Но это не прибавит тебе чести, — в тон ему ответил Рашид.

— Ты осмеливаешься оскорблять меня?

Наполнившиеся злобой темные глаза Рашида встретились с его взглядом.

— Я осмелился говорить правду. Ты хочешь купить Бадру, чтобы потом сделать ее своей шлюхой.

Внутри у Кеннета поднялся бешеный гнев. Его руки сами сжались в кулаки, но он вовремя спохватился, вспомнив о Жасмин. Он посмотрел на маленькую девочку, сидевшую рядом с Рамзесом.

— Не здесь— проскрежетал он сквозь стиснутые зубы. — Давай выясним наши отношения на улице.

Джабари стоял молча, слегка кивая головой, когда Рашид перевел свой взгляд на него. Ворча что-то себе под нос, Рашид вышел вслед за Кеннетом. За элегантной террасой, на которой немолодые джентльмены попивали свой файф-о-клок, у лестницы, на которой заклинатель змей развлекал туристов, они встали лицом к лицу, сжав кулаки.

— Давай раз и навсегда выясним наши отношения, Рашид. Ты и я. Прямо сейчас.

Темные глаза Рашида загорелись.

— С радостью.

Кеннет не стал ждать. Лениво прохаживавшиеся со своими английскими мужьями женщины вскрикнули, когда его кулак ударил в подбородок Рашида.

— Это за то, что оскорбил меня, — прорычал он.

Рашид даже не покачнулся. Два человека начали бой.

Тяжелый кулак Рашида угодил Кеннету в живот. Он скорчился, тяжело дыша. Черт побери, у этого человека был мощный удар!

— Это тебе за оскорбление Джабари, моего шейха. Когда ты уезжал в Англию, — съязвил Рашид.

Сделав обманный выпад, Кеннет ухитрился нанести прямой удар. Рашид сморщился от боли и отступил.

Все это выглядело смешно, как будто дрались школьники. Кеннет схватил Рашида за полы его бениша цвета индиго и притянул к себе. Ноздри воина раздувались.

— Слушай меня, сказал Кеннет низким зловещим голосом. — Бадра моя. Она всегда была моей. Я сделаю все, что должен, чтобы спасти ее. Она отдала все, что имела, чтобы освободить свою маленькую дочь из рабства. Теперь я собираюсь освободить ее, но сомневаюсь, смогу ли сделать это в одиночку. Если ты не будешь таким тупоголовым упрямцем, ты поможешь мне, и я не буду зря тратить на тебя свое время.

Губы Рашида сжались в узкую полоску, но он больше не размахивал кулаками. Вместо этого он уставился на Кеннета.

— Всегда твоя, Кеннет? Чтобы унижать ее? Чтобы использовать ее и оставить? Я лучше умру, чем разрешу тебе причинить ей вред!

— Боже милостивый! — ответил ему Кеннет. — Ты думаешь, что я хочу так поступить? Да я скорее убью себя этим кинжалом. Я люблю ее! И всегда любил!

Проклятье! Он не имел намерения признаваться в этом Рашиду.

— Что? — спросил Рашид, подняв брови домиком.

— То, что слышал. Я люблю ее, — повторил Кеннет, ослабляя хватку. — Я всегда любил ее. И всегда буду любить. Все те годы, когда я был ее телохранителем, я любил ее.

На лице Рашида появилось тревожное выражение. Казалось, он обмяк, грустно размышляя.

— Ты любишь ее, — повторил он, не веря словам Кеннета.

— Да, — Кеннет кивнул. — И я никогда не причиню ей вреда. Намеренно. Я сделаю все, чтобы она была счастлива.

По лицу Рашида пробежала тень.

— Теперь ты будешь помогать мне? Давай оставим наши глупые ссоры и хотя бы один раз объединимся, чтобы спасти женщину, которая нам обоим, кажется, не безразлична. — Кеннет протянул ему свою руку.

Одно мгновение ему казалось, что воин откажется и в гневе оттолкнет его. Но вместо этого Рашид взял его руку и потряс ее:

— Да, я пойду с тобой.

Кеннет усмехнулся.

