Весной чеченцы оживились и погромили на плоскости аул Алхан-Юрт.

Партии их бесстрашно разъезжали по плоскости, и 5 апреля казаки во главе с самим Баклановым вели с ними перестрелку при следовании из Куринского в Амир-Аджи-Юрт. Казаки держались уверенно. Двоих Бакланов после к чину урядника представил — Василия Андреева с Белой Калитвы и Александра Маркова из Верхнее-Новочеркасской. Чеченцы особо не наседали, но и не убегали, ходили следом, как привязанные.

— Что-то задумали. Отвлекают… — сказал Бакланов сотенным командирам после стычки.

Действительно, 12 апреля командующий Левым флангом генерал Фрейтаг получил сведения, что Шамиль со всем войском прибыл в Шали, а оттуда выступил в сторону Военно-Грузинской дороги. Все пешие и худоконные двинулись под Владикавказ, а сам Шамиль с 5 тысячами лучшей конницы и 3 орудиями направился в Малую Кабарду. Из Воздвиженского и Урус-Мартана сообщили, что полчища чеченцев и лезгин прошли под стенами укреплений и устремились на запад.

Фрейтаг попытался движение имама перехватить, но потерял Шамиля из виду. Обнаружился Шамиль лишь 16 апреля в Кабарде.

Выяснилось потом, что человек десять кабардинских князей и уэрков звали Шамиля в Кабарду и обещали общее восстание против русских. Никакого восстания на самом деле не получилось. Ни кабардинцы, ни абадзехи, к которым Шамиль тоже посылал своих людей, имама не поддержали. Примкнули к нему 37 человек из кабардинской знати.

Алибей потом объяснил Бакланову, что у Шамиля с Кабардой никогда ничего не получится:

— Там князья всем владеют. Им шариат не нужен. По шариату все мусульмане равны перед Кораном, кровь каждого ценится одинаково. Князь узденя убил или уздень князя — плата одна. А по адату у них кровь князя дороже крови узденя. Поэтому у них князья адат любят, а у нас уздени шариат любят.

Увидев, что восстания и поддержки нет, чеченцы начали грабить. В Малой Кабарде они пожгли аулы князя Бековича-Черкасского и вывезли 500 арб пленных и добычи. Пришлось Шамилю назначить наиба Саибдулу с 1000 конных и 2 орудиями охранять возникший обоз.

Русские (Куринский полк) Саибдулу догнали, обоз и пленных отбили (освобожденные пленные рассеялись по лесам). Чеченцы не успокоились и ограбили аулы Эльхотова. Русские их снова догнали и отбили 2500 голов скота и новых пленных.

27 апреля Шамиль, уклоняясь от боев, вернулся на Сунжу, перешел ее у укрепления Казах-Кичу и вступил в Малую Чечню. Здесь он распустил чеченцев, а с тавлинцами остановился в Бача-юрте у Гехов.

В Кабарде после ухода Шамиля начались гонения на узденей, сочувствовавших имаму. 25 февраля 1847 года в приказе № 2 по Войску Донскому встречаем: «Производятся… Донского казачьего № 11 полка урядник Иван Любченков в хорунжие со старшинством с 11 мая 1846 года (время совершения подвига — А. В.) за отличие, оказанное при истреблении узденя Большой Кабарды прапорщика Кожакова, передавшегося Шамилю».

Вроде бы все удачно закончилось, но Воронцов был страшно недоволен — Шамиль ушел из Кабарды безнаказанно, хотя окружили его там со всех сторон. Князь Голицын растерялся, выпустил его оттуда. Это раньше Голицын блистал. В 1824 году у графа Мусина-Пушкина за одну ночь два миллиона выиграл. А теперь стар стал, ленив стал, растолстел…

Вернувшись из Кабарды, имам попытался ворваться на Кумыкскую плоскость. Вот тогда для Бакланова и Донского № 20 полка наступили горячие дни.

9 мая — отражение нападения на Куринское. Григорий Кружилин, писарь полковой, отличился, был произведен за этот бой в урядники.

24 мая — Сусловский бой. 7 казаков и хорунжий Алёшин, стоявшие на посту в Амир-Аджи-Юрте, участвовали в нем.

Сусловсий бой — событие заметное. Началось с того, что Фрейтагу лазутчики донесли о скором прибытии Шамиля из Дагестана в Чечню, в Шали. 22 мая перехватили записку: «От имама Шамиля братьям моим Атабаю, Саибдуле, Дубе и Талгику. Желаю вам мир и предписываю собрать всю чеченскую кавалерию к будущему четвергу в шали. Вы должны быть там с партиями до моего прибытия. Если Бог позволит, я в тот же день буду и сам в Шали». Дополнительно лазутчики вызнали, что Нур-Али-муллу Шамиль пошлет от Шали к Камбилеевке, сам пойдет на Старый-Юрт отвлекать русские силы, а новый наиб, кабардинский князь Магомет-Мирза Анзоров, с конницей будет прорываться в Малую Кабарду.

Фрейтаг всю Линию поднял по тревоге, стал дорогу на Кабарду загораживать. Но 23 мая поздно вечером новый лазутчик сообщил, что Шамиль в Шали не приехал, а собравшаяся чеченская конница из Шали пошла к Мичику, где ждет ее конница из Ичкерии, Ауха и Салатавии.

Стал Фрейтаг войска двигать, чтоб прикрыть Кумыкскую плоскость. Командиру Гребенского полка подполковнику Суслову приказал идти на Амир-Аджи-Юрт, а полковнику Меллеру-Закомельскому — с двумя батальонами из Грозной к Умахан-Юрту и оттуда, в случае налета, двигаться к Кара-су и Слепцова с гребенцами взять с собой.

24 мая утром Суслов в Червленной, не получив еще приказа от Фрейтага, узнал от прискакавшего станичника, что чеченцы напротив станицы Шелкозаводской собирают жителей аула Акбулат-Юрт и хотят вывезти их в горы. Весь свой подвижный резерв он, не раздумывая, послал к Шелкозаводской и сразу же получил приказ от Фрейтага идти к Амир-Аджи-Юрту. Туда, согласно приказу, он и двинулся с оставшимися, имея с собой всего несколько десятков всадников.

В Амир-Аджи-Юрте караульные сообщили, что только что 400 арб с переселенцами прошли от Акбулат-Юрта в сторону гор.

Догнать и вернуть 400 арб казалось делом не сложным. Суслов взял из АмирАджи-Юрта пост донцов Алёшина, и еще к нему присоединились 7 офицеров и один местный помещик, отставной капитан Холстатов. Погнались. Всего поскакали человек 90.

