Трактирщик Фариск не покривил душой: работы было действительно вдоволь. Фариск, от природы человек достаточно покладистый и не слишком требовательный, в силу обстоятельств вынужден был постоянно давать Джантиффу новые поручения — нужно было драить пол и убирать на столах, резать мясо и рыбу, чистить овощи, подавать еду и напитки, мыть посуду и скоблить сковороды, а в оставшееся время извлекать перцебы из раковин и промывать их пресной водой.

Заработок Джантиффа составлял два озоля в день. Ему разрешили пользоваться каморкой в дальнем углу второго этажа, а также есть и пить все, что подавалось в трактире, без ограничений.

— Я не скупердяй какой-нибудь! — великодушно объявил Фариск. — Тем не менее, после того, как ты побегаешь с высунутым языком неделю-другую, твое мнение на этот счет может измениться.

— В настоящее время, — в тон хозяину, с чувством отвечал Джантифф, — предложенные вами условия меня более чем удовлетворяют!

— Значит, по рукам!

На следующее утро после прибытия в Балад Джантифф отправился в местное почтовое отделение и позвонил в унцибальский Аластроцентрал — по законам Скопления такие переговоры оплачивались за счет Коннатига. На экране появилась Алейда Гластер:

— А-га! — торжествующе воскликнула она. — Джантифф Рэйвенсрок! Где ты?

— Следуя вашему совету, прибыл в Балад. Пришел вчера вечером.

— Превосходно! И теперь ты собираешься улететь домой?

— Я еще не наводил справки, — ответил Джантифф. — Вполне может быть, что со звездолетом ничего не получится. Здесь приземляются только грузовые корабли. Говорят, пассажиров они не берут.

Лицо Алейды вытянулось:

— Мне это не пришло в голову.

— В любом случае, — продолжал Джантифф, — мне нужно поговорить с курсаром. Он вернулся?

— Нет! И не звонил в управление. С его стороны это в высшей степени странно.

Джантифф прищелкнул языком от огорчения:

— Когда он прибудет, пожалуйста, вызовите меня по телефону. Я остановился в трактире «Старый гревун». Я стал свидетелем событий, о которых курсар должен быть поставлен в известность незамедлительно.

— Обязательно передам ваше сообщение.

— Большое спасибо.

Джантифф вышел на улицу и поспешил обратно в трактир, где его отсутствие уже начинало раздражать обидчивого Фариска.

Посетители «Старого гревуна» позволяли составить представление о характере местного населения — фермеры и жители поселка, прислуга из усадьбы гроссмастера Шубарта (так его величали в Баладе), складские рабочие и механики с космодрома и даже экспедитор собственной персоной, некий Юбанк, заведовавший приемкой и отправкой грузов. По мнению Джантиффа, по большей части это был неотесанный и довольно-таки недружелюбный народ — особенно фермеры, каждый из которых будто стремился перещеголять других самонадеянностью, упрямством и грубоватой немногословностью. Они ели серьезно и решительно, усердно употребляя мутноватые спиртные напитки Фариска и его хитроумно разбавленный эль. Выпивка не развязывала им языки и не располагала к веселью — пьяные, они впадали в сонное оцепенение. Как правило, Джантифф не прислушивался к беседам. Тем не менее, заметив, что разговор зашел о ведунах, он поинтересовался:

— Почему они ничего не говорят? Кто-нибудь знает?

Земледельцы усмехнулись невежеству инопланетянина.

— Говорить-то они еще как говорят! — провозгласил старший и самый общительный из собутыльников, некто Скорба. — Мой брат поймал парочку в амбаре. Один так-таки сбежал, а вторую он привязал к обшкурочному столбу и выпытал из нее всю подноготную — не скажу, как. Ведьма призналась, что может говорить не хуже любого другого — однако слова, понимаешь ли, всуе произносить нельзя, в них слишком много колдовской силы. Поэтому они говорят только тогда, когда колдуют. Так сказала ведьма. А потом запела стихами или что-то в этом роде, и у братца моего, Чабби, пошла кровь из ушей, так что он выбежал из амбара. А когда вернулся с устволкой, ведьма уже шла восвояси. Чабби прицелился — и что ты думаешь? Устволка взорвалась у него в руках — полгода забинтованный ходил!

Фермер по имени Бодило презрительно кивнул, порицая недомыслие братца Чабби:

— Против ведьмы ни устволка, ни какое другое изобретение не годится. Лучшее средство — кол, вырезанный из девятилетнего хобера и вымоченный девять ночей в воде, не тронутой живой рукой!

— Метелка из колючей ивы еще никогда не подводила, — внес свою лепту Сансоро. — Она у меня всегда под рукой, а если что — вургли своему делу обучены. В Чернильном лесу собирается новый шабаш.

— Только вчера ведунов видел, — сообщил молодой человек по имени Дуэйд, с огромным клювоподобным носом и бровями цвета воронова крыла. — Похоже, стягиваются к Вемищенскому омуту. Прокричал им вслед проклятие — они даже не обернулись.

Скорба осушил кружку и со стуком опустил ее:

— Пора бы Коннатигу ими заняться. Мы свои гроши платим — и что получаем взамен? Поздравления и высокие цены. Лучше тратить те же гроши на эль. Эй, как тебя! Принеси-ка еще пинту!

— Сию минуту.

Неподалеку сидел человек в костюме из рыжеватой саржи, под цвет редких волос рыжевато-песочного оттенка — Юбанк, экспедитор космодрома, назначенный гроссмастером Шубартом инопланетянин. Грузный, но узкоплечий и сутулый, он отличался характерным грушевидным телосложением. Будучи завсегдатаем «Старого гревуна», Юбанк заваливался ежедневно после полудня, чтобы промочить горло, закусить горячими перцебами и сразиться в санкё на динкет-другой с любым желающим. Характер у него был ровный, мягкий и спокойный, но чуть иронический — губы его то кривились, то вытягивались трубочкой, будто он чему-то внутренне посмеивался. Теперь, повернувшись на скамье лицом к выпивохам, он решил присоединиться к разговору:

— Ну-ну, братва! Не браните Коннатига. Его только помянешь, он тут как тут. Даже в Баладе у стен есть уши, сами знаете.

Дуэйд заржал:

— Давай-давай, рассказывай! У нас тут все наперечет — разве что Коннатиг устроился к Фариску столы обслуживать. Только сдается мне, Джанкс на Коннатига не смахивает. («Джанксом» посетители таверны, коверкавшие незнакомые имена на свой лад, уже успели прозвать Джантиффа.)

— Что правда, то правда. Джанкс — не Коннатиг, — саркастически согласился Юбанк. — Фотографии коннатига я видел, и никакого сходства не усматриваю. Тем не менее, не жалейте гроши. Коннатиг тратит их с пользой. Взгляните вечером на небо — сколько звезд в Скоплении! И все под защитой Покрова.

Бодило крякнул:

— На ветер пускают наши гроши. Старментерам в Блеле делать нечего. Что с нас возьмешь? У меня хоть шаром покати.

— Гроссмастер Шубарт может приглянуться старментерам, — возразил Скорба. — Он живет в роскоши, и это его полное право, но всякому богачу приходится опасаться космических пиратов.

Дуэйд проворчал:

— С меня берут такую же долю дохода. А кого защищает Покров? Шубарта или меня? Нет в мире справедливости.

Юбанк рассмеялся:

— Не вешай нос! Покров не всесилен. Если Коннатиг не защитит гроссмастера Шубарта, значит и его гроши, и твои одинаково ни на что не годятся! Справедливость восторжествует. Кто не прочь сыграть в санкё по маленькой?

— Только не я, — угрюмо отказался Дуэйд. — Коннатиг отбирает гроши, а ты — динкеты. Бехева тебя знает, как ты ухитряешься каждый раз выигрывать. Одно разорение.

— И не я, — присоединился к приятелю Бодило. — Своим динкетам я найду лучшее применение. Джанкс! Перцебы еще не готовы?

— Через пять минут!

Юбанк, не преуспевший в намерении поживиться за счет деревенщины, отвернулся. Через несколько минут, когда у Джантиффа выдалась свободная минута, он приблизился к экспедитору:

— Прошу прощения, господин Юбанк. Не могли бы вы дать мне совет?

— Всегда готов помочь ближнему в пределах дозволенного, — осторожно отозвался тот. — Должен предупредить, однако, что бесплатные советы, как правило, бесполезны.

Джантифф не обращал внимания на шутки:

— Я хотел бы долететь до Фрайнесса на планете Зак, Аластор 503. Там у меня родители. Как вы думаете, с местного космодрома туда можно попасть?

Юбанк покачал головой:

— В Балад прибывают только грузовые корабли, совершающие круговые рейсы с заходами на Хильп и Ламбетер, вдоль Клыка Горгоны.

— А на Хильпе или на Ламбетере нельзя сделать пересадку и улететь на Зак?

— Можно-то можно, да вот только здешние звездолеты пассажиров не берут — капитан сухогруза, соглашающийся подвозить каждого встречного-поперечного, может потерять лицензию. Поезжай в Унцибал, пакетбот «Черная стрела» отвезет тебя прямо на Зак.

