I

Уэйнесс спокойно добралась на омнибусе из Тцема до Драшени, причем, никто ее явно не преследовал. В Драшени она пересела на экспресс и на огромной скорости помчалась на запад.

После полудня экспресс сделал остановку в Пагнице, узловом пункте побережья. Там Уэйнесс проделала следующее: как только экспресс остановился, она выскочила на платформу и поглядела, не собирается ли кто выпрыгнуть вслед за нею — но никто и не подумал этого сделать, и никакого толстячка в темном костюме с черными усами тоже нигде не было видно.

Тогда Уэйнесс спокойно ушла со станции и сняла номер в гостинице «Трех Рек». Оттуда девушка сразу же позвонила Пири Тамму в «Волшебные Ветры».

— О, Господи, Уэйнесс! — нежно приветствовал ее дядя. — Как славно снова слышать тебя! Откуда ты?

— В данный момент я в Кастайне, но очень скоро уезжаю в Модри, в историческую библиотеку, и непременно позвоню вам оттуда при первой же возможности.

— Отлично. Тогда до завтра. Сегодня у меня будет занята линия.

Но через полчаса Уэйнесс снова позвонила на берега Йисинджеса.

Дядя удивился.

— Никогда не думал, что смогу не поверить собственному телефону! Что случилось?

— Прошу прощения, от меня прямо одно беспокойство!

Пири воздел руки к небу.

— Что за ерунда, моя девочка! Ты все делаешь правильно, но, видишь ли, я тут решил проверить, не подключено ли у меня к аппарату кой-чего. Правда, сказали, что все чисто, однако, нам следует быть все-таки осторожнее. Ну, что с тобой?

Как можно короче девушка рассказала дяде о своих приключениях.

— Теперь я на пути в Триест, где надеюсь найти этого Ксантифа, кем бы он ни был.

Пири как-то странно хмыкнул, явно, стараясь не выказывать своего волнения.

— Значит, похоже на то, что ты поднимаешься еще на одну ступеньку? Или наоборот? И можно ли считать это достижением?

— Надеюсь, что можно. Но лестница оказалась выше, чем мы предполагали.

— Вроде, что и так. Подожди-ка минутку, я залезу в комп, кажется, там есть что-то про этого парня.

Уэйнесс согласилась, и через несколько минут на экране снова появилось лицо Пири.

— Альцид Ксантиф — это его полное имя. Так… адрес, кажется, рабочий: Виа Мальтус, двадцать шесть, Старый Порт, Триест. Профессия — дилер в «Аркане», под чем можно подразумевать все, что угодно.

Девушка записала адрес.

— Кажется, я избавилась от ощущения, что меня преследуют.

— Но может быть, тебя действительно преследуют, а отсюда и все твои опасения, то есть — они истинны.

Уэйнесс невесело усмехнулась.

— Но я никого не видела на этот раз. Однако никак не могу отделаться от ощущения, что какая-то темная фигура тут же отступает в тень, как только я к ней оборачиваюсь… Но нельзя так распускаться. Наверное, это нервы.

— Не знаю, не знаю, — пробормотал Пири. — У тебя есть все основания нервничать.

— Я тоже так говорю себе, но хорошего в этом мало. Поэтому я все же предпочитаю считать, что это лишь игра расшалившихся нервов, и на самом деле бояться нечего.

— Настоящей слежки избежать трудно, — заявил вдруг Пири. — Возможно, ты знаешь, что такое прослушки и жучки… — Тут Пири дал несколько дельных советов о том, как их обнаружить и как от них избавиться. — Но в целом, я, как, впрочем, даже и самые опытные телефонные мастера, полной гарантии дать не могу.

— Я сама постараюсь сделать все, что в моих силах, — заверила его Уэйнесс. — А теперь до свидания, дядя Пири.

Вечером Уэйнесс приняла ванну, вымыла голову, вычистила туфли, тщательно проверила сумочку и чемодан, а потом протерла их влажным полотенцем, дабы удалить все возможные напыления или технические смазки. Затем юная разведчица выставила все вещи, включая плащ, и обследовала номер. Кажется, все было в порядке.

Наутро она использовала остальные дядины советы вкупе с собственными уловками, которые должны были помочь ей избежать возможного преследования, и уехала в Триест на подземке.

В полдень девушка уже находилась на Центральном вокзале, обслуживающем Новый Триест, северную часть Карсо и некую площадь, до сих пор контролируемую Техническими Парадигмами — странным образованием, не признаваемым нигде более на Старой Земле.

С вокзала Уэйнес на сабвее проехала десять миль до станции Старый Триест — здания из черного железа с опалово-зелеными стеклами, занимающего пять акров терминалов, маркетов и кафе; внутри беспрестанно мельтешили толпы портье, школьников, бродячих музыкантов, а также приезжающих и отъезжающих во все стороны.

В киоске девушка купила карту и решила ознакомиться с ней в ближайшем кафе. Правда, сначала надо было поесть, и она позавтракала мидиями, поданными в ярком красном соусе из чеснока и розмарина. Потом наша юная разведчица развернула карту и сразу же наткнулась на небольшое предисловие издателя:

«Если бы вы знали все секреты Старого Триеста, то проходили бы через них благоговейно и медленно, не как толстяк, со всего размаха плюхающийся в бассейн, а как преданный инок, приближающийся к священному алтарю».

Под сим странным текстом стояла подпись — А. Беллорс Фокстехуде.

Развернув карту окончательно, Уэйнесс долго на нее глядела каким-то стеклянным взором, пока не сообразила, что держит лист вверх ногами. Девушка перевернула карту, однако ничего так и не прояснилось, вероятно, в первый раз она держала ее все-таки правильно. Тогда девушка снова перевернула лист так, чтобы Адриатика, плескавшаяся неподалеку, так же и на карте оставалась справа. Затем еще несколько минут она безуспешно изучала уловные изображения, которые должны были изображать улицы, большие и малые каналы, лодочные пути, мосты, аллеи, пешеходные дорожки, площади, плацы, променады и прочее, и прочее, и прочее. Тут она обратила внимание на одну странность — чем короче улица выглядит на карте, тем длиннее у нее название. В полной растерянности девушка уже собиралась вернуться в киоск, чтобы попросить карту попроще, но тут на глаза ей попалось название Виа Мальтус; улица, как оказалась, находилась на западном берегу Канала Бартоло Сеппи в районе Порто Веккио.

Уэйнесс сложила карту, оглядела кафе и не увидела ни толстяка с восковой кожей и усиками, ни вообще кого-либо, кто мог бы привлечь ее внимания. Она спокойно вышла из кафе, а потом и со станции. Солнце спряталось за легкими серыми тучками, а с Адриатики все сильнее начинал дуть пронизывающий ветер.

Постояв немого и придерживая хлопающую по коленям юбку, девушка побежала на стоянку трехколесных кэбов, бывших здесь самым распространенным видом транспорта. Показав шоферу карту, она указала на Виа Мальтус и объяснила, что хочет остановиться в отеле поблизости от этого замечательного места.

— О, Старый Порт и в самом деле место дивное! — с уважением откликнулся водитель. — Я отвезу вас в отель «Сиренуза», и недорогой, и удобный, не то, что все эти новомодные штучки.

Уэйнесс залезла в кэб и покатила по старому городу. Место оказалось воистину уникальным. Город строился наполовину на узкой полосе земли, состоявшей из каменных холмов, а наполовину на мысах, вдававшихся в Адриатическое море. Всюду застройку пересекали каналы с темной водой, лизавшие основания высоких узких зданий. Город показался девушке темным и таинственным.

Кэб проехал горбатые чудные мосты, выбрался через Виа Кондотьеро на Плаца Далматио, а потом через Виа Страда помчался по сплетениям узких улочек. Далее проследить направление своего маршрута Уэйнесс уже не могла, а спустя еще минут десять и окончательно запуталась. Наконец кэб вывернул на Виа Северин, пересек Канал Флакко через мост Доблести и въехал в квартал петляющих канальчиков и тупиков, над которыми парили сонмы ангелов всех расцветок и размеров. Это и был Порт Веккио, усеянный сотнями маленьких пристаней, безмолвный ночью и кипящий днем не только от наплывов местных людей, но и от накатывающих, как прилив, туристов.

Улица Десяти Пантологистов тянулась вдоль Канала Бартоло Сеппи и была полна всевозможных бистро, кафе, цветочных лавочек и киосков, где продавались горячие моллюски и чипсы в бумажных фунтиках. Также на улице находилось немало магазинчиков, торговавших всем, чем придется: забавными сувенирами из других миров, инкунабулами, редким старинным оружием и музыкальными инструментами, на которых никто не знал, как играть. Некоторые из магазинчиков специализировались на головоломках, криптограммах, надписях на неизвестных языках, другие продавали монеты, стеклянных насекомых, автографы и минералы с погибших звезд. Были магазины и побогаче, предлагавшие кукол, одетых в костюмы всех времен и народов, и кукол-автоматов, изображавших действия пристойные и не очень. Парфюмерные лавчонки за километр пахли маслами и благовониями, кондитерские торговали пирожными и конфетами, которых не продавали больше нигде на Старой Земле, а равно и сушеными фруктами, сваренными в сиропе и покрытыми глазурью. Магазинчики игрушек жужжали модельками самолетов, поездов и автомобилей; имелись и такие, где продавали модели космических яхт.

Водитель остановил кэб у отеля «Сиренуза», низкого старого здания, начисто лишенного какой-нибудь архитектурной грации, выстроенного кусками, век за веком, пристройка за пристройкой, и теперь занимавшего целый квартал между улицей Десяти Пантологистов и побережьем Адриатики. Уэйнесс отвели номер с высоким потолком в самом конце третьего этажа. Комната оказалась вполне веселой, с сине-розовыми бумажными обоями в цветочек, хрустальной люстрой и стеклянными дверьми, выходившими на крошечный балкончик. Другая дверь вела в ванную, сделанную в игривом стиле рококо. На буфете девушка обнаружила телефонный экран, несколько книг, включая шикарное десятитомное издание барона Бодиссея под общим названием «Жизнь»; стояли здесь и «Сказки Старого Триеста» Фиа делла Рема и «Таксономия демонов» Майриса Овика. Кроме этого, Уэйнесс обнаружила меню гостиничного ресторана, корзинку с зеленым виноградом и графин красного вина на подносе с двумя стаканами.

Девушка поела винограда, налила полбокала вина и вышла на балкон. Прямо под ней находилась прогнившая старая пристань, неутомимо скрипевшая под упорными адриатическими волнами. Неподалеку покачивались на воде с десяток рыбачьих лодок, а дальше за ними расстилались лишь море да небо, из которого как раз в этот момент сыпался на серые волны прозрачный дождь. На севере взгляд упирался в серую линию горизонта, почти терявшуюся в облаках и дожде. Несколько минут Уэйнесс стояла на балконе, потягивая кислое вино, а в лицо ей бил сырой ветер, доносивший запах рыбы и мокрых досок. И это была Старая Земля в одном из самых прекрасных своих проявлений. Больше нигде, ни на одной планете невозможно увидеть такой пейзаж и ощутить такой запах.

Ветер завывал все сильнее, Уэйнесс допила вино и вернулась в комнату, прикрыв за собой стеклянные двери. Она приняла ванну, переоделась в серые брюки-шаровары и черную куртку. Затем, немного подумав, все-таки позвонила в «Ветры».

— Я вижу, ты добралась благополучно, — обрадовался Пири. — Тебя преследовали?

— Не думаю. Но ни в чем уверенной быть нельзя.

— И… что теперь?

— Пойду искать Ксантифа. Его магазин здесь неподалеку. Если я узнаю что-нибудь определенное, то немедленно позвоню тебе. Если нет, то подождем еще немного. Но мне все равно кажется, то наши разговоры прослушивают.

— Хм, — проворчал Пири. — Насколько мне известно, сейчас это невозможно.

— Хорошо бы. Кстати, есть ли какие известия от Джулиана или еще от кого-нибудь?

— От Джулиана ничего, но есть письмо от твоих родителей, пришло только сегодня утром. Прочитать?

— О, пожалуйста!

Письмо говорило о возвращении Глауена, о разоблачении и казни Флоресте, а затем об экспедиции Глауена на Шатторак, из которой, к моменту написания письма, он еще не вернулся.

Письмо расстроило девушку.

— Я очень переживаю за Глауена, — поделилась она с Пири своими страхами. — Он совершенно неосторожен и не остановится ни перед чем.

— Он тебе нравится?

— Очень.

— Насколько мне известно, твой Глауен, в общем-то, счастливчик.

— Спасибо, дядя. Но и я буду счастливицей, особенно, если он выживет.

— Однако сейчас тебе лучше беспокоиться о себе, а не о нем. И, думаю, Глауен Клаттук, согласился бы со мной в этом.

— Вероятно, да. Ну, все, до свидания, дядя.

Уэйнесс спустилась в холл, где царили суматоха и какая-то возбужденная суета, постояльцы прибывали постоянно широким потоком; тут же назначались деловые встречи и свидания. Уэйнесс долго разглядывала бурлящую пеструю толпу, но никого подозрительно так и не обнаружила.

Было около трех часов, стоял сырой и туманный день. Уэйнесс вышла из гостиницы и направилась вдоль по улице Десяти Пантологистов. С гор спускались пластины тумана и ложились едва ли не на плечи прохожим. От Канала Сеппи поднимались испарения и странные запахи, и все окружающее казалось абстрактным коллажем черного, коричневого и серого цветов.

Постепенно Уэйнесс отвлеклась от грустных мыслей о Глауене и неожиданно почувствовала, что у нее на затылке что-то пульсирует. Неужели ее действительно преследуют? Или это просто кровь стучит? Девушка остановилась на минутку, делая вид, что заинтересовалась витриной свечного магазинчика, а сама внимательно оглядела всех проходящих мимо нее людей. Но, как обычно, все было спокойно.

Разочарованная и расстроенная еще больше, юная разведчица повернулась и пошла обратно, опять внимательно наблюдая за всеми прохожими. Но навстречу плыли лишь незнакомые лица… Впрочем, погодите… а этот толстяк, лысый, с лицом херувима? Ведь мог он надеть парик и приклеить усы, напудриться? Все возможно. А этот широкоплечий молодой турист, с лицом, как луна и с длинными светлыми космами? Может быть, это тот самый молодой красавец лакей, называвший себя Баро? Уэйнесс прикусила губы. В наши дни все возможно, переодевание стало настоящим искусством. Всем известно, что сегодня можно изменить не только волосы и форму носа, но и цвет глаз.

Тогда Уэйнесс решила проверить свои подозрения и быстро нырнула в темную аллею небольшого сквера, находившегося поблизости. Пройдя десять шагов, девушка резко свернула в сторону, зашла за угол и там спряталась за кустами.

Время шло: пять минут, десять… Ничего не происходило, никто не заходил в сквер и не рыскал по аллеям. Девушка уже начинала думать, что расстроенные нервы опять сыграли с ней очередную глупую шутку, и постояв еще немного, вышла из укрытия и вновь отправилась гулять по улице Десяти Пантологистов. Здесь, на первом же углу, она обратила внимание на высокую женщину в черном плаще с туго завязанными узлом черными волосами. Поглядев на Уэйнесс, женщина презрительно подняла брови, фыркнула и, круто развернувшись, пошла прочь.

«Это что за странности?!» — подумала Уэйнесс, но собрать факты воедино так и не смогла.

Девушка просто поспешила уйти дальше по улице как можно быстрее.

Через сотню ярдов улица привела ее к пересечению каналов Сеппи и Дациано. Через Дациано вел мост Орсини, а уже за ним, совсем недалеко располагалась и Виа Мальтус. Уэйнесс свернула направо и медленно побрела по Виа Мальтус, где еще через пятьдесят ярдов обнаружила невзрачный магазинчик с вывеской над дверями. Вывеска гласила витиеватым золотом по черному фону: Аркана. И чуть пониже и помельче: Ксантиф.

Двери оказались заперты, магазин пуст. Уэйнесс постояла на пороге, обиженно поджав губы. «Да будь оно все проклято! — выругалась она про себя. — Неужели они думают, что я проделала весь этот путь лишь для того, чтобы постоять на ступеньках паршивой лавчонки, да еще и под проливным дождем в придачу?!» Дождь и правда уже припустил вовсю, и девушку стало знобить.

Она попыталась заглянуть внутрь через стекло витрины, но не увидела ничего. Может быть, этот Ксантиф вышел только на минутку и скоро вернется? Подняв плечи, и сгорбившись от потоков дождя, Уэйнесс посмотрела в сторону соседнего магазина, торговавшего ароматическими шариками, составленными из трав с других миров. Еще один магазин с другой стороны специализировался на продаже нефритовых медальонов в три дюйма диаметром.

Уэйнесс прошлась до конца Виа Мальтус, где улица упиралась в пристань. Там она снова постояла, глядя вдоль улицы. На нее никто не обращал внимания, и девушка двинулась обратно, остановившись на сей раз у магазина медальонов.

Здесь вывеска была такая:

«Альвина внутри! Заходите!»

Уэйнесс толкнула дверь и зашла внутрь. За стойкой справа сидела тоненькая дама средних лет в напяленной на полуседые волосы рыбацкой шапочке. На ней был свитер грубой вязки и серая тяжелая юбка. Яркими серо-зелеными глазами женщина посмотрела на вошедшую и звонко сказала:

— Я вижу, вы здесь впервые и не знали, что и в Триесте бывают сильные дожди!

— Да, дождь действительно застал меня врасплох, — жестко усмехнулась Уэйнесс. — Но я хотела попасть в соседний магазин, а он закрыт. Вы не знаете, в какие часы работает господин Ксантиф?

— Разумеется, знаю. Он открывает свое заведение три раза в неделю в полночь, и всего на три часа. Если вам интересно, то сегодня ночью он тоже откроется.

— Что за идиотское расписание? — не поверила своим ушам Уэйнесс.

— Отнюдь нет, если вы знаете Ксантифа, — улыбнулась женщина.

— Но ведь это совсем неудобно для покупателей! Или он сам немного не в себе?

Альвина, не переставая улыбаться, покачала головой.

— Ксантиф — человек многих достоинств. Хозяином магазина он является почти случайно. Ему вовсе не нравится торговать всей этой ерундой, а потому цены у него очень низкие — для быстрейшей распродажи. Последнее, конечно, все-таки нонсенс, как я считаю.

— Но магазин принадлежит ему, и он вправе распоряжаться своим товаром, как ему вздумается. Кому какое может быть дело до этого?! — запальчиво возразила Уэйнесс, и Альвина быстро уловила ее эмоцию.

— Относительно Ксантифа огорчаетесь вы напрасно. Он — патриций.

— Я и не думала огорчаться, — важно ответила девушка. — И все же ваш совет принимаю. — Она подошла к двери, но дождь так и не угомонился.

Альвине, кажется, было вполне приятно ее присутствие, и потому Уэйнесс быстро спросила:

— И давно он здесь?

Та кивнула.

— Он родился милях в пятидесяти восточнее Триеста, в замке. Его отец, тридцать третий барон, умер, когда Ксантиф был еще школьником. Он сам мне рассказывал, как отец вызвал его к смертному ложу и сказал: «Мой дорогой Альцид, мы прожили счастливо долгие годы, но пришла пора расставаться. Я умираю счастливым, поскольку оставляю тебе бесценное наследство. Это, во-первых, верный и утонченный вкус, к которому будут присушиваться все остальные. Во-вторых, инстинктивную убежденность в своей чести, доблести и благородстве, которое принадлежит тебе как тридцать четвертому барону. И, в-третьих, ты наследуешь все материальные доказательства нашего баронства, включая земли, владения и сокровища. А теперь скажу и то, что по смерти моей никому, в том числе и тебе, не придется особо ни веселиться, ни горевать, поскольку, даже умерев, я всегда буду охранять тебя и всегда приду к тебе на помощь в тяжелый час». Сказав так, старик умер, и Ксантиф сделался тридцать четвертым бароном. А поскольку он уже убедился в своем прекрасном вкусе относительно вин, еды и женщин, а также никогда не сомневался в своей личной порядочности, то первым делом решил заняться благами материальными. Правда, он скоро убедился, что они не так уж и велики: старый замок, несколько акров каменистой земли, пара десятков древних олив да несколько коз.

Тогда он открыл этот магазин и сначала продавал в нем какие-то ковры, картины, книги и прочий хлам из своего замка и даже несколько преуспел в этом. Но вот, собственно говоря, и все.

— Хм. Значит, вы с ним неплохо знакомы?

— Относительно. Когда он приходит сюда, то непременно заглядывает и ко мне послушать доброго совета, а то и просто перекинуться словечком. Он ведь человек чувствительный и добрый. — Алина немножко рассмеялась. — Странный у него, конечно, бизнес. Но я даже разрешаю ему трогать мои медальоны, что он очень любит. Вам, правда, не разрешу.

Уэйнесс тут же обернулась к витрине, где на бархатных шнурочках висело множество непохожих один на другой медальонов.

— Какая прелесть! Они все из жадеита?

— Точнее из нефрита. Жадеит дает несколько более грубый оттенок. А эти холодные и гладкие, как зеленое масло.

— А для чего они?

— Я продаю их коллекционерам, они являются копиями с античных оригиналов, которые стоят немыслимых денег. Новые же ничем не хуже, зато значительно дешевле.

А для чего они служили в древности?

— Поначалу они являлись амулетами, надевавшимися на волосы воинами далеких миров. Когда воин убивал врага, то снимал его медальон и надевал на себя. Так они становились трофеями. А медальоны героев становились даже больше, чем трофеями — талисманами. Существует множество тонких различий в цвете, форме и так далее, а также существует и не меньше специальных названий. Настоящих, подлинных медальонов мало, их можно перечесть по пальцам, и каждый из них описан, поименован и атрибутирован. Все они практически бесценны, а самый большой — уж точно. Вот, например, взгляните на эту цепочку из шести медальонов, она так и сверкает изнутри; в ней столько духа. О ней приходится особенно заботиться, надо охранять и не позволять никому трогать, поскольку с каждым прикосновением дух мало-помалу улетучивается.

— Но кто же отличит подлинник от новодела?

— Специалист, разумеется. Истории о медальонах я могу рассказывать бесконечно. — Альвина почему-то посмотрела на потолок. — Ладно, одну все-таки расскажу. История о великом медальоне по имени Двенадцать Бороздок. Долгое время коллекционер Явдох Ибразил мечтал о нем и, наконец, после долгих торгов заполучил вожделенные Двенадцать Бороздок. Но в эту же ночь его прекрасная супруга Дильри Лагум увидела медальон и, ничего не подозревая, надела на волосы, как диадему. Придя к жене, Явдох восхитился ее красотой, после чего вдруг заметил медальон в ее волосах. Говорят, что он побледнел, как смерть, и сразу понял, что нужно делать. Нежно взял он руку красавицы Дильри, повел ее в сад и перерезал ей горло в зарослях лотосов. А потом закололся и сам. История эта известна только меж коллекционерами, а суть ее сводится к следующему; Явдох Ибразил сделал именно то, что он и должен был сделать. С этого момента история переходит, так сказать, в метафизический план. А вы что думаете по этому поводу?

— Не знаю, — осторожно ответила Уэйнесс. — Может быть, только то, что все коллекционеры несколько сумасшедшие.

— Неужели? Да ведь это трюизм!

— И еще то, что работать с такими темпераментными субъектами, должно быть стоит немалых нервов.

