Ринслер смотрел на нее таким пристальным взглядом, что Олиф кусок в горло не лез, а уж целая тарелка каши тем более. Девушка неловко поерзала на месте. Это выглядело настолько нелепо, что ей казалось, будто строгий папочка следит, чтобы непослушная дочурка исполнила свое наказание. И Олиф бы съела эту кашу (чего греха таить, в животе пустовала бездна), но вот только не так.

— Я не голодная, — соврала она.

— Не ври. Ешь.

Девушка поджала губы. В душе у нее зародилось неприятное ощущение. На секунду показалось, что Ринслер, возможно, уже совсем спятил, но Олиф резко загнала это ощущение подальше.

— Можно я не буду это есть?

— Как хочешь, — разрешил мужчина.

— Правда? — не поверила она.

— Конечно, не впихивать же это в тебя силком.

Олиф отодвинула от себя тарелку.

— Тогда мне можно идти?

— Нет, ты не убралась, — угрюмо ответил Ринслер.

Девушка с легким вздохом разочарования принялась за свою рутинную работу, иногда поглядывая на стынувшую кашу. Все-таки, что ни говори, есть хотелось страшно. Голод всегда был неотъемлемой частью ее жизни, но она, наверное, никогда не сможет к нему привыкнуть.

Олиф взглянула на Ринслера. Тот сидел в кресле, с задумчивым лицом разглядывая что-то, что видел только он. В этот момент она поняла, что не стоит даже пытаться вновь притронуться к каше — этот взгляд будет прожигать ее насквозь.

На удивление, мужчина был совершенно трезв, что выглядело немного странным. Обычно он в этом время находился в помутненном, искаженном мире.

Девушка перевела взгляд на сервант, где находились графины с вином и виски.

Неожиданно она вспомнила слова Лекса: «Дорогуша, вода здесь не поможет, только чистый спирт». Виски, конечно, не чистый спирт, но все же лучше, чем совсем ничего. Наверное, первые в жизни, она была рада увидеть алкоголь в этой комнате.

— Хочешь? — поднял бровь Ринслер, проследив за ее взглядом.

Олиф покачала головой.

— Я закончила.

— Ладно, иди.

Она уже дотронулась до ручки двери, как мужчина остановил ее:

— Олиф, — окликнул он, — можно задать тебе вопрос?

Девушка на секунду опешила, и так зная, что он в любом случае спросит. Но все равно кивнула.

— Как долго ты была в пустыне?

— Где-то около месяца, а что?

— Ничего. Иди.

У Ринслера был такой вид, словно он только что проглотил кусок испорченного мяса. Его что-то мучило, и она видела это. Такие состояния глубокого ухода в себя стали не редкостью для него, и это пугало. Когда человек замыкается в себе — это всегда пугает. Ей бы очень хотелось ему помочь. Поговорить, посидеть рядом, просто подержать за руку — да что угодно, но она с сожалением повернула ручку двери и вышла в темный коридор.

Каким бы сильным ни был ее порыв, Олиф не смогла бы ему помочь.

Возможно, никто уже не сможет.

* * *

— Фрида, — обратилась девушка к старой женщине, — у меня порвалось платье, у тебя случайно нет ниток?

— Случайно есть, — ответила Фрида, не открываясь от резки овощей.

— Только мне покрепче, чтобы не порвались. На всякий случай. А то мало ли что.

* * *

Возможно растрепанная девчонка, в руках которой было большое шерстяное покрывало, на котором, опасно покачиваясь, стояла деревянная миска с водой, нитки, нож и бутылка виски, выглядела немного странно. Вернее, очень странно.

Песчаники удивились настолько, что даже растерялись, какой вопрос задать первым.

Олиф понимала, что уж об этом происшествии Ринслер узнает самым первым. И даже, несмотря на беспроигрышную фразу: «это приказ Ринслера», а так же дополнительную, которая применялась в особых случаях: «если не верите мне, спросите у него самого. Посмотрим, как он отреагирует», Песчаники пытались препираться.

Олиф знала, на что идет, и чем рискует. Знала, и все равно шла вперед. До второй двери было ровно сорок два шага. Она считала. Затем восемь ступенек, исключая последнюю — там была лишь ее половина, и Олиф всегда ее переступала.

Лекс, как обычно, тяжело дышал. Ему становилось все хуже, испарина на лбу была заметна даже в бледно-зеленой темноте.

— Привет, — поздоровалась она. — Еду я не принесла, зато принесла кое-что другое.

Мужчина повернул голову. Обвел ее фигуру удивленным взглядом.

— Ты что с ума сошла?!

— Да-да, — вздохнула девушка. — Знаю. Плебейка, — Олиф подняла указательный палец вверх и низким голосом провозгласила: — твоей тупости можно только позавидовать. Да как ты только умудрилась до такого додуматься, хватит пытаться меня спасти и бла-бла-бла. Но я уже это сделала, назад пути нет.

— Олиф, ты в порядке? — настороженно спросил Лекс.

— В этом сумасшедшем доме можно быть в порядке? Нет, я не в порядке. Но это неважно.

Она присела на корточки рядом с мужчиной, промочила тряпку в воде.

— Повернись.

— Ты что, серьезно?! — изумился он.

— Да, серьезно. Давай покончим с этим.

— Так, знаешь что, — в голосе Лекса проскользнули стальные нотки, — собирай все свое шмотье и проваливай отсюда. Нарваться решила?

— Уже нарвалась. Песчаники меня и так еле пустили, в следующий раз уже точно не пустят, поэтому повернись, пожалуйста, прямо сейчас.

— Ты прошла вот с этим прямо мимо них?!

— А что, под платье нужно было все спрятать?

— Ты хоть понимаешь, что о таком они доложат Рин… своему начальству?!

— Ринслеру, ага. Если уже не доложили. Тем больше причин скорее начать.

— Плебейка, — насторожился мужчина, — сколько пальцев ты видишь?

И сунул ей под нос свою пятерню.

— Лекс, — взмолилась девушка, — давай уже поворачивайся ко мне спиной. Обработаем рану, и я спокойно упаду в обморок! Пожалуйста!

— Что это, виски? — поднял бровь мужчина.

— Ага.

— Дай-ка сюда.

Она и опомниться не успела, как он схватил бутылку, открыл ее и сделал долгий глоток. Поморщился. Распробовал оставшийся привкус. Удивленно посмотрел на обертку.

— Да ладно, — его голова стукнулась об решетки, — из всех бутылок ты умудрилась выбрать именно эту?!

— А что?

— Это его любимый виски. Он за него маму родную продать готов.

— Родную маму?! — изумленно открыла рот Олиф.

Лекс как-то странно на нее посмотрел и сказал:

— Не бери в голову. Ладно, давай и впрямь покончим уже с этим.

— Давай, — кивнула девушка.

Дождалась пока мужчина сядет к ней спиной так, чтобы она спокойно могла дотянуться до раны. Гной увеличился. Еще немного и заражения крови точно не избежать.