— Унцибал мне надоел до чертиков, — пробормотал Джантифф. — Ноги моей там больше не будет!

— В таком случае боюсь, что тебе придется довольствоваться пасторальным существованием в Блеле.

Джантифф задумался на минуту:

— У меня есть обратный билет из Унцибала до Фрайнесса на Заке. Не могли бы вы обменять его на билет из Балада до Фрайнесса — такой, чтобы я мог сразу взойти на борт пакетбота в Унцибале, не проходя через волокиту в космическом порту?

— Это можно устроить, но как ты попадешь в Унцибал?

— Разве отсюда туда нет никаких рейсов?

— Регулярного пассажирского сообщения нет.

— Но если, например, вам нужно было бы слетать в Унцибал, что бы вы сделали?

— Нанял бы флиббит. Естественно, аэромобиль обойдется недешево, путь далекий.

— Во сколько, примерно?

Юбанк задумчиво погладил подбородок:

— Пожалуй, я мог бы все устроить за сотню озолей. В крайнем случае придется еще немного доплатить. Дешевле не получится.

— Сто озолей! — у Джантиффа руки опустились. — Это большие деньги.

Юбанк пожал плечами:

— Не такие уж большие, если учесть, сколько хлопот связано с перевозкой. Владелец флиббита не согласится гонять машину и тратить время задаром. Я тоже, кстати, бесплатные услуги не оказываю.

Фермеры уже стучали кружками по столу:

— Джанкс! Перцебы готовы?

Джантифф вернулся к своим обязанностям. Сто озолей? Грабеж среди бела дня! Получая два озоля в день и не расходуя ни динкета, сто озолей можно скопить за пятьдесят дней. К тому времени аррабинский Фестиваль Века давно закончится.

«Несомненно, названная сумма включает щедрые комиссионные для самого Юбанка, — думал помрачневший Джантифф. — Что ж, либо экспедитор сбавит цену, либо мне придется зарабатывать больше». Первое представлялось маловероятным: скупость Юбанка стала притчей во языцех среди завсегдатаев «Старого гревуна». По словам Фариска, Юбанк прибыл в Балад в том же костюме из рыжеватой саржи, который он ежедневно носил до сих пор. Значит, нужно было больше зарабатывать. Каким образом? Выполнение поручений Фариска занимало практически все время.

Убирая со стола грязную посуду, Джантифф с возмущением покосился на скрягу-экспедитора, поглощенного тихой беседой с новым посетителем, только что зашедшим в трактир. Заметив новоприбывшего, Джантифф замер с мисками и кружками в руках. Подобострастные манеры Юбанка свидетельствовали о том, что его собеседник — грузный широкоплечий субъект с жесткой черной щетиной волос, прищуренными глазами и полнокровным, легко багровеющим лицом — пользовался в Баладе значительным влиянием. По местным представлениям, он был одет по-щегольски — в бледно-голубой костюм военного покроя (слегка помятый и потертый), черные сапоги, черный ремень с перевязью через плечо и черную шляпу из рогожи с плюмажем в виде серебряного пера. Субъект посмотрел по сторонам, заметил Джантиффа, поднял руку:

— Официант! Кружку эля!

— Сию минуту! — с бьющимся сердцем Джантифф наполнил и принес кружку.

Бувехлютер смотрел ему прямо в лицо, но явно не узнавал.

— Это «Темная брага Фариска»? Или привозной «Небрангер»?

— «Темная брага» лучшего разлива.

Бухлый отпустил его безразличным кивком. Присутствие Джантиффа на пикнике, даже если Бухлый вообще обратил на него внимание, явно не запечатлелось в памяти личного шофера подрядчика Шубарта. «Еще один повод поскорее убраться из Балада! — сжав зубы, думал Джантифф. Сто озолей могли оказаться не столь уж дорогой ценой!»

Через некоторое время Юбанк поднялся на ноги и попрощался с Бухлым. Джантифф поспешил подойти к нему у выхода:

— Сейчас у меня нет ста озолей, но я постараюсь собрать эту сумму как можно скорее.

— Ну и ладно, — сказал экспедитор. — Я проверю расписание «Черной стрелы», и мы обо всем договоримся.

Джантифф предложил без особой надежды:

— Если бы вы могли отвезти меня раньше, я заплатил бы вам сразу по возвращении на Зак.

Юбанк покровительственно усмехнулся:

— Зак далеко, на таком расстоянии обязательства легко забываются.

— Но вы можете мне доверять! Я еще никого никогда не обманывал!

Продолжая смеяться, экспедитор успокоительно поднял руку:

— Тем не менее и не взирая ни на что! Я веду дела добросовестно и предусмотрительно, а это значит — сто озолей на бочку и никаких разговоров.

Джантифф обиженно пожал плечами:

— Сделаю все, что смогу. Кстати… кто этот ваш знакомый?

Юбанк бросил взгляд в трактирный зал:

— Многоуважаемый Бувехлютер по прозвищу «Бухлый». Он — доверенное лицо гроссмастера Шубарта, в настоящее время находящегося в деловой поездке на другой планете, в связи с чем Бухлый распоряжается у него в усадьбе как у себя дома и всех нас развлекает своими леденящими кровь шуточками. Выполняй его заказы в первую очередь — и не будет никаких проблем.

— Официант! — как раз в этот момент позвал Бухлый. — Двойную порцию перцебов!

— Очень сожалею, но свежих перцебов больше не осталось. Сегодня много посетителей.

Раздосадованный Бухлый грязно выругался:

— Почему Фариск никогда не умеет рассчитать заранее, сколько чего ему нужно? Принеси тогда горшок горячего сварла с топленым жиром и полфунта фаршированного рубца.

Джантифф бросился выполнять приказание. Начинался хлопотный вечер.

Через несколько часов посетители, наконец, разошлись и разъехались, один за другим исчезая в ночном тумане, наползавшем на Блель с просторов Стонущего океана. Джантифф убрал со столов, навел порядок в кухне, погасил свет и облегченно удалился в свою каморку.

Учитывая сложившиеся обстоятельства, Джантифф не мог пожаловаться на то, как с ним обращались в «Старом гревуне». Если бы его не мучили страхи и подозрения — и если бы Фариск поменьше докучал бесконечными просьбами — провинциальное существование в Баладе могло бы даже показаться в чем-то приятным, хотя и бесперспективным. Рано утром Джантиффа будила Палинка, грубоватая и нескладная дочь Фариска. Она же готовила и подавала ему завтрак: горячую кукурузную кашу, кусок колбасы и кружку чая из черноцвета. Сразу после завтрака Джантифф брал швабру и мыл пол в трактирном зале, приносил припасы из погреба и наводил порядок за стойкой бара, приготавливая всё необходимое для обслуживания посетителей. Уже на четвертый день Джантиффу стали поручать дополнительную работу — независимо от погоды, даже если моросил холодный дождь, весь Балад затягивало туманом, и Стонущий океан бушевал, разбивая о скалы темно-серые валы, ему приходилось отправляться с парой ведер на берег и собирать с подводных камней, бродя по колени в холодной воде, ежедневный запас перцебов. Несмотря на необходимость зябнуть и мокнуть, это занятие нравилось ему больше других. Выходя за окраину Балада, Джантифф, с детства привыкший к морю, оставался наедине с бескрайним океаном.

Как правило, Джантифф шел на восток по пляжу Дессимо, где омываемые волнами, полупогруженные в море плоские каменные уступы перемежались с небольшими прибойными пещерами. Среди дюн по всему пологому берегу встречались ароматные поросли всевозможной растительности — лилового подвязочника, карликового головолома, имбирных хохолков, поскрипывавшей под ногами ползучей приворотной ягоды. Время от времени попадались россыпи силиканта — миниатюрные пятиконечные звезды, будто сделанные из притертого стекла, неброско отливающие сотнями почти не повторяющихся оттенков. Там и сям торчали, пригнувшись навстречу ветру короткими искривленными стволами, приморские гранаты, причудливо раскинувшие ветви, как застывшие на бегу, панически размахивающие руками старые ведьмы. Глядя в морскую даль, Джантифф каждый раз испытывал вызванное непривычной близостью горизонта странное ощущение — казалось, что он стоит высоко в воздухе. В дождливую погоду пейзаж мрачнел и становился зловещим, а если налетал штормовой ветер, заставлявший скалы дрожать под ударами прибоя, оставалось только брести, пригнувшись подобно гранатовым деревьям, назад в трактир с пустыми ведрами.

В погожие деньки жемчужный океан искрился и сверкал под лучами Двона, кусты подвязочника озарялись подобно подсвеченному перламутровому стеклу, а песок под босыми ногами казался чистым и свежим, как в начале времен — и Джантифф, помахивая ведрами и вдыхая прохладный соленый ветер, чувствовал, что, несмотря на опасности и невзгоды, жить стоило хотя бы просто ради того, чтобы жить.