— Порой — да, — согласилась Альвина. — тем не мене, я считаю, что мои высокие цены отчасти утешают меня в моих трудностях. — Она встала. — Если хотите, вы тоже можете коснуться какого-нибудь медальона, вы вреда им не причините.

Но девушка покачала головой.

— Я думаю, что мне не стоит этого делать. У меня есть много более важных дел.

— В таком случае я поставлю чайник. Если вы не спешите, конечно.

Уэйнесс снова поглядела в окно и обнаружила, что дождь престал, по крайней мере, на данный момент.

— Нет, спасибо, мне лучше сейчас же вернуться в отель.

II

Выйдя на улицу, Уэйнесс задержалась еще на несколько секунд перед магазином Альвины. Над Адриатикой через тучи начинало пробиваться яркое солнце. Виа Мальтус благоухала запахом мокрого камня вперемешку с запахами каналов и моря. Вдоль набережной шел старик в красной шапочке с падающим на плечи помпоном, и вел на поводке беленькую собачку. Напротив, в дверях дома, стояла старушка и разговаривала с другой старушкой, остановившейся у порога. Обе были в черных платьях и старых кружевных шалях. Разговаривая, они то и дело неодобрительно посматривали на выгуливающего собачку старичка; обе словно осуждали его за что-то, неизвестное Уэйнесс. Но ни одного из этих трех персонажей, конечно, нельзя было заподозрить ни в какой слежке. И девушка спокойно пошла обратно, однако, не забывая периодически поглядывать через плечо.

Солнце на западе уже разогнало большую часть туч, и серо-коричневый пейзаж превратился в белый. Постояв на своем балконе несколько минут, Уэйнесс вернулась в номер, села в кресло и задумалась над тем, что узнала. Все это было, конечно, интересно, но к главному вопросу, имело мало отношения. Скоро ей захотелось спать, и девушка прилегла. Проснулась она непонятно от чего уже ближе к вечеру. Юная разведчица переоделась в коричневый костюм и спустилась в ресторан, где заказала гуляш, салат из латука и краснокочанной капусты, а также полграфина местного мягкого вина.

Выйдя из ресторана, она присела в углу холла, одним глазом глядя в журнал, а другим наблюдая за входящими и выходящими.

Время близилось к ночи, и без двадцати двенадцать девушка встала и выглянула на улицу.

Все было тихо, и ночь темна. Несколько уличных фонарей создавали в море окружающей тьмы крошечные островки света. На склонах холмов туман затянул городские огни так, что они казались лишь смутными пятнами. Улица Десяти Пантологистов оказалась пустынной на всю ту длину, что была доступна зрению Но девушка все же вернулась в отель и подошла к стойке с ночным портье — молодой женщиной, чуть старше ее самой.

— Мне нужно выйти для деловой встречи, — стараясь говорить спокойно и безразлично, начала она. — Но безопасно ли на улицах в такой час?

— Улицы есть улицы. Народу в городе много. Порой попадаются и маньяки, и собственные родители. А бывает и так, что они совмещаются в одном лице.

— Мой отец теперь далеко и увидеть его на улицах Триеста было бы для меня действительно шоком.

— В таком случае, вам больше следует опасаться маньяка. Моя мать, например, очень волнуется, когда я дежурю по ночам. «Нет безопасности нигде, даже в собственной кухне, — любит повторять она. — Только на прошлой неделе, вызванный мной водопроводчик умудрился оскорбить твою бабушку прямо у нас на кухне!» На что я ответила, что в следующий раз, когда вызовут водопроводчика, пусть бабушка выйдет на улицу, а не торчит у него над душой на кухне.

— Значит, придется рискнуть, — задумчиво пробормотала Уэйнесс, отходя от стойки.

— Одну минутку, — остановила ее девушка-портье. — Вы неправильно одеты. Повяжите на голову шарф. Когда девушка ищет приключений, она всегда выходит с непокрытой головой.

— Приключения — это последнее из того, что я ищу, — усмехнулась Уэйнесс. — А у вас есть тот самый шарф? Могу я одолжить его у вас на пару часов?

— Разумеется! — Девушка подала Уэйнесс платок из черно-зеленой шерсти. — Вполне подходит. Вы вернетесь поздно?

— Хотелось бы думать, что нет. К сожалению, человек, который мне нужен, доступен только по ночам.

— Хорошо, до двух я смогу вас подождать. После вам придется звонить в колокольчик у двери.

— Спасибо, я постараюсь вернуться как можно раньше.

Уэйнесс повязала платок на голову и пустилась в свой опасный поход. Ночью путаные улочки Порто Веккио не понравились ей еще больше, чем днем. За окнами раздавались какие-то пьяные крики, а когда она пересекала Канал Дациано, на мосту Орсини вновь стояла высокая женщина в черном плаще. Легкая дрожь пробежала по телу Уэйнесс. Неужели это та же особа, что встретилась ей днем возле сквера? Неужели они так и продолжают ее мучить?

Но на мосту стояла явно совсем другая женщина, и Уэйнесс тут же посмеялась над своей глупостью. Эта женщина тихонько напевала себе под нос, и слов разобрать было почти невозможно. Однако юная разведчица разобрала ее навязчивую веселую мелодию и взмолилась только об одном — чтобы та не запала ей в память.

Свернув вниз по Виа Мальтус, девушка продолжала оглядываться чаще прежнего, и не доходя до магазинчика Ксантифа, увидела вышедшего из-за угла улицы Десяти Пантологистов мужчину в плаще с низко надвинутым капюшоном. Он постоял секунду, всматриваясь в Виа Мальтус, и затем двинулся в сторону Уэйнесс.

С сердцем, готовым выскочить из груди, девушка помчалась к лавке Ксантифа, за окнами которой мерцал слабый свет. Она толкнула двери — но те снова оказались запертыми. Тогда она отчаянно закричала и стала дергать дверь изо всех сил, стучать в витрину и рвать колокольчик. Краем глаза девушка видела, что высокий мужчина приближается к ней большими шагами, скорее напоминающими прыжки. Тогда она повернулась и попыталась встать в тень. Колени ее дрожали, она почувствовала себя в западне. Неожиданно дверь магазина распахнулась, и Уэйнесс увидела седовласого тонкого и гибкого человека, державшегося на удивление спокойно и прямо. Он сделал шаг в сторону, и Уэйнесс в полуобморочном состоянии почти упала внутрь комнатки.

Человек в плаще с капюшоном пробежал мимо, даже не потрудившись оглянуться, и скоро пропал из глаз в темноте Виа Мальтус.

Ксантиф закрыл дверь и пододвинул девушке кресло.

— Вы взволнованы, сначала отдохните немного.

Уэйнесс упала в кресло и кое-как взяла себя в руки. Молчание становилось уже неприличным. Надо было что-то сказать. И тогда она подумала, почему бы ей просто не взять и не сказать сейчас всю правду? Сразу все станет легче и не надо будет ничего придумывать.

— Я испугалась, — начала она и снова замолкла, пораженная тем, что голос ее все еще дрожит.

Ксантиф вежливо кивнул.

— Я тоже, хотя совсем по другой причине.

Осознав смысл замечания, Уэйнесс рассмеялась, что, кажется, понравилось Ксантифу. Успокоенная девушка немного расслабилась и оглядела помещение, в которое так неожиданно попала. Оно гораздо больше, чем лавку, напоминало частную гостиную. Никакой арканы — что бы под этим ни подразумевалось — девушка не обнаружила, хотя сам хозяин вполне соответствовал тому образу, который сложился у нее из рассказов Альвины. Он явно обладал аристократическими манерами, держался воспитанно, тонко, кожа отличалась прозрачной белизной, черты лица — утонченностью, а длинные седые волосы обрамляли лицо, как на картинах Возрождения. Он был одет в изящный и мягкий черный костюм, белую рубашку, украшенную галстуком цвета мха.

— Но сейчас, как я понимаю, вы взяли себя в руки? И теперь я могу поинтересоваться причиной вашего страха. Или нет?

— Правда, как всегда, проста, — призналась Уэйнесс. — Я испугалась смерти.

Ксантиф кивнул.

— Этот страх разделяют многие, но только некоторые несутся среди ночи в мой магазин, чтобы сообщить мне об этом.

— Но это не тот страх, о котором вы подумали, — осторожно пояснила девушка.

— А! Так здесь вы не случайно?

— Нет.

— Тогда, считайте, что мы уже продвинулись вперед. Итак, вы не доисторическое существо и не безымянная жена?

— Я не понимаю о чем вы! — Вспыхнула Уэйнесс. — Меня зовут Уэйнесс Тамм.

— Так это все объясняет! Простите мне мои догадки, но здесь, в старом Триесте, все так загадочно и запутано, порой это комедия, а порой и наоборот. Поясню. Например, после визита, подобного вашему, можно обнаружить подброшенного в корзине младенца.

— На этот счет вы можете быть спокойны, — холодно ответила девушка. — Я здесь в такой час лишь потому, что вы сами избрали его для своей торговли.

Ксантиф поклонился.

— Вы меня убедили. Вас зовут Уэйнесс Тамм, и это звучит чрезвычайно мило. Прошу вас, приобретите этот старый пыльный ковер! Или эту модель корабля! Или это покрывало для кошки! Что хотите. Да! Есть и более удачный ход. Могу я поухаживать за вами? Нет? А как насчет чашечки чаю? Ах, к чаю вы готовы. — Ксантиф бросил на не одновременно ласковый и насмешливый взгляд. — Вы, разумеется, из другого мира?

Уэйнесс кивнула.

— Я даже скажу вам больше, я член Общества натуралистов, а мой дядя Пири Тамм — его секретарь.

— Я знаю, что таковое существовало, но полагал это делом давно минувших дней.

— Не совсем. Но если я начну рассказывать вам всю историю с самого начала, мы застрянем здесь на несколько часов. Так что попытаюсь быть лапидарной.

— Благодарю. Тем более, что слушатель из меня плохой. Итак?

— Давным-давно — точную дату назвать не могу — секретарь нашего Общества по имени Фронс Нисфит продал важные документы организации и очень запутал дело. Теперь Общество пытается возродить свою деятельность и очень нуждается в пропавших документах. Мне удалось узнать, что около двадцати лет назад вы продали некоторые из этих документов графу Раулю Фламандскому. Вот почему я здесь.

— Я помню эту сделку, — подтвердил Ксантиф. — И что дальше?

— Я думаю, может быть, у вас есть и другие материалы Общества, особенно документы, касающиеся Консервации на Кадволе.

Ксантиф покачал головой.

— Ни единого. Я вообще случайно ввязался в это дело.

Уэйнесс откинулась в кресле.

— Тогда вы, может быть, скажете, как эти бумаги попали к вам, так, чтобы я могла продолжить свои поиски дальше?

— Конечно. Но прежде еще раз поясню. Как я уже сказал, вообще я такими вещами не занимаюсь. Я купил те бумаги лишь для того, чтобы передать графу Раулю, которого всегда считал альтруистом и настоящим джентльменом, каких нынче нет, ну и настоящим другом. А вот и чай.

— Спасибо. Почему вы смеетесь?

— Вы так неправдоподобно серьезны!

Уэйнесс отвернулась, но предательские слезы уже закапали в чашку, и она пожалела, что не спит сейчас в своей уютной постели в Речном Домике. Ее самообладание почти полностью оставило ее.

Ксантиф спокойно подошел к девушке с другой стороны и вытер слезы изысканным платочком, благоухавшим лавандой.

— Простите меня. Обычно я не столь настойчив. У вас, видимо, действительно, большие неприятности.

— Да. Я боюсь, что меня преследуют. И преследуют очень опасные люди. Я стараюсь уйти от них все время, но, видимо, у меня не всегда это получается.

— Что заставило вас предположить такое?

— Как только вы открыли дверь, мимо пробежал мужчина, на нем был плащ с капюшоном, вы должны были его заметить.

— Я и заметил. Он пробегает здесь в это время каждую ночь.

— И вы знаете его?!

— Я знаю, что он никоим образом не преследовал вас.

— Но я видела, как он за мной наблюдал, как впивался глазами мне в затылок!

— Может, и так, — согласился Ксантиф. — В свое время ходило много разных историй. И все-таки. Если ваши преследователи — ваши поклонники, то избавиться от них не представляет труда. Если они профессионалы, то шансы и у вас, и у них примерно равны. Но если они настоящие специалисты, то от вашей кожи постоянно будет исходить специально закодированное излучение. Вы будете окружены специальными летучими невидимыми шпионами, каждый меньше, чем капля воды, и любые попытки избавиться от них — бесполезны.

— Так они могут быть и в этой комнате! Сейчас!

— Не думаю. В ходе моей торговли мне приходится часто принимать различные меры предосторожности, и у меня поставлена аппаратура, предупреждающая об опасности немедленно. Скорее, похоже на то, что вы страдаете нервным расстройством и воображаете то, чего нет.

— Надеюсь.

— Вернемся к нашим баранам. Итак, мое отношение к бумагам Общества натуралистов. Это весьма странная история. Кстати, вы заметили магазинчик рядом?

— Я разговаривала с Альвиной, это она сказала мне о ваших часах работы.

— Двадцать лет назад ее всячески обхаживал некий господин по имени Адриан Монкурио, который хотел продать ей набор из четырнадцати медальонов. Альвина вызывала экспертов, которые установили, что медальоны не только старинные, подлинные, но крайне редкие и дорогие. Альвина была рада приобрести их даже по немалой цене. После этого Монкурио, бывший в некотором роде авантюристом, исчез в поисках новых приключений. Но через некоторое время он вернулся с двадцатью новыми медальонами. Эти, по мнению экспертов, оказались подделками, и Альвина отказалась их взять. Тогда Монкурио забрал их и скрылся из Триеста до тех пор, пока в дело не вступил Союз медальеров.

Какое-то время о нем ничего не было слышно, но потом стало известно, что он, представившись антикваром, все-таки всучил фальшивки каким-то неопытным коллекционерам, которые думали, что сами надули глупого продавца. В общем, пока суть да дело, все двадцать фальшивых медальонов были проданы, и Монкурио с тех пор больше никто не видел.

— Но причем здесь документы Общества натуралистов?

Ксантиф сделал округлый жест изысканной белой рукой.

— Когда Монкурио первый раз подбирался к Альвине, он хотел ей продать материалы Общества. Она передала их мне, но меня интересовала только часть, которая имела отношение к графу Раулю. Монкурио же настаивал на том, что продаст все или ничего. Так что мне пришлось взять все по весьма условной цене и перепродать, не получив ни капли прибыли, графу Раулю.

— И вы не обнаружили там ничего, связанного с планетой Кадвол? Ни Хартии, ни гранта, не сертификата — ничего?

— Ничего подобного.

Уэйнесс в отчаянии откинулась на спинку кресла.

— А не говорил ли вам случайно сам Монкурио, откуда он взял эти бумаги? Где он их нашел, у кого купил?

Ксантиф покачал головой.

— Насколько я помню, нет.

— А где он теперь?

— Монкурио? Понятия не имею. Если на земле, то где-нибудь в бегах.

— Но если Альвина выплачивала ему деньги за первые медальоны, то у нее должен остаться какой-нибудь адрес, информация, счет?

— Хм. Если даже это так, то Союз она об этом в известность не ставила. Может быть, информация была передана на основе конфиденциальности. — Ксантиф на мгновение задумался. — Если хотите, я поговорю с ней на это счет. То, что нельзя рассказать вам, вполне можно доверить мне.

— О, прошу вас! — Уэйнесс вскочила с кресла и с воодушевлением заговорила. — Я и так хотела рассказать вам все, но теперь скажу одно, самое главное! Понимаете, пока я не доберусь до этих документов, на Кадволе может произойти несчастье, и вся Консервация полетит к черту!

— Ага, теперь я понемногу начинаю понимать вас. Я отправлюсь к Альвине сейчас же, как и я, она предпочитает ночные часы. — Он подобрал с пола черно-зеленый платок и повязал им волосы девушки. — Где вы остановились?

— В отеле «Сиренуза».

— Тогда спокойной ночи. Если узнаю что-нибудь полезное, то извещу вас немедленно.

— Благодарю вас, благодарю!

Ксантиф отпер дверь, и девушка вышла на улицу. Барон внимательно осмотрелся по сторонам.

— Кажется, все спокойно. Как правило, в это время суток улицы вполне безопасны, поскольку все бродяги, так или иначе, уже спят.

Уэйнесс почти бегом помчалась вверх по Виа Мальтус. Обернувшись на углу, она увидела, что Ксантиф все еще стоит, провожая ее взглядом. Девушка помахала ему рукой и свернула на Десять Пантологистов.

Ночь казалась темней, чем прежде. На мосту Орсини никто больше не стоял и не пел песен, а воздух пробирал до костей и душил терпким запахом Старого Триеста.

Уэйнесс шла по улице, и шаги ее звонко отдавались в ночной тишине. Из-за проплывающих мимо железных захлопнутых ставень то и дело доносились глухие голоса и звуки, какие-то рыданья и плач. Звук ее собственных шагов то затихал, то гремел. Наконец она добралась до места, где узкая аллейка вела с улицы к пристани, и сразу же навстречу ей из сгустившихся теней вышла мужская фигура в темных одеждах и мягкой широкополой шляпе. Обняв девушку за плечи, мужчина мягко увлек ее в аллею. Девушка только открыла рот, чтобы пронзительно крикнуть, как на губы ей легла широкая ладонь. Колени у нее подогнулись, незнакомец почти нес ее, от ног на песке оставался неровный след. Тогда девушка попыталась бороться и даже кусаться, но остановилась после короткого предупреждения:

— Прекрати, а не то будет хуже.

Но тут неожиданно почувствовав прилив сил и злобы, она дернулась, вывернулась и освободилась. Теперь ей была открыта лишь одна дорога — вниз по аллее, и Уэйнесс бросилась бежать как могла. На бегу она увидела калитку в какой-то двор, вбежала туда и дрожащей рукой заперла тяжелый засов как раз в тот момент, когда ее преследователь уже протягивал к калитке руки. Мужчина начал бить в калитку плечом, двери заскрипели и зашатались, но не поддались. Тем временем Уэйнес увидела на столе, стоявшем посреди двора, пустую бутылку из-под вина и приготовилась. Действительно, ворота скоро рухнули под напором, и мужчина ворвался во двор. В тот же момент девушка ударила его по голове бутылкой, тот нелепо дернулся и упал. Тогда девушка уронила на него стол, выбежала со двора и понеслась что есть мочи вверх к улице. Там она на секунду передохнула и оглянулась — преследователя видно не было.

Тогда, с каждой минутой замедляя шаг, она пошла к отелю.

При входе юная разведчица снова оглянулась и привела в порядок волосы. Только теперь поняла она, какой опасности избежала, и ей вдруг стало нехорошо. Никогда еще не была она в столь ужасной ситуации. Хотя в тот момент и не испытала ничего, кроме гнева и ненависти. Зато теперь девушка вся прямо так и дрожала от страха.

Уэйнесс зашла в отель и подошла к стойке. Девушка-портье улыбнулась ей.

— Вы пришли как раз вовремя. — затем служащая отеля с любопытством оглядела Уэйнесс. — Вы бежали?

— Немножко, — солгала Уэйнесс, пытаясь дышать спокойно и ровно. — Но, честно говоря, я действительно немного напугана, — вздохнула она, снова инстинктивно оборачиваясь.

— Все это ерунда, — безапелляционно заявила девушка. — Нечего бояться, особенно, если платок на вас повязан правильно.

Платок, однако, сбился с головы Уэйнесс и теперь лежал на шее, как шарф.

— В следующий раз я буду более осмотрительной, — улыбнулась в ответ Уэйнесс, снимая и возвращая платок владелице. — Спасибо вам огромное.

— Не за что, мне просто было приятно вам помочь.

Уэйнесс прошла в номер, заперла дверь и задернула гардины на окнах. Потом забралась в кресло и стала думать об эпизоде в аллее. Было ли это нападением простого сексуального маньяка или кто-то покушался непосредственно на жизнь Уэйнесс Тамм? Никакой определенности она не могла обнаружить ни в одном их этих вариантов, но интуиции подчас и не нужна никакая определенность. Или эта определенность и так присутствует, но на подсознательном уровне. Тембр голоса насильника теперь показался ей знакомым, и, кажется, от него исходил все тот же пряный запах папоротника и фиалок. К тому же, он явно был молод и силен.

Но дальше думать она не могла — по крайней мере, сейчас.

Прошло минут пять, и девушка решила раздеться и лечь спать. В этот момент звякнул телефон. Кто мог звонить ей в такой час и в гостиницу? Девушка медленно подошла к аппарату и, не включая экрана, сняла трубку.

— Кто это?

— Альцид Ксантиф.

Тогда она включила изображение.

— Надеюсь, я вас не обеспокоил?

— Конечно, нет!

— Я поговорил с Альвиной, вы произвели на нее хорошее впечатление, а я объяснил, что любая ее помощь будет для вас ценным подарком. И, хотя бы для того, чтобы сделать счастливым такое милое существо, как Уэйнесс Тамм, она согласилась помочь вам во всем, что в ее силах. Приходите к ней завтра в полдень.

— Это хорошие новости, господин Ксантиф.

— Но, чтобы сразу остудить вашу головку, добавлю, что нынешнего местопребывания Монкурио она не знает. У нее есть только адрес, оставленный им много лет назад.

— Но это что-то все же лучше, чем ничего.

— Вы абсолютно правы. Я заканчиваю разговор и желаю вам еще раз спокойной ночи — слышу, как идет мой очередной клиент.

III

Взошедшее утром над Адриатикой солнце заливало гостиничный номер золотом. Уэйнесс позавтракала прямо там. Еду принес в номер рассыльный мальчик в синей форме по имени Феликс. Перекинувшись с ним несколькими словами, Уэйнесс решила, что он будет ей весьма полезен, поскольку оказался ловким, проворным и со смышлеными черными глазами на умном личике. Мальчик сразу же согласился исполнить просьбу Уэйнесс, и в знак заключения договора она выдала ему один сол авансом.

— Первое и главное заключается в том, что все наши с тобой дела должны оставаться только между нами с тобой, — строго сказала она ему. — Никто о них знать не должен. Это очень важно!

— Не бойтесь! — с жаром заверил ее мальчик. — Я всегда добросовестно исполняю все поручения. Мне все доверяют!

— Вот и славно. И вот что о тебя требуется для начала… — Уэйнесс отправила Феликса в лавку на пристани, откуда он быстро принес ей старую матросскую куртку, серую рабочую рубашку, комбинезон, грубые сандалии и матросскую шапочку.

Девушка примерила новый костюм и подошла к зеркалу. Конечно, на старого морского волка походила она мало, но узнать ее в таком наряде, тем не менее, было практически невозможно, особенно после того, как она покрыла все лицо темным тональным кремом.

— Уж не знаю, что я вам принес, но вас не узнать! — оценил ее старания Феликс.

В половине двенадцатого мальчишка провел ее по служебной лестнице на первый этаж отеля, а потом по темному каменному коридору к тяжелой двери из мореного дуба. За дверью шли ступеньки еще ниже, которые, в конце концов, вывели их прямо на берег под пристанью.

Потом оставалось только взобраться по свае на пристань, и Феликс уже собирался вернуться в отель, но тут вдруг Уэйнесс остановила его:

— Подожди! Мне спокойней, когда ты рядом!

