— Конец больничному режиму! — весело объявил в палате Даховник, возвратившись от главного врача.

По длинным коридорам, наполненным специфическим запахом лекарств, рядом с Даховником шагала Лена Земцова. Затем они вместе стояли в аллейке сада, где часто прогуливался Лука, освободившись от костылей. Говорили о многом.

…Вскоре Даховник был в отделе кадров. Предъявив документы, он сразу же попросил:

— Пошлите меня в отдельный зенитный дивизион, в котором я служил до ранения.

— Этот дивизион вошел в 1077-й зенитно-артиллерийский полк.

— Тогда направьте в полк. Так хочется попасть к своим, вместе с которыми воевал с первых дней войны.

Получив предписание, Лука Дахоеник заторопился в Спартановку. Из центра города ехал трамваем. От тракторного завода добирался пешком. Несколько километров — и вот мост через Мокрую Мечетку, за которым — Спартановка.

В восточной части поселка, близ волжского берега, большое здание в два этажа с высокими окнами. Это — школа. Но нынче учеников не видно. Во дворе автомобили, окрашенные в зеленый цвет с замысловатыми белыми полосами. Повсюду — часовые.

В школьном здании разместился штаб зенитно-артиллерийского полка. В полуподвале — КП. Отсюда велось управление огнем зенитных дивизионов и батарей. Всю ночь, пока «юнкерсы» рвались к городу, командир полка неотлучно находился у пульта связи с подразделениями. Принимал доклады, отдавал приказания, распоряжения. Ни минуты отдыха, ни минуты так нужного человеку сна. До красноты воспалились глаза, болела голова. Но плохое настроение командира вызывалось не только усталостью, но и другой причиной. За время ночного боя полк не сбил ни одного вражеского самолета. Раздосадованный, угрюмый командир собрался уже идти в соседнюю комнату, служившую кабинетом и местом отдыха, но пришлось задержаться: зазвонил телефон. Командир взял трубку.

— Слушаю, Герман!

Докладывал начальник штаба первого дивизиона. Командир полка слушал спокойно, но вот рука с телефонной трубкой вздрогнула.

— Что, что? Повторите!

У него вмиг нахмурились брови, глаза сощурились и стали колючими, злыми.

— Этого еще не хватало! — возмущенно проговорил он. Резко положил трубку. Но теперь желание прилечь и отдохнуть, одолевавшее его, исчезло. Он стал шагать взад-вперед по дощатому полу небольшой комнаты. Потом сел за стол, положив подбородок на ладони. «Как же случилось? — думал подполковник Герман. — Столько орудий вели огонь, сожгли тысячи снарядов — и, выходит, напрасно! Все стервятники улетели. А тут еще такой случай на батарее. Может, зря мне доверили полк?»

Длинной была служебная лестница, которая вела его, подполковника Германа, к командованию полком. В девятьсот тридцатом он, выпускник военно-артиллерийской школы, принял огневой взвод. Через четыре года стал командовать зенитно-артиллерийской батареей, которая не раз выходила победительницей на артиллерийских состязаниях. В сороковом году был назначен на должность командира отдельного дивизиона. Это было на Буковине, в Черновцах. Здесь дивизион принял боевое крещение, сбив в первые дни войны два бомбардировщика Ю-88. Трудным был отход на восток. Все время вели бои с самолетами и с наземными частями противника. Семь уничтоженных фашистских стервятников, пять подбитых танков — с таким боевым счетом дивизион дошел до Волги. Отдельный дивизион влился в полк. И Владимир Евгеньевич Герман назначен командиром этого 1077-го зенитно-артиллерийского полка.

«Это я, бывший босоногий мальчуган с окраинной калужской улицы, командую полком», — подумал Герман, вспомнив о своем безотрадном сиротском детстве, но мысли тут же перенеслись в сегодняшний день. Взглянул на карту-схему боевого порядка полка, на извилистую линию Волги: «Участок-то какой! Смотри, Герман, не подкачай!»

