Генет и Розина вернулись за два дня до начала занятий в школе, было шумно и весело, словно на Меркато приехал индийский цирк. Багажа они привезли столько, что пружины такси просели.

Мне сразу бросился в глаза золотой зуб Розины и сопутствующая ему улыбка. Генет тоже преобразилась, повеселела, на ней была традиционная хлопковая юбка и корсаж, на плечах шама в тон. Она с визгом кинулась к Хеме, чуть не сбив ее с ног, потом подскочила к Гхошу, к Шиве, к Алмаз и ко мне, затем снова бросилась в объятия Хемы. Розина нежно, с любовью обняла меня, но Шиву тискала дольше, и меня кольнула зависть. Теперь, после разлуки, я ясно видел то, что упускал из виду раньше: она явно выделяла Шиву. Неужели причина была в том, что она застукала меня в кладовке со своей голой дочкой? Или она всегда была больше расположена к Шиве и я один этого не замечал?

Все заговорили наперебой. Розина, одной рукой по-прежнему обнимая Шиву, похвасталась перед Гебре своим золотым зубом.

– Генет, милая, твои волосы! – воскликнула Хема. Голову Генет теперь украшали тугие, уложенные рядами косички, такие же, как у матери. На затылке они оплетали блестящий диск. – Ты их подстригла?

– Ну да! Нравится? А погляди на мои руки! – Кулачки у нее были оранжевые от хны.

– Но они такие… короткие. И ты проткнула уши. (Голубые кольца оттягивали Генет мочки.) Господи, девочка, -

Хема обняла Генет за плечи, – ты только посмотри на себя! Ты подросла и… округлилась.

– Твои сиськи стали больше, – ввернул Шива.

– Шива! – хором воскликнули Гхош и Хема.

– Извините. – Шива удивился их реакции. – Я хотел сказать, у тебя грудь выросла.

– Шива! Такие вещи женщине не говорят, – возмутилась Хема.

– Мужчине ведь такое не скажешь, – раздраженно буркнул Шива.

– Ничего страшного, ма, – прощебетала Генет. – Это правда. У меня теперь В или даже С. – Она гордо взглянула на свои торчащие соски.

Розина догадалась, о чем идет речь.

– Stai zitto! – прошипела она Генет и прижала палец к губам, но Генет только рассмеялась в ответ. – Госпожа, – сказала Розина Хеме по-амхарски, – беда мне с этой девчонкой. Все мальчишки бегают за ней. А она нет чтобы цыкнуть на них. Только посмотрите, как она одевается.

Нотка гордости, которую я услышал в этой жалобе, больно кольнула меня.

– Просто в Асмаре мне понравилась одежда, – объяснила Генет. – Ах да! Я захватила открытки! Хочу вам показать. Ах, они в такси… минуточку.

Она нырнула в открытое окно машины, мы полюбовались ее трусами. Розина рявкнула на нее на языке тигринья, Генет не отреагировала.

И вот открытки перед нами.

– Асмара… итальянцы построили такой красивый город. Видите?

Колониальным прошлым хвастаться не пристало; итальянцы пришли туда задолго до Эфиопии. Странные разноцветные здания, казалось, состояли из одних углов, словно некий набор геометрических фигур.

Хема и Гхош вскоре удалились в дом, таксист помог Гебре отнести деревянные стулья и новую кровать в логово Розины. Резное ложе черного дерева Розине подарил брат.

Я присел на новую кровать, не сводя глаз с Генет. Казалось, мы не виделись долгие годы. Я словно язык проглотил.

– Как ты провел зиму, Мэрион?

Вот уж в ком нет ни капли смущения. Не то что во мне.

Я подготовился к разговору с ней. Даже сценарий составил. Но эта высокая красивая девчонка – я бы даже сказал, женщина, несущая в себе дух Эритреи и очарование Италии, – смешала все мои мысли. Пациенты, которых я видел, прочитанные книги… все это меркло перед Асмарой.

– Ничего особенного, – ответил я. – Сама знаешь, как здесь скучно, когда зарядят дожди.

– Прямо уж и ничего? А фильмы, приключения? А подружки?

