За веки сомкнутые спрятавшимся взглядом Громады черные строений вижу я, Что некий рок воздвиг и понаставил рядом, Как образ вечности в тоске небытия. Здесь, в лабиринте их, среди угрюмых башен, Юриспруденции торжественный гранит Людьми придуманных законов воплотит Прямоугольный смысл, который хмур и страшен. А гордость медных плит и бронзовых столбов Выносит в холоде надменного бесстрастья Решения о том, какая для умов И для сердец простых потребна мера счастья. Как право твердое, стоят ряды колонн, И купол, всех вершин уверенней и выше, На них покоится несокрушимой крышей, Извечен, холоден и в небо устремлен. Когда же вечером струится кровь заката Из-под давящих туч и все полно угроз, — Седой догматики твердыни и палаты Какой-то роковой исследуют вопрос. И думать не хотят, отверсты ли зрачки Их бога смутного в вечерний этот час И не закрыл ли он когда-то зорких глаз Не от усталости, а просто от тоски.

Туда, где над площадью — нож гильотины, Где рыщут мятеж и набат по домам! Мечты вдруг, безумные, — там! Бьют сбор барабаны былых оскорблений, Проклятий бессильных, раздавленных в прах, Бьют сбор барабаны в умах. Глядит циферблат колокольни старинной С угрюмого неба ночного, как глаз… Чу! бьет предназначенный час! Над крышами вырвалось мстящее пламя, И ветер змеистые жала разнес, Как космы кровавых волос. Все те, для кого безнадежность — надежда, Кому вне отчаянья радости нет, Выходят, из мрака на свет. Бессчетных шагов возрастающий топот Все громче и громче в зловещей тени, На дороге в грядущие дни. Протянуты руки к разорванным тучам, Где вдруг прогремел угрожающий гром, И молнии ловят излом. Безумцы! Кричите свои повеленья! Сегодня всему наступает пора, Что бредом казалось вчера. Зовут… приближаются… ломятся в двери… Удары прикладов качают окно, — Убивять — умереть — все равно! Зовут… и набат в мои ломится двери!

— Средь золота и мрака площадей, О женщина в одежде черной, Чего ты ждешь так много дней? Чего ты ждешь упорно? — Псы черных чаяний пролаяли опять Сегодня вечером на луны черных глаз, На луны глаз моих, на черную их гладь, На луны глаз — не раз — в вечерний час; Протяжно псы пролаяли опять На луны глаз, на черную их гладь. Такою пышностью скорбит волос волна, Что стая псов безумием полна, Такое золото в сверканье наготы, Такой гордыней бедра налиты! — О женщина вся в черном, столько дней Чего ты ждешь средь грома площадей, Чего ты ждешь? — Вновь груди-паруса в тот черный рай летят, В просторы черные, где мечется набат. Каких Валгалл [10] горячечные трубы Иль кони, вскинутые на дыбы Хлыстом любовной пытки и борьбы, — Мои гранатовые губы? Какие ужасы кипят в моем огне Для этих псов, что лижут пыл мой ярый? Какие им пожары сквозь удары Мечтаются, чтоб смерть искать во мне? — О женщина вся в черном, столько дней Чего ты ждешь средь грома площадей? — В моих объятиях шипы; Я ненавистью вся пылаю; Я — гончая среди толпы; Я гибну или пожираю. Зубов алмазных острия Мои горят, язвя на ложе; Да! Точно смерть прекрасна я И, как она, доступна тоже. И тем, кто о стену мою Ломает молнии желаний, Я тела катафалк дарю, И стон, и свечи поминаний. Я всех пьяню тоской своей, Томя у самого порога; Проклятия моих грудей Восходят факелом до бога. Как башня я; затворов лязг Привычен всем; все испивают Струю моих нечистых ласк, Что, утоляя, убивают. Бессильные! Что любо им? Чем их бесплодный пыл волнуем? Лишь отвращением моим К их ярости и поцелуям. Им сладко вновь найти во мне Свой мертвый светоч воскрешенным, И плащ мой в их безумном сне, Как рдяный ужас, повторенным. — О женщина вся в черном, столько дней Чего ты ждешь средь грома площадей, Чего ты ждешь? — Лишь солнца старого вечерний пламень ярый Кусками золота осыплет тротуары, Лишь город линии своих огней помчит За черный горизонт, где устремлен в зенит Магнит всевластный: женщина! — как снова Псы безнадежности свой долгий лай стремят В глаза моей души, в ее полночный взгляд. Псы лают черные средь сумрака ночного, Псы лают черные в вечерний час На луны черные моих недвижных глаз! Какой гордыней бедра налиты, Что мчатся псы вдоль тела золотого? Бьет им в глаза средь сумрака ночного Какой огонь багряной наготы? Каких безумий пьяная Валгалла Мне разжигает губы ало? И волосы — в какой клокочущий набат, В какой полночный рай летят? Какой пожар, и пыл, и страх Меня влекут уздою черной, Бросая здесь, на площадях, Царицей грозной и покорной? — О женщина вся в черном, столько дней Чего ты ждешь средь грома площадей, Чего ты ждешь? — Увы! Когда же он придет, — Когда багряный вечер ждет, Кто появиться должен неизбежно И кто появится, как рок? Во мне безумие растет волной мятежной И поднимается от ног К уже галлюцинирующим гр у дям! Где руки, что пролили кровь? Они раскроются — и будем Мы длить кровавую любовь! Все тело ждет любовной казни. Что страх, когда желанье жжет? Меня никто не обойдет В моем властительном соблазне! Кто ж должен пожелать меня Среди вечернего огня В железном грохоте и реве? — О женщина вся в черном, столько дней Кого ты ждешь средь площадей. Кого ты ждешь? — Того, чей нож отведал крови!

Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ, Со лбом, в бореньях роковых Разбитым о недвижность их! На жесткой почве, с прямотой иглы, Глухого леса высятся стволы; Их ветки — молний изваянья; Вверху — квадратных скал углы — Громады страха и молчанья; И бесконечность в вышине Алмазных звезд, с небес ко мне Глядящих, — строги и суровы; И за покровами покровы Вкруг золотой Изиды [11] , в вышине! Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ! Как взоры пристальны их роковых проблем! Первичные, они — пред нами суть затем, Чтоб в вечности пребыть такими ж! От их всевластных рук вселенной не отымешь, Они лежат на дне и в сущности вещей, Нетленно проходя сквозь мириады дней. Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ! Открою я глаза: их чудеса кругом! Закрою я глаза: они во мне самом! За кругом круг, в бессчетных сочетаньях. Они скользят в воспоминаньях. Я погибаю, я пропал, Разбив чело о камни скал, Сломав все пальцы об утесы… Как бред кошмара— их вопросы! Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ! Вы тексты от каких затерянных страниц? Остатки от какой разрушенной вселенной? Ваш отвлеченный взор, взор глаза без ресниц, — Гвоздь, проходящий в сталь, меч, острый неизменно! От ваших пристаней кто вдаль не отплывал? Но гибли все ладьи о зубья тайных скал. Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ! Мой ум измучен и поник На берегах спокойных книг, В слепящем, словно солнце, мраке; И предо мной во мгле теней Клубком переплетенных змей Взвиваются хмельные знаки. Я руки протянул во мгле: Но вашей тяжестью к земле Я наклонен в порыве смелом. Я изнемог, я изнемог — На переходах всех дорог Встречаться с вами, как с пределом! Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ! Доколе ж длительная пытка Отравленного их напитка, Вливаемого в грудь с высот? Как знать, реальность или тени Они? Но, холоден как лед, Их роковой закон гнетет Чудовищностью нарушений! Доколь бессчетность в вышине Алмазных звезд в их вечном сне, Взор устремляющих ко мне Неумолимо и сурово? О, вечно ль не сорвать покрова Вкруг золотой Изиды в вышине?