Арбы как сквозь землю провалились. Зато в 8 верстах на цепи курганов увидели чеченские пикеты и расслышали крик: «Русские!». Из-за курганов хлынула чеченская конница…

По официальному донесению, чеченцев было тысячи полторы. Потом уже пошли легенды, что Суслов нарвался на 4 тысячи, которые отдыхали за холмами. Попали казаки в безвыходное положение. Кони устали, не уйдешь… Приказал Суслов: «Режь коней!»… Так 5 часов отбивались.

На самом деле до чеченцев было еще далеко, и при желании казаки ушли бы. Но разгоряченные погоней офицеры бежать не пожелали. Спешились, решили отбиваться. И коней, конечно, не резали. Зачем их резать? А вдруг пронесет? Их просто сбатовали — связали попарно головами к хвостам, а могли и просто на землю положить, был такой прием. В общем, прикрылись лошадьми, как живым щитом.

Чеченцы подскакали, окружили, дали залп и — в шашки. Казаки — в ответ залпом их встретили. Чеченцы схлынули и снова кинулись. Снова их отбили. Бой затянулся. Разозлились. Стали по лошадям стрелять. Казаки — по чеченским, чеченцы — по казачьим. Валились казачьи лошади, а разбежаться не могли, так связаны, что не побежишь. Подсчитали потом, что в каждую казачью лошадь в среднем по 8 пуль попало. Живой щит превратился в замкнутый вал из конских трупов. Всего одна лошадь уцелела.

Но и чеченцам это не на руку. Кинутся они в шашки, а их лошади упираются, на убитых лошадей идти боятся.

Так отбивались два часа. Но и этого хватило. Патроны кончаются, заскучали казаки. Вспомнили, что несколько лет назад здесь же перебили чеченцы три казачьи сотни полковника Волжинского. Офицеры их подбадривали. Помещик увязавшийся соломенной шляпой отсвечивал, но держался молодцом.

Тут от Амир-Аджи-Юрта помощь показалась. Всего 25 казаков. Но поняли чеченцы, что по всей линии тревога началась. И от Куринского Бакланов с двумя сотнями спешил, а за ним три роты Кабардинского полка, и два орудия на ухабах подпрыгивали.

Ускакали чеченцы. Бакланов преследовал.

У казаков потери — 5 убитых, 49 раненых. Чеченцы своих пораженных с собой увезли, сколько их было — Бог весть.

Алёшина произвели в сотники со старшинством с 24 мая 1846 года. Из его людей погиб всего один казак — Андрей Степанцов из Манычской станицы. Потом еще Антон Дьяконов из Махинской станицы от ран скончался.

В Акбулат-Юрте осталось всего 36 семейств, 150 ушли в горы. Аул важный, связывал плоскость с крепостью Грозной. Пришлось ставить туда роту пехоты с орудием и 25 кумыков-милиционеров.

В начале лета, как обычно, дожди начались.

Бакланов с командой казаков был в отряде командира Кабардинского егерского полка генерал-майора Козловского при заложении им укрепления Хасав-Юрт на речке Ярык-Су в 11 верстах от Внезапной.

Заложение крепости — шаг солидный, капитальный и бесповоротный. И поручено надежному человеку.

Известный всей Линии Козловский оказался человеком среднего роста, плотным, сам темно-русый, усы щеткой, нос грушевидный, глаза серо-голубые. Мундир носил лоснящийся, по швам заметно потертый, зимой одевал какое-то серо-синее пальто и черную папаху с желтым верхом, шею повязывал длиннейшим шерстяным шарфом, крест-накрест перетягивал им грудь, им же подпоясывался, и концы шарфа свисали сзади, как у форменного. Но при всем этом держался Козловский величественно и к солдатам был щедр. Бывало, после боя спросит:

— Это Кабардинский полк?

— Кабардинский, Ваше Превосходительство.

— А что ж вы, братцы, не пьянствуете?

— Не на что, Ваше Превосходительство.

А он им из кармана — 50 рублей…

Строили крепость на месте вымершего от поветрия аула Хасав-Юрт и название оставили старое.

19 мая прибыл туда Козловский с тремя ротами 1-го батальона своего полка и двумя орудиями. Из Герзель-аула и Куринского потребовал по 50 казаков. Приказал на месте аула лагерь разбивать, чтоб потом превратить его в крепость, и уехал к полку.

20 мая еще две роты, 8-я и 9-я егерские, из Внезапной к Хасав-Юрту выступили. И еще две роты, 3-я карабинерская и 7-я егерская, под командой майора Рудановского отправились вниз по речке Ярык-су на фуражировку.

В тот же день столкнулись с чеченцами. Ауховский наиб Гойтемир шел в набег на бата-Юрт и Байрам-аул и наткнулся на русский лагерь. У Гойтемира — 300 конных, 600 пеших и 1 орудие. Решил он с этими силами русский лагерь атаковать. Но тут сообщили ему, что от Внезапной две русские роты идут.

Гойтемир оставил против лагеря своих пеших, а с конницей и орудием бросился к Внезапной, навстречу двум ротам. Разделился.

По частям его и разбили. Подполковник Тиммерман, замещавший Козловского, взял 1 орудие, роту пехоты и сводную сотню казаков полка № 20 и поспешил вслед за Гойтемиром. А Рудановский с фуражирами заторопился к лагерю. Гойтемира зажали на дороге меж двух отрядов, и он, не принимая боя, ушел в горы, а пеших его у лагеря Рудановский разогнал, как только из пушки приказал стрелять.

Потери за весь день — 4 солдата ранено, 1 казак контужен и 1 казачья лошадь убита.

Дошло до чеченцев, что плохо дело — русские на месте лагеря крепость возводят, еще один путь на плоскость перекрывают.

23 мая снова явился Гойтемир и с 9 часов утра устроил перестрелку с солдатами, которые вокруг лагеря кустарник вырубали. И на следующий день то же самое.

24 мая на подкрепление во Внезапную явился полковник Косоротов с двумя ротами Апшеронского полка, двумя ротами Дагестанского, двумя орудиями и сотней Донского полка № 28.

Из Внезапной, услышав стрельбу, Косоротов двинулся к Хасав-Юрту, а Гойтемир, узнав о приближении свежих русских сил, пошел им навстречу. У Воровской балки встретились и начали через балку перестреливаться. И снова Тиммерман взял 3 роты, 1 орудие и, поспешив вслед за Гойтемиром, ударил ему в спину.

Гойтемир бежал в горы. Русские потеряли 1 офицера убитым, 4 солдат ранеными и 5 контуженными.