— Хорошо. Теперь приведи себя в порядок. Ты выглядишь, как черт из преисподней.

— Ты выглядишь еще хуже, — заверил его Рашид в то время, как они с трудом поднимались по лестнице отеля.

С помощью извозчика, осторожно расспросив его и подкрепив свои расспросы несколькими монетами, Кеннет нашел бордель на окраине Каира. Здание выглядело, как жилище зажиточного египтянина.

Это был обычный для Каира дом, двухэтажный, с крепкой деревянной дверью. Однако он стоял на обширном уединенном участке — соседних строений вокруг не было. И не было поблизости никого, кто бы мог услышать крики маленьких девочек, проданных сюда в рабство для услады толстых сладострастных богачей.

Его провели в дом. Он увидел пышную обстановку. Мраморный пол был покрыт пушистым персидским ковром, высокие потолки украшены лепными карнизами. Кеннет узнал, что аукцион состоится на следующий день после полудня. Будут продавать двух женщин. Одна из них — Бадра.

Он вернулся в отель расстроенный и встревоженный. Немногословный Джабари, услышав новости, сообщил только, что послал за небольшим подкреплением. Кеннет отправил срочную телеграмму своему адвокату в Лондон, отдав распоряжение переслать по телеграфу большую сумму денег в Центральный каирский банк. Эти деньги могли понадобиться ему, чтобы выкупить Бадру. Он нашел Саида и велел ему отправляться на раскопки, чтобы объяснить де Моргану и Виктору свой срочный отъезд неотложными делами. Кеннет велел Саиду оставаться там и не спускать глаз с Виктора. Он не доверял своему кузену.

Этой ночью в своем роскошном номере он не мог уснуть. Он лежал на широкой просторной кровати. Москитная сетка окутывала его, как саван. Во сне его мучили кошмары. Ему снилось, что Бадру купил какой-то другой человек, и он увлекает ее в темную комнату. Кеннет видит ее расширившиеся от ужаса глаза, дверь медленно закрывается. В его ушах стоит пронзительный крик Бадры…

На следующий день к полудню он опять приехал во Дворец наслаждений. Прохаживаясь в ожидании торгов по просторной приемной вместе с еще одним мужчиной, он сумел подавить свой гнев. На полу, на красных подушках, развалившись и облокотясь на черные полосатые валики, разложенные вдоль стен, сидели еще двенадцать мужчин. Некоторые прохаживались, поедая финики и попивая фруктовые соки. Кеннет сел, нервно барабаня пальцами по коленам.

Когда страж Дворца пригласил потенциальных покупателей в комнату, где должен был проходить аукцион, он собрал все свои душевные силы. Но он оказался неподготовленным к виду мучений той, которая стояла на специальном возвышении, как товар, выставленный на продажу. Ее миндалевидные глаза испуганной газели, густые волнистые волосы — Бадра была прекрасна, как ночь в пустыне и горящие над ней в небе мириады звезд.

В одной руке она сжимала подол ярко-красной юбки. Ее подбородок был вызывающе поднят.

Бадра всматривалась в море мужчин. В их глазах горела похоть, они отпускали грубые замечания. Инстинкт требовал, чтобы Кеннет сдернул ее с помоста, обнял, защищая, и умчался с ней отсюда прочь. Защищать ее было его второй натурой. Он существовал для того, чтобы спасти ее.

Он понял, что ее продавали как наложницу вместо дочери. Ее неистовая любовь восхитила его и усмирила его. Но зачем она украла ожерелье? Ее принудили к этому? Кто? Почему? Ему нужно было получить много ответов на свои вопросы.

У него защемило сердце, когда он ее увидел. Ее глаза были печальны, хотя она стояла на помосте с королевским видом. Бадра не дрожала. Бурная смесь любви, жалости и желания прошла по его разгоряченной крови, когда ведущий аукциона поворачивал ее, демонстрируя ее грудь, талию, бедра, ноги…

Его охватила ярость, желание избить аукциониста, показать этому человеку силу кулаков храброго воина Хамсина. Кеннет сосредоточил свой взгляд на лице Бадры. Он собрал все свое самообладание воина, как его этому научили соплеменники, когда его собственное желание бродило в нем самом. Когда больше всего в мире он хотел опрокинуть Бадру на песок и войти глубоко в мягкие глубины ее цветущего тела и шептать слова страсти в ее маленькое, изящное как раковина ушко. Когда он готов был продать душу просто за возможность быть подле нее.