— Иллюзия, — философски заметил мальчик и глянул через плечо. — Никого над нами нет. А если и есть, то от меня все равно толку мало, потому что я трус.

— Ладно, иди, согласилась девушка. — За те деньги, что я тебе плачу, нет никакого смысла рисковать жизнью. Но я думаю вот что: если на нас нападут, и мы побежим оба, то мои шансы выжить возрастают вдвое по сравнению с тем, как если бы я бежала одна.

— Хм, — хмыкнул Феликс. — Значит, вы просто более хладнокровная особа, чем я. Но, учтите, за опасность, я потребую на один сол больше.

— Договорились.

Там, где Виа Мальтус выходила к причалу, стоял небольшой ресторанчик, обслуживавший, в основном, докеров, рыбаков и прочих — всех, кто хотел пообедать тушеной или жареной рыбой, мидиями и иными простыми дарами моря. Здесь Феликс снова попытался улизнуть, но Уэйнес опять остановила его и еще раз проинструктировала.

— Ты должен подняться по Виа Мальтус до магазина с такими зелеными штуками в витринах.

— Да знаю я эту лавку! Ее держит сумасшедшая по имени Альвина!

— Так зайди туда и передай ей, что Уэйнесс Тамм ждет ее здесь, в этом ресторанчике. И смотри, чтоб никто не подслушал! Если она не может оставить магазин, то приди и сообщи мне об этом. А лучше пусть она сама напишет.

— Сначала денежку!

Уэйнесс покачала головой.

— Я не вчера родилась, мой милый! Вот когда вернешься с Альвиной, тогда и получишь.

Феликс умчался. Прошло минут десять, и в ресторан вошла Альвина в сопровождении мальчуган. Уэйнесс сидела в углу, и Альвина воззрилась на нее в изумлении. Но Феликс уверенно вел ее туда, где его ожидали три сола.

— Никому о нашей экскурсии не рассказывай, — шепнула ему девушка. — И не закрывай дверь, чтобы я могла вернуться тем же ходом!

Феликс удалился весьма довольный собой, а Альвина продолжала холодно рассматривать девушку.

— Какие предосторожности! Жаль, что вы позабыли про черную бороду!

— Не подумала о такой возможности.

— Не важно. Я бы никогда не узнала вас в таком виде.

— Очень на это надеюсь. Прошлой ночью по дороге в отель от Ксантифа на меня напали. Я едва спаслась.

Альвина вскинула брови.

— Странно.

Девушка чувствовала, что Альвина не вполне верит ей или, во всяком случае, считает ее страхи преувеличенными.

Появился официант в накрахмаленном переднике.

Альвина заказала суп из красной рыбы, и Уэйнесс последовала ее примеру.

— Я надеюсь, вы все-таки расскажете мне подоплеку своих поисков?

— Конечно. Тысячу лет назад Общество натуралистов открыло мир Кадвол, и нашло его таким прекрасным, таким совершенным, что решило превратить в постоянно действующий заповедник, свободный от всякого человеческого вмешательства. Но в настоящий момент заповедник находится в смертельной опасности, а все потому, что один из бывших секретарей Общества продал все официальные бумаги и документы какому-то антиквару. Причем, среди этих документов были и главный закон, и грант для планеты. Документы исчезли — и где они, не знает никто. И теперь, понимаете, если их так и не найдут, Общество не сможет отстоять заповедник.

— А вы-то как попали в это дело?

— Мой отец является Хранителем Кадвола и живет на Станции Араминта, а мой дядя, Пири, секретарь Общества натуралистов здесь, на Земле, но он инвалид, и никто, никто не может нам помочь, кроме меня! Другие люди тоже ищут и Хартию, и грант, но это злые, завистливые люди, иногда просто дураки, они хотят погубить заповедник, и потому они мои враги! И я думаю, что они преследуют меня и здесь, в Триесте, несмотря на все мои усилия ускользнуть. Я боюсь за свою жизнь, и за Кадвол, который так уязвим сейчас! Если я не найду документов, заповедник погибнет. Я подбираюсь к тайне все ближе и ближе, мои враги знают это и потому хотят убить меня, убрать какими угодно путями… А я еще не готова к смерти.

— Ясно, что не готова, — Альвина сплела пальцы на скатерти. — Так вы еще не слышали новости?

— Какие новости? — оторопела Уэйнесс.

— Сегодня ночью убит Ксантиф. Утром его тело нашли в канале.

Время словно остановилось для девушки, и все вокруг поплыло. Последним усилием она уцепилась за серо-зеленые глаза женщины, сидящей напротив, и кое-как выговорила:

— Какой ужас. Я не знаю… Это я, я виновата! Я привела их к Ксантифу!

Альвина кивнула.

— Вероятно, именно так. А, может, и нет. Кто знает? Теперь уже нет никакой разницы.

— Вы правы, — тихо прошептала Уэйнесс. — Теперь уже нет никакой разницы. — Она вытерла слезы. Официант поставил перед ними по тарелке, и девушка тупо смотрела на розоватую жидкость.

— Ешьте, — приказала Альвина. — Мы должны отплатить.

Уэйнесс резко отодвинула тарелку.

— Но как это случилось?

— Мне бы не хотелось говорить вам об этом. Это нехорошо. Кто-то захотел получить от него информацию, но он не мог ее дать, поскольку не имел таковой, если не считать того, что уже сказал вам. Он, без сомнения, объяснил им все это, но они не поверили, убили и выбросили тело в канал. — Альвина съела суп и добавила. — Ясно только одно — про меня он им так и не сказал.

— Как же это?

— Я пришла в магазин сегодня рано утром, но меня никто не ждал. Ешьте же суп. Страдать на пустой желудок бессмысленно.

Уэйнесс вздохнула и попыталась начать есть. Альвина глядела на нее с горькой улыбкой.

— Какая бы трагедия ни обрушилась на вас, надо идти только вперед. Я буду пить хорошие вина, есть вкусные блюда и покупать красивые бесполезные безделушки.

Уэйнесс горько рассмеялась.

— И, что, помогает?

— Нет. И все-таки — ешьте суп.

— Я должна научиться не теряться ни при какой ситуации, я не могу себе позволить быть слабой, — неожиданно сказала Уэйнесс.

— Я не думаю, что вы такая уж слабая. Но неужели у вас нет больше друзей, помощников хотя бы?

— Есть, но они далеко. Может быть, скоро прибудет Глауен Клаттук — но у меня нет времени ждать.

— У вас с собой нет оружия?

— У меня его вообще нет.

— Подождите. — Альвина вышла из ресторана и спустя несколько минут вернулась с двумя маленькими пакетами. — Это придаст вам уверенности, по крайней мере, — И тут же толково объяснила, как пользоваться подарками.

— Спасибо вам большое. Сколько я должна?

— Нисколько. Но если вы воспользуетесь ими в борьбе с теми, кто убил Ксантифа, сообщите мне, будьте добры.

— Обещаю! — девушка сунула свертки в карманы куртки.

— А теперь — к делу. — Альвина вытащила листочек. — Я не могу направить вас непосредственно к Монкурио, поскольку его вообще нет сейчас на Земле. Где он — у меня нет ни малейшего представления. Он только оставил мне адрес, на случай если на его имя придут какие-нибудь запоздавшие деньги.

— И этот адрес еще действует? — засомневалась Уэйнесс.

— В прошлом году действовал. Я посыла туда деньги и получила уведомление о получении.

— От Монкурио?

Альвина сделала гримасу и покачала головой.

— Я посылала деньги на имя некой Ирены Портилс, которая является женой Монкурио, а уж официально или нет, то мне неведомо. Она очень трудная и подозрительная дама, и не думайте, что она тут же сообщит вам новый адрес Монкурио. Она даже уведомление-то долго не отправляла, ссылаясь на то, что между мужем и ей нет никаких связей. И соизволила сделать это только тогда, когда я пригрозила, что если не получу его, неважно за чьей а подписью, его или ее, то больше денег высылать не буду. Ее жадность, разумеется, оказалась сильней осторожности, и она прислала уведомление, правда, сделав приписку, которая должна была, по ее мнению, ужасно меня рассердить.

— Но может быть, когда ее не сердить, она добрее? — неуверенно предположила Уэйнесс.

— В этом мире все возможно. Правда, я все равно не представляю, как вы будете иметь с ней дело, и более того — вытягивать информацию.

— Мне надо подумать об этом. Можно попробовать какой-нибудь нетрадиционный тонкий подход…

— Удачи. Вот адрес. — И Альвина протянула девушке листок бумаги:

«Сеньора Ирена Портилс

Каса Лукаста

Калле Мадуро 31

Помбареалес, Патагония».

IV

В отель Уэйнесс вернулась тем же путем, через пристань и подвал, к дубовой двери, а затем через служебную лестницу к себе. Но на первом служебном этаже она заблудилась и долго плутала по сырым коридорам, отдававшим пылью, старым вином, луком и рыбой. Наконец, она вышла к двери, за которой оказалась лестница, откуда дорогу до номера она помнила уже хорошо. Там она сбросила свой маскарадный костюм, приняла ванну и надела обыкновенное платье. После этого оставалось только сесть, смотреть на море и размышлять о новых превратностях жизни.

Гнев и обида не приносили никаких результатов, они только путали мысли и чувства; то же самое можно было сказать и о страхе, особенно о том паническом страхе, когда напрочь теряешь контроль над собой.

Предстояло обдумать очень многое, и только одно девушка знала твердо: спасти себя и ситуацию она может лишь собственными действиями, и действиями активными.

Она прошла к телефону и вызвала «Волшебные Ветры». На экране появилась Агнес, тут же пошедшая за Пири, который работал в саду.

— О, Уэйнесс! — Вид у дяди был смущенный. — А я как раз сажаю розы. Ты не могла бы позвонить через полчасика?

— Уделите мне одну минутку, дядя, мне нужно переговорить с вами прямо сейчас. — Уэйнесс старалась говорить просто и ясно, но голос ее звучал слишком напряженно, девушка сама это чувствовала.

— Минуту-две — пожалуйста. Какие новости?

— И хорошие, и плохие. Вчера я разговаривала с Альцидом Ксантифом. Сам он ничего не знал, но упомянул о неком хранилище в Бангалоре. Утром я позвонила туда, нужные там документы у них есть и вполне доступны.

— Удивительно! О-о-о! — Вскричал Пири, начиная нервно моргать от удивления.

— Но что я прошла, чтобы добыть эту информацию! Я лучше потом просто напишу об этом вам, отцу и Глауену на случай, если со мной что-нибудь произойдет…

— Но почему с тобой должно что-нибудь произойти?

— Прошлой ночью у меня уже был весьма плачевный опыт. Правда, все это можно объяснить ошибкой или излишней экзальтированностью местных жителей, не знаю. Но как бы там ни было, я спаслась.

Пири Тамм поперхнулся.

— Это чудовищно! Я все меньше и меньше хочу, чтобы ты продолжала заниматься этим делом! Не дело девушке выполнять мужскую работу!

— Дело или не дело, но работу сделать надо, — заметила Уэйнесс. — И сделать ее, кроме меня, сейчас некому.

— Увы, — пробормотал Пири. — Перед этим аргументом мне приходится сдаться.

— Но я принимаю все меры предосторожности, и потому можешь теперь спокойно идти и сажать свои розы. А что ты делаешь потом?

— Потом я иду в банк Тиренса. А когда вернусь, то непременно тебе позвоню. Но что ты вообще собираешься делать?

— Отправиться в Бангалор и как можно быстрее.

— Но когда же я снова тебя услышу?

— Скоро, скорее всего, уже из Бангалора.

— Тогда до свидания и береги себя, моя девочка.

— До свидания, дядя Пири.

Через полчаса Уэйнесс из уличного телефона позвонила в банк Тиренса, и на экране снова появилось лицо Пири.

— Ну, слава богу! Воскликнул он. — Теперь можно поговорить нормально!

— Очень надеюсь, поскольку телефону у себя в номере я не верю. Итак, я уверена, что мои преследователи добрались и до Триеста. — Об убийстве Ксантифа девушка решила все же не говорить.

— Значит, ты отправляешься отнюдь не в Бангалор?

— Угадали. Но еще лучше было бы, если бы я могла послать вам весточку с голубиной почтой.

— Но что ты узнала здесь?

— Я спустилась еще на одну ступень лестницы и, вы будете удивлены, кого я там обнаружила.

— Ну же? Кто бы это мог быть?

— Ваш гробокопатель Адриан Монкурио.

— Ха! — Пири Тамм аж задохнулся на мгновение. — Я действительно удивлен, но не настолько, насколько ты предполагала.

— Есть ли у вас какие-либо соображения относительно того, где он сейчас?

— Никаких.

— А общие друзья?

— Таковых не было. Но поскольку я давно уже о нем ничего не слышу, то можно предположить, что он либо умер, либо находится где-то в других мирах.

— В таком случае мне остается только продолжать свои поиски, которые, в конце концов, могут завести меня и в другие миры.

— В какие?

— Не знаю.

— Куда же ты отправляешься из Триеста?

— Я даже боюсь говорить тебе это, дабы не произошло утечки информации. Сейчас я говорю по уличному телефону, поскольку аппарат в моей комнате явно прослушивается.

— Ты абсолютно права! Не доверяй никому и ничему.

Уэйнесс вздохнула, подумав о Ксантифе, его честности и благородстве.

— И вот еще что, дядя. У меня сейчас около трехсот солов, но для путешествия в другие миры этого будет маловато. Можете ли вы мне одолжить тысячу или около того?

— Разумеется! Если хочешь, возьми две тысячи!

— Что ж, две тысячи в два раза лучше, чем тысяча. Я приму эти деньги с благодарностью и верну, как только сумею.

— Не думай о деньгах вовсе, Уэйнесс! Будем считать, что эта сумма просто потрачена на нужды Консервации, вот и все.

— Я тоже так думаю. Спроси у клерка, какой банк в Триесте самый надежный и пошли мне эти деньги, чтобы я получила их как можно быстрее.

— Я так и сделаю, но ты и представить себе не можешь, как я расстроен твоим положением, — проворчал Пири.

— Прекрати, дядя! — не выдержав, взорвалась девушка. — На данный момент я, по крайней мере, в безопасности! Если они, конечно, отправились по моей наводке в Бангалор! Но когда они узнают, что это обман, тогда… вот тогда… Но, надеюсь, что я к этому времени буду уже где-нибудь далеко!

— Так когда же я тебя услышу снова?

— Неизвестно.

V

Уэйнесс вернулась к себе и подумала о том, что, как бы ни шли у нее дела в Триесте, они научили ее отличать абстрактное зло от реального. Теперь она точно знает, что ее противники не остановятся ни перед чем, что они жестоки, упорны, коварны, что, поймав ее, не задумываясь, убьют. И тогда конец всему, конец тому жгучему сгустку любви к жизни, вместилищу радости и удивления перед миром, обиталищу духа, который называется Уэйнесс Тамм, и принадлежит девушке с грацией мальчишки, с чувством юмора и любовью к Глауену Клаттуку. Будет очень, очень и очень жаль…

На этот раз девушка не стала переодеваться полностью, но ограничилась лишь курткой и шапочкой, натянутой на буйные кудри. Потом разложила по карманам пистолеты Альвины и сочла себя, таким образом, вполне защищенной.

Теперь можно выходить. Юная хрупкая разведчица тихонько приоткрыла дверь в коридор и оглядела его. Коридор был совершенно пуст, но, несмотря на это, девушка все же решила снова воспользоваться служебной лестницей, дубовой дверью и уйти через пристань.

VI

Три дня и три ночи Уэйнесс практиковалась в различных способах уходить от слежки, предполагая любого противника, какого только могло нарисовать ей воображение, включая и радиационное напыление, и обыкновенные сплетни. Она научилась проходить, как нож через масло, через толпу, запутывать следы, запоминать все подозрительные лица и прочее, и прочее, и прочее. Наконец, девушка села в омнибус, и отправилсь в свое дальнейшее путешествие. Едва только омнибус остановился у прибрежной деревушки, девушка-матрос выпрыгнула их него и тут же пересела в вагончик, развозивший рабочих с ферм по домам. Таким образом она и поехала дальше. В Лиссабоне разведчица пересела на северный экспресс, но проехала в нем только до перовой остановки, потом вернулась на исходную станцию, зашла в женскую комнату отдыха и провела там пару часов. Только после этого Уэйнесс снова села в экспресс, из которого вскоре снова вышла и пересела в простую попутку, довезшую ее до Танжера. В Танжере она переоделась, сняла зеленую дорожную кепку и белокурый парик и слилась с толпой молодых бродяг, так же как и все они одетая в серый комбинезон и свитер. Ночь она провела с ними в хостеле Танжера, а утром купила билет на самолет и через шесть часов уже прогуливалась по городку Алонзо Сааведра на Рио Танагра. На этот раз Уэйнесс не сомневалась, что избежала преследования. Однако, несмотря на всю свою уверенность, девушка продолжала соблюдать все меры предосторожности и все выработанные опытом уловки, то есть пережидала время, устраивая всевозможные внезапные остановки, то и дело меняла направления движения и транспорт. В конце концов, на вертолете она добралась до столицы провинции Байрижуассу, затем полетела на юго-запад через пампасы к угольному городку Намбукара. Там, проведя ночь в отеле «Золотая звезда» и пообедав бифштексом немыслимых размеров, окруженном жареной картошкой, а также жарким из птицы с соусом авокадо, отправилась дальше. Помбареалес лежал далеко на юге, и сообщение с ним было из рук вон плохим. Утром Уэйнесс с некоторым недоверием села в старый аэробус, еле оторвавшийся от земли со стонами и пыхтением. Несчастный аэробус медленно, но верно летел на юг, то проваливаясь в воздушные ямы, то кренясь под напором ветра. Остальные пассажиры совершенно не обращали внимания на опасные манипуляции старой галоши и взволновались лишь тогда, когда кого-то обнесли бесплатным пивом. Господин, сидевший рядом с Уэйнесс, объяснил ей, что они уже давно потеряли страх от подобных полетов, поскольку эта развалина летает с севера на юг и обратно уже столько лет, что нет никакой причины думать, что она может развалиться в воздухе именно в этот раз, так и не исполнив свою святую обязанность.

— На самом-то деле, — подытожил господин, — этот гроб становится безопасней с каждым новым рейсом. Доказать вам это математически и притом без единой погрешности?! Вам известна наука логики?

Уэйнесс чистосердечно призналась, что даже очень любит эту науку.

— Тогда вы сможете следовать за моими рассуждениями без особого труда. Предположим, самолет новый и скажем, что он пролетел нормально два дня, а на третий скопытился. Итак, соотношение таково: один к трем. Но если, скажем, самолет летает уже десять тысяч дней — а наш аэробус имеет именно такой стаж! — то пропорция становится один к десяти тысячам, что очень и очень неплохой результат! Таким образом, каждый лишний день полетов уменьшает риск аварии и соответственно увеличивает чувство безопасности пассажиров!

Тут самолет качнуло так, что все в нем сидящие схватились за ремни безопасности, стенки затряслись, и откуда-то раздался тонкий заунывный звук, на который, впрочем, жизнерадостный господин не обратил никакого внимания.

— Здесь мы находимся в гораздо большей безопасности, чем в собственном доме, будучи оставленными, например, на милость бешеной собаки!

— Я ценю ваши прекрасные и убедительные объяснения, — призналась Уэйнесс. — Но все же немного нервничаю, хотя совсем уже теперь и непонятно почему.

И в самом деле, девушке казалось, что, несмотря на всю убежденность ее любезного спутника, именно на этот раз авария уже неизбежна. Тем не менее, после полудня аэробус благополучно приземлился в городе Аквику, Уэйнесс вышла, а старая развалина немедленно полетела дальше на юго-восток к Лаго Анжелина. В аэропорту девушка обнаружила, что все-таки пропустила рейс на Помбареалес, и теперь придется ждать здесь целых два дня, поскольку нужный ей рейс имел место лишь три раза в неделю. Помбареалес лежал в сотне миль отсюда на юго-запад и находился почти под Андами. Оставалось или и в самом деле болтаться еще два дня в Аквику, или отправляться наземным транспортом на следующий день.

Лучшим отелем в Аквику считался «Универсо», представлявший собой башню из стекла и металла в шесть этажей, видную прямо из аэропорта.

Уэйнесс взяла номер на самом верху отеля, откуда открывался прекрасный вид на город — несколько тысяч стеклянных блочных домов, расходящихся правильными кругами от центральной площади. Дальше со всех сторон город окружали пампасы, тянувшиеся до самой линии горизонта.

Вечером Уэйнесс вдруг стало тоскливо и одиноко, и девушка села писать письма родителям и Глауену, прося передать это последнему, если он уже вернулся на Араминту.

«Жду от тебя хотя бы небольшой весточки. Джулиан показался в „Ветрах“, но не сделал ничего, чтобы кому-то понравиться. Даже наоборот. Однако я успела от него узнать, что ты отправился в какую-то экспедицию, чтобы помочь отцу, и теперь мне совсем ничего не известно, а главное, неизвестно — жив ты или нет. Надеюсь, что жив, а еще больше хочу, чтобы ты оказался сейчас здесь, рядом со мной. От этих бесконечных пространств мне так грустно и одиноко. Я слишком много сил потратила на преодоление всяких заговоров и ловушек, и теперь, кажется, начинаю чувствовать себя совершенно вымотанной. И все-таки я очень надеюсь выжить. Мне нужно так много рассказать тебе. А здесь все так странно, и порой я даже забываю, что путешествую по Старой Земле и мне все кажется, будто я дома. В любом случае, знай, что я тебя очень люблю, и надеюсь, что уже совсем скоро мы будем вместе».

Утром Уэйнесс села на омнибус и через бесконечные пампасы отправилась на юго-запад. В омнибусе на мягком сиденье она немного расслабилась и потихоньку стала рассматривать соседей. Это занятие совсем утомило ее, поскольку ничего подозрительного в салоне не обнаружилось. На девушку тоже никто не обращал внимания, если не считать молодого человека с узким лбом и широкой улыбкой крупнозубого рта, который хотел продать ей какой-то религиозный трактат.

— Нет, благодарю вас — отказалась Уэйнесс. — Меня это не интересует.

Тогда молодой человек вынул бумажный пакет.

— Может быть, не откажетесь от конфеток?

— Спасибо, не надо. А если вы хотите сейчас есть их сами, то пересядьте, пожалуйста, на другое место, потому что меня тошнит от одного только запаха сладкого, и я могу нечаянно запачкать все ваши трактаты.

Молодой человек покорно пересел на другое место, подальше и начал есть конфеты в полном одиночестве.

Омнибус шел через низкие пустынные холмы, усеянные камнями от полуразвалившихся скал, обломками туфа, и заросшие ивняком и осиной. Кое-где одиноко торчали кипарисы, клонившиеся под ветром. Во всем этом сквозила некая своеобразная тоскливая красота, и Уэйнесс подумала, что если бы ее попросили когда-либо нарисовать этот пейзаж, она воспользовалась бы всего двумя-тремя красками, или, вернее, даже только оттенками серого: темно-серого для теней, серого, смешанного с умброй, охрой и кобальтом — для скал, медно— и оливково-серого — для кипарисов.

Но вот омнибус стал приближаться к горам, которые все больше и больше начинали заслонять небо, и все усиливающийся ветер придавал пейзажу определенную оживленность.

Солнце, поначалу бледное в мутной дымке, приближалось к зениту. Вскоре впереди показались какие-то белые здания — это и был город Помбареалес.