Размышления командира полка прервал голос дежурного.

— К вам старший лейтенант Даховник!

…В отделе кадров Даховнику сказали, что полком, куда его направляют, командует подполковник Герман. Старший лейтенант знал, что командир раньше относился к нему доброжелательно, но Даховник терялся в догадках, как он примет его теперь.

Шагнув навстречу Даховнику, Герман приветливо улыбнулся, подал руку.

— Снова к нам?

— Хватит жить на госпитальных харчах. Пора за работу, — оживленно промолвил Лука, глядя пытливыми! глазами на командира.

Герман ценил Даховника за мужество, отвагу, проявленные им в боях. Когда в отделе кадров сказали, что после лечения его направляют в полк, Герман сообщил, что у него нет командира 1-го дивизиона и что Даховник подходящая кандидатура на эту должность.

— А здоровье-то как? — докуривая Самокрутку из крепкой махорки, осведомился Герман,

— Раны зарубцевались. А от рубцов, говорят, человек крепче становится.

— Так-то оно так, — осматривал Герман щуплую фигуру Даховника. — Похудел, вижу, малость. Но ничего, наберешься сил. А теперь приступим к Делу. Посмотри-ка на схему!

На карте-схеме было изображено расположение зенитно-артиллерийских частей Сталинградского корпусного района противовоздушной обороны. Подполковник, очертив указкой прямоугольник, в центре которого находился поселок Спартановка, пояснил:

— Здесь занимает боевой рубеж наш полк.

Присматриваясь, Даховник уже ясно представлял расположение огневых позиций зенитчиков. Батареи 2, 3 и 5-го дивизионов стояли на холмистой местности между Спартановкой и Ерзовксй. Огневые позиции 4-го дивизиона были на левом берегу Волги близ латошинской паромной переправы.

— А вот здесь, как видишь, первый дивизион, — задержал указку Герман. — Ближе всего к штабу полка, к Волге, к тракторному заводу. — И, взглянув затем на Даховника, на его спокойное сосредоточенное лицо, продолжал: — Принимай первый, командуй! Дивизион — не батарея. Обязанности пошире. Дел побольше.

Твердой походкой вошел высокий худощавый артиллерист — старший политрук. Лицо молодое, ни морщинки, а на голове большие залысины. Это — комиссар полка Манухин. Герман представил ему Даховника.

— Знаю храбреца-молодца! — прозвучал веселый голос комиссара, когда он пожимал ему руку. — Опять среди своих! Верно говорят: своя часть — отцовская хата. А по зениткам, видать, сильно соскучился?

— Еще как! Бока отлежал на госпитальной койке — ходить теперь надо больше, — откровенно признался Даховник, чувствуя себя непринужденно, хотя находился в кругу начальства.

— И лежать, и скучать теперь будет некогда, — добродушно глядел Манухин на старшего лейтенанта. — Работы по горло.

Комиссар напомнил, что командиру дивизиона надо больше опираться в своей работе на коммунистов, комсомольцев, добиваться повышения дисциплины, организованности.

Даховник слушал внимательно. Ему хотелось быстрее окунуться в привычные дела.

— Когда прикажете убыть в дивизион? — спросил он командира.

— Сейчас поедем вместе, — сказал Герман. Автомобиль мчал по улице, широко раздвинувшей ряды аккуратных домиков. На выезде из поселка дорога потянулась вверх. Даховник посмотрел в заднее стекло брезентового кузова. Внизу, в зелени садов, — Спартановка. Правее поселка вытянулись высокие массивные корпуса цехов завода. А дальше — жилые кварталы. Кажется, что им нет ни конца, ни края. «Город-то какой!» — с восхищением подумал Лука.