— Гадость какая, — вырвалось у нее.

— Стой, — остановил ее Лекс.

— Только не начинай сначала!

— Я не об этом. Выпей немного.

Он протянул ей бутылку.

— Нет, оно невкусное.

— Зато волшебное. Пей.

Олиф неохотно взяла бутылку за горлышко, поднесла к себе и поморщилась от запаха спирта, резким порывом забившего нос. Под пристальным взглядом Лекса, через силу глотнула ядреной жидкости.

— Фе, — тут скривилась девушка.

— Отлично. А теперь давай, режь.

— Не так уж это и больно.

— Я с радостью поменяюсь с тобой местами. Хочешь?

— Нет, спасибо, — насупилась Олиф.

Она повторно смочила тряпку, приложила ее к ране. Да уж, боль для него будет невыносимой. Тоненькие струйки прозрачной жидкости потекли вниз по обнаженной коже, стирая грязь на своем пути, и оставляя неровные дорожки. Девушка глубоко вздохнула. Взяла нож, плеснула на лезвие немного виски.

Еще один глубокий вдох. Ей казалось, что она давно была готова к этому. Но куда там. Страх не могли отогнать никакие вздохи.

«Только бы в обморок не упасть», — опасливо подумала Олиф.

В одной руке она держала нож, в другой — бутылку виски, при этом уверяя себя в том, что резать людей — это совсем не страшно, и все будет хорошо. Она еще раз вздохнула, уже чисто инстинктивно, и сделала надрез вверху раны. Темно-серый гной тут же потек по спине вниз. Чем дальше она резала, тем больше он смешивался с выступившей кровью. И тем сильнее Лекс сжимал зубы.

— Черт возьми, — прошипел он.

Олиф впервые так радовалась полутьме вокруг: так меньше видно, так меньше страшно.

Она продолжала резать, чувствуя, как напряглись мужские мышцы. Надо отдать ему должное, он держался молодцом. Гной скопился не только на поверхности, но и под кожей. Пришлось вычищать его и оттуда, что очень затрудняла хлещущая кровь. Наверняка на полу уже скопилась приличная лужа. Как только Олиф поняла, что кроме крови больше ничего не вытекает, она тут же плеснула на рану виски.

— Тввввою мать!!! — сжал зубы Лекс. — Дай сюда!!!

Девушка тут же протянула ему бутылку. Мужчина сделал несколько долгих глотков.

Пока он пил, она взяла заранее приготовленную иглу с ниткой и проткнула ей человеческую кожу. Услышала порывистый вздох, почувствовала, как от напряжения трясутся руки. Что может быть хуже, чем резать человека заживо? От одной мысли, что она протыкает иглой настоящую кожу, ей становилось плохо. Головокружение усиливалось, в глазах становилось все темнее, еще немного и она точно потеряет сознание. Глубокие вздохи не помогали. Крови становилось все больше, а Олиф все никак не могла сделать и нескольких стежков. На секунду ей показалась, что эта кровь никогда не остановится, что она так и будет литься и литься, и, в конце концов, Лекс умрет просто от потери крови. Но секундное помутнение сразу же сменила одна здравая мысль: «Надо. Иначе он точно умрет». Олиф собрала остатки воли в кулак и, представив, что просто, как обычно, вышивает дома, продолжила протыкать иголкой его кожу.

Лекс лишь порывисто вздыхал. Ей бы его выдержку.

Как только шов был готов, Олиф вновь плеснула на него виски. Послушала длинную матерную тираду, и приложила к ране тряпку, надеясь, что теперь кровь остановится. Та просачивалась и сквозь шов, но теперь уже не в таких количествах. На белой ткани медленно расползалось кровавое пятно.

— О Берегини! Я сделала это! — ошеломленно произнесла девушка.

Голова сразу же отяжелела, мир вокруг поплыл перед глазами.

— Поздравляю, — проворчал Лекс и вновь запросил спасительную бутылку.

— Это было просто ужасно! Я думала, что точно упаду в обморок.

Что бы остановить эту вращающуюся картинку, пришлось закрыть глаза.

— Еще бы ты упала!

В голове сразу сформировался образ темных кровавых пятен на белой одежде. Они становились все больше и больше, расползались вниз по телу. Ткань не могла впитать все сразу, капли крови стекали вниз.

— У тебя было столько крови… она шла и шла… я думала, ее уже не остановить…

— Только без обмороков! — возмутился Лекс, но к тому времени, как он повернулся к ней лицом, она уже пребывала в блаженном беспамятстве. — О Берегини, ну за что мне это?!

* * *

Ринслер занимался какими-то мелкими делишками, касающимися отдельных воинов, когда к нему в комнату вошел Песчаник. Тот был и удивлен и огорошен одновременно. Он начал лепетать про какую-то девчонку, что исполняла какой-то странный приказ. Его, Ринслера, приказ. На ничего не понимающего мужчину свалилась тысяча ненужных слов, из которых он понял только то, что объект возмущения Песчаника — это Арли, которая удивительно зачастила к Лексу. Но мужчина точно помнил, что выбрал эту женщину специально, ведь она до смерти его боялась. Да и было за что.

Сперва до Ринслера все никак не могло дойти, почему Арли так странно себя ведет. Не могла же она так быстро поменять свое отношение. Он уже начал всерьез задумываться о том, что Леск ее чем-то опоил, но потом, спустя некоторое время абсолютного непонимания и путаницы в голове, разобравшись во всех совершенно новых для него приказах, до него, наконец, дошло.

— У нее была косичка вокруг головы?

— Да!

Мужчина был удивлен не меньше Песчаника.

— Мелкая такая девчонка?

— Да, она мне сразу не понравилась. Что прикажете, сэр?

Ринслер впервые за долгое время не знал, что ответить. Ему нужно было привести мысли в порядок. Пришлось пройтись вдоль комнаты. Песчаник терпеливо ждал, а Ринслер все никак не мог понять, и принять то, что произошло. Он поймал себя на том, что вообще-то должен чувствовать злость, но вместо этого чувствует только растерянность.

И Лекса и эту девку нужно было повесить сию же секунду. Он это прекрасно понимал. Эта малявка обвела всех вокруг пальца. Всех, включая его, Ринслера, хотя он искренне считал, что такое невозможно. Да, внешность бывает обманчива. Хрупкая девчонка, оказалась бойцом. Разве такое бывает?

Ему нужно было отдать приказ о немедленном задержании, но мужчина, подумав, решил поступить иначе.

— Отозвать охрану от темниц.

— Что? — решил, что ослышался Песчаник.

— Вы спугнете их, — словно сам с собой принялся рассуждать Ринслер. — Отозвать охрану, и не смейте трогать девчонку. Я сам с ними разберусь.

— Вы уверены? — на всякий случай осведомился воин.

— Они даже не представляют себе, с кем связались. Идиоты. И без моего приказа Хозяину не сообщать!