«Моя, моя, моя», — повторял он нараспев про себя, глядя на других мужчин.

То же самое страстное желание отражалось на их распаленных лицах, как если бы Бадра была вкусным блюдом, предлагаемым на десерт.

Но он никогда, ни разу на протяжении всех пяти лет, когда охранял ее, не думал о ней, как о чем-то, что можно было использовать и выбросить. Все эти мужчины не знали ее, не могли оценить ее. Ее ум, ее гордость, ее чувство собственного достоинства. Наконец, они не знали, какой ужас охватывает эту хрупкую женщину перед сексуальным насилием, грубостью самцов, их жаждой иметь ее как вещь…

Кеннет чувствовал, как вся его любовь, которую он сдерживал, выливается, как океан на сухой песок.

Он смотрел на Бадру и посылал ей немой призыв, умоляя, чтобы она услышала его.

«Я люблю тебя. Я не допущу, чтобы другой мужчина использовал тебя для удовлетворения своей похоти и насиловал то, чего я добивался в течение пяти лет, когда охранял тебя — твою честь, твое целомудрие. Ты не товар, Бадра, чтобы тебя продавали и покупали. Ты заслуживаешь любви человека, который будет обожать тебя, как сокровище, которым ты являешься. Для мужчины ты дороже золота. Я бы отдал все свои богатства, чтобы держать тебя в своих объятиях хотя бы одну ночь. Я бы пожертвовал своим будущим за одну ночь твоей истинной любви».

Он все больше разгорался, когда мельком увидел ее стройные икры. Бросив на нее похотливый взгляд, аукционист поднял ее платье, как он обычно это делал, чтобы показать, что ожидает покупателей Бадры в постели. Кеннет молча выругался, его рука потянулась к поясу. Кинжала не было. В его распоряжении был только его ум и пылкая любовь.

Кеннет заскрипел зубами. Он обвел взглядом мужчин, столпившихся перед помостом. Чувствуя ее ужас, он послал ее очередное свое послание.

«Не бойся. Я не допущу, чтобы кто-то другой овладел тобою».

Перед ее глазами разворачивалось все ее проклятое прошлое. У мужчин, стоявших у помоста, не было лиц. Она не желала показать им свой ужас, свой стыд от того, что ее продавали как овцу. Она уже пережила это, когда ей было одиннадцать лет, дрожа и смущаясь, испытывая ужас от взглядов потемневших мужских глаз, глядевших на девочку голодными глазами. Тогда она еще ничего не знала о мужчинах. Теперь она знает все.

Тянулись мучительные минуты аукциона. Бадра до боли прикусила свою нижнюю губу, когда аукционист поднял подол ее одежды до половины бедра.

— Взгляните сюда, мои добрые друзья. Видели ли вы когда-нибудь подобное сокровище? Уверен, одно это перенесет вас в рай, когда вы возьмете ее в свою постель. Она не девственница, это правда. Зато она в совершенстве постигла науку чувственных удовольствий.

Раздался возбужденный гул голосов. Самцы спорили по поводу ее достоинств. Если они заметят ее страх, то будут вести себя, как безумная стая шакалов, загоняющая газель. Бадра выпрямилась и постаралась успокоить свое бешено бьющееся сердце.

«Ты не посмешище для них. Ты не дашь этим мужчинам запугать себя».

Ей нужно было на чем-то сосредоточиться, найти какое-то спокойное место, в котором она могла бы спрятаться от похотливых взглядов мужчин и их непристойных замечаний.

Хепри. Почему она не видит его в этой скотской толпе?

Перед ее глазами возник его образ. Его пронзительные голубые глаза. Его неистовая сила воина, блеск и воспитанность английского лорда. Как он изменился! И однако совсем не изменился. Он был человек чести. Мужественный человек. Ее защитник. Что бы сказал Хепри, лишь бы успокоить ее страхи?