Машина обогнула овраг, спустилась в балку и выскочила на вершину пологого холма. Виднелись блиндажи, землянки, напоминающие сверху шляпки огромных грибов. Здесь водитель затормозил. Подбежал подтянутый черноволосый политрук и отрапортовал. Подполковник Герман пожал ему руку и громко произнес:

— Так вот, комиссар, командира вам привез. Знакомьтесь!

— Даховник!

— Сытник!

Подошел лейтенант — начальник штаба дивизиона.

— Что же у вас происходит? — спросил его командир полка. — Бойцы ни с того ни с сего калечатся.

Лейтенант стоял навытяжку. Отвечал сбивчиво. Затем сообщил:

— Комбата Новицкого вызвали сюда для объяснения, Герман и Даховник спустились в блиндаж, в котором размещался КП дивизиона. В лицо ударило сыростью. За столиком, просматривая документы, сидел Новицкий. Увидев подполковника, быстро встал. Глаза Даховника перехватили взгляд друга, хотелось подойти ближе, но между ними стоял Герман.

— Ну что, Хлебороб, на гауптвахту угодили? — шутливо спросил его подполковник.

— Трубочный Ласточкин подвел…

— М-да-а… — приподнял густые брови Герман. — От Буковины до Волги дошли — такого не было. — Подполковник достал кисет с махоркой и, присев на скамейку, сделал самокрутку. Глазами сверлил Новицкого. — Дело не только в трубочном, Иван Александрович. Батарея во время боя пропускала залпы. Слабо обучаете людей. Требовательность снизили. Делайте крутой поворот, Новицкий. Расчеты пересмотрите. Каждый боец — мастер на своем месте. И нельзя, чтобы из-за одного-двух разгильдяев все дело страдало.

— Есть. Приму меры! — отвечал Новицкий.

В блиндаж вошли комиссар дивизиона Сытник, начальник штаба, командиры связи и разведки.

— Садитесь, товарищи! — предложил Герман и заговорил негромко, но, как всегда, выразительно. — Мы защищаем от фашистской авиации большой и славный город. Здесь сотни тысяч людей. Здесь много крупнейших заводов. Руки чешутся у врага разбомбить волжские гиганты. А наш долг — не допустить стервятников к Волге. Нужно сноровку прививать каждому зенитчику! Батареи сколачивать. Вот смотрите, — достал он карманные часы. — Сколько здесь деталей? Очень много. И все работают согласованно, четко, Так и каждая батарея должна действовать, как хорошо слаженный механизм. Тогда каждый выпущенный снаряд попадет в цель.

— Часы-то каждый день заводят, подкручивают, — отозвался Новицкий, но разговор прервал сигнал дежурного: полку объявлена готовность номер один.

— Опять «гости». Надо на свой КП! — и командир заторопился к выходу. Вслед за ним поднялся Даховник. У газика Герман пожал Даховнику руку. — Действуйте! Да так, чтобы первый дивизион во всем был первым!

Вместе с Германом на газике уехал и Новицкий — 2-я батарея занимала огневую недалеко от КП полка.

Скоро был дан отбой боевой тревоге, и Даховник собрал командиров взводов, разведчиков, связистов командного пункта дивизиона. Внимательно оценивал и взвешивал все, что говорили подчиненные. Плюсы и минусы в боевой работе ярко вырисовывались перед новым командиром. Вечером изучал боевую документацию. Сидел до поздней ночи.

Утром серьезный разговор вел с начальником штаба.

— Таблицы заградогня сделаны небрежно. Неаккуратно ведется журнал боевой готовности. Пора наводить порядок в штабном хозяйстве, — наставлял командир дивизиона.

Весь с головой ушел в работу Лука Даховник, не жалея времени и сил.

— Ты, Лука Иванович, и в отдыхе себе отказываешь, — сочувственно говорил политрук Сытник. — А ведь из госпиталя недавно…

— Придет время, будем отдыхать, — уставшие глаза Даховника словно светились изнутри. — Надо мне побывать на всех батареях, не откладывая в долгий ящик. Со второй начну…

…Встреча командира дивизиона на батарее происходила так, как положено по уставу. Подана команда: «Батарея, смирно!» Затем Новицкий доложил, чем занимается личный состав, и с разрешения Даховника подал команду «Вольно».