Омнибус въехал на городскую площадь и остановился напротив четырехэтажного и на вид весьма ветхого отеля «Монополь». Уэйнесс показалось, что городок ничем особо не отличается от уже виденного ей Намбукара, разве что чуть поменьше. В нем была все та же центральная площадь, по-местному — плаза, и все те же расходящиеся круги зданий. Ничего привлекательного, на первый взгляд, в городке и не предполагалось, если не считать того, что уж в такую-то глушь поборники правильной торговли из Союза медальеров, пожалуй, не заберутся.

Девушка перенесла в вещи в похожий на пещеру вестибюль отеля, и портье сразу же предложил ей номер с окнами на площадь или с окнами во двор.

— А можно и в угловой номер — какой вас больше устраивает? Мы почти свободны, — пояснил он. — А цена та же: два соло в день, с завтраком.

— Попробую выбрать, — немного растерялась Уэйнесс. — Раньше мне никогда не предлагали выбирать номер!

— Я бы предпочел второй вариант, — предложил портье. — Разницы в удобствах никакой, зато там прекрасный вид на Анды.

Уэйнесс согласилась, и не пожалела. Ванна действовала исправно, в спальне стояла огромная кровать, благоухавшая антисептическим мылом, гостиная красовалась тяжелой дубовой мебелью на синем ковре. Кроме того, в номере имелись телефон и компьютер. Уэйнесс не без труда подавила желание немедленно позвонить дяде и просто села на первый попавшийся стул. Планов никаких у нее пока не было — да и какие планы, если нет информации? Первым делом надо пойти на разведку и узнать как-нибудь побольше об Ирене Портилс.

«Сейчас половина первого — для ленча слишком рано». Уэйнесс спустилась вниз и снова подошла к портье. Действовать надо было осторожно, поскольку в таком маленьком городке все могли оказаться родственниками.

— Мой приятель просил меня посмотреть в вашем городе Виа Мадера. Где это, скажите, пожалуйста.

— Виа Мадера? В Помбареалесе нет такой улицы.

— Хм. Может быть, я немного ошиблась и надо искать Виа Ладера или Виа Бадуро?

— У нас есть Калле Мадуро и авенида Оникс Формадеро.

— Наверное, все-таки мне нужна Калле Мадуро. Приятель сказал мне, что там есть дом с двумя гранитными шарами на входе.

— Не припомню, но сама улица не так далеко отсюда. — Портье быстро начертил на бумаге план. — Три квартала на юг вдоль Калле Люнета и вы попадете прямо туда. Ну, а уж там, как хотите. Можно свернуть налево и тогда, пройдя несколько кварталов, вы попадете в птицеводческий кооператив. Если же вы свернете направо, то окажетесь на кладбище. А куда лучше отправиться, в том я вам не советчик.

— Благодарю вас. — Уэйнесс направилась к выходу, но портье остановил ее.

— Путь не близок, а на улице пыльная буря. Почему бы вам не отправиться в путь по-человечески? У Эстебана есть кэб — прямо у входа стоит красная повозка. Очень большой цены он не заломит, особенно если вы припугнете его тем, что поедете в зеленом кэбе его брата Игнальдо.

Уэйнесс подошла к красному кэбу. На переднем сиденье сидел крошечный человечек с длинным загорелым и унылым лицом. Во всем остальном казалось, будто он состоит из одних рук и ног. При виде потенциального пассажира возница оживился:

— Эх, прокачу! — воскликнул он и распахнул дверки.

— Это кэб господина Игнальдо? — осведомилась Уэйнесс. — Мне говорили, что он берет дешево, очень дешево.

— Что за чушь?! — завизжал Эстебан. — Ваша наивность просто поразительна! Да он за свою езду дерет такие цены, что мама не горюй! Хитрый дьявол! И уж мне ли не знать его подлостей!

— Может быть, вы его соперник и потому слишком пристрастны?

— Как бы не так! У Игнальдо совести нет ни на грош! Если у вас бабушка помирает или вам надо попасть в церковь до закрытия, этот мерзавец нарочно повезет вас самой дальней дорогой, и вы непременно опоздаете, бабка помрет, а священник будет уже ужинать!

— В таком случае я, наверное, я предпочту вас, но только сначала назовите вашу цену.

Эстебан воздел руки к небу.

— Куда вам ехать?

— Туда и обратно. Для начала на Калле Мадуро.

— Ну, это дело нехитрое. На кладбище, что ли?

— Нет. Я хочу посмотреть на саму улицу.

— Там и смотреть-то нечего. Ладно, плата у меня по минимуму — сол за полчаса.

Да вы что? Игнальдо берет вдвое меньше!

Эстебан выругался себе под нос, но с готовностью переменил условия.

— Ладно. Чего уж тут поделаешь! Залезайте. Сол в час — годится?

— Но, учтите, я нанимаю вас отнюдь не на час, — предупредила Уэйнесс, усаживаясь на потертое сиденье. — Если пройдет полчаса, получите полсола. Я благотворительностью не занимаюсь.

— А, может вам еще и кэб отдать со всеми причиндалами в придачу, а самому выкатиться вон из города нищим? — взревел Эстебан.

Уэйнесс рассмеялась.

— Успокойтесь. Нельзя же надеяться разбогатеть только за счет наивности пассажиров!

— Вы не так наивны, как выглядите, — пробурчал Эстебан, но прикрыл двери и пустил кэб по Калле Люнета. — Так куда вам?

— Сначала давайте проедем по Калле Мадуро.

— Эстебан с пониманием кивнул.

— У вас, видать, родственники на кладбище.

— Увы, ни одного.

Брови возницы поползли вверх.

— Но ничего другого там нет, хоть изъезди ее вдоль и поперек!

— А вы знаете, кто живет на этой улице?

— В Помбареалесе я знаю всех! — гордо ответил Эстебан и свернул на Кале Мадуро, вымощенную еще в незапамятные времена и теперь зияющую огромными дырами на мостовой. Дома стояли на большом расстоянии друг от друга, окруженные двориками, в которых изредка встречались хилые, искривленные постоянными ветрами деревца. Эстебан ткнул пальцем в дом, выходивший на улицу слепыми окнами с несколькими сухими кустами во дворе.

— Этот можно купить и очень дешево!

— Но он какой-то заброшенный.

— Это потому, что его замучило привидение Эдгара Самбастера, который повесился однажды ночью, когда с гор дул сильный ветер.

— И с тех пор здесь так никто и не живет?

Эстебан печально покачал головой.

— Хозяева уехали куда-то в другие миры. А несколько лет назад профессор Соломон ввязался в какой-то скандал и укрывался в этом доме аж несколько недель. Правда, с тех пор о нем никто больше ничего не слышал.

— И неужели никто так ни разу и не зашел туда проверить, не повесился ли и он, как прежний несчастный?

— Так и подозревали, но констебль ничего такого не обнаружил.

— Странно. — Кэб медленно подъехал к другому дому, который ничем не отличался от первого, если не считать пары статуй в натуральную величину перед парадным крыльцом, изображавших нимф, поднявших руки в немом благословении.

— А здесь кто живет?

— Это дом Гектора Лопеса, кладбищенского садовника. Какие-то могилы двух старых господ перенесли подальше отсюда, и он притащил сюда этих срамниц.

— Однако, это весьма неплохие статуи.

— Может оно и так, да уж больно они голые. А вы как считаете?

— Я не нахожу в них ничего оскорбительного для нравственности. Может быть, соседи ему просто завидуют?

— Спорить не буду. А вот и дом Леона Казинда, мясника. Он любитель пения, и его часто можно услышать в кантине, что трезвого, что пьяного.

Кэб двигался дальше, Эстебан разболтался, и девушка узнала немало о жизни и привычках обитателей Калле Мадуро. Наконец они подъехали и к дому под номером 31, называвшемуся Каса Лукаста. Это оказалось трехэтажное строение, несколько более крупное, чем остальные, с мощной забором вокруг пустого двора. Только несколько хилых деревьев росло под окнами, вероятно, с той стороны, куда сильнее всего било солнце. Однако, заглянув через забор, Уэйнесс увидела и небольшую клумбу, усаженную геранью, ноготками, лимонной вербеной, гортензиями и каким-то странным сортом бамбука. Рядом находились садовый столик, скамья, несколько стульев, песочница, хулахуп, серсо и коробка с какой-то аппаратурой. Неподалеку играли мальчик лет двенадцати и девочка года на два помладше; оба были полностью поглощены незамысловатыми своими делами.

Заметив любопытство пассажирки, Эстебан притормозил кэб и с важностью постучал пальцами по лбу.

— У обоих с головой плохо. Вот беда-то для матери!

— Я так и думала, — отозвалась Уэйнесс. — Остановитесь на минутку, если можно. — Девушка стала с интересом разглядывать детей. Девочка сидела за столом, занятая чем-то, похожим на головоломку; мальчик рылся в песочнице, стоя на коленках. Он, кажется, строил сложное сооружение из мокрого песка, то и дело поливая его водой из кувшина. Оба ребенка были худыми, с длинными руками и ногами, с каштановыми волосами, постриженными коротко и наспех. Казалось, никого вообще не волновало, как они выглядят. Но последнее, видимо, не волновало и их самих. Лица у них тоже были узкими, но с правильными чертами, глаза — серыми, а щеки едва-едва отсвечивали розовым. В целом, как подумала Уэйнесс, дети выглядят очень мило. Лицо девочки казалось несколько более живым, чем у брата, который работал совершенно бездумно. Оба молчали, и, бросив на остановившийся около их дома кэб равнодушный взгляд, снова погрузились в свои занятия.

— Хм. Это, кстати, первые дети, которых я вижу на этой улице!

— А чего ж тут странного? Остальные дети сейчас просто-напросто в школе!

— Ах, да, конечно! А что же с этими?

— Трудно сказать. Доктора приходят все время да только головами трясут. А с детьми так ничего и не меняется. Девочку если тронешь, так начнет злиться, кричать, а потом и вовсе упадет с пеной у рта, так что все боятся, как бы не померла. Лучше и не трогать. Мальчик же совсем тупой, не говорит ни слова, хотя на свой манер вроде и не дурак. Одни говорят, что их надо просто окружить заботой да лаской, а другие твердят, что все дело в каких-то там гормонах, или как они там…

— Но ведь они выглядят совершенно нормальными. Такие обычно излечиваются.

— Только не эти. Каждую неделю приезжают доктора из Института в Монтальво, а толку, как не было, так и нет.

— Какая жалость. Кто же их отец?

— Это сложная история Я тут говорил уже про профессора Соломона, который влип в скандал, а потом пропал неведомо куда, хотя немало народу и порадовалось бы, узнав, где он. Так вот, он и отец.

— А мать?

— Это будет мадам Портилс, такая гордячка. А все из-за того, что графиня, хоть и местная. Ее мать — мадам Клара, урожденная Салгас, грязь из грязи!

— Чем же она живет?

— В библиотеке работает, книги подклеивает или что-то в этом духе. Ну, и поскольку у нее двое идиотов на руках — и мать-старуха, то получает стипендию от города. Прожить-то можно, но гордиться уж точно нечем, а она сует нос во все дыры, даже к богатым лезет.

— Может, у нее есть какие-то тайные таланты, и вообще, она женщина необычная, — предположила Уэйнесс.

— Если и имеет, то жмет их, словно это преступления. А все равно грустно.

С холмов надвигалась песчаная буря, шипя, как змея и поднимая на дороге фонтанчики пыли. Эстебан махнул рукой в сторону девочки.

— Смотрите-ка, как от бури-то ее заводит!

И Уэйнесс с ужасом увидела, как девочка вскочила на ноги, повернулась лицом к ветру, расставив ноги, и стала подергиваться, подчиняясь какому-то дикому внутреннему ритму.

Мальчик не обратил на это никакого внимания и продолжал строить свой замок.

Из дома послышался резкий окрик. Тело девочки сразу обмякло, и она неохотно повернула к окнам стриженую головку. Мальчик не услышал и окрика, продолжая поливать, строить, разрушать и так до бесконечности.

Окрик раздался во второй раз, еще более резкий. Девочка остановилась, обернулась куда-то, подошла к песочнице и ногой раздавила песочный домик брата. Тот застыл в изумлении, глядя на такое разрушение, но молчал. Девочка тоже ждала. Тогда мальчик медленно поднял голову и посмотрел на сестру совершенно бессмысленными глазами. Тогда она развернулась и пошла прочь, виновато повесив голову. За ней медленно и печально поплелся и мальчик.

Эстебан двинул кэб дальше.

— Теперь на очереди кладбище, которым кончается все для тех, кто вроде вас, решил поближе познакомиться с Калле Мадуро. Но на ознакомление с кладбищем уйдет по крайней мере полчаса, так что…

Уэйнесс рассмеялась.

— Спасибо, я уже насмотрелась! Везите меня обратно в отель.

Эстебан с видом фаталиста пожал плечами и поехал обратно.

— Можно еще прокатиться по авениде де лас Флоритас, где живут патриции. Так же хорош и парк с фонтаном и Палладиумом, где оркестр играет каждое воскресенье. Послушаете музыку, играют бесплатно, для всех… А, может, и встретите там какого-нибудь красивого молодого человека и — кто знает? — может, дело дойдет и до свадьбы!

— Это было бы настоящим сюрпризом! — снова рассмеялась девушка.

Тут Эстебан указал на высокую женщину, идущую им навстречу вдоль обочины.

— А вот и мадам Портилс собственной персоной! Возвращается домой с работы!

Эстебан притормозил кэб, и Уэйнесс смогла как следует разглядеть женщину, спокойно идущую против ветра и лишь слегка отворачивая голову. На расстоянии и на первый взгляд она казалась даже милой, но это впечатление тут же исчезало при ближайшем рассмотрении. Женщина была одета в поношенную юбку из серого твида и явно с чужого плеча кофту; из-под маленькой бесформенной шляпки свисали на щеки длинные черные волосы. Ей было около сорока, но время совсем не пощадило несчастную мать; черные глаза с лиловыми кругами сидели совсем близко к длинному острому носу, и вся она выглядела изможденной и уставшей не столько непосильным трудом, сколько отчаянием.

Эстебан молча проводил ее взглядом.

— Не поверите, но клянусь вам, что в молодости она была просто красавицей! Но потом поступила в театральную школу и скоро попала в труппу каких-то бродячих не то импрессионистов, не то драматургов, и стала шляться с этой шатией-братией по всему белу свету, да и по другим мирам. Все о ней скоро и думать забыли. Но однажды она вернулась и быстро выскочила за профессора Соломона, который всем говорил, что он археолог. Пожили они тут месяц, а потом снова исчезли неведомо куда…

Пока возница рассказывал все это, они уже подъехали к длинному зданию, окруженному десятком эвкалиптов.

— Да это же мой отель! — воскликнула Уэйнесс.

— О, простите, я что-то не туда свернул, — извинился Эстебан. — Это птицеводческий кооператив, а не отель! Ну, уж раз мы тут, может, вы выйдете да поглядите на цыпляток? Нет? Тогда я отвезу вас обратно в отель.

Уэйнесс уселась поудобнее.

— Так вы говорили о профессоре Соломоне?

— Ну, да. Профессор и Ирена снова вернулись сюда через несколько лет, но на этот раз уже с детишками. И одно время профессор имел здесь вес, его все уважали как человека образованного и, к тому же, настоящего ученого. Он занимался какими-то исследованиями в горах, искал всякие доисторические штучки. Вскоре он объявил, что обнаружил зарытые сокровища, и начался страшный скандал. Пришлось ему уносить отсюда ноги, да побыстрее. Ирена утверждает, что ничего не знает о своем муженьке, но ей, ясное дело, никто не верит.

Эстебан остановил кэб на его прежнем месте у отеля.

— Вот так и идут дела на нашей Калле Мадуро, — философски закончил он.

VII

Уэйнесс уселась в холле отеля, положив на колени блокнот и полуприкрыв глаза. Она уже начала строить планы относительно Ирены, хотя вся эта история оказалась слишком запутанной, и планы получались какие-то дурацкие. «Надо, пожалуй, просто отдохнуть, выспаться, и тогда отдохнувший мозг непременно сам найдет какое-нибудь вполне удачное решение», — лениво подумала девушка.

В холле — просторном помещении с восемью деревянными колоннами, поддерживавшими высокий потолок — мягко гудели вентиляторы. Успокаивала и сама мебель: обитые кожей кушетки и кресла, длинные столы, растения по стенам и в конце дальней стены — арка, ведущая в ресторан.

Вскоре в гостиницу с площади зашла компания фермеров с близлежащих ранчо и уселась пить пиво в холле, прежде чем зайти в ресторан позавтракать. Скоро девушка обнаружила, что их оживление, громкие голоса, стук ногами и постоянное хлопанье руками о стол окончательно мешают ей сосредоточится. К тому же у одного из фермеров оказались пушистые черные усы, от которых Уэйнесс, как кролик от удава, не могла оторвать глаз, хотя уже начинала бояться, что фермер заметит ее внимание и пристанет с расспросами.

Тогда она решила пообедать, ушла в ресторан и села так, чтобы вся площадь оказалась у нее перед глазами, хотя в этот час площадь и была совершенно пуста.

Если верить меню, гвоздем дня являлся шотландский тетерев, что весьма заинтриговало Уэйнесс, никогда с таким блюдом ранее не встречавшуюся. Девушка рискнула и пожалела, поскольку тетерев оказался слишком вонючим. Юная разведчица посидела еще немного за десертом и кофе, впереди был жаркий полдень, но она все же решила не давать себе больше поблажек и снова принялась думать об Ирене Портилс.

Основная проблема казалась ясной: необходимо каким-то образом заставить Ирену раскрыть местонахождение того, кто известен здесь под именем профессора Соломона?

Уэйнесс вытащила блокнот и еще раз просмотрела записи.

«Проблема: найти Монкурио.

Решение 1. Честно рассказать все Ирене и попросить помощи.

Решение 2. Очень похожее на первое, но надо не просить помощи, а предложить денег, и немало.

Решение 3. Подвергнуть Ирену гипнозу или действию наркотика и выведать информацию таким образом.

Решение 4. Пока дом, где пропал профессор не куплен, обследовать его и там поискать разгадку.

Решение 5. Расспросить мать Ирены или детей.

Решение 6. Не делать ничего из вышенаписанного».

Записи девушке решительно не понравились. Решение №1, самое разумное, неизбежно приведет ее к эмоциональной конфронтации с мадам Портилс и заставит последнюю интриговать еще больше. То же относилось и к решению №2. Решения за номерами 3, 4 и 5 были практически невыполнимы. Самым разумным оставалось только одно решение — №6.

Уэйнесс вернулась в холл. Было несколько минут третьего, и она поинтересовалась у портье, как пройти в городскую библиотеку.

— О, тут пять минут ходьбы, — ответил тот и снова принялся рисовать ей план. — Идите по Калле Люнета целый квартал до Калле Базилио, на углу будет большая акация, поверните там налево, пройдите еще квартал и выйдете как раз к библиотеке.

— Кажется, действительно недалеко.

— Совсем близко! И не забудьте посмотреть коллекцию первобытных горшков, которая выставлена в экспозиционном отделе! Мы здесь, в Патагонии, где, кажется, повсюду как угорелые носятся одни гаучо, высоко несем знамя культуры!

Дверь из стекла и бронзы легко отошла в сторону, и Уэйнес вошла в фойе библиотеки, откуда многочисленные двери вели в различные залы.

Девушка потыкалась в разные стороны, все время подсознательно надеясь увидеть Ирену Портилс. Никакого конкретного плана у девушки на этот раз не было, она решила просто положиться на случай и интуицию. Какое-то время отважная разведчица простояла у полки с новинками периодики, залезла в компьютер, изучила расписание работы залов. Ирена так и не появлялась. Очевидно, она ушла домой уже окончательно.

В зале искусства и музыки действительно были выставлены примитивные горшки, столь горячо рекомендованные ей гостиничным портье. На стеклянных полочках лежали различной величины кусочки, но порой попадались и цельные экземпляры, одни высокие, другие низкие, но, в целом, ничего, необыкновенного. Многие были в трещинах и склеены, на некоторых виднелись еще остатки прежней росписи — непонятные узоры и пятна. Имелись здесь и горшки, выполненные из глины, которой обычно промазывали изнутри плетеные корзины. После чего такие корзины сжигали, дабы получить фактурные глиняные сосуды. Но большая часть горшков явно лепилась просто руками, причем, в самой произвольной форме.

Табличка гласила, что эти горшки принадлежат культуре народа Цантил, полуварварским охотникам и собирателям, жившим за много тысяч лет до прихода сюда европейцев, а найдены они местным археологом в районе реки Ацуми в нескольких милях к северо-западу от Памбареалеса.

Уэйнесс постояла на выставке еще некоторое время, и неожиданно натолкнулась на интересную мысль. Девушка стала тут же рассматривать свою новую идею со всех сторон, и, как ни странно, не нашла в ней ни одного изъяна. Конечно, для этого предстояло стать обманщицей и вновь выдавать себя совсем за другого человека. Но что из того? Чтобы сделать яичницу, надо разбить яйца. И юная разведчица решительно направилась к библиотекарю, сидевшему неподалеку — угловатому юноше с мягкими соломенными волосами, широким лбом мыслителя, носом с горбинкой и костлявым подбородком.

Тот уже давно с любопытством следил за девушкой краем глаза, но, вдруг поймав ее ответный взгляд, весь вспыхнул и притворился занятым. Правда, через несколько секунд он снова начал посматривать в ее сторону.

Уэйнесс, в глубине души слегка посмеиваясь над ним, подошла к стойке.

— Это вы устроили такую замечательную выставку?

Библиотекарь нахмурился.

— Отчасти. Я не занимаюсь раскопками, это дело моего дяди и его приятеля. Они очень хорошо знают это дело, чем я сам похвастаться не могу.

— Так вы же не участвуете в самом интересном!

— Возможно, — задумчиво ответил юноша и, помолчав, добавил. — Дядя и его приятель Данте снова ездили копать на прошлой неделе, но дядю укусил скорпион. Тогда он прыгнул в реку. А через час на его приятеля напал бык. И он тоже прыгнул в реку.

— Хм, — задумчиво хмыкнула Уэйнесс, не зная, что ответить на такую странную историю, и снова посмотрела на горшки. — А на этой неделе они опять будут копать?

— Нет. Теперь они лучше отправятся в кантину.

Уэйнесс помолчала какое-то время.

Рядом с коллекцией на стене висело несколько карт региона. На одной из них обозначались места стоянок народности цантил, на другой показывались границы империй инков, Ранней, Средней и Поздней античности.

— Так далеко на юг, до Памбареалеса инки очевидно не добирались?

— Сюда они только засылали военные отряды время от времени. Но никаких следов этих племен ближе, чем Сандовал, никто еще не находил. Да и там был, скорее всего, лишь временный пост. Именно это и хочет доказать руководитель нашей экспедиции. И доказать любым путем. — Молодой человек даже закашлялся от охватившего его волнения. — Там уже перебывало столько экспедиций! Больше, чем самих инков! — Юноша поглядел на девушку новым взглядом. — Так вы, значит, археолог?

Она засмеялась.

— Ну, после года в полях и бессонных бдений в лаборатории за сортировкой костей — можно считать, что и так. — Уэйнесс оглядела комнату. — Вы не очень заняты сейчас?

— Конечно, нет. Сегодня все равно пустой день. Садитесь, пожалуйста. Меня зовут Ивэн Фаурес.