Он бы подмигнул ей и сказал:

— Посмотри на них. Не бойся. Представь их голыми и бессильными. Посмотри на их обвисшие животы, на их дряблые ожиревшие конечности, их маленькие достоинства…

Вдруг у нее появилась надежда. Она подумала о Хепри, рассматривая тучного мужчину в первом ряду.

«Посмотри на него. Видела ли ты когда-нибудь у человека столько подбородков? Ты думаешь, у него три жены, для каждого подбородка? Может быть, каждый из его подбородков имеет свое имя? О Хепри, — думала она про себя, всем сердцем желая увидеть его. — Когда-то ты заставил меня рассмеяться. Ты всегда давал мне чувство защищенности. Даже сейчас, когда ты далеко, я окружена воспоминаниями о тебе, и это поможет мне выжить».

Исполнившись решимости, она встала прямо и отвела плечи назад. Улыбаясь, Бадра видела перед собой образ Хепри, его дружескую улыбку, ощущала его беззаботную самоуверенность, его нежную заботу и замечательную храбрость.

Подобно тому как сейчас Бадра, Хепри попал на всеобщее обозрение, когда возвратился в Англию.

Его рассматривали и изучали точно так же, как сейчас ее рассматривали и изучали потенциальные покупатели. Она вдруг поняла, как нелегко приходилось Кеннету. Чувствовал ли он себя таким же обнаженным, как она сейчас? Однако казалось, что он с легкостью принял свою роль английского аристократа и умело с ней справлялся, ничуть не интересуясь мнением окружавших его придирчивых пэров, не боясь, что его будут оценивать как товар.

То, что она поняла, как, возможно, страдал ее бывший телохранитель, придало ей мужества. Бадра немного расслабилась. До тех пор пока не начались торги. Тут у нее перехватило дыхание, и она тяжело вздохнула.

— Господа! Эта прелестная египтянка будет находиться в полном распоряжении одного мужчины, будет принадлежать только ему в течение целого месяца настоящего блаженства. Стартовая цена — пятьсот фунтов стерлингов.

Мужчины кивали головами, выкидывали руки с вытянутыми пальцами, показывая все новые цифры.

Ставки росли. Паника сдавила ей грудь. Каждый очередной месяц ее заставят терпеть нового хозяина?

Это было гораздо хуже, чем она предполагала. Цена выросла до тысячи фунтов. Две тысячи. Бадра думала об ободряющей улыбке Хепри, его нежной манере обращения, его ласках. Нет, она не должна впадать в панику. Воин Хамсин никогда не обнаруживает перед врагом своих чувств. И она не будет.

Человек, назвавший окончательную цену, стоял прямо перед ней. У него было худое лицо и впалые щеки. И садистская, жестокая улыбка. Бадра не могла не содрогнуться от отвращения, которое холодной змеей пробежало по ее спине. Ледяные пальцы ужаса сдавили ее сердце.

В этот же момент раздался спокойный мужской голос, с высокомерной уверенностью назвавший самую высокую цену:

— Пять тысяч фунтов. — Эти слова будто повисли в воздухе.

Все ахнули. Все головы повернулись назад, туда, откуда раздавался властный голос человека, приковавшего к себе внимание всех находившихся в этом душном, со спертым запахом мужского пота, зале. Ей показалось, что она услышала голос Хепри, но она была в этом не уверена. Бадра повернула шею, чтобы увидеть того, кто назначил за нее такую цену. Аукционист шлепнул ее пониже спины.

— Стой на месте! — резко бросил он ей.

Могла ли она надеяться? Других предложений не было. Все присутствующие в зале замерли в благоговейном страхе.

— Продано! — рявкнул аукционист. — Дорогой сэр, пожалуйста, пройдите в кааб, чтобы произвести платеж и забрать свою новую наложницу. Надеюсь, она удовлетворит все ваши желания.

Бадру вытолкнули к тому человеку, которого она мельком видела, этого высокого, одетого в черное незнакомца, лицо которого находилось в тени. Она могла только молить Бога о том, чтобы обращение с нею ее нового господина не было подобно той закаленной стали, которую она расслышала в его голосе.