Взгляд Ринслера стал задумчивым и каким-то отстраненным. Но что-то вдруг вырвало его из своих мыслей.

— Исполнять! — приказал он и направился к серванту.

Мужчина покопался на полке, недоуменно выпрямился.

— А где мое любимое виски?

* * *

Бывает, что жизнь преподносит уроки. Жестокие, больные уроки. Бывает, что мы их запоминаем, а бывает — нет. Наша память настолько безгранична, что любой момент нашей жизни она крепко обнимает, и укутывает в свои теплые объятия. Бывает, что это моменты счастья, а бывает — горя. Все они хранятся там, глубоко-глубоко, в нашем сознании. Какие-то нам хочется помнить, какие-то — нет.

Если бы у меня был выбор, я бы хотела забыть о том, кого убила.

Лекс был прав: страх заставляет нас делать невиданные вещи. Жестокие, бессердечные. Я не могу ударить человека. Но могу убить. И его лицо, его угасающий взгляд, бледнеющая кожа, и жизнь, постепенно покидающая телесную оболочку — этого память никогда не сотрет. Оно будет преследовать меня всегда. Стоит закрыть глаза, и я вижу… нет, не мертвое тело. Я вижу его родных, возможно, не существующих родных. Но почему-то мне кажется, что у него была семья… жена, ребенок. И они теперь больше никогда уже не увидят этого Перводружинника. Я отняла у него право вернуться домой.

Правильно ли я поступила? Не знаю. Имеем ли мы право распоряжаться чужой жизнью? Я не знаю. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь вернуться домой. Смогут ли меня простить его родные. И мои. Моя семья. Смогу ли я сама себя простить. Не знаю.

Но я знаю одно. Я никогда его не забуду.

Никогда.

* * *

Олиф открыла глаза. Первые несколько секунд блаженства сменились жуткими ощущениями во всем теле. Лежать на полу было холодно, очень холодно. Левый бок, давно не видевший, как мягкой перины, так и жестких каменных плит, протестующе ныл. Шея затекла, так же, как и левая рука, но Олиф вставать не спешила. Не то чтобы ей так нравилось себя мучить, у нее просто не было сил. Все они куда-то делись, испарились так быстро, она и опомниться не успела. Столько дней прошло, и она все держалась, а тут вот, хватило всего лишь одного вида крови, чтобы сломаться.

— Ты стала чаще дышать, — голос Лекса звучал отдаленно, словно в бреду.

Олиф чуть повернула голову, чтобы хоть немного размять шею.

— Это плохо?

— Может быть.

Наверное, это выглядело странно. Темница, окрашенная в темно-зеленый свет, камера, в которой, привалившись к стене, сидел истекший кровью мужчина, и рядом девушка, лежащая на одном боку, не в силах повернуться.

— Так и будешь там лежать? — нарушил молчание Лекс.

— Да…

— Неужели ты настолько боишься крови, что даже встать не можешь?

— Я не знаю, — голос у нее стал каким-то сиплым.

Повисла тишина. Краем уха Олиф услышала небольшое копошение в камере.

— Ты в порядке? — Вопрос застал ее врасплох. В порядке ли она? Вроде бы отвечала уже.

— Я не знаю.

— Олиф, — показалось, или в его голосе промелькнуло беспокойство? — сядь хотя бы.

— Зачем?

— Замерзнешь. — Врет. По голосу слышно, что врет.

— Не хочу.

— Эй, слышишь меня? — нет, точно беспокойство. Ей было почти приятно, потому что заставить его беспокоиться еще нужно было постараться. — Садись.

— Нет, мне и так хорошо.

Вновь послышалось копошение, что-то задело решетку, раздался свербящий звук и ругательство Лекса.

— Олиф, послушай, пол холодный, тут полно всякой заразы. Будет здорово, если ты…

— Не надо со мной, как с сумасшедшей. Я не спятила.

— Давай ты сядешь, так будет удобнее разговаривать.

Лекс с такой настойчивостью просил ее сесть, что это заставило девушку насторожиться. Но садиться она не собиралась, хотя бы потому, что это требовало слишком много сил. Все, что получилось — это вытащить руку из-под тощего тела.

— Я не хочу разговаривать.

— Ладно, а что ты хочешь?

— Ничего не хочу.

— Олиф, сядь пожалуйста.

Пожалуйста? Он сказал «пожалуйста»?! Не поверив собственным ушам, она перевернулась на другой бок. Мужчина выдохнул — не шибко много, но хоть чего-то он смог добиться.

— Я не хочу садиться. Я вообще ничего не хочу. — Она посмотрела на него с сожалением. Олиф искренне сожалела, что попала сюда. Все-таки даже в пустыне у нее были силы встать.

— Слушай, я знаю, что ты чувствуешь. Давай так: ты сейчас сядешь и расскажешь, что тебя мучает, ладно?

— Ничего меня не мучает. И вообще, с чего вдруг такой тон?

— А с чего вдруг такое поведение?

— Да потому что… потому что… я устала. Я больше не могу. Все, все, кто меня тут окружают — чокнутые. Я тоже стану, как они, да? Или уже стала? — Девушка вдруг с неподдельным ужасом посмотрела на мужчину. — Я спятила?

— Нет, что ты, нет, — заверил ее Лекс.

— Тогда почему ты со мной разговариваешь, как с сумасшедшей?

— Если бы ты была сумасшедшей, я бы с тобой не разговаривал, — резонно заметил мужчина.

Немного поразмыслив, Олиф поняла, что в его словах есть смысл. Лекс не из тех, кто будет церемониться с кем-то.

— Значит, все впереди. Потому что это сильнее нас. Я уже чувствую, что со мной что-то не так… люди в здравом уме никогда не станут так рисковать. А я только и делаю, что рискую.

— У тебя тут остались дорогие тебе люди? — поднял бровь мужчина.

Девушка на секунду замолчала. Если бы кто знал, каких усилий ей стоило удержать в себе губительное «да».

— Нет.

— Тогда тебе и терять нечего. А когда нечего терять, мы все рискуем. И я тоже рискую, постоянно.

— Сравнил, — буркнула Олиф. — Тебе рисковать легче.

— Почему? — слегка удивился Лекс.

— Потому что ты сильный.

— Ты тоже сильная. — Нет, тут определенно что-то не так! Но что именно, она не горела желанием узнать. Разговаривают друг с другом, и ладно. Если учесть, что скоро Ринслер обо всем узнает, то это даже, скорее, роскошь.

— Мне тяжело, очень тяжело, — призналась Олиф.

— Всем тяжело, — заметил Лекс.

Девушка чуть повернула голову, коснулась кончиком носа холодного пола. В пустыне, когда она лежала на горячем песке, ей было ясно, что это конец. Она, наверное, даже смирилась со смертью. Но нет, ей дали еще один шанс. Когда она попала сюда, к Песчаникам, и сидела в темнице, ей тоже казалось, что конец близок. Но она смогла продержаться еще. Теперь же конец выглядел более реальным и естественным: он будет не быстрым. Никто не даст ей умереть мгновенно. Ринслер будет зол, уж она-то это знает точно. Но самое страшное было в том, что решившись помочь Лексу, она все равно поставила его под удар. Хотя, кто знает, сколько еще ему тут оставалось. Вернее, им всем.