На полпути к широкому мысу Дессимо почти к самому океану узким языком подступала лощина Сычового леса. Здесь Джантифф обнаружил ветхий сарай, едва заметный в глубине пляжа, уже под тенью деревьев. Крыша провалилась, одна из стен обрушилась, а пол замело нанесенными ветром песком, прутьями и опавшими листьями. Джантифф поворошил песок и листья палкой, но не нашел ничего заслуживающего внимания.

Однажды Джантифф выбрался на самую оконечность мыса — массивный выступ черной скалы, скрывавший с подветренной стороны дюжину струящихся слабыми водоворотами мелких бухточек, почти отделенных от моря низкими каменистыми грядами. Бродя по колено в этих естественных купальнях, Джантифф нашел огромное множество первосортных перцебов, в том числе «коронелей» — крупных раковин, содержимое которых особенно ценилось местными гурманами. С тех пор Джантифф посещал этот «заказник» ежедневно. Проходя мимо старого сарая, он время от времени поднимал и устанавливал на прежних местах пару камней из осыпавшейся стены или выносил наружу несколько горстей скопившихся внутри песка и листьев.

Утром одного солнечного дня Джантифф обогнул мыс, чтобы вернуться в Балад другой дорогой, по берегу залива Льюлес, в связи с чем ему представилась возможность полюбоваться на усадьбу, роскошное жилище гроссмастера Шуберта в глубине безукоризненно ухоженного парка с подстриженными кустами и светлыми гравийными дорожками. Джантифф задержался — в трактире ему приводилось слышать много фантастических историй, связанных с этой местной достопримечательностью. Даже на большом расстоянии невозможно было не заметить фигуру нежившегося на солнышке Бувехлютера, полуразвалившегося на садовой скамье. Немного погодя из кухни вышла с подносом закусок молодая горничная в черном форменном платье с красным передником. Бухлый, по-видимому, позволил себе игривую вольность — горничная нервно увернулась от его руки, занесенной ей за спину. Бухлый проявил прыткость, быстро нагнувшись и потянув к себе один из красных помпонов, окаймлявших передник горничной. Служанка стала протестовать, жаловаться и, наконец, заплакала. Галантность Бувехлютера как рукой сняло. Он огрел девушку тяжелой ладонью по ягодицам — та едва устояла на ногах и, спотыкаясь и рыдая, поплелась обратно в усадьбу. Джантифф инстинктивно шагнул вперед: он готов был выкрикнуть гневное замечание, но поостерегся и прикусил язык. Бухлый заметил его движение и яростно вскочил на ноги. К счастью, их разделяли не меньше шестидесяти метров воды. Подхватив ведра с перцебами, Джантифф поспешил удалиться.

Часа через три после полудня Бухлый явился в «Старый гревун». Джантифф обслуживал столы, стараясь игнорировать вызывающие взгляды опасного фаворита. В конце концов Бухлый подозвал его жестом, и Джантифф вынужден был подойти:

— Чем могу служить?

— Ты сегодня за мной шпионил, а? Смотри, утоплю в нужнике, щенок паршивый!

— Я не шпионил, — возразил Джантифф. — Я просто проходил мимо по берегу, чтобы отнести в трактир свежие перцебы.

— Не ходи мимо усадьбы. Гроссмастер Шубарт не любит, когда вокруг околачиваются всякие бездельники, и я тоже зевак не терплю.

— Вы хотели что-нибудь заказать? — стараясь сохранить достоинство, осмелился спросить Джантифф.

— Когда надо будет, тогда и закажу! — гаркнул Бухлый. — Сдается мне, я где-то уже видел твою пронырливую рожу. Она мне и раньше не нравилась, а теперь и подавно — так что не суй свой длинный нос в чужие дела, без носа останешься!

Джантифф смолчал и вернулся к обслуживанию других посетителей. В углу трактирного зала просиживал штаны Юбанк, через несколько минут подозвавший к себе Джантиффа:

— Что у тебя с Бухлым, какие-то нелады?

Джантифф кратко описал происшествие на берегу и прибавил:

— Теперь он злой, как черт.

— Понятное дело, причем дело обстоит хуже, чем ты думаешь. Я собирался нанять Бувехлютера, чтобы он отвез тебя в Унцибал на флиббите Шубарта.

Бухлый уже стоял рядом. Ухмыляясь, он оперся кулаками на стол:

— Это его ты хочешь отправить в Унцибал? С удовольствием захвачу его с собой и не возьму ни гроша!

Ни Джантифф, ни Юбанк ничего не ответили. Бухлый еще раз усмехнулся и вышел из трактира. Джантифф уныло пробормотал:

— С Бухлым я точно никуда не полечу.

Экспедитор ответил одним из свойственных ему успокоительных жестов:

— Не принимай его всерьез. Бувехлютер горазд пошуметь, но все его угрозы — пустые слова. Как правило. Я просмотрел расписание, и теперь мне нужен твой обратный билет. Он у тебя с собой?

— Да, но я не хотел бы его отдавать.

Юбанк с улыбкой покачал головой:

— Я не могу забронировать тебе место без обратного билета.

Джантифф неохотно протянул экспедитору билет.

— Очень хорошо, — сказал Юбанк. — Ты можешь вылететь из Унцибала через три недели на борту «Джервазиана». Сколько у тебя озолей?

— Двадцать.

Юбанк досадливо прищелкнул языком:

— Недостаточно! Через три недели у тебя и восьмидесяти не наберется! Что ж, придется тебе лететь на «Серенаике», через шесть недель.

— Но к тому времени закончится аррабинский Фестиваль Века!

— Ну и что?

Джантифф ответил не сразу:

— У меня есть дело в Унцибале. Я должен быть там до начала Фестиваля. Поверьте мне, я отдам двадцать озолей. Как только я вернусь домой, вы получите все недостающие деньги. Обещаю вам!

— Разумеется, — с усталым вздохом сказал Юбанк. — Я тебе верю. Сейчас ты и сам свято веришь всему, что говоришь. Но по возвращении на Зак тебя могут отвлечь срочные дела, и ты забудешь о далеком, заброшенном инопланетном поселке. Так оно обычно и бывает. Боюсь, я вынужден настаивать на выплате всей суммы вперед. Так что же? «Джервазиан» или «Серенаика»?

— Придется лететь на «Серенаике», — упавшим голосом сказал Джантифф. — Раньше я просто не наскребу денег. Но имейте в виду: я ни в коем случае не полечу с Бухлым.

— Как хочешь. Могу нанять флиббит Бульвана, отвезу тебя сам. На том и порешим.

Джантифф вернулся к повседневной работе. Шесть недель казались бесконечным сроком. И как насчет Фестиваля Века? Нужно было снова и снова звонить в Аластроцентрал — до тех пор, пока он не освободится от бремени фактов и подозрений, переложив его на плечи курсара… Издалека, из Балада, его догадки представлялись странными, даже невероятными — Джантифф иногда спрашивал себя: не приснился ли ему нелепый унцибальский заговор? Может быть, непривычная диета вызвала яркие параноидальные галлюцинации, что-то вроде наркотического отравления? На какое-то мгновение уверенность в себе покидала Джантиффа, но затем возвращалась. Не мог же он, в самом деле, придумать покушения Эстебана на его жизнь, подслушанные разговоры, содержимое фотокристалла, убийство Клода Морре!

Вечером Джантифф заметил в кухне полного розовощекого молодого человека, и незадолго до закрытия трактира Фариск отвел Джантиффа в сторону:

— С завтрашнего дня у нас дела пойдут, как раньше — то есть я должен с сожалением сообщить, что больше не нуждаюсь в твоих услугах.

Джантифф ошеломленно молчал. В конце концов он выдавил:

— В чем я провинился?

— Ни в чем, все в порядке. Могу даже сказать, что в целом и в общем я твоей работой доволен. Мой племянник Ворис, однако, желает занять прежнюю должность. Он бездельник, и выпивает больше эля, чем подает. Тем не менее, я вынужден ему уступить. В противном случае придется выслушивать бесконечные упреки моей сестры — а она стерва, каких свет не видел! Увы, так делаются дела в бесславном Баладе. Сегодня ты можешь переночевать в своей комнате, но завтра ее нужно будет освободить.

Джантифф отвернулся и закончил вечернюю уборку в состоянии растерянной подавленности. Всего два часа тому назад его угнетала необходимость работать в трактире еще шесть недель — теперь такая возможность казалась бы чуть ли не благословением!

Последние посетители разошлись. Джантифф помыл посуду, отправился к себе в каморку и пролежал, не сомкнув глаз, почти до рассвета.

Утром, как обычно, его разбудила Палинка. Она никогда не проявляла особого дружелюбия, а сегодня от нее веяло откровенной неприязнью:

— Сказано подать тебе последний завтрак, так что пошевеливайся! У меня полно других забот.

Джантифф готов был отозваться гневным восклицанием, но благоразумие одержало верх. Он угрюмо пробормотал, что уже встает, и явился в кухню, как полагалось.

Палинка поставила перед ним миску каши, кружку чаю, кусок хлеба и блюдце с вареньем. Сонный Джантифф ел без особого аппетита, чем вызвал нетерпение Палинки:

— Давай, Джантифф, не тяни волынку! Мне пора убирать со стола.

