"Туманной дымке, казалось, не было ни конца, ни края – леденящие слои ее напластовывались друг на друга и справа, и слева, и сверху, и снизу. Ощущение было такое, будто то приближалось, то удалялось нечто наполненное каким-то будоражащим воображение внутренним смыслом, абсолютно непостижимым для Мармадьюка. В душу, однако, вкралось подозрение, что каким-то образом Доктрина Темпорального Стасиса обусловила полную транспозицию всех перцепций [перестановка функций органов восприятия, искажающая непосредственное отражение объективной действительности органами чувств]. Почему же еще, задумался он, тыкаясь наощупь в розовато-лиловой тягучей жидкости, должно снова и снова приходить ему в голову слово «лакримоза»? [нечто, вызывающее слезы, грусть или печаль]

(Из главы «Ученик Воплощения», входящей в «Манускрипт из Девятого Измерения»)

Он обнаружил, что находится на самом краю выпуклого окна с прозрачными стеклами, за которым плясали анаморфированные [искаженные в одном или нескольких измерениях] видения. Подняв взор, он засек бахрому изогнутых прутьев. Чуть пониже обнаружил розовую полку, в которую было заделано еще какое-то количество таких же прутьев. Рядом с полкой, будто невообразимо огромный нос, торчал какой-то комковатый пористый предмет. А потом он увидел, что этот предмет и есть нос, самый настоящий нос, хотя и совершенно необыкновенный. И тогда Мармадьюк самым коренным образом поменял ход своих рассуждений. Центральная проблема, как ему показалось, сейчас заключалась в том, чтобы понять, чьими глазами он смотрит. Ведь очень многое, если не все, будет зависеть от его точки зрения".

Наступил полдень. Падербуш временами, казалось, дремал в кресле, временами был настолько возбужден, что, казалось, вот-вот неожиданно набросится на Герсена. В один из таких периодов Герсен счел необходимым предупредить его.

– Я настоятельно требую терпения с вашей стороны. Во-первых, сами понимаете, у меня оружие… – Он поднял лучемет так, чтобы он был виден Падербушу, -…а во-вторых, даже если бы его у меня не было, вы все равно ничего не смогли бы мне сделать.

– Вы в этом уверены? – надменно скучающим тоном спросил Падербуш. – Мы с вами примерно одинакового роста и веса. Давайте попробуем разок-другой побороться, тогда и увидим, кто чего стоит.

– Спасибо за предложение – но только не сейчас. Ради чего выматывать друг друга? Вскоре мы с вами плотно перекусим, поэтому давайте-ка лучше расслабимся.

– Как хотите.

Раздалось легкое постукиванье в дверь.

– Кто там? – спросил Герсен, став у стены рядом с косяком.

– Атер Кэймон, мажордом, – донесся приглушенный массивной дверью голос. – Откройте, будьте любезны, дверь.

Герсен приоткрыл дверь. Мажордом прошел внутрь.

– Князь желает видеть вас у себя. Немедленно. Он прослышал о мнении барона Эрла Кастильяну и настоятельно просит отпустить узника на свободу. Он не желает давать повод Кокору Хеккусу для придирок.

– Я и сам решительным образом настроен со временем предоставить полную свободу этому человеку – ответил Герсен. – А пока что он согласился пользоваться гостеприимством Сиона Трамбле в течение, пожалуй, двух недель.

– Как это благородно с его стороны, – сухо заметил мажордом, – если учесть, что Великий Князь настолько пренебрег своими обязанностями радушного хозяина, что забыл предложить вот это самое гостеприимство. Вы согласны последовать за мною в апартаменты князя Сиона Трамбле?

– С удовольствием. Только что мне делать с моим гостем? Я не решаюсь оставить его здесь одного, как и не намерен ходить с ним всюду под руку.

– Верните его в темницу, – сердито бросил мажордом. – Для таких, как он, вполне достаточно и такого гостеприимства.

– Великий Князь будет категорически против этого, – заявил Герсен. – Ведь вы сами только что сказали мне, что он высказал пожелание, чтобы я отпустил этого человека.

Мажордом несколько смешался.

– Совершенно верно.

– Принесите, пожалуйста, мои извинения князю, и спросите не соблаговолит ли он встретиться со мною здесь.

Мажордом пробурчал что-то, беспомощно всплеснул руками, бросил сердитый взгляд в сторону Падербуша и вышел.

Герсен сел напротив Падербуша.

– Скажите, – спросил он, – вам знаком некий Зеуман Отуал?

– Я слышал, как упоминалось это имя.

– Он – один из приспешников Кокора Хеккуса. У вас с ним много общего.

– Очень даже может быть – по всей вероятности, вследствие нашей близости к Кокору Хеккусу… А в чем заключается это общее?