Здание было роскошно украшено подобно многим домам в Каире. Там был большой внутренний двор и затененные решетками окна, выходившие в великолепный сад. Внутри здания апартаменты, предназначенные для свиданий, имели высокие потолки и были украшены искусно сделанными изразцами. По всей комнате стояли диваны с пышными подушками, а в алькове — до неприличия широкая кровать. Поверх богато изукрашенного покрывала были разбросаны шелковые подушки.

Вход охраняли два евнуха, которым было поручено пропускать к Бадре только ее нового хозяина и не дать ей возможности убежать.

Она ходила по комнате, потирая руки и пытаясь справиться со своим острым как бритва, страхом.

«Ты сможешь это сделать, — убеждала она себя. — Ты вполне взрослая опытная женщина, а не испуганная одиннадцатилетняя девственница».

Но она чувствовала себя такой же несчастной, как то дитя, в душе которого все это оставило глубокий, неизгладимый след.

Высокое зеркало в медной раме на стене послало ее отражение. Бадра взглянула в него, чтобы проверить, как она выглядит. На нее смотрели большие испуганные глаза, подведенные верной краской.

Шелковый халат бирюзового цвета с белыми оборками, чуть распахнутый снизу, открывал ее стройные ноги. Легкая же вуаль из белого газа, отделанная по краю блестящими медными монетами скрывала ее лицо. Вуаль использовали для того, чтобы прибавить таинственности экзотической обстановке и возбудить ее нового хозяина, а не для того, чтобы пощадить скромность ее обладательницы.

На ногах у Бадры были желтого цвета комнатные туфли из мягкой телячьей кожи, по краям отороченные кантом и украшенные маленькими бирюзово-белыми цветочками. Эти шлепанцы вывали у нее дрожь отвращения — они слишком напоминали ей те, в которых она была, когда ее впервые сделали рабой.

С чувством покорности судьбе она подошла к кровати и потрогала ее одной рукой. Мягкая, как облако. То, что должно было произойти здесь, лишало ее самообладания. Бадра села, обхватив себя руками.

Кто будет ее новый хозяин? Еще один жестокий человек, садист, который будет смеяться и насиловать ее, пока ее рассудок не оцепенеет? Возможно, в этот раз ей повезет, и новый хозяин не будет сдирать с нее кожу своей плеткой.

Она подумала о Хепри. Обычно он нежно брал ее за руку, когда они гуляли по деревне в Амарне. Он провожал ее обратно к дому Джабари. Его голубые глаза словно пронизывали улицы насквозь в поисках возможных врагов. Она была уверена в том, что его сабля всегда готова сразить каждого, кто осмелится дотронуться до нее.

Хепри. Теперь Кеннет. Теперь он был такой иностранец, что она едва узнала его. Его высокая, худощавая, мускулистая фигура распространяла вокруг себя только силу, внушавшую доверие. Теперь он принадлежал зеленой стране, лежащей далеко за морем.

Внизу, в коридоре, послышались шаги. Бадра напряглась. Ее взмокшие пальцы впились в край кисейных гаремных шаровар. Девушка еще крепче обхватила себя за дрожащие плечи, когда отворилась деревянная дверь.

Она слышала твердые мужские шаги. Вся дрожа, Бадра смотрела в пол. И увидела лишь приближающиеся к ней кожаные коричневые башмаки.

Она заставила себя говорить. Но голос срывался, она даже не узнавала его.

— Хозяин. Я сделаю все, что ты пожелаешь. Я прошу только об одном, пожалуйста, пожалуйста, не бей меня! — Она произнесла эти слова хриплым шепотом.

Кровать осела под тяжестью ее нового хозяина. Чья-то рука нежно взяла ее за подбородок и приподняла его. Собрав все остатки своего мужества, Бадра подняла глаза. И увидела перед собой пару знакомых глубоких голубых глаз.

— Моя дорогая Бадра, — мягко сказал герцог Колдуэлл. — Как мне заставить тебя понять? Пока я жив, никто не причинит тебе вреда.