— Он снится мне, — выдавила Олиф.

— Кто?

— Перводружинник. Ты был прав, они приходят во сне.

— Это пройдет, — попытался успокоить ее мужчина. Впервые за долгое время, ему стало жаль, что тогда, в пустыне, он так резко вывалил на нее всю жестокую правду.

— Нет, — покачала головой девушка. — Это пройдет только если отключить все чувства, а я так не могу.

— И не отключай, просто смирись.

— Ты смог с этим смириться?

— Да, — покривил душой Лекс, и добавил: — Давай ты сядешь, ладно? Я ведь серьезно на счет заразы.

— Ну ты-то там сидишь.

— А ты лежишь, поэтому лучше сядь.

Олиф подняла взгляд на Лекса. Тот расположился прямо рядом с решетками и пристально разглядывал ее. Некоторое время она не двигалась, а затем нехотя приподнялась на руках.

— Давай-давай, — «подбодрил» ее мужчина.

Во всем теле ощущалась жгучая слабость, руки не держали. Кое-как Олиф удалось сесть, а вот пододвинуться к стенке оказалось еще сложнее. Пришлось напрягаться сильнее. Ей казалось, что она совершает какой-то невиданный по сложности поступок, хотя просто напросто прижалась к стене. Облегченно коснулась головой холодных камней.

— Молодец, — похвалил Лекс. — теперь рассказывай.

— Что рассказывать? — не поняла Олиф.

— Не знаю, что хочешь.

— Зачем?

— Когда такое наступает, нужно поговорить, — устало пояснил мужчина.

— Какое — такое?

— Не знаю, как тебе сказать, чтобы ты не взъелась.

— Скажи, как есть, — насторожилась девушка.

— Истерика.

— Я не истеричка! — тут же воскликнула Олиф.

— Я разве сказал «истеричка»? У каждого такое случается, надо просто пережить.

— А ты откуда знаешь?

— Плебейка, — усмехнулся Лекс, — ты разве не заметила, что я знаю намного больше тебя?

Олиф вздохнула. Она привыкла к тому, что он действительно знает больше. А еще она привыкла к постоянным насмешкам, издевкам и глумлениям, поэтому разговаривать с ним вот так вот, по-простому, как нормальные люди, было очень странно.

— Когда мы встретились в пустыне, — со вздохом начала Олиф, — я думала, что вот-вот умру. Хэнк пропал, и я осталась одна. А одной в пустыне не выжить. Мне казалось, что все — вот он конец. Солнце, пески и жуткий холод по ночам… но почему-то смерть все не шла. Ни когда на нас напали разбойники, ни когда я попала к Песчаникам, ни когда нарвалась на Ринслера…

— Что? — удивленно перебил Лекс. — Нарвалась на Ринслера?

— Э-э… — девушка поняла, что сболтнула лишнего, — это долгая история.

— Ничего страшного, времени полно, — голос мужчины прозвучал очень напряженно.

— Да там неинтересно совсем. — Вообще-то не стоило даже пытаться препираться — все равно ведь вытянет всю правду.

— Неважно. Рассказывай.

— Это случилось довольно давно, — обреченно вздохнула Олиф, — или недавно… не знаю, тут время идет по-другому… В общем, когда мы только сюда попали, меня отвели к «лапочкам». У них тут все другое, и правила тоже. По закону мне можно было…

— Я знаю здешние законы, — вновь перебил мужчина. — Тебе полагается выбор.

По правде говоря, Лекс считал этот закон сущей глупостью и издевательством. Ведь он присутствовал на его принятии. Хозяину настолько хотелось поразвлечься, что он выстроил всех воинов в ряд и предложил новенькой девчонке, со страшной козлиной бородкой, выбрать одного из них. Да, они с Ринслером вместе никогда ее не забудут.

— Ну и я… я… — Олиф почему-то смутилась.

— Кого ты выбрала? — напрягся мужчина.

— Я выбрала… ну, в общем… я выбрала Ринслера.

В темнице повисла гнетущая тишина. Олиф как обычно ожидала чего-то вроде: «ну ты и дура», но мужчина молчал.

— Странно, — наконец, не выдержала она.

— Что именно?

— Неужели не хочешь меня как-нибудь обозвать?

— Уже.

— Что — уже?

— Обозвал. Но это не для твоих маленьких ушек. Можешь продолжать.

Девушка, все еще прижимаясь к стене, повернула голову, чтобы посмотреть на Лекса. Тот сидел как обычно: опирался спиной о стену, одна нога согнута, другая выпрямлена, голова чуть опущена.

— Тебе это не понравится, — с горечью сказала Олиф.

— Как будто до этого мне все нравилось, — усмехнулся он в ответ.

— Я не хотела становиться «лапочкой». Ну, вообще-то, — решилась она сознаться во всем, — мне просто не хотелось жить. Я думала, если разозлить эту местную звезду, он за наглость сразу же прирежет меня.

— Он не делает таких одолжений, дура, — выругался Лекс. — Пришла бы сюда, я бы тебя сам за эту тупую идею прирезал! Как ты собиралась его разозлить? — допытывался мужчина.

— Это важно?

— Да.

— Я кинулась на него с ножом. — Прошло уже столько времени, а те события всё равно так ярко предстали перед глазами, словно это произошло только вчера.

— Ты — что?! — удивленно вскинул голову Лекс.

Олиф не ответила, она и так знала, что он все прекрасно понял. Ему понадобилось время, чтобы переварить информацию. На его лице отразилась растерянность и злость, прежде чем он сумел их скрыть.

Вопреки мыслям девушки, злился он не на Ринслера, а на самого себя. Хотя и на Ринслера тоже. При случае обязательно врежет ему, просто ради собственного морального удовольствия. Лекс ведь догадывался, что Песчаники сломают девчонку, но чтобы так… он даже предположить не мог, что она сама полезет буквально на самое острие. Не надо было оставлять ее одну.

— И как? Вышло? — каким-то неестественно спокойным тоном спросил мужчина.

— Да, пожалуй. Они оставили меня. Я стала помогать на кухне, мыть змей и… — она запнулась, не решаясь говорить, что прислуживает Ринслеру, — и всё. А потом это как-то забылось.

— Забылось? Такое не забывается! Не для Ринслера. — И тут Лекса осенило. — Так значит ты не… — он многозначительно замолчал.

— Не…? — нахмурилась девушка, и только спустя несколько мгновений до нее дошло, что имел в виду этот истинный мужик, у которого мысли сразу же приняли самый похабный оборот. Она ему тут душу изливает, а он о чем?! — Эм, да. Я — «не».

— Неужели ты там всеобщая любимица? — иронично спросил мужчина.