– В манере держать голову, определенном наборе отработанных жестов, в том, что я мог бы назвать особым душевным настроем, свойственным в равной степени вам обоим. Все это очень странно. В самом деле.

Падербуш в ответ только церемонно кивнул, но больше ничего не сказал. Через несколько минут к двери подошла Алюз Ифигения, Герсен тотчас же пропустил ее внутрь. Переведя взгляд с Герсена на Падербуша, она удивленно спросила:

– Почему этот человек здесь?

– Он считает несправедливым одиночное заточение в темнице, поскольку все его преступления сводятся лишь к десятку-другому убийств.

Падербуш по-волчьи оскалился.

– Я – Падербуш, Младший Рыцарь замка Падер. Никто в моем роду не был настолько труслив, чтобы отобрать одну или пару жизней, не подвергая смертельной опасности собственную.

Алюз Ифигения отвернулась от него и снова обратилась к Герсену.

– Каррай не вызывает у меня прежней радостной приподнятости. Что-то изменилось. Чего-то не достает. Наверное, во мне самой… Мне хочется вернуться в Драззан, к себе домой.

– А я-то считал, что в вашу честь планировалось устроить пышное празднество.

Алюз Ифигения пожала плечами.

– Наверное, об этом уже позабыто. Сион Трамбле сердится на меня – или, по крайней мере, не столь учтив, как раньше. – Она на мгновенье скосила взгляд в сторону. – Может быть, он ревнует.

– Ревнует? С чего бы это ему ревновать?

– Ведь как-никак, но я и вы провели много времени, оставаясь наедине друг с другом. Одного этого достаточно для того, чтобы возбудить подозрения – и ревность.

– Занятно, – произнес Герсен.

Алюз Ифигения взметнула брови.

– Неужели я потеряла всю свою красоту? И разве не является совершенно нелепым даже намек на возможность каких-то особых взаимоотношений между нами?

– Я с вами совершенно согласен. И мы просто обязаны избавить Сиона Трамбле от страданий, которые причиняет ему это недоразумение.

Он вызвал пажа и послал его испросить аудиенцию у Сиона Трамбле.

Паж вскоре вернулся и объявил, что князь не желает кого-либо видеть.

– Вернитесь к князю, – сказал Герсен, – и передайте Сиону Трамбле вот что: завтра я должен отбыть отсюда. В самом неблагоприятном случае я отправлюсь к северу от Скар Сакау в форте и каким-нибудь образом сам отыщу свой космический корабль. А также уведомите князя о том, что принцесса Ифигения намерена сопровождать меня. Сообщив князю обо всем этом, справьтесь у него, желает ли он повидаться со мною?

Алюз Ифигения повернулась к Герсену.

– Вы в самом деле имеете в виду взять меня с собой?

– Если у вас есть желание вернуться в Ойкумену.

– А как же тогда Кокор Хеккус? Я считала…

– Мелочь, о которой и вспоминать-то не стоит.

– Значит, вы просто шутите, – уныло произнесла Алюз Ифигения.

– Нет, это серьезно. Вы пойдете со мной?

Она заколебалась в нерешительности, затем кивнула.

– Да. А почему бы и нет? Ваша жизнь – реальна. Моя же – как и всех на Фамбере – далека от реальности. Это всего лишь оживший миф. Фрагменты какой-то древней диорамы. Меня душит это двумерное пространство Фамбера.

– Очень хорошо. Мы покинем его в самом скором времени.

Алюз Ифигения взглянула на Падербуша.

– А как поступить с ним? – с дрожью в голосе спросила она. – Вы освободите его или оставите это на усмотрение Сиона Трамбле?

– Нет. Он отправится вместе с нами.

Алюз Ифигения обомлела в изумлении.

– С… нами?

– Да. Но он будет с нами совсем немного времени.

Падербуш поднялся, потянулся.

– Мне наскучил этот разговор. Я с вами никуда не пойду.

– В самом деле? Даже не дальше Аглабата, чтобы встретиться с Кокором Хеккусом?

– Я отправляюсь в Аглабат один – и прямо сейчас.

В три прыжка он пересек комнату, выбежал в сад, перемахнул через стенку и исчез.

Алюз Ифигения бросилась в сад, к самой стене, затем вернулась к Герсену.

– Зовите стражу! Он не может уйти далеко, эти сады являются лишь частью внутреннего двора. Поторопитесь!

Герсен же, казалось, вовсе не был склонен выказывать какую-либо спешку. Алюз Ифигения потянула его за руку.

– Неужели вы хотите, чтобы он сбежал?

– Нет, – неожиданно воодушевившись, произнес Герсен. – Ему никак не спастись. Мы уведомим о его побеге Сиона Трамбле, который лучше нас знает, как изловить его. Идемте.