— Вот и встретились на огневой, — улыбнувшись, сказал Даховник после официального церемониала.

— Со вчерашнего дня ждал прихода нового начальства, — признался Новицкий.

Оба они прежде командовали батареями в одном дивизионе. Вместе делили трудности боев и походов. А сейчас служебное положение у них изменилось.

Даховник поблагодарил Новицкого за посещение его в госпитале, за письма, рассказал, как вновь оказался в подчинении подполковника Германа.

Они направились к бойцам. Зенитчики находились возле орудий. Даховник остановился у одного из окопов. На дне неглубокого котлована на толстых металлических станинах покоится массивная тумба, к которой прикреплен длинный ствол с накатником и тормозом отката, система прицельных приспособлений. Это 85-миллиметровая пушка, предназначенная для стрельбы по самолетам. Такими зенитными пушками были вооружены многие части, стоявшие на защите сталинградского неба.

К Даховнику и Новицкому подбежал молодцеватый артиллерист.

— Первый расчет на тренировочном занятии. Командир орудия сержант Данько!

— Продолжайте тренировку.

Возле пушки одна за другой звучали громкие команды:

— К бою!

— За орудие!

— К бою!

— Что ж, хорошо! — оценил Даховник,» а затем с вопросом к Новицкому: — Всегда так действует расчет?

— Да, сержант здесь молодчина. Слесарем работал парень. Рабочую закалку получил. Дисциплина и порядок у него всегда на первом месте.

Побывали у прибористов, дальномерщиков. Акопджанов доложил, что бойцы отделения ПУАЗО хорошо знают свои обязанности и у каждого дальномерщика-стереоскописта глаз наметан. В бою не подведут.

Потом Даховник и Новицкий зашли в орудийный окоп третьего расчета.

— Где бойцы? — спросил Даховник у командира орудия.

— Занимаются в землянке! — отрапортовал Андрей Кулик.

Спустились по ступенькам вниз.

Распахнулась плащ-палатка, закрывавшая вход в землянку, где сидели два бойца. Один из них скороговоркой отдал рапорт:

— Товарищ командир, ефрейтор Синица обучает бойца Трисбаева!

— Что же изучаете? — поинтересовался Даховник,

— Объясняю, как ведется стрельба по самолетам! — выпалил в один дух Синица.

— А вы бы к орудию пошли, там заниматься куда лучше.

— Есть, пойти к орудию! — отчеканил Юрий Синица,; Посмотрев на ученика Синицы — бойца с бронзовым лицом и узкими раскосыми глазами, Даховник спросил:

— Откуда же вы родом?

— Из Казахстана. Абдул Трисбаев!

— Какой номер в расчете?

— Взрывательный.

— Взрывательный? — Даховник усмехнулся, Новицкий скосил взгляд на Синицу. А у того от злости передернулись плечи, лицо наморщилось, и он чуть слышно шепнул в сторону своего ученика:

— Труб…

Абдул понял, почему таким недовольным стал ефрейтор, и исправил свою ошибку)

— Трубочный!

— То-то же, — подтвердил Даховник.

— Когда Даховник и Новицкий вышли из землянки, Синица, глядя на смущенного Трисбаева, зашелся от смеха:

— Эх ты, Взрывательный!

Командир дивизиона и Новицкий медленно шли по огневой позиции, С ними и Андрей Кулик. Остановились.

— Порядка нет никакого в вашем расчете, Младший сержант! Как же это так? А? — строго говорил командир дивизиона.

— А чего доброго ждать, когда в моем подчинении сырой материал, — не моргая ответил Кулик. — Сами посудите: Петухов без году неделя как заряжающим стал. Наводчик Синица только стишки сочиняет, а работать у пушки не научился. А тут еще Ласточкина к нам направили. И мне, Кулику, с такими птицами не спеться.