Теперь некоторые слова Ринслера приняли для него иной смысл.

— Нет, — покачала головой Олиф. — Далеко нет. Например, меня ненавидит Макс. И Рэй, кстати, тоже.

Лекс напряг память. Макса он помнил довольно хорошо, а вот имя девушки было ему лишь смутно знакомо. Среди «лапочек» он ее точно не видел. Зато парня втихомолку терпеть не мог, особенно за его страстную любовь к животным и уменьшительно-ласкательным суффиксам.

— Да, Макс и нас с Ринслером ненавидел, — усмехнулся мужчина и только тут понял, что только что ляпнул. Злобно сжал челюсть, понимая, что сейчас снова придется врать. Но врать не пришлось. Прошло несколько секунд, а со стороны девушки не последовало никакой реакции.

— Вижу, ты не удивлена, — заключил Лекс. Глупо было думать, что она не знает. Земля слухами полнится.

— На счет чего? — не поняла Олиф.

— На счет нас с Ринслером, — прозвучало это так странно, как будто они не бывшие друзья, а бывшие любовники.

— Только глухой не знает. Или слепой.

Видимо она настолько привыкла к тому, что они бывшие друзья, что даже не обратила особого внимания на его фразу.

— Ну давай, спрашивай, — вдруг раздраженно сказал мужчина.

— Что?

— То, что ты хочешь спросить.

Олиф даже интересоваться не стала, как он догадался. Но он был прав: вопрос она действительно хотела задать, и не один.

— Почему? — В глубине души она понимала, что не стоит этого делать. Но другого шанса, возможно, уже не будет, поэтому девушка решила рискнуть. В голосе почему-то прозвучали нотки отчаяния.

— Что почему? — ради приличия спросил мужчина, хотя прекрасно ее понял.

— Почему ты не вернулся?

Лекс упрямо вздернул подбородок.

— Все мы совершаем ошибки.

Олиф поджала губы. Прохладная стена неожиданно помогла справиться с кашей в голове.

— Неужели… неужели одной ошибки не достаточно?

— Одной ошибки? — не понял мужчина.

— Да, ошибки. Твоей ошибки.

— О чем ты?

— О причине, по которой тебя судили Кровавым законом.

Лекс вздрогнул, как будто только что получил хлесткую пощечину. В этот момент Олиф поняла, что задела не просто за живое, а за самое потаенное и самое больное.

— Почему ты здесь, Лекс? — тихо спросила Олиф.

Она прекрасно видела, как он сжимает кулаки, как сильно он стиснул челюсть, как обреченно прикрыл глаза. Видимо надеялся, что она не заметит.

— Давай оставим это.

— Ты же хотел поговорить, так давай поговорим.

— Мы не будем об этом говорить.

— Скоро сюда прибежит Ринслер, и одним Берегиням известно, что он сделает. Можно считать это исповедью.

— Плебейка, — раздраженно попытался воззвать к ее разуму Лекс, — ну почему ты всегда пытаешься залезть туда, где тебе не место?!

— Может, это мое призвание? — слабо улыбнулась Олиф. — Мы же все попали сюда за что-то, но кто-то ведь действительно не виноват…

— Ага, — саркастически поддакнул мужчина, — в этой пустыне все не виноваты.

— И ты?

— Нет. — Лекс провел грязными ладошками по лицу. — Я виноват.

— В чем?

— В том же, в чем и ты. В убийстве.

Олиф вздохнула. Если он решил что-то не рассказывать, его даже пытать бесполезно — ни слова не скажет. Девушка замолчала. Просто не знала, что еще тут можно сказать. Помутнение рассудка прошло, и она снова возвращалась в темную, безжизненную реальность. Тяжело и медленно, но разговоры действительно помогли.

Лекс тоже молчал. Так они и просидели некоторое время. Мужчина внутренне пытался побороть злость за то, что плебейка затронула эту тему. Единственный человек, с кем он это обсуждал, был Ринслер. Они говорили об этом год назад, и с тех пор утекло слишком много воды. Лекс поклялся себе, что больше никогда и ни с кем не станет поднимать эту тему. Но жизнь просто обожала преподносить ему сюрпризы.

В какой-то момент он понял, что держать все это в себе — невыносимо. Как будто тугая веревка сжимает горло, а табуретку под ногами давным-давно выбили, и ты вынужден болтаться на крючке, словно кукла, и терпеть все это, пока тебя не разорвет на части.

— Это произошло два года назад, — начал Лекс и слабо усмехнулся, заметив, как Олиф вздрогнула от неожиданности. — Я родился в семье Перводружинника, а это там, за Песчаной Завесой, дает кучу привилегий. Да ты и сама знаешь. Мне было восемнадцать и я готовился принести Клятву, готовился пополнить ряды полноценных воинов, готовился к своему первому походу. Что б ты знала и не имела никаких иллюзий, все Перводружинники — избалованные сволочи. У них только одно жизненное кредо — разврат и похоть. Они не гнушаются ничем, даже самым отвратительным.

— Зачем ты мне это говоришь? — против воли скривилась Олиф.

— Запомни это. У Перводружинников нет таких понятий, как «честь» или «совесть», есть только: «хочу, а значит, получу». Мне казалось, что я не похож на них, ведь у меня было то, чего не было у остальных — у меня был друг. Он, вернее она, не давала мне свалиться в яму. Я так думал. Но, в сущности, все мы одинаковые. Я начал срываться на всех подряд. Просто потому, что мне нравилось смотреть, как они начинали лебезить. Пытались угодить. В конце концов, это вошло в привычку…

Он на секунду прервался, а затем с горечью спросил:

— Ты действительно хочешь знать, почему я здесь?

Олиф медленно кивнула.

— Однажды злость стала невыносимой, неконтролируемой. И я сорвался на собственном брате.

— Брате? — ошеломленно переспросила девушке.

— Дик. Его звали Дик.

Лекс дал ей время осознать все, что она только что услышала.

Брат. Родной брат. Не сальный Перводружинник, который пытался изнасиловать твою сестру, а брат — человек, который должен быть тебе дороже всех на свете. Твоя кровь и плоть. Тот, за кого ты несешь ответственность на всю свою жизнь. Олиф молчала долго, очень долго. Мужчине на секунду показалось, что она сейчас встанет и убежит, но девушка заговорила дрожащим голосом:

— Лекс… неужели после этого ты смог так поступить с Ринслером?

— Как — так? Думаешь, я не пытался вернуться? Еще как. Но к Песчаникам так просто не попадешь, они выходят только ночью и собирают Изгнанников, не важно каких — живых или мертвых. А после побега они вообще перестали появляться наверху. Я искал и живых и мертвых по всей пустыне, два месяца искал, но за все это время не появилось ни единого Песчаника. А потом я попал на оазис. Ты уже сама знаешь, что там бывает. Так я потерял еще месяц.

— Как это — потерял? — не поняла девушка.