Войдя в коридор, Герсен приказал пажу:

– Немедленно отведите нас в апартаменты Сиона Трамбле. Живо! Бегом!

Паж провел их по коридору в круглый вестибюль, затем повел дальше по другому, устланному красными коврами коридору и остановился перед широкой белой дверью, которую охраняли двое стражей в одинаковых белых одеждах и черных стальных круглых шлемах.

– Откройте! – сказал Герсен. – Нам нужно немедленно встретиться с Сионом Трамбле.

– Нет, милорд. Мы получили от мажордома распоряжение не пропускать никого.

Герсен направил дуло лучемета на замок. Полыхнуло пламя, повалил густой дым. Стражники протестующе вскрикнули.

– Отойдите в сторону и охраняйте коридор. Под угрозой безопасность Вадруса!

Стражники, наполовину ошеломленные, в нерешительности переминались с ноги на ногу. Герсен распахнул дверь и вместе с Алюз Ифигенией прошел внутрь.

В передней они остановились. Мраморные статуи, стоявшие в нишах по обе стороны, бесстрастно глядели на них сверху вниз. Герсен заглянул в один из холлов, прошел под аркой, остановился перед закрытой дверью, прислушался. В помещении за дверью явно происходила какая-то возня. Герсен повернул дверную ручку – дверь была заперта. Снова воспользовавшись лучеметом, он взломал замок и ринулся внутрь.

Полураздетый Сион Трамбле заметался в замешательстве по комнате. Он открыл рот, что-то нечленораздельно прокричал.

– На нем одежда Падербуша! – задыхаясь, произнесла Алюз Ифигения.

И так оно и было на самом деле – на особой подставке висели зеленые и синие одежды Сиона Трамбле, а сам он скидывал с себя грязную одежду, которая до сих пор была на Падербуше. Вот он потянулся к шпаге, но Герсен рубящим ударом выбил ее у него из рук. Тогда он бросился к полке, где хранил различное другое оружие, однако Герсен уничтожил ее одним залпом из лучемета.

Сион Трамбле медленно развернулся и бросился на Герсена, как бешеный зверь. Герсен громко расхохотался, пригнулся, нанес удар плечом в живот Сиона Трамбле, ухватился за мгновенно взметнувшееся колено противника и швырнул его через себя. При этом он успел схватить его светлые волнистые волосы, и, когда Сион Трамбле, сделал отчаянную попытку приподняться и стать на ноги резко потянул их на себя. Мгновенно с головы Сиона Трамбле слетели золотистые кудри, вслед за ними – и все лицо. Рука Герсена держала за волосы теплую резиновую маску, безукоризненно прямой нос скривился набок, безвольно обмяк рот. У валявшегося на полу человека не было лица. Только голый череп, обтянутый тонкой прозрачной пленкой, сквозь которую просвечивались бледно-розовые и ярко-красные лицевые мышцы. Из-под обнаженного лба, над черным провалом ноздрей злобно сверкали лишенные век глаза. Искривился безгубый рот, обнажив вдруг особенно бросившиеся в глаза белые зубы.

– Кто… что это? – едва слышно спросила Алюз Ифигения.

– Это, – ответил Герсен, – хормагаунт. Это и есть Кокор Хеккус. Или Билли Уиндл. Или Зеуман Отуал. Или Падербуш. Или еще десяток других. И вот теперь пришло его время. Кокор Хеккус – ты помнишь налет на Маунт-Плезант? Я явился для того, чтобы покарать тебя.

Кокор Хеккус медленно поднялся на ноги, вместо лица явив перед Герсеном череп гниющего трупа.

– Когда-то ты сказал мне, что боишься только смерти, – произнес Герсен. – Сейчас ты умрешь.

Кокор Хеккус издал только какой-то нечленораздельный хрип.

– Всю свою жизнь, – продолжал Герсен, – ты совершал одно гнусное злодеяние за другим. Мне бы следовало умертвить тебя, предварительно подвергнув самым ужасным мучениям – но достаточно будет и того, что ты просто умрешь.

Герсен поднял лучемет. Издав дикий клокочущий вопль, Кокор Хеккус рванулся вперед, взметнув руки перед собой – и тут же рухнул, натолкнувшись на огненный сноп.

На следующий день был повешен мажордом Атер Кэймон – пособник, ставленник, компаньон и наперсник Кокора Хеккуса. Стоя на высокой складной лестнице, он вопил над объятой ужасом толпой:

– Дурачье! Дурачье! До вас хотя бы дошло, как долго вас обманывали и доили, пускали из вас кровь? Куда девалось ваше золото, ваши воины, ваши прекраснейшие женщины? В течение целых двух сотен лет! Именно столько лет я здесь хозяйничал – а Кокор Хеккус еще дольше! Против Бурых Берсальеров он посылал наилучших среди вас, и они погибали напрасной смертью. К его ложу доставляли ваших красавиц. Иные из них возвращались домой, другие исчезали бесследно. Вы зальетесь слезами, когда узнаете, какова была их судьба! Наконец он умер, наконец умираю и я, но – вы дурачье! Глупцы!