Из головы не шло то, что Розина сказала о мальчишках, бегавших в Асмаре за Генет. Это была измена. Несомненно, Генет нравились ухаживания. Если послать ухажера подальше, он отстанет, так ведь?

– Подружки? Не знаю. Только вот что произошло… И я, поначалу запинаясь, рассказал ей, как танцевал со

стажеркой в бывшей маминой комнате. Чувственную составляющую я постарался полностью опустить. Правда, чем дальше продвигался мой рассказ, тем сложнее было сохранять равнодушный тон.

Глаза у Генет сделались круглые, как кольца в ушах.

– Так ты ее… того? – спросила она.

– Нет! – горячо возразил я.

На лице у нее рисовалось разочарование. А я-то думал, она станет ревновать.

– Черт побери, Мэрион, почему «нет»? Я покачал головой:

– Есть причина…

– Какая? Ну же, говори! – Она пихнула меня в бок, будто стараясь выбить признание. – Кого ты ждешь? Английскую королеву? Она замужем, если не забыл.

– Причина в том… Знаю, будет здорово, просто замечательно. И даже более того…

– Ну так в чем дело? – Она картинно закатила глаза.

– Хочу, чтобы моей первой женщиной была ты. Ну вот. Сказал.

Генет с открытым ртом уставилась на меня. Я ощутил себя совершенно беззащитным, затаил дыхание. Сейчас примется меня высмеивать, издеваться. Это убьет меня.

С лаской на лице она наклонилась ко мне, нежно взяла обеими руками за подбородок и покачала из стороны в сторону, словно я маленький ребенок.

– Ma che minchia? – грубо вмешалась Розина. Я и не заметил, как она вошла в комнату.

Генет расхохоталась. Она складывалась пополам, задыхалась, захлебывалась смехом. Розина постояла, посмотрела на нее и удалилась, бормоча что-то себе под нос. Истерический смех Генет был мне в новинку.

Когда к ней вернулся дар речи, Генет объяснила:

– «Ма che minchia?» означает «Какого хрена?». Этому выражению меня научили в Асмаре двоюродные братья. Мама меня постоянно шлепала за него. А теперь сама туда же, представляешь? Ну так как, Мэрион, che minchia, а?

Все вместе мы ужинали в бунгало. Генет сидела с нами, а Розина и Алмаз ели на кухне.

Ручки «Грюндига» за едой крутил я. «Рок Африки» я часто слушал до полуночи, музыка отвечала моим чувствам: в плотной ткани двенадцатитактовых блюзов или в пронзительных балладах Дилана царил порядок. По вечерам со мной частенько сиживал Шива, музыка увлекала и его.

Заговорил диджей:

– «Рок Восточной Африки», радиослужба Вооруженных сил. Здесь «Суббота на ферме Буна». Первая партия вина с фермы Буна поступила вчера вечером, и если вам его не хватает, ребята, к сожалению, ничем не могу помочь. Кончилось. Давайте лучше послушаем Бобби Винтона, «Мое сердце принадлежит только тебе».

Я обрадовался, что Генет ничего не знает про эту радиостанцию. Значит, двоюродные братья из Асмары не такие уж крутые, если не настраивали приемник на это шоу.

Следующая песня началась без вводных слов. Я вскочил с места.

– Вот она! – прокричал я Генет. – Мелодия, про которую я тебе говорил!

Сколько вечеров я не отходил от приемника, а песню, под которую танцевали мы со стажеркой, слышал впервые.

Под музыку я задвигался, завертелся в танце, не обращая внимания на лицо обалдевшей Хемы и на удивленные взгляды Гхоша и Генет, прибавил громкость. Из кухни показались Розина и Алмаз – наверное, решили, что я спятил. Я был сам на себя не похож, но остановиться уже не мог. Внутренний голос шептал мне, что сегодня подходящий день.

Поднялся Шива и присоединился ко мне, его танец был плавный, выверенный, движения до того отшлифованы, будто свои занятия хореографией они с Хемой проводили именно под эту мелодию. Глядя на нас, не удержалась и Генет. Я потянул за руку Хему. Гхош не стал дожидаться отдельного приглашения. Попытка вовлечь в танец Розину не удалась, они с Алмаз сбежали на кухню. Впятером мы танцевали, пока не отзвучала последняя нота.