— Очень просто. На оазисе сидят одни сумасшедшие. И у каждого свой психоз в голове. Они придумывают самые изощренные пытки.

— Пытки?

— Да, пытки. О Берегини, не смотри на меня так.

— Как… как же ты это пережил? — выдохнула Олиф.

— Это не так сложно, как ты думаешь.

— То есть, ты все-таки искал Ринслера?

— Да, некоторое время. Но о Песчаниках слишком долго не было ни слуху, ни духу. И я решил, что он уже мертв.

В темнице вновь повисла глубокая тишина. Девушка принялась теребить какую-то оборку платья, прикусив губу, а затем неловко придвинулась поближе к мужчине. Лекс удивленно на нее посмотрел. Она прислонилась лбом к решеткам и прошептала:

— Брат и друг — это слишком тяжело. Я бы жить не захотела после этого.

— Никто бы не захотел, — усмехнулся в ответ он.

— Тогда что тебя держало тут?

— Всему приходит конец, даже терпению. Особенно терпению. Помнишь нашу встречу? Если бы ты знала, сколько зыбучих песков я повидал. Но в тот день пришел мой конец.

— Нет, не пришел. Ты же тут, — покачала головой Олиф и отстранилась. — Ты так и не сказал, почему хватался за жизнь.

— Я не хватался. Это называется терпение. Терпел эту жизнь. Чтобы ты чувствовала, если бы убила своего брата?

— Я… я не знаю. Злость, наверное. Ненависть к себе, — растерялась девушка. Все ее существо протестующее кричало: «Я бы не убила своего брата!». Олиф никогда бы не позволила, чтобы с Тимкой что-нибудь случилось.

— По-твоему, Кровавый закон — это справедливое наказание за убийство брата?

Девушка вздрогнула и посмотрела на мужчину. Лицо у него было спокойное, как никогда. Он тоже пристально разглядывал ее. За два года можно было смириться с тем, что твоего брата уже нет, но вот с тем, что сделал, он не смирится никогда.

Олиф вдруг поняла, что его держало тут. Это была вовсе не злость, и даже не ненависть. Это была жажда справедливости. Он считал, что Кровавый закон — это слишком жалкое наказание за такой поступок. И, терпев эту жизнь, он сам наказывал себя, изо дня в день, потому что не мог простить себе убийство родного брата. Олиф вспомнила, как дед из темницы говорил, что с Ринслером их объединило общее наказание. Может, это и помогало Лексу держаться. Но потом он потерял и друга. Да, наверное, он прав — в день, когда они встретились, наступил его конец.

Если бы в тот момент, именно в тот момент, не появилась бы она — Олиф — Лекс был бы мертв.

— У тебя вся повязка в крови, — почему-то ляпнула девушка.

Мужчина перевел взгляд на плечо, потрогал ткань, но все-таки менять тему не собирался. Если уж начали говорить, то говорить нужно до конца.

— Что ты здесь делаешь, Олиф?

— Я же говорила, — нахмурила она.

— Нет, — покачал головой Лекс, — именно здесь. Сейчас. Зачем ты обманываешь Ринслера, и вообще всех?

— Ты знаешь? — удивилась Олиф.

— Только глухой не знает. Или слепой, — передразнил он ее. — Зачем?

— Наверное, я люблю неприятности, — пожала плечами девушка.

— Это самая тупая причина, которую я когда-либо слышал.

— Ну-у… — точную причину не знала даже она сама, поэтому пришлось сказать самое разумное, что пришло на ум: — Ты спас мне жизнь в пустыне, и я решила, что будет нечестно оставлять тебя здесь умирать.

Кажется, в эту версию Лекс поверил. Но Олиф чувствовала, что все же не только поэтому она сидит сейчас здесь.

— Повязку нужно поменять, — понуро сказала девушка, все же переводя тему. Мало ли что ему еще в голову придет спросить. К тому же повязка уже действительно сильно пропиталась кровью.

— Оставь ее в покое.

— И тогда получится, что я рисковала напрасно? Нет уж, я быстро.

— Пойдешь туда?

— Да. Если не вернусь, значит… не вернусь.

Олиф поднялась на ноги, отряхнула платье и хотела собрать все, что принесла сюда, чтобы зашить рану, но потом решила, что лишь понапрасну потратит время. Кто знает, может она действительно успеет вернуться?

Она уже подошла к лестнице, как вдруг поняла, что забыла кое о чем спросить.

— Что еще? — закатил глаза Лекс, как только увидел, что девчонка вновь подошла к камере.

— Как ты узнал, что нужно делать, когда мне стало плохо?

— Плебейка, я же уже говорил. Я знаю намного больше, чем ты.

— Но ведь…

— Тебе легче? — перебил он.

— Да, вроде…

— Вот и радуйся.

— Спасибо, — скупо поблагодарила девушка, развернулась и вышла. Вот и разговаривай с ним после такого. Интересно, он хоть кому-нибудь хоть одно доброе слово говорил?!

На входе ее ждал сюрприз. Вернее, сюрприз был в том, что ее как раз таки никто не ждал, даже стражники. Побежали докладывать? Как-то позновато. Девушка настороженно обвела взглядом тоннель, но ничего подозрительного не увидела. Пожала плечами и быстрым шагом направилась на кухню: за тканью и свежей водой. Олиф искренне надеялась, что не встретит Ринслера. И что вообще успеет вернуться к тому моменту, как он явится сюда.

Как только её шаги стихли, из-за угла, рядом с входом в темницу, выпорхнул темный силуэт. Он быстренько добежал до большой деревянной двери, аккуратно отворил ее и плавно прошмыгнул внутрь. В проеме мелькнули лишь длинные рыжие кудри.

* * *

Дверь в нижние камеры тихо хлопнула.

Лекс удивленно поднял брови. Неужели плебейка так быстро со всем управилась? Но мужчина знал, что такое просто физически никому не под силу, поэтому настороженно перевел взгляд на вход. Этот щелчок мог означать только одно — его бывший друг уж обо всем знает.

Шаги были очень тихими и медленными, словно новоиспеченный гость был тут в первый раз и не знал, чего ждать от этого места.

«Нет, это не Ринслер», — заключил Лекс.

Минуты ожидания тянулись мучительно долго. Наконец, в проеме возникла темная фигура, и, судя по очертаниям, явно женская. Лекс предпочел молча наблюдать, чтобы получше рассмотреть незнакомку. То, что это не Олиф — было очевидно. По формам плебейка явно уступала новоявленной гостье.

Силуэт медленно прошел внутрь, отчаянно пытаясь рассмотреть в полутьме хоть что-нибудь. Она долго привыкает к темноте — значит, все время находится там, где очень много света. Из всего подземелья Лекс знал всего два таких места.

— Чего тебе? — резко и довольно грубо спросил мужчина.

Девушка испуганно вздрогнула. Кажется, ее глаза начали привыкать к темноте. Она прищурилась и подошла поближе.

— Кто ты? — Ее голос показался ему смутно знакомым.