Палач вышиб лестницу из-под его ног. Толпа в оцепенении глядела на дергающееся тело мажордома, глаза которого мгновенно остекленели.

– Как же вы все-таки догадались? – спросила все еще бледная от ужаса Алюз Ифигения, прогуливаясь с Герсеном в саду дворца барона Энделя Тобальта.

– Сначала подозрения у меня вызвали руки Сиона Трамбле. У него хватило ума держаться совсем не так, как Падербуш, но руки остались теми же самыми: с длинными, тонкими пальцами, гладкой, лоснящейся кожей, длинными ногтями на несколько вытянутых больших пальцах. Такие руки я уже видел, но сначала не мог вспомнить у кого – пока еще раз не присмотрелся к Падербушу с более близкого расстояния. Кроме того, Сион Трамбле разоблачил себя сам. Ему было известно о том, что вы решили не выходить за него замуж – он сам сказал мне об этом. Но только три человека могли знать об этом: вы, я и Падербуш, потому что только в форте вы пришли к такому решению. Когда я услышал об этом от Сиона Трамбле, то сразу же глянул на его руки – и увидел подтверждение своей догадки.

– На какой планете мог родиться и вырасти такой подлец? Какие родители…

– Его буйное воображение было для него благословением и проклятием одновременно. Одной жизни для него оказалось недостаточно. Ему обязательно нужно было испить из каждого источника, познать все, на собственном опыте, испытать любые превратности судьбы, прожигать свою жизнь, не зная меры ни в чем. На Фамбере он нашел мир, соответствующий его темпераменту. Принимая попеременно то или иное обличье, создал свой собственный эпос. Когда же он уставал от Фамбера, то возвращался на планеты Ойкумены – мир, менее послушный его воле, но все же не такой уже скучный. Теперь он мертв.

– А мне теперь еще более, чем когда-либо, необходимо покинуть Фамбер, – сказала Алюз Ифигения.

– Здесь нас уже ничто не держит. Завтра мы трогаемся в путь.

– Почему завтра? Давайте уйдем отсюда прямо сейчас. Мне кажется – я уверена, что смогу отыскать дорогу к космическому кораблю. Путь на север в обход гор Скар Сакау не так уж труден. Ориентиры мне знакомы.

– Что ж, можно и не задерживаться, – сказал Герсен. – В путь так в путь.

Провожала их небольшая группа вельмож Каррая.

– Так вы пришлете сюда корабли из Ойкумены? – неожиданно встревожившись, спросил барон Эндель Тобальт.

– Я пообещал это сделать, и обещание свое намерен сдержать, – ответил Герсен.

– Когда-нибудь – еще не знаю когда – я вернусь на Фамбер, – произнесла Алюз Ифигения, с некоторым волнением обводя взором пейзаж родной планеты.

– Но учтите, – сказал барону Герсен, – стоит появиться здесь кораблям Ойкумены, как придет конец вашему нынешнему образу жизни! Возникнет ропот, тоска по прошлому, неудовлетворенность. Может быть, вам больше нравится Фамбер такой, какой он сейчас?

– Я могу говорить только за себя, – произнес Эндель Тобальт. – Я считаю, мы должны воссоединиться с остальным человечеством, чего бы это нам ни стоило.

Его поддержали остальные.

– Воля ваша, – ответил Герсен.

Алюз Ифигения забралась внутрь форта, за нею последовал Герсен, захлопнул люк, прошел к пульту управления, опустил взор на фирменную табличку.

Машиностроительный завод Пэтча

Патрис, Крокиноль

– Ай да старина Пэтч, – произнес Герсен. – Надо отослать ему отчет, как работает его творенье – при условии, что ему удастся доставить нас к космическому кораблю.

Алюз Ифигения, стоя с ним рядом, прижалась чуть-чуть к плечу Герсена. Глядя вниз, на блестящие темно-золотистые волосы, Герсен вспомнил, как он впервые увидел ее в Обменном Пункте, какою неприметною она тогда ему показалась, и тихо рассмеялся. Алюз Ифигения подняла взор на него.

– Чему вы смеетесь?

– Когда-нибудь узнаете. Но не сейчас.

Улыбнувшись, будто и сама припомнила что-то сугубо личное, Алюз Ифигения больше ничего не сказала.

Герсен нажал на рукоятку «Пуск». Поднялись и опустились тридцать шесть ног. Восемнадцать сегментов передвинулись вперед. Форт взял курс на северо-запад, туда, где в наклонных лучах заходящего солнца ярко сверкали белые вершины Скар Сакау.