25 мая вернулся Козловский. Косоротова с его пехотой вернул в крепость внезапную, а сотню донцов из полка № 28 оставил у себя.

На Линии ходил тревожные слухи, что Гойтемир держит русский лагерь в осаде и ждет самого Шамиля. Кумыки притихли, на полевые работы не выезжали, ждали нашествия Шамиля. Начальство Козловского соответственно накрутило и направило на помощь в Хасав-Юрт из Баташ-Юрта 2 орудия Донской № 1 батареи, а из Внезапной — запас снарядов и две роты Подольского егерского полка.

Козловский, потерявший на линии волосы и зубы, чувствовал, что Шамиль вряд ли явится. Приказал он дальше кусты вокруг лагеря вырубать. Однако от помощи не отказался.

26 мая Гойтемир снова явился под Хасав-Юрт (стан его был неподалеку, в Аджи-Гирей-Юрте, в 4 верстах) и загнал рубщиков и казачьи пикеты в лагерь. Зато с другой стороны к лагерю подошли молодцеватые батарейцы из Донской № 1 конной артиллерийской роты.

Скучающий Козловский казакам обрадовался:

— А давайте, как, бой устроим!

Слово «как» он к месту и не к месту употреблял, чаще всех других слов. А на бой смотрел, как на представление, на театральную импровизацию. Солдатами восторгался, как артистами восторгаются. Выезжал — «Здорово, мои любимые! Здорово, красавцы!». Отслеживал каждый выход, каждый сольный или коллективный номер. Несут кого-нибудь, а он — радостно: «Ага! А вот и раненые!».

Как-то без него началось. Прискакал он, стал с обстановкой знакомиться, войска объезжать, с солдатами здороваться.

— А это, как, у вас что?

— Стрелковая цепь, Ваше-ство.

— Ага! Здорово, стрелки! Здорово, как, любимые мои!

Те оглядываются, скалятся, отвечают со смехом.

— А там?

— Чеченцы, ваше-ство, и лезгины.

— Так! Молодцы! Правильно, как, стоят, — и чеченцам — ручкой.

Поехали дальше.

— Так. А это что?

— Резерв, Ваше-ство.

— Молодцы! Ты смотри, и резерв, как, у вас есть. Здорово, ребята! Здорово, орлы!

Дальше едут.

— А там, как, под деревом что за люди?

— Убитые и раненые, Ваше-ство. Сносим их туда.

— Здорово, убитые и раненые!..

Любил Козловский повоевать и в других то же самое предполагал. Мерещилось ему, что все в бой так и рвутся.

Рассказывали, что пожгли, истребили какой-то аул, стали уходить. Чеченцы, как обычно, насели. Арьергард бой ведет. Едет Козловский, видит, на дороге свежая колонна стоит.

— Кто такие?

— №-й батальон, Ваше-ство. В резерве стоим.

— В ауле, как, были?

— Никак нет.

— Так вы, как, значит, так и не повоевали? Нехорошо! Эй! Взять, как, аул обратно! Вперед, ребята! — и сам повел их на развалины…

И теперь под пение егерских рожков и барабанный бой вывел Козловсий из лагеря 9 рот с тремя орудиями и развернул их по всем правилам. За пехотой в два эшелона развернул конницу, сам уселся на пригорке, навел зрительную трубу:

— Красиво стоим. Давайте, как, начнем…

По знаку первый эшелон конницы — сотня полка № 28 во главе с войсковым старшиной Бирюковым — проскочил в интервалы между ротами и с гиком, свистом и стрельбой поскакал прямо на чеченцев. Те шарахнулись в разные стороны. Бирюков лихо проскакал 4 версты, дальше был стан Гойтимира, и казаки так же быстро поскакали обратно. Чеченцы злой сворой помчались со всех сторон на перехват…

Козловский за это время полюбовался атакой («Лихо, как, скачут, пыль столбом…»), заблаговременно послал влево на высотку несколько рот с Тиммерманом и велел выдвинуться вперед сквозь интервалы пехоты второму эшелону казаков.

Этот второй эшелон — сводная сотня полка № 20 — атакой прикрыл отступление Бирюкова, остановил расскакавшиеся разрозненные толпы чеченцев и шажком стал уходить к свой пехоте.

Разгоряченный Гойтемир собрал всю свою не менее разгоряченную и, как казалось, победоносную конницу и плотной массой бросил ее вслед за казаками.

Казаки в лаве как можно дольше шагом отходили к своей пехоте, потом как нашкодившие коты брызнули в разные стороны перед налетающими толпищами, и чеченцы попали под убийственный перекрестный огонь егерей и артиллерии.

— Ага! — констатировал Козловский. — Атака конницы, как, на нерасстроенную пехоту, как, и артиллерию… Конец, как, обычно одинаковый…

И дальше, взяв под свое командование две свежие роты Подольского полка, он скомандовал общую атаку пехоты.

Через четверть часа Гойтемир бежал в горы. Русские взяли его стан и принесли Козловскому личный значок ауховского наиба. На поле боя подобрали 20 брошенных чеченцами тел.

Потери — 2 офицера ранено и 2 контужено, нижних чинов ранено 17, контужено 4, лошадей убито 7, ранено 8.

Козловский выставил возле своей палатки значок Гойтемира и часто им любовался: «Красиво, как, развевается… Парча…».

Озлобленный Гойтемир просил соседних наибов прислать помощь, но Талгик, Атабай и Саибдула отказались. Сам Шамиль им приказал помочь и обещал придти на помощь с войсками из Дагестана, но так и не пришел…

За такими развлечениями русские понастроили в Хасав-Юрте, огороженном валами, землянок, шалашей из кукурузной соломы. Стал Хасав-Юрт штаб-квартирой Кабардинского егерского полка. После, конечно, городишко отстроился, но служилось и жилось в нем скучно и трудно, и кладбище солдатское росло и расширялось быстрее города. Да это и не удивительно, ибо, как отмечал Торнау, кавказские войска «обыкновенно страдали и гибли несравненно более от болезней, чем от неприятельского оружия».

В Хасав-Юрте оставили 3 батальона «кабардинцев», еще один батальон — в Герзель-ауле и один в Куринском, где уже стоял 12-й Кавказский линейный. Но Козловскому этого казалось мало, и он писал в Грозную Фрейтагу: «Хотя редко, но весьма часто встречаются прорывы неприятельских партий на вверенную мне Кумыкскую плоскость.

Прошу Ваше Превосходительство прислать мне моментально, то есть недели на две, в подкрепление две роты из Грозной».