— Тебе что за дело? — огрызнулся Лекс.

— Мне-то? О-о, поверь, мне как раз большое дело. Значит, ты тут один? — осведомилась незнакомка.

— Проваливай.

— Не трать силы, я тебя не боюсь.

Светожелы помогли ей справиться с окутавшей ее тьмой, и в бледно-зеленом свете она, наконец, смогла различить очертания мужской фигуры в камере. Подошла еще ближе.

— Неужели все это ради… — она вгляделась повнимательней и удивленно запнулась, не договорив. На секунду в камере повисла тишина, а затем незнакомка воскликнула так громко, что у мужчины заложило уши: — Лекс?!

Он недоуменно поднял брови.

На зрение ему жаловать не приходилось, но девушку с длинными рыжими волосами он точно не знал. Хотя она явно была убеждена в обратном.

— О Берегини, как я могла забыть?! Ты ведь из-за Дика тут! — Она оглушительно расхохоталась.

Лекс резко поднялся, и хотя это стоило ему огромных усилий и новой порции жуткой боли, он схватил чертовку за плечи и резко прижал к решетке.

— Откуда ты про это знаешь?!

Девка перестала смеяться, и, стоя лицом к нему, нагло ухмыльнулась.

— Лекс, дорогой, неужели ты не помнишь меня?

Мужчина на секунду замешкался, а затем с силой встряхнул ее.

— Кто ты, черт возьми?!

Рыжая, уже давно привыкшая к такому обращению, обиженно надула губки.

— Я знала, что вы не запоминаете имен, но что б настолько…

Лекс медленно отпустил ее, не переставая вглядываться ей в лицо. Наконец, память услужливо представила ему обрывок воспоминания, когда Шина нагрянула к нему домой, и застала его не в самом лучшем виде.

— Рэй, — вспомнил он.

— Ну слава Берегиням. Я уж думала и впрямь не узнаёшь! Да-а, выглядишь не очень, — она придирчиво оглядела его фигуру, — а повязочка-то новая.

— Тут неплохие лекари, — и глазом не повел мужчина. — И лекарши, кстати, тоже.

Рэй вновь рассмеялась чисто женским обаятельным смехом, который давно уже заучила наизусть.

— А ты так и не изменился.

— Зато о тебе так не скажешь. Зачем ты здесь, Рэй?

— Скажи мне, — ее тон резко стал серьезным, черты лица ожесточились. Она провела кончиком указательного пальца по череде железных прутьев. — Зачем такому, как ты, такая, как она?

— Как кто? — спокойно спросил Лекс, хотя прекрасно понял, о ком речь. Да, эта рыжая мегера всегда была той еще крысой.

— Как наш Пушок. Но тебе она, скорее всего, известна под другой кличкой.

— Пушок? Нет, не слышал о такой.

— Ее зовут Олиф, дорогой.

— Малышка, я не запоминаю имена всех, кто встречается мне на пути.

Рэй резко одернула руку, подняла на него злой взгляд. В одну секунду она метнулась к камере, обхватив прутья руками, и прошипела:

— Не смей играть со мной, Лекс! Я сдам вас, сдам вас обоих, если не скажешь мне то, что я хочу знать!!!

Мужчина чуть наклонил голову в бок, сделал несколько шагов вперед, оказавшись прямо напротив нее. Двумя пальцами приподнял ее миниатюрный подбородок.

— Ты опоздала, красотка. И я тебе искреннее советую, — он наклонился к ней поближе и прошептал: — беги. Беги как можно скорее. Сейчас тут начнется такое, о чем тебе, дорогая моя, лучше не знать.

Рэй неловко сделала несколько шагов назад. Ее взгляд стал отстраненным.

— Я уйду. И не вернусь сюда, никогда. Но только ответь мне, Лекс, зачем?

— Что зачем?

— Зачем он тебе? Зачем она вам обоим?!

— Нам обоим? — резко посерьезнел мужчина. — Дорогая, я тут один.

— А я и не про тебя, — прошипела «лапочка». Ее пальцы сжимали решетки все сильнее. — Ринслер, так же, как и ты, сюсюкается с этой дурой! Зачем она вам?! В ней нет ни каплю того, что есть во мне, ясно? Ясно?!

Мужчина удивлено посмотрел на нее. Ему не требовалась заглядывать ей в глаза, и так все было ясно.

— Убирайся, Рэй. Тебе здесь делать больше нечего.

Рыжая медленно убрала руки с решеток.

— Я это так не оставлю, — покачала она головой. — Только не ей. Я не отдам ей всё, что у меня есть!

— Проваливай, — отрезал Лекс.

«Лапочка» гаденько ухмыльнулась, развернулась и нетвердой походкой вышла, приговаривая себе поднос: «Я ей не отдам».

* * *

Олиф вернулась в камеру с неожиданно подскочившим настроением. Ни Ринслера, ни охранников она не встретила. Первое девушка списала на чистое везение, второе — на случайность. Конечно, пора бы уже усвоить, что тут случайностей не бывает.

Лекс не менял своей позы: все так же сидел полу возле решеток.

На секунду девушка вдруг представила, что ничего этого нет. Ни темных, безжизненных стен, которые были похожи скорее на большое, гниющее существо; ни Песчаников, которых радовала только смерть — злая, жестокая и такая… бессмысленная; ни чокнутых «лапочек», пустивших свое тело в чужое пользование, лишь бы выжить; ни Фриды, которая потеряла здесь все: жизнь, свободу, любовь. Олиф представила, что нет даже этих железных прутьев, которые разделяли их с Лексом, словно девушка и мужчина теперь находились в разных мирах. Ничего этого для нее не стало. Остались лишь только два человека. Он и она. Наверное, это было бы прекрасно, но жестокая реальность с треском разбила все ее мечты.

— Ты чего там застыла? — вырвал ее из своих мыслей мужской голос.

— Ничего.

Олиф подошла к камере, присела рядом и принялась менять повязку. Прежняя уже почти насквозь пропиталась кровью. Девушке не хотелось думать о том, что кровь должна была остановиться, что она захватила с собой лишь одну запасную повязку, потому что больше их вообще не было… что это его последний шанс выжить, и если кровь не остановится, он умрет.

— Я смотрю, ты уже приноровилась, — усмехнулся мужчина.

Девушка улыбнулась, чуть прикрыв глаза.

— У меня теперь большой опыт.

— Ты уверена, что за тобой никто не следил? — на всякий случай спросил Лекс.

— Нет, не уверена, — покачала головой девушка и посмотрела на его спину. — Как думаешь, скоро они придут?

— Не знаю, — честно ответил мужчина. — Наверное, несколько часов у нас есть.

— Это ужасное слово — часы.

— Да, — согласился он. — В бутылке еще осталось виски?

— Наверное. — Олиф пошарила руками по полу, наткнулась на холодное стекло и, встряхнув бутылку, убедилась, что виски там еще полно.

— Хочешь? — предложил Лекс.