— У вас же бойцы, а не птичье хозяйство!

— Да, а наш расчет недаром «птичьим» прозвали.

— Выходит, что птице с птицами не спеться? — голос Даховника резкий, недовольный, — А надо бы!

— Трудное это дело… — процедил Кулик.

— Ну а все ж, как сколачивать расчет будем?

— Кто его знает…

— Вы свободны, младший сержант…

— Разрешите иттить?

— Не «иттить», а идти, — поправил его Даховник.

— Привычка, товарищ старший лейтенант. Разрешите иттить?

— Идите!

Кулик с невозмутимым видом медленно шел к орудию.

— Вот какая это птица, — глухо проговорил Новицкий. — Отстраню, не получится из него командира орудия.

— Правильно, — подтвердил Даховник, а затем продолжал: — С младшими командирами нужно чаще проводить занятия, учить их.

— Все это сделаем. Нажмем…

— А где комиссар батареи?

— Политрук Михайлин по заданию политотдела выехал в командировку. Скоро вернется.

— Приедет — пусть крепко берется за дело. Авралов не устраивать. А попотеть всем нужно…

Новицкий остался один. В душе он был рад за своего друга Даховника, но собой был недоволен. Ведь положение во вверенной ему батарее было неутешительным.

Каждый день на огневой позиции проводились тренировки на слаженность расчетов, отделений, взводов. «Третий подводит, — еще раз убеждался Новицкий. — Но кого же назначить командиром орудия?»

…Вечерело. Закончился ужин. Комбат зашел на кухню. Чистившие картошку бойцы сообщили, что повар ушел в третий расчет к своему земляку. Шагая по тропинке, которая огибала огневую, Новицкий увидел двух солдат в курилке. Подошел к ним. Так и есть: два Кулика. Встали навытяжку. Комбат предложил сесть, разрешил курить и сам прикурил папиросу. Спросил:

— О чем толкуете?

— Навчаю земляка, як воюваты треба, — отозвался повар. Он потеребил пальцами бурые жесткие пучки усов, крякнул:

— Э, хлопцы! Орихи исты и то треба умиючи. А то кинешь у рот и зубы можешь поломаты. А вийськове дило — складна справа. А колы ше командирський пост довирилы — в доску розбийся, ночей не спи, а зробы все, як треба.

— Верно, Матвей Петрович, — согласился Новицкий.

— А Андрий наш — нос крючком, пузыри пускав, а дило страдав.

Кулик-младший, наклонив голову, затягивался табачным дымом, молчал. Он понимал, что немало наломал дров, да не соберешь теперь щепок в одно бревно. Придется довольствоваться положением красноармейца.

— Ничего, он еще молодой. Побудет бойцом, поймет службу и свое скажет, — обнадеживающе говорил Новицкий, глядя на мрачное лицо Андрея Кулика.

А Матвей Петрович, щуря серые выцйетшие глаза, обратился к командиру батареи:

— Колы ж мене до зенитки призначите? Давно обицялы.

— Выходит, прощай кулинария? — улыбнулся Новицкий. — Кого же на кухню?

— Так кулинар я доморощенный. А биля пушки ще в фомадянську стояв. Стриляв як! О-го-го!

— Каким номером хотите? — неожиданно для повара спросил Новицкий.

— Та любым. Не пидведу.

— Подумаем, Матвей Петрович, решим. — Новицкий бросил окурок в железную бочку, вкопанную в землю, встал. Поднялись и Кулики.

— Так що можно надиятыся? — не унимался Матвей Петрович, приподняв глаза.

— Да вы, оказывается, человек настойчивый, — заметил Новицкий. — Подумать надо…

Комбат знал, что на третьем орудии была неисправна полуавтоматика, и теперь, проходя мимо орудийного окопа, задержался:

— Орудийный мастер был? — спросил у дежурного в расчете Петухова.