После Хасав-Юрта Бакланов трех казаков, особо отличившихся, к чину урядника представил: Алексея Нечаева, Усть-Белокалитвенской станицы, Матвея Моисеева из родной Гугнинской и Игната Михайлушкина из Пятиизбянской. Значились они в этих чинах с 1 июля 1846 года. Два последних прибыли в полк № 20 переводом из отслужившего полка № 11.

14 июня у Хасав-Юрта сотня полка № 20 участвовала в фуражировке. 6 рот Кабардинского полка и казаков послали на правый берег Яман-су забрать сено. Сам Козловский участвовал в этой поездке и с конвоем из милиционеров отдалился. Гойтемир. Оказывается, его поджидал в засаде и с 300 всадников погнался за Козловским и милиционерами-кумыками. Казаки бросили сено, посадились на лошадей и поскакали Козловского выручать.

В бою два казака были ранены, один контужен, одна лошадь убита.

В конце июня возникли слухи о предстоящем набеге Шамиля на Кумыкскую плоскость. Генерал Витовский, сменивший Козловского на посту командующего войсками на этом участке, прекратил покосы, а коннице приказал стянуться к Куринскому, свел ее в один кулак на всякий случай.

30 июня Фрейтаг получил известия, что Шамиль уже в Чечне. Срочно стали собирать второй кулак у Амир-Аджи-Юрта, направили туда Моздокский и Гребенской казачьи полки, дивизион драгун и батальон Замосцкого полка. Из Горзной двинули пехоту к Умахан-Юрту. Еще прикрыли Кизляр. Там около Лащуринского поста Донской полк № 36 сменял отстоявших на Линии казаков полка № 13, и Фрейтаг приказал задержать полк № 13, не отпускать пока на Дон.

1 июля Шамиль, по сведениям разведки, выступил из Шали к Аргуну, но 2-го повернул на Мичик.

2 июля передовые отряды Шамиля выходили к Куринской, и у баклановцев случилась с ними перестрелка при фуражировке. Без фуражировки — никак. От Дона до самих предгорий саранча все побила. Сено дорого, овса вовсе нет. Но Шамиль у Куринского не стал задерживаться, двинулся дальше на Ярык-су.

Русское командование, определив направление его движения, перебросило все свободные войска на Таш-Кичу. 3 июля сам Фрейтаг прибыл туда.

Витовский доложил, что Шамиль стал на реке Ярык-су верстах в пяти выше Хасав-Юрта, и, не дожидаясь ответа Фрейтага, атаковал стан Шамиля. В бою два русских офицера получили контузии, 1 солдат был убит, 8 ранено, 11 контужено.

Шамиль отошел на другую позицию, к урочищу Чумлы на Акташе.

4 июля Шамиль осадил Внезапную. Фрейтаг стал собирать войска, чтоб направить на помощь. Бросились князь Эристов со своим казачьим линейным полком и нижегородские драгуны, которые возвращались из командировки. Но застряла эта кавалерия на паромной переправе через Терек у станицы Червленной. В это время, судя по реляциям, отряд генерала Витовского от Хасав-Юрта двинулся к Внезапной, атаковал Шамиля, разбил и преследовал. А по воспоминаниям получается, что чеченцы появились под Хасав-Юртом и дали по укреплению несколько выстрелов, но бывший в укреплении Козловский догадался: «Это они нас отвлекают». Поднял он две роты Кабардинского полка и бегом — к Внезапной. Шамиль решил, что это авангард каких-то крупных сил, и ушел без боя.

По другим воспоминаниям, Витовский выступил из лагеря под Хасав-Юртом на Внезапную с тремя батальонами, пройдя 4 версты, у Воровской балки встретил чеченцев. Их толпища стояли от Воровской балки до самой крепости Внезапной. Считается, что в это время проходила бомбардировка чеченцами Внезапной. В крепости, набитой в результате фуражировки сеном, вспыхнул пожар, но человеческих жертв не было.

Витовский вступил в бой и до темноты перестреливался с чеченцами через балку. Сотник Василий Захаров, бывший с полусотней полка № 20 в командировке под Хасав-Юртом, после получил за бой 4 июля у крепости Внезапной орден «Святой Анны» 4-й степени с надписью «За храбрость».

Вечером чеченцы отвезли свои 3 орудия к урочищу Чумлы. А их пехота отстреливалась и прикрывала этот отход.

5 июля сам Фрейтаг подошел под стены Внезапной с резервами из Таш-Кичу. Сюда же явился Бакланов с 4 сотнями. Писали биографы, что водил Бакланов свои сотни в атаку на конницу Шамиля. Историки же считают, что 5 июля Шамиль бездействовал.

В послужном списке сказано скромно: «стычка с неприятельской партией и отражение ее». За этот бой получил Бакланов Императорскую корону к «Святой Анне» 2-й степени — «за отличие, храбрость и мужество» в бою «со скопищем Шамиля при отражении его с большим уроном от крепости Внезапной». Однако ни убитых, ни раненых после этой «стычки» в списках не значится. Видимо, на глазах Фрейтага, который ему явно симпатизировал, Бакланов разогнал чеченские пикеты и мелкие партии, которые крутились у Внезапной.

6 июля Шамиль ушел из Чечни.

21 августа пригнали в полк пополнение — 64 казака из 2-го Военного округа. Это отслуживший полк Зарубина № 10 на Дон отправляли, а тех, кто не дослужил, поздно в полк прибыл или проштрафился чем, послали к Бакланову.

Прибыли они как раз вовремя. Отмечено в документах отражение казаками полка нападения на фуражиров 23 августа.

По полковым документам один казак, Андрей Ажогин, Нижнее-Кундрюченской станицы, был убит 22 августа 1846 года, а один — Петр Таранов, Раздорской станицы — в этот день «скоропостижно» умер. Возможно, перед нами смещение из-за неточности в одном из документов.

Далее случилось отражение партии, ворвавшейся на Кумыкскую плоскость 29 августа.

26 сентября чеченцы пытались угнать скот и пожечь сено у Куринского укрепления. Отбиты.

Дальше стало еще тише. В октябре Шамиль с 12-тысячным войском хотел идти на юг, в лезгинские общества, но не решился из-за приближения зимы и обрушился на Приморский Дагестан. Однако тут Бебутов разбил его при селении Кутиши, и Шамиль на всю зиму притих.

Осенью, как обычно, случились в Войске производства. В полку № 20 31 октября 1846 года произведены были: сотник Андрей Сергеевич Рубцов, Сиротинской станицы, в есаулы; хорунжие Аристарх Семенович Сидоров, станицы Раздорской, и Иван Иванович Балабин, станицы Семикаракорской, в сотники. Еще раньше, летом, произвели в хорунжие урядника Александра Кустова, Качалинской станицы, из дворянских детей.