— А мне пора получить жалованье! — вспылил Джантифф. — Где Фариск? Я уйду, как только он заплатит.

— Тебе придется ждать целый день, — отозвалась дочь трактирщика. — Папаша ушел на рынок.

— И где мои деньги? Разве он не поручил тебе мне заплатить?

Палинка хрипло рассмеялась:

— Не смеши меня с утра пораньше. Папаша смылся, чтобы не попадаться на глаза — надеется, что ты забудешь про деньги.

— Ничего я не забуду! Пока не получу все до последнего динкета, я от Фариска не отстану!

— Завтра утром он тут будет. А сегодня тебе здесь делать нечего, давай проваливай!

Озлобленный Джантифф молча вышел из «Старого гревуна». Минуту-другую он простоял на прохладном ветру, ссутулившись и засунув руки в карманы куртки. Посмотрев по сторонам, он обратил внимание на «Киммери», другой трактир неподалеку. Попытать счастья у конкурента? Джантифф невольно поморщился — баладские таверны ему порядком осточертели. Тем не менее, он поправил куртку и отправился размашистыми шагами в «Киммери», где его встретила мадам Чага, низкорослая тучная женщина с вечно озабоченным выражением лица. Она занималась хорошо знакомым Джантиффу делом — мыла шваброй пол в трактирном зале. Джантифф обратился к ней, стараясь придать своему голосу внушающую доверие уверенность, но мадам Чага только мрачно усмехнулась, ни на секунду не прерывая ритмичные движения швабры:

— На прислугу мне озолей не хватит — как видишь, управляюсь в одиночку. Ищи работу у тех, кому денег девать некуда — например, у гроссмастера. Ему может понадобиться еще один лизоблюд, ногти подчищать.

Джантифф вернулся на улицу и подверг предложение мадам Чаги неутешительному анализу.

По тротуару приближалась фигура в рыжеватом костюме — Юбанк направлялся в управление космодрома. Заметив Джантиффа, экспедитор кивнул и прошел бы мимо, если бы настойчивый Джантифф не преградил ему путь, сделав несколько шагов вдогонку: вот, наконец, человек, способный решить все его проблемы!

Юбанк приветствовал его достаточно вежливо:

— Какому срочному делу я обязан нашей встречей в столь ранний час?

— Фариск больше не нуждается в моих услугах, — бодро и торопливо объяснил Джантифф, — что само по себе не слишком приятное известие, но в связи с этим открывается возможность, выгодная для нас обоих, так как я быстрее смогу накопить деньги, если вы устроите меня на работу на космодроме, где платят больше, чем в трактире.

На лице экспедитора сразу возникло отсутствующее выражение:

— К сожалению, это невозможно. По правде говоря, на космодроме даже постоянному персоналу часто нечем заняться.

Расстроенный Джантифф повысил голос:

— Как же я заработаю сто озолей?

— Не знаю. Так или иначе, добыть эти деньги тебе придется. Твой билет уже отправлен в Унцибал, место на «Серенаике» забронировано.

Джантифф испуганно замер:

— И поездку уже нельзя отложить?

— Нет, обратный билет использован.

— И вы не можете ничего предложить? Может быть, у гроссмастера найдется какая-нибудь работа? Вы не замолвите за меня словечко?

Юбанк уже потихоньку продвигался в сторону, чтобы обойти Джантиффа:

— Гроссмастер в отъезде. Усадьбой заправляет Бувехлютер — когда не лезет кому-нибудь под юбку, не охотится на ведьм и не опустошает погреб «Старого гревуна». Он вряд ли захочет тебе помочь. Не сомневаюсь, что ты найдешь какой-нибудь выход из положения. Желаю удачи и всего хорошего! — Экспедитор поспешил своей дорогой.

Джантифф брел по главной улице на восток — мимо «Старого гревуна», на окраину городка и дальше. Выйдя на берег моря, он сел на плоский камень и стал смотреть на неугомонные серые волны. Утренний свет Двона, собираясь во впадинах между волнами, стекался и растекался подобно ртути. Среди скал вздымалась и опадала серебристая пена прибоя. Джантифф сосредоточенно смотрел в горизонт и оценивал свои возможности. Можно было бы, конечно, вернуться в Унцибал и скрываться, как раньше, за общественным туалетом в Дисджерферакте — но как он преодолеет полторы тысячи километров дикого леса? Допустим, он угонит флиббит гроссмастера. Что, если его поймает Бухлый? Джантифф невольно поежился. Оставалось надеяться на возвращение курсара, в связи с чем необходимо было ежедневно звонить в Аластроцентрал. Завтра утром он потребует жалованье у Фариска — ничтожную сумму, способную, однако, прокормить его несколько дней, а то и пару недель. Какую-то крышу над головой нужно было найти сегодня же. Джантифф чуть выпрямился — ему в голову пришла мысль. Поднявшись на ноги, он прошел по берегу к брошенному рыбацкому сараю (если таково было первоначальное назначение полуразвалившейся хижины на краю леса). Без особого энтузиазма осмотрев это жалкое строение, уже хорошо ему знакомое, он принялся за работу, очищая внутреннее помещение от валежника, опавших листьев, песка и грязи.

Наломав в лесу гибких зеленых прутьев, он устроил из них плотное, упругое основание новой крыши. Теперь требовался водонепроницаемый настил. Джантифф задумался. Лишних денег на искусственное покрытие не было — приходилось импровизировать. Сама собой напрашивалась мысль о настиле из плетеного тростника или пальмовых листьев, но ни тростник, ни пальмы в Блеле не росли. Минимальное капиталовложение становилось неизбежным.

Джантифф вернулся в Балад и приобрел, потратив один озоль, моток веревки, нож и сухую лепешку-галету, после чего побрел обратно к сараю. Приближался вечер, времени отдыхать не было. Собирая вдоль берега охапки водорослей, Джантифф разложил их кучами на песке. Некоторые старые стебли подгнивали — от них исходила характерная йодистая вонь. Когда Джантифф научился, более или менее, плести водоросли, он уже продрог, промок и перепачкался буроватой слизью. Упрямо игнорируя неудобства, он сплел из водорослей несколько циновок и разложил их внахлест на крыше.

Закончить сооружение крыши к заходу солнца не удалось. Джантифф развел костер, выстирал одежду в ручье неподалеку, помылся и, пока догорала вечерняя заря, собрал две дюжины перцебов на ужин. Развесив мокрую одежду на палках, воткнутых в песок, он сгорбился на корточках у костра, голый, пытаясь согреться со всех сторон одновременно. Тем временем перцебы пеклись в раковинах, и через некоторое время Джантифф славно закусил жареными моллюсками и сухой лепешкой.

Наступила ночь, берег и море окутались мраком. Джантифф лег на спину и смотрел на небо. Он не разбирался в том, как знакомые созвездия выглядели с Виста, и не мог назвать ни одну из звезд, но некоторые из парящих над ним пылающих точек, несомненно, согревали миры, населенные отважными мужчинами и прекрасными женщинами. И никто из них даже не подозревал, что где-то страшно далеко, на берегу Стонущего океана, лежит и думает существо по имени Джантифф Рэйвенсрок!

Позволив мыслям блуждать бесцельно и бесконтрольно, Джантифф размышлял о самых разных вещах и наконец решил, что разгадал сокровенную сущность странной маленькой планеты — Виста. На Висте все было не тем, чем казалось — купаясь в таинственном дрожащем свете, все было чуточку искажено, чуточку не в фокусе, как силуэт на фоне миража, отражающего нечто совсем другое. Такова, по мнению Джантиффа, была и природа людей, населявших Вист. Конечно же, характер людей соответствовал характеру мира, где они родились и выросли… Джантифф вспомнил о родной планете и задал себе вопрос: не казался ли Зак, с его точки зрения «обычный» и «нормальный», странным и непонятным уроженцам других миров? По аналогии, не казался ли им странным и непонятным уроженец другого мира, а именно Джантифф? Вполне возможно, что так оно и было.

Костер догорал, остались только тлеющие угли. Джантифф поднялся, с трудом распрямляя затекшие ноги. В качестве постели он мог воспользоваться кучей опавших листьев, и на сей раз этим приходилось довольствоваться. Джантифф на всякий случай еще раз прошелся по берегу, после чего укрылся в хижине. Зарывшись в кучу листьев и ворочаясь, через некоторое время он сумел занять достаточно удобное положение и крепко заснул.

На рассвете Джантифф выбрался из тесной хижины под открытое небо. Ополоснув лицо в ручье, он позавтракал остатками сухой лепешки и остывшими печеными перцебами, за ночь успевшими стать довольно-таки неаппетитными. Даже если Джантифф собирался прожить в старом сарае не больше недели, следовало обзавестись котелком, сковородой, кружкой, вилкой и ложкой, солью, мукой, бутылью-другой растительного масла и, пожалуй, парой пачек чая. Закупка всего этого добра нанесла бы непоправимый ущерб его жалким сбережениям. Как еще можно было приобрести самое необходимое? Джантифф выспался, мысли его прояснились. Он должен был время от времени оставлять хижину на произвол судьбы, чтобы звонить в Аластроцентрал. Рано или поздно он застанет курсара — может быть, даже сегодня!