— Уэйнесс Тамм, — ответила девушка, принимая приглашение сесть.

Разговор потек легко и непринужденно. Отчаянная разведчица рассказала, что занималась исследованием пещер в горах и записыванием легенд о золоте инков.

— Эх! Хорошо было бы найти какое-нибудь зарытое сокровище!

Ивэн как-то нервно оглянулся через плечо.

— Не могу даже упомянуть имя профессора Соломона, если где-нибудь поблизости бродит Ирена Портилс! Но, мне кажется, она уже ушла домой и больше не вернется сегодня.

— А кто такой этот профессор и Ирена Портилс?

— Да вы попали прямо в самый известный из наших скандалов! — оживился юноша.

— Так расскажите! Обожаю скандалы!

Ивэн снова боязливо оглянулся.

— Ирена Портилс — это наша служащая. Как я понимаю, когда-то она была танцовщицей или что-то в этом роде, и объездила со своей труппой много миров, а вернулась уже замужем за неким археологом по имени Соломон, который говорил, что он профессор и что его знает весь мир. Соломон поначалу произвел на всех очень хорошее впечатление и стал одним из виднейших людей города.

Но однажды вечером на обеде с друзьями Соломон вдруг стал вести себя как-то странно, явно неестественно. Под большим секретом он сообщил друзьям, что нашел старинную карту, на которой обозначена тайная пещера, где конквистадоры спрятали сокровище в виде только что отчеканенных золотых дублонов. «Может, это, конечно, и обман, — заявил Соломон, — но все равно безумно интересно!»

Через день или два Соломон ушел один в горы, а когда друзья, подумав, что он их всех просто обманул, немедленно раструбили всем о фальшивом золоте профессора.

Прошел месяц, и Соломон вернулся. Друзья на него нажали, потребовали информации, он с неохотой показал им несколько дублонов, кажется, четыре, и сказал, что ему нужна пара специальных инструментов, чтобы продолжить раскопки. Вскоре он исчез снова. Слухи об обнаруженном им кладе полетели по всему городу, а вместе с ними вспыхнула и алчность. Когда профессор вернулся с этими четырьмя дублонами в городок, то у него отбою не было от коллекционеров. Один дублон он дал на экспертизу, что значительно понизило его ценность, а потому остальные дать отказался. Но скоро он продал их все. Тут же выяснилось, что дублонов у него было не четыре, а четыреста, и ушли они за час партиями по десять штук. Не успевшие приобрести сокровища коллекционеры подняли хай и визг, но Соломон поблагодарил их за проявленный интерес и добавил, что отправляется на поиски другой пещеры, где лежат на сей раз изумруды инков. Он уехал, а с ним и Ирена Портилс.

В Помбареалесе снова воцарился мир — но ненадолго. Несколько дней спустя стало известно, что коллекционеры заплатили огромные деньги за фальшивки, сделанные из свинца и лишь покрытые тонким слоем золота. Стоили они гроши.

Вот тут и разразился колоссальный скандал.

— Так что же именно произошло?

— Да ничего особенного. Если бы Соломона нашли, то его, конечно, закидали бы камнями, четвертовали, колесовали, посадили на кол, вздернули на дыбу и сожгли живьем на костре. Или заставили бы вернуть все деньги, да еще с процентами за моральный ущерб. Но его нигде не нашли, и до сих пор никто не знает, где он. Что же касается Ирены, то она вернулась через несколько лет с двумя детьми. Вероятно, профессор просто бросил ее. Она утверждала и утверждает, что не знает о том, где ее муж и просит только оставить ее в покое. Доказать ее соучастие никто не может, хотя подобных попыток было уже немало. Скоро по возвращении она пришла работать сюда, минули годы, но все так и осталось.

— А где же профессор? Неужели она так и не поддерживает с ним никаких отношений?

Ивэн полупрезрительно улыбнулся.

— Не знаю. И никогда не осмелюсь о том спросить. Она скрытная, как никто.

— И у нее нет даже друзей?

— Насколько я знаю, нет. Здесь в библиотеке она просто исполняет свою работу и вынуждена, если требуется, разговаривать вежливо, но всегда кажется какой-то отсутствующей, словно мысли ее витают где-то далеко-далеко. Иногда она бывает настолько напряжена, что это напряжение передается всем ее собеседникам. Такое впечатление, что внутри у нее страшная буря, и она удерживает ее только огромным усилием воли.

— Как странно.

— Весьма странно. Я вообще не люблю находиться с ней рядом.

— Хм. — Все, рассказанное молодым библиотекарем, совершенно обескуражило Уэйнесс. Разумеется, у Ирены имелась некая связь с Монкурио, и, так или иначе, она поддерживает ее. — А если я приду сюда завтра, то увижу ее? — с деланным испугом спросила девушка.

И сказала зря. Ивэн посмотрел на нее с искренним удивлением.

— Вы, что, на самом деле хотите ее увидеть?

— Мне вообще-то нравятся странные люди, — промямлила Уэйнесс.

— Нет, завтра ее, к счастью, не будет. В этот день к ее детям приходит врач. Каждую неделю. Да и вообще, Ирена работает в служебных помещениях, и увидеть ее там практически невозможно.

— Ну, и не важно.

Ивэн с облегчением улыбнулся.

— Тогда я могу надеяться, что вы еще раз придете сюда вне зависимости от Ирены Портилс.

— Вероятно, — согласилась девушка, уже не нуждавшаяся более в помощи Ивэна. Да и эксплуатировать просто так этого милого молодого человека было бы слишком жестоким. Но, как она уже не раз замечала, все-таки, чтобы сделать яичницу, яйца приходится разбивать. — Да, конечно, если будет хотя бы малейшая возможность, я зайду сюда еще раз.

Девушка вернулась в отель. Кафе перед ним теперь было полно народа; там сидели молодые бизнесмены, дамы высшего класса, владельцы ранчо и их супруги, пришедшие в город за покупками. Уэйнесс села за свободный столик и заказала чай с ореховым пирожным. Ветер совершенно утих, солнце светило мягко и ненавязчиво. Подняв голову и поглядев на запад, Уэйнесс отчетливо увидела вершины Анд. И если бы мысли ее не были заняты совсем другим, она, без сомнения, насладилась бы подобным зрелищем.

Допив чай, девушка отодвинула чашку на край стола, вытащила блокнот и ручку и написала еще одно письмо родителям. Заканчивалось оно так:

«Я обнаружила, что оказалась втянутой в колоссальную игру, развивающуюся по нехорошим правилам. В настоящий момент я и сама играю с некоей Иреной Портилс, которая стоит между мной и Адрианом Монкурио. (Он, по странному стечению обстоятельств, старый приятель дяди Пири. А, может, это уже вовсе и не странно!) Вся информация, что у меня есть, сугубо конфиденциальна, и я не могу обсудить ее ни с кем, кроме Глауена, для которого и пишу сейчас, и прилагаю к вашему письму очередную записку для него. Итак, все равно, я верю, что, раньше или позже, сумею разобраться во всем».

В записке, адресованной Глауену, она упоминала также и Ирену Портилс. «Я не знаю, как до нее добраться и как расколоть. Она гиперневротична, а мне ужасно хочется закончить это дело как можно быстрей. Я совсем запуталась и блуждаю как по лабиринтам калейдоскопа. Но, в общем, не жалуюсь и, оглядываясь назад, даже нахожу, чем гордиться. Шаг за шагом я все-таки продвигаюсь вперед. Повторяю еще раз, что очень опасаюсь Джулиана — он, может быть, и не убийца, но не намного лучше последнего.

Что же касается Ирены, то мне придется проявить всю свою изобретательность, чтобы как-то с ней познакомиться. Не думаю, чтобы хорошей возможностью стала библиотека, где она работает, хотя, похоже, это ее единственный контакт с внешним миром. Если, конечно, не считать врача, который приходит осматривать ее детей каждую неделю. Может быть, предпринять что-нибудь в этом направлении? Надо будет подумать. Как всегда, больше всего хочу, чтобы ты был сейчас со мной и надеюсь хотя бы на то, что это письмо мое ты получишь».

Однако и в этом последнем желании Уэйнесс будет отказано, поскольку к тому времени, когда письмо попадет на Араминту, Глауен уже уедет на Старую Землю.

Уэйнесс опустила письма на ближайшей почте, вернулась в отель и поднялась к себе. Там приняла ванну, и затем, движимая непонятно каким инстинктом, облачилась в одно из лучших своих вечерних платьев — мягкую черную тунику и накидку горчично-охряного цвета. И так. толком не додумав ничего до конца, спустилась в ресторан пообедать.

Обедала она не спеша бараньими отбивными с аспарагусом. Скоро наступили сумерки, и молодежь Помбареалеса высыпала на вечерний променад. По площади разгуливали девушки, навстречу им шли группки молодых людей, все церемонно обменивались приветствиями, а затем состав компаний менялся. Некоторые из юношей отпускали комплименты, другие просто молча брали понравившуюся девушку под руку. Наиболее пылкие даже выкрикивали какие-то полудикие кличи, типа «А-ю-ю!» или «О, меня всего прямо так и переворачивает!» или «Какое изящество!», порой и просто: «Карамба! Я сражен наповал!» Правда, девушки привычно игнорировали подобные крики, встречая поклонников иногда презрением, иногда смехом, но прогулка при этом не прекращалась.

Уэйнесс вышла из кафе и села за столиком в тени, заказав кофе и глядя на луну, медленно поднимавшуюся на патагонском небе. Однако появление девушки в прекрасном вечернем туалете не осталось незамеченным, несколько раз мимо нее уже проходили в опасной близости несколько молодых людей. Один громко сказал, что пришел в эту кантину Ла Долоросита, чтобы потанцевать, другой заказал бокал фисташкового пунша, чтобы пофилософствовать, а третий просто взял и прямо пригласил Уэйнесс проехаться с ним в его гоночной машине по пампасам под луной.

— Вы опьянеете от скорости и свободы! — уверил он.

— Звучит заманчиво, — ответила Уэйнесс. — Но что если вдруг машина разобьется, или вам станет плохо, или произойдет какая-нибудь другая непредвиденная случайность, и мне придется возвращаться в Памбареалес пешком?

— Ба! — прорычал молодой гонщик. — Практичные женщины невыразимо скучны. Я, разумеется, не говорю о присутствующих…

Но Уэйнесс вежливо уклонилась от дальнейших приглашений, снова поднялась в номер и решила лечь спать. Однако девушке не спалось; она лежала без сна, глядя в потолок, думая об Араминте и Старой Земле, и о тех, кого она любила и ненавидела. Она думала вообще о жизни, которая была для нее еще так внове и так дорога, и о том, что кто-то уже готов разрушить ее жизнь. Думала она и о смерти, о которой еще ничего толком не знала. Потом, сделав круг, мысли ее снова вернулись к Ирене Портилс. Перед мысленным взором девушки отчетливо предстало ее напряженное лицо со стиснутыми губами и неряшливо распущенными волосами…

Через окно по-прежнему раздавись звуки променада, хотя наиболее послушные девушки уже вернулись домой, а наиболее смелые отправились на озеро кататься под луной — и шум стал тише.

Уэйнесс задремала, и в этом полусне ей пришла в голову мысль — прямо сейчас встать и отправиться на улицу в поисках Ирены. Идея казалась дикой, она обещала в лучшем случае один шанс из ста, но все же это лучше, чем ничего, а ждать так тяжело. И Уэйнесс неожиданно почувствовала уверенность, что все получится.

Утром она встала пораньше, надела плотную твидовую юбку, белую рубашку и синий жакет — скромный незаметный костюм, который могла бы носить банковская служащая невысокого ранга, или помощник учителя, или самая обыкновенная студентка университета, придерживающаяся консервативных взглядов.

Слегка перекусив в ресторане, девушка вышла на улицу.

День занимался ясный, но ветреный, едва появившееся солнце бледным светом падало на площадь откуда-то с северо-востока. Девушка быстро прошла по Калле Люнета, придерживая руками юбку. Вдоль улицы поднимались фонтанчики пыли. Свернув на Калле Мадуро, она обнаружила, что Каса Лукаста находится всего в каких-нибудь ста ярдах впереди. Тогда она остановилась и внимательно огляделась вокруг. Прямо напротив дома Ирены стоял маленький белый домик, совершенно пустой и заброшенный, с выбитыми стеклами, которые смотрели на улицу подслеповатыми глазами пьяницы. На улице не было видно ни души. Переждав очередной порыв пыли и ветра, прикрыв ладонью нос и глаза, она побежала по улице, добежала до домика и еще раз убедившись, что вокруг никого нет, заскочила в незапертую дверь. Здесь, спрятавшись от ветра и чужих глаз, можно было спокойно наблюдать за всеми, кто проходил по улице.

Юная разведчица приготовилась к долгому ожиданию. Быть может, ей придется здесь просидеть целый день, поскольку, времени посещения врача она не знала.

Вот уже скоро девять часов утра. Уэйнесс как раз собиралась устроиться поудобннее, но тут как раз появилась машина — это оказался трейлер, нагруженный всякими строительными материалами; он явно ехал на кладбище. Затем проехала машина бакалейщика, затем булочника, развозившего по домам свежий хлеб. Вскоре проехал на мотоцикле какой-то молодой человек, потом возвратился с кладбища трейлер, но никакие люди мимо так и не проходили. Девушка вздохнула и переменила позу. Скоро уже десять. И тут на Калле Мадуро свернула медицинская машина, раскрашенная в черно-белый цвет. Наконец-то она появилась, именно та машина, которую ждала Уэйнесс. Тут девушка выскочила из домика прямо на улицу и стала энергично махать рукой, чтобы машина остановилась. Машина действительно остановилась; на боку ее виднелась надпись:

«Институт общественного здоровья — Монтальво — Адаптационная служба».

Да, Уэйнесс не ошиблась.

Они обменялись с шофером изучающими взглядами. Шофер оказался темноволосым мужчиной средних лет, мощным, с решительным квадратным лицом. Девушка подумала, что он даже красив своеобразной мужественной красотой, кроме того, явно, открыт, что сейчас очень даже хорошо, и явно без чувства юмора, что уже несколько хуже. Водитель был одет в зеленый свитер и просторные полотняные брюки, говорившие о том, что в институте, видимо, не требовали соблюдения формы, что, на взгляд Уэйнесс, тоже играло ей на руку. С другой стороны, взгляд, которым окинул ее шофер, был холоден и рассудочен, а значит очаровать его просто милой улыбкой и легким флиртом, видимо, не удастся. Значит, необходимо прибегнуть к здравому смыслу и ставить на интеллигентность.

— В чем дело, сеньорита?

— Вы врач?

Он вновь оглядел ее с ног до головы.

— Вы больны?

Уэйнесс моргнула. «Он шутит? Что ж, если это юмор, то весьма едкий».

— Нет, я в совершенном порядке, благодарю. Но я хочу вам сказать нечто важное.

— Звучит загадочно, Но вы уверены, что не ошиблись в адресате? Я доктор Арман Оливано так что не застрелите меня… по ошибке.

Уэйнесс показала пустые руки.

— Вы в полной безопасности. Я хочу только сделать одно предположение, которое вы, надеюсь, сочтете, мудрым и необходимым.

Оливано немного подумал и резко передернул плечами.

— Ну, если оно недлинное и вполне вежливое, то я готов его выслушать. — Врач открыл дверцу. — У меня назначена встреча, но несколько минут я могу вам уделить.

Уэйнесс влезла в машину.

— Может быть, вы будете настолько любезны, что отъедете куда-нибудь в сторонку, чтобы мы могли поговорить спокойно?

Оливано не стал возражать, развернул машину, проехал назад по Калле Мадуро и остановился в тени эвкалиптов рядом с птицеводческим кооперативом.

— Так вас устроит?

Уэйнесс кивнула.

— Поскольку я хочу, чтобы вы восприняли мои слова серьезно, то сразу начну с фактов. Меня зовут Уэйнесс Тамм, что, конечно, ничего вам не говорит. Но позвольте спросить одно: вы консерватор? Я имею в виду в философском и эмоциональном смысле?

— Разумеется. Ну и что?

— Знакомы ли вы с деятельностью Общества натуралистов? — осторожно спросила девушка.

— Понятия о таком не имею.

— Ничего страшного. О нем в последнее время мало кто знает. Я лишь скажу вам для представления, что мой дядя Пири Тамм, секретарь этого Общества, а я — помощник секретаря. Есть еще три-четыре старых члена — и это, собственно говоря, на сегодня все. Тысячу лет назад Общество было очень влиятельной организаций, и открыло некий мир Кадвол, что находится на краю Хлыста Мирсеи в самом конце созвездия Персея. И там оно учредило Консервацию. Постоянную. Я сама родилась в этой консервации, и мой отец до сих пор является ее Хранителем. — Уэйнесс говорила еще несколько минут, в которые по возможности кратко описала пропажу Хартии и гранта и свои попытки их найти. — В общем, я проследила ход бумаг до этого пункта.

— До Помбареалеса? — изумился Оливано.

Не совсем так. Следующим звеном является Адриан Монкурио, профессиональный взломщик гробниц. Здесь он известен как профессор Соломон, оскандалившийся своими фальшивыми дублонами.

— А, начинаю теперь понимать! Мы приближаемся к Каса Лукаста!

— Именно Ирена Портилс может оказаться законной супругой Монкурио — хотя мне так и не кажется. Но, тем не мене, она единственный человек на Земле, который знает, как его найти.

Оливано кивнул.

— Все, что вы мне рассказали, весьма интересно, но могу дать слово профессионала, Ирена вам ничего не скажет.

— Я тоже так чувствую, хотя и видела ее лишь однажды на улице. Она кажется особой очень решительной и у нее очень расстроены нервы.

— Увы. Я пытался пробовать на ней несколько методов, правда, весьма рутинных, учитывая состояние всей семьи. По закону перед лечением мы должны получить согласие отца, но Ирена не открыла нам ничего. Ни имени, ни возраста, ни места рождения, ни рода занятий, ни адреса ее пропавшего супруга. Я намекнул ей на то, что если она так и не откроет нам того, что требует закон, детей просто могут забрать на лечение в Институт без ее согласия. Она очень возбудилась и заявила вот что: «Эта информация касается не только меня! Он где-то в других мирах — вам довольно?! А если вы заберете детей, то я сделаю такое… такое…» Я поверил ее намерениям и согласился проводить лечение без согласия папаши. В истории болезни я написал просто первые попавшиеся данные, и все успокоились. Однако дело в том, что сама мадам Портилс находится, так сказать, в пограничной ситуации. Она носит маску из последних сил, особенно при мне, поскольку для нее я представляю собой главное начальство института. Я знаю, что она меня ненавидит, но сделать ничего не может, особенно с тех пор, как меня полюбили дети.

— Они излечимы?

— Поскольку полного обследования еще не было, трудно сказать что-то определенное. Они очень флюктуативны: иногда почти нормальны, а пару дней спустя — полная патология. Девочку зовут Лидия, она бывает разумной чаще — если только не находится в стрессе. Мальчик — Мирон. Он может посмотреть на напечатанный текст и потом повторить его письменно, буква в букву, слово в слово независимо от сложности и объема. Кроме того, он явно получает удовлетворение от законченности любой работы, но не может при этом читать и никогда не заговорит.

— А вообще говорить он может?

— Лидия утверждает, что да, но, может быть, как она говорит, это только нашептал ей ветер. Если ветер дует ночью, она вылезает из дома через окно и бегает в темноте. Тогда с ней становится очень трудно, нужно давать седативные, ну, и так далее. Они дивная пара, но я от них в ужасе. Однажды я поставил перед Мироном шахматную доску, объяснил правила, и мы начали играть. Он едва смотрел на клетки, но обыграл меня в двадцать ходов. Мы поставили фигуры снова. Он только один раз посмотрел на доску и на это раз разбил меня за семнадцать. Потом устал и потерял интерес.

— И он не читает?

— Нет. Ни он, ни девочка.

— Но их можно было бы научить?

— Согласен. Но у бабки нет способностей к такому делу, а у Ирены не хватает терпения да она и слишком капризна. Я бы предложил им учителя, но они не могут платить.

— А как насчет моей кандидатуры?

Оливано медленно покачал головой.

— Я так и думал, что кончится чем-нибудь подобным. Но позвольте объяснить вам ситуацию более подробно. Во-первых, я, конечно, верю в вашу искренность и в то, что вы заслуживаете помощи, которую я могу предложить вам легально — но моя первая обязанность заключается в помощи не вам, а двум этим детям. И я не могу пойти ни на что, что может причинить хотя бы малейший вред им.

— Я не принесу им вреда! — воскликнула Уэйнесс. — Я хочу только занять то место в доме, которое позволит мне раскрыть местонахождение Монкурио.

— Это понятно. Голос Оливано стал профессионально жестким, в то время как голос девушки, несмотря на все ее старания, почти дрожал.

— Я не хочу драматизировать, но, честное слово, от этого зависит судьба целого мира и тысяч людей!

— Вроде бы так, — Оливано немного помолчал, затем заговорил снова, на этот раз как можно мягче.

— Если конечно, вы правильно понимаете ситуацию.

— Вы мне не верите? — печально посмотрела на него Уэйнесс.

— Поймите и мое положение. В течение года я разговариваю с десятками молодых женщин, чьи заблуждения, поверьте мне, выглядят гораздо более убедительно, чем ваши. Это говорит не о том, что вы сказали мне неправду, а о том, существует ли эта ситуация на самом деле. Но в настоящей момент у меня нет возможности вас проверить, и потому я вернусь к вашему предложению дня через два, не раньше.

Уэйнесс уныло смотрела на дорогу.

— Значит, вы хотите проверить, правду ли я вам сказала. Но если вы позвоните Пири Тамму в «Волшебные Ветры», звонок будет перехвачен, и меня выследят здесь, в Помбареалесе и, возможно, просто убьют.

— Это бездоказательно.

Уэйнесс не удержалась от короткого горестного смеха.

— Я уже один раз едва спаслась в Триесте, обрушив на голову преследователя бутылку. Кажется, его зовут Баро. Владельцу магазина Альциду Ксантифу, который рассказал мне о Монкурио, повезло меньше — его убили и бросили тело в канал Дациано. Это вас убеждает? Можете позвонить в полицию Триеста. Или лучше поедемте со мной в отель, я при вас позвоню дяде в его банк, и вы сами спросите его обо всем, что вас интересует — обо мне и о Консервации.

— Не сейчас, — ответил Оливано. — Ближе к ночи. — Он выпрямился на сиденьи. — А, может, это и вообще не нужно делать. Сегодня я намеревался провести эксперимент, даже если он нехорош. Я не могу официально забрать детей в институт — Ирена действительно кормит их и обихаживает, и они, по крайней мере, не несчастны. Но что дальше? Через двадцать лет? Неужели Лидия все так же будет перебирать разноцветные бумажки, а Мирон строить замки в песочнице? — Оливано говорил, глядя куда-то в тень эвкалиптов. — И вот появляетесь вы. Несмотря ни на что, я, разумеется, верю, что вы не помешанная и не заблуждаетесь. — Он бросил на нее быстрый взгляд. — Хорошо. Я возьму вас сейчас в Каса Лукаста и представлю как молодого ассистента для работы с детьми на небольшой срок.

— Благодарю вас, доктор.

— Но жить в доме вам не следует — это мое мнение.

— Я тоже так думаю, — быстро согласилась Уэйнесс, вспомнив отчаянное лицо Ирены.