— Так точно! Отремонтировал.

— Проверим.

Возвращаясь в свою землянку, комбат увидел, как обычно, всегда куда-то торопившегося старшину батареи Алексея Конушкина и предложил ему подобрать нового повара.

— А Матвей Петрович? — удивленно спросил старшина.

— Ему дадим другую работу…

Шли дни. Учебные тревоги, объявляемые Новицким, сменялись боевыми, затем снова тренировки. Пот не высыхал на гимнастерках батарейцев. Новицкий забыл о сне, казалось, с ног свалится. «Хотя бы скорее комиссар вернулся», — не раз думал он. И вот вскоре позвонил Манухин и сообщил, что Михайлин прибыл из командировки, находится в полку и вот-вот будет на батарее.

Под вечер заявился Василий Иванович Михайлин. От поездки в тыловой город, на военный завод, где с группой артиллеристов принимали боевую технику, впечатлений уйма. Поделился ими с Новицким и, узнав о новостях батарейных, поспешил к бойцам.

Шагает он своей кавалерийской походкой по огневой и слышит доносящийся шепот: «Чапай приехал». Михайлин знал: это так называют его. То ли потому, что имя и отчество такие, как у знаменитого комдива, то ли, может, находят какое-то сходство во внешности, манерах — трудно сказать. Но слово «Чапай» пристало к нему крепко. Направился к третьему расчету. Сидевшие на лужайке близ своей землянки бойцы вмиг встали. Один из них по всем правилам отрапортовал. Это — Матвей Петрович Кулик. Взгляд Михайлина задержался на нем: сапоги блестят, гимнастерка отутюжена, белоснежный подворотничок — артиллерист!

— Беседу проводите?

— Розповидаю хлопцам, як в громадянську вийну германский литак мы збилы.

— Вот видите, из полевой пушки сбили самолет, — заговорил Михайлин. — А теперь у нас отличные зенитки, дальномеры, приборы. Был я в тыловом городе, товарищи, там наши люди не жалеют сил, чтобы больше дать нам такой техники. И наказывали нам, военным: «Крепче бейте фашистов!» Правильный наказ, а?

— Правильный! — хором грянули голоса.

— А как мы собираемся по тревоге? Как изготовляемся к бою? — политрук укоризненно переводил взгляд с одного бойца на другого.

— Зараз перевиримо, — потеребил усы Матвей Петрович. — Дозвольте, товарищ политрук, команду податы?

— Пожалуйста.

— Внимание! К орудию! — громко прозвучал голос Матвея Петровича (он обычно говорил по-украински, но переходил на русскую речь, когда нужно было подать команду).

Вихрем понеслись бойцы к пушке, заняли свои места, мгновенно подготовились к бою. Командир орудия Кулик, подмигнув артиллеристам, улыбнулся:

— Добре, сынки, добре!

Михайлин одобрительно кивал головой. «Что ж, правильный курс у старого артиллериста», — подумал он.

С легкой руки Михайлина, между вторыми номерами орудийных расчетов — заряжающими началось соревнование на быстроту и выносливость в заряжании орудия.

Этому примеру последовали установщики трубки. Кто лучше, быстрее выполняет свои обязанности — у того учились другие.

Новицкий проводил комплексные тренажи со всей батареей. И когда однажды на огневые приехал Даховник и объявил учебную тревогу, бойцы батареи мгновенно привели боевую технику в готовность. Командир дивизиона выразил свое удовлетворение одним словом: «Молодцы!» А в разговоре с Новицким сказал:

— Что ж, вижу, ваша батарея на крутом повороте — это очень приятно. Батарея-то в первом дивизионе. А первый дивизион и по всем делам должен быть первым! — в глазах блеснула теплая улыбка. — Подполковник Герман того нам пожелал, и, как видишь, нередко это повторяю.

Вскоре обстановка на батарее Новицкого и во всем полку изменилась. К зенитчикам прибыло пополнение.