Джантифф встал, стряхнул с одежды листья и песок и направился в Балад. Подойдя к «Старому гревуну», он зашел на задний двор и постучал в кухонную дверь.

Выглянула Палинка:

— Джантифф? Что тебе нужно?

— Как то есть что? Я пришел за деньгами.

Палинка распахнула дверь и жестом приказала заходить:

— Говори с папашей. Вот он сидит.

Джантифф приблизился к столу. Фариск надул щеки и, подняв мохнатые брови, уставился куда-то в сторону — по-видимому надеясь на то, что неприятное напоминание о долге, если на него не смотреть, чудом исчезнет само по себе. Джантифф, однако, не исчезал. Вместо этого он уселся напротив Фариска, и тому пришлось волей-неволей заметить его присутствие.

— Доброе утро, Джантифф, — осторожно сказал трактирщик.

— Доброе утро, — отозвался Джантифф. — Мне причитается жалованье.

Фариск устало вздохнул:

— Приходи через несколько дней. Я купил на рынке несколько полезных вещей, и теперь у меня туговато с деньгами.

— У меня с деньгами гораздо туже! — воскликнул Джантифф. — Имейте в виду, я буду сидеть у вас на кухне и есть бесплатно все, что попадется под руку, пока мне не выдадут обещанное жалованье!

— Ну-ну! — успокоительно поднял ладонь Фариск. — Нет никаких причин для волнения. Палинка, налей Джантиффу кружку чаю.

— Я еще не завтракал, и с удовольствием принял бы предложение подкрепиться горячей кашей.

Фариск подал знак Палинке:

— Дай ему миску кукурузной каши. Джантифф — порядочный, понятливый парень, что само по себе редкость, заслуживающая поощрения. Так сколько я тебе должен?

— Двадцать четыре озоля.

— Двадцать четыре! — подпрыгнув на стуле, вскричал усатый трактирщик. — А сколько пива ты выпил? Сколько ты всего съел?

— Я ничего не пил и не ел кроме того, что полагалось. Вы это прекрасно знаете.

Фариск мрачно вытащил кошелек и отсчитал деньги:

— Так и быть. Я держу свое слово.

— Спасибо! — оживился Джантифф. — Теперь мы в расчете. Допускаю, что со вчерашнего дня ситуация не изменилась? Вы по-прежнему не нуждаетесь в моих услугах?

— К сожалению, нет. По сути дела, мне тебя здорово не хватает. Ворис утверждает, что растянул ногу и не может собирать перцебы, а его увольнение, как тебе известно, невозможно в связи с катастрофическим нравом моей сестры. Придется поручить перцебы Палинке.

— Еще чего! — страстно возмутилась Палинка. — Мне делать больше нечего, как часами бродить по колено в холодной воде, натыкаясь на острые камни и всякую ядовитую гадость? Ничего лучше придумать не мог?

— Один разок, только сегодня, — примирительно сказал Фариск. — Завтра у Вориса пройдет воспаление, растяжение или что у него там, и все будет, как раньше.

Палинка стояла на своем:

— У Вориса воспаление хитрости! Пройдет нога, заболит что-нибудь еще. Даже когда на болячки сослаться уже нельзя, он всегда найдет предлог отвертеться. То ему прилавок вздумалось воском натирать, то его тошнит потому, что эль вчера, видите ли, был несвежий, то сегодня волна слишком сильная! А на следующий день опять: «Палинка, Палинка! Сходи за перцебами, бедняжка Ворис захворал!» Знаю я вас! Не выйдет! — Чтобы подчеркнуть свои слова, Палинка со звоном опустила сковородку на стол: — Джантифф, конечно, с причудами, но он-то хотя бы раковины приносил и не жаловался. Ворис ему в подметки не годится.

Фариск попытался прибегнуть к чисто философскому убеждению:

— Какое значение, в конце концов, имеют несколько перцебов? Любой день состоит из определенного числа минут и не станет короче или длиннее от того, что ты соберешь пару ведер.

— Вот и собирай их сам! — Палинка промаршировала прочь, всем видом показывая, что вопрос дальнейшему обсуждению не подлежит.

Помолчав, Фариск погладил усы и доверительно наклонился к Джантиффу:

— Ты не сделаешь мне одолжение и не принесешь немного перцебов? Только сегодня, в виде исключения.

Джантифф прихлебывал чай:

— Давайте рассмотрим этот вопрос по существу.

Фариск обиделся:

— Я же не прошу ничего особенного! Неужели так трудно дать твердый ответ?

— Совсем не трудно, — продолжал Джантифф, — но я хотел бы закончить свою мысль. Как вы знаете, я остался без работы. При этом мне совершенно необходимо скопить некоторое количество денег.

Фариск поморщился и хотел было прервать собеседника, но Джантифф остановил его, подняв руку:

— Давайте подумаем о том, что представляет собой ведро перцебов. Будучи очищены и поджарены, перцебы из одного ведра составляют примерно двадцать порций. Порция перцебов стоит один динкет. Таким образом, ведро перцебов дает вам два озоля. Два ведра — четыре озоля, и так далее. Допустим, я буду ежедневно приносить требуемое количество перцебов, а также извлекать их из раковин и чистить, получая озоль за ведро. Таким образом вы будете извлекать прибыль, нисколько не утруждая ни себя, ни Палинку, ни даже Вориса.

Фариск обдумывал предложение, дергая себя за ус. Палинка прислушивалась с другого конца кухни и теперь подошла поближе:

— О чем тут спорить? Ворис всегда найдет повод не ходить за перцебами! А у меня от холодной воды ноги синеют. И вообще я боюсь поскользнуться, удариться головой и утонуть в водовороте.

— Ну хорошо, Джантифф, — решил Фариск. — Проверим, как работает твоя система. Несколько дней ничему не повредят. Выпьем еще чаю, чтобы отметить наш договор.

— С удовольствием, — согласился Джантифф. — Кроме того, давайте условимся, что оплата будет производиться без отсрочек, сразу после доставки.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутился трактирщик. — Успех любого предприятия зависит от репутации владельца. Стану ли я рисковать репутацией из-за жалкой кучки моллюсков?

Джантифф сделал неопределенный жест рукой:

— Ежедневный расчет позволит избежать необходимости вести учет и сравнивать записи.

— Это несущественный вопрос, — сказал Фариск. — Еще одна деталь: раз уж ты всерьез решил заняться этим делом, я предпочел бы получать четыре ведра перцебов в день, а не два.

— Я собирался предложить что-то в этом роде, — с готовностью отозвался Джантифф. — Удвоение заработка мне не помешает.

— Надо полагать, ты будешь собирать перцебы, пользуясь своим собственным оборудованием?

— В течение нескольких ближайших дней, как минимум, мне придется пользоваться ведрами, ломом и клещами из вашей кладовки. В случае их поломки или чрезмерного износа я, разумеется, возмещу убытки.

Фариск все еще сомневался в целесообразности заключения сделки на столь неформальной основе, но Палинка нетерпеливо воскликнула:

— Скоро обед! Ты сегодня собираешься готовить перцебы или нет? Если да, пусть Джантифф идет и занимается своим делом, перестань к нему приставать. — Трактирщик воздел руки в бессильном раздражении и удалился из кухни. Джантифф зашел в кладовку, собрал инструмент и ведра и направился к океану.

Еще вчера Джантифф приметил скальный выступ метрах в двадцати от берега, до сих пор им не обследованный в связи с тем, что его отделяла от берега глубокая впадина. Теперь он соорудил из валежника и плавника небольшой плот, позволявший идти по дну или даже плыть, толкая перед собой стоящие на плоту ведра. Погрузившись по плечи в морскую воду, отчего у него задрожали колени и застучали зубы, Джантифф подтащил плот к подводной скале и привязал плот к острому выступу, торчавшему над водой.

Его ожидания немедленно оправдались: скала плотно обросла перцебами, и ведра скоро наполнились. Вернувшись на берег, Джантифф развел костер и грелся, пока извлекал перцебы из раковин и очищал их.

Солнце еще не поднялось к зениту, когда Джантифф доставил в трактир «Старый гревун» четыре ведра перцебов. Фариска результаты экспедиции Джантиффа несколько озадачили:

— Когда ты работал на меня, у тебя столько же времени уходило на сбор двух ведер, а здесь четыре ведра, причем перцебы уже очищены и промыты!

— Количество затрачиваемых усилий пропорционально их оплате, — заметил в ответ Джантифф. — Кстати, я заметил, что ваша кладовка завалена старой сломанной мебелью и всяким хламом. За три озоля я берусь ее расчистить и унести мусор на свалку.