— Надеюсь, вы ничего не смыслите в психотерапии?

— Ничегошеньки.

— Ладно, ничего сложно делать и не придется. Надо постараться стать Лидии и Мирону хорошим другом и попытаться перевести их внимания с собственных переживаний на ваши. Это значит, что вы должны будете заниматься тем, что им нравится. К несчастью, предположить, что именно от вас потребуется, трудно, они делают тайну из всего. А, кроме того, вы должны быть спокойной, выдержанной и никогда не проявлять ни малейшего раздражения. Поскольку если это последнее произойдет, они от вас ускользнут, перестанут вам верить и все ваши труды пойдут насмарку.

— Я буду стараться.

— Я уже не говорю, что на карту окажутся поставленными жизнь, смерть, честь, репутация, истина и, — надо ли говорить об этом? — доверие. Не вовлекайте в скандал Институт, не позвольте Ирене застигнуть вас роющейся в ее гардеробе или проверяющей ее почту.

— Меня она не поймает, — усмехнулась девушка.

— Остается одно. На социального работника вы, конечно, не похожи — пожалуй, лучше всего представить вас как студентку Психотерапевтической школы, работающую моей ассистенткой. Я уже не раз приводил к ним своих студенток, и это не возбудит никаких подозрений у Ирены.

— С ней трудно работать?

Оливано скривился и ушел от прямого ответа.

— Она держит себя в руках, но это дается ей с большим трудом, и потому я все время как на иголках. Я вижу, что она постоянно балансирует на грани, а я не всегда могу прийти ей на помощь. Как только я затрагиваю нечто для нее важное, она… она начинает выкручиваться, и я должен отойти, иначе неминуем взрыв.

— А бабка?

— Мадам Клара? Она хитра, пронырлива и замечает все вокруг. Дети ее обманывают, но она с ними справляется. Порой я даже думаю, что она бьет их своей тростью. Она не верит мне и, разумеется, не поверит ни в чем и вам. Так что постарайтесь просто не обращать на нее внимания. От нее все равно никакой информации получить не удастся, поскольку она ею просто не владеет. Итак, вы готовы?

— Готова, хотя и нервничаю.

— Пока для последнего нет причины. Вас будут звать Марин Уэльс, поскольку такая студентка действительно есть, но сейчас она в отъезде.

Оливано развернул машину и скоро остановился у Каса Лукаста. Уэйнесс с сомнением посмотрела на белый домик — может быть, было бы лучше сейчас просто продолжать наблюдать оттуда? Но теперь, когда перед ней открылась реальная возможность, девушка заволновалась особенно сильно. Впрочем, чего, собственно, бояться? Ах, если бы знать — чего! Точно известно лишь то, что помощи ждать неоткуда. Оливано уже вышел и ждал с насмешливой улыбкой на загорелом лице.

— Не стоит так нервничать. Вы всего лишь студентка и все знать не обязаны. Стойте рядом и наблюдайте, от вас все равно сейчас никто ничего не ждет.

— А потом?

— Будете играть с двумя очень интересными, хотя и ненормальными детьми, которые, возможно, вас полюбят — чего я как раз и опасаюсь больше всего, поскольку полюбить они могут слишком сильно.

Уэйнесс быстро выпрыгнула из машины, увидев, что в ближайшем окне появилось лицо Ирены.

Они пересекли двор и вошли в дверь, открытую мадам Кларой.

— Доброе утро, — поздоровался Оливано. — Это моя ассистентка Марин.

— Ну, хорошо, проходите, — ровным бесцветным голосом прошуршала Клара и отступила назад. Это была маленькая нервно-подвижная женщина, сгорбленная и со свисавшей вперед головой. Ее седые — и явно грязные — волосы, были собраны в неряшливый пучок, но глаза глядели умно и хитро. Рот, видимо, из-за инсульта или травмы, был неподвижно скособочен на одну сторону и придавал лицу выражение постоянной циничной подозрительности. Она словно знала, что у каждого есть некий постыдный секрет.

Уэйнесс заглянула в столовую и увидела там детей, сидевших за столом и пожиравших его глазами; оба ребенка сидели неестественно прямо и держали в руках по апельсину. Они бегло посмотрели на Оливано и Уэйнесс и снова вернулись к своим странным позам.

Вниз уже спускалась Ирена на своих длинных костлявых ногах. На ней была какая-то попугаечная кофта, явно маловатая, и серая юбка, задравшаяся выше талии. И, тем не менее, на первый взгляд она снова показалась девушке образчиком какой-то трагической красоты, готовой испариться при первом же грубом прикосновении и оставить после себя лишь грубую и отчаянную память.

Ирена с удивлением оглядела Уэйнесс и отвернулась.

— Это Марин Уэльс, — спокойно и не обращая внимания на ее недовольную гримасу пояснил Оливано. — Она студентка на практике и заодно выполняет роль моей ассистентки. Я попросил ее поработать немного с Мироном и Лидой, чтобы ускорить действие терапии, которая пока ни к чему не привела.

— Не поняла.

— Все вполне просто. Марин какое-то время будет приходить сюда каждый день.

— Очень мило, конечно, но, по-моему, вам в голову пришла не лучшая идея, — медленно отчеканила Ирена. — Это сломает весь порядок в доме.

И она стала в упор рассматривать Уэйнесс, не стыдясь, заодно с Кларой. Уэйнесс попыталась улыбнуться, но было видно, что впечатление она произвела плохое.

— Так чем же конкретно будет она заниматься? — холодно спросила Ирена у доктора.

— Все будет хорошо, — ответил он. — Марин просто будет проводить время с детьми, станет их товарищем по играм, это должно очень помочь им. Еду она будет приносить с собой и не причинит вам ни малейшего неудобства. Я хочу, чтобы она понаблюдала за детьми в их естественных проявлениях, в обычной жизни, с момента, когда они встают, до укладывания в постель.

— Это похоже на вмешательство в частную жизнь, доктор Оливано, — заметила Ирена.

— Как хотите. Впрочем, лично ваша частная жизнь не затрагивается никоим образом. Но иначе мне придется просто забрать Лиду и Мирона в клинику. Если вы соберете вещи, я готов сделать это сейчас же, и вам не надо будет волноваться о вторжении в вашу частную жизнь.

Ирена посмотрела на Оливано как-то затравлено, а Клара, окинув всех своим хитрым взглядом, проковыляла в кухню, словно решившись больше не вмешиваться ни во что.

Лидия и Мирон смотрели на них из комнаты, и Уэйнесс показалось, что они оба ужасно беспомощны и не беззащитны как птенцы в гнезде.

— Я не знаю, право… — медленно произнесла Ирена, снова оглядывая Уэйнесс. — Дети должны остаться со мной.

— В таком случае, оставьте нас, и я сам представлю их Марин.

— Нет. Я останусь. Я должна знать, что вы им скажете.

— Тогда сядьте вон там, в углу и молчите.

VIII

Прошло три дня. Стоял теплый вечер. Следуя инструкциям Оливано, Уэйнесс позвонила ему домой в Монтальво, что находился в тридцати милях от Помбареалеса. На экране появилось лицо миловидной белокурой женщины.

— Сафи Джайру слушает.

— Это Уйэнесс Тамм, позовите, пожалуйста, доктора Оливано.

— Минутку.

Появилось и лицо Оливано, который поприветствовал девушку без тени удивления.

— Это моя жена, — пояснил он. — Она музыкантша и совершенно не интересуется патологической психологией. Итак, каковы новости из Каса Лукаста?

Уэйнесс собралась с мыслями.

— В зависимости от того, о ком вы спрашиваете. Что касается Ирены, то плохо, Клары — никак, а меня — я не нашла пока ничего, даже места, где можно было бы что-то поискать. Откровенности от Ирены ждать нечего, она едва разговаривает со мной и с трудом выносит мое присутствие.

— Ничего удивительного. А дети?

— Здесь новости хорошие. Кажется, я им понравилась, хотя Мирон и очень осторожен. Лида не так умна, как брат, но она вполне деловая девочка с неожиданным чувством юмора. Она смеется над тем, что мне кажется совершенно обыкновенным, над скрученным листом бумаги, например, над птицей, над песчаными замками Мирона. Ей нравится, когда я протыкаю ухо брата травинкой, это для нее самая лучшая шутка, и даже он сам неожиданно начинает выражать чувство удивления от такой забавы.

Оливано сдержанно улыбнулся.

— Я вижу, вы от них пока не устали.

— Совершенно! Но Каса Лукаста мне не нравится. В каком-то смысле дом даже пугает меня. Я боюсь и Ирены, и ее матушки, они словно ведьмы в пещере.

— Вы выражаетесь весьма цветисто, — сухо заметил Оливано.

Из-за экрана послышался голос Сафи:

— Жизнь многоцветна, мой милый! — Оливано повернул голову.

— Что ты хочешь сказать, Сафи?

— Ничего особо серьезного. Я подумала, что вам надо непременно напомнить о том, что жизнь действительно многоцветна, но это, увы, и так все знают, и это вовсе не является никаким открытием.

— А жаль, — вздохнула Уэйнесс. — Вот в Каса Лукаста тайн немеряно. Сколько точно я сказать не могу, поскольку некоторые из них, вероятно, составляют части одной.

— Тайн? Например?

— Например, сама Ирена, Утром она выходит собранная, аккуратная и холодная, как айсберг, а возвращается днем в диком состоянии, лицо безумное, измученное…

— Да, это действительно так. Но в нынешних обстоятельствах рассуждать на эту тему не берусь. Хотя… это может оказаться самой простой из всех тайн.

— Что касается детей, то я просто удивлена, как они изменились за те несколько дней, пока я с ними! Я не уверена, конечно, но они стали более живо реагировать на окружающее, сделались более отзывчивыми, более чуткими. Лидия говорит мне, как через нее проходит какой-то импульс, и, мне кажется, я ее понимаю. Она, по крайней мере, понимает это точно. Сегодня — и это мой триумф — она спокойно ответила на несколько моих вопросов вполне разумно. Мирон предпочитает не замечать наших разговоров, но все время наблюдает и думает. В целом, он предпочитает свободу, при которой можно создавать собственные миры. Но на нас с Лидией он постоянно смотрит, и когда наши занятия становятся для него достаточно интересными, иногда соблазняется присоединиться.

— А что думает по поводу всего этого Ирена?

— Я говорила с ней сегодня и сказала приблизительно то же, что и вам. Она в ответ пожала плечами и заявила, что у детей бывают фазы улучшения, но перегружать их все равно не следует. Иногда мне кажется, что она старается держать их от меня подальше, чтобы не жаловались.

— Это обычное дело.

— Вчера я принесла бумагу, карандаши и картинки и пыталась поучить их читать. Мирон все понял с полуслова, но очень быстро устал. Лидия написала слово «кот, лишь когда я показала ей картинку. Мирон тоже прочел, но только когда я очень его попросила и с видом презрительного равнодушия. Ирена заявила, что мы тратим время впустую, поскольку читать им все равно неинтересно.

Потом мы сделали воздушного змея и пускали его, что понравилось всем. Но скоро змей сломался, и дети приуныли. Я пообещала сделать им нового, но сначала надо научиться читать. Мирон в ответ проворчал нечто презрительное — это был первый звук, который я от него слышала. Когда Ирена вернулась с работы, я предложила Лидии почитать для мамы, но она быстро занялась другими делами. Тогда Ирена и сказала, что я зря трачу время. И добавила, что поскольку завтра воскресенье и мадам уйдет по собственным делам, Ирена сама будет с детьми весь день, станет их купать, готовить воскресный обед и так далее. Словом, чтобы завтра я к ним не приходила.

— Купать? — изумился Оливано — Воскресный обед?! Неслыханная программа! — Он потер подбородок. — Так, в гости она никого не ждет, с ней никто не общается… Значит, она не хочет, чтобы вы были рядом и очень не хочет.

— Я вообще ей ни в чем не верю, более того, я теперь сомневаюсь, что она их родная мать. По крайней мере, ни один из них на нее не похож.

— Интересная мысль. Кстати говоря, может быть, она и наиболее истинна. — Оливано снова потер подбородок. — Надо будет взять у детей кровь на генетическое исследование. Впрочем, это мало что даст, их болезнь все равно останется загадкой — еще одной загадкой из многих. Вы звоните из отеля?

— Да.

— Я перезвоню вам через несколько минут.

Экран погас. Уэйнесс подошла к окну и посмотрела на площадь. В этот субботний вечер все жители Помбареалеса, от высших классов до низших, надели свои лучшие наряды и вышли на променад. Для молодых людей мода предписывала черные узкие брюки полосатые рубашки необыкновенных расцветок, например, лилово-серые, бирюзовые, песочные, да еще и с жилетами, зеркально повторяющими полосы рубашек. Наиболее модные щеголяли в низко сидящих черных шляпах с широкими полями, лихо заломленными набок. Девушки носили длинные платья с короткими рукавами и вставляли цветы в прическу. Откуда-то доносилась веселая музыка, и все вокруг представляло собой настоящий большой карнавал.

Раздался телефонный звонок, и на экране появилось чем-то опечаленное лицо Оливано.

— Я говорил с Иреной, но ничего убедительного по поводу нежелания видеть вас завтра она мне, конечно, не сказала. Я попытался объяснить, что время у вас ограничено, а мне нужно, чтобы вы побыли с детьми как можно дольше. В конце концов, она нехотя согласилась, так что завтра идите туда, как обычно.

Утром Уэйнесс пришла в Каса Лукаста в обычное время. Дверь открыла Ирена.

— Доброе утро, мадам Портилс!

— Доброе, — ледяным тоном ответила хозяйка. — Дети еще спят, они плохо себя чувствуют.

— Это нехорошо. Как вы думаете, что с ними?

— Вероятно, съели что-нибудь не то. Вы ведь угощали их вчера пирожными или конфетами?

— Я принесла им по кокосовому пирожному, и ела вместе с ними. Однако, я в полном порядке.

Ирена кивнула.

— А вот они слегли и сегодня не встанут, я уверена. И хлопот с ними не оберешься.

— Могу я посмотреть на них?

— Не вижу в этом смысла. Они все равно не встанут. Ночь прошла нехорошо, и теперь они спят.

— Ясно.

Ирена отступила в коридор.

— Доктор Оливано сказал, что ваше время здесь ограничено. Когда же именно вы отсюда уйдете?

— Это еще не решено точно, — вежливо ответила Уэйнесс. — Все зависит от успехов в моей работе.

— Но ведь это так утомительно для вас. Я уверена. Ну, что ж, больше вас не задерживаю. Завтра, я думаю, они будут уже в порядке, и вы сможете снова заняться вашей… работой.

Дверь закрылась. Уэйнесс медленно побрела обратно в отель.

Полчаса она посидела внизу в холле, расстроенная, обескураженная и полная желания позвонить снова Оливано. Но последнего она все же не хотела делать по многим причинам. Во-первых, было воскресное утро, и доктор вряд ли хотел, чтобы его беспокоили. Во-вторых… были и другие причины.

Но, несмотря ни на какие свои расчеты и соображения, Уэйнесс все же позвонила, и услышала в ответ бесстрастный голос автоответчика, что дома никого нет. С облегчением и одновременно с горечью, девушка вздохнула, и в сердце у нее вспыхнул новый приступ злости к Ирене.

В понедельник вечером девушка опять позвонила Оливано и рассказала о своем посещении Каса Лукаста в день воскресный.

— Сегодня утром, отправляясь туда, я ожидала всего чего угодно. Но только не того, что предстало моему взору! Дети оказались совершенно здоровыми, одетыми и уже завтракали, хотя при этом находились в какой-то полной прострации и едва на меня смотрели. Ирена наблюдала за мной из кухни, и я сделала вид, что не заметила ничего необычного, просто села с ними рядом и ждала, пока они доедали. Обычно сразу после завтрака они рвутся на улицу, но сегодня почему-то продолжали сидеть совершенно безучастными ко всему.

Наконец, мы все-таки вышли. Я заговорила с Лидией, но девочка едва на меня посмотрела, а Мирон сели на край песочницы и стал ковырять в нем палочкой. Короче, за один день они потеряли все, чего мне удалось добиться за неделю, и даже больше. Я вообще перестала их понимать.

Придя домой, Ирена все ждала, что я начну разговор, но я сказала только, что на детей, видимо, дурно действует погода. Она согласилась и сказала, что на это вообще нечего обращать внимания. Таковы мои новости.

— Дьявольщина! — пробормотал Оливано. — Надо было еще вчера позвонить мне!

— Я звонила, но вас не было дома.

— Разумеется, поскольку я был в институте! А Сафи с учениками. Черт!

— Простите, но я думала, что обеспокою вас, а ведь было воскресенье.

— Вы обеспокоили меня гораздо больше сегодня. Однако, у нас есть достижения, хотя еще и неизвестно толком какие. — Оливано задумался. — В среду я навещу их, как обычно. Вы продолжайте, как ни в чем не бывало, и позвоните завтра вечером, если будет что-нибудь важное. Впрочем, позвоните в любом случае.

— Как вы считаете нужным.

Вторник прошел спокойно, дети в этот день вели себя чуть поживее, но все еще оставались очень подавленными.

Днем стало прохладно, тучи закрыли солнце, и с гор подул пронизывающий ветер. Дети сидели на диване в гостиной, Лидия вертела в руках старую куклу, а Мирон — какую-то веревочку. Клара ушла в подвал отнести грязное белье, и ее явно не должно было быть минут пять, не меньше. Уэйнесс встала и на цыпочках стала подниматься наверх. Дверь в комнату Ирены оказалась закрытой, но не ключ, и, толкнув ее, девушка с замиранием сердца зашла в комнату. Юная разведчица увидела безликую мебель: кровать, шкаф, стол. Уэйнесс бросилась к последнему, выдвинула ящики, изучила их содержимое, но очень быстро, на скорую руку. Время летело слишком быстро. Напряжение нарастало с каждой секундой, руки у девушки дрожали. С шипением разочарования, она задвинула ящики и вернулась обратно. Мирон и Лидия равнодушно смотрели на нее, но что при этом происходило в их сознании, сказать было невозможно. Может быть, она была для них только ярким цветным пятном. Уэйнесс упала на диван и взяла букварь; сердце ее колотилось отчаянно, колени заметно тряслись. Итак, она пробралась на запретную территорию — и снова впустую!

Через пятнадцать секунд в комнату вернулась Клара, подозрительно оглядела все и всех и вышла. Уэйнесс сделала вид, что не обратила на старуху внимания. Слышала ли она что-нибудь? Почувствовала ли? Неизвестно. Зато теперь стало ясно одно: никакие поиски в этом доме невозможны, пока Клара тут.

Вечером Уэйнесс позвонила Оливано домой и рассказала, что оба ребенка по-прежнему совершенно апатичны, хотя уже и стали чуть-чуть поживее.

— То, что произошло с ними в воскресенье, постепенно отходит. Но очень медленно.

— Посмотрим, что будет завтра.

IX

Утром в среду Оливано позвонил в Каса Лукаста и, как обычно, в одиннадцать прибыл туда сам. Уэйнесс с детьми в этот момент находилась во дворе; они лепили из глины нечто, смутно напоминавшее животных, взяв за образец картинки в книге, раскрытой прямо тут же в песочнице.

Оливано подошел поближе, дети посмотрели на него отсутствующим взглядом и продолжили заниматься своим делом. Лидия, как выяснилось, лепила лошадь, а Мирон — черную пантеру. Оливано подумал, что животные у них получаются вполне похожими, разве что выполненными без особого изящества.

— Как видите, Мирон и Лидия трудятся в поте лица, — после обычного приветствия сообщила ему Уэйнесс. — Мне кажется, они чувствуют себя немного получше. Я правильно говорю, Лида?

Девочка оторвала глаза от глины, и на лице ее показалась тень улыбки. Затем она снова склонилась к своей лошади.

— Я могу задать тот же вопрос и Мирону, но он слишком поглощен работой, чтобы ответить. Однако и ему заметно лучше.

— У них получается весьма неплохо, — заметил Оливано.

— Да. Но не так, как могло бы. На самом деле они пока лишь просто мнут глину и катают ее по столу. Но потом, когда они совсем оправятся, мы попробуем сделать вещи поинтересней. Кстати, оба решительно настроены не впадать больше в то ужасное состояние. — Уэйнес тяжело вздохнула. — У меня такое чувство, что своими приходами я даю им подышать через кислородную маску…

— Хм, — невольно улыбнулся Оливано. — Я этим занимаюсь по десять раз в день. А эти двое — уж совсем оранжерейные цветы. — Доктор бросил быстрый взгляд в сторону дома. — Как я полагаю, Ирена здесь?

Девушка кивнула.

— Да, она дома. А если еще точнее, она постоянно наблюдает за нами из окна.

— Ничего. Сейчас мы подогреем ее интерес еще больше. — И он вытащил из саквояжа пару прозрачных небольших конвертов, после чего срезал локон у Лидии, потом прядь сзади у Мирона, разложил волосы по конвертам и приклеив к каждому сопроводительную записку.

— Зачем вы уродуете этих несчастных? — удивилась Уэйнесс.

— Я их не уродую, я делаю необходимое для науки.

— Мне всегда казалось, что эти вещи значительно отличаются друг от друга.

— Это как раз тот случай. Волосы растут, вбирая в себя все вещества, находящиеся в крови, это своеобразные стратиграфические записи. Я проведу анализ и…

— И думаете, что обнаружите…

— Не обязательно. Некоторые виды субстанций не поглощаются волосами или просто не оставляют следов. Но попытаться все же стоит. — Доктор снова посмотрел на дом, где от окна метнулась быстрая тень, словно Ирена не хотела, чтобы они увидели ее подсматривающей.

— Ну, что ж, пришло время поговорить и с ней, — вздохнул Оливано.

— Мне тоже?

— Думаю, что вдвоем будет лучше.

Они подошли к дверям, и после некоторой заминки дверь открылась.

— Ну, что вам надо? — грубо спросила Ирена.

— Может быть, сначала мы войдем?

Ирена повернулась и молча прошла в гостиную, где не села, а демонстративно осталась стоять. — Зачем вы отрезали волосы у детей?

Оливано объяснил зачем, и это не понравилось женщине еще больше.

— И вы считаете, что это столь необходимо?

— Не могу сказать, пока не увижу результаты анализов.

— Много в них толку!

Оливано рассмеялся, но строго сказал:

— Если я и получу какую-нибудь информацию, вы узнаете о ней первой. Но теперь я хочу поговорить с вами о другом, о непосредственной гигиене. Вы, конечно, скорее всего, еще не знаете о вирусе ХАХ-29, обнаруженном в Помбареалесе на прошлой неделе. Он не столь опасен, сколь неприятен, если не принимать соответствующих мер. Есть ли у вас вирус — можно без труда определить с помощью элементарного анализа крови. И если позволите… — Оливано вынул инструменты. — Не бойтесь, вы ничего не почувствуете. — И не успела Ирена ничего возразить, как доктор мгновенно приложил инструмент к ее голому предплечью. — Отлично, результаты я сообщу вам завтра же. А до этого тоже не стоит особо беспокоиться, поскольку опасность заражения не очень велика. Впрочем, лучше знать правду, чем беспокоиться понапрасну.

Ирена стояла, задумчиво потирая руку. Черные глаза так и сверкали на ее изможденном лице.

— Ну, на сегодня, я думаю, все, — миролюбиво закончил Оливано. — Марин я уже дал свои инструкции, которые, впрочем, не отличаются новизной.