Порадовались, глядя на эти царские милости. Потом узнали, что на Дону, в Новочеркасске, в августе храм рухнул, и испугались, в страх пришли от таких знамений. Но новочеркасские казаки, что в полку служили, не боялись и не удивлялись. При таком воровстве строительных материалов другое удивительно — что этот храм еще год назад не развалился.

После августовских стычек в полку боевых потерь не было. С апреля по декабрь умерли «от обыкновенных болезней» 9 казаков. Один калмык умер в мае «скоропостижно». 25 июня умер сотник Агап Кузнецов. В августе сбежал из полка Никита Кубин, Верхнее-Кундрюченской станицы, а в октябре — татарин Джахья Рамазанов. Как в насмешку, чтоб покрыть эти потери, прибыл с Дона в подкрепление один казак Манычской станицы (10 июля 1846 года), правда, имя у него было звучное Павел Разорителев. И прибыл один урядник — Аким Бударин, Нижне-Курмоярской станицы.

Войсковое Дежурство вызвало из полка на Дон по неотложным делам двух казаков, а в декабре, соскучившись на Кавказе, отбыли на Дон по распоряжению оного Дежурства есаул Турчанинов и хорунжий Гуреев. Турчанинову за какие-то прошлые грехи было предложено 12 ноября 1846 года подать в отставку.

Зиму 1846–1847 годов русские силы в Чечне посвятили рубке просек. Начинать решили с Малой Чечни. Шамиль хотел воспрепятствовать, явился со всеми своими наибами. Пришли с ним Бата, Дуба, Талгик, Мухаммед Мирза Анзоров, Саибулла, Даниэль Бек и Нур Али мулла. Русских это не остановило. В конце декабря Фрейтаг разорил образовавшиеся между реками Гойтой и Рошной Алдинские хутора, а отряд Нестерова в январе произвел набег на хутора по реке Ассе и прорубил туда просеку из галгашевских земель.

На Кумыкской плоскости тоже зашевелились. На Крещенье, 6 января, лазутчик сообщил, что будет нападение на Старогладковскую. Бакланов доложил по команде. Командир Кабардинского полка генерал Козловский отсутствовал. Временно командовал генерал Витовский.

Витовский стал скрытно стягивать войска к переправе между селениями Амир-Аджи-Юрт и Алхан-Юрт — самое удобное место для чеченской партии, чтобы переправиться. Командир подвижного резерва полковник Майдель с батальоном Кабардинского полка и полком Бакланова затаился в Куринском. Идеально было бы пропустить чеченцев до Терека и накрыть их вместе с Витковским на переправе.

Вглядывались казаки и егеря в опушку Качкалыкского леса, вслушивались сквозь завывание ветра. Если чеченцы пройдут стороной, то на Тереке их все равно встретят, из пушек ударят… Две ночи так ждали.

Рано утром 9-го пластуны вышли в разъезд, но сразу же вернулись и доложили — видели следы, прошла ночью мимо крепости большая партия конных.

День вставал теплый, сырой, пасмурный. Низину всю туманом заволокло.

В 10-м часу решились и пошли из Куринского на плоскость искать партию чеченцев. Только прошли Кара-Су, от Терека долетели орудийные выстрелы. Бакланов скомандовал и повел казаков крупной рысью на шум боя. За ним стали поспешать егеря Майделя.

Чеченцев на переправу привел Бата Шанзуров. Сам чеченец, детство провел он в Тифлисе, служил в конвое у Паскевича, получил чин подпоручика местной милиции, но в 1842 году бежал к Шамилю. Шамиль поставил его мичикским наибом.

Только чеченцы начали переправу, навстречу из зарослей на противоположном берегу огрели их картечью, густая цепь стрелков поднялась из кустов и ударила по всадникам чуть ли не в упор.

Не успели выбраться и отъехать на безопасное расстояние, как налетели на чеченцев казаки Бакланова. Метнулись наездники в сторону, понеслись к горам, прорываясь через крыло налетающей казачьей лавы. Гнал их Бакланов от Терека до гор.

После боя подсчитали трофеи — многим одеться можно, если побитых раздеть. Коней с пустыми седлами по всей плоскости ловили. Своих двух раненых перевязали. Но те в лазарет ехать не согласились — раны легкие — остались дослуживать. Один потом все же занемог и умер 4 февраля. Звали его Федор Чириков и происходил он из Махинской станицы. Другой пожил дольше и умер уже в апреле, звали его Григорий Яцков и был он из станицы Каменской.

Бата Шанзуров Бакланова запомнил. Редко кто так чеченцев до последнего времени гонял. Надо отомстить!.. И задумал Бата хитрость. Знал, что Бакланов по тревоге из крепости первым выскакивает, на это и понадеялся. Приготовил приманку, спрятал главные свои силы в лесу неподалеку, особую партию подготовил из пеших, чтоб во время под крепостью появилась, русскую пехоту отвлекла…

18 февраля увидели часовые с крепостной стены, что небольшая партия спустилась с гор и идет лощиной к горячим ключам Исти-су верстах в четырех от Куринского.

Вылетел Бакланов с двумя сотнями наперерез, проскакал две-три версты, и вдруг из лесу — огромные толпы конных чеченцев. Обскакивают нехристи с запада, от Куринского отрезают…

Все Бата рассчитал: сколько сил у Бакланова, где стоят. Не учел 7-ю сотню, по штату не положенную. Кинулась 7-я «учебная» сотня из Куринского на помощь отцу-командиру. За ней два конных орудия поскакали и 4 роты Кабардинского полка — кто беглым шагом, а кто и бегом.

Бакланов меж тем свои сотни спешил и залпом смешал налетавших чеченцев. Стали те перестраиваться, оглянулись — с тыла новая сотня налетает и артиллерия пылит.

Артиллеристы в 300-х шагах развернулись. Первое — гранатой. Вздыбились чеченские лошади перед разрывом, сгрудились, смешались. Второе в эту толпу — картечью…

Кинулись чеченцы пушки обскакивать, сбоку заходить, а там — егеря. Частым огнем отогнали неприятеля прямо под пушки. Ударила артиллерия еще раз, а тут и 7-я сотня налетела, и Бакланов свои две в седло посадил.

Оставив, не подобрав несколько тел, помчались наездники в лес, в горы. Бакланов далеко их не преследовал, опасался еще какого-нибудь подвоха. И точно — с крепостной стены пушки ударили, это чеченские пешие толпы явились под крепостью русскую пехоту отвлекать. Явились, правда, к шапочному разбору.

Бакланов поспешил к крепости, а чеченцы, попав под ядра и завидев вдали чужую конницу, дружно сыпанули в лес и оттуда больше не показывались.

После всей этой тревоги и бешеной скачки подсчитали потери и трофеи. Один казак ранен…

Раненый потом все же умер, скончался 14 марта, звали его Ефрем Орехов, происходил с Донца, из станицы Калитвенской.

Вроде и удачно все кончилось, но Бакланов негодовал:

— Лес на нашей территории, а для нас — чужой. Ходят по нему, где хотят…

Стал он, помимо 7-й сотни, готовить команду пластунов.

Слово «пластун» впервые официально было употреблено генералом М. Г. Власовым 7 января 1824 года. Донского генерала Власова поставил царь командовать войсками на Кубани, и решил Власов собрать из черноморских казаков для борьбы с закубанцами команду «лучших стрелков или пластунов». Отбирал по 10–15 человек от куреня. И Бакланов набирал в свою пластунскую команду по доброй воле лучших стрелков и лучших разведчиков.

— Разведать надо этот лес, излазить скрозь, чтоб каждый кустик знать, — поучал он казаков, записавшихся в эту команду охотниками. — А потом засады в нем делать будем.

Лес излазили, даже за Мичик ходили. Далеко забирались. За Мичиком в предгорьях места тихие и красивые. Озера, а в них летом лебеди плавают. Один кумык на плоскости Бакланову как-то рассказал, что жили тут два брата, младший над старшим хотел подшутить, стал к его отаре подкрадываться, а старший не разобрался и младшего убил. Грустил сильно, огорчался. Боги над ним сжалились и превратили в лебедя. Вот он до сих пор и грустит, голову свесил.

Нравилось Бакланову, забравшись в глубь чеченских лесов, где тихо и пусто, у озера на лебедей любоваться. Сидел так часами, пока не темнело и не появлялась на небе звезда Чолпан, предводитель звезд, и Темир-Казак — недвижимое основание неба, Железный Кол, что русские знали под названием Полярная звезда. Крались ночными лесами обратно в Куринское, а она впереди светила, дорогу указывала…

С приближением весны русское командование оживилось. Пока листья не распустились, надо успеть. Первый удар решили нанести по Малой Чечне, по Гехинскому округу. Стали вырубать тут леса, уничтожили алдинские хутора в 3 тысячи дворов «самого неприязненного нам населения, гнездившегося вокруг Грозной», — писал Потто. Фрейтаг, имевший штаб в Грозной, начал рубить просеки от крепости Воздвиженской на укрепление Ачхой, основанное в 1846 году на реке Фортанге. 6 марта посланный из Вознесенской отряд врасплох напал на хутор самого наиба Дубы. Дуба в одной рубашке смог бежать. Жена и сын его погибли, второго сына русские взяли живым.

Чеченцы, чьи аулы оказались между этими просеками, заметались. Оставалось им или покоряться русским, которые теперь могли достать их со всех сторон, или уходить в горы.

В апреле послали они делегацию к Шамилю: «Или помоги нам, или мы будем вынуждены покориться русским».

Шамиль советовал им укрепляться силой добродетелей и напомнил, что лучше умереть в нищете, но враждуя с гяурами, чем жить в изобилии и продавать свою совесть и душу неверным. На просьбу о помощи ответил, что скоро сам придет к ним с Кораном в одной руке и с шашкой в другой.

Ибрагим принес полулист серой бумаги с арабскими письменами.

— Что это?

— Шамиль Талгику пишет…

Бакланов про Талгика конечно же знал, но переспросил:

— А Талгик — это кто?

— Наиб.

Бакланов — офицеру:

— Переводи.

Пока переводили, Бакланов Ибрагима расспрашивал:

— Шамиль и Талгик, как они меж собой?

Ибрагим пожал плечами.

— Недоволен Шамиль? А?

Ибрагим, гордый своим положением в свите Шамиля, просветил Бакланова:

— Некоторые наибы ищут власти и стараются придать делам Шамиля дурное толкование. Они копят богатства и убивают напрасно мусульман. Притеснения, казни, сплетни… Шамиль недоволен. Люди смотрят на наибов, а думают, что Шамиль тоже такой. Раньше люди поднимались против ханов, против русских, и приходил Шамиль. Теперь Шамиль приходит без приглашения, а потом уже люди поднимаются. Или не поднимаются. Это из-за наибов. Шамиль не доволен ими.

— А кто из наибов самый влиятельный?..

Офицер-переводчик отвлек Бакланова:

— Готово…

«Желаю тебе вечный мир с Богом! Когда до меня дошли слухи о несчастье, постигшем нашего брата Дубу, я не мог удержать своих слез и душевно горевал о его бедствиях. Именем Всемогущего Бога призываю вас всех на брань с неверными. Я с князем Даниэлем соберу в горах всех, кто только может носить оружие, и приду к вам. Если же помощь моя нужна вам скорая, то уведомь — я прискачу так скоро, как бегают зайцы. Действуйте против неприятеля хитро, как лисицы, и не забывайте обычаев славных наших предков. Надеюсь на Бога, который не допустит наносить нам вреда. Знай, однако же, мой любезный брат, что ежели от нас отпадет Гехинский округ, то с ним погибнет для нас и Чечня. Ничтожный раб Божий — Шамиль».

— Отправить Фрейтагу в Грозную, — распорядился Бакланов.

От себя написал: «Ибрагим сообщает с тем вместе, что главные силы Шамиля с весной намерены двинуться в Малую Чечню, где выдвижение вперед наших укреплений сильно беспокоит Шамиля, и что Кумыкской плоскости тревожиться нечего. Однако, я полагаю, что при общем воодушевлении чеченцев в виде обещанной помощи, надо ждать частых набегов. Наши мичиковцы что-то расходились не на шутку».

Начались нападения на казачьи посты у Хасав-Юрта, Герзель-аула, у Внезапной.

22 апреля сняли чеченцы у Внезапной пост из 5 казаков на самой опушке леса. Прикрывали те фуражировку. Погибли урядник Алексей Табунщиков и казаки Луганской станицы Антон Козюбердин, Федор Аленкин, Федор Попов и Петр Сивилкин.

Хитер враг, опасен. Табунщиков такой орел был, сын есаула, из старших урядников по возрасту самый молодой. В полк за чинами пришел. А поди ж ты — не уберегся и казаков не уберег.

Однако на Кумыкской плоскости пока что хищники не показывались.

Да на ней, на этой плоскости, и в Куринском укреплении и без хищников было не сладко. 1847 год оказался самым тяжелым. С января стали казаки наперегонки помирать, не выдерживая непривычной сырой и ветреной зимы, перебоев со снабжением. До лета умерли сотник Номикосов, урядник Василий Рябов и с ними — не много, не мало — 47 казаков. Умерли, как сказано в документах, «от обыкновенных болезней». Да еще двое умерли «скоропостижно», не успев поболеть и пожаловаться.

От такой жизни сбежал к хищникам в горы казак Мариинской станицы Андрей Двойнов. Хватились его 1 марта.

В мае вроде получше стало, не так часто умирали, но тут — чеченцы…

21 мая заметили конную партию в горах у урочища Хош-Гильды. Бросились две сотни из Герзель-аула и две сотни с самим Баклановым из Куринского с двух сторон на перехват. По дороге Бакланов опрокинул и смел какую-то шайку у разоренного аула Наим-Берды. Соединились четыре сотни — никого. Вдруг от Таш-Кичу — орудийный огонь.

Бакланов, не раздумывая долго, приказал:

— Давай туда. Обманули, черти…

До Таш-Кичу 18 верст. Построил это укрепление еще Ермолов, чтобы прикрыть дорогу от Терека на Внезапную. Укрепление небольшое, треугольное. Рядом — аул Новый Аксай, населенный кумыками и горскими евреями.

Пока Бакланов прискакал, чеченцы уже обобрали в Новом Аксае жителей и скот угнали. И пушки из Таш-Кичу им особого вреда не нанесли.

Стали расспрашивать жителей — куда хищники пошли, куда скот погнали? Те указали.

— Точно. Они к Тереку правятся, следы путают…

Разведчики подтвердили — есть сакма, ведет к Тереку.

Из последних сил поскакали к Тереку. Уже в темноте настигли чеченцев. Те бросили скот и разбежались. Скот вернули жителям Нового Аксая. Потери — несколько загнанных лошадей.

Что самое интересное, в приказах по Войску за 1848 год несколько раз встречаются офицеры Донского полка № 27, награжденные «за отличие в перестрелке 21 мая 1847 года у Таш-Кичу».

2 июня разведывательная полусотня урядника Дьяконова двинулась из Герзель-аула вверх по реке Аксай и попала в густом лесу, в утреннем тумане под удар превосходящих сил горцев. По данным Потто, погибли командир и пятеро казаков, семь раненых попали в плен да шесть лошадей убежали за своими ранеными хозяевами, как отметили в донесении, «перебежали к противнику». Остальные казаки сумели закрепиться в кустах и продержаться до подхода своих.

Имена убитых: урядник Степан Дьяконов, Николаевской станицы; казаки Матвей Пономарев, Манычской станицы, Семен Ковалев, Егорлыкской станицы, Иван Сироткин, Средне-Новочеркасской станицы, Леон Беляев, Митякинской станицы, и Иван Талалаев, той же станицы.

Из раненых, которые в плен не попали, Матвей Калитвенцев, Гундоровской станицы, и Финоген Захаров, Калитвенской станицы, умерли к вечеру того же дня. Андрей Елисеев, Митякинской станицы, протянул до 10 июня, а его станичник Мамант Зареченсков до 13-го. Что касается раненых, попавших в плен, то о них в полковых документах ничего не говорится. Впрочем, 8 казаков полка числятся выбывшими 2 июня 1847 года в графе «ремонтные команды», «распоряжения Войскового Дежурства» и проч.

Огорченный Бакланов расследовал причины потерь, но не нашел ошибки в действиях Дьяконова. Хотя, с другой стороны, Дьяконов Степан Васильевич, Николаевской станицы, в полк поступил 18-летним на место урядника. В 1847 году было ему максимум 20 лет. Кто ж его вздумал во главе полусотни в разведку посылать?..

Подошел с Дона полк № 40 (выступил 13 мая 1847 года, прибыл 23 июня, стоял на Линии до 12 августа 1851 года). Командир полковник Карпов к полку не прибыл, командовал войсковой старшина Поляков. Три сотни и штаб полка стали в Таш-Кичу, а 3-ю, 4-ю и 6-ю сотни раскидали по Терской линии — в Щедринскую, в селение Парубоч, в Новогладковскую. Затем в Таш-Кичу оставили 1 сотню, а две перевели в Кара-су.

По Сунже и по Лабе стали донские переселенцы размещаться, обустраиваться. 407 семейств рискнули, перебрались с Тихого Дона на Кавказ.

В полк № 20 переводом из полка № 27 прибыли 46 казаков 4-го Военного округа, с верховий Хопра и Медведицы. И вовремя. Нашлось, кого подменить. Помимо умерших, выбыли из полка хорунжий Алексей Ведерников (по распоряжению Войскового Дежурства) и 4 казака, еще два урядника и 21 казак отправились на Дон за ремонтом — лошадей закупать. Одного — Петра Колесникова, Елизаветинской станицы — командировали в Тифлис, в драбанты.

А тут по жаре в июне открылась холера и за лето прибрала в полку 8 казаков и урядника Никиту Сережникова. Да в довесок к ней еще 8 казаков и хорунжий Михаил Козловцев умерли все от тех же проклятых «обыкновенных болезней».

Итого 69 умерших. Добрую полусотню с двумя обер-офицерами и двумя урядниками в землю закопали…

6 июня (по Струсевичу — 16 июня) гарнизон Куринского был на покосе. Чеченцы под несколькими значками подкатили орудия и открыли по Куринскому навесной огонь ядрами.

Бакланов с покоса впереди казаков кинулся на эту «батарею», но опоздал. Чеченцы быстро увезли пушки в лес, удалось лишь отхватить их арьергард. Опять загнали несколько лошадей.

Потом в июле на левом берегу Терека хищники схватили штабс-капитана Клингера, ехавшего бороться с холерой, и через Качкалыковский хребет утащили в Чечню.

Казаки этот случай проглядели, но зато 14 августа поймали двух своих беглецов, Никиту Кубина, который год где-то бегал, и Зота Черножупова, который прятался около двух лет. А 1 сентября взяли с оружием в руках Андрея Двойнова, бежавшего полгода назад. Все трое пошли под суд.

Впрочем, никого и ничему это не научило. 28 сентября еще один казак сбежал — Михаил Щедров, Старочеркасской станицы.

В это время Шамиль все свое внимание направил на Дагестан, на Гергебиль и Салты. Князь Воронцов постарался, начал в Дагестане наступление, чтоб занять эти ключевые крепости. Там шли тяжелые бои, и тоже открылась холера.

Воронцов приказал Фрейтагу демонстрировать с запада (что тот и делал 22 и 23 августа) и организовать набег с Кумыкской плоскости на Аух или Ичкерию, чтоб отвлечь силы неприятеля. Фрейтаг поручил набег полковнику Барятинскому, новому командиру Кабардинского полка и командующему войсками на Кумыкской плоскости.

Барятинский, все обдумав, решил напасть на аул Зондак, лежащий на реке Ярык-су в 30 верстах от Хасав-Юрта. В Зондаке чеченцы, по слухам, хранили отбитую у русских пушку. Барятинский собрал отряд, вызвал из Куринского Бакланова с 4 сотнями. Вечером 13 сентября двинулись левым берегом речки. В 10 верстах от аула перешли поросший лесом гребень. Обнаружили там окопы, сооруженные чеченцами. Окопы пустые. Никто с этой стороны русских не ждет.

У самого аула на рассвете отряд заметили. Повсюду началась тревога. Барятинский забеспокоился:

— Аул-то мы возьмем. И пушку отобьем. А каково возвращаться? В окопах на гребне никого не оставили… — оглянулся на Бакланова. — Слышишь, дед? Давай со своими казачками назад. Надо те окопы раньше чеченцев занять.

Считая, что приказ Воронцова выполнили, чеченцев отвлекли, распорядился Барятинский уходить.

Бакланов — первым. Быстро занял с казаками чеченские окопы на гребне, потом передал их пехоте. С тем и ушли. Арьергард, жарко провожаемый, от чеченцев сам отбился. У Бакланова потери — ранен 1 казак и 4 лошади.

Чеченцы праздновали победу. Но в тот же день пришла новость, что русские в Дагестане взяли Салты. Может, набег Барятинского помог, может, само так сложилось…

Шамиль разъярился, стал начальство менять: в Чечне снял Гойтемира и поставил вместо него кумыка Идриса, снял так же Талгика, поставил вместо него Ахмата из Автуры.

На следующий день Алибей явился в Куринское и сообщил, что мичикского наиба тоже меняют. Бата не оправдал оказанного ему высокого доверия, ставят вместо него Гехо. Гехо — человек ученый, Коран толкует, но местным мало известный. И вообще Алибей был против наибов:

— Зачем мне наиб? Я вольный, как волк… Я свой тайпа на семь колен знаю. У нас старейшина есть — тхамд. Мне его хватит. Зачем мне наиб?..

Бакланов из этого рассказа понял, что новый наиб будет искать популярности, захочет отличиться в глазах подвластного населения, а значит надо ждать новых набегов.

Утром 21 октября разъезд вернулся и сообщил — сильная партия спускается на плоскость. Часовые с крепостной башни подтвердили — поскакали чеченцы лощиной в Энгель-Юрт. И в Энгель-юрте стрельба вспыхнула, жители уперлись, не хотят скот отдавать.

Выскочил Бакланов с двумя сотнями, помчался на помощь. Миновали пустые, заброшенные аулы и у Наим-Берды вылетели прямо на чеченские толпища. Чеченцев-всадников 300–400, и цветной расшитый значок над ними. Значит, сам наиб Гехо тут. Стояли они за холмами скрытно, отдыхали, от Энгель-юрта шайку поджидали.

Деваться некуда. Скомандовал Бакланов. Пошли казаки по обычаю лавой, пики склонили. Чеченцы заволновались, но оправились и навстречу поскакали.

Случай на войне редкий — столкнулись две массы конницы лоб в лоб. Чеченцев больше, и казаки сначала вроде бы подались. Тут сам Бакланов с «маяка» в драку кинулся. Надо переломить. Налетел прямо на знаменщика. Кто-то из чеченцев своему на подмогу подскакал, достал Бакланова шашкой по кисти левой руки. Бакланов, не отвлекаясь, резанул знаменщика со всей мощи и падающий чеченский значок успел подхватить. Поднял его высоко и торжественно. Вот он — трофей!

Это все дело и переломило. Стали чеченцы в лес уходить. Из Энгель-юрта шайка туда же, не принимая боя, ускакала.

Дело славное… У самого наиба значок отбили. И в первом же бою. Не будет теперь ему удачи. Пропащий, можно сказать, человек.

У казаков потери — двое раненых, 6 лошадей потеряли, да сам Бакланов в руку рану получил. Бакланов эту рану в послужные списки вносить не стал и сердился, когда о ней Барятинскому написали:

— Сам виноват. Плохо дрался. Когда пулей из ружья — другое дело. Тут уж не угнешься. А шашкой… Старею, ловкость уже не та.

После этой атаки, когда донцы лоб в лоб взяли чеченскую конницу, превосходящую числом, и линейцы посмотрели на полк № 20 по-другому. И вывод сделали: «полк может равняться с линейскими».

А рубленые раны тогда залечивались быстро. Сначала они присыпались мелкой солью, потом к ним прикладывалась ветошь с коровьим маслом и менялась два раза в день. Сначала, конечно, болезненно, когда солью присыпали, но потом — ничего.

Новая зима находила. Чеченцы притихли. Босиком и в одних чувяках по сугробам много не побегаешь. Шамиль, недовольный тем, как идут дела, снова взялся за наибов и взыскивал с них по жалобам народа за разные беззакония и притеснения. Опять, говорили, Талгика вернул… У русских новые экспедиции начинались. Решил Фрейтаг чистить старые просеки, заросшие за лето кустами, экспедицию назначил на 17 ноября, а Витовскому приказал организовать набег, чтоб отвлечь чеченцев.

23 ноября пошел Бакланов в набег и отогнал ичкерийские стада, которые неосторожно паслись у Герзель-аула в хошгельдинских балках. Затем с самим Витовским, взяв с собой еще 6 рот Кабардинского полка, 2 орудия и две сотни полка № 40, разорили 28 ноября Копли-Берды, 29-го — Аллерой, а 30-го — Шаудан-Шари. Бакланов в этих набегах потерял 1 убитого (Севостьяна Солдакова, Кобылянской станицы, на обратной дороге из Копли-Берды) и 2 раненых. Последний набег вообще без потерь обошелся.

Кое-как закончился 1847 год. К осени и к зиме казаки меньше умирать стали. До нового года умерли всего 4 от «обыкновенных болезней» и 2, как ни странно, 20 декабря умерли от холеры — Исай Ковалев и Ларион Кулаков, оба Луганской станицы. И где они в декабре холеру подцепили? Может, просто отравились чем-нибудь?

Два урядника и 6 казаков отправились по распоряжениям Войскового Дежурства в командировки. Вот и весь год — сплошные потери. И производств не было. За весь год одного Петра Березовского из урядников в хорунжие произвели. За что ж производить? Мрут да бегают…