Чак Берри.

Так звали артиста. А песня именовалась «Sweet Little Sixteen» – так сказал диктор.

Когда пришла пора отправляться спать, Генет, к огорчению Хемы объявила, что возвращается в комнату матери.

– Составлю маме компанию. У меня теперь своя кровать. В Асмаре мы вшестером спали на полу. Своя кровать – какая роскошь!

На следующий день я разыскал в музыкальной лавке на Пьяцце сорокапятку Чака Берри. Из наклейки на конверте следовало, что «Sweet Little Sixteen» – хит номер один, но за 1958 год! Я был уничтожен. Целых десять лет весь мир слушает эту вещь, а я и не знал о ее существовании! Вот профан! И еще устроил танцы под нее! Ну словно крестьянин, глазеющий на неоновую пивную кружку на крыше здания «Оливетти».

В канун нового учебного года Хема и Гхош взяли нас с собой в Греческий клуб на празднование окончания «зимы». Генет отказалась, заявив, что ей надо подготовить одежду для школы, чем очень меня удивила. Розина, Гебре и Алмаз собирались организовать скромные посиделки.

Биг-бэнд был составлен из желающих подработать музыкантов, играющих в оркестрах Вооруженных сил, ВВС и лейб-гвардии. Они могли сыграть «Stardust», «Begin the Beguine» и «Tuxedo Junctions» даже если их разбудить ночью. Чака Берри в их репертуаре не было.

Загорелые экспатрианты были после отпуска полны сил. Я увидел мистера и миссис Г., которые на самом деле вовсе не были женаты и о которых говорили, что они, будучи в Португалии, сошлись и сбежали от своих законных семейств; мистера Дж., холостяка из Гоа, успевшего посидеть в тюрьме за финансовые махинации. Новоиспеченные экспаты быстро разучивали свои роли: я иностранец, и это главное, а талант и образование не имеют большого значения.

Мне всегда казалось, что экспатрианты – сливки культуры и стиля «цивилизованного» мира. Но сейчас я видел, насколько далеки они от Бродвея, Вест-Энда или Ла Скалы, отстают лет на десять, как я со своим Чаком Берри. Я глядел на румяные, потные лица танцующих, на их по-детски блестящие глаза, и меня разбирала досада.

Шива сначала танцевал с Хемой, потом с дамой, партнершей Хемы и Гхоша по бриджу, потом со всеми подряд. Мне внезапно стало невмоготу в этом зале, и я ушел, сказав Хеме и Гхошу, что возьму такси.

Поднимаясь по склону к Миссии, я думал о стажерке. Я старался ее избегать. В компании своих подопечных она меня не узнавала; когда я попадался ей вместе с Шивой, молча кланялась, а встретив как-то меня одного, спросила:

– Ты Мэрион?

По глазам я понял, что ничего не изменилось и ее дверь по-прежнему для меня открыта.

– Нет, – соврал я. – Я Шива.

Больше она таких вопросов мне не задавала.

В комнате Розины бормотал приемник, но дверь была закрыта, да мне и не хотелось никого видеть.

Снедаемый мрачными мыслями, я лег спать, – казалось, мне куда больше тринадцати.

Проснулся, когда вернулся Шива, увидел его в зеркале. Он показался мне выше, чем я сам, у него были узкие бедра и легкая походка танцора. Шива снял пиджак и рубашку.

Его расчесанные на пробор волосы спутались, губы пухлые, почти как у женщины, лицо мечтательное, вдохновенное. Раздевшись до белья, он принялся смотреться в зеркало, поднял одну руку, занес другую, словно танцевал с воображаемой женщиной, грациозно повернулся и поклонился.

– Славно провел время? – спросил я.

Он застыл на месте, так и не опустив рук. Я поймал его взгляд в зеркале и покрылся гусиной кожей.

– Там все славно провели время, – ответил он хриплым, незнакомым голосом.