— И что ей за удовольствие возиться с детьми целый день! — пробурчала Ирена.

— Что вы! Это просто необходимо! Она не позволяет им впадать в нехорошие состояния и погружаться в вымышленные миры. У них, кажется, был на днях какой-то рецидив, но теперь они снова выправляются, и я должен особо следить, чтобы подобные случаи повторялись как можно реже.

Ирена промолчала, и Оливано уехал.

Прошла еще неделя, и вечером в пятницу Оливано сам позвонил Уэйнесс в отель.

— Каковы наши новости?

— Пока никаких, если не считать того, что дети практически полностью восстановились. Лидия снова разговаривает, а Мирон подает свои неразгаданные сигналы. Оба читают, Лидия долго и внимательно, Мирон — бегло.

— Но таких успехов мы уже достигали.

— Здесь есть и еще нечто, и притом весьма интересное. Мы недавно пошли прогуляться в пампасы, и девочка нашла хорошенький белый камушек. Сегодня же утром он пропал, и она никак не могла найти его, поскольку я случайно положила его в коробку для шитья. Девочка искала повсюду и, наконец, сказала Мирону: «Помнишь мой белый камень? — искать!» И Мирон стал сначала ходить кругами, а потом подошел прямо к коробке и вернул сестре камень. Она, кажется, ничуть не удивилась. Тогда я спросила: «А откуда Мирон знал, что камешек именно там?» Лида в ответ только пожала плечами и стала рассматривать картинки.

Потом, когда они ушли перекусить, я нарочно спрятала красный карандаш Мирона в углу песочницы. Вернувшись, он хотел начать рисовать, обнаружил пропажу и направился прямо к песочнице, где и нашел карандаш. После этого он посмотрел на меня весьма странно — там были и удивление, и непонимание, и вопрос, а не сошла ли я с ума? Я едва удержалась от смеха. Итак, оказалось, что загадочный Мирон, который и так делает много необъяснимых вещей, еще и ясновидящий.

— Такие вещи описываются в соответствующей литературе, но нечасто, — задумчиво ответил Оливано. — Они достигают своего максимума в пубертатном возрасте, потом постепенно уходят. — Тут доктор немного помолчал. — Но я не хочу ввязываться еще и в это, и попросил бы вас тоже пока оставить ваше открытие при себе. Не надо делать мальчика еще большим уродом, чем он есть.

Но Уэйнесс не могла оставить столь холодное и бесстрастное замечание Оливано без ответа.

— Мирон не урод! — Несмотря на все его странности и попытки казаться важным, он нежный, сообразительный и чудесный мальчик! — почти выкрикнула она.

— Ну вот, теперь ясно, кто кого обвел вокруг пальца, — вздохнул Оливано.

— Увы, боюсь, что это и в самом деле так.

— Тогда вам, должно быть, будет небезынтересно узнать, что Мирон и Лидия — двойняшки, и Ирена им никакая не мать. У них нет ни единого совпадающего гена.

— Именно так я и предполагала, — спокойно ответила девушка. — А что сказали вам волосы?

— Результатов еще пока нет, но к среде будут обязательно. Не знаю, насколько я обманул Ирену с вирусом, но игру надо довести до конца и сообщить, что она в безопасности. Я также скажу ей, что в воскресенье вы нужны мне самому, но если у детей снова будут заметны признаки болезни — неважно, какой — надо будет срочно вызвать меня, поскольку я совершенно не заинтересован в том, чтобы всякие там тривиальные болезни откидывали детей назад в психологическом смысле.

Однако ближайший уикэнд прошел спокойно, и в среду Оливано, как обычно, приехал в Каса Лукаста. День стоял ветреный, и солнце едва просачивалось сквозь тяжелые плотные тучи. С Анд надвигалась буря. Но, несмотря на погоду, Уэйнесс с детьми по-прежнему занималась во дворе. На сей раз брат и сестра сидели рядом, листая книгу с картинками, изображавшими всяких диких животных, как земных, так и живущих в других мирах.

— Всем доброе утро! — поздоровался Оливано. — Чем мы заняты сегодня?

— Изучаем миры, от вершин до глубин, — ответила Уэйнесс. — То есть рассматриваем картинки и разговариваем. Лидия еще немного читает, а Мирон рисует неплохие картинки, если, конечно, в настроении.

— Мирон может делать все, — вдруг заявила Лидия.

— Не сомневаюсь, — тут же согласился Оливано. — И ты сама очень умная девочка.

— Да, Лида стала читать очень хорошо, — подтвердила Уэйнесс и указала на одну из картинок. — Что это за животное, Лида?

— Это лев.

— А как ты узнала?

Лидия бросила на взрослых недоумевающий взгляд. — Там же буквами написано ЛЕВ.

Тогда Уэйнес перевернула страницу, закрыла картинку рукой и спросила:

— А здесь кто?

— Не знаю. Буквы говорят ТИГР, но я не могу знать, что там такое на самом деле, пока не увижу картинки.

— Она говорит совершенно правильно! — воскликнула Уэйнесс. — В книге действительно иногда бывает путаница, но здесь написано тигр и нарисован тоже тигр!

— А Мирон? Он тоже читает? — уточнил Оливано.

— Конечно, читает, даже лучше, чем мы порой. Мирон, будь хорошим мальчиком, и прочитай что-нибудь.

Мальчик наклонил голову, поглядел на всех и промолчал.

— Ну, тогда покажи мне животное, которое тебе нравится больше всего.

Поначалу мальчик проигнорировал и эту просьбу, но потом резко повернулся и, пролистав книгу, показал на изображение оленя с горами на заднем фоне.

— О, это воистину прекрасное животное, — подхватил Оливано, а Уэйнесс обняла мальчика за худенькие плечи и прижала к себе.

— Ты умница, Мирон!

В ответ мальчик тихонько поднял вверх уголки рта, как собака.

Лидия тоже посмотрела на картинку.

— Это ОЛЕНЬ.

— Правильно. А что ты еще можешь прочесть?

— Все, что захочу.

— Правда?

Девочка открыла книгу и прочла:

— Родни — плохой мальчик.

— Прекрасно, — одобрила Уэйнесс. — А теперь прочитай сам рассказ.

Девочка склонилась над книгой и прочла:

«Жил-был один мальчик. Звали его Родни. И была у него дурная привычка — он любил черкать в книжках с картинками. Однажды он начиркал много глупых черных линий прямо на морде саблезубого тигра. И это оказалось большой ошибкой, ведь хозяйкой книги являлась фея. Фея сказала: „Какая дурная шутка, Родни. За это у тебя будут такие же страшные зубы, как у бедного тигра, которого ты изуродовал!“ И внезапно изо рта мальчика выросли два страшных тяжелых клыка да таких длинных, что они даже упирались ему в грудь. Папа и мама мальчика расстроились, но зубной врач сказал, что зубы здоровые, кариеса в них нет, и брэкет-систему ставить на них нет смысла. Теперь самым тяжелым наказанием для Родни стало чистить зубы и вытирать их после еды салфеткой».

Девочка отложила книгу.

— Больше не хочу это читать.

— Хорошая история. Наверное, Родни больше никогда не будет пачкать книги, — подытожила Уэйнесс.

Лидия кивнула и углубилась в книгу с картинками.

— Я просто удивлен, — обратился к девушке Оливано. — Что вы с ними сделали?

— Ничего. В них уже все и так есть. Я просто даю возможность выйти наружу всему, что в них заложено, и все время обнимаю их, и целую, и это им, по-моему, очень нравится.

— Разумеется. Кому же такое не понравится?

— Они, должно быть, давно знали, как читать. Мирон, ведь, правда, ты давно умел читать, только держал это в секрете?

Мальчик оторвался от рисования, и поглядел на девушку краем глаза.

— Ну, если не хочешь говорить, то просто нарисуй что-нибудь на этом красивом листе. — Она пододвинула к нему лист гладкой зеленой бумаги.

И снова мальчик бросил на нее беглый и быстрый взгляд, схватил карандаш и написал: «До этого мы никогда не читали. Но это проще, чем играть в шахматы. Впрочем, в книгах есть много слов, которых я не знаю».

— Эта беда поправимая. А теперь покажи доктору, как хорошо ты рисуешь.

Мирон начал рисовать, правда, без всякого энтузиазма, сначала карандашом, потом фломастерами. На одном листе быстро появился огромный олень с ветвистыми рогами. Олень стоял на фоне пейзажа, напоминавшего тот, что был на картинке, но очень отличавшегося от него в деталях. В целом рисунок оказался даже талантливым и цвета в нем — гораздо ярче, чем в книге.

— Это удивительно! — счастливо рассмеялся Оливано. — Я салютую тебе, Мирон!

— Я тоже могу рисовать, — вмешалась Лидия.

— Конечно, можешь, — подхватила Уэйнесс. — Ты тоже прелесть! — В этот момент Уэйнесс оглянулась и увидела, что Ирена так и пожирает их из окна глазами. — За нами смотрят, — шепнула девушка Оливано.

— Я заметил. И очень хорошо, надо…

— Я не хочу больше никаких лекарств, — вдруг понурилась Лидия.

— Каких лекарств? — встревожился Оливано.

Девочка туманным взором посмотрела в сторону гор.

— Иногда, когда ветер, мне хочется бежать, и тогда они дают нам лекарства, так что вокруг становится темно, и не поднять ни руки, ни ноги.

— Я прослежу, чтобы вам больше не давали никаких лекарств. Но и ты не должна убегать, когда поднимается ветер.

— Тучи летят по ветру, и птицы летят. Летят семена, и ковыль летит, и все кувыркается и парит.

— Лидии кажется, что она тоже может полететь вместе с птицами и тучами, — пояснила Уэйнесс.

Но девочке это объяснение показалось глупым.

— Да нет же, что ты, Марин! Ты глупая совсем!

— Тогда почему тебе хочется убежать?

Девочка с трудом подбирала слова.

— Потому что ветер…. И, я знаю, что все начинается… Потом я слышу далекие-далекие голоса, они зовут меня, они говорят: «Лида говори громко и ясно… Уиру! Уиру! Ты здесь? Уиру!» Так они зовут меня, откуда-то с гор, и мне становится страшно, и я бегу, бегу, бегу в темноту…

— А ты знаешь, кто тебя зовет? — осторожно спросила Уэйнесс.

— Наверное, это старик с желтыми глазами, — несколько сомневаясь, ответила девочка.

— А Мирон тоже слышит голоса?

— Мирон начинает сердиться.

— Бегать по ночам — привычка скверная, и надо от нее избавляться, — нравоучительно сказал Оливано. — Темной ночью и еще при сильном холодном ветре ты непременно потеряешься, упадешь в пропасть, разобьешься и умрешь. И тогда не будет больше девочки Лиды, и люди, которые тебя любят, очень расстроятся.

— Я тоже расстроюсь.

— Вот именно. И поэтому ты перестанешь бегать, правда?

— Но если они зовут меня! — обеспокоилась девочка.

— Но ведь я не бегаю каждый раз, когда кто-то меня зовет! — пришла ей на помощь Уэйнесс.

— И Марин совершенно правильно делает, — подтвердил Оливано. — Ты тоже должна поступать так же.

Лидия медленно кивнула, словно соглашаясь еще подумать над этим вопросом.

Оливано обернулся к Уэйнесс.

— Теперь пора поговорить с Иреной. Сегодня разговор у нас будет серьезный.

— Из-за волос?

Оливано кивнул.

— Мне пришлось много подумать, прежде чем принять это решение. Словом, оно далось мне нелегко.

— Что за решение? — заволновалась девушка.

— Я еще не пришел к окончательному выводу — жду последних результатов. — Оливано последовал прямо к дому, где Ирена молча открыла им двери.

— Счастлив подтвердить, что угроза вируса для вас миновала, — самым официальным тоном начал Оливано. — ваша кровь чиста.

Ирена восприняла эту новость лишь сухим кивком.

— Простите, я очень занята, и если вам больше нечего сказать, то…

— К сожалению, мне есть, что сказать. Есть. И немало. Нам с вами надо обсудить много важных вопросов сегодня. Может быть, разрешите присесть?

Ирена молча развернулась и пошла в гостиную, где снова осталась демонстративно стоять, но Оливано с Уэйнесс сели на диван.

— Что касается детей, то я должен признать прогресс просто феноменальным, — с осторожностью подбирая слова, начал доктор. — Трудно давать какие-либо прогнозы, но теперь уже ясно, что дети полюбили Марин, отвечают ей, и она смогла сломать их отчужденность.

— Это, конечно, замечательно, но я хочу сказать, что в результате дети постоянно перевозбуждены, — сквозь зубы процедила Ирена.

— Вы абсолютно не правы, — холодно остановил ее Оливано. — Лида и Мирон высокоорганизованные личности, изо всех сил стремящиеся возвратиться к нормальному состоянию. Теперь это ясно, и в большей степени именно благодаря Марин. По-моему, проблема теперь в другом.

Ирена бросила на девушку презрительный взгляд.

— И в чем же теперь, по-вашему, проблема? Дети жили себе и жили, тихо и счастливо, пока не появилась эта студентка. И пошло! Они стали возбудимыми, странными, непослушными…

— Это так, но этим они пытаются проявить свои экстраординарные возможности, которые не укладываются в понятия нормы. Через несколько лет эти способности станут проявляться менее драматически, а потом и вовсе исчезнет напряженность, что совершенно нормально. Но сейчас стремление выказать себя у них прорывается на волю настолько сильно, что мы непременно должны всячески помогать им в этом. Вы со мной согласны?

— Да, но с большими оговорками.

Оливано при слове «оговорка» махнул рукой.

— На прошлой неделе я взял у детей образцы волос, и они дали мне информацию, которой я, простите меня, даже не сразу поверил. Давали вы детям какие-нибудь лекарства или нет?

Глаза Ирены превратились в щелки, и некоторое время она молчала.

— Давно. — И тут же попыталась сменить тон. — И откуда вы это взяли? Из волос, что ли?

Оливано медленно наклонил голову.

— Волосы обоих детей показывают следы приема лекарств, причем, с недельным интервалом. И следы говорят не об органических субстанциях, не об их смесях, но… И теперь я спрашиваю вас. Скажите откровенно: что вы давали детям?

— Только их обычный тоник, который позволяет им держаться в форме, например, как сегодня, — беспечно ответила Ирена.

— Почему вы ничего и никогда не говорили мне об этом так называемом «тонике»?

Ирена пожала плечами.

— А зачем? Доктор, который его прописал, объяснил мне, что он укрепляет нервы и успокаивает — вот и все. Что тут странного?

— Могу я посмотреть на ваш «тоник»?

— Он кончился, — спокойно ответила Ирена. — Я использовала все и недавно выкинула бутылку.

— И больше его у вас нет?

— Нет, — чуть задумавшись, ответила женщина.

Оливано кивнул.

— Тогда слушайте. Не смейте без моего разрешения давать детям ни «тоников», ни каких-либо иных препаратов, ясно?

— Яснее некуда. Да только дети-то трудные. Как только ветер завоет ночью, так Лидия начинает с ума сходить и рвется куда-то в горы. В такое время невозможно не давать успокоительное.

— Я понимаю ваши проблемы и выпишу вам совершенно безвредные седативные средства. Но использовать их вы можете лишь в крайнем случае.

— Как хотите.

— Повторяю еще раз, чтобы не было недоразумений. Не смейте давать детям ничего, кроме того, что пропишу я. Иначе вы погубите их, и мне не останется ничего, кроме как забрать их у вас, чтобы защитить.

Ирена стояла бедная, и лицо ее изображало обиду и гнев. Она хотела было заговорить, но, видимо, не могла. Оливано поднялся.

— Сейчас я поговорю с детьми и уйду. — Он сухо поклонился и вышел, а Ирена повернулась к Уэйнесс. — Чтобы ты провалилась! — закричала она с ненавистью. — Что ты со мной сделала?!

Уэйнесс не знала, что и отвечать. Крики Ирены напомнили ей, что она обманом проникла в этот дом и, причем, с намерениями, тоже не отличавшимися благородством.

— Я не хотела сделать вам ничего плохого, — наконец, тихо промолвила девушка.

— У меня теперь нет своей жизни! — продолжала надрываться Ирена. — Еще один год! Только один год! Это проклятый год, господи! И все кончится! Я улечу, уйду, сгину! Я бы и сейчас ушла, потому что нет мне здесь ничего, ни одиночества, ни успокоения! Я ничтожная, несчастная, ах, если бы умереть! Но кто знает? Кто знает? Может, этого-то я и боюсь больше всего на свете!

— Госпожа Ирена, прошу вас, успокойтесь, вот увидите, все не так ужасно, как вам кажется, — тщетно взывала к ней Уэйнесс.

— Ха! Да что ты знаешь, кроме как шнырять и обманывать детей! А вот что мне теперь делать? Что?!

— Но о чем вы так беспокоитесь? О профессоре Соломоне?

Лицо Ирены мгновенно превратилось в маску.

— Я ничего не говорила, и вы ничего не слышали. Ни-че-го.

— Конечно! Но лучше бы вы выговорились, я готова выслушать вас, до конца.

Однако Ирена уже развернулась и в три больших шага покинула гостиную.

Уэйнесс медленно вышла во двор, где попыталась взять себя в руки. Надо быть жесткой. Что ж, если обман, если это выдавание себя за другое лицо — самые худшие ее преступления, то, можно считать, что ей еще повезло. Но теперь главное Мирон и Лидия. Ирена сказала про год — какой год, что в этот год должно произойти? И чувство подсказывало девушке, что ничего хорошего детям этот год не сулит.

Оливано уехал. Клара позвала детей обедать, а Уэйнесс села на край песочницы и стала есть сандвичи, прихваченные с собой.

Ближе к середине дня Уэйнесс попросила разрешения взять детей на прогулку. Ирена согласилась, и они втроем отправились в кондитерскую на площади, где дети насладились горячим шоколадом и фруктовыми тартинками с целыми сугробами взбитых сливок. Юная разведчица сидела, смотрела на детей и с ужасом думала, что будет с ними, когда она уйдет. Конечно, Оливано не перестанет следить за их здоровьем, но кому будут нужны их чувства?! Девушка с трудом подавила вздох. Никакого выхода из этой ситуации девушка пока что не видела. Ее собственные дела тоже шли плохо; она ни йоту не приблизилась к тайне местопребывания Монкурио. Искать что-либо в доме не представлялось никакой возможности, тем более что Уэйнесс и не знала, что именно надо найти. До сих пор лже-Марин питалась лишь надеждой, не видя никаких перспектив. Она занималась с Лидией и Мироном, которые, в свой черед, изучали ее, и всем троим это занятие пока что нравилось.

Но вот дети наелись, Уэйнесс повела их в книжную лавку, где купила атлас Земли, большую богато иллюстрированную книгу по естественной истории, словарь и еще один небольшой астрономический атлас.

Потом все трое вернулись в Каса Лукаста. Ирена, посмотрев на покупки, промолчала; впрочем, Уэйнесс и не ожидала от нее никаких комментариев.

На следующее утро девушка обнаружила, что дети уже вовсю работают, мастеря хитроумного воздушного змея, используя какие-то щепки и темно-синюю пленку. У них получилась, в конце концов, замысловатая конструкция в пять футов длиной, с интересной системой крыльев, вантов, растяжек и противовесов. Уэйнесс нашла змея прямо-таки волшебным, но выразила сомнение в том, сможет ли он летать. Но вот змей закончен и к полудню, когда ветер начал крепчать дети решили опробовать свое творение. После некоторого раздумья, Уэйнесс решила не вмешиваться в процесс, хотя и была уверена, что это сооружение в воздух не поднимется. Все трое вновь вышли за калитку, пересекли Калле Мадуро и вышли на усеянный камнями и сухими веткам пустырь, тянувшийся далеко на юг. Уэйнесс молча следовала сзади.

Лидия держала веревку, а Мирон нес змея, осторожно удерживая его внизу. Пленка и бумага хлопали на ветру. Потом мальчик прислушался, резко поднял змея, и тот подхватил эту необычную конструкцию и понес с небывалой легкостью, несмотря на все опасения Уэйнесс. Змей поднимался все выше и выше. Лидия, не выпуская веревку, со счастливой улыбкой обернулась к Уэйнесс; Мирон же наблюдал за полетом, не выражая не удивления, ни энтузиазма, храня на лице почти строгое выражение.

А змей носился вверху, и каждое из приспособлений, придуманных мальчиком, работало безотказно. Уйэнесс смотрела, как завороженная.

Наконец, ветер стал затихать и пропал вовсе, змей почувствовал перемену, изменил поведение, но вновь, несмотря на все пессимистические прогнозы Уэйнесс, остался в воздухе. Змей управлял небесами!

Скоро вновь задул ветер, еще более сильный, чем прежде, веревка оборвалась, и освобожденный змей торжественно взмыл высоко над землей. Дети стояли неподвижно, едва ли не с открытыми ртами, наблюдая за все далее и далее уплывающим волшебным змеем. Словом, полет прошел блестяще, и дети вели себя самым лучшим образом. Через несколько мгновений после того как змей совсем пропал из виду, Лидия спокойно скрутила веревку, и все трое вернулись домой, скорее удовлетворенные, чем расстроенные.

Какое-то время они посидели на диване, рассматривая новые книги, и Уэйнесс крайне удивилась, что мальчик первым делом взял не что иное, как словарь, внимательно изучая страницу за страницей, не проявляя, правда, при этом ни радости, ни интереса.

«Впрочем, что ж тут удивительного, — вдруг образумила себя девушка. — Словарь, в конце концов, вещь не вдохновляющая».

Вернулась с работы Ирена, измученная и уставшая больше, чем обычно. Она прошла прямо к себе, не сказав никому ни слова. Вскоре после этого отправилась к себе в отель и Уэйнесс.

Вечером ей в номер позвонил Оливано и задал свой обычный вопрос:

— Как прошел день?

— Вполне прилично. Дети сделали просто какого-то чудесного воздушного змея и прекрасно его пускали. Но веревка лопнула, и потому их замечательный змей, вероятно, по сю пору летает где-то над пампасами. Когда я уходила, Лидия рассматривала стегозавра, а Мирон изучал карту Сферы Гаеан. Он уже прочел почти весь словарь. Клара вела себя как обычно, а Ирена меня просто не замечает.

— Итак, еще один день в Каса Лукаста прошел. А я только что получил последние результаты анализов крови Ирены, которые только окончательно подтвердили все то, что я давно и так подозревал: она явно принимает какие-то наркотические препараты, которые мой лаборант не может определить. Приходится допускать, что они имеют неземное происхождение.

— Я тоже об этом думала, — призналась Уэйнесс. — Утром, когда она уходит на работу, она вполне смирная и держит себя в руках, но днем едва моет дождаться возвращения домой и бежит к себе в комнату, буквально не замечая ничего вокруг.

— Но, как бы там ни было, теперь ясно, что эта женщина не годится для совместного проживания с детьми, — бесстрастно, продолжил Оливано. — Я намерен забрать детей в клинику, и сделать это как можно скорее.

Уэйнесс заставила себя смириться с мыслью, что скоро у нее не будет двух этих удивительных детей.

— И когда же это случиться? — тихо спросила она.

— Официально это может занять два-три дня, в зависимости, насколько болит нога у старого Бернара. Но любая отсрочка губительна, хотя… В жизни бывает всякое. И для всех будет лучше, если в этот момент вас в Каса Лукаста не окажется.