Яростно торгуясь, Фариск сумел сбить предложенную цену до двух озолей, после чего Джантифф взялся за дело. Сортируя хлам, он оставил себе два старых стула, трехногий стол, пару рваных матрасов, а также несколько котелков, канистр и помятых сковородок. Приобретение этих вещей и было, в сущности, основной причиной его заинтересованности в расчистке кладовки — Джантифф подозревал, однако, что если бы он просто попросил Фариска отдать ему рухлядь, тот приписал бы ей непомерную стоимость. А теперь, к полному удовлетворению Джантиффа, его дневная выручка составила шесть озолей, не считая мебели и утвари для временного жилища.

На следующий день Джантифф приступил к работе пораньше и скоро собрал и очистил семь ведер перцебов. Четыре ведра, согласно договору, он доставил Фариску, а другие три без особого труда сбыл его конкурентке из соседнего трактира, мадам Чаге, еще за три озоля.

В хорошем настроении мадам Чага отличалась исключительной словоохотливостью. Приветствуя возможность заручиться вниманием нового собеседника, она угостила Джантиффа горшком щей и отвела душу, описывая всевозможные хлопоты и неприятности, связанные с необходимостью угождать вкусам и прихотям капризных посетителей, неспособных ценить по достоинству ее кулинарные способности.

Джантифф с готовностью согласился с тем, что бремя ее забот угрожает стать невыносимым. Он заметил также, что прибыльность таверны нередко зависит от привлекательности ее интерьера и внешнего вида. Вполне возможно, что радующие глаз цветочные орнаменты на фасаде «Киммери» и изображение веселой процессии празднующих селян на длинной панели над входной дверью способствовали бы просветлению несколько унылой атмосферы, царящей в заведении, и побудили бы посетителей оставаться в ней подольше.

Мадам Чага с пренебрежением отвергла его идею:

— Все эти разговоры об орнаментах и живописных панелях хороши там, где можно нанять приличного художника. А в Баладе никто и квадрат в квадрате толком не нарисует!

— Почему же? — наивно возразил Джантифф. — Я учился рисованию много лет. Может быть, у меня получится что-нибудь в этом роде.

На протяжении следующих полутора часов Джантифф имел возможность убедиться в том, что в искусстве бесконечно торговаться мадам Чага превосходила даже Фариска. Напустив на себя безразличный, несколько скучающий вид, однако, в конце концов он сумел заключить договор примерно на таких условиях, какие его устраивали, причем мадам Чага даже выдала авансом пять озолей на приобретение материалов.

Джантифф тотчас же отправился в сельскую лавку, где купил разные краски и несколько кистей. Выходя на улицу, он заметил приближавшегося ленивой косолапой походкой плотного полнощекого субъекта в рыжеватом костюме.

— Юбанк! Вас-то мне и нужно было видеть! — позвал его Джантифф, придав голосу нарочитую бодрость. — Теперь мы можем вернуться к нашему первоначальному плану!

— К какому такому плану? — Юбанк остановился в явном замешательстве.

— Вы не помните? За сто озолей — что, надо сказать, грабеж среди бела дня! — вы обещали отвезти меня в унцибальский космический порт, чтобы я успел улететь на «Серенаике».

Юбанк задумчиво кивнул:

— Разумеется, сто озолей должны быть выплачены авансом. Ты это учитываешь?

— Не вижу препятствий! — уверенно заявил Джантифф. — У меня на руках что-то вроде тридцати озолей. Сделка с мадам Чагой принесет еще двадцать два. Сверх того, я зарабатываю по шесть-семь озолей в день.

— Рад слышать, что у тебя хорошо идут дела, — вежливо отозвался экспедитор. — Поделись опытом: в чем секрет процветания?

— Никакх секретов! Каждый мог бы делать то же самое. Я просто-напросто брожу по пояс в морской воде и собираю семь ведер перцебов, потом вынимаю их из раковин, чищу и поставляю в «Киммери» и в «Старый гревун». Не желаете ли получать время от времени ведро-другое отборных моллюсков?

Юбанк рассмеялся:

— Мне достаточно того, что подают в «Гревуне». Но ты мог бы обратиться к повару гроссмастера Шубарта. Гроссмастер вернулся, у него нынче много гостей. А им несомненно придутся по вкусу свежие перцебы.

— Превосходная мысль! Можно считать, что я уже на борту «Серенаики»!

Юбанк молча улыбнулся характерной для него отстраненной улыбочкой и пошел своей дорогой. Джантифф задержался, чтобы поразмыслить. Чем скорее он заработает сотню озолей, тем лучше. Озоли гроссмастера ничем не хуже любых других. Попытка — не пытка!

Джантифф оставил банки с краской в сарае Фариска и направился к усадьбе гроссмастера по северному берегу залива Льюлес. Подходя к приусадебному парку, он заметил в обычно сонливых окрестностях признаки суматохи и бурной деятельности. Озираясь, чтобы не попасться на глаза Бухлому, Джантифф украдкой пробрался к служебному заднему входу. Поваренок позвал шеф-повара. Тот без лишних разговоров поручил Джантиффу поставлять два ведра перцебов каждые три дня в течение ближайших двадцати четырех дней за четыре озоля, то есть предложил платить в два раза больше за ведро, чем трактирщики.

— Пока не началось празднование столетия Унцибала, гроссмастер развлекает влиятельных гостей, — пояснил шеф-повар. — Потом возобновится обычный распорядок.

— Все будет сделано в точном соответствии с вашими указаниями, можете на меня положиться, — пообещал Джантифф.

Джантифф возвращался по дороге в Балад почти окрыленный, будто сто озолей уже звенели у него в кармане. Он мог с уверенностью рассчитывать на безопасное прибытие домой… Услышав за спиной отчаянное жужжание колесных приводов, Джантифф поспешил отпрыгнуть на обочину — мимо пронесся экипаж. За рулем, оскалившись блаженно-бессмысленной ухмылкой, необычной на хищной оплывшей физиономии, развалился явно подвыпивший Бувехлютер.

Машина, мчавшаяся в Балад, скрылась в клубах пыли. Джантифф снова вышел на дорогу. Куда торопился Бухлый с таким радостным нетерпением? Озадаченный Джантифф направился к телефону сразу по возвращении в поселок и снова позвонил в унцибальский Аластроцентрал.

На экране появилось лицо Алейды Гластер. Ее щеки, некогда румяные и округлые, казались впалыми. Секретарша была встревожена и даже, по-видимому, плохо себя чувствовала. Джантифф произнес извиняющимся тоном:

— Вас снова беспокоит Джантифф Рэйвенсрок. Боюсь, я вам порядком надоел.

— Не говори глупости! — отрезала Алейда. — Я всего лишь выполняю свои обязанности. Ты все еще в Баладе?

— Да, и пока что мои дела, насколько я могу судить, идут неплохо. Но мне совершенно необходимо поговорить с курсаром. Он вернулся в Унцибал?

— Нет! — в голосе Алейды звенело нескрываемое напряжение. — Не вернулся. Что само по себе никуда не годится.

Джантифф не мог сдержать досаду:

— Мое дело не терпит отлагательств!

— Обстоятельства нашей последней встречи не оставили в этом никаких сомнений, — съязвила секретарша. — К сожалению, я не могу вызвать курсара по мановению волшебной палочки.

— Надо полагать, вы снова связывались с управлением в Уониссе?

— Разумеется. Курсара никто не видел.

— Может быть, следовало бы уведомить Коннатига?

— Это уже сделано.

— В таком случае остается только ждать, — вздохнул Джантифф. — Если потребуется оставить мне срочное сообщение, пожалуйста, вызывайте таверну «Старый гревун» — мне передадут.

— Понятно.

Джантифф стоял на широкой главной улице. Погода менялась. Полная воды туча свисала с неба, как темное вымя, тяжелые капли дождя начинали падать в пыльный песок. Натянув куртку на голову и сгорбившись, Джантифф поспешил к «Старому гревуну». Решительно зайдя в трактирный зал, он уселся за стол и знаком приказал Ворису подать кружку эля.

Выглядывая в проем кухонной двери, Фариск заметил Джантиффа, нахмурился и вышел к нему, грозно шевеля усами:

— Джантифф, я тобой недоволен!

Джантифф удивленно поднял голову:

— Чем я провинился?

— Ты поставляешь перцебы в «Киммери»! Я не усматриваю в этом никакой выгоды.

— Для вас в этом нет и никакого убытка! Посетители мадам Чаги любят жареные перцебы с айолем — так же, как и ваши. Если я откажусь собирать для них моллюсков, вместо меня это будет делать кто-нибудь другой.

— Но ты пользуешься моими ведрами, моим лапчатым ломом, моими клещами!

Джантифф беззаботно рассмеялся:

— Ну что вы в самом деле! Какие мелочи. Оборудование останется в целости и сохранности. Кроме того, самые лучшие, отборные коронели я доставляю только в «Старый гревун». Даже если их обслуживают с ленцой, ваши завсегдатаи по меньшей мере всегда могут сказать, что перцебы Фариска вкуснее, чем в «Киммери»! На что же тут жаловаться?

— Я надеялся на твою благодарность!

— И я вам очень благодарен, спору нет.

— А тогда почему же мне говорят, что ты собираешься раскрасить старый грязный сарай этой ведьмы, чтобы придать ему опрятный и привлекательный вид?