— Нет, спасибо, — закрутила головой девушка. Она к этой гадости больше не притронется.

— Да ладно, ты резала человека живьем, после такого оно тебе просто необходимо.

— Я лучше воды попью, — нахмурилась Олиф.

Лекс усмехнулся.

— Мой отец всегда говорил, что виски — отрава для нашего организма, но все равно нет лекарства лучше.

— Нет, все равно нет. — Для пущей убедительности девушка скрестила руки на груди.

— А знаешь, как помогает от душевной боли? И все неприятности разом проходят. — Лекс щелкнул двумя пальцами, словно был волшебником.

— Правда?

— Конечно, я не стал бы тебе врать.

— Нет, — упрямо закрутила головой Олиф. — Я все равно к этой гадости не притронусь, будь она хоть даром самих Берегинь!

* * *

Первым, что услышал Ринслер, открыв дверь в нижние камеры, был смех. Дикий, задорный смех. Звучание высоких нот и веселых голосов настолько поразили его, что он на секунду застыл на месте. Такого он не слышал давно, очень давно. Даже не видя обладателей таких мощных голосовых связок, мужчина понял, эти люди или безмерно счастливы, или в глубоком отчаянии, потому что так громко могут смеяться только чокнутые.

Когда мужчина спустился к самим камерам, то не смог поверить собственным глазам. Привалившись друг к другу, смеялись, нет, просто ржали те два идиота, ради которых он, собственно, и пришел сюда.

Оглядев камеру, Ринслер нашел причину столь веселого настроения. Она — та самая бутылка виски (его любимая, между прочим) — пустая валялась на полу рядом с девчонкой.

Эти двое были настолько увлечены своими пьяными мыслями, что даже не заметили, как к их компании присоединился еще один участник. Мужчина постоял немного, послушал удивленные речи девушки, которая в таком опьяненном состоянии находилась явно впервые, и решил, что пора бы и честь этим идиотам знать.

Нарочито громко кашлянул.

Олиф вздрогнула первая. Резко повернула голову, и попыталась сфокусировать взгляд на темной, почему-то расплывчатой фигуре.

— Кажется, тут кто-то есть, — удивленно сказала она.

— Это, наверное, Ринслер, — кивнул Лекс.

— Я проверю! — храбро вызвалась Олиф. Аккуратно начала подниматься, но из-за того, что земля странным образом завертелась перед глазами, девушка пару раз снова возвращалась на пятую точку. Наконец, огромным усилием воли, она все-таки встала, и, пошатываясь, отправилась проверять территорию.

Все это время Ринслер стоял с непроницаемым лицом. Даже когда девушка нащупала его в темноте, и начала водить руками по его телу, проверяя, не стена ли это, он с холодным равнодушием не подавал никаких звуков.

— Да, кажется, это он, — наконец, заключила Олиф и с гордым лицом повернулась к Лексу.

— Жаль, — расстроено ответил ей тот, — я надеялся еще немного посидеть.

— В чем проблема, — холодно отозвался Ринслер. — Я могу уйти.

— Правда? — обрадовалась Олиф.

— Нет.

Он схватил ее под локоть и с силой потащил к камере.

— Вы что тут устроили, кретины?! — В его голосе сквозила такая ярость, что девушка не на шутку обиделась.

— Мы выпили немного, — пожал плечами Лекс.

— Немного?! Вы выдули все мое любимое виски!!!

— Ну, это она его притащила, — перекинул он груз ответственности на хрупкие женские плечи.

— Ты стащила его из моего кабинета?! — Ринслер резко повернулся к Олиф. Девушка стояла неподвижно, скрестив руки на груди и немного повернув голову в сторону. — ЭУ! Я к кому обращаюсь?!

Видя, что она никак не реагирует, даже Лекс повернулся и снизу вверх оглядел ее.

— Кажется, она на тебя обиделась, — заключил он.

— Чего?! — слегка опешил Ринслер.

— Сам посмотри, как она надулась.

После слов мужчины щеки Олиф увеличились в объеме еще больше. А затем она, словно по секрету, сообщила Лексу:

— Я с ним больше не разговариваю!

— Почему? — удивился тот.

— А чего он кричит на нас?

Ринслер совершенно искренне схватился за голову.

— О Берегени… это уже… это просто невероятно.

— Вот видишь! — оскорблено взмахнула руками девушка. — Опять он обзывается!

— Я ни слова плохого не сказал! — еще больше возмутился Ринслер.

— Нет сказал! В самом начале!

— Женщины, — развел руками Лекс, продолжая наслаждаться жизнью на полу, — вечно делают из мухи слона.

— И ничего подобного я не делаю! — оскорбилась Олиф и хотела ударить подлого обманщика, но неожиданно почувствовала, как темная земля вдруг стала стремительно приближаться. Если бы чьи-то сильные руки не схватили девушку, земле бы наверняка не поздоровилось.

Ринслер сказал что-то нецензурное в адрес пьяной девчонки, и вернул ее в прежнее вертикальное положение.

— Вау, — восхитилась Олиф, — ты такой сильный!

— Ага, я тоже восхищен.

— Ну и ладно! — надулась она в ответ. — Ты мне все равно уже больше не нравишься! — И она совершенно серьезно показала ему язык и отвернулась.

— Это была твоя идея? — обратился Ринслер к Лексу, злобно ткнув пальцем в обиженную женскую спину.

— Нет. — Мужчина с таким видом покачал головой, что сразу стало ясно — да.

— О Берегини… и что с вами теперь делать?!

— Можешь, ну не знаю, принести еще бутылочку, — предложил Лекс.

— Вы должны были дрожать от страха за свою жизнь, а не напиваться! — праведно негодовал Ринслер. Он надеялся застать тут двух людей, убитых горем, а не возмущенных тем, что виски в бутылке кончилось.

— Мы трепещем, — подала голос обиженная спина.

— Ага, я вижу.

Ринслер устало потер виски. С этими двумя нужно было что-то делать, иначе в таком состоянии они такого тут натворят, что сюда не то, что Песчаники, а вообще все обитатели этого ада сбегутся.

Мужчина только хотел подойти к девушке и заставить ее сесть, как послышался щелчок входной двери. Вздрогнул не только Лекс, но и сам Ринслер, потому что он уж точно никого не ждал. Оба мужчины повернулись к входу. В проеме заиграли блики от приближающихся огней. Шаги были настолько отчетливыми, что сразу можно было определить: к ним заявились не двое, и даже не трое гостей. Их было больше, намного больше. И этим людям было совершенно все равно, услышит их кто, или нет.

Секунды ожидания тянулись мучительно долго.

— Твои? — усмехнулся Лекс.

— Нет, — успел ответить его бывший друг.

В этот момент помещение осветил яркий свет нескольких факелов. Все трое закрыли слезящиеся глаза, не готовые к такой резкой смене освещения. Ринслеру первому удалось нормализовать зрение, он посмотрел на вход и застыл в немом оцепенении.

К ним пожаловал Хозяин.