— Когда мне надо будет уйти?

— Боюсь, что чем раньше, тем лучше.

— Через два дня? Через три?

— Максимум через три, как мне кажется. И, в конечном счете, я рад, что все это дело закончится, а то у меня уже начинают проявляться признаки нервного истощения, ей-богу! Ситуация в Каса Лукаста очень нехороша.

X

Уэйнесс свернулась в кресле и тупо уставилась на противоположную стену комнаты. Время шло, эмоции постепенно утихали, оставляя некий осадок сожаления обо всем и ото всех, включая и самого Оливано с его медицинской резкостью.

Наконец, девушка смогла даже невесело рассмеяться. Что ж, он действительно заботится о детях. Она же в этой ситуации никого не предает и не бросает. Да и попала она в дом совсем по другой причине, ведь Оливано и вообще не имеет никакого отношения к Обществу натуралистов.

Девушка встала и подошла к окну. А в целом следовало все же признать, что дела ее шли из рук вон плохо. Юная разведчица все еще находилась к разгадке тайны Монкурио ничуть не ближе, чем в первый день своего пребывания в Помбареалесе. — может быть, даже дальше, поскольку теперь Ирена Портлис ее просто-напросто ненавидит. А кроме как от Ирены узнать нынешнее местонахождение Монкурио было неоткуда.

У нее оставались еще три дня, а ничего лучшего, как еще раз обшарить комнату Ирены, Уэйнесс придумать так и не могла. Возможностей же к этому даже не предвиделось, поскольку в доме всегда находились или сама Ирена, или Клара. Но даже если ей и представится вдруг такая возможность, девушка понимала, что вряд ли обнаружит что-нибудь толковое. Провал же грозил многим, слишком многим.

Юная разведчица еще раз посмотрела на площадь внизу. Та была совсем пустынна, ветер дул не переставая, шумя листвой и со стоном умирая где-то на севере, за отелем. Дай бог, чтобы хоть сегодня Лидия не слышала зовущих ее голосов. Уиру, уиру, иди же к нам, иди…

Но уснуть девушка все же никак не могла. Она накинула серый плащ и быстро пошла по пустынным улицам к Калле Мадуро. Над головой ее сверкали и переливались звезды, на западе мерцал Южный Крест.

Во всем городке стояла непривычная тишина, навстречу Уэйнесс попадались лишь редкие прохожие. Все кантины тоже казались пустыми, несмотря на то, что бело-красные огоньки, которые украшали их окна, по-прежнему призывно горели во тьме. Только из кантины де лас Хермосе раздавались звуки песни — быть может, это пел Леон Казинде, мясник.

По Кадлле Мадуро взад и вперед гуляли ветры, шурша щебнем и сухими семенами, занесенными из пампасов. Уэйнесс остановилась и прислушалась. Ей показалась, что откуда-то сверху, вероятно, с гор, действительно идет низкий печальный звук, но слов, если даже это и голос, разобрать, конечно же, невозможно. Девушка пошла дальше. Дома в лунном свете казались особенно бледными и жалкими, а улица — пустой. Все жители давно спали или лежали без сна, думая свои невеселые думы.

Девушка остановилась в тени заброшенного белого дома — ничего не было ни видно, ни слышно в Каса Лукаста.

Юная разведчица прождала с минут десять, ветер громко хлопал ее плащом, и она уже почти надеялась, что вдруг вот сейчас из дома напротив выйдет тоненькая маленькая фигурка, и бросится со всех ног в сторону пампасов.

Но дом молчал, света не было. Уэйнесс вздохнула и побрела обратно в отель.

Утром девушка проснулась все с тем же ощущением отчаяния. День за окнами уже разгорелся вовсю, ветер стих, зато небо приобрело какую-то хмурую давящую тяжесть.

Однако за завтраком настроение у нашей юной разведчицы все же изменилось, во многом оттого, что девушка сумела заставить себя посмеяться над своими переживаниями. «Это я, Уэйнесс Тамм из Речного домика! Я, которую все считали такой умной и талантливой! Где же твои ум и талант? Давай, пробуй, ищи, доказывай! А то сидишь тут и ждешь у моря погоды, будто кто-то обязан принести тебе все что нужно на блюдечке с голубой каемочкой! Это плохая стратегия! Надо решиться, и рискнуть. Но — на что решиться?! И чем рискнуть?!! О, если бы я только могла убедить Ирену, что не хочу причинить Монкурио никакого вреда! Тогда она, возможно, согласилась бы мне помочь, особенно, если я посулю ей денег. Однако следует все же признаться и в том, в чем признаваться мне давно не хочется — я боюсь этой Ирены. Действительно боюсь». Так размышляла девушка за завтраком.

Тем не менее, юная разведчица отправилась в Каса Лукаста в самом решительном состоянии духа. Ирена как раз уходила на работу.

— Доброе утро, — вежливо поздоровалась девушка. — Кажется, дождь собирается?

— Доброе, — как обычно, пробурчала Ирена, глядя на небо, словно в первый раз его видя. — Дождь — дело здесь необычное. — Она как-то жалко улыбнулась и ушла.

Уэйнесс поглядела ей вслед и покачала в задумчивости головой. Какая все-таки странная женщина!

Подойдя к дому, девушка потянула шнурок звонка. После паузы, умело выдержанной для того, чтобы выразить максимум презрения, дверь открылась. Клара тут же демонстративно повернулась спиной и ушла в кухню, позволив себе лишь насмешливый взгляд через плечо. «Все ясно, — подумала Уэйнесс. — К числу ее любимцев я, разумеется, не отношусь».

Дети завтракали в столовой. Поздоровавшись, девушка села за дальний конец стола и смотрела, как они доканчивали свою овсянку. Мирон, как обычно, казался суровым и погруженным в размышления. Лидия выглядела немножко бледной.

— Сегодня ночью ветер опять дул очень сильно, — начала Уэйнесс. — Ты слышала?

— Слышала, — подтвердила девочка. — Но я никуда не побежала.

— Вот молодец! И голос ты слышала?

— Мирон сказал, что голосов на самом деле не существует, — криво усмехнулась Лидия.

— И он прав, как всегда.

Девочка вернулась к овсянке, а Уэйнесс решила осмотреть как следует столовую. Где же еще ей было искать информацию о Монкурио в такой ситуации? Если таковая вообще существовала? И вообще важно знать, как сама Ирена относится к этой теоретически существующей информации. Если она не считает ее особенно ценной, то интересующая Уэйнесс информация может оказаться где угодно — даже в старой коробке из-под конфет, где обычно хранятся всякие счета по дому.

Клара вышла в кладовку, и Уэйнесс мгновенно подбежала к буфету, открыла дверцы, обшарила все полки, надеясь увидеть хотя бы фамилию Монкурио или профессора Соломона.

Ничего.

Лидия и Мирон смотрели на нее без всякого удивления. Вернулась Клара. Девушка заставила себя спокойно сесть.

— Зачем ты это сделала? — тихо спросила ее девочка.

— Я ищу одну вещь, — шепотом ответила ей Уэйнесс. — Я скажу тебе о ней позже, когда бабушка уйдет.

Лилия кинула, найдя такое объяснение вполне разумным.

— Попроси Мирона, — тоже шепотом посоветовала она. — Он может найти вообще все, что угодно, потому что различает вещи через вещи.

Уэйнесс даже вздрогнула, но все же посмотрела на мальчика с недоверием — действительно ли все это так?

— Мирон, ты ведь правда можешь найти любую вещь? — спросила она.

Мирон сморщил нос, словно презирая столь неуместный вопрос.

— Мирон все знает и все может, — поспешила на помощь брату Лидия. — Иногда мне кажется, что он скоро заговорит, и тогда ты услышишь, как хорошо и красиво он умеет говорить!

Мирон не обратил на эту реплику никакого внимания и отодвинул тарелку с недоеденной кашей.

— Я думаю, он заговорит тогда, когда надо будет сказать действительно что-то очень важное, — не сводя глаз с брата, прошептала девочка.

— Или когда кому-то будет очень нужна его помощь, — подхватила Уэйнесс.

В кухне все стихло, и это явно свидетельствовало о том, что Клара весьма заинтересовалась разговором в столовой.

— Ну, ладно. Давайте лучше подумаем, чем мы займемся сегодня? Погода плохая, но не холодно, так что, можно пойти во двор, — предложила Уэйнесс, надеясь там и продолжить разговор с детьми.

Однако пошел дождь, и им пришлось остаться дома. Тогда они все трое принялись рассматривать атлас Земли.

Уэйнесс объяснила детям систему Меркатора.

— Таким образом, на этой ровной бумаге вы можете увидеть всю поверхность Земли. Синий цвет — это океаны и моря, а коричневый — континенты. А кто-нибудь из вас может мне сказать, где мы с вами находимся?

Лидия покачала головой.

— Нам никто этого не говорил.

Но Мирон, быстро посмотрев на карту, уверенно ткнул пальцем в Патагонию.

— Верно! — обрадовалась Уэйнесс и перевернула страницы. Все страны на Земле разные, и каждое место отличается от другого. Поэтому существует очень интересное занятие — путешествовать туда и сюда, переезжая из одного старинного городка в другой или изучая нетронутые леса — ведь на Старой Земле тоже осталось немало диких мест!

Лидия с сомнением посмотрела на карту.

— Может, то, что ты говоришь, и правда, но все же это что-то неправильное, и мне просто смешно смотреть все эти них. Даже не знаю, нравятся мне такое занятие или нет.

Уэйнесс рассмеялась.

— Я тебя понимаю. Такое чувство у нас называется «охота к перемене мест». Когда я была в твоем возрасте, один человек подарил мне сборник старинных стихов. И одно из них произвело на меня огромное впечатление, оно преследовало меня неделями, я даже стала избегать этой книги. Хочешь его услышать? Оно совсем небольшое, вот:

Мы скачем, мы скачем, и я и другие,

Чрез синие горы и реки стальные,

Чрез шумное море и чрез

Тартари разбойничий лес.

— Какое милое, — согласилась Лидия и посмотрела на брата, который, по обыкновению наклонив голову набок, молчал. — Мирону тоже очень понравилось. Ему вообще нравятся всякие созвучия из слов. А ты знаешь еще какие-нибудь стихи?

— Дай подумать. Вообще на стихи у меня очень плохая память, но вот еще одно я помню. Оно называется «Озеро Мрачных Болот», очень грустное:

Слишком влажен и слишком глубок оказался грот

Для души столь возвышенного героя.

И она улетела на Озеро Мрачных Болот,

Где лишь свет светляков освещает всю ночь напролет

Одинокую душу в березовом легком каноэ.

— Какое хорошее стихотворение, — признала Лидия. И снова посмотрела на брата. — Мирон тоже решил написать тебе стихи! — после некоторой паузы с восторгом сообщила она.

Выпрямившись особенно резко, мальчик взял карандаш и бумагу и быстрыми ровными строчками написал: «стихи очень красивые, и слова красивые. Прочитай еще раз».

Уэйнесс улыбнулась.

— Нет. Во второй раз это прозвучит гораздо хуже.

«Хорошо, — написал Мирон. — Если не хочешь, я попробую записать их с первого раза».

Уэйнесс сдалась.

Мирон слушал ее внимательно, затем немного подумал и написал следующее: «Мне нравится эти стихи. Слова хорошо подходят друг к другу. Когда будет время, я тоже напишу стихи».

— Надеюсь, ты мне их покажешь? Или даже прочтешь вслух.

Мирон прикусил губы, вероятно, еще не готовый к такому подвигу.

— А еще знаешь какие-нибудь стихи? — не унималась Лидия.

Уэйнесс задумалась.

— Есть одно стихотворение, которое я выучила, будучи совсем маленькой. Хорошее стихотворение, и вам оно тоже должно понравиться. — Девушка посмотрела на детей — оба сидели в трепетном ожидании. — Вот какие это стихи, — улыбнулась она.

Танцевала наша Мурка средь углей,

Танцевала в лучшей юбочке своей.

Плачет Мурка, не дадут ей молока,

В юбке дырку не заштопает пока.

Лидия была просто в восторге.

— Только очень грустно, — добавила она.

— Может быть, — согласилась Уэйнесс. — Но, я думаю, кошечка очень быстро заштопает свою юбочку и скоро получит много молока. Я бы на ее месте сделала именно так.

— И я тоже. А еще, а еще знаешь какие-нибудь стихи?

— Не сейчас, ладно? Может быть, лучше ты сама попробуешь написать стихи. И Мирон тоже.

— Я напишу стихи о ветре, — задумчиво произнесла девочка.

— Это хорошая мысль. А ты, Мирон, о чем?

«Об этом я должен еще подумать, — написал мальчик. — Мое стихотворение будет звучать похоже на то, про озеро — так мне нравится писать больше всего».

— Твоя идея тоже очень интересна — одобрила Уэйнесс и прислушалась. Клара снова вышла в кладовку. Девушка быстро оглядела гостиную: ни стола, ни бюро, где могли бы лежать личные бумаги Ирены.

— Ты опять что-то ищешь? — увидела Лидия.

— Да, бумаги, в которых есть адрес человека по имени Адриан Монкурио или профессор Соломон. Это все равно одно и то же лицо.

Клара вернулась и подозрительно заглянула в гостиную, словно проверяя что-то. Мирон и Лидия молчали. Когда старуха вышла, мальчик взял карандаш.

«Таких бумаг в доме нет».

Уэйнесс откинулась на спинку стула и посмотрела в потолок.

День шел под шум непрекращающегося дождя, который доносил запах сырости и болота. Вернулась домой Ирена. Уэйнесс, несмотря на проливной дождь, стазу же ушла к себе в отель.

На следующий день дождь шел мелкий и, прибыв в Каса Лукаста, Уэйнесс обнаружила, что ни на какую работу Ирена не ушла. Женщина никак это не объясняла, но, по-видимому, чувствовала себя плохо и после короткого совещания с матерью, поднялась к себе наверх. А чрез полчаса Клара, накинув старую шаль, вязала хозяйственную сумку и вышмыгнула из дома.

Дождь так и сеял, удерживая Уэйнесс с детьми дома.

Итак, Клары не было. Уэйнесс прислушалась — сверху не раздавалось ни звука.

— Сейчас я немного расскажу вам о себе, — тихо обратилась она к детям. — Но только пусть это останется нашим с вами большим секретом, ладно? А поскольку мне очень нужна ваша помощь, секрет этот я вам раскрою.

Я родилась в одном очень далеком и очень диком мире, где никто никогда не жил, кроме разных животных да нескольких человек, охранявших этот мир. Но вот потом появились другие люди, которые захотели убить всех зверей, построить на этой планете грязные большие города и разрушить красоту моего мира.

«Какие дураки!» — написал Мирон.

— Я тоже так думаю, — согласилась Уэйнесс. — Но на самом деле они не дураки, а злодеи. Они хотят убить даже меня.

Лидия посмотрела на девушку расширенными от ужаса глазами.

— Но кто может сделать такую ужасную вещь?!

— Не знаю. Но я изо всех сил хочу помешать им и спасти мой удивительный мир. Есть еще один человек, который может мне помочь. Я думаю, вы знаете его. Это… — И тут девушка осеклась, подняла голову и прислушалась. Что это был за звук? Но каков бы они ни был, он больше не повторился, и девушка, понизив голос, продолжила. — Это Адриан Монкурио. — Имя Уэйнесс произнесла почти неслышно и снова прислушалась. — Монкурио еще называет себя профессором Соломоном — может быть, вы знаете его под этим, вторым именем. Он однажды приехал в Помбареалес и попал здесь в беду. Профессор сказал, что нашел в пещере клад из золотых дублонов — но это был обман, выдумка, а дублоны оказались поддельными. Но Соломон взял и продал их, как настоящие, и продал много. А когда его обман раскрыли, он покинул Старую Землю. Теперь мне нужно обязательно его найти. Может быть, кто-то из вас знает, где он?

Дети слушали, затаив дыхание. Наконец, Лидия прошептала:

— Мирон знает. Он все знает.

Уэйнесс посмотрела на мальчика и уже приготовилась ободрить его, как обычно, но тут в комнату вошла Ирена. Волосы ее были в беспорядке, а кожа желта, как старая горчица.

— О чем это вы тут говорите? — заорала она. — Я слышу, как вы тут шепчетесь! Я не переношу этого! Ну-ка, признавайтесь, да поживее!

Уэйнесс хотела было ответить, как вдруг услышала ясный и звонкий голос Мирона:

— Я сочиняю стихи. Хочешь послушать?

Ирена замолкла на полуслове, челюсть ее отвисла, от чего лицо ее стало еще более уставшим и старым.

— Сейчас я прочту свои стихи.

Ирена начала что-то говорить, но ее тут же перебила Лидия:

— Слушай же Мирона! Видишь, он решил говорить!!!

— Стихи. Называются «Мир Девятнадцати Лун».

— Хватит этой ахинеи! — взвилась Ирена и бросилась к Уэйнесс. — Кто ты такая? Что ты тут делаешь? Ты никакая не ассистентка! Убирайся немедленно! Это ты, ты, ты все испортила!

— Я ничего не портила! — не выдержала Уэйнесс и тоже перешла на крик. — Разве вы не счастливы от того, что мальчик заговорил?! Вы жестокая, гадкая, глупая женщина!

— Слушайте стихи, — невозмутимо повторил Мирон. — Я сочинил их только что.

И он всех обманул, словно плут, золотыми дублонами,

Что нашел в им же вымышленных пещерах.

А теперь, укрывшись в мир с девятнадцатью лунами,

Средь Стоячих Камней, возносящихся над равнинами,

Ищет клад в священных могилах.

— Какие красивые стихи, Мирон! — обрадовалась Лидия.

Ирена стояла молча, но в горле у нее словно что-то кипело и булькало. Наконец, она взяла себя в руки.

— Хорошо, хорошо, с этим мы потом разберемся. Замечательно, что ты заговорил. Подожди одну минутку, а потом будешь читать еще. Я хочу слушать, как ты хорошо говоришь, — и с этими словами Ирена бросилась в кухню.

Уэйнесс вскочила.

— Быстро — прошептала она. — Уходим отсюда быстро, быстро, бегите за мной. — И они побежали через холл к дверям. Но не успели.

Их догнала Ирена с огромным кухонным ножом.

— Теперь, наконец, все кончится! — взвизгнула она и замахнулась на Уэйнесс. Девушка увернулась, и нож только скользнул по плечу. Она отскочила, но Ирена снова настигла ее, высоко занеся нож.

— Нет! — раздался пронзительный голосок Лидии, и девочка схватила руку Ирены сзади. Нож упал на пол.

— Бегите! — рванувшись к дверям, Уэйнесс распахнула их настежь. — Мирон! Лида! Бегите!

Ирена подобрала нож и стала снова надвигаться на девушку.

— Бегите отсюда! — кричала Уэйнесс. — Бегите быстрее! Ирена, вы должны…

Но Ирена испустила дикий визг и бросилась вперед, неловко упав на ступени. Уэйнесс из-за ее плеча еще успела увидеть возвращающуюся из магазина Клару с волчьей улыбкой на морщинистом лице. А в следующее мгновение девушка, удерживая рукой кровь из раны, помчалась по улице, забежала в первый обитаемый дом и под удивленные взгляды жителей, вызвала по телефону полицию, а потом и скорую.

XI

Стоял поздний полдень. Тучи прошли, и солнце сияло над центральной площадью Помбареалеса, что не мешало ветру продолжать гонять по ней пыль и обрывки бумаги.

Уэйнесс лежала в постели в своем номере «Монополя». Рана была осмотрена и перевязана. Врачи уверили девушку, что никаких последствий, кроме тоненького едва заметного шрама, у нее не останется.

Уэйнесс постоянно давали успокоительные средства, и теперь она начинала понемногу выходить из ступора. Девушка осторожно села и посмотрела на часы. Зазвонил телефон. На экране возникло лицо Оливано.

— Вы готовы принимать посетителей? — улыбнулся он.

— Конечно.

— Тогда я закажу чай.

— Отлично.

Через несколько минут они уже сидели вместе за столиком у окна.

— Ирена умерла. Она вонзила нож себе в горло, хотя сперва пыталась убить обоих детей. Сначала Мирона, потом Лидию. Их успела спасти Клара. Она как-то удерживала дочь до приезда полиции. О, это еще та старая ведьма! Тогда Ирена убежала в гостиную, легла на стол и недрогнувшей рукой перерезала себе горло.

— А что дети? — еле слышно спросила Уэйнесс.

— Они здорово порезаны, но оба сейчас вне опасности. Состояние вполне удовлетворительное. И оба хотят вас видеть.

Уэйнесс посмотрела в окно.

— Я даже не знаю, хорошо это или плохо.

— То есть?

— Мне они очень нравятся, оба. Если бы у меня был свой дом, я бы просто взяла их к себе, занималась бы, содержала, любила. Но в настоящий момент у меня нет дома. Что же будет с ними? Если нет больше никакого выхода, то я все равно возьму их и отправлю пока хотя бы к дяде.

Оливано криво улыбнулся.

— О них позаботятся и без вас. Честно сказать, мне они тоже очень нравятся, несмотря на все предрассудки моей профессии.

— Я понимаю…

— Я разговаривал с Кларой, — сообщил Оливано, откидываясь на спинку стула. — Она человек разумный и понимающий, даже заявила, что догадывалась, к чему идет дело, уже давно. Потом чего-то закрутилась-завертелась, но я поприжал ее, и через час она выложила мне все, что я сейчас намерен рассказать вам. На что, надеюсь, потрачу все же немного меньше времени.

Начнем с того, что Ирена в молодости была настоящей красавицей, но уж очень активной и непредсказуемой. Кроме того, она любила деньги и страшно переживала, что родилась в бедности. А потом она стала танцовщицей и присоединилась к группе странствующих по всему свету комедиантов. Где-то — где именно, Клара не знает — она встретила Монкурио и связала с ним свою судьбу. В свое время они вернулись в Помбареалес, где и произошла эта история с фальшивыми дублонами, после которой им пришлось сбежать, просто-напросто спасая свои жизни. Прошли годы, и Ирена вернулась домой с парой детишек, на первый взгляд, совершенно слабоумных. При этом она всем рассказывала историю о том, что муж ее бросил, что о его обмане она ничего не знает и просила всех оставить ее в покое. Матери она призналась, что дети не ее, но должны воспитываться как родные до тех пор, пока не достигнут подросткового возраста, в котором их тайные таланты должны будут раскрыться в полную силу. Таланты же эти заключаются в способности ясновидения и нахождения зарытых сокровищ. Основываясь на этом, Ирена и Монкурио вообразили, что скоро они сказочно разбогатеют. Время от времени археолог посылал им небольшие суммы денег и «лекарства» для нее и детей.

— Какой ужас. Она была совершенно измотана!

— Не отрицаю. Но тут уже ничего не поделаешь. Очень жаль, что вам не удалось добыть информацию, которую вы столь стремились найти, но вы человек изобретательный и, несомненно, найдете еще какой-нибудь способ.

— Возможно, вы правы, — холодно согласилась Уэйнесс, до сих пор не простившая Оливано его равнодушия к детям.

— Теперь дети отдыхают, но вы вправе навестить их, когда захотите. — Оливано поднялся. — Но предупреждаю вас: я скажу им, что вы придете лишь попрощаться, поскольку важные дела зовут вас в новые путешествия.

— Наверное, так будет лучше всего, — слабо кивнула девушка.