— Если мне заплатят, как положено, я и «Старый гревун» так же раскрашу.

Фариск глубоко вздохнул:

— Чую, куда дует ветер! Сколько тебе платит мадам Чага?

— Не могу разглашать условленную сумму, но в общем и в целом сорок озолей составили бы вполне удовлетворительную плату.

Фариск подскочил от изумления:

— Сорок озолей? Тебе отсчитает сорок озолей дряхлая карга, дрожащая над каждым грошом и прячущая деньги в кошель, привязанный под юбкой? Рассказывай!

— Не забывайте, что я — квалифицированный специалист! — поднял указательный палец Джантифф.

— Как я могу забыть о том, чего ты мне никогда не сообщал?

— Принимая меня на работу, вы не дали мне времени даже прокашляться, а об описании моих разнообразных талантов и речи не было.

— Еще чего! — бормотал Фариск. — Сорок озолей за какую-то мазню. Грабеж, да и только!

— Как вам понравится серия из десяти декоративных настенных панно, по пять озолей каждое? Если вы заплатите по шесть озолей за панно, я могу добавить контуры с серебряным отливом. Тогда интерьер «Киммери» поблекнет по сравнению с вашим.

Фариск осторожно предложил другие условия, и переговоры продолжились. Тем временем в таверну завалился Бухлый в компании молодых людей крепкого телосложения — батраков с ферм, рыбаков, портовых подсобных рабочих. Они расселись, заказали эль и принялись громогласно обсуждать свои дела. Джантифф не мог не слышать, о чем зашел разговор.

— У меня четыре вургля… спустим их на краю Сычового леса…

— …и к Вамищенскому омуту! Там у них табор.

— Осторожно, Бухлый! Не забывай о золотухе.

— Не беспокойся. Мне-то в рот ничего не попадет!

В конце концов Джантифф не выдержал, зашел на кухню к Фариску и поинтересовался:

— О чем это они расшумелись?

— Собрались охотиться на ведьм. Любимое развлечение Бувехлютера.

— Охотиться на ведьм? Зачем это им нужно?

Трактирщик взглянул через плечо на разгулявшуюся ораву:

— Гершельман обрабатывает поля с благоговением жреца, подстригающего живую изгородь у храма. В прошлом году кто-то стащил у него бушель семян плетневого плюща. В краже обвинили ведунов — он рад возможности их наказать. Клова угостили нечистой пищей, испорченной ведьмами. Ему пришлось долго очищаться. Теперь, как только заходит разговор об охоте на ведьм, он хватается за дубину. Зиттелю просто скучно — этот готов заняться чем угодно, лишь бы развлечься. Дюссельбек гордится своими натасканными вурглями и любит пускать их в ход. Бухлый обожает насиловать в лесу загнанных малолеток. А в случае Парго все предельно просто: ему нравится убивать.

Джантифф с опаской и презрением покосился на компанию охотников за ведьмами, только что заказавшую у вспотевшего Вориса еще по кружке эля:

— Вульгарное, жестокое развлечение!

— Само собой, — кивнул Фариск. — Меня этот спорт никогда не привлекал. Ведьмы — быстроногие твари, за ними так просто не угонишься. Вечно я то в болото забреду, то в кустах каких-нибудь застряну. Судя по всему, ведунам игра в кошки-мышки нравится не меньше, чем их преследователям.

— В это трудно поверить.

Трактирщик развел руками:

— А если нет, зачем бы они зачастили в леса вокруг Балада? Зачем стали бы красть плетневой плющ? Зачем пугают нас по ночам колдовскими кострами и призраками?

— Тем не менее, охота на ведьм представляется мне отвратительным времяпровождением.

Фариск упрямо хрюкнул:

— Ведуны — извращенцы, я их привычек не одобряю и предпочел бы, чтобы они держались подальше. Готов, однако, согласиться с тем, что облавы следует организовывать по правилам, сохраняя человеческое достоинство. Бухлый, например, действительно ведет себя разнузданно. Удивительно, что он еще золотуху не подхватил. Знаешь, как ее лечат? Худшему врагу не пожелаешь. Похоть вынуждает Бухлого безумно рисковать!

Подавленный неприятным разговором, Джантифф решил глотнуть эля и обнаружил, что кружка опустела. Он подал знак Ворису, но тот был всецело занят обслуживанием бравых охотников на ведьм:

— Можно считать, что мы окончательно договорились по поводу декоративных панно и их стоимости?

— Даю не больше двадцати озолей за десять изображений — и настаиваю на использовании четырех красок, с серебряным отливом!

Джантифф повернулся, всем видом показывая, что собрался уходить:

— Зачем мы теряем время? Когда речь идет о художественной работе, производящей эстетический эффект, не пристало торговаться из-за каждого озоля!

— Все зависит от того, с какой стороны рассматривается этот вопрос, представляющий собой, подобно аптекарским весам, палку о двух концах. В конце концов, испытывать радость творчества будешь ты, а не я! А это для меня немалая потеря. В противном случае художники не писали бы картины для собственного удовольствия.

Мало-помалу Джантиффу удалось опровергнуть доводы трактирщика, и они ударили по рукам. Фариск налил Джантиффу кружку «Темной браги» и расстался с ним по-дружески.

Джантифф возвращался к своей хижине. Двон начинал опускаться к западному горизонту, и бледные лучи отбрасывали косые тени на песчаные дюны пляжа Дессимо. Тучи рассеялись под порывами южного ветра, уже терявшими силу и налетавшими изредка, без прежнего напора. Стонущий океан все еще волновался, предаваясь гневным воспоминаниям, и с громом обрушивался на прибрежные скалы, вздымая фонтаны пены и брызг — хорошо, что Джантиффу сегодня больше не нужно было собирать перцебы. Подходя к тому месту, где лес подступал почти к самому берегу, Джантифф замедлил шаги. Из глубины леса доносилось уханье вурглей — мрачный, беспорядочно пульсирующий звук, от которого по спине бежали мурашки древнего страха. Напрягая слух, можно было различить отдаленные вопли и улюлюканье охотников, отставших от своих гончих. «Отвратительная забава!» — снова подумал Джантифф и поспешил дальше по песку, сгорбившись и наклонив голову.

Повизгивающий вой становился то громче, то тише — и вдруг где-то рядом раздалось оглушительное скандальное тявканье. Джантифф застыл на месте и с тревогой посмотрел в чащу Сычового леса. Между стволами было заметно какое-то движение. Немного погодя Джантифф различил пару человеческих фигур, мелькающих в разрывах теней под деревьями. Джантифф заставил свои конечности двигаться и побрел дальше по берегу. Ужасная лавина звуков снова остановила его — рычание и визг вурглей, человеческие вопли, полные ужаса и боли. Лицо замершего Джантиффа побагровело, сморщилось гневной гримасой. Разинув рот в беззвучном крике, он бросился в чащу, задержавшись только для того, чтобы подобрать крепкий тяжелый сук.

Ручей, вьющийся по Сычовому лесу, расширялся, образуя небольшой омут. Возбужденно перепрыгивая с одного берега на другой, вургли с плеском бросились в темную воду, хватая зубами застрявшую в глубокой грязи женщину. Дико крича и размахивая дубиной, Джантифф подбежал к самому краю омута и остановился.

Два вургля взобрались женщине на плечи и погрузили ее голову в воду. Удовлетворенно урча, один грыз ее череп, другой рвал зубами шею под затылком. Струя крови, темнее воды, расплывалась по поверхности лесного пруда. Женщина сделала несколько судорожных движений и скончалась. Джантифф медленно отступил на пару шагов — его тошнило от отвращения и ярости. Отвернувшись, он побрел обратно к берегу. Снова завизжали, затявкали вургли. Ожидая нападения, даже надеясь на него, Джантифф встал лицом к лесу и поднял дубину. Но гончие вспугнули другую дичь — с искаженным от страха лицом из Сычового леса бежала девушка с развевающимися светло-каштановыми волосами. Джантифф сразу узнал ее — это ей он помогал собирать хворост для костра у хижины дорожных рабочих. За ней пружинистыми скачками гнались четыре вургля — высоко задрав морды, оскалив влажные клыки. Заметив Джантиффа прямо перед собой, девушка в отчаянии остановилась: она не знала, куда бежать. Вургли уже бросились на нее, она упала на колени. Джантифф был рядом — размахнувшись дубиной, он переломил хребет ближайшей гончей. Та свалилась на тропу: задняя половина лежала неподвижно лапами вправо, передняя билась в агонии лапами влево. Второго вургля Джантифф встретил на бегу ударом в лоб — тяжеловесная тварь перекувыркнулась и замерла. Два выживших вургля оробели, заскулили, прижались к земле и стали отползать. Джантифф шагнул вперед и замахнулся дубиной — гончие отскочили в стороны и удрали.

Джантифф вернулся к беглянке — та стояла на коленях и все еще пыталась отдышаться. Из Сычового леса доносились, постепенно приближаясь, возгласы охотников на ведьм; уже можно было различить отдельные слова, опознать кричавших по голосам.

Джантифф обратился к молодой ведьме:

— Слушай внимательно! Ты меня слышишь?

Девушка повернулась к нему лицом. Она отчаянно напряглась, но ничего не сказала.

— Вставай, пошли! — с тревогой позвал Джантифф. — Охотники уже идут, тебе нужно прятаться!

Он схватил ее за руку, заставил встать на ноги. Один из вурглей тайком подобрался поближе и внезапно выскочил из засады, но Джантифф был начеку и нанес жестокий удар дубиной, огревшей гончую по заду. Тварь завизжала и стала крутиться на месте, клацая зубами и стараясь достать языком кровоточащий ушиб. Джантифф принялся истерически, изо всех сил избивать скулящего вургля, остановившись только после того, как животное перестало подавать признаки жизни. Тяжело дыша, Джантифф оперся на сук обеими руками и прислушался. Охотники явно потеряли след — они аукались и звали вурглей. Оттащив тела трех убитых гончих к протоке между омутом и океаном, Джантифф спихнул их в воду — медленно кружась, дохлые вургли поплыли к морю.

Джантифф вернулся к ведьме-беглянке:

— Быстрее, пошли! Помнишь меня? Мы встретились в лесу. Теперь — сюда, бегом!

Джантифф тащил девушку за руку, заставляя ее бежать — вдоль ручья, потом по пляжному песку к прибрежным скалам. У воды ведьма остановилась и стала упираться. Джантиффу пришлось силой затащить ее в прибой и провести по плечи в волнах, то и дело теряющую дно под ногами, метров пятьдесят параллельно берегу. На какое-то время они остановились, чтобы передохнуть. Джантифф напряженно следил за краем леса; девушка неподвижно смотрела на шипящие пеной, вздымающиеся и опадающие вокруг нее волны. Джантифф поднял ее на руки и с трудом выкарабкался на берег напротив своей хижины. Пинком отворив самодельную дверь, он усадил беглянку на скрипучий старый стул из кладовки Фариска:

— Посиди здесь, пока я не вернусь. По-моему… можно надеяться, что здесь тебя искать не станут. Ни в коем случае не показывайся снаружи. Сиди тихо!

Возвращаясь по пляжу к устью ручья, Джантифф подумал, что в последнем предостережении, скорее всего, не было необходимости — с тех пор, как он ее увидел, девушка ни разу не нарушила молчание.

Джантифф приближался к тому месту, где устье ручья пересекало песчаный берег. Из Сычового леса выходили три человека. Двое вели вурглей на поводках, третьим был Бувехлютер.

Вынюхивая следы молодой ведьмы, вургли задержались там, где она упала на колени, покрутились на месте и натянули поводки, устремившись к морю.

Бухлый не замедлил заметить Джантиффа:

— Эй, ты, как тебя! Где ведьмы? Мы их вспугнули и гнали к морю.

— Видел только одну, — с готовностью ответил Джантифф боязливым, подобострастным тоном. — Возвращаясь из города, я слышал, как тявкали вургли. Ведьма выбежала из леса, бросилась вон туда, а за ней вургли.

Джантифф протянул руку в направлении прибрежных скал, куда уже рвались гончие на поводках.

— Ты ее разглядел? — рявкнул Бухлый.

— Издали много не разглядишь, но ведьма была молодая, быстроногая. Малолетка, не иначе.

— Пошли, пошли! — заорал на своих спутников Бухлый. — Это она, я ее по всему лесу искал!

Вургли проследили путь беглянки до кромки прибоя, где они принялись бегать туда-сюда и обиженно повизгивать. Бухлый посмотрел по сторонам, пригляделся к морю, протянул руку вперед:

— Ага! Там что-то плавает. Труп!

— Это вургль, — мрачно заметил Дюссельбек. — Тысяча чертей! Ведьма утопила моего Дальбуша!

— А тогда где же малолетка? — ревел Бухлый. — Она что, сама утопилась? Эй, ты! — теперь он обращался к Джантиффу. — Что ты видел?

— Ведьму и вурглей. Ведьма подбежала к воде, вургли за ней. А потом она исчезла.

— И с ней мои добрые вургли! — воскликнул безутешный Дюссельбек. — Чтоб ее Паштола побрала! Ведьмы плавают под водой, как смоллоки!

Бухлый отпихнул Джантиффа в сторону и вернулся на лесную тропу. Другие охотники последовали за ним.

Джантифф видел, как они прошли вверх по берегу ручья к омуту, где обнаружили труп старшей ведьмы.

После непродолжительной приглушенной беседы охотники созвали вурглей и направились обратно в Балад. Их фигуры пропали в тенях, пестрящих последними проблесками бледно-лиловых закатных лучей.

Джантифф вернулся к своей хижине. Молодая ведьма продолжала сидеть там, где он ее оставил, бледная и неподвижная.

— Они ушли, — сообщил Джантифф. — Не беспокойся, здесь тебя никто не тронет. Хочешь есть?

Девушка не ответила — даже не шелохнулась. «Она в состоянии шока», — подумал Джантифф. Он развел огонь в очаге и повернул стул вместе с ведьмой поближе к огню:

— Давай-ка теперь согрейся. Я сварю суп. А еще у нас будут перцебы с луком, жареные на растительном масле!

Девушка смотрела на пламя, как завороженная. Через некоторое время она медленно вытянула руки, повернув ладони к огню. Джантифф, готовивший ужин, краем глаза наблюдал за ней. Лицо ее, больше не искаженное ужасом, осунулось и поблекло. Сколько ей было лет? Насколько мог судить Джантифф, она была моложе его, но ребенком ее назвать нельзя было: небольшие груди уже приобрели округлость, а бедра, стройные и не слишком широкие, придавали фигуре несомненную женственность. Джантифф решил, что небольшой рост и некоторая хрупкость телосложения были свойственны ей от рождения. Он довольно долго возился, но в конце концов подал лучший ужин, возможный с учетом его ограниченных ресурсов.

Девушка не отказалась от угощения и ела без всякого смущения, хотя и немного. Время от времени Джантифф пытался завязать с ней разговор:

— Ну, вот и хорошо! Теперь ты чувствуешь себя получше?

Никакого ответа.

— Хочешь еще супа? А вот, смотри — отборный перцеб!

Снова молчание. Когда Джантифф попробовал предложить беглянке вторую порцию перцебов, она просто отодвинула миску.

По мнению Джантиффа, ее поведение напоминало повадки глухонемых. Тем не менее, что-то в ее внешности заставляло его сомневаться в ее неспособности говорить. Может быть, она не понимала ойкуменический язык и говорила только на местном наречии? Но эта гипотеза казалась еще более безосновательной: на поляне у хижины дорожных рабочих ведуны тоже будто воды в рот набрали.

— Меня зовут Джантифф Рэйвенсрок. А тебя? — Молчание.

— Ну ладно. Придется придумать тебе имя. Тебе понравится, если я буду звать тебя Киской? Наверное, нет. Пикабу-Тикабу? Тоже нет? Валерианкой? Придумал: Джиллиана! Тебе подошло бы называться Джиллианой. Хорошо, шутки в сторону. Наречем тебя Искрианой, потому что у тебя блестящие волосы и ногти отливают золотом. Отныне ты — Искриана.

Но «Искриана» не отзывалась на новое имя. Девушка-ведьма сидела и смотрела на пляшущие языки огня, наклонившись и сложив руки на коленях. Вскоре Джантифф заметил, что она плачет.

— Ну, ну! Не надо так огорчаться, слезы ничему не помогут. Конечно, тебе пришлось пережить много неприятностей…

Джантифф замялся и замолчал. Как он мог ее утешить? В лесном омуте, судя по всему, умерла страшной смертью ее мать. В самом деле, самообладанию девушки можно было только позавидовать! Джантифф опустился перед ней на колени и осторожно погладил ее по голове. Ведьма не обращала на него никакого внимания, и Джантифф оставил ее наедине с ее мыслями.

Огонь в очаге догорал. Джантифф вышел, чтобы собрать дров и осмотреться. Давно стемнело. Когда Джантифф вернулся с охапкой валежника, Искриана — так уж он решил ее величать — лежала лицом вниз на сырой земле. Джантифф постоял, посмотрел на нее, потом сложил дрова в угол, нагнулся и довольно-таки неуклюже перенес девушку на постель. Она продолжала лежать с закрытыми глазами — вялая, безразличная ко всему. Джантифф мрачно подложил в очаг три полена посырее и стащил с себя ботинки. Почесав в затылке, он с нарочитой деловитостью снял со ступней Искрианы плетеные сандалии, отметив при этом, что на пальцах ног ногти молодой ведьмы тоже отливали золотом. Маникюр и педикюр: странное тщеславие для лесной дикарки! Возможно, символ касты, общественного положения в племени? Или просто традиционное украшение? Джантифф лег на охапку листьев рядом с девушкой и натянул на нее и на себя старое рваное одеяло, тоже экспроприированное в сарае Фариска. Долго еще он лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к звукам ночи — пока ровное тихое дыхание девушки не убедило его в том, что она наконец заснула.