Глиннес провожал катер взглядом до тех пор, пока он не исчез, время от времени, по привычке, бросая взоры на небо. Хмурые тучи громоздились у далеких горных вершин, зловеще выглядя в лучах недавно взошедшего солнца. Воды Пролива Эмбл казались тягучими и безжизненными. Остров Эмбл вырисовывался на их розовато-лиловом фоне размытым наброском, выполненным угольным карандашом. Глиннес поднялся на веранду и устроился поудобнее в одном из своих любимых соломенных кресел. События прошлой ночи – такие богатые и драматичные, теперь казались смутным фантастическим сном такого рода, воспоминания о котором не доставляли удовольствия. Какими бы ни были подлинные побуждения, которыми руководствовалась Дьюссана, в них все-таки была какая-то доля искренности. Он мог высмеять ее и отправить домой разгневанною, но никак не пристыженною. Каким совершенно иным все казалось при пепельном свете дня!.. Он даже вскочил на ноги, с досадой осознав, по какому опасному для его душевного спокойствия руслу направился ход его мыслей. За работу! Очень многое нужно сделать. Собрать мускатные яблоки. Пойти в лес и набрать различных трав и кореньев, используемых для приправ, и заняться их просушкой. Наметить на углу участок для будущего огорода и вскопать его. Отремонтировать сарай, который вот-вот рухнет. От одного перечисления в уме тех дел, что предстояло сделать в самом ближайшем будущем, он устал настолько, что его стало клонить ко сну. Ноги сами завели его в дом, где он тотчас же свалился на диван.

В полдень его разбудил стук капель легкого дождичка. Глиннес укрылся плащом и, продолжая лежать, погрузился в раздумья. Из ума не уходила какая-то едва осознаваемая, но неотвязная мысль, вопрос, требовавший к себе самого пристального внимания. Хассэйдная тренировка? Льют Касагэйв? Акади? Глэй? Дьюссана? В самом деле, как теперь быть с Дьюссаной? Она пришла, затем поспешно скрылась и больше уже никогда не будет украшать волосы желтым цветком. Хотя, впрочем, почему бы не продолжать ходить с ним, чтобы скрыть случившееся от Ванга Дроссета? С другой стороны, рискуя навлечь на себя его гнев, она может чистосердечно признаться ему во всем. Причем, именно это вероятнее всего, представив несколько видоизмененную версию своих ночных приключений. Такая возможность, поначалу прочувствованная только его подсознанием, теперь вызывала у Глиннеса настоящую, четко осознанную тревогу. Он поднялся и прошел к двери. Серебристая изморозь затрудняла видимость, однако, как ни вглядывался Глиннес, никаких лодок в Проливе Эмбл не обнаружил. Треване, вечные странники по натуре, считали дождь дурным предзнаменованием. Даже жажда возмездия не сдвинет тревана с места, когда идет дождь.

Порывшись в кладовке, Глиннес нашел в кладовке тарелку студня из вареных моллюсков и съел его без всякого аппетита. Дождь совершенно неожиданно прекратился, и Пролив Эмбл залил яркий солнечный свет. Глиннес вышел на веранду. Весь окружающий мир казался посвежевшим после небольшого купания, всюду виднелась живительная влага, прояснились цвета, воды пролива отбрасывали яркие блики, очистился воздух, искрилось голубизной безоблачное небо. При виде всего этого Глиннес ощутил душевный подъем.

Впереди немало работы. Глиннес опустился в кресло, чтобы окончательно решить, с чего начать. Но тут из протока Илфиш в Пролив Эмбл вышла какая-то лодка. Глиннес встревожено вскочил на ноги, приготовился к наихудшему. Но это оказалась всего-навсего одна из сдаваемых напрокат Харрадом-младшим моторок. Сидевший в ней молодой человек в какой-то форменной одежде, по-видимому, просто сбился с пути, запутавшись в многочисленных рукавах и протоках. Подогнав лодку почти к самому причалу Рабендари, он встал во весь рост и окликнул Глиннеса.

– Эй, уважаемый! Я, похоже, заблудился. Мне нужен Клинкхаммерский залив в районе острова Сарпассант.

– Вы забрались намного южнее. Кого вы разыскиваете?

Молодой человек глянул в бумажку.

– Некоего Джано Акади.

– Поднимитесь по Форванскому руслу в реку Заур, сверните во второй проток по левую руку и держите курс на запад, пока не выйдете к Клинкхаммерскому заливу. Особняк Акади высится на утесе на самой оконечности мыса.

– Большое спасибо. Я запомнил маршрут. А вы, часом, не Глиннес Халден, из «Танхинар»?

– Да, Глиннес Халден это я.

– Я видел вашу игру со «Стихиями». Насколько мне помнится, борьба была явно не равной.

– Команда молодая, неопытная, но, как мне кажется, подающая большие надежды.

– Я тоже так считаю. Ну что ж – удачи «Танхинарам» и еще раз спасибо за помощь.

Лодка вошла в Форванское русло, миновав серебристо-охровые помандеры, и скрылась из вида, оставив Глиннеса в размышлениях о судьбе «Танхинар». Они не тренировались после игры с «Островитянами». У них не было денег. Не было шейлы… Мысли Глиннеса сами собой вернулись к Дьюссане, которая уже никогда не сможет быть шейлой, а затем перескочили на Ванг Дроссета – интересно, узнал он или нет о событиях прошлой ночи. Глиннес обвел взглядом пролив Эмбл. Не обнаружив в нем ни единой лодки, прошел к телефону и позвонил Акади.

Вспыхнул экран. Появившееся на нем лицо Акади было до крайней степени раздраженным, а голос брюзжащим:

– Дзынь, дзынь, дзынь – только и слышу весь день. Телефон – весьма сомнительное удобство. Я все жду – не дождусь очень важного гостя и мне никак нельзя раздражаться.

– В самом деле? – изумился Глиннес. – Это парень в светло-голубой форме и фуражке посыльного?

– Естественно, нет! – рявкнул Акади, затем сразу же понизил голос. – Почему ты спрашиваешь?

– Пару минут тому назад именно такой парень справлялся у меня в отношении дороги к вашему дому.

– Ну что ж, подожду и его. Это все, что ты хотел?

– Я подумал, что могу заглянуть к вам сегодня к концу дня и одолжить двадцать тысяч озолов.

– Ха! А откуда мне взять двадцать тысяч озолов?

– Я знаю одно место. Акади невесело рассмеялся.

– Придется тебе поискать кредитора более склонного к самоубийству, чем я.

Экран погас.

Глиннес задумался на мгновение, но больше уже никаких других предлогов для продолжения праздного времяпрепровождения так и не придумал. Вытащив ящики для яблок в сад, он принялся за работу с той яростью, что так характерна для трилла, вынужденного заниматься чем-то таким, что он расценивает как совершенно неизбежное зло. Дважды он слышал звонки телефона внутри дома, но не обратил на них внимания, и поэтому так ничего и не узнал об одном судьбоносном событии, случившемся несколько ранее этим днем. Он насобирал добрую дюжину ящиков яблок, погрузил их на тачку и отвез в сарай, затем вернулся в сад, чтобы собрать еще и закончить работу.

День близился к концу. Гнетущий сумрак эвнесса приобрел красноватый отлив, сменившийся вскоре тяжелым пурпуром приближающейся ночи. Глиннес продолжал упорно работать. С гор подул холодный ветер, проник сквозь мокрую от пота рубашку к самому телу. Неужели вот-вот снова пойдет дождь? Нет. Небо уже расцветилось звездами – сегодняшним вечером дождя определенно не будет. Глиннес нагрузил последними яблоками тележку и начал катить ее по направлению к сараю.

И вдруг остановился, как вкопанный. Дверь в сарай была лишь полуоткрыта. Скорее даже открыта совсем немного, не более того. Странно, ведь он умышленно оставил ее распахнутой настежь. Глиннес опустил на землю ручки тачки и вернулся в сад обдумать положение. То, что он увидел, не вызвало у него такого уж особого удивления – скорее даже наоборот, ведь он с самого начала прибегнул к такой необычной для себя предосторожности, сунув к себе в карман пистолет. Краешком глаза он пристально глядел в сторону сарая. Один, скорее всего, затаился внутри, другой – сзади, и еще один – в тени дома, так, во всяком случае, не без оснований предполагал Глиннес. Оставаясь в саду, он был вне пределов дальности метания ножа, да к тому же они вряд ли намерены убить его прямо на месте. Сначала им нужно будет вволю выговориться и только после этого последует своего рода «малый прутаншир» – ему будут выкручивать конечности, вырезать на коже замысловатые орнаменты, прижигать особо чувствительные места – и все это будет произведено в качестве гарантии, что не останется у него не только всего того, что позволило ему совершить недавнее кощунство, но даже и приятных воспоминаний об этом. Глиннес провел языком по пересохшим губам. Странная пустота дала о себе знать в желудке… Что делать? Он ведь не может вот так простоять всю ночь, делая вид, будто все никак не налюбуется урожаем своих яблок.

Глиннес неторопливо зашел за дом, затем, подхватив с земли увесистую палку, бегом вернулся вдоль одной из стен и затаился за углом. Послышался звук бегущих ног, несколько брошенных на ходу слов, произнесенных шепотом. Затем показалась тень кого-то, огибавшего угол. Глиннес взмахнул палкой. Огибавший угол, взметнул вверх руки и удар пришелся ему по запястью. Он завопил от боли. Глиннес еще раз взмахнул палкой, незваный гость сумел поймать ее руками. Глиннес потянул палку на себя, столкнулся с противником, и они закружились на одном месте, не выпуская палку из рук. Тут на Глиннеса набросился еще один противник, бешено взревевший, крепкий мужчина, от которого разило потом – Ванг Дроссет. Глиннес бросил палку и отпрыгнул в сторону, а затем сразу же выстрелил из пистолета. В Ванга Дроссета он не попал, зато поразил Харвинга, первого из Дроссетов, с которым он сцепился. Харвинг застонал, и, шатаясь, отлетел в сторону. Будто бы из неоткуда возник третий и схватился с Глиннесом под непрекращающийся аккомпанемент неистового гортанного рева, издаваемого Вангом Дроссетом, пританцовывавшего рядом и ищущего удобного момента, чтобы вцепиться в глотку Глиннеса. Глиннес еще раз выстрелил, но так как прицелиться не имел возможности, то только обжег землю у ног Ванга Дроссета. Вожак неуклюже подпрыгнул вверх. Глиннес, энергично орудуя ногами, вырвался из рук Эшмора, но за мгновение до этого Ванг Дроссет нанес ему страшной силы удар, от которого голова его едва не вдавилась в плечи и мгновенно стала необыкновенно тяжелой. Глиннесу же удалось в ответ нанести сокрушительный удар ногой в пах Эшмору, заставив его, прислонясь к стене дома, скрючиться в три погибели. Лежавший на земле Харвинг судорожно дернулся – что-то металлическое больно ужалило Глиннеса в плечо. Глиннес выстрелил. Харвинг обмяк и больше уже не шевелился.

– Корм для мерлингов, – тяжело дыша, произнес Глиннес. – Кто еще? Ты, Ванг Дроссет? Не двигаться. Даже не шевелиться, или я прожгу дырку у тебя на животе.

Ванг Дроссет окаменел. Эшмор прислонился к боковой стенке дома.

– Ступайте впереди меня, – скомандовал Глиннес. – Марш на причал. – Когда Ванг Дроссет заколебался в нерешительности, Глиннес поднял палку и ударил его по голове. – Я вас научу, как являться сюда для того, чтобы убить меня, мои дорогие дружки-треване. Заверяю вас, вы еще долго будете раскаиваться в этом ночном нападении… Марш на причал! Ну-ка, попробуйте убежать, если такие смелые. Ведь в темноте я могу промахнуться. – Глиннес снова поднял палку. – Марш, марш!

Двое Дроссетов нетвердой походкой побрели к причалу, ошеломленные провалом своей затеи. Глиннес избивал их до тех пор, пока они оба не повалились на доски настила, а затем стал обрабатывать их ногами, пока они в конце концов совершенно перестали дергаться. После этого он крепко-накрепко связал их предназначенными совершенно для иных целей лодочными снастями.

– Вот так гораздо лучше, милые мои простофили. Ну так выкладывайте теперь, кто из вас убил моего брата Ширу?… О, у вас нет настроения поболтать со мной? Так вот, я больше не буду вас бить, хотя прекрасно помню другую ночь, когда вы бросили меня на съедение мерлингам. Мне кажется, что мне ничего больше не нужно вам объяснять – Ванг, ты слышишь меня? Вот и говори, Ванг, ответь мне.

– Я достаточно хорошо тебя слышу.

– Тогда слушай. Это ты убил моего брата Ширу?

– Ну и что, если я? Я имел на это право. Он дал коч моей девчонке. Я обязан был убить его. Как обязан убить и тебя.

– Значит, Шира дал коч твоей дочери?

– Именно он, гнусный бугай-трилл.

– Ну и как же мне теперь быть с тобой? Ванг Дроссет примолк на несколько секунд, затем, сопя и задыхаясь, выпалил:

– Можешь убить меня или разрезать на куски, никакой другой пользы ты от меня никогда не получишь!

– Я предлагаю тебе вот что, – сказал Глиннес. – Напиши расписку, что это ты убил Ширу…

– Я не разбираю букв. Ничего я не напишу.

– В таком случае, ты должен заявить при свидетелях, что убил Ширу…

– И отправиться на прутаншир? Ишь чего захотел!

– Приведи серьезные причины, которые заставили тебя так поступить – мне лично, все равно какие. Настаивай на том, что он огрел тебя дубиной, или приставал к твоей дочке, или назвал твою жену грязной старой вороной – все это для меня не имеет особого значения. Дай показания под присягой и я отпущу тебя на все четыре стороны – только ты должен будешь еще поклясться душой своего отца, что оставишь меня в покое. А нет – я сброшу и тебя, и твое отродье Эшмора в прибрежную тину и оставлю вас мерлингам.

Ванг Дроссет застонал и напрягся всем телом в попытке порвать путы.

– Дай клятву, какую он требует! – исступленно взревел Эшмор Дроссет. – Ведь меня-то она не касается! Я убью его все равно – пусть для этого понадобится хоть целая вечность!

– Попридержи-ка язык, – устало процедил сквозь зубы Ванг Дроссет. – Мы повержены. Не до жиру – быть бы живу! – Он снова обратился к Глиннесу. – Повторите, что именно вам нужно.

Глиннес еще раз изложил выдвинутые им условия.

– И вы не станете выдвигать обвинение в убийстве? Если я скажу вам, что этот потный бугай силой затолкал ей в рот коч и повалил на траву за вашим домом…

– Не стану.

Сын презрительно фыркнул.

– И не кастрируете нас и не отрежете носы? Вы оставите нам все наши члены?

– Мне не нужны ваши грязные члены, – сказал Глиннес. – Оставьте их при себе.

Ванг Дроссет вдруг снова издал яростный стон.

– А что будет с моей дочерью, которую вы изнасиловали, которой вы скормили коч и совершенно ее обесценили? Вы возместите понесенный ею ущерб? Вместо этого вы убиваете моего сына и не скупитесь на угрозы мне!

– Ваша дочь пришла сюда по собственной воле. Я ничего у нее не просил. Она сама принесла коч. Это она соблазнила меня.

Ванга Дроссета затрясло от бешенства. Его сын издал целый букет непристойных угроз. Ванг Дроссет в конце концов устал его выслушивать и велел ему заткнуться.

– Я принимаю ваши условия, – сказал он, обращаясь к Глиннесу.

Глиннес развязал сына.

– Забирай тело брата и уматывай!

– Иди, – безжизненно вымолвил Ванг Дроссет.

Глиннес подтянул свой скутер к причалу и скатил на самое днище связанного по рукам и ногам Ванга Дроссета. Затем прошел в дом и позвонил Акади, но дозвониться не смог. Акади отключил свой телефон. Глиннес вернулся к скутеру и с максимальной скоростью понесся по фарванскому руслу, взметая по обе стороны шлейфы из искрящейся в звездном свете пены.

– Куда это вы меня везете? – простонал Ванг Дроссет.

– На встречу с Акади-ментором.

Ванг Дроссет снова застонал, но предпочел больше не высказываться.

Скутер уткнулся носом в причал под причудливым домом Акади. Глиннес перерезал канаты, обвивавшие ноги Ванга Дроссета и вытолкнул его на настил. Спотыкаясь на каждом шагу, они стали медленно подниматься по тропинке, ведущей вверх. Неожиданно на башнях особняка вспыхнули мощные прожекторы, ослепив Глиннеса. Из репродуктора раздался резкий голос Акади:

– Кто это? Соблаговолите назвать себя.

– Глиннес Халден и Ванг Дроссет. Вышли на тропу! – громким голосом поддразнил Акади Глиннес.

– Кто бы мог подумать, что вы подружились, – не без издевки в тоне отвечал насмешливый голос Акади. – Разве я не упомянул, что Сегодняшним вечером я крайне занят?

– Я требую оказания профессиональных услуг с вашей стороны!

– В таком случае поднимайтесь выше.

Когда они достигли вершины утеса, дверь дома была распахнута настежь, поток яркого света изнутри рассек темноту ночи. Глиннес, продолжая подталкивать Ванга Дроссета сзади, провел его внутрь дома.

Появился Акади.

– И какова же суть дела?

– Ванг Дроссет решил пролить свет в отношении смерти Ширы, – сказал Глиннес.

– Прекрасно, – произнес Акади. – У меня сейчас гость, так что я надеюсь на то, что вы отнимите у меня минимум времени.

– Дело это необычайной важности, – без околичностей заявил Глиннес. – Не должно быть никаких отклонений от процедуры.

Акади в ответ только показал, к какому из его кабинетов следует подниматься. Глиннес разрезал снасти, которыми были связаны руки Ванга Дроссета, и подтолкнул его в нужную сторону.

В полумраке кабинета царила спокойная обстановка. В камине тихо потрескивали розовато-оранжевые поленья плавника. С одного из расположенных у камина кресел поднялся незнакомый Глиннесу мужчина и в знак приветствия учтиво склонил голову. Глиннес, чье внимание было всецело поглощено Бантом Дроссетом, уделил ему лишь брошенный вскользь взгляд. Незнакомец показался ему человеком среднего телосложения, в неброской одежде и таким же, ничем особо не примечательным лицом.

Акади, по всей вероятности, помня о событиях прошлой ночи, держался по отношению к Глиннесу с несколько большей любезностью, чем обычно.

– Разрешите представить, – обратился он к гостю, – Глиннеса Халдена, моего доброго соседа, человека с безукоризненной репутацией, а также, – Акади сделал учтивый жест рукой, – Ванга Дроссета, представителя того странствующего народа, который известен под именем «треване». Глиннес и Ванг Дроссет, имею честь познакомить вас с человеком широкого умственного кругозора и обширных знаний, которого заинтересовал наш уголок Скопления. Это Райл Шермац. Судя по нефритовому медальону, родина его, как мне кажется, Белмас. Я не ошибся?

– Ваше суждение достаточно справедливо, – произнес Шермац. – Я в самом деле чувствую себя, как дома, на Белмасе. Но во всем остальном вы несколько преувеличиваете. Я – странствующий журналист, не более того. Пожалуйста, не обращайте на меня внимания и спокойно занимайтесь своим делом. Если рассматриваемый вами вопрос сугубо конфиденциален, то я готов хоть сейчас удалиться.

– В этом нет необходимости, – сказал Глиннес. – Пожалуйста, даже не думайте утруждать себя и располагайтесь поудобнее. – Он повернулся к Акади. – Ванг Дроссет желает сделать перед вами клятвенное заявление – засвидетельствовать, как того требует закон, некоторые факты, проясняющие статус Рабендари и острова Эмбл. – Он кивнул Вангу Дроссету. – Прошу вас, начинайте.

Ванг Дроссет провел языком по губам.

– Шира Халден, подлый распутник, приставал к моей дочери с грязными намерениями. Он предложил ей попробовать коч, после чего попытался ее изнасиловать. Я оказался случайным свидетелем происходящего и, стремясь оградить честь своей дочери от посягательств, нечаянно умертвил его. Он умер – по-моему, этого достаточно? – уже еле сдерживая гнев, процедил он сквозь зубы, обращаясь к Глиннесу. Глиннес повернулся к Акади.

– Подобное заявление является имеющим законную силу доказательством факта смерти Ширы?

– Вы клянетесь душой своего отца, что сказали правду? – спросил Акади у Ванга Дроссета.

– Клянусь, – пробурчал Ванг Дроссет. – Учтите, я это сделал в порядке самозащиты.

– Очень хорошо, – сказал Акади. – Признание сделано без какого-либо принуждения с чьей-либо стороны перед ментором и нотариусом на общественных началах и другими свидетелями. Признание произведено в соответствии со всеми предписаниями закона.

– В таком случае, будьте любезны, позвоните Льготу Касагэйву и велите ему освободить принадлежащую мне собственность.

Акади почесал подбородок.

– Вы предполагаете вернуть уплаченные им деньги?

– Пусть он сдерет их с того, кому он их платил – с Глэя Халдена.

Акади равнодушно пожал плечами.

– Я, естественно, должен расценивать это как исполнение профессиональных обязанностей, и рассчитываю получить за это соответствующее вознаграждение.

– Ничего иного я и не ожидал. Акади ушел звонить по телефону.

– Вы довольны? – угрюмо спросил Ванг Дроссет. – В моем стойбище сегодняшняя ночь станет ночью ужасного горя, и все из-за вас, Халденов.

– Это горе вы навлекли на себя собственной своей кровожадностью, – сказал Глиннес. – Может быть, стоит изложить подробности? Никогда не забывайте о том, как вы бросили меня, избитого до полусмерти, в прибрежной тине.

Ванг Дроссет, понурив голову, прошел к двери, где вдруг повернулся и выпалил:

– Как бы то ни было, но мы сполна расквитались с вами за тот позор, которому вы нас подвергаете, вы и все остальные триллы из-за своей ненасытности и похоти. Вы – стадные животные, вот, кто все вы! Для вас, триллов, нет ничего более святого, чем желудок и то, что у вас между ног. А ты, Глиннес Халден, держись от меня подальше. На следующий раз ты уже не отделаешься от меня так легко.

С этими словами он тяжелой поступью покинул дом.

Встретившийся с ним в самом низу лестницы Акади смотрел на то, как уходит Ванг Дроссет, брезгливо морща нос.

– Тебе сейчас лучше бы постеречь свой скутер, – сказал он Глиннесу, едва вошел в кабинет. – Не то вдруг он его угонит и тебе придется домой возвращаться вплавь.

Глиннес, став в дверях, смотрел, как мощная фигура Ванга Дроссета, шагавшего по дороге, становится все меньше и меньше.

– Слишком велика его печаль, – сказал Глиннес, – чтобы разменять ее на угон лодки или какую-нибудь иную мелкую пакость. К своему стойбищу он доберется пешком, пройдя по мосту Верлет. Как там чувствует себя Льют Касагэйв?

– Он отказывается отвечать на мои звонки, – сказал Акади. – Придется тебе несколько повременить с триумфом.

– В таком случае вам придется подождать с получением гонорара, – ответил Глиннес. – Посыльный нашел сюда дорогу?

– Да, конечно. Могу чистосердечно признаться в том, что он снял с меня огромное бремя ответственности. Я ему очень благодарен за то, что я наконец покончил, сам понимаешь, с каким щепетильным делом.

– Раз так, то вы, может быть, угостите меня чашечкой чая? Или у вас с Райлом Шермацем какое-то сугубо конфиденциальное дело?

– Чай от тебя никуда не уйдет, – не очень-то вежливо произнес Акади. – У нас с ним разговор на отвлеченные темы. Райла Шермаца интересует, в частности, фаншерад. Он никак не может уразуметь, как такая богатая и мирная планета, как наша, могла породить столь аскетичную секту.

– Как я полагаю, мы должны рассматривать Джуниуса Фарфана в качестве катализатора, – заметил Шермац. – Или, вот это сравнение выглядит поубедительнее, давайте мыслить в категориях, применимых к сверхперенасыщенному раствору. Он внешне кажется спокойным и стабильным, но один-единственный микроскопический кристалл приводит к полному нарушению равновесности раствора.

– Потрясающий образ! – воскликнул Акади. – Позвольте мне угостить вас чуть-чуть более живительной жидкостью, чем чай.

– А почему бы и нет, в самом деле? – Шермац с нескрываемым удовольствием вытянул ноги поближе к огню. – У вас замечательнейший дом.

– Да, он приносит мне удовлетворение. – Акади вышел, чтобы принести бутылку.

– Надеюсь, вы находите Тралльон гостеприимной планетой? – спросил Глиннес у Шермаца.

– Безусловно. Каждая из планет Скопления проецирует свой особый душевный настрой, и впечатлительный путешественник способен быстро усваивать это своеобразие и наслаждаться его прелестью. Тралльон, например, безмятежен и мягок, в его водах отражаются звезды, весь он озарен ласковым, ровным светом, обворожительны его пейзажи, ни с чем не сравнимо обаяние его водных просторов.

– Вот эта нежность прежде всего и бросается в глаза, – согласился Акади, – но временами я серьезно задумываюсь над тем, так ли это в действительности? Например, под этой безмятежной гладью вод плавают мерлинги, создания, отвратительнее которых вряд ли можно себе представить, а за спокойными лицами триллов скрываются чудовищной силы страсти.

– Ну вот, приехали! – воскликнул Глиннес. – Вы сильно преувеличиваете.

– Отнюдь нет! Тебе когда-нибудь приходилось слышать крики из толпы на хассэйдных трибунах, требующие пощадить достоинство шейлы проигравшей команды? Никогда! Она должна предстать обнаженною под музыку, выражающую… ну, как это сказать… Это чувство не имеет своего обозначения, но оно такое же бурлящее, как кровь в жилах зрителей.

– Ловлю вас на слове, – возразил Глиннес. – Ведь в хассэйд играют повсюду.

Акади не обратил внимания на это соображение.

– Или возьмем прутаншир. Поразительное зрелище – исполненные немого восторга лица наших соплеменников при виде того, как какие-то жалкие преступники наглядно демонстрируют, насколько ужасной может быть медленная смерть.

– Прутаншир может служить вполне благородной цели, – заметил Шермац. – О воздействии подобных мер очень трудно судить.

– Только не с точки зрения злодея, подвергающегося прутанширу, – сказал Акади. – Разве это не самое страшное – умирать, глядя на восторженную толпу, понимая, что твои судороги привносят особую пикантность потехе?

– Но ведь это из ряда вон выходящий случай, – печально улыбнувшись, произнес Шермац. – Тем не менее, население Тралльона рассматривает пруташпир в качестве необходимого установления, и поэтому он не отмирает.

– Это позор Тралльона и всего скопления Аластор, – холодно заявил Акади. – Вседержителю следовало бы запретить подобное варварство.

Шермац почесал подбородок.

– В ваших словах что-то есть. Тем не менее, Вседержитель не решается вмешиваться в местные традиции.

– Весьма двусмысленная добродетель! Мы надеемся на мудрые решения с его стороны. Нравятся вам фаншеры или нет, но они, по крайней мере, категорически против прутаншира и уничтожили бы его. Если они придут к власти, они обязательно это сделают.

– Нисколько не сомневаюсь в том, что они заодно ликвидируют и хассэйд, – заметил Глиннес.

– Никоим образом, – ответил ему Акади. – Фаншеры относятся с безразличием к этой игре. Она для них, с любой точки зрения, просто бессмысленна.

– Какая унылая и привередливая публика! – воскликнул Глиннес.

– Такими они кажутся, поскольку являют собой прямую противоположность своим безответственным и неряшливым родителям, – сказал Акади.

– Что верно, то верно, – согласился с ним Райл Шермац. – И все же, всегда нужно иметь в виду, что крайности в мировоззрении часто провоцируют появление других крайностей, но с противоположным знаком.

– Как раз вот такой случай мы и имеем здесь на Тралльоне, – сказал Акади. – Я ведь предупреждал вас, насколько обманчивой может оказаться внешне идиллическая атмосфера, царящая на нашей планете.

На какое-то мгновение весь кабинет неожиданно залил чрезвычайно яркий свет. Акади вскрикнул в изумлении и бросился к окну, за ним последовал Глиннес. Они увидели огромный белый корабль, неторопливо пересекающий Клинкхаммерский залив. Кабинет затопил светом, скользнув по особняку Акади, луч прожектора на верхушке мачты.

– По-моему, – удивленно произнес Акади, – это «Скопея», яхта лорда Райэнла. С чего бы это она могла оказаться в Клинкхаммерском заливе?

С борта яхты спустили шлюпку, которая сразу же направилась к причалу Акади. Одновременно с этим раздались три предупредительных сигнала сирены. Акади пробормотал что-то себе под нос и выбежал из дома. Райл Шермац стал бродить по комнате, с интересом рассматривая разбросанные по ней с характерной для Акади бессистемностью различные сувениры, старинные безделушки, антикварные вещицы. Здесь же находилась и принадлежащая Акади богатая коллекция небольших бюстов различных выдающихся личностей, тем или иным образом оказавших ощутимое влияние на ход истории Аластора, – ученых, воинов, мыслителей, поэтов, музыкантов, проповедников, а на самой нижней полке – зловещая галерея «анти-героев».

– Интересно, – произнес Шермац. – Как богата наши история, как и история тех эпох, что предшествовали нашей.

Глиннес показал на один из бюстов.

– Вот здесь вы видите Акади собственной персоной, который вообразил, что его место тоже среди бессмертных.

Шермац беззлобно рассмеялся.

– Поскольку Акади сам собрал эту галерею, ему должно быть, предоставлено право включать в нее кого угодно по собственному усмотрению.

Глиннес подошел к окну и увидел возвращающуюся на яхту шлюпку. Мгновением позже в кабинет вошел Акади, лицо его было мертвенно-бледным, волосы свисали беспорядочными прядями.

– Что с вами стряслось? – спросил удивленно Глиннес. – Вы сейчас похожи на привидение!

– Это был лорд Райэнл, – еле выдавил из себя Акади. – Отец лорда Эрзана-Райэнла, похищенного старментерами. Он требует назад свои сто тысяч озолов.

Лицо Глиннеса вытянулось в изумлении.

– Он бросает своего сына на произвол судьбы?

Акади прошел к нише, где хранил телефон, и включил его. Затем повернулся к Шермацу и Глиннесу и произнес:

– Гвардия накрыла логово Бандольо арестовала самого Бандольо, всех его приспешников и захватила все корабли пиратов. Гвардейцы освободили всех узников, которых Бандольо захватил в Уэлгене, и еще множество других.

– Отличнейшая новость! – воскликнул Глиннес. – Почему же это у вас такой вид, как у мертвеца?

– Сегодня после полудня я отдал посыльному все хранившиеся у меня деньги. Тридцать миллионов озолов